Горы. Давид

Высоко над ломаным горизонтом плыли кудрявые облака, меняя молочный оттенок на пыльный цвет розовой пудры. Мир, едва тронутый рассветом нового дня, крепко спал, и оглушающая тишина царствовала в высочайшей степени. Старик, который только что проснулся, и не мог опять заснуть, слушал. Ни едина птица, ни единый зверь не подавали ни звука, тросы канатной дороги словно бы замёрзли после прохладной ночи, покрылись наледью, застыли и больше не скрипели, а слабый ветер, который обычно доносился с моря, скользя по перевалам, не выдержал в этот раз перехода и растворился в густой листве.

Давид, повернувшись к окну, смотрел на горы, как в первый раз, смотрел, не доверяя собственным глазам. Давным-давно он приехал сюда молодым геологом, и здесь расстилалась сухая красная равнина; но прошло время, он состарился, а горы острыми хребтами вскрыли почву, раздробили литосферную плиту и скалистыми вершинами уставились в небо. Скальники и пещеры, деревья и камни были созданы, посажены, воздвигнуты человеком, и антропогенные просторы поражали своей грандиозностью.

Давид смотрел вдаль. Он чувствовал себя старым, но впервые воспринимал свою усталость и свою слабость с неким наложением, близким к гордости от прожитой жизни и сделанной им работы, с нотками неудовлетворения, которые досаждали подобно песку в кроссовках. Но это всё – сущая ерунда, нестоящая внимания, потому что всех дел не переделать. Невообразимая ноша ответственности за будущее человечества больше не лежит на его острых плечах, потому что её взяли на себя его дети – его мудрые, славные, добрые дети (самые лучшие, в этом они с женой были единодушны). Старший сын вместе со своей семьёй должен приехать погостить на недельку сегодня к вечеру, а пока у старика есть немного времени, чтобы предаться воспоминаниям.

Празднично-яркое Солнце наконец-то появилось из-за горизонта, воздух, согретый его лучами, дрогнул, тяжёлые стальные тросы качнулись, ломая скульптуры игольчатого инея, и оттаявший ветер снова двинулся на северо-восток. Скрип моторов канатной дороги сорвался птицей с вершины, и полетел вниз на долину мерным гулом, провозглашая пришествие нового, бесконечно прекрасного дня.