Глава 13

На следующий день, после утренней процедуры лазера на лицевую кожу, Ренату перевели из интенсивной терапии в реабилитационную.

         Покидать свое уютное гнездышко, единственное место, где она ощущала себя в безопасности, девушка не хотела и потому чувствовала себя прескверно, собирая в простенький черненький рюкзак, привезенный Даниилом Данильевичем, вещи. Их у нее было не так-то много: платье цвета хаки, бирюзовые шорты и водолазка, расчестка, незаконченный розово-персико-красный свитер и желто-розовые сланцы. На самую верхушку она водрузила пакет со сладостями доктора, из которых съела лишь яблоко.

        Нежную дымковую вуаль она давным-давно вернула Ольге, а фен, полотенца, сорочку и зубную щетку пришлось оставить в интенсивной терапии. В новом отделении ей обещали выдать другие предметы первой необходимости. Сдав книги Даниилу Данильевичу, Рената выкинула пустые флакончики из-под шампуня и геля для душа в мусорную корзинку. В последний раз она нажала на ее педальку, время от времени заедавшую. Как и сейчас, словно та тоже прощалась с девушкой.

            Подметя пол и под кроватью, вытерев на столике пыль, Рената сто раз переставила темно-серый стул из одного места в другое, чтобы хоть как-то помедлить с переездом. Изумрудная лужайка за окном помрачнела и сузилась, будто также была недовольна уходом недавней ее пленницы. В двенадцать тридцать пять за девушкой зашла Ольга. Они пообедали в больничном кафетерии, где Ренате наконец дали попробывать кофе, и подошли к лифту.

           Девушка была в нем однажды — прошлым днем, когда ее везли в операционную, но видела лишь серо-желтые потолки и тусклые розовые лампочки. Этот лифт был совершенно другим: просторным, светло-серым, с зеркальными вставками. Рената глянула в них и усмехнулась, сделав реверанс отраженной в них мумии. Ольга нажала какую-то кнопку на панеле с цифрами, и лифт поехал вниз.

            Ее голову сдавило огненным обручем, но девушка знала, что это не ее ощущения. Уже добрых пятнадцать минут она прислушивалась к внутренним эмоциям и сравнивала их с выражением лица Ольги, ее взглядом и словами. Тоска по мужу. Злость и досада на него. Тревога и стыд перед собакой Молнией, которую забыла выгулять. Растерянность по поводу ужина. «В холодильнике, кажется, одни брокколи и шпинат. Сережа терпеть не может шпинат, а на брокколи у него аллергия. Есть еще, конечно, кетчуп и вроде бы лимонная кислота». А еще Ренату охватывала грусть при виде смеющихся в кафетерии детей. Такая грусть, как если бы она хотела детей, а не Ольга.

           Девушка не сразу поняла, что к чему. Но образы возникали и возникали перед ней, точно в ускоренной перемотке, и когда в одном из них она увидела себя, в полосатых носках, с творожной пиццей, что-то щелкнуло в ее голове. Пять минут она просидела в предобморочном состоянии, а потом провела эксперемент. Рената вновь спросила, зачем Ольга пошла в медицину, и та вновь ответила тем, что это ее призвание.

           Только вот в этот раз девушка еще испытывала ностальгию и сожалению, о которых женщина никогда не упоминала. Сомнений не оставалось. Она чувствует эмоции других. Рената решила во что бы то ни стало не ударяться в истерику, а после, в палате и одиночестве, во всем спокойно, логично и аналитически разобраться. Поразмыслить. Препарировать. Анализировать. Но в палате, едва Ольга оставила ее, у нее повторился вчерашний приступ. Девушку трясло и колотило, как на электрическом стуле, мутило, а затем она около получаса купала волосы в унитазе.

           Пришлось выпить восемь с половиной стаканов, чтобы избавиться от мерзкого привкуса рвоты на языке. Только после этого Рената пришла в себя и оглядела свое новое пристанище. Палата оказалась двухместной. Две кровати с белыми поручнями в изголовье и ногах стояли по обе стороны от широкого окна, завешанного простеньким тюлем. За ним шумела тысячью и одним звуком детская площадка. К каждой кровати примыкало по тумбочке и стулу, такие же, как и в прошлой палате. Девушка с печалью вспомнила свой прежний торшер и восхитительно-идеально изящную вазу с сине-белым геометрическим орнаметром.

            Обследовав четырехугольный высокий стол и керамическую раковину с изогнутым кренделем краном, Рената плюхнулась на правую кровать и провела рукой по стопке принесенного чистого белья. Соседняя кровать пока пустовала.

           Вечером, после ужина, ее отвели на повторную процедуру лазером и перевязку, и ее едва не вырвало из-за ненависти соправождавшего санитара ко всему и всем. Ненависть — и ни одной эмоции больше. После этого девушка до трёх часов ночи просидела в душевой кабинке, обливая себя холодной водой, и у раскрытого настижь окна. Ее трясло от чужой душевной грязи. Даниил Данильевич принес своей подопечной второй пузырек со снотворным, но она оставила его нетронутым, так и провертев до трех часов ночи в руках.

