Герои спят вечным сном 31

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/03/12/2406

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ДИКИЕ

Ибо, когда уже грудами лежали мёртвые одни на других, он, став в средине, остановил гнев и пресек ему путь к живым.
Премудрость Соломонова. Глава 18, стих 23
 
- Отстаёшь от жизни, дружок! – Взахлёб верещит Вася Глущенков прямо в ухо брату. – Немецкие железки грузилами лежат, рыб удить с них! Наши миномёты, Шамарина! * Смотри! Эвона! Ствол, опорная плита, двунога-лафет. А это - подъёмный, поворотный, горизонтирующий механизмы, амортизатор и прицельные приспособления! С немецких лишь «родными» стреляй, с нашего – чем хочешь!

Антон слушает вполуха. Другое занятно: почему Петька его на ту сторону послал? Не то, чтоб интерес, а – вроде обиды. Гриню – того прост-таки в южный край, бегом до Деменковых с донесением: обсказать, кто и как.

- И боеприпас везут! – Продолжил радоваться Васюн. – По всей области самолётами, хоть залейся. Тридцать два в минуту стреляет! Держитесь, гитлеры! Будет вам!

- Не на шутку ты счастлив, - пожал плечами Антон. – Водицы-то испей!
- Зачем?
- Надо так. Страхи уходят. Спокой является.

- Правда, что ли? А ну, дай. Ни то, знаешь ты! Знаешь, как я мертвецов боюсь! Представляешь! Только что их видел близко, вот, как тебя, и вдруг они!!! Заживо погорели! А потом ночью встают и ходят!
- Брехня это. Тихо лежат, навсегда притихают, слава Господу. Сам проверял.

- Всё бы смеяться! Печень ты без фантазии, вот кто.
Печень – грустное слово, нечто от прошлой жизни, потому что липа с корнем вывернута, и дом разорён. Смотреть туда вообще не хочется, поэтому где-то в подсознании Антон рад приказу, на поверхности же гордынец играет: «Соторню смог, а тут отставили».

Вася, хоть храбрится, но тоже норовит спиной к хутору. Он страху натерпелся, как отличник по немецкому, ближе всех был, в подклети у телефона, который после взрывов не работает. Именно с его подачи всё началось, молились, чтоб выскочил, а теперь, видишь ты, не нужен!

- Уходим, уходим, ребятки, - возник из лозняка партизан в красноармейской форме. – Дело сделано. Ступайте к своим.
- А тут чьи, дяденька! – Возмутился Вася.

- Дисциплину знаешь, племянничек? – Спросил партизан и ответил, - знаешь, да. Вот и стань в строй, смелый наблюдатель, чтоб не искали тебя в случае надобности.

- Мои на острову, твои где? Недовольно буркнул Антон.
- С тобой. Так приказано. Идём уже.

А ещё приказано: пленных не брать, никого, кроме гитлерюгендов, ведь наблюдение и подрывники – в каричневой одёже, чтоб тем - спутать с обитателями кошары; этим - сразу отличить от серо-зелёных.
Форма из автобуса (сменка, должно быть), но мало шмотья, и не всем налезло. Приспосабливать пришлось, похожее дошивать. Очень удобно: нашёл такого - тащи на «пятак». Слава Господу, пока не притащили!

- Я сына ищу! Я сына ищу! – Кричит Ян Новиковский, и напрасно. – Ступанки, пункт  «KS 281! Я знаю, знаю! Пункт  «KS 281!

Мансур тоже знает: Бабоньки любимой  больше нет. По телефону передали с Кружилиной. Дом разрушен, его дом! И сад, чудом у болота выращенный! Яблоня та - четыре сорта привиты! Обгорела до угрозы выживанию. Конечно, укутает, обмажет, но это – потом.

-Я сына ищу! Сына ищу! – Да, хоть обыщись: «назвался груздем, полезай в кузов», предатель недорезанный. Номер и буквы пункта запомнил Мансурка; очередью в разинутый рот крикуну, и тихо, чтоб…

Раненых не будет; не будет; не будет. В землю уставившись, движется цепь: домохозяева хуторов с сыновьями и внуками - куда твои каратели! Федос буканин, будто сено гребёт: наклон – выпрямился; наклон – выпрямился. Сноровничает, соизмеряя дыхание, силу колена, ловкость локтя, разворот плеч. Что там под «граблями», трава духовитая или подлая мразь, - всё едино.

