Мой дедушка - Ленин

100-летию Великой Октябрьской Социалистической революции посвящаю...

Любой человек был бы, наверное, рад задать волнующие вопросы какому-нибудь своему кумиру. Я их задавала. Каждый день. Своему Великому предку — дедушке Ленину.
- Почему я иду с работы пешком, а кто-то едет на дорогих автомобилях? Дедушка Ленин, ведь ты обещал, что когда-то всё будет совсем по-другому. Ты обещал, а я верила. Верила, как все, и шла за твоей мечтой.
Слова мои порой были похожи на укор и мне за них становилось стыдно — вовсе не такого разговора хотелось.
- Поговори со мной, дедушка, - просила я, обращаясь к памятнику, вечерами проходя одной и той же дорогой, той, которую своей рукой указывал Ленин.
Только уже сильно я сомневалась, действительно ли светлое будущее там, впереди.
* * *
В старом парке время от времени появлялись ещё всяческие необычные обитатели.
Не знала я, почему приходили они тоже именно сюда, навряд ли повод у них был столь же веский, как мой. Хотя может тоже они о чём-то мечтали и втихаря про себя разговаривали с Великим вождём. Постоянно обитали здесь трое: коллекционер, бомж и артист. Первый каждый день перед памятником раскладывал антиквариат советской эпохи; второй всё время был пьян и бубнил о какой-то другой своей благополучной жизни; третий на старой забытой танцплощадке репетировал в одиночестве роли, которые хотел сыграть.
В этом нашем маленьком сообществе была главная героиня — Весна. Её мы ждали с замиранием сердца как самое главное в жизни событие. Нелепо это, однако случаются порой необъяснимые ощущения, будто Весна и правда самое главное. Когда уже нечего ждать и когда хочется волшебства, чуда, или пусть даже иллюзии...

Едва наступил апрель, Весна ещё пряталась под льдинками замерзающих на ночь луж. Сообщество наше сплотилось за зиму — насколько это возможно для столь разных людей, которые смотрят друг на друга, думают друг о друге, при этом не делая попыток сблизиться. Хотя неизбежное сближение предстояло — я это чувствовала, просто всем нам вдруг стало по пути.
- Дедушка, почему снова я оказалась в кругу тех, кто ничего не представляет собой в жизни? - Спрашивала я порой, проходя мимо памятника Великому вождю.
Вождь не отвечал.
Из заколдованного круга вырваться не удавалось. И однажды от отчаяния я задала свой вопрос вслух. Ответ получила. Но не от Ленина.
Окно проезжающей мимо иномарки открылось, приветливый мистер средних лет произнёс с улыбкой:
- Потому что другие люди уже давно решили всё за тебя, к примеру — этот.
Он кивнул на моего дедушку.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - Хихикнул он. - Вот нищета и соединилась.
Полученным ответом я осталась не очень довольна — с одной стороны, это была правда, но с другой, от правды такой становилось грустно.
Иномарку мистера я заприметила давно, в нашем маленьком городке таких совсем мало — частенько проезжала машинка мимо в этот вечерний час, видимо тоже возвращался человек с работы, только его работа была значительно лучше моей. Но вот мы и познакомились.
Герои паркового сообщества заговорили следом. 
- Я помню свою прошлую жизнь, там всё было совсем не так, как теперь. Там всё было замечательно! - Проговорил бомж.
- Вспомнил, что ли, советские времена? - Подхватил улыбчивый мистер, остановившись на перекрёстке, на светофоре.
Посмотрел он в сторону заговорившего. Однако тот в своём пьянстве навряд ли мог здраво рассудить, какая такая смерть разделила две его жизни. Его потухший взгляд всегда равнодушно смотрел в одну точку, и даже когда он не был пьян, казалось, будто мысли его опутал какой-то другой неведомый дурман — может быть, разочарование?
- Лучше было, - снова повторил житель улиц.
- Таковому уже не быть, - пресёк мистер. - Лучшее не повторяется, бесполезно вспоминать, надеяться, ждать. Мимолётно оно, и всегда надо искать новое. Порой оно намного удобнее старого.
Свой зелёный я проморгала, теперь зелёный загорелся для мистера — он тронулся, а я осталась смотреть на красный.
 
Давно искала я это новое лучшее, о котором он говорил, только не задумывалась. Да и все искали, как без этого. На работе нового не происходило — жуткая рутина засасывала день ото дня. Зато вечерами, проходя по парку, с трепетом озиралась я по сторонам, всматривалась, вслушивалась — где оно? Только порой меня обгоняли чужие шаги, совсем не сулящие радостных вестей. Парк этот давным-давно зарос и обезлюдел, так что походил больше на маленький клочок леса, затерявшийся среди города — здесь выгуливали собак, здесь подкарауливали прохожих эксгибиционисты, а летом здесь собирали мы малину и думали о жизни под пение птиц.
Нелепо было, наверное, ждать чего-то особенного в этом забытом временем, жутком, даже опасном месте. Но я продолжала свои нелепые попытки — здесь каждый вечер встречала я Весну. Совсем по чуть-чуть замечала её робкие едва уловимые приближающиеся шаги. Не знаю, почему ждала я эту Весну с таким отчаянным нетерпением, изголодавшаяся по солнцу, утомлённая холодами. Только краснощёкая красавица совсем не торопилась приходить, её золотистые локоны уже безудержно струились сквозь ветвистые своды парка, но от этого совсем не становилось теплее.


