9. Встреча в Чайке

Ночью шел снегопад, а под утро улегся, оставив во дворе ровное белое одеяло, неиспорченное еще следами пешеходов и машин. Деревья, детские площадки, гаражи горбились среди этого белоснежного безмолвия зябкими заброшенными памятниками суетливой человеческой жизни.

Я смотрел в окно на эту тихую аккуратную белизну и хотелось мне, чтобы не была она нарушена, покалечена. Знал я, что через несколько минут сосед пойдет отпирать гараж, оставив сначала цепочку темных следов на газоне, а потом и ровные прямоугольные сектора свезенного гаражными створами снега, беспардонно скрежеча металлом по камню, ломая хрустальную тишину этого утра. Родители поведут чад по тротуарам, через детские площадки и те, как обезьянки, будут цепляться за турники, за качели, за припорошенные горки. Машины разрежут дороги шинными рельефами и эта чистота, тишина исчезнут, пропадут, как не было.

Такие меланхоличные мысли посетили меня в то утро, когда Толя с Колей совместными усилиями лишили меня сна, в результате чего развел я овсянку на добрый час раньше обычного.

Как я уже упоминал, проживал я холостяком в однокомнатной квартире, на третьем этаже девятиэтажного дома ленинградского проекта в одном из спальных микрорайонов города N. В главах, где привожу я нехитрую свою биографию, я коснусь еще обстоятельств, как оказался я собственником такого неимоверного богатства, как собственная квартира, которую приобрести даже в ипотеку было совсем уж неподъемной задачей для сотрудника высшей школы. Институт постановки в очередь на выделяемое под ВУЗы жилье давно развалился, либо же прятался так глубоко в административных кулуарах министерств и университетов, что я о нем ничего не знал, да по-большому счету и не интересовался.

Времени сегодня было у меня с запасом, поэтому закончив завтрак, я неспешно и аккуратно собрался, облачился в свою светло-зеленую рубашку и серый преподавательский костюм, нахлобучил пальто и отправился ни свет ни заря на работу.

К тому времени, когда я вышел из подъезда, улица неузнаваемо изменилась. Не было больше белизны, чистоты, спокойствия. Была суета, торопящиеся усталые люди, машины, снежная жижа и голые сиротливые деревья.

В моем списке дел на это утро значилось кое-что, помимо преподавательских и исследовательских обязанностей.

Во-первых, несмотря на всю убежденность Азара в том, что разбирательство о нападении на Машу Шагину никак меня не затронет, я твердо хотел с нею встретиться и предложить любую помощь. Даже если милиция имеет всю необходимую информацию и делопроизводство не зависит ни от меня, ни от Азара, ни от Марии, выразить обыкновенную человеческую поддержку считал я минимальным своим долгом. По информации, которую получил я от ее однокашника, уже сегодня Шагина планировала появиться в университете на лабораторных занятиях. Требовалось выяснить, в какой аудитории они будут проводиться и быть там в положенное время.

Во-вторых, теперь, когда Коля и Толя самоотверженно подтвердили результат вчерашних наших академических вычислений, у меня обозначилась обязанность отпраздновать достижение, или попросту «проставиться». Пообещал я к тому же самонадеянно ресторан «Чайку» и некуда теперь было отступать.

Около половины восьмого утра я сошел на автобусной остановке на Т-образном перекрестке улиц, одна из которых носила имя ученого, а другая — революционера, на трамвайной развязке. Здесь разбегались блестящие рельсы и громыхающие одно и двухвагонные гусеницы развозили пассажиров в противоположные концы города. В месте, куда рельсы неминуемо должны были привести трамвай, если бы не развязка, высилось четырехэтажное серое здание с приподнятым и выдающимся вперед первым этажом. Этаж этот имел массивные витринного типа окна, и широкое крыльцо о трех ступенях. На его массивном козырьке прописными метровыми буквами составлено было слово «Чайка».

Дождавшись своего сигнала светофора, я перешел через дорогу и поднялся на неосвещенное крыльцо, к притаившимся под козырьком двустворчатым стеклянным дверям. Ресторан «Чайка» спал, только где-то в глубине вестибюля, разглядел я матовое пятнышко света.

В-первую очередь требовалось мне выяснить, действительно ли золоченая картонка, которую сунул мне Азар, и которой так восхищался Коля, давала удивительную возможность безвозмездно сходить в ресторан. Я попытался разглядеть признаки жизни за толстенным дверным стеклом, где сиротливая лампа накаливания обещала присутствие людей, предательски мало освещая вокруг. Ресторан молчал, возвышаясь мертвым серым монументом на оживленном перекрестке.

Во-вторую очередь меня, как человека совсем несведущего в ресторанах и банкетах, интересовало расписание, часы его работы. Здесь никаких затруднений не возникло. Я немедленно обнаружил с внутренней стороны стеклянной двери услужливо приклеенный листок бумаги, извещающий о том, что ресторан «Чайка» работает с одиннадцати часов утра до двух ночи. Под пришпиленным листком я увидел не окончательно затертые буквы и цифры прежних часов работы, нанесенные на стекло серебристой краской. В советские времена здесь был дом национальной кулинарии и соответствующий техникум. Осталось учебное заведение в далеком прошлом, то ли исчезло, то ли переехало, и здание превратилось исключительно в ресторан, однако следы той, прошлой жизни еще проглядывали то тут, то там. Широкие окна учебных аудиторий второго и третьего этажа, вообще, сам план здания, к которому когда-то ресторан прилагался лишь в качестве дополнения. Кольнула меня ностальгично-меланхоличная мысль о том, что преходяще все, и вот выжил только приносящий немедленный доход ресторан, вместо питающей его школы. Проглотил ресторан школу.

Раздался трескучий звук засова, одна из дверей открылась и из-за малопрозрачной стеклянной двери высунулся невысокий коренастый мужчина, с короткостриженной сединой, с одутловатым заспанным лицом. Облачен он был в темно-синюю с желтой оторочкой форму службы охраны с соответствующей надписью на рукаве и нагрудном кармане. Он окинул меня опытным взглядом вахтера, мгновенно по косвенным признакам определяющим твой социальный и экономический статус, а также совокупные риски, связанные с применяемым уровнем вежливости. Взгляд на меня, не выявил очевидно, совершенно никаких рисков, потому что охранник буркнул:

- Чего надо? Не видишь, с одиннадцати работаем?

Такой хамоватый настрой обыкновенно повергает меня в уныние, потому что не умею я правильно продолжать такие разговоры. Сегодня однако было у меня долженствование перед коллегами, поэтому отступать было нельзя.

- Прошу прощения, - начал я, угадывая в его глазах дальнейшее понижение моего социального статуса. - Я хотел бы задать вопрос.

Я поспешно постарался выхватить из внутреннего кармана карту ресторана, до того, как дверь перед носом моим захлопнется. Как чаще всего бывает в таком случае, проделать этого гладко я не сумел, захватил из кармана какие-то еще бумажки, о которых забыть-забыл, что храню их в кармане, но вся это чертова стопка полезла наружу за картой и конечно же, неудачно столкнувшись с отворотом пальто, выскочила из торопливых моих пальцев и рассыпалась по мокрому полу крыльца.