Рядом братья и вчерашние застольники: Громенковы, Соболевы, Полухины. Каждый из того же, каждый со своим. Не мстят, не гневаются, но делают тяжкую работу мужики, попутно собирая оружие, документы для отчёта, сваливая грядками тела, чтоб удобней вывозить.

Дворы прошли, огороды. Обратный скат холма хорошо отработан, перепахано – куда твой плуг. Молодцы миномётчики - отряд Курзинера, умеют рассчитывать: дом цел, но в лист сараи, чтоб сруб не загорелся.

Петька счастлив промахом: доказывал, что следует конюшню сломать, и не послушались. Именно брёвнами стоянов примяло плетни, увлекло пламя от жилья.

Торфяные выработки гадам – не убежища: все на карту нанесены, без пристрела распластаны. Двигаться сложней в непритушенном кочкарнике , хоть работёнки мало. Ну, вот обережье. Стоп. Дальше нельзя. Дальше – Господня кара.

Было так: вырвавшись из огненной дуги, бросились фашисты в старый след по гремучему железу, по надувным мостам с полной уверенностью, что выйдут к Лутовне, да не тут-то. Пропала дорога, кончилась. Почему же! Вот она! Колеи на своём месте, только там и здесь проблёскивает вода. Откуда ей взяться? Да вот ведь!

И главное, остановиться нельзя, потому что сзади напирает подкрепление, - пятки поджарены, поскольку ветер – с реки.

Надо было видеть! Как они давили друг друга, толкали, гнобили! Все, кто смог уцелеть от прыти «ближних» своих, спастись из огня, зависли  над трясиной, и тогда рванул хвостовой понтон.

Последний подарок Коли Совёнкова лично! За мамку убитую плата, за братиков. А пулемёт Дениса «Акушерки», прострелив пустотелые настилы, поплёвывает лениво туда, где слишком активна жизнь. «Отдыхайте, сокола! Беснуйтесь! Вот вам Черемисово, Гуничево, Зайцы и прочь. Отгуляли, отпугали, так-разтак».

Панические телодвижения усугубляют процесс. Зовёт вниз напитанная водой жесть. Там, где резиновые меха под деревянной решёткой, живые завидуют мёртвым: не вдруг потонешь: сохни, душегуб, пока не докончат мокроступники. Никто; никто; никто не спасётся. Даже дальние дозоры арьергарда сплыли, когда при множестве точечных взрывов поехал грунт.

К Захаровой  длинным рукавом легла Гусятница страшней нового гибляка. Там (по инструкции Фогеля) конец нашли  эсэсовские садисты, элитная рота.

 Коварство в том, что довольно далеко продвинуться можешь от матёрого берега, без особой опаски идти, но вдруг лишь под тобой образуется воронка, втягивает с ужасающей скоростью, и снова сомкнута земля, будто никого не стояло.

Вплотную к речке – галимая топь, по крайней мере, пейзаж так выглядит. С северо-запада – действительно, на юг же - мочажинка малая, краем выходящая в лес. Забава хуторским утям. Туда из страха перед трясинами не рискнули сунуться фрицы; туда не стреляли миномётчики; туда ночь до рассвета складывали мосты, переборки, рамы с дверями – всё по порядку, чтоб сподручней собрать. Там укрылись, кто знал.

- Больно тебе, Ганс? – Шепчет дитер, губами касаясь уха Бастиана.
- Нет.
- Холодно?
- Нет.
- Хочется чего-нибудь?
- Спать, но это – нельзя, знаю.

- Куда тебя ударило?
- Не пойму. Тихо лежать хорошо; помыслишь о движении – невыносимо. Голова горит; затылок мёрзнет; пилотку бы.
- Я тоже потерял. Вот платок, он мокрый…

- Жорж! – Грянул над Землёй глас-громовержца. – Где вы, Жорж! - Возня совсем рядом; шлепок один, второй! – О, ах! – то ли смертный стон, то ли возглас избавления! – Вот куда забились! Я только ради вас! Мне запрещено! Ради вас, милый мальчик! Какое счастье! Покажитесь, покажитесь! Ничего не болит? Вставайте. Вот так…

- О, Господи!  - послышался  ответ. – Неужели это кончилось? Дэми! Всё кончилось! Вы видели?