На следующий день я шла как обычно с работы, убитая монотонностью и неизбежностью повторений, без которых не могла обходиться наша жизнь. Грустно становилось оттого, что ещё очень много в жизни должно было случаться таких вот одинаковых дублей.
На старой заброшенной танцплощадке упорно репетировал знакомый артист. Хотя впрочем мы ещё не познакомились, мы просто знали о существовании друг друга. Мне нравилось украдкой прислушиваться к его монологам и смотреть его этюды. Порой было интересно. Мечтал он быть то Гамлетом, то Королём, то героем-любовником... Некоторые роли я совсем не понимала. Роль, которую он репетировал в тот день, и вовсе казалась странной. С недоумением прошла я мимо.
* * *
Впервые мы заговорили несколько дней спустя. Он смотрел на меня, улыбался, а я, наивная, думала, что и впрямь улыбается он мне. Оказалось, просто вживался в новую роль.
- До этого ты репетировал что-то странное, - рискнула заметить я.
- Голодного человека, - ответил он.
- Зачем? - Спросила я.
- Пригодится.
Нет, такое не могло пригодиться. Голод его выглядел явно фальшивым, и я засомневалась, хороший ли он артист. Хотя навряд ли хорошие артисты репетируют на заброшенных танцплощадках. Он повторил для меня те свои этюды, а я подумала о том, что по-настоящему изобразить что-то можно лишь это испытав.
- Я изображаю мечту о еде, - усмехнулся он.
Мечту? О еде?.. Ха! Вот ерунда! 
О еде не мечтают, еду страстно хотят, если голод это правда настоящий. Нам, относительно благополучным людям, не позволительно и рассуждать об этом. Хотя однажды в одной экзотической стране случилось мне и правда изнемогать от голода: с самолёта я опоздала на завтрак и обед в отеле, ужин проспала, и проснувшись за полночь после изнурительной дороги, поняла, что не ела ничего двое суток. Есть хотелось ужасно. Но в отеле кроме дежурного мальчика не было никого, соседи спали, кафе, магазины и рестораны давно закрыли, и в багаже у меня не завалялось ни сухарика, ни банки с водой. Тогда охватило отчаяние, непривычная для цивилизованного человека жажда и голод.
- Я мечтаю стать знаменитым, - сказал артист в продолжение нашего разговора.
Это уже действительно походило на мечту. Только репетируя свою роль голодного человека, был ли он сам также голоден из-за неосуществлённого желаемого? Изголодался ли он по блестящей карьере, ещё заоблачной и неведомой? Если да, то наверняка мечте его суждено было сбыться, ведь в основе всех сбывающихся грёз — страсть и жажда. И ещё вероятно — осознанная необходимость.

- Вот и ты наверно, мой дедушка, страстно желал построить коммунизм? - Задавала я вопрос своему Великому предку. - Хотел сделать благополучным общество, и хотел счастья всем людям — счастья, независимого от богатства. Это было бы разумно и в этом люди действительно нуждались. Не получилось. Жаль. Тогда с какой же страстью надо желать, чтобы получилось? Давай подумаем вместе, дедушка, и может хотя бы у твоих потомков что-нибудь получится...
Но только хотят ли они этого?

На следующий день коллекционер подарил мне октябрятскую звёздочку, подарок   показался нелепым, но хоть немного развеял он мои монотонные вечерние маршруты. Теперь вечерами после работы парк меня околдовывал особенно, каждый раз я внимательной ждала — вдруг бы ещё произошло что-нибудь интересное. Сначала стыдилась я признаться самой себе, что вовсе не знаю, чего жду. Не случалось неведомого в нашей жизни — над сказками мы насмехались, а в чудеса не верили. Но обязательно ли особенным должно было стать неведомое? Или особенным может быть просто что-нибудь очень желанное? В ожидании удивительного и проходили вечера.
- Ждёте вы чего-нибудь особенного в жизни? - Спросила я у коллекционера.
Его маленький презент, сделанный мне накануне, явно намекал на продолжение общения.
- Особенное? - Усмехнулся он. - Сейчас уже не жду, и не надо об этом.
Тут подошёл к нему случайный покупатель — явление редкое, коллекционер тотчас отвлёкся, бросив мимоходом, что когда-нибудь непременно расскажет мне о своём ожидании.

- А для вас что особенное? - Спросила я у бомжа-алкоголика, хотя наверно не следовало этого спрашивать, заметила я сразу же, что в тот момент он был чересчур пьян.
- Хочу вернуться в свою прошлую жизнь, - ответил он вполне внятно.
Я молча улыбнулась, понимая иронию его слов.
- И за что только мне такое проклятие, - продолжал он, - что натворил я в своей предыдущей жизни, что судьба заставляет меня расплачиваться и раскаиваться.
Может и правда человек верил, будто минувшие его годы случились, когда душа жила в другом теле.

- Я не жду особенное, я это делаю, - ответил артист, - но навряд ли, даже если мне дадут самую яркую первую роль, я сочту это особенным — закономерность жизни и всё. Закономерность жизни? Хотя, пусть так.
- А что такое это особенное? - Продолжал он. - Звезда на небе тоже особенная. Но звёзды на земле можно зажигать своими руками. Я это и делаю.
Тотчас подумала я о заветной октябрятской звёздочке, в центре которой был маленький Володя Ульянов. Он тоже зажёг свою звезду когда-то для всех советских школьников. Правда, дедушка? Дети гордились этой своей начальной причастностью к большому, к партии, к красному знамени — каждый дорожил своей звёздочкой, носил её с гордостью, как знак самой главной своей заслуги перед страной. Только какие-то другие нелепые люди зачем-то погасили эту всеобщую веру в светлую мечту...
* * *
Дойдя в тот день до остановки, почувствовала я вдруг на себе чей-то внимательный взгляд. Огляделась, присмотрелась и подошла ближе к памятнику. Будто почудилось мне в тот момент в нём какое-то оживление. Ленин усмехался?!. Мне стало смешно от этой невозможной иллюзии. Я зажмурилась, потом открыла глаза — видение исчезло. Но меня не покинуло сумасшедшее ощущение — Великий вождь хотел мне что-то сказать. Возможно даже — очень важное.
Не спешила я садиться в транспорт, пропускала свои номера один за другим. С любопытством присматривалась ко всему вокруг и к прохожим людям.
Закончилась рабочая смена. Какая-то женщина, выглядевшая рано постаревшей, торопилась скорей домой, с работы она несомненно ушла раньше всех. Рядом дымил завод, и основная масса голосов слышалась пока издалека... Следом прошли двое воодушевлённых ребят, видимо на работу устроились они недавно и разгорячённо обсуждали перспективы. Потом прошёл серьёзный мужчина средних лет, одетый неуместно торжественно. Быть может, у него был повод? А может, надеялся он так продвинуться по служебной лестнице? Дальше и вовсе шла большая группа людей — видимо работали все в каком-то одном цехе, вместе они что-то громко недовольно обсуждали. Неужели тоже надеялись зажечь какие-то свои звёзды на земле?
Ленин усмехнулся снова и я это заметила теперь явно. Уже не сомневалась я, что он слышит, видит и понимает. И наверняка смешно ему было наблюдать, как нелепо копошатся эти безумцы, старающиеся для себя что-то от жизни получить хорошее. В своё время хотел Ленин, чтобы старались все вместе. Но эта тема была долгой для обсуждения, и я надеялась, что когда-нибудь мы с моим дедушкой ещё обсудили бы её.
Я села в свой транспорт.
 