Нагибаясь, я ожидал уже услышать лязг засова, которым пришпиливают металлические дверные рамы ресторанов и магазинов к пазу в полу, однако недооценил вымунштрованности охранника, который не менее точно, чем первоначально определил во мне интеллигента-ботаника, углядел выпавшую из рук моих золотую карту ресторана.

- Извините! - он немедленно подскочил ко мне и принялся помогать собирать мои бумажки.

Разительное изменение тона негостеприимного охранника, вызвало у меня даже улыбку. Он теперь стоял протягивая мне нехитрый мой скарб, и в глазах его читалось живейшее участие.

Кое-как скомкав бумаги, среди которых заметил я давнишнюю учебную ведомость и листок с вчерашними карандашными расчетами, я запихнул все их, кроме карты, обратно в карман пиджака.

- Я хотел бы уточнить по поводу карты, - начал я.

- Обслужим по первому разряду, - кивнул служивый угодливо. - Если надо и повара подниму, и официанток.

- Карту эту мне подарили, - пытался я пробиться сквозь навязчивое гостеприимство. - Не могли бы вы объяснить мне, как она работает.

С грехом пополам, перебиваемый словесными увещеваниями охранника немедленно меня обслужить, выяснил я, что карты эти владелец ресторана выпустил для привилегированных гостей, коими выступали личные его друзья и примыкающие к ним полезные люди: руководители городской администрации, санэпидемстанции и милиции. Но если уж заезжали чиновники, как поделился со мной откровенный Рустам, то хозяин обязательно сам присутствовал. Нередко случалось впрочем, что одаренные высокопоставленные господа передавали свои карты кому ни попадя: знакомым и родственникам. Вопросов гостям - кто подарил, в ресторане не задавали, - себе дороже. Так изложил мне Рустам некоторые кулуарные внутренности ресторанного бизнеса, по-хулигански усевшись на корточки и закурив сигарету, привычно называя владельца «хозяином» и сплевывая прямо на крыльцо, не понявши даже, что умудрился еще раз меня оскорбить своим «кому ни попадя».

Карта давала возможность единожды, безвозмездно посетить ресторан «Чайка». Кроме того обладатель карты не имел ограничений по часам работы, с нею не заканчивалось обслуживание в два ночи, как того требовал рабочий график. То есть имел я право немедленно потребовать столик и официанта, и бросился бы с низкого старта Рустем их искать, нашел бы и доставил. Позволялось быть бесплатно обслуженным одному и с компанией.

Попытался я уточнить у Рустама, требуется ли заказывать столик предварительно, уточнять дату, время и число людей, на что обрушил на меня Рустам шквал заверений, что обладателю карты открыт вход в любое время, наличествуют для этих целей в «Чайке» особые приватные апартаменты.

Я поблагодарил его, насколько мог, и попрощался, хотя и видел, что Рустам окончательно проснулся, и желал бы продолжить со мной доверительную беседу. Убедился я, что карта Азара действовала в точности так, как рассказал Коля.

Стоя на остановке, в ожидании автобуса, я подумал, что лучшим решением будет ужин, скажем с шести до восьми вечера, когда все закончили уже работу.
Следующим вопросом требовалось решить, кого же записать в участники мероприятия. Анатолий и Николай были обязательными членами списка, при них я пообещал организовать банкет. Вот нас уже и трое. Я не собирался устраивать ничего значительного, однако немедленно в голове моей возникли Василий и Геннадь Андреич. Потом вспомнился головастый стажер с кафедры «Вычислительных машин», помогающий Анатолию с программированием. Ну а с нашей кафедры, не останется ли кто-то обделенным? Может быть правильнее позвать Олег Палыча, моего научрука? Голова моя немедленно заболела от мысленно окруживших меня знакомцев, которых мое чувство внутренней справедливости требовало немедленно облагодетельствовать совместным походом в ресторан. Вдобавок сверху наложились мысли о том, что золотая карта досталась мне при случайных обстоятельствах и не очень-то обоснованным было намерение мое воспользоваться ею на полную катушку.

К моменту, когда добрался я до университета я пришел уже в нервическое состояние, потому что абсолютнейше запутался в отношении состава мероприятия. В преподавательской буркнул я что-то неразборчиво-приветственное коллегам, покуда снимал свое пальто и переобувался. У меня оставалось еще несколько минут до начала занятия, когда навестила меня простейшая и гениальная мысль. Позвать надо Николая и Анатолия, а они уже сами, если требуется, позовут кого-то еще. Переложу на них то есть бестолковую, невесть откуда на меня навалившуюся ответственность. Тут же ко мне явилась мысль об исключении из мною же придуманного правила, но исключение это было, пожалуй, обязательным. Захотелось мне пригласить Катю, она ведь тоже искренне болела за наш успех. Да и что-то подсказывало мне, что Анатолий будет обеими руками «за» такое расширение нашего состава.

После первой лекции, прошедшей без эксцессов, я позвонил Коле домой. Он, как я и предполагал, трубку не взял, видимо спал без задних ног.

Я позвонил Кате на кафедру, но ее не было еще на работе. Домой ей звонить не хотелось, я мог попасть на ее маму, а разговоры с ней оставляли у меня непременно долгое неприятное виноватое ощущение.

Снова делаю я здесь сноску на наше с Катей совместное прошлое, рассказывать о котором в подробностях буду я в дальнейших главах посвященных моей биографии. Прозорливый однако читатель сделает верное предположение, что были у меня с Катей в прошлом отношения, которые закончились по-частью не поломав тонкой нашей дружбы. Эту существенную деталь нашего знакомства я считаю важным здесь привести, чтобы более точно описать чувства, которые будучи не вполне рациональными, все же движут нами, и мешают, либо напротив подталкивают к определенным поступкам.

В коридоре наткнулся я на всклокоченного Анатолия. Видно было, что он едва ли спал, судя по всему опаздывал, потому что пиджак его был скособочен, мят, волосы взлохмачены и вообще вид он имел похмельный и дерганый. Увидев меня, Анатолий просиял и ошалело бросился ко мне, напугав стоящих в коридоре студентов.

- Здорово! - он схватил меня за руку. - Я же так и не лег! Так и просидел до полдевятого за кодом! У меня вторая пара сегодня!

Вторая учебная пара была у меня свободной и планировал я в это время найти учебную группу Шагиной, чтобы выяснить, как с нею связаться. Анатолия впрочем эти планы не интересовали.

- После того, как тебе позвонил в шесть, - тараторил он, - я тут же засел за расширение модели сети. Добавил динамическое число слоев и итераций самообучения, чтобы настоящий невырожденный эксперимент провести. Там правда надо еще хороший пример на вход подать, чтобы уж был пример так пример!..

Анатолий увлеченно рассказывал мне, как отлаживался, и как названивал Николаю, как тот тоже не спал. Что в итоге, изнеможденный и счастливый, перед самым своим отбытием на работу, отправил он мне и Николаю электронной почтой архив с файлами с программным кодом модели. Интернет по трафику работал отвратительно, он, Анатолий, проклял его и телефонного оператора за никуда не годный DSL. Но все-таки дождался, пока письмо ушло и только тогда рванул, сломя голову в университет.