- Конечно, мой друг, конечно. – Дитер только теперь осознал: они говорят по-французски, поэтому он понимает. – Кончится, когда уберут. Вам, Жорж,  лучше не смотреть, лучше уйти.

- Чрезмерна забота! – Голос передёрнулся, как в ознобе. - Наблюдаю балаган с начала, в подробностях, и более того. Разве данная картина колоритней виселиц и пыточных столов?
- Вот. Принёс – переодеться. Отвратительное на вас тряпьё! Даже для маскировки не хочу.

- Настоящая  дрянь; вы правы, Дэми: мокнешь, мёрзнешь: покойнику – годится; живым – горе. Здесь, сколь заметно, о живых забыли, занимаются приростом поголовья мертвецов. Впрочем, должно быть, профессионалы привыкают?
- Привыкнуть нельзя, мой друг, следует отупеть.

- Смотрите! Голышом лучше! Действительно, барахло. Глубоко признателен, но позвольте вопрос: неужели такому, как вы, нечто можно запретить! И кто посмел? Забавно, право.

- Вы считаете, следует устроить им «демократию, хуже Американской»! * Не получится, ваш покорный слуга рожей не вышел - монархист до мозга костей. Один глоток из фляжки, только один. Вот так.

- Это – не суррогат! Она - кудесница! Глупые люди глушат себя спиртом.
- Зачем столь радикально, молодой человек? Этанол тоже не с небес падает, в Священном Писании благословлён. Пристрастие пагубно, тут - согласен.

- Разве можно сравнивать? Божественный напиток! Каковы сроки? Где она хранит? Как вам жилось всё это время? Надеюсь, обиды нет?

- О чём говорить! Знаете, Жорж, я склонен навсегда поселиться в вашей деревне.
- И это – правильно, Дэми, ловлю на слове. Лиза тоже обрадуется. Полное счастье, если ты не с краю, есть кто-нибудь – выше тебя. Что такое? На ногу встать!  смотрите!

- Контузия, Жорж, временные трудности. Ничего серьёзного: кость цела, вывихов не наблюдается. Обопритесь. Уверенней. Вот так, уже легче?

- Легче, да, и всё же, скажите про запреты. Кто вы здесь?
- Старый башмак, вот кто. Это – табуированный фетиш, мой велосипед. Видите, багажник, подставка для ног. Вы сможете…

- Нет. Руки плохо слушаются.
- Значит - передохнуть; в дом или в рудимент сарая: там чисто, и кровлей – Царствие небесное.

- Погодите, Дэми. Вот облака - совсем люди! Вы помните ту девушку? *
- Разумеется, помню, только, думаете, нас заметят? Двух высохших карасей, и в лучший край позовут!

- Нет, я не играю в антропоморфизации, * однако, странная жизнь, Дэми, очень странная: длинна и непредсказуема.

- Возражаете, Жорж? В необычайном пытаетесь отдохнуть?  На мой взгляд - реалий довольно. К примеру - то, что называют -  здешняя «дикость», особенно – младшее поколение.

Есть два мальчика, десяти и четырнадцати лет! Им заморские гости обязаны сегодняшним приёмом. Инженерное решение стоит Нобелевской премии. Не удивлюсь, если их имена окажутся среди тех, кто отправит экспедицию к луне.

- О, да. Инженерами край славится. Впрочем, при нынешних тенденциях в образовании этого добра скоро будет больше, нежели грязи. Весьма эффектный фейерверк. Кто автор?
- Младший  зовётся «Эдисоном».

- Этот? Гениален. Верите ли, Дэми! Прошлой весной вздумалось развлечься. Поймал за шиворот «Эдисона», дал ему простое уравнение (палкой на песке). - «Что это?» - показывает логарифм. Объясняю: три во второй степени – девять. Сюда ставим X, следовательно: в какую степень надо возвести три, чтобы получилось девять? Вот - о чём твой вопрос. Преобразуй выражение, найди значение X». – Что ж он?  Решил, формулу вывел! пары минут не понадобилось! А ведь крохотный совсем, и систематических знаний маловато.