В выходные пошла я в театр.
Стало мне совсем любопытно, как же там выступает знакомый артист из парка. Билет едва достала, и с последнего ряда с трудом всматривалась в лица всех, кто играл вторые роли. Его не находила, и потом не сразу распознала в гриме, а узнала и засмеялась как никогда — изображал он труп, который таскали по сцене, запихивали в шкаф, откуда выпадал он и смешил зал. Что же, и трупов должны играть какие-то артисты.
 
- Я тебя видела в театре, - сказала я ему в понедельник.
Он немного смутился, но не было смысла скрывать очевидное.
- А ещё я играю зайчиков, волков, говорящие деревья, слабоумных и много всякой дребедени, - ответил он. - Да, наверно и в моей жизни когда-нибудь наступит особенное.
Присмотрелась я к нему внимательней — теперь не как к артисту, как к сексуальному объекту. Не знаю, почему мне это пришло в голову, но похоже мои гормоны уже предчувствовали Весну. «Красивый мальчик», - подумала я. Но красота его была какая-то сдержанная, к ней хотелось присмотреться: невысокий, худощавый и казахских кровей, очаровывал он своей пластичностью, голосом, взглядом. 
Наверняка мой давешний вопрос заставил его задуматься на время, и теперь он тоже верил в особенное. Только никто не знал, что для меня особенное гораздо проще. Я просто ждала Весну. Ту самую, чьё дыхание освежало и грело. Ведь Весна как мечта. А мечта всегда с крыльями! Как станет махать ими — берегись, такой ветрища поднимается. Но это обычно к потеплению. И ещё — к переменам. 

На следующий день коллекционер рассказал мне свою историю.
- В детстве я был необычным ребёнком, - начал он издалека.
- Все дети необычные, - заметил бомж-алкоголик, который тоже решил послушать, - это жизнь и другие люди делают их потом похожими друг на друга.
Но коллекционер не поддержал его желание подискутировать.
- Казалось мне, что весь мир неправильно устроен, - продолжал он, - ведь многого для жизни совсем не хватало. Одежда везде продавалась одинаковая, игрушки тоже были одинаковыми, и ходить с родителями в «Детский мир» мне было совсем не интересно. Конструктор у меня был, и мяч, и машинка, и медведь, а больше там нечего было покупать. Я много фантазировал: хотел жирафа, слоника и обезьянку, чтобы они заводились, а потом бегали и по-своему звучали, и мяч хотел разноцветный, а везде продавались только синие с полоской напополам, ими играли все. Ещё в моих фантазиях сами ездили маленькие паровозики и самосвалы.
- Сейчас полно всего этого, - заметила я.
- Тогда не было, - пояснил он.
Да я и сама тоже помнила те времена, когда «не было», хотя застала их уже совсем чуть-чуть, так что когда начала взрослеть, везде появился вдруг шквал всего интересного, диковинного. Даже обидно стало, что в моём детстве этого не было. Ребятишками мы играли с насекомыми и цветами, зимой дурачились в снегу.
- Взрослые тем временем пророчили мне будущее учёного или изобретателя, - стал рассказывать дальше коллекционер, - ведь даже мороженое я представлял разного цвета и вкуса — и клубничное, и малиновое, и с кусочками мармелада. Спрашивал у родителей, где всё это можно купить, но они говорили, что такого не бывает. «Ещё не изобрели», - думал я и ждал, когда изобретут. А потом посмотрел сказку о машине времени и захотел в будущее, туда, где всё это несомненно уже было.
- Мечта осуществилась? - Усмехнулась я.
- Ещё как! - Засмеялся он. - Только не думал я, что таким болезненным будет перемещение, и назад уже никак не получится попасть.
- Но если бы вы оказались из детства прямо здесь, в сегодняшнем дне?
- Навряд ли я тогда понял бы эту жизнь. Давным-давно, когда времена ещё только начали меняться, в магазинах появилось много всего и разного — привезли из других стран. К тому времени я уже давно повзрослел, и понял, что путешествовать в будущее ни к чему, потому что все разнообразные товары можно найти в других странах. Захотел я путешествовать.
- Съездили куда-нибудь?
- О, это отдельная история, - коллекционер посмотрел на часы и принялся складывать свой товар.
Время за разговором и правда пролетело незаметно.
Рабочий люд разбрёлся по домам, и рассчитывать на покупателей коллекционеру больше не приходилось. Хотя если честно, казалось мне порой, что он и не ждал этих покупателей. Однако, что заставляло его каждый день сюда приходить, я не знала. Среди нашего паркового сообщества один он выделялся своей солидностью и важностью — будто крупицы изученной им великой российской истории оставили на нём благородный отпечаток, и всё, что приносил он на продажу, наверняка было частицами его души, он и продавал порой нехотя, больше радуясь, когда просто рассматривали, обсуждали, спрашивали. Судя по летам, был человек пенсионером уже давно, но какому поприщу посвятил свою трудовую жизнь, не спешил рассказывать. Теперь же своей разговорчивостью заинтриговал, ожидала я услышать в другой раз от него что-нибудь ещё.
* * *
Направилась я к остановке и мельком взглянула на своего дедушку — казалось мне, он тоже слушал наш разговор. Жалко, что взгляд его на самом деле всегда был одинаковым, и сколько ни задавала бы я ему своих вопросов, бесполезно было ждать, что он когда-нибудь на них ответит.
Заметила я разбросанные возле памятника хлебные корки — довольные голуби с жадностью растаскивали их. «Птицы мира», - подумала я, наблюдая за ними. Обратила внимание на двух — самых наглых, ели они с отличнейшим аппетитом и суетились, бегали кругами. Один при этом прихрамывал, а у другого на лапе висел обрывок нитки — видимо, попадались. Но оба были такими жирными, что остальные могли бы им позавидовать — те, остальные, ели в основном остатки и не торопились, осторожничали, пугливо взлетали от проходящих поблизости людей, пугались звуков машин. Я улыбнулась — оказывается, у птиц тоже были свои характеры, и тоже приходилось им пробиваться в жизни так же, как людям.