Толю распирало чувство гордости оттого, что уложился он в один день, хотя работы было еще непочатый край, и разобрался таки в новой развесистой модели, и его, а не Николая, результат будем мы теперь тестировать, третировать и бомбить входными данными, чтобы проверить результаты.

Эмоционально и забавно рассказывал Толя, я прямо заслушался. Однако в какой-то момент почувствовал я, что если не остановлю сейчас Анатолия, который переместился уже в рассказе к автобусу, где разглядывали его, невыспавшегося, но хохочущего время от времени от посещавших воспоминаний об особенно успешных оборотах программного кода, то пропустит Толя свою лекцию на которую так торопился.

Я постарался прервать его:

- Толя, Толя, ты сейчас лекцию свою пропустишь! Давай, после встретимся, дорасскажешь..

- Да мне хоть отменяй пару сегодня! - весело вскричал он. - В голове только цикл времени крутится!

В этот самый момент, из преподавательской вышел Олег Палыч, профессор, заведующий кафедрой, по-совместительству наш, с Анатолием, научный руководитель. Последний пассаж Толи, об отмене занятия, пришелся как раз на его выступление в коридор, услышал он его отлично и судя по выражению широкого, гладко выбритого лица под шапкой уложенных седых волос, воспринял без энтузиазма.

Анатолию стоял к нему спиной, но уловив мой быстрый шопот и проследив за изменившимся моим взглядом, притих и съежился.

- Олег П-палыч, - начал он сбивчиво, поворачиваясь.

- Хорош ты сегодня, Анатоль Саныч — ответствовал Круглов ехидно, подходя и пристрастно разглядывая Толю, наклоняя голову то влево, то вправо.

Олег Палыч роста был среднего, но стати широкой, с выпирающим, хотя и не выдающимся, животом, который он непременно освобождал от тесного обхвата пиджака, расстегивая пуговицы. Обыкновенно носил он в университете темно-синие костюмы со светлыми галстуками в строгую полоску, с серебристым зажимом.

- Опять полночи за стендом проторчали? - спросил Круглов, обращаясь теперь к нам обоим. - Анатолий-то похоже вообще не спал.

И несмотря на то, что упрекнул нас завкафедрой, прозвучало это отчасти как похвала. Не высказал он предположения, что мы, скажем, на мероприятии каком-то засиделись, с алкоголем может быть, а вот выдал такую, извиняющую нас в какой-то степени версию. Таков был Круглов, деятель в университете известный, строгий, не без прилагаемой к занимаемым должностям кулуарной хитрости и смекалки, но при этом не позволяющий приспустить знамя научного сотрудника, хотя бы и с моральной точки зрения.

- У меня лекция начинается, Олег Палыч... - извинительно начал Анатолий.

- Начинается? А чего стоишь? - усмехнулся Круглов. - Марш на лекцию, Анатоль Саныч!

Анатолий поспешил в преподавательскую.

- И зайди, пожалуйста, ко мне после занятия, - бросил ему вслед Олег Палыч, отчего Толя съежился.

Я хотел было под шумок тоже удалиться, но Олег Палыч меня остановил.

- Послушай-ка, Борис Петрович, - начал он. - Не убегай. У нас до министерского визита остался месяц, а мы не обсудили еще, что будем показывать и как.

Олег Палыч называл меня и Анатолия то по имени, как бывших студентов, то по имени-отчеству, как преподавателей. Был он нашим научным руководителем с незапамятных студенческих времен, поэтому мы к этому привыкли.

Лицо его приняло озабоченное выражение.

- Вчера у ректора было совещание и первым предложением было вообще упразднить научную часть визита. Но оказывается некоторые особенно любопытные персоны из отдела профессионального образования, специально попросили о двух вещах: какие инновационные научные разработки ведутся на кафедра, ну и как мы сотрудничаем с профильными предприятиями.

Он посмотрел на меня пристально, исподлобья:

- Второй-то пункт я закрою. А вот по-первому у нас не очень хорошо. Не с точки зрения науки, а вот как исследования наши можем мы применить в промышленности.

Это была старая болезненная тема. Искусственные мои нейронные сети не очень успешно на данный момент продвигались среди сотрудничающих с ВУЗом предприятий. У нас было несколько подрядов на решение задач типографии, восстановления поврежденных изображений, но последний такой договор заключали мы почти год назад, причем даже не с нашей местной компанией, а со столичной, которая заинтересовалась результатами моей кандидатской работы после защиты.

Я молчал, потупив взгляд, потому что часть работы, связанная с «продвижением», «пиаром» она была мне совершенно не близка. Боялся я ее даже. Всех этих новых людей, совершенно не сведущих в нашей области, задающих несущественные, местячковые вопросы. Которым надо предлагать, убеждать, доказывать, что наш стенд работает и может успешно решать их задачи. Иными словами — продавать.

- Вы ведь знаете, Олег Палыч, что я совсем не этим занимаюсь, - сказал я извинительно, но откровенно, - У нас сейчас исследование существенно продвинулось, поэтому думать над тем, как его выгоднее применить, кому показать, прорекламировать, я даже думать об этом сейчас не способен.

- То-то и оно, - покачал головой Круглов. - А министрам да ректору подавай другую картинку. Давай-ка вот что сделаем, ты подумай пока над двумя вещами: какой хороший показательный пример привести, ну чтобы увидели, что действительно работает нейронная сеть, дает результаты; ну и второе — надо какой-то доклад что ли соорудить, минут на пятнадцать, чтобы понятно было — о чем это, какие области применения, какое потенциально дальнейшее развитие. Ну и я соответственно, свою часть.

Я покивал. Олег Палыч задумался и продолжил:

- Вчера на совещание к ректору по поводу комиссии явился Геннадь Андреич, с кафедры «Технической физики». Он ведь принимает участие в ваших расчетах с Анатолием и Николаем Никитиным, правильно? Я так и не понял, кто его пригласил, но он все суетился, пыхтел, вызывался выступить с докладом по нейронным сетям, рассказывал о том, какой вклад сделал в исследование. Комично вел себя, право слово. Еле избавились от него. Да еще и молодого аспиранта привел. Тот уж не знал куда деваться со стыда.

- Мы с Геннадь Андреичем виделись вчера, - вставил я, - он тоже предлагал мне помощь с докладом.

- Я сегодня созвонюсь еще с Ринат Миннебаичем. Не понимаю, что это за инициатива такая. В общем, Борь, в конце недели зайди ко мне, обсудим подробнее. Надо будет репетицию небольшую подготовить.

Закончив разговор с Олег Палычем, я вернулся в секретарскую. Позвонил на кафедру технической физики, но Николая снова на месте не оказалось. Позвонил ему домой. Тоже мимо. Коля обыкновенно группировал свои занятия, по большей части практические, после обеда. Ночь была у него самым эффективным временем решения хозподрядных, программистских задач.

