Корни рода Паниных

Мама моя Александра Григорьевна Одинокова, в девичестве Панина, родилась в деревне Кинеево Тульской области. Проучилась она в сельской школе меньше года, то есть не закончила и первый класс, как её забрали из школы, пожалев. Гранит науки оказался не по зубам. Учёба давалась туго, Шурочка плакала над тетрадками горючими слезами, не давалось ни письмо, ни счёт. Запоминались разве что стихи.

Вот моя деревня, вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках по горе крутой,
Вот свернули санки, и я на бок - хлоп!
Кубарем качуся под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки, стоя надо мной,
Весело хохочут над моей бедой.
Всё лицо и руки залепил мне снег,
Мне в сугробе горе, а ребятам смех…

Но меж тем уж село солнышко давно,
Поднялася вьюга, на небе темно,
Весь ты перезябнешь, руки не согнёшь
И домой тихонько нехотя бредёшь.

Ветхую шубёнку скинешь с плеч долой,
Заберёшься на печь к бабушке седой,
И начнёшь у бабки сказку ты просить,
И начнёт-те бабка сказку говорить,
 
Как Иван-царевич птицу-жар поймал,
Как ему невесту серый волк достал.
Слушаю я сказку, сердце так и мрёт,
А в трубе сердито ветер злой поёт.

 Посоветовались отец с матерью и решили забрать дочку из школы, чтобы не мучилась. Читать и считать деньги мама научилась в процессе жизни, прожила её в неграмотности, но это ей ничуть не мешало. Женщиной она была от природы спокойной, мудрой и очень домашней, подомовитее, чем многие грамотные хозяйки.

Мама любила рассказывать про себя. Особенно о житье-бытье в деревне, беззаботном детстве и юности. Умела по хозяйству всё: корову доить, овец стричь, лён трепать, вышивать, вязать, пряжу прясть. Жили они тогда в полном достатке, зажиточно.

Хозяйство было знатное. Корова, две лошади по кличке Шалун и Серый, свиньи, овцы, всякая молодь от них – жеребята, телята, поросята, ягнята; гусей, уток и курей никто не считал. Но, несмотря на наличие живности, как люди православные, питалась семья  скромно, соблюдали все посты, ходили в церковь. Скоромное и яйца ели по праздникам, мясо солили для долгой сохранности впрок, молоко пили в меру, зато картошка и капуста квашеная всегда были на столе.

Всякий дом хозяином держится. Мамин дед Матвей Иванович Петрухин занимался торговлей. Торговал мануфактурой – ситцами, платками, полушалками, шалями. Тороватым он не был, знал цену копейке и любил порядок во всём.

У мамы сохранились и перешли к дочкам два дедовых подарка - французские платки. Один платочек тончайшей шелковистой ткани кофейного цвета с кисейной бахромой. И плотная, видимо, на непогоду, шаль с кистями: по синему фону чёрные с палевым оттенком вышитые цветы. Шаль как семейная реликвия свято хранится у меня. Платочку более восьмидесяти годочков, память о прадеде и маме.

Отец Григорий Дмитриевич, бывало, приедет с ярмарки, - а ездил он один или с товарищами, на подводе - чего только не привезёт: и харчей городских, и одежд на всю большую семью, и разносолов, и гостинцев. Сыновьям Дмитрию, Ивану и Александру - мужские принадлежности. Шали, панталоны  дочерям и жене выбирал сам, так было заведено. Старшая Шурочка, тихоня и скромница, росла домоседкой, сестра Анна, наоборот, любила погулять и повеселиться. Спрячут сёстры свои обновки в комод, у каждой свой ящик был и ключик. Нюрка тут же нарядится в обновки и на гулянку бежит. А Шура откроет ключиком свой ящичек и сидит-любуется подарками, как аленьким цветком. Бывало, то одной вещицы не найдёт, то другой. Ни разу не надёванные вещи вдруг оказывались ношеными, кофточки слегка попахивали потом.

- Ах, проклятая Нюрка, она, она надевала!

И - в слёзы. Вернётся бойкая Нюрка и как ни в чём не бывало:

- Подума-а-ешь, и взяла-то всего разочек. Тебе-то зачем белья стока, ты же дома сиднем сидишь.

Нюра говорила немного нараспев и совсем не имела совести. В Шурин ящик комода шустрая младшая сестра ныряла постоянно, несмотря на то, что заперт он был на ключ. Она просто вытаскивала свой верхний ящик, и доступ к сестриным вещам полностью открывался.

В 1932 году семья переехала в город Серпухов. В непростом 1938 году Шурочку, ей шёл двадцать шестой год, сосватали с Николаем, парнем из Серпухова. Отец подарил дочери на свадьбу ножную швейную машинку «Зингер», которая помогла ей с бабушкой Прасковьей в военное лихолетье обшивать всю родню. Когда папа ушёл на фронт осенью сорок первого, у мамы на руках остались две малюсенькие дочки.  Хранится сейчас зингеровская реликвия у старшей сестры Валентины, ровесницы этой самой машинки. 
 
После свадьбы переехала мама к свекрови в городскую коммунальную квартиру на улице Советской, где всё казалось необычным. От самой квартиры с высокими потолками, до высоких чинов соседей. В доме жили большевики, энкавэдэшники, частные врачи, ещё какие-то богатые и знатные люди, занимающие большие просторные квартиры полностью. Свекровь, ткачиха фабрики «Старая Мыза» Мария Сергеевна Одинокова, в девичестве Лаптева, занимала комнату в коммуналке. Бабушка работала на 45 ткацких станках и в 45 лет заработала профессиональную болезнь – глухоту.

С переездом в город жизнь сильно изменилась. После деревенской зажиточности, где всего было много, город встретил бедностью и теснотой проживания в коммунальной квартире на три семьи. Энергичная свекровь, комната в 14 квадратных метров с «населением» семь человек - четверо детей, папа, мама и бабушка Мария Сергеевна. Бабушка была человеком неуёмной энергии, с решительным характером передовой ткачихи. Нашей тихой и спокойной маме было нелегко с такой свекровью, но мы, дети, обожали свою добрейшую бабушку Машу. Несмотря на взрывной громоподобный характер, всё же она была отходчивой, и жили-росли мы, дети, буквально бок о бок с ней в четырнадцати квадратах.

Продолжение:http://www.proza.ru/2017/03/19/1161