Потом я села в транспорт.
В распахнутые форточки Весна забрасывала свои растерявшиеся клочки. Открытые форточки были верным признаком тёплого сезона, зимой их не открывали и только с первыми плюсовыми градусами позволяли себе люди обычно такую роскошь. А Весна в этот год ещё робко и нехотя выдыхала тепло, снег таял понемногу даже не каждый день. Интересно, что бы ответила эта опаздывающая проказница, если бы у неё попросили объяснительную...

Наутро я снова шла мимо памятника. На работу. Сразу бросились в глаза нехорошие изменения в нём — наевшиеся вчера голуби обкакали всего Ленина. Внутри у меня сжалось — десятки лет назад сочли бы немыслимым безобразием такое явление. Но сейчас прохожие спешили занять рабочие места, и заметила случившееся я одна.
- Раньше, давным-давно, на этом месте был памятник царю Александру, - сказал вдруг знакомый бомж, покачивая головой и не сводя взгляд с птичьих какашек.
Получалось, всё-таки не я одна ужаснулась.
- Что же, меняются времена, меняются памятники, - добавил он так, будто и правда жил когда-то в другую эпоху.
- И меняется отношение к ним, - сказала я.
- Почему же так, дедушка? - Снова и снова вопрошала я.
Трепетное отношение к этому Великому человеку появилось у меня давно, ещё в моё советское детство, и сейчас выглядело нелепо. Но понимания я и не жаждала. Только если высказывались нелестно о Ленине в моём присутствии, считала это личным оскорблением, и всегда готова была узнать о нём что-то новое, что упустила я, будучи ребёнком. 
Но вдруг на мой недавний вопрос мне ответили...
Кучка ряженых в белые одежды мужчин обступила меня.
- Харе Кришна! - Кричали они.
Потом попытались вручить какие-то книжки — говорилось там об их боге, воплощённом на земле.
- Разве так бывает? Бог на земле? - Спросила я. - Бог только на небесах. А все, кто на земле, это люди.
Кришнаиты ничего не сказали, пошли дальше со своими песнями. Зато заговорил со мной коллекционер — он только что пришёл и раскладывал у подножия памятника свои ценности. Наблюдая, как я отбиваюсь от кришнаитов, он улыбался.
- Люди вообще любят воплощение божеств на земле, - сказал он, - в Бога на небесах сложно поверить. Небеса слишком далеко и мы не видим, что там. Поэтому хочется обожествлять то, что близко. Если рассудить, в своё время и Ленин был таким богом.
С этим я была согласна вполне.

Это сейчас Ленин не бог, а раньше был богом.
Тогда я была ещё совсем маленькой девочкой. Я гордилась своим Великим предком без меры, особенно радостно мне становилось в его день рождения, потому что меня в этот день поздравляли тоже. Я была важной от собственной значимости и гордой от размаха, с каким праздновался этот день. Лишь став старше узнала я, что Ленин мне вовсе никакой не дедушка, а поздравляли меня тогда, потому что в тот день был и мой день рождения тоже. Но этот прикол про дедушку я сберегла и продолжала беречь во взрослой жизни. Удалось побывать мне и в мавзолее, и в ульяновском комплексе. Тема эта меня бесконечно волновала даже тогда, когда кумира моего современники снесли с пьедестала. Что же, не дедушкой он был им, и не дедушкой он был мне, и не было у него вообще никаких детей...
Однако факты в моём случае это пустяки, и всё равно люблю я его и почитаю как своего Великого предка.
* * *
Вечером я услышала продолжение истории от коллекционера.
- Долгие годы грезил я дальними странствиями, - заговорил он.
Если честно, я и забыла, что он обещал это своё продолжение. Слишком много разных мыслей о разных мелких событиях теснились в голове.
Однако он несомненно приготовился и рассказывал с явным пафосом.
- Случилась тогда в России модная волна — все рвались в Америку. Я тоже очень захотел туда поехать. Союз развалился, и уезжали многие. Однако я медлил, с моим советским сознанием боязно мне было ехать. Подумал я тогда отложить такое путешествие на потом, ведь не навсегда же я туда собирался, и Америка никуда бы не убежала. Для начала решил поездить по России. Денег тогда у меня было мало, собрав их все, купил путёвку на теплоход — отправился в круиз по Волге. Там и случилось со мной самое интересное в жизни. Больше такого не доводилось испытать.
Коллекционер замолчал. Я думала, что он, как Шахерезада, оставит продолжение своей сказки на потом. Но он выдержал недолгую паузу и снова заговорил.
- Иду я по палубе, лежит тёмный свёрток. «Вы оставили?» - Спрашивает меня какая-то женщина. Я машинально киваю, забираю свёрток, ухожу в каюту. Разматываю там целлофан и нахожу толстенную пачку денег крупными купюрами. 
- Вот это да! - Вырвалось у меня.
- Тогда мне такую сумму не доводилось держать в руках, да и потом вообще никогда в жизни не доводилось.
- Мечта многих!
- Да, мечта, - и он задумчиво посмотрел вдаль.
Показалось мне, что это не просто слова, что ещё о чём-то особенном мечтал этот человек.
Я тоже мечтала.
Да и все люди мечтали.
И дедушка мой тоже мечтал.
- Да, дедушка? Расскажи мне о своих мечтах, - попросила я.