Николай при этом, редкий из нас, владел сотовым телефоном. Была это тяжелая параллелепипедного вида «Моторола» с маленьким монохромным дисплеем, стоили звонки неприличных денег, однако Коля завел себе это современное чудо, отчего натурально сделался доступен в любое время.

Номер его, длинный, в отличие от городских, записан был у меня в записной книжке. Чертыхаясь я набрал длинную цепочку цифр, подождал минуту. Раздался щелчок и из небытия выплыл заспанный надломленный Колин голос: «Да».

С мобильными телефонными разговорами нельзя было обходиться беспечно. Абонентам выставлялись удручающих размеров счета за округленное до большей минуты время разговора. Я торопливо обрисовал Коле идею о «Чайке» и попросил перезвонить на кафедру. Надо было решить, когда посетим мы пижонское это место. Он выслушал, не перебивая, издавая периодически мычащие звуки, сигнализируя, что еще со мной. Уложившись примерно в сорок-пятьдесят секунд разговора, то есть в первую дешевую минуту, я повесил трубку.

Не вдаваясь в дальнейшие подробности оповещения малочисленных своих знакомых о готовящемся мероприятии, которое кое-кому ошибочно может показаться событием незначительным и даже мешающим основной повествовательной линии, сообщаю, что к обеду получил я согласие от всех, приглашенных мною лиц, осуществить посещение ресторана «Чайка».

Озорством, шалостью веяло от этого похода, как будто шпионски прокрались мы в чужую, состоятельную жизнь. Задумывался я об этом странном ощущении. Было бы неправдой сказать, что не бывал я в подобных местах, хотя чего греха таить, посещение ресторана было для меня явлением не бюджетным и даже расточительным. В самой «Чайке» бывать мне не приходилось, заведение имело репутацию принадлежащего к более высокой имущественной прослойке города моего N, но в то же время посещал я похожие рестораны-кафе, отчего смятения мои удивляли меня самого.

Катя, кстати сказать, восприняла идею с похожим настроением. Заинтересовали ее в первую очередь новости нашей математической модели, и хотя по телефону такие подробности изложить было невозможно, проявила она удивительную отзывчивость и осведомленность, когда попытался я в двух словах описать, что же такого придумали мы вчера, про функцию времени и динамическом число слоев нейронной сети. К ресторану отнеслась Катя как к забавному баловству, что не помешало ей немедленно записаться в список участников. Где еще, говорила она, соберешь в одном месте основных генераторов идей, да и Колю не видела она уже сто лет. Сегодня были уже у Кати планы, о которых сообщила она со смущенной поспешностью, что исходя из опыта нашего знакомства, служило для меня сигналом о нецелесообразности допытывания, поэтому договорились мы на следующий день.

Анатолия я встретил после занятия. Он был все так же возбужден и растрепан, требовалось ему хорошенько выспаться. Толя героически обещался поставить задачу своему стажеру с кафедры «Вычислительных машин», после чего отправиться домой спать, и никакой претензии не было у меня к нему в этой связи.

В последнюю очередь снова созвонились мы с Николаем. Он как и я, готов был в любой день, поэтому подчинившись большинству, условились мы на завтра, на шесть вечера.

В обеденный перерыв я сходил на первый этаж и теперь уже методично и скрупулезно переписал в записную книжку расписание учебной группы Марии Шагиной. Студентка эта прочно вошла в мою преподавательскую жизнедеятельность. Влияние ее на мои планы было таково, что вот уже вторую неделю, а порой и дважды на дню, я ходил уточнять ее учебный распорядок. Поэтому, с простой рациональной точки зрения, показалось мне совершеннейше необходимым заиметь уже это расписание в непосредственной доступности.

Расписание Шагиной принесло мне одну только новость, что занятия ее группы в седьмом университетском здании на сегодня закончились. Назавтра, с самого утра у меня были две подряд лекции, в то время как четвертый Машин курс томился в третьем здании и снова мне не удавалось с ними пересечься. Поэтому, несмотря на чувство вины, оттого что откладывал я встречу, очевидно более важную, чем увеселительный ужин в ресторане, я решил, что ничего существенного за два дня произойти не должно, и дал себе зарок обязательно отыскать девушку в пятницу.

Распланировав таким образом ближайшие дни на занятия, непосредственного отношения к моей университетской деятельности не имеющие, я смог сосредоточиться на том, о чем чесались мои руки с самого утра — математической модели. Правда, возник у меня еще один должок, доклад Олег Палыча, но с ним я решил разобраться в пятницу с утра.

Следующие полтора дня с досадными отвлечениями на лекции и некоторые бытовые сюжеты, как то, сломавшийся между остановками автобус, погрузивший пассажиров в облако дыма с запахом жженой резины, в результате чего дорога на работу заняла не сорок-пятьдесят минут, как обычно, а полтора часа, посвятил я целиком квантовой своей модели. Я последовательно расписал в тетради расширение модели и, шаг за шагом, функцию времени. Модель новая засела теперь в моей голове окончательно и немного даже удивляло меня, как долго правили и оптимизировали мы предыдущий стенд, достаточно успешно справляющийся с задачами восстановления сложных сигналов и даже изображений, будучи при этом неизмеримо далеким и даже тривиальным, в сравнении с новым.

Между прочим, нашел я несколько ошибок которые упустили мы с Николаем и Анатолием в первой нашей итерации. Были они незначительными, нужна была действительно сложная задача, чтобы обнаружить их. Влияли они на определение итераций самообучения сети и формирования числа слоев исходя из сложности входной функции. Я тщательно зафиксировал их и подготовил для объяснения Толе.

В четверг, без пятнадцати шесть вечера, я стоял на пороге ресторана «Чайка», теребя в кармане золотисто черную карточку. На крыльце, широким и задорным полукругом стояли несколько одетых по деловому посетителей. Они курили и громко нетрезво смеялись. Выставляемой напоказ своей лихостью напоминали они мне частично школьников-гопников, которым хочется, чтобы как можно больше людей вокруг не усомнились в их отчаянной смелости.

Я покривился. Такие демонстративно гуляющие посетители были для меня похуже подозрительных вахтеров на входе в важное режимное учреждение. Делать однако было нечего, и я торопливо просеменил мимо компании к дверям. Почувствовал я на себе один-два острых взгляда, после чего металлическая рама с квадратными полотнами закаленного стекла отрезала меня от недружелюбного и мнительного ресторанного крыльца.

В фойе было тихо и торжественно. Стены были красиво отделаны панелями цвета жженного дуба, я увидел широкую нишу под золотой надписью «Гардероб». В конце коридора широкие витражные двери, сейчас затворенные, вели в маячащий ярким пятном главный зал ресторана. У стены разглядел я охранника, не Рустама, другого. Слилась для меня в первый момент со стенами его темно-синяя форма.

Я прошел в гардероб и сдал одежду. Гардеробщик, пожилой мужчина, с пришибленным выражением лица, принял у меня пальто и вернулся с красивым металлическим жетоном с номером над прописной надписью «Чайка».

Я постарался как мог пригладить свой пиджак, выступая из гардеробной ниши обратно в фойе.