- Верно. До того безграмотен! Представьте, Жорж! В слове «университет» - шесть ошибок. Спрашиваю: «что будешь делать при поступлении? Напишешь: «Прошу зачислить в… это самое?» - Он отвечает: «Вы напишите, меня примут». – Как же, - говорю, - так вот и примут?» - «А куда они денутся!» Ну, каков нахалёныш!

- Да, и возражать ему не смей.
- Что значит, «не смей!», кто сказал! С «Эдисоном» Господней милостью справлюсь, по крайней мере, языки он знать у меня будет.  А другой – умеет из воздуха добывать… Ого! Взгляните туда! Летательный аппарат! Приземлиться должен там. Значит - доедем.

- Доедем, Дэми, если керосина хватит.
- О чём вы, Жорж! Славное имя: «кАбыздох». Солому с навозом потребляет, и доволен.

«Боже мой!»  За что! Чем виноват!» - Дитер плачет взахлёб, и  невдомёк дремлющему Гансу: вода кругом, рыданий не слыхать, потому что голос пропал. «Такова реакция на несвежие испарения», - объясняла мама, но нет,  это – горе.

Тут, в трёх шагах проводник и (без всяких антропоморфизаций) – Дэми Стоун, тот самый, из детства, только живой, настоящий, даже более живой и настоящий, чем там, среди горшков и кадок. Главное же – нет разочарований на его счёт.

А второй! Именно проводник велел Фогелю гасить Бастиана, уйти в безопасное место среди хаоса, заведомо зная о хаосе и безопасности.

Задним числом Дитер вспомнил, как этот человек, раскачиваясь и почёсываясь, аккуратно отодвигал их от холмика, в который провалилась машина с эсэсовцами. Ему, оказывается, больше всех присутствующих нужны были невесть как вброшенные сюда немецкие мальчишки.

Они, чтоб уцелеть, чтоб не свихнуться, избегают обсуждения происходящего, и молчать невыносимо. Дитер понимает, почему, сравнивает, как это было у парней в клетчатом сарае, и сравнение - не в пользу последних.

Сейчас они спустятся к речке, сядут в самолёт и улетят в нормальную жизнь, развлекаться ловлей «Эдисона» с целью, озадачить тригонометрией! А он останется.

И даже если окликнет, позовёт, вытащат они его, - всё равно никогда-никогда, ни один, ни другой не схватят за шиворот с вопросом про английские модальные глаголы, не прикажут: «А ну, перечисли! Can - Could; May – Might; Must; Have to - Have got to; Be to; Need; Ought to; Should; Would; Shall; Will; Dare; Used to».

Он всё знает, однако, в том ужасе, в который погружён мир, им это неинтересно.
Разумнее всего - умереть здесь, в болоте, но есть Ганс, ради него оставшийся. У Ганса, кажется, отнялись ноги. Требуется помощь, и Дитер должен её раздобыть.

Крикнуть - не получится: связки «сели». Вылезти? Вклеился в грязь, насилу чавкнул погромче.
- Вот, это вот – я понимаю! – Взмахнул пустым рукавом Сулимов. – «Красивое имя, высокая честь!» *

- Трое их должно быть, - отвечал Детинцев. – А вы, господин генерал,  у нас - «всегда готов» с пионерами!
- Так точно, товарищ «Дикий барин»! «Будь готов!»

- Что делать?
- Мы? Ничего на трёх руках. Позвоночник. Первую помощь оказали, видите? Следует аккуратно поднять, равномерно, иначе – край.
- Как же?
- Телефон для этого есть.

Дитер понял единственное слово «телефон» и лишний раз убедился: Дэми – то самое, во что играли с Гитой. Чудовищный свист потряс окрестности (даже двух пальцев не понадобилось). Детинцев уронил челюсть, как от взрыва; Фогель реально притоп; географическая точка у камышей стала центром вселенной. Главное же: с той стороны поток перепрыгнули двое.

- Оптимальное средство связи! – Откомментировал нововведение Сулимов, выдёргивая Дитера на сушу. – Старо, как мир, всегда готово к использованию. Учитесь, Егорий, свет фёдорыч, перенимайте опыт.
- Буду перенимать, куда ж я денусь!

Бастиана подняли, уставили доску на два чурбака. Сулимов коротким ножом располосовал одежду, пальцами прошёлся вдоль спины, потискал ноги. Тело дёрнулось и, найдя равновесие страданий и покоя,  замерло в надежде избежать новых болей.