Памятник, разумеется, молчал, а я примерно знала, что мог бы он ответить...
Мечты Ленина были не о себе, и хотел он лучшей жизни не для себя самого — думал сделать счастливыми всех людей, живущих в нашей стране... Фанатик своих мечтаний! Легендой стал ленинский шалаш, легендой стала его чернильница из хлеба и молока…
Вспоминались мне часто разные фрагменты детских рассказов о Ленине — хотя наверно придуманные, но почему-то до невозможности правдоподобные, и как в детстве, так и сейчас я ничуть не сомневалась в их достоверности, верила, что Ленин действительно был таким замечательным — запросто говорил с простыми людьми, был добрым, умным, понимающим, не позволял себе ничего лишнего и всеми силами строил ту страну, тот коммунизм, о котором мечтал, вёл людей в светлое будущее, веря в него сам от всей души.
* * *
- Этот тоже мечтатель, - сказал коллекционер, кивнув в сторону памятника, будто прочитал мои мысли. - Ведь гением был, не поняли его люди.
- Гением? - Удивилась я.
Мне захотелось продолжить ещё этот разговор, услышать про моего дедушку новое, неизвестное мне и, что сейчас редкость — хвалебное.
- Конечно, а как иначе. Он строил безупречный мир равноправия, ещё столетия пройдут, прежде чем люди действительно осмыслят его великие идеи и загорятся желанием жить так, как предлагал он. Тогда не совсем поняли. И теперь мы имеем то, что имеем.
- А что мы имеем плохого?
- Волчью стаю. Каждый норовит урвать кусок побольше и пожирнее, в итоге в выигрыше те, кто сильнее и ловчее, и ещё наверно беспринципней, да и деньги в большинстве своём у таких же.
- Выходит, зря старался, мой дедушка, - смотрела я на памятник и поговорить с моим предком хотелось именно в такой вот момент.
Оказывалось, люди уже теперь понимали смысл его гениальных реформ. Замечательно. Конечно, обесславить можно любого кумира. Да только всегда ли разумно такое занятие?

Однако Весна уже явно приближалась, и совсем не за горами был ленинский субботник — такой неожиданный пережиток советской эпохи. Саму эпоху перечеркнули, исковеркали, залили грязью. А субботник оставили. Выгодно! Бесплатно же люди убирают, а иначе скольким дворникам пришлось бы платить.

В последующие дни с коллекционером у нас разговоров не получалось — то спешил он, то спешила я. Зато каждый день я наблюдала Весну и так радостно было замечать малейшие признаки её уверенных шагов.
Утрами лужицы оставались не замороженными, хрустальные осколки льда в них ещё плавали, но новые не появлялись — это было первое, чему радовалась я особенно. Воробьи чирикали и купались в лужах — это было второе. К сугробам прикоснулось солнце и они стали похожими на причудливые стеклянные замки — третье. Погибающая зима наверно ещё пряталась в таких замках, как в своём самом последнем прибежище. Сколько же раз на нашей земле наступала Весна — невозможно пересчитать. Была она беспристрастной свидетельницей и войн, и революций и всяческих людских мечтаний...
  * * *
- О чём ты мечтаешь сильнее всего? - Спросила я в один из последующих вечеров у артиста.
В тот день он не репетировал, задумчиво сидел у поломанного заржавевшего фонтана...
- Хороший вопрос для артиста! - Ответил он. - В артисты и идут только самые страстные мечтатели. Я мечтаю обо всём — о хороших ролях, об известности, о красной ковровой дорожке. В моих мечтах всё красиво, там я знаменитый и дорогооплачиваемый, живу на роскошной вилле на побережье океана, или моря, это когда как, по настроению, целыми днями на яхте разрезаю волны и наслаждаюсь солнцем, фруктами, деликатесами. А ещё рядом со мной хорошая и умная девушка, мы вместе вышли из безвестности и бедности, вместе преодолели все трудности и вместе оказались в красивой мечте.
- Есть уже такая? - Спросила я.   
- Откуда? Разве кому-нибудь нужен бедный артист? Всем сразу именитых подавай. А у меня пока лишь комната в общежитии, на завтрак — овсянка, на ужин — картошка, на репетиции — в переполненном трамвае, а вместо шампуня порой даже хозяйственное мыло.
- Так мало платят?
- Не то чтобы мало, просто артисту всегда надо чуточку больше. Иногда хочется праздника, вот в такие праздничные моменты девушки только и появляются.
- Грустно наверно?
- Ещё как.
Артист выглядел крайне бледно и замучено, навряд ли его такого взяли бы на какую-нибудь хорошую роль, разве что на роль жертвы вампира, из которой уже кровожадный монстр высосал всю кровь.
Зато мне очень понравилась его мечта — я тоже захотела оказаться там: и на вилле, и на яхте, и рядом с ним. Артист задумчиво засмотрелся куда-то вдаль, будто в этот момент был уже где-то не здесь, а далеко-далеко в своём красивом будущем, и только одному провидению было известно, окажется ли он там когда-нибудь в действительности.


Через несколько дней настал момент, когда Весна пошла с нами под руку.

Я вышла с работы, и теплом подуло неожиданно. «Вот оно, началось», - обрадовалась я и не спеша пошла через парк. Вмиг представила, что с таянием снега начало твориться на дороге — и туда совсем не захотелось спешить. Весна меня радостно обнимала, будто блудливая девка-лесбиянка. Она трепала волосы и растаявшими снежными комками, которые ещё кое-где оставались на деревьях и теперь падали вниз, слюнявила лицо. На удивление, мне были приятны её проказы.
Но вдруг я заметила, что парк весь как-то неожиданно преобразился.
Конечно, с одной стороны, это был тот же самый парк, через который ходила я изо дня в день, но в то же время появилось в нём что-то совершенно новое, будто это был другой парк вовсе... Вскоре ощущения мои только подтвердились, и неожиданного нового оказалось в парке намного больше, чем почудилось мне с первого взгляда.
Я не верила своим глазам — сколько же времени на самом деле прошло со вчерашнего вечера или даже с сегодняшнего утра? Целая жизнь? Или все мы попали в какое-то другое удивительное измерение?
 
Так наконец и случилось то, чего сами не осознавая, мы ждали ещё с самых последних зимних дней! Сводящее с ума, сногсшибательное «особенное»...