В тот самый момент входная дверь отворилась и вернулись курильщики. Были они оглушительно веселы, румяны с уличного холода. Не дожидаясь, когда обратят они на меня внимания, чего очень я хотел избежать, я поспешно подскочил к сливающемуся со стеной охраннику и протянул карточку.

- Я прошу прощения... - начал я.

- Здравствуйте, дорогой гость! - немедленно картинно отозвался охранник.

Было это по-видимому обязательное приветствие для владельцев подобных карт, потому что и дальше повел он себя театрально, как-бы подчеркивая необходимость такого своего поведения. Поклонился и выставил ладонь, предлагая проходить к широкой двери в залу. Заметил я при этом, что вернувшиеся курильщики тоже заметили мою карту, приостановились и примолкли у двери, что немедленнейше вызвало у меня чувство небывалой гордости, от которого тут-же стало самому мне стыдно.

- Вам столик или отдельный апартамент? - спросил охранник и заметил я теперь тонкий южный акцент.

После разговора с Рустамом я рассчитывал на приватную залу, не в последнюю очередь потому, что слышал много неприятных историй о дорогих ресторанах, когда наиболее именитые ресторанные гости отчего-то не умели терпеть соседей по столикам и случались конфликты, нередко доходящие до рукоприкладства, в которых служба охраны ресторана, важных гостей побаивающаяся, старалась участия не принимать и мало помогала членовредительствующим сторонам потасовки. Поэтому я негромко попросил проводить себя в отдельную комнату и проинформировал, что прийти ко мне должны еще несколько гостей и, чтобы всех, кто спросит Борис Петровича, немедленно провожали ко мне в выделенный резервуар.

В сопровождении сотрудника безопасности я проследовал через огромных размеров ресторанный зал, выглядевший, надо отметить, великолепнейше: с многоярусными люстрами и лепниной в виде парящих чаек на потолке, с аккуратными столами с белыми накрахмаленными скатертями и пышными шторами перед панорамными окнами. За ними открывался вид на освещенный газон с высаженным рядом голубых елей перед парковкой и трамвайной развязкой. Охранник привел меня в обильно освещенное просторное помещение без окон, с высокими кожаными диванами, окружающими белый прямоугольный стол. От общей залы отделяли комнату двустворчатые двери дымчатого стекла.

Усадив меня на диван, служащий пообещал мне официанта и исчез за дверью. Я остался в одиночестве за укрытым накрахмаленной скатертью столом с вазою с цветами в центре. Тут же громоздились четыре темно-коричневых папки меню в дорогом, тяжелом переплете, которому позавидовала бы «Большая Советская Энциклопедия».

Я отложил мою видавшую виды рабочую сумку-портфель, в которой, в запирающемся отделении, пряталась часть моих сбережений на случай, если золотая карточка не сработает. После чего принялся за изучение меню.

Пусть не смущает читателя излишняя подробность и эмоциональность, с которой описываю я впечатления, произведенные на меня «Чайкой». Я говорил уже, что не особенно частым посетителем был я подобных заведений, да вдобавок гнетущая элитарность убранства действовала на меня удручающе. Не в своей тарелке чувствовал я себя.

Через пятнадцать минут, еще до того, как официант в белоснежной рубашке и черных брюках с наиострейшей виденной мною стрелкой принес мне чаю, появился Анатолий. Он предусмотрительно оставил пиджак в гардеробе и был в рубашке. Видел я по его румянцу, что тоже не по себе ему в таком ресторане, и это меня, признаюсь, немного успокоило.

Украдкой осмотревшись, Анатолий схватил меню и принялся его внимательно читать. Вид у обоих нас был взъерошенный, нескладный и немного даже жалкий, поэтому переглянувшись мы принялись смеяться, сначала тихо, потом уже в голос. Когда еще через десять минут подошел Коля, мы совершенно уже расслабились, прочитывая друг другу вслух удивительные названия блюд русской кухни, которые представлял ресторан.

- Не желаете ли э-э, «крылья тетерева с потрохами с гарниром из молодого картофеля», Борис Петрович? - декларировал Анатолий.

- А я, говоря по правде, подумывал о «тушеной стерляди с укропом и зеленым луком», Анатоль Саныч, - важно ответствовал я.

Коля, пребывая поначалу в том самом, возбужденно-униженном состоянии какое-то время стоял в дверях и вертел головой, криво улыбаясь.

Еще через пять минуты подошла накрашенная, бледная Катя в прямом платье до колена и туфлях, и радостно отметил я, что список моих приглашенных был исполнен. Коля правда сказал, что поделился он приглашением с Василием, но тот придти не сможет.

Очень радостной, светлой была это встреча. Знали мы друг друга кучу лет, хотя и не виделись подолгу, и казалось поначалу, что мало что связывает нас, кроме университета нашего да нейронной сети.

Первым делом мы принялись выбирать «закуски» - холодные и горячие кусочные блюда, призванные разбередить аппетит перед основной трапезой. Так как с Толей успели мы частично прочитать удивительный этот список, выступил тут Толя заводилой, разудало предлагая, в основном почему-то Кате, то особенно нежно маринованную селедку с укропом в масле, а то и соленые сыры в винной пассировке.

Мы заказали белого вина, отдавши на откуп Коле сорт винограда, в которых я совсем не разбирался, а вот Коля напротив оказался знатоком.

Незаметно пролетел первый бокал «Шардоне», какого-то девяносто особенного года и заказали мы еще целую бутылку, когда официант вернулся с нашими закусками. Глаза у Кати заискрились, отчего-то в первую очередь заметил я ее искрящиеся глаза.

Разговор выбрался из рамок меню и устремился в наиболее благодарную нишу — нейронную сеть.

- А вот можешь ты, Борь, на пальцах пояснить, - говорил Анатолий. - что за функцию времени запихали мы в сеть. Вроде разобрался я в алгоритме, и правильно ночью вчера закодировал, а понять, вот на уровне ощущений, не могу.

- Подожди, подожди, - перебивал Коля торопливо, спотыкаясь, видимо об особенное «Шардоне». - Лю-любой процесс ме-меняется во времени, так? Так. То есть по-понимаешь, что происходит? Та-таким образом, можно обучить сеть теперь не только принимать статичное решение, а еще и делать п-прогноз на изменение этого решения!

В отдельные моменты и я считал своим долго вклиниться:

- Между прочим, вчера и сегодня я несколько важных ошибок поправил в наших расчетах! - важно и назидательно говорил я.

Иногда Катя вставляла слово.

- Господа ученые, когда уже покажете вы что-то новое, отличное от восстановления изображений?

Приближался важнейший момент мероприятия — выбор основного блюда и конечно ни малейшего не было у меня представления, что выбирать. В какой-то момент, фоном к нашему разговору, решил я что «нежная баранья вырезка в вишневом соусе» это то самое, что немедленно следует мне попробовать, но потом вдруг вспоминалась мне ноздреватая остроносая копченая стерлядь, и тогда исчезала вырезка и вишня в благостном тумане.