- Повезло вам, юноша, поставил диагноз Сулимов. – Ожёг волосистой части головы – не потеря глаз. Закрытая травма позвоночника – не осколочное ранение. По всей вероятности, отлетел камень и ударил. Пара-тройка недель иммобилизации – вот ваша терапия.

Кончиком ножа импровизированный доктор начал тыкать пострадавшего слева справа, интересуясь: где приятней,  как-то что-то надавливал, едва заметно поводил плечи, бёдра, голову. Бастиан, согретый вниманием опытного человека, доверился ситуации, смежил веки.

- Топор есть? – спросил Сулимов. Подали, недоумевая: «зачем бы он?» Точный короткий удар с поворотом, и в доске, на которой лежит Ганс, продолговатое отверстие ровно там, где надо.

- Это называется, - объяснил присутствующим мастер, система утилизации естественных отходов. Вы - (обратился к Фогелю) - будете так мыть и так выносить; кроме вас здесь – (повёл вокруг взглядом) - делать некому: достаточно других занятий.

- Накрыть бы, - предложил один из пулемётчиков, - валик под лоб, и голова ужасная.
- В дом надо, к уголочку, хоть крыши нет, - поддержал другой.

Выбрали место на лежанке так, чтоб доска с «системой» торчала к стене. Отыскался половик и, тщательно вытряхнутый, стал одеялом. Валик тоже удалось соорудить. Голову же, обработав по периметру ожога благословенным этанолом, оставили под платком.

Одежду Фогеля ждала та же участь – быть изрезанной. В бездонном мешке Сулимова нашлась домотканая пара. Обуви, как понял Дитер, здесь не полагается, свою же утопил в той грязи.

- Так-то, Димитрий Данилыч, - сделал вывод Детинцев после осмотра Фогеля, - не все одинаково беззащитны. Видишь: меня ушибло, хроменьким стал, его же! Тряпки – в хлам, плоть – без царапин. Простудой захворает (бани-то нет), и только.

Почему нет бани? Срубик разнесло, котёл – смотрите: вона! Был ещё кто-нибудь в коричневом?

- Третий, - сказал пулемётчик, решето решетом, и разум повёрнутый.  Глаза не выжжены, а то ли видит, то ли нет. Плотину перемахнул, наступая; до осинника добёг, наткнулся там и кричит, кричит… Добить – рука ни у кого не поднялась. Обездвижили, забинтовали. Куда его?

- Ан, и этого - некуда, - согласился Сулимов, - военнопленным не является, везти в госпиталь - всё равно, что заживо в болото бросить: от болей помрёт, от страха, да и сместятся кости – мука одна.

- Ipsi veniunt ad solvendas quaestiones. * – Припечатал результат Детинцев. Я тут хозяин, моё слово. – Все засмеялись.
– Ты, Егорушка, Ты, - погладил его по голове Сулимов. – Начинай хозяйничать вон с того угла! Трупики собери, железочки. Деревца оживи, опять же.

- Самолёт, кажись! – Встрепенулись пулемётчики. Убегая, старший сунул Фогелю большое красное яблоко, тот испугался, чуть ни выронил.

- Вот она действительность! – Детинцев укоризненно покачал головой. – Яблоко – ужас; Смерть – пустяки. Самолётик-то не сел тот раз, возвращается. Значит, улетим. Толку от нас тут!

- Есть хотите? – Спросил Сулимов.
- Вы собираетесь отнять у него плод и накормить меня?
- Всех накормить собираюсь. Печей много. Пошукать следует.

Вчерашний борщ нашёлся в первой же, обеденный прибор выдал волшебный мешок.
- пара мисок. Ложка, к сожалению, одна, - огорчился Сулимов. – Вот что сделаем: Вы, "Дикий помещик", *из миски через край похлебаете; он (указал на Фогеля) – из махотки по малолетству.
- А вы?
- Не голоден. Дома ел. Лежачего буду кормить.

Долго, вернувшись в «цивилизованный мир», сожалел Дитер о пище болотных жителей. Диктовал рецепты поварам, сам пытался готовить, да всё – не то. Говорили: секрет в печах или воде, просвещали по поводу особенностей топлива… Однако, беседой не кормят.