           Рената была уверена, что только из-за таблеток не видела снов про голубый матиз, и как только она перестала их пить, те вернулись. Были сны правдой или нет, девушка отчаянно нуждалась в них. Она доверяла Даниилу Данильевичу, но не хотела беспокоить его такими пустяками, и поэтому вместо того, чтобы выпить таблетку, с наслаждением смыла ее в унитаз.

           Рано утром ее разбудили шумом. Привели новую пациентку, соседку на пустовавшую кровать. Рената обнаружила себя запутавшейся в одеяле и простыне, почти скатившейся на пол. Отдохнувшей она себя не чувствовала. Незнакомка сразу же ее насторожила: лицо той было перекошено и ассиметрично, нижняя губа то и дело дергалась влево, водянистые близко посаженные глазки взирали на все с безразличием.

            Но хуже, страшнее и непонятнее всего было то, что от соседки не исходило никаких эмоций. Совершенно. Рената уже обрадовалась, что ее странности после наркоза и вправду прошли, но от двух медсестер, приведших пугающую девушку, исходили эмпатические волны. Усталость после ночного дежурства. Желание поскорее убежать домой. «Забежать в «Атак», купить кефира по акции». «Зайти на почту, оплатить коммунальные услуги». «Позвонить маме в Саратов, спросить про ее гипертонический криз». Чужие переживания, подобие мыслей и магнитические волны охватили Ренату жаром, как в бане, а от незнакомки по-прежнему не поступало ни одного сигнала.

           Та даже никак не среагировала на ее повязку. На вопрошающий взгляд Ренаты медсестры сочувствующе и жалостливо поглядели на нее в ответ (как будто существовали более убогие, чем она) и ушли сдавать смену. Незнакомка сидела напротив нее, но и слова не говорила. Рената тоже раздумывала начать ли разговор. Друзья ей не были нужны, но сильно хотелось узнать, что же с этой девчонкой не так. Хотя, конечно, в первую очередь что-то не так было с самой Ренатой, если она и вправду считала, что ощущает эмоции окружающих.

           Когда за ней пришли, девушка испытала облегчение. Гипноз водянистых глаз действовал на нее негативно. Идя рядом со вчерашним санитаром, Рената почти с радостью впитывала чужую ненависть. Ей не нравилось быть паразитом, словно посторонние эмоции подкармливали ее, но девушка уже и не помнила, когда перешагнула черту и слилась с эмпатическим потоком. Сердце громко бухало в ее груди. Быть может, она сошла с ума?

           Рената не знала, что чувствуют и испытывают безумные, но знала, что сбой именно в ее голове. Не мог же мир вдруг за одно мгновение превратиться в одного большего клоуна, а она — остаться нетронутой, обыкновенной и трезвой. Возможно, проблемы начались давно, еще во время выхода из комы или раньше, а активировались только теперь. Возможно, в этом вина девушки, ведь она безответственно исполняла предписания Даниила Данильевича. Криво употребляла успокоительные и снотворные, нервничала, подслушивала чужие разговоры и совала свой нос, куда не следует.

            Возможно, это было ее наказание. Интересно, а есть таблетки от сумасшедствия? Рената старалась найти всему свое место, но не могла отыскать уголок для своей способности. Способности ли? Проклятья? Дара? Глюка? Деффекта? Если были бы какие-то труды, статьи, работы, дессертации и исследовательские, девушка прочла бы их от корки до корки, но она не помнила, существуют ли они. Поэтому приходилось довольствоваться собственными наблюдениями, действовать методом проб и ошибок.

          Во-первых, она ощущает эмоции других только, когда они находятся в непосредственной близости. Во-вторых, она может видеть какие-то образы, их обрывки и части, но не читать мысли. И в-третьих, не все хотели «кормить» ее своими чувствами. Как, например, та девчонка. Хотя это могло стать и исключением.

           Рената высидела всю процедуру лазера как на иголках, едва не сгорая от нетерпения, а потом бегом кинулась отыскивать Ольгу. Она меняла в левом крыле какому-то старику катетер. Девушка скривилась от ядренного запаха мочи, но подошла ближе. Через атомы воздуха ей передалось отвращение, измученность и смущение женщины. От старика она также ничего не чувствовала, как и от новой соседки. Это стало ее настораживать. Рената вгляделась в его сморщенное, высушенное, будто пергамент, лицо и вся подобралась, напряглась, натянула кожу, но по-прежнему испытывала только отвращение, измученность и смущение Ольги.

           Закончив, та обернулась к девушке и удивленно уставилась на нее. Рената только тогда вспомнила, что не расчесывала съехавший конский хвост со вчерашнего дня, и непоменяная утром одежда была мятой и комканной.