Тут дверь наша отворилась, и вместо молниеносного нашего официанта, обнаружился за ней Геннадь Андреич, взъерошенный, взопревший, в светло-сером пиджаке, в котором обыкновенно находился он на кафедре «Технической физики», с учебным своим портфелем. Появление его вызвало у нас небольшое замешательство, с одной стороны был Геннадь Андреич частым участником совместных наших вычислений, но с другой, принадлежал к старшему университетскому поколению, наших наставников и учителей - Олег Палыча и Ринат Миннебаича. В общем, не приглашали мы его.

- Попались, голубчики! - замещая нервозность нарочитой радостностью, вскричал Геннадь Андреич. - Молодежью хотели посидеть, понимаю. Мне Василий сказал, - он как-бы невзначай пояснил причину своего появления. - Я не собирался, честно признаться, но у меня дело есть к Борису, дай думаю зайду.

Мы стушевались, поздоровались. Врасплох застал нас Геннадь Андреич.

- Скучаете, вижу я, научные сотрудники, - Геннадь Андреич суетливо и грузно уселся рядом с сидевшей с краю Катей. - Даже я вижу пригласили барышню. Очень приятно. Ну значит веселее надо, с душою, не все же про интегралы с дифференциалами. Барышням требуются более интересные разговоры.

Глаза его бегали и руки словно бы неосознанно схватили меню. Не мог я понять, связана ли лихорадочность его с рестораном или есть другая причина. Я отрекомендовал его для Кати.

- Очень приятно, Катя, - представилась Катя в ответ. - Мы учились вместе с Борисом и Николаем на факультете «Технической кибернетики».

- Ага, значит собрались тут кибернетики, а я один, так сказать, корневого, университето-образующего образования — авиастроения, - подхватил Геннадь Андреич. Он все еще перелистывал меню. - Ну конечно, кибернетика теперь везде. У нас на «Физике» теперь тоже сплошная кибернетика.

- Угощайтесь, Геннадь Андреич, - сказал Анатолий миролюбиво. - тут у нас удивительные яства и закуски. И белое вино. Поднимаем бокалы сегодня за наш весомый позавчерашний сдвиг.

Геннадь Андреич добрался до нужной страницы в меню и сощурил глаза.

- Я бы и покрепче чего-нибудь выпил, если не возражаете. Замечательные вот здесь я вижу «собственные крепкие напитки по старинным рецептам»: хреновуха, перцовочка, рябиновка, клюковка. Прямо сердце вздрагивает от такого многообразия. Правду сказать и от цен тоже, - он поднял на меня отчего-то злые глаза. - Это что же, Борис Петрович, кибернетика теперь настолько в чести, что может себе позволять такие банкеты?

Очевидно была у Геннадь Андреича ко мне претензия, которую не выказывал он явно, но всем своим возбуждением и телодвижением выдавал. Катя посмотрела на меня многозначительно и я конечно не мог уже игнорировать такое Геннадь Андреича поведение.

- Геннадь Андреич, могу я вас попросить со мною выйти, - сказал я как можно спокойнее. - Видно у вас ко мне дело какое-то и нам следует его обсудить и разрешить, не беспокоя присутствующих.

Я попросил Колю жестом дать мне выпростаться из-за стола, за которым оказался я зажатым между ним и Анатолием.

Геннадь Андреич тоже молча поднялся прихватив со стола салфетку и в глазах его уловил я оттенок то-ли удивления, то-ли смущения. Повисла неудобная пауза. Явственно ощущалась неловкость, неприятность этой ситуация для присутствующих. Я прошел к выходу.

В дверях индивидуальных наших апартаментов встретили мы белоснежного официанта, который пришел видимо за основным блюдом, однако наш с Геннадь Андреичем удрученный вид и в этот раз не сулил ему успеха.

Мы вышли в банкетный зал. Было шумно, почти все столики в зале были заняты, гости шевелились, галдели. На мини-сцене, в форме сплюснутого прямоугольного параллелепипеда, играли музыканты, одетые как и официанты в светлые рубашки с темными брюками. Они исполняли спокойную инструментальную музыку, хотя громкость ее била по ушам. Мимо сновали официанты, слышался звон посуды, вилок, рюмок.

Я заметил, что запыхтел позади Геннадь Андреич, предвкушая по видимому заготовленную речь, но решил не останавливаться и прошел к выходу из зала, в полутемный вестибюль. Здесь было разительно тихо, в сравнении с рестораном. Только затворились за нами двустворчатые двери, и шумное веселье осталось как-бы отсеченным от интимной полутьмы фойе. У гардероба стоял охранник, рядом с ним разоблачались двое посетителей. У стены я разглядел две тяжелые деревянные скамьи цвета мореного дуба с резными подлокотниками и спинками. В прошлый раз я их не заметил.

Я обернулся к Геннадь Андреичу, а он будто только этого и ждал и немедленно выдохнул:

- Это ты правильно отметил, Борис Петрович, что есть у меня к тебе претензия. И путь не покажется это тебе мальчишеством, даже обида!

Он порывисто мял салфетку.

- Позавчера я посчитал, что мы с тобой договорились о написании доклада для ректора с министерской комиссией. Что я возьму на себя этот доклад... - тут вдруг он замолк на секунду, а потом затараторил тоном повыше, - Я уж, Борис, не веду счет всяким мелочам, что не поделились вы расчетами последними своими, и что на банкет этот меня не позвали. Это я не учитываю. Хотя конечно это тоже накладывается. Я ведь прекрасно чувствую ваше с Николаем снисходительное отношение.

Он перевел дух.

- Но я это терпел стоически, - продолжал Геннадь Андреич, прибавив громкости, - возможно такая судьба наша, научных сотрудников старой школы, родителей и наставников. Но когда вчера Олег Палыч твой позвонил Ринату, - речь тут шла очевидно об Ринат Миннебаиче, руководителе кафедры «Технической физики», - и отчитал меня постыдно, за мое якобы «позорное» выступление у ректора, а затем попросил не участвовать ни в каком виде в подготовке к этому мероприятию, тут уж не мог я, который привык в людях, почти что в своих учениках, видеть только хорошее, не разглядеть, что злонамеренно оклеветан был, причем не кем-нибудь, а непосредственно тобою, Борис Петрович!

Я не имел возможности покамест вставить ни слова в клокочущий поток словоизвержения Геннадь Андреича. Вспоминал он и то, что не по своей воле бросил себя под колеса «движущегося паровоза министерства образования», а по собственному их указанию, о разговоре, который состоялся у него после заседания с таинственным гражданином, где было ему предписано, что и как делать. И что теперь он оказался между двух огней — сорвать важнейшее назначенное ему поручение или же выступить против вооружившихся против него руководителей двух кафедр и ректора.

Апатичное состояние напало на меня. Я вроде бы и слушал Геннадь Андреича, однако же невозможность возразить, равно как и воображение Геннадь Андреича, увлекшее его чересчур глубоко в теорию заговора против самого себя, отвлекло меня от причины моего пребывания в гардеробе. Я стал обращать внимание на то, что охранники у двери и гардероба переглядываются и шепчутся, что посетители поглядывают на нас неудовольственно, однако же сделать замечание никто не решался.

Прерваны были мы неожиданно. Растворились двери в банкетный зал и оттуда в тихий, оглашаемый лишь голосом Геннадь Андреича гардероб ворвался музыкально-трапезный шум.

- Дорогие гости! - громкий окрик прервал Геннадь Андреича.

Из банкетного зала к нам направлялся неизвестный, в котором узнал я одного из курильщиков, что стояли перед входом в ресторан. Это был рослый мужчина с ежиком растрепанных волос над тщательно выбритом лицом, имевшем в анфас форму равнобедренного треугольника расположенного основанием вверх. Одет он был в широкую темно синюю рубаху, серые брюки-слаксы и начищенные черные ботинки с длинными прямоугольными носами, хищно поблескивающие в тусклом свете гардероба.

Он подошел к нам вплотную и заметил я огромные его ладони с толстыми пальцами с парой тяжелых колец. Под рубашкой на шее проглядывала толстая желтая цепь.

- Дорогие друзья, - громко повторил он с той самой не соответствующей ему любезностью, на которую обратил я внимание еще у охранника. - Вы немного смущаете наших гостей. Могу ли я помочь разрешить ваши разногласия?

Пока Геннадь Андреич раскрасневшийся, переводил дух после оборванной на середине обличительной речи, я поспешно сказал:

- Я прошу прощения, нам действительно нужно было переговорить и видимо фойе ресторана совсем не подходящее место...

- Не подходящее, не подходящее, - медлительно кивнул мужчина острым подбородком, перебив меня с некоторой снисходительной интонацией. - Одно дело, если бы вы спокойно, без лишней суеты говорили, а то ведь кричите как оглашенные, распугиваете уважаемых людей.

Он выставил перед нами указательный палец, как бы запрещая нам продолжать, после чего вытянул шею и обменялся какими-то знаками с охранником у входных дверей.

- Так, - он снова повернулся к нам, - Позвольте мне представиться. Зовут меня Иннокентий Валерьевич, я — хозяин ресторана. А, вы, я так понимаю, - он с прищуром посмотрел на меня, - посетитель по золотой карте?

Я почувствовал холодок в груди. Как будто застукали меня за чем-то непозволительным. Иннокентий Валерьевич сверлил меня острым своим оценивающим взглядом.

- Удивляюсь я, - сказал он с задумчивостью, обращаясь не ко мне как-бы, а к Геннадь Андреичу, - к кому только в руки не попадают мои карты. Недели две назад пришел один. Сидит, водку заказывает рюмку за рюмкой. Самую дорогую. Оказалось потом - нашел карту где-то, в такси что ли. Вот думаю теперь, что надо бы именные карты завести.

История эта рассказанная, в которой сквозил очевидный намек на явное мое несоответствие держателям этих самых карт, подействовала на меня отрезвляюще. Я не только не стушевался после этих слов, а напротив, жаром обдало мое лицо. Словно бы обвинил меня тип этот, Иннокентий Валерьевич в жульничестве, мошенничестве, сравнив со случайным пьяницей.

Только я открыл рот, чтобы возмутиться, Иннокентий Валерьевич, точно уловивший мое настроение, сам уже пошел на попятную.

- Вы, дорогие гости, не подумайте, - заторопился он, как-бы примирительно, - я это безо всяких намеков говорю. Карты эти — святое правило моего ресторана. Но, понимаешь, и я в своем праве, интересоваться, так сказать, что за людей обслуживаем.

Геннадь Андреич смотрел куда-то в пол, потерявши нить разговора, пока я продолжал слушать внезапного нашего собеседника.

- Вот, скажем, если ты, - Иннокентий Валерьевич перешел на «ты», - от исполкомовских или Захарова Вадим Вадимыча, я сам с тобой подниму рюмку за их здоровье, - он сверху вниз заглянул мне в глаза, ища по-видимому, положительного отклика. Не отыскав его, он с задумчивостью продолжил. - С Вадим Вадимычем мы старые дружки. Огонь и воду вместе прошли в начале девяностых, бывало я ему помогал и он меня поддержал меня в свое время серьезно. Непростое время было, когда я только поднимал бизнес...

Говоря вещи, которые казались мне излишне откровенными, называя известных судя по всему людей, о которых не имел я ни малейшего понятия, Иннокентий Валерьевич продолжал следить за мной прежним колючим взглядом, который не соответствовал вовсе выражениям радушной гостеприимности и некоторого даже панибратства, установленного им в разговоре.

Так же внезапно как начал, вдруг, без предупреждения, он оборвал рассказ.

- Как к тебе карта моя попала, фраерок? - серьезно сказал он, разом прекративши вежливый свой фарс и обратившись в совершенно соответствующий ему образ немолодого гопника.

Я не могу судить о своей реакции со стороны. На долю секунды пожалуй я просто замер, не способный немедленно переключиться из режима восприятия сентиментальных воспоминаний незнакомого человека в режим реакции на откровенное хамство.

В это время от стены, за обширной спиной Иннокентия Валерьевича, там где стояла мореного дуба скамья, отделилась высокая тень. Я скорее почувствовал ее, чем увидел, на самом краю восприятия, как будто выползла она со стороны слепого пятна моего зрения. Я еще не сообразил, как требуется отвечать на обращение Иннокентия Валерьевича, когда услышал знакомый, шипящий баритон:

- Ах Кеша, Кешенька, - высокий худой Азар немыслимым образом втиснулся между Иннокентием Валерьевичем и Геннадь Андреичем, и раздвинул их так, что не заметил я ни малейшего их смещения. - Ну как же можно так топорно, без должного реверанса, будто и не в ресторане уважаемом и весьма хвалимом, а, извиняюсь, за гаражами у помойки.

Судя по реакции, Иннокентий Валерьевич плохо понимал, что за тип возник перед ним и что такое он лопочет. Он наклонял голову из одной в другую сторону, как-бы пытаясь сфокусироваться, что ему не очень удавалось. При этом замечал я, что и с речью его происходит некоторая странность, вместо слов, которые должны были уже политься из натренированного в словесных баталиях разной степени накала Иннокентия Валерьевича, вырывалось нелепое бульканье и фырканье.

Азар тем временем продолжал свое вычурное порицание:

- Не идет вам наука впрок, Иннокентий. Хоть и вхожи вы теперь в отдельные культурные заведения, в театры с консерваториями приглашают вас, а остались как были совершеннейшим дворовым нетопырем.

Геннадь Андреич между тем заметил Азара и словно проснулся. Взгляд его наполнился осмысленностью, оживился, он увидел старого знакомца.

- О, это вы! З-здравствуйте... - интеллигентно попытался он вклиниться.

Но Азар не отреагировал на эту робкую попытку привлечь внимание. С сосредоточенностью удава он наблюдал, как пыжится, силится ответить Иннокентий Валерьевич и не умеет, словно бы держат его и сжимают крепкие тиски.

Секунда, две и Иннокентий Валерьевич сдался, перестал тужиться и покорно замер не отрывая от Азара горящего взгляда. Тогда довольный Азар чуть наклонился назад, как делают умудренные, нарциссического типажа докладчики, и заговорил:

- Расскажу-ка я вам презабавную поучительную историю, случившуюся в незапамятные времена, - Азар осмотрелся, как-бы приглашая присутствующих к прослушиванию, - Случился у замечательнейшего молодого индийского раджи династии Аравиду друг детства. По принадлежности кастовой совсем радже не ровня, а сын всего-навсего торговца. Однако же сдружились они, Анираддха и Ратнам, с самого мальчишества, егозили, как водится, бегали на речку, под бдительным присмотром охраны молодого князя. Попадали как водится во всякие передряги, выручать друг друга приходилось. Ну вот совсем как Иннокентий Валерьевич с Вадим Вадимычем, - расплылся Азар в улыбке, - Сроднились, в общем, как братья и пообещал Анираддха держать дорогого друга при себе и помогать ему по жизни, раз уж кругом сансары выпало ему быть по сословию благородным воином-кшатрием, а Ратнаму всего лишь торговцем-шудрой. Молодые люди росли и продолжалась их славная дружба. Не без последствий, надо сказать, для Ратнама. Юноша, которому на роду было написано стать продолжателем семейного дела торговцев маслом, касты марвари, зазнался, почитал себя почти уже знатным воином-раджпутом, не желал знаться с родней, всюду следуя за возлюбленным своим другом.

Пришла пора молодому радже жениться и конечно, по сложившейся кастовой традиции давно условленная это была невеста, знал ее князь с младенчества и девушка хорошо его знала, равно как и Ратнама. Но вот беда, не заладились отношения у замечательного нашего друга Ратнама с суженой раджи. Теперь не сказать уже точно, кто виноват, а только злые языки шептали, будто существовала прежде между знатной девушкой и юношей марвари некоторая взаимная симпатия, отношения даже, которые Ратнамом были категорически прекращены, в свете приближающегося бракосочетания, вызвав острую неприязнь благородной девицы, - Азар посмотрел искоса на Иннокентия Валерьевича, - А может быть и вранье, Иннокентий Валерьевич, теперь разберешь разве. Запутано все, сложно, с этими женами близких друзей, правда? Выяснения, слезы, обиды, претензии.

Да только наступил момент когда милолицая округлоформая барышня закатила карие глазки и выступила с ультиматумом к своему супругу в отношении Ратнама. Не постеснявшись в выражениях, она придала неприязни этой нужный оттенок, будто бы любезный друг к супруге раджи питает с самого отрочества сластолюбивые чувства, делает непристойные предложения, и не поменялось это даже и с браком. Раджа расстроился, что с учетом его общественного положения и некоторых особенностей того времени означало — взъярился. Ворвался он в покои горячо любимого своего друга и, выхватив сверкающий свой меч-кханду, едва не зарубил изумленного юношу. Кровопролития удалось избежать, однако кончилось все тем, что вышвырнули Ратнама на улицу. А общество Индии, в особенности древней, весьма удивительно в своей памяти. Каста марвари, которую Ратнам заносчиво порицал, затаила обиду и не приняла его обратно, оставив как-бы между небом и землей, что почти означало — низший, неприкасаемый. Вот как вышло: и с прошлым окружением потеряны были отношения, и с новым, многообещающим, расстроились, причем по-глупости, по-пубертатности.

Азар тут сделал паузу и не без некоторого бахвальства огляделся, с особенным удовлетворением взглянув на Иннокентия Валерьевича. По правде сказать, историю его слушали затаив дыхание не только мы трое, но и охранники у входной двери, и еще немолодая пара гостей у гардероба.

- У истории было трагическое продолжение, которое к Иннокентию Валерьевичу не имеет совсем уже никакого отношения, - продолжил Азар, чем поставил меня в определенный тупик. Я и первую-то часть истории совсем не связывал с Иннокентием Валерьевичем. - Помытарившись несколько месяцев, попытался Ратнам тайно прорваться к радже и объясниться. Тайно, ночью, в замечательный сильнейший ливень, каковые случаются в южной Индии и поныне. Знал Ратнам каждую тропку в пышном особняке своего сословного друга. Хотел лишь кротко броситься Анираддхе в ноги, попенять на несправедливость, однако вышло все гораздо неожиданнее и горше, - тут опять Азар ухмыльнулся особенной своею пугающей лукавостью.

Я не выбросил из головы замечание Азара по поводу Иннокентия Валерьевича, и старался понять, прочитать по лицу хозяина заведения, как, каким образом может относиться к нему эта древняя то ли быль, то ли небыль.

Иннокентий Валерьевич не отрывал от Азара глаз. И это не был взгляд вежливого слушателя или услужливого метрдотеля. Он смотрел на Азара неотрывно, напряженно, взглядом фанатика, жадно ловящего каждое слово, словно зависела от него жизнь.

- Вышла между друзьями нашими ссора, не захотел именитый раджа знаться больше с прирученным марвари. Снова выхватил он фамильный меч-кханду Джхарану, не не устыдился в этот раз Ратнам, а вступил в отчаянное единоборство, продолжая со слезами выкрикивать слова о несправедливости упреков к себе. Так, взывая к правосудию, заколол марвари раджпута. Весьма кстати распространенный способ отстаивания точки зрения и не только в Индии. Это не помогло однако Ратнаму избежать позорной казни, весьма изощренной, с огнем и снятием кожи, как индийцы умеют, и с официальным уже разжалованием в неприкасаемого.

Азар удовлетворенно потер руки.

- Вот такая история! Последнюю, драматичную часть я привел исключительно из уважения к нечаянным слушателям, но она ведь тоже, Иннокентий Валерьевич весьма поучительна, не так ли?

Я заметил как ходят желваки на скулах Иннокентия Валерьевича и не мог понять, злость это, страх или другое какое чувство. Он по-прежнему молчал.

- Здесь мы вас оставим, - бархатисто и повелительно сказал Азар. - Надеюсь у вас не осталось больше вопросов к Борис Петровичу?

Иннокентий Валерьевич отрицательно замотал головой исподлобья глядя на Азара. Тот повернулся к Геннадь Андреичу:

- Дорогой мой, Геннадь Андреич. При всем моем к вам глубочайшем уважении, я вынужден просить вас не участвовать в дальнейшем мероприятии. Я надеюсь наша предыдущая встреча дала вам некоторое впечатление о важности моей службы. Инструкции о дальнейшем вашем вовлечении будут вам переданы. И я лично попрошу любезнейшего Иннокентия Валерьевича отправить по вашему адресу бутылочку славной, собственного приготовления хреновухи, с чесноком, горчицей и медом. М-м, рекомендую!

Снова Иннокентий Валерьевич, представлявшийся мне до этого безграничным властелином «Чайки», согласно мотнул головой. Остальные присутствующие: Геннадь Андреич, гости, охрана, неведомым образом уловившие натянутость и важность момента хранили гробовое молчание.

- Пройдемте, Борис Петрович к заждавшимся вас коллегам. Обещаю не отнять много вашего времени. Из кухни порекомендую вам «Наваристую грибную похлебку» и «Свиные купаты из печи». Уверяю, не пожалеете!

Азар пригласительно протянул ладонь в направлении главной залы ресторана.