Когда же, семнадцать лет спустя, в Амазонских джунглях «упавший с неба» Андрюшка Деменок сварил баланду из тамошних червей, радист замороченной наводнением геологической партии Фогель, как ни был беспамятен в горячке, узнал руку мастера и убедился в возможности - уцелеть.

Теперь же по-собачьи, обхватив четырьмя «лапами» глиняный горшок, сидел в углу недодома сверхчеловек, ученик народной школы, сын благонамеренных родителей… лакал через край пригодную для свиней давешнятину и был счастлив тем, что на земле растут овощи.

В печке также оказался чугунок с водой. Сулимов сбегал на огород, принёс капустных листьев. – Это можно пить, - объяснил Фогелю. – Ожог теперь обработали. К вечеру воспалится: обтереть край поражённой зоны спиртом; положить листок; станет тёплым - поменять, а этот – в сырую воду, дабы остыл. Так – до середины ночи, до кризисной поры.

От упоминания слова «ночь» колючки поползли по загривку. Разумеется, бандиты из гиблого посёлка уйдут спать под кров, лишь его оставят здесь наедине с Бастианом и призраками.

Ганс однажды признался, что до полусмерти боится мертвецов, тем самым передав страх Дитеру, который никогда с ними дела не имел: хомяк, и тот жив. Здесь же их столько! И Эркенбрехер! 

Правильно: не добавили к ним Хорста, значит – труп. Без погребения (как обещал проводник). Настоящий повод для несчастных душ: он будет привязываться и кричать: «мы сейчас выясним!!! Всё выясним!!!» - и где от него спастись?

- Смотрите! – Воскликнул Сулимов, вырвавши присутствующих из послеобеденной неги. – Что они делают?
Сидевший на полу Детинцев привстал – глянуть в окно, и объяснил: Пруд чистят. Заветрелись донные отложения, полезны плодовым деревьям.

- Разве до того теперь, и откуда их столько!
- Из тех же ворот, Господин генерал, откуда весь народ. А дня – другого нет: надо налаживать плотину. От неё электричество, между прочим. Видите, замкнули створ. Больную землю с хутора – туда сложат; на дворы и площадь - свежей привезут; то ли здесь будет через сутки!

- Я понимаю. Очень важно, чтобы скорей место обрело стандартный вид, и не поменялись очертания. Все силы бросить. Не заскучают мальчики в разбитом доме: одиночество – исключено.

Объяснить это Дитеру не удалось. Глянув чуть дальше, оба вскинули руки в крестном знамении. На спуск, где некогда Антон заметил Ирку, из осинника выдвинулся белый гроб. Несли его шестеро мужиков с непокрытыми головами, перекинув полотенца через плечо. Дальнозоркий Сулимов узнал Деменковых и Кружилиных.

Люди на плотине засуетились, подстилая обрештовку, * работавшие внизу бросили лопаты, подошли.

- Имя бедам – Легион. Есть у вас? – спросил Детинцев. Сулимов кивнул, вынимая из нескончаемого  мешка книжицу – «Псалтирь» с торчащим в переплёте пучком свечей.
– Я запасливый, предполагал. Кто бы ни был, надеюсь, крещёный человек, и помолиться дозволят.

Процессия поднялась на «пятак». Носильщики, заметив в окне призывающих, повернули к дому. Крышка осталась у крыльца, Шлютера вдохновлять, гроб же вплыл в бездверный проём, устоялся на заботливо предусмотренных рогатюлях.


1.       Владимир Николаевич Шамарин - Конструктор в области гладкоствольной артиллерии – миномётного вооружения.
2.       «Демократия, хуже Американской» - Александр Пушкин.
3.       "Ту девушку" - Константин Аксаков, "облако".
4.       Антропоморфизация (антропоморфизм) - перенесение человеческого образа и его свойств на предметы и существ иной природы.
5.       "Красивое имя, высокая честь..." - Михаил Светлов "Гренада".
6.       Ipsi veniunt ad solvendas quaestiones - Они приходят, чтобы решить проблемы (лат).
7.       "Дикий помещик" - персонаж Сказки Михаила Салтыкова-Щедрина.
8.       Обрештовка - каркас (здесь - профиль настила).

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/03/24/160