Язычники

"ГЛАВА 20. МОЯ НАРЕЧЕННАЯ НЕВЕСТА,  ЛЮБОВЬ."

Говорят, что любить гораздо легче, нежели быть любимым. В такие минуты,  наверное,  уместно спросить самого себя:  сколько раз у нас просили любви,  а мы просто отворачивались? Сколько раз сами не смели приблизиться к кому-то и, сказать, прямо и открыто, что влюблены? Неужели, страсть, для которой воистину мы рождены, страсть, дозволенная и признанная самой природой, непременно нуждается, дабы не угаснуть, в наших скорбях и тяготах жизни?

Каждый день и каждую минуту  мне не терпелось снова увидеть мою невесту, в которую я сразу же влюбился, что нельзя было сказать о ней. Это меня радовало и настораживало, так как такое со мной случилось впервые. Я страшно боялся, что она не ответит на мои чувства.
О, как я каждый раз радовался, что вновь вижу ее прелестное лицо, волосы, ниспадающие на уши, ее вздернутую верхнюю губку, сверкающие белоснежные зубы, обворожительную линию подбородка и лебединой шеи и почувствую на себе суровый, пытливый взгляд ее черных глаз под ровными бровями.

Звали ее Богдана. Она держалась со мной холодно и всячески  избегала меня и моих ухаживаний. С первой встречи наши отношения не сложились. Причиной такого поведения, по словам ее  дяди, было то, что я, по ее мнению гуляка и легкомысленный человек.  Более того, нищий, которому приглянулось чужое богатство и ради этого я готов на все. Одним словом - я  ветреник и корыстный человек! И  ко всему - ей совсем не хочется  замуж! Она мечтает стать монахиней  в далеком Константинополе. Боярин посмеивался над наивностью своей племянницы и призывал  меня быстрей назначить день свадьбы. Я  тянул время…
Каждый раз,   когда я с ней здоровался, она явно делала над собой усилия, склонив голову в поклоне самом строгом и отчужденном.  Мой горящий  взгляд и  молчание смущали ее. Она,  действительно, как сказал боярин,  была очаровательна: статная, чувственные губы, глаза полные неги и мечтательности,  точеный профиль. Милое,  милое лицо… и изучающий, недоверчивый взгляд. Богдана была не только исключительно красива, но также  весьма умна и образована. Отца  и мать она уже не помнит, так как они рано умерли. Она уже знала о нашем уговоре с дядей и безропотно готова была подчиниться его воле - такова  была доля любой женщины на Руси. Но она знала и то, что никто не заставит ее насильно полюбить,  если этого не хочет ее сердце. Я это сразу понял и решил не торопить события, а попытаться  сделать все, чтобы она меня полюбила,  как полюбил ее я и стал не настойчиво и осторожно за ней ухаживать. Но вскоре был ее посрамлен и унижен за свое ухаживание.
- Жизномир, вы  за мной пробуете ухаживать, несете слащавый вздор и смотрите на меня настойчиво и нахально, как  на уже купленную на рынке, по дешевке, понравившуюся вам  молодую кобылку. Скажите, чего вы от меня хотите, чего добиваетесь своими лицемерными ухаживаниями, льстивыми словами и томными взглядами? Вы хотите, чтобы я по примеру своих подружек согласилась обниматься и целоваться с вами,  изображая к вам страсть и любовь?
Она умолкла и сумела остаться совершенно спокойной. Даже дыхание ее не участились после такой прямодушной мне отповеди на мои ухаживания.

Я  тоже молчал, испуганный, растроганный и опечаленный,  даже не зная, что ей на это ответить.

Совсем недавно я был самый счастливый человек на этом празднике жизни. Я жил привольно и для меня не было ничего не возможного. Меня просто распирало от тщеславия. Меня абсолютно не волновали войны,  самоубийства, чужие любовные трагедии, нищета людей и отношение других женщин ко мне. Почему? Наверное, потому, что я всегда был слепо уверен в том,  что я всегда имею успех у женщин, даже без больших стараний с моей стороны. Не могу утверждать, что я давал им счастье, как и то, что они меня делали счастливым. Но могу смело утверждать, что это было чудно! Каждый раз ново и незабываемо. Более того, все женщины находили меня обаятельным и хорошим любовником, а я в каждой из них видел необыкновенную женщину, которая заслуживает моего внимания и восхищения. И в этом с моей стороны не было никакой лжи. Я открыто, вполне искренне восхищался их индивидуальной красотой, умом или добродетелью. Раньше я никогда не строил никаких стратегических расчетов ни к одной женщине. Я просто увлекался искренне или почти искренне. Мое отношение ко всем понравившимся мне девушкам было совершенно естественным, непринужденным и честным. Я практически не прибегал к хитрости, чтобы их околдовать – разве только к той, которая любила немного поломаться для приличия. Всех своих женщин я ставил высоко, даже вульгарных и глупых, так как в каждой из них была своя изюминка, которая возбуждала меня и дарила мне наслаждение. Все во мне изменилось в один миг, когда я встретил Богдану. Я не смог справиться со своим неожиданным чувством.
Конечно, истинная любовь к одной женщине редкое явление в нашей жизни. Это я понял намного позже. Честно сказать, я долго считал, что любовь - это плод нашего глупого воображения, порождение тщеславия и скуки.