           — Почему он не двигается? — спросила она, кивнув на старика.

           Ольга переменилась в лице, мешки под глазами проступили сильнее. Жалость. Стыдливое облегчение. Злость на родственников. Обида на врача, отказавшегося от него, пустившего его «в расход». Укор себе, загубившей ошибками молодости будущее, обеспеченность, перспективу, материнство, личное счастье. Рената вздрогнула и едва не подскочила на месте — она и представить не могла, что один вопрос может вызвать столько эмоций. Огляделась на всякий случай, но никто из медицинского персонала, бегавшего за дверью, ничего не почувствовал.

            И она не должна была. Однако эмоции казались такими реальными, как если бы девушка сама их испытывала. Они рождались где-то глубоко внутри нее, прорастали корнями и дотягивались до горла пронзительными кронами.

           — Умрет скоро... — махнула рукой Ольга.

           Внутри Ренаты все похолодело. А как же ее соседка? Неужели она тоже умирает? Отчего?..
 
            — Ко мне сегодня подселили, — пробормотала девушка, но женщина поспешно закивала.
      
            — Да-да-да, тяжелый случай. Бедняжка, — снова жалость. Тревога за юную подругу. Бесполезная обида на нынешнюю медицину. На коррупцию. — У нее тоже амнезия, только антогоническая.
 
             Рената изумленно вскинула брови. Антогоническая?

             — В отличие от тебя, она помнит свое прошлое, но очень быстро забывает настоящее. Проходит какой-то небольшой отрезок времени, каждый раз по разному, час или несколько минут, и она забывает, что только что случилось.

           Девушка задумалась. Ей казалось, что есть определенная связь между этой амнезией и отсутствием эмпатических волн. Просто она пока не ясна ей. Неизвестные математические законы тоже бывают непонятными, но от этого они не перестают существовать.

            — Она сидела на кровати, ничего не говорила и не двигалась. Мне было страшно, — призналась Рената. — Это ее статическое состояние?

           Тревога Ольги за девушку усилилась, и она почувствовала себя виноватой. Не стоило так бурно реагировать, — возможно, у соседки выдался плохой день. Ольга попыталась усмирить, покорить, успокоить, заблокировать свой порыв, и это тоже передалось Ренате.

           — Да, — ответила медсестра, — скорее всего, у нее сегодня был обостренный приступ. Она пыталась вспомнить, что происходит, а потом тут же забывала, о чем думает, и снова рылась в памяти. И так из огня да в полымя.

           Девушка охнула.
   
            — Так это мне еще повезло? — она постаралась улыбнуться.

          — Можно и так сказать, — печально вздохнула Ольга, покосившись на старика.

           Теперь все было понятно. Девчонка с водянистыми глазами потому не передавала никаких эмпатических нитей, потому что и в самом деле ничего не испытывала. Правильно говорят, что гениальность в простоте. Но Ренате стало жаль свою соседку. Ведь девушка могла продолжить свою жизнь, не взирая на шестнадцать лет пустоты, а вот та этого шанса лишена.

            — Ее амнезия лечится? — осенило Ренату.

           — В редких случаях, — женщина поджала губы. — Если в ближайшее время ничего не изменится, ее отправят в психиатрическую клинику.

            — Она там проживет всю жизнь? — ужаснулась девушка, но Ольге не требовалось отвечать.

           Девчонка на вид была ровесницей Ренаты.

            — Ладно, — передернула плечами женщина. — Ты пришла ко мне спросить про неё?

          Мысль побежала по проторенной колее: где она могла найти ответы? Вот бы поблизости оказалась стена или дверь, к которым можно было бы прислониться, и тогда ей не пришлось бы бороться с дрожью в коленках.

          — Э, нет, — девушка посмотрела на свои обгрызанные ногти. Подумав, спрятала их в карман. — Я хотела одолжить твой ноутбук, на часик-другой... Если ты не против, конечно, — она с надеждой посмотрела на подругу.

           Ольга вздохнула, заправила выбившуюся прядь под медицинскую шапку и потерла левую щеку. Ее сожаление передалось и Ренате.

            — У меня там что-то с аккумулятором. Пришлось отдать в ремонт.

           — А, — только и смогла выдать девушка. Лишь маска из бинта скрывала ее огорчение.

           Ольга, разумеется, не виновата, но где ей теперь искать подсказки и ключи?

          — Знаешь, — спохватилась женщина. — У нас же библиотека есть! Сходи, глянь, кажется, там и компьютер имеется.

            Рената просияла, но это скорее было из-за эмоций Ольги. Обняв ту, она от радости покрутилась на пятках. Вдруг снова запахло аммиаком. Медсестра скривилась и горестно махнула рукой.

             — Беги, а я пойду опять менять катетер.

            На этот раз девушка была уверена, что Ольга лжет. Медицина — не ее призвание — способ выживания.