Оцепенела я ещё у фонтана, который вдруг ожил сам по себе, его кристальные струи искрились в весенних лучах, а переливы их в унисон откликались журчащим ручьям.
- Вот это диво! - Воскликнула я, не в силах сдержать своё изумление.
- Пойдём на спектакль. - Сказал вдруг кто-то рядом.
Сначала я совсем не узнала приглашавшего, но присмотревшись внимательно была ошарашена — бомж-алкоголик, это был он, только совершенно трезвый и абсолютно чистый.
- Как ваша жизнь? Как дела? - Задала я глупые вопросы, которые и в других ситуациях обычно тоже звучат глупо.
В этой ситуации они прозвучали глупее обычного.
С этим человеком мы никогда раньше не разговаривали всерьёз, и я вообще очень сомневалась, различал ли он хотя бы людей, с которыми заговаривал сам, или все они для него были безликими и в основном немыми собеседниками.
- Я давно хотел пригласить тебя в театр, - продолжал он, - но наши с тобой линии жизни и не пересекались, и не были параллельными. В моей прошлой жизни ходить в театр было не модно, а я любил туда ходить, очень любил. Но в прошлой жизни не было тебя, а в этой жизни в театр меня не пускали, вот такой парадокс. Но теперь-то, думаю, непременно пустят.
И он увлёк меня вглубь парка, туда, откуда уже доносились и знакомые, и незнакомые голоса...
Я вгляделась в эту глубь и оцепенела ещё раз.
Старой танцплощадки больше не было, а на её месте возвышался изысканный театр одного актёра. Когда успели здесь произойти такие грандиозные изменения? И где находилась в то время я и все мы? Спали? Или это началась уже какая-то наша другая новая жизнь? Значит, не зря бомж говорил, что бывают прошлые жизни и настоящие...
С волнением подошла я к очаровательному зданию: и любопытно было поскорей войти внутрь, и страшно — вдруг мираж развеялся бы, а вместе с ним и очарование, и восторг. Однако спутник мой не робел, и вместе немедля мы вошли.
Не напрасно знакомый нам артист репетировал на всякий случай разные роли, когда здесь ещё был пустырь и разруха. Теперь пребывал он на заслуженной высоте... Обходясь без помощников, проверял освещение сцены, расставлял умеренные декорации. И зрители, которых в его небольшом зале размещалось не так много, рассаживались по своим местам. Теперь с ним было совсем не просто заговорить — знаменитый. Вот он и зажёг свою яркую звёздочку на нашем городском небосклоне.
Побродила я взглядом по залу: лица встречались знакомые, недаром и город наш был небольшим. Заметила я здесь и коллекционера, и мистера из иномарки, что время от времени мелькал на нашем перекрёстке. Весь зал рассмотреть не успела, но думала заняться этим во время представления, которое уже в тот момент начиналось.
Я никогда не видела подобных спектаклей, и не полагала, что может показать зрителям единственный артист. Однако выступление его меня нимало удивило.
  * * *
Костюм артист придумал себе универсальный — кутался он в накидку и становился царём — накидку снимал и превращался в шута. И не знал никто, сам ли он написал для себя такой сценарий. Поначалу происходящее казалось нелепым.
- Самодержец-батюшка, утешь-уважь дурака неразумного, - причитал шут.
Царь долго упорствовал, а шут просил и просил, не сразу стало понятно, что надо ему — свободу. Потом свергли царя и шут получил, что хотел, а новые герои удивили зрителей своим неподражаемым дуэтом.
- Даёшь работу ударными темпами, даёшь планы пятилетки за четыре года! - Призывал с трибун голос торжественно и бодро, а свободный советский гражданин пыхтел и тужился.
Зал никак не ожидал такой политической метаморфозы и напрягся в предчувствии развязки. Однако развязка за этим ещё не последовала, а последовало исторически закономерное продолжение.
Господа, получившие все блага и почести, пребывали теперь в капиталистическом раю и упорно оборонялись от надоедающего свободного гражданина, который теперь что-то для себя клянчил.
- Пособие по безработице, кредит и материнский капитал, - требовал гражданин от лица всех своих современников.
- Что же, принцип матрёшки, - заключил артист в завершение представления, - каждая эпоха неожиданно обнаруживает в себе и новый жизненный уклад, и очередные перевороты, и изменившийся политический строй. И каждый раз как узнать, последняя это куколка в матрёшкином чреве или из вновь открывшейся появится следующая.
- Зато какие у нас берёзы и грибные места! - Воскликнул вдруг вместо «браво» какой-то человек из зала.
Я поискала взглядом говорившего, и увидев, едва не упала со стула. Ленин! Это был он.
И как в такие галлюцинации нас всех угораздило попасть, и вообще, что такое здесь происходило?..

Ленин поднялся на сцену, заговорил.
Сидящие в зале сжались, оторопев — выходило, что не одной мне привиделось невозможное и не одной мне от творившегося здесь делалось не по себе. Но осознание этого не утешало. Иначе можно было подумать, что с ума сошла я одна, а так выходило — сумасшедших здесь полный зал...
- Не думал я, товарищи, что всё так получится, и что спустя сто лет мы вернёмся к тому, от чего с кровавыми жертвами уходили когда-то. Революция, коллективизация... И что теперь? Нищих не стало меньше, а даже наоборот. Видимо в стране нашей стабильность и благополучие невозможны — такая уж у неё историческая традиция: эксперименты, перевороты, свержения... Зато какие у нас берёзы и грибные места!
Он заключил свою речь тем, с чего начал. Зал долго аплодировал и ему, и артисту.
Потом все мы потянулись к выходу.
- Двойник Ленина, - шепнул мне коллекционер, когда вдруг в проёме двери мы столкнулись плечом к плечу. - Разъезжает по городам в надежде заработать на кусок хлеба.
У меня отлегло, хоть как-то нелепая ситуация начала проясняться. 
- Только много ли он сейчас может заработать? - Добавил коллекционер. - Родиться бы ему лет на пятьдесят раньше, а теперь все уже давным-давно забыли, кто такой этот Ленин.
Я не забыла и теперь украдкой взглянула на того, кто походил на него один в один. Как такое возможно в природе, оставалось лишь удивляться. А сколько ещё всяческих таких двойников копирует она и копирует от лени и бесталанности. И только гениальный ум невозможно повторить один в один.
* * *
Одурманенная безудержным буйством красавицы Весны и находясь под впечатлением от спектакля, медленно шла я через парк к остановке. Сумерки не спешили, оно и правильно, они вообще уже не должны были никогда спешить в разгар Весны и в преддверии настоящего праздника красок и солнца.
Зрители, покинув театр, куда-то торопились, и по узкой парковой тропинке им неудобно было обгонять меня, медленно идущую. Поэтому мне пришлось тоже прибавить шагу — сложно идти не со всеми, к тому же когда эти все подгоняют и идут в том же направлении, что и ты.
Но потом я поняла, почему не хотела торопиться.
Мне интересно было поближе увидеть загадочного двойника. То ли по-прежнему не верила я в реальность происходящего и мне хотелось наверняка убедиться, что оно не сон, то ли настолько я прониклась этой нереальностью, что не решалась думать о такой фальшивой подмене моего кумира и хотела надеяться, что он и есть настоящий, мой дедушка Ленин.
Вот и он, приближается, пытается меня обогнать, сердце моё колотится так громко, что заглушает даже звук его шагов — банально, голова начинает кружиться от сердцебиения, я боюсь предстоящей встречи и невольно ускоряю шаги, но и тот человек идёт достаточно быстро. Мы поравнялись! Какой-то ранешный одеколон, его дыхание... И аура его коснулась моей. А может это просто он случайно задел меня своим плечом. «Ведь он обгонит и уйдёт», - мелькнула у меня мысль, но от необходимости заговорить первой вдруг онемел язык. Случается такое, наверное, испытывать только раз в жизни, когда понимаешь — встреча настолько желанная, что даже не хватает сил радоваться ей. «Но ведь это он, твой дедушка Ленин!» - Закричало вдруг что-то во мне, и тогда я поверила — шанс этот просто уникальный.
 
- Теперь на остановку? - Заговорила я, поразившись той простоте, с которой это получилось сказать, будто вовсе не Великому человеку, а самому обычному.
- На остановку, надеюсь не заблужусь, второй день в вашем городе, - ответил он вполне охотно, будто и правда был из простых.
- Тут негде плутать, - поддержала я эту совершенно обычную беседу. - Весь транспорт отсюда едет в одну сторону, в другой стороне через остановку сразу кольцо. Центральная дорога тоже одна, так что не заблудитесь.
- Маленький у вас городок.
- Да, зато родной. А вы откуда? Издалека?
- Так прямиком из мавзолея.
От шутки человека повеяло мистикой, мне вдруг стало нехорошо, и искоса я внимательно посмотрела на рядом идущего — на воскресшего покойника не походил, а на Ленина очень даже, по крайней мере на того, которого раньше привыкли мы видеть на картинках. Да и с ним таким, какого много лет назад видела я в мавзолее, сходство тоже было поразительное. И я попыталась поддержать этот остроумный разговор.      
- В мавзолее наверно одиноко, грустно, холодно? - Спросила я.
- Ещё как грустно, и ещё как одиноко. Вот решил выйти посмотреть, как живут теперь люди. По моим подсчётам, должны они уже были теперь дойти до того светлого будущего, в которое я когда-то указал им путь.
- Не дошли.
- Не дошли, - повторил он эхом с такой безысходной грустью, будто и правда это больше всего волновало его в жизни.
Наверняка, увидь настоящий Ленин то, что происходило в стране сейчас, он сказал бы эти слова с такой же интонацией. Или разве что если бы это был хороший актёр, ему также удалось бы настолько же убедительно сыграть.
- Езжу я сейчас по стране и просто в ужасе, - продолжал он, - в больших городах творится невообразимое, а в маленьких и того хуже. Особенно грустно становится в продуктовых супермаркетах, будто в стране живут одни лишь обжоры и алкоголики. Будто и нет у них больше никаких ориентиров, никаких целей — лишь бы как-нибудь не напрягаясь нажиться и потратить полученное побыстрее.
- Сейчас ещё напрягаться стали, а что творилось в девяностые — кошмар!
Я вспомнила те годы, свидетельницей которых мне тоже довелось быть. Но только свидетельницей, для участия в них я была ещё слишком юна. У людей тогда будто повырастали щупальцы осьминога и все тянули и тянули к себе, кто что и сколько мог — кусочек страны, часть завода или крохи старушечьих пенсий. В почёте безусловно оказывались те, кому доставалась добыча покрупнее — желательно не по частям, а целиком. Писаные законы не действовали, принципы проверяли на прочность, а людей — на выживаемость. 
- Тогда видимо наголодаться успели? - Дивился двойник Ленина, продолжая правдоподобно ужасаться всему тому, что будто бы неожиданно довелось ему созерцать теперь в наши времена. - Или думают люди, что это обжорство сделает их счастливее? Или деньги их сделают счастливее?
- Но ведь делают же, дедушка Ленин.
Он лукаво посмотрел на меня, и искорка мелькнула в прищуренном глазу.
- А ты кто такая будешь? Правда внучка моя, что ли?
Я улыбнулась и смутилась, наверняка со стороны выглядела я наивно, как несмышлёный ребёнок, но именно такой мне хотелось быть в тот момент, чтобы именно с такой со мной познакомился мой дедушка. Ответить на его вопрос я не знала как. Да он и не стал дожидаться ответа. Подошёл трамвай, и всем современным видам транспорта дедушка мой предпочёл именно его.
* * *
Мы вошли и сначала на нас обратила внимание лишь кондуктор.
Потом вдруг какой-то мужичок встрепенулся, завертелся, выкрикнул «мать честная», следом за ним и другие ехавшие начали оборачиваться. Мой дедушка не реагировал, лишь нескольким, которые пытались его сфотографировать, пригрозил пальцем. Однако люди те на этом не успокоились — были они уже в годах и несомненно помнили ещё внешность советского вождя. Принялись уговаривать, и Ленин, устав упорствовать, сдался, однако за фото попросил с них немного денег. Люди не отказали, не пожадничали — деньги уже давно стали привычным мерилом всего, за деньги можно было купить всё и всех, так что смутилась из присутствующих одна я, ведь мой дедушка всегда представлялся мне образцом чистой совести, простоты и неподкупности.
- Проголодался, лёжа в мавзолее, - поспешил оправдаться он, сглаживая неловкость, которая явно чувствовалась, потому что на простодушном лице моём несомненно отразилось недовольство. - Теперь вот как обычный человек время от времени хочу есть.
Ироничное оправдание, тем не менее, оказалось вполне кстати, и я расслабилась, улыбнулась. Мы ехали дальше.

- Как вы думаете, дедушка, вообще наша страна, все люди — мы когда-нибудь будем счастливыми? - Спросила я через некоторое время.
Хотелось мне теперь повыспросить у моего Великого предка всего как можно больше, ведь столько раз на протяжении многих лет задавала я ему свои немые вопросы, не получая ответы и не рассчитывая когда-либо их получить.
- Счастливыми? Навряд ли. - Ответил он. - Стая волков разве может быть счастливой. Волки либо сытые, либо побитые. Счастливыми могут быть только люди. Людям я показал путь в светлое будущее, где ждало их настоящее человеческое счастье, но они почему-то не захотели туда идти, заблудились, или не созрели ещё. Что же, выбор дикарей. Волками и будут выть, покусанные и искалеченные в погоне за самым большим и жирным куском.
- А что же теперь сделать для всеобщего счастья?
- Что уже сделаешь? Я старался как мог, но всё-таки в волчьей стае выживают сильнейшие, такие сильнейшие и будут всегда на высоте и с полными карманами.
«Как и говорил коллекционер», - подумала я, но значило ли это сходство суждений то, что люди понемногу начали осознавать своё заблуждение? Вопрос этот я задала дедушке.
- Вполне могут осознать когда-нибудь, но не скоро, и осознают, и захотят по-человечески цивилизованного общества, да только продержится ли мир столько и не случится ли к тому времени конец света.
Я усмехнулась, беседа наша так увлекла, что не заметила я совсем, как проколесил трамвай полгорода. Остановились мы у единственной здешней гостиницы, и Ленин проследовал к входу. Не знала я в тот момент, уместно ли было мне пойти с ним в номер, но очень уж хотелось поговорить ещё.
И тогда мы зашли вместе.
  * * *
Занимал он скромный номер эконом, и вещи не спешил распаковывать, понятно было, что его кочевание из города в город вошло в привычку, так что в необжитом помещении чувствовал он себя вполне комфортно, и к домашнему уюту не стремился.
- Наверное, вы с юных лет мечтали построить коммунистический рай? - Спросила я, совсем увлекшись этой игрой, и забывая, что вовсе не настоящий Ленин находится передо мной.
- О, мечта! Мечтал я о многом, - задумчиво потянул он, отдергивая шторы и посматривая на улицу.
Там Весна повышала градусы. Машины долбили по перепонкам ритмами непонятной музыки, нарядившиеся под весеннее настроение прохожие шарахались от растаявших дорог, оберегая и свои светлые наряды, и своё хорошее настроение. Тоже наверняка они о чём-то мечтали. А мне будто почудилась издалека «Широка страна моя родная». Что же, раньше песни пели всей страной, а теперь запахнули люди душу, попрятали свои крошечные мирки за железными дверями и слушали музыку по собственным вкусам, только не весело от этого становилось ни им самим, ни соседям. Не было больше общих праздников и общего оптимизма.

- Не всегда то, о чём мечтаешь, может и правда сделать нас счастливыми, - сказал мой собеседник. - Порой мы просим, стараемся исполнить задуманное, но оказывается потом, что желание это было вовсе не правильным, как у героев в сегодняшнем спектакле, и ни к чему хорошему такое желание не ведёт.
- Значит, по-вашему теперь выходит, и коммунизм был таким неправильным желанием? - Спросила я, не готовая поверить в то, что так и есть.
- Не знаю, оно ведь не получилось, - ответил Ленин и проскользнувшее вдруг в голосе равнодушие выдало в нём двойника.
Достал он из своего чемодана небольшой пакет, поискал там, протянул что-то мне. Я подошла ближе, не видя издалека, что же там такое. Увидев — оторопела. Плитка «Пальма», точь-в-точь такая же, какой помнила я её с детских лет.
- Бери, угощайся, - сказал он.
А я не знала, что и думать. В годы моего детства в нашем захолустье такое лакомство было самым желанным — на оранжевой обёртке была нарисована пальма, и казалось нам, детям, сладость эта особенная, экзотическая, сделанная из какого-нибудь тропического тростника, думали мы тогда о неведомой стране Лимпопо и далёкой Африке. Не имея возможности с чем-нибудь сравнить и попробовать лучшее, плитку считали удивительно вкусной — хотя была она непонятного светло-коричневого цвета, напоминала гуталин, плохо жевалась и прилипала к зубам. Гуталин тоже многие жевали, демонстративно козыряя им. Но «Пальма» в отличие от гуталина была сладкая и съедобная, за что и уважалась, и ценилась по-настоящему...
Машина времени всё дальше и дальше увлекала меня в прошлое. По крайней мере мне показалось так в тот момент. Однако в следующую минуту великий импровизатор привёл меня в чувство.
- Был недавно в другой глубинке, далеко отсюда, там фанатик прошлого запустил «Пальму» в производство, теперь у всего города ностальгия, правда покупают редко, теряется она в многообразии других сладостей.
Я развернула плитку, отломила и вспомнила этот вкус детства — думала ли я, что спустя столько лет доведётся мне хоть на одно мгновенье оказаться там снова. Не сразу заметила, что вкус всё-таки чуть-чуть отличался, изменило его и новое время, и очевидно другие компоненты, да и мой другой возраст — ведь спустя годы многое уже воспринималось иначе. Я ела, и так приятно мне стало от неожиданной мысли, появившейся вдруг — а можно ведь было ещё всё вернуть: страну советов, партию, пионеров, и заново начать строить коммунистический рай.
- Как вернёшь ты всё это? - Удивился Ленин, переспросив мой вопрос. - Разве можно у вожака волчьей стаи забрать ягнёнка и поделить его поровну между остальными? Раньше времена были другие, потому и получилось провернуть главное: и революцию, и коллективизацию. И волки были попроще, и ягнята помельче. А теперь ширятся империи, растут капиталы — люди действительно пришли к тому, от чего уходили когда-то.
- Тогда что же делать?
- Что тут сделаешь? Уже ничего! Всё уже сделано за нас другими людьми, более смелыми, более ловкими, более умными, как по дарвиновской теории.
- Да, только в теории той подразумевалось несколько иное.
- Что теперь. Не думай об этом. Забудь ты и советские времена, и коммунистические мифы, и даже плитку «Пальма» забудь, всё это не вернётся никогда, мечты не осуществились, бывает, и не только этой мечте не повезло, но и большинство мечтаний не сбываются.
- Грустно.
- А ты не грусти. Просто работай, по