Я решил изменить тактику: ее не замечать, притвориться равнодушным к ее прелестям, влюблять в себя ее подружек, спать с ними, чтобы вызвать у нее ревность. Я не был вульгарным ловеласом, как и наивным мальчиком. Врожденная порядочность  и щепетильность всегда сдерживали порывы моей страсти, обуздывали мощный зов моей плоти. Но как устоять,  когда ты страстно любишь и желаешь? Такое со мной  происходило впервые… Самолюбие, обида,  желание,  любовь,  потребность властвовать над ее женскими чувствами не давали мне покоя.  Она это,  конечно, не понимала, но чувствовала и, этим самым, еще больше разжигала мою страсть к себе.

Итак, я вел игру. Я прекрасно знал, что благородные и честные женщины не любят, когда к цели идут  слишком быстро и нахраписто. Сначала мужчина должен показать преклонение, нежность перед объектом своей страсти и как только крепость дрогнет, только после этого осторожно начинать штурм.

Мои усилия были тщетны, и крепость стояла непоколебимо. Однако я заметил, что, когда я обнимал девушек и целовал им руки  или уединялся с ними, она становилась несносной и раздражительной. Хотя и старалась это не показывать.

На мой насмешливый взгляд,  она отвечала мне стойким взглядом из- под чуть нахмуренных бровей. Я с удовольствием отметил, что душевное спокойствие, характерное для ее обхождения с другими молодыми людьми, совсем не переносилось на меня и на тех девушек, с которыми я флиртовал. Она не сводила с меня глаз, не скрываясь, наблюдала за каждым моим движением и откровенно прислушивалась к каждому моему слову, заранее готовая вспыхнуть и сказать какую-нибудь колкость; при этом  она ни разу даже не улыбалась, а только изредка отрывисто и презрительно выдыхала воздух через нос; При этом, с издевкой изрекала:
- Па-ти-ти-па-та-а…Какая глубина мысли!

Это меня сначала забавляло, но потом стало раздражать. И я решился на отчаянный шаг, на который не решался ни с одной женщиной.
             
Как-то я пришел поздно ночью домой изрядно пьяным. Прислуга уже давно спала.  Любомир Нарышкин  был в отъезде. Мне нестерпимо захотелось увидеть Богдану и просто с ней поговорить, а еще я хотел подарить ей недорогое  колье, вятических  мастеров с ее именем,  заговоренное  известным волхвом. Я тихонько подкрался к ее спальне,  однако перед закрытой дверью сомнения охватили меня. Но волнение мое скоро улеглось.  Я тихо постучал и прошептал:

- Богдана, Богдана, открой, нам надо поговорить.

Прошла минута.  Не получив ответа,  я уже собрался уходить.  Но, вдруг, дверь открылась, и мне было позволено войти…  Лучина,  которую держала в руках девушка,  осветила ее бледное лицо. Я заметил, что она напугана и отступил в полумрак коридора, готовый не  медля уйти.

- Прошу Богдана, не сердись,  нам надо поговорить, но достаточно одного вашего слова и я исчезну. Если бы Богдана была в состоянии услышать и понять, хотя бы одно мое слово, все было бы по-другому. Она легко бы одержала победу над противником,  который заранее признал свое поражение.

Но девушка ничего не слышала и не видела. Ее губы пролепетали смутные слова укора и  негодования. Она хотела сделать негодующий жест, показать,  что прогоняет меня, но потом, видно вспомнила,  что она моя и я имею на нее право в любое время дня и ночи. Ее рука  медленно опустилась и она дрожащими губами молвила:

- Входите, сударь! Потом она повернулась, поставила лучину на ночной столик.  Легкое, неловкое движение и  ночная рубашка упала к ее ногам. Ее девичье тело  было прекрасно и вызывало безумную страсть. Широко открытыми глазами она смотрела на меня. В них были слезы, покорность и смирение.

- Послушай меня,  Жизномир! - тихо проговорила она, - ты сильнее меня и можешь взять  меня, но тебе не удержать меня при себе, и тотчас, когда ты захочешь овладеть мною, будет моим последним днем, а ты будешь иметь запятнанную честь и мертвую невесту. До сих пор, Жизномир, ты хорошо поступал со мной,  останься же благородным до конца. В тебе живет похоть,  а не любовь ко мне. В ее сверкающем изумрудом взгляде было столько холодной решимости, столько сконцентрированной ярости, что я невольно вздрогнул.- Залившая это прекрасное лицо бледность и так ясно выраженное презрение, коснулись, очевидно, самых потаенных глубин моего эгоистичного сознания.

- Если вам доставляет удовольствие  играть со мной в ваши мужские игры и унижать меня перед моими подругами, - с дрожью в голосе тихо продолжила  она,- то я это вам больше не позволю! И… советую вам избавиться от привычки говорить громкие слова и делать благородные жесты! От них на версту несет лицемерием и ложью. Так не поступают порядочные люди!

Ее негодование, вперемешку с отчаяньем,  было так сильно, что сознание покинуло ее; холодная и бледная, она начала сползать на пол, что я еле успел ее подхватить под  руки. Я был до глубины души очень тронут ее страданиями. Вскоре, девушка пришла в себя, но скорее всего от ощущения своего горя, чем от воды, которую я прыскал на ее лицо. Открыв томные очи, она увидела меня и продолжила.

-  Мне стыдно, сударь, что я обнаружила перед вами свою слабость,  но монастырь или смерть скоро прекратят мои муки, где я найду, надеюсь,  успокоение.
Опустившись на пол,  она принялась горько плакать.  Ее длинные  волосы закрыли ее восхитительную наготу и вернули мне разум. Я отвел свой вожделенный взгляд от нетронутого мужчиной  девичьего тела и, как безумный, вылетел из горницы, сжимая в руке свой так и не врученный невесте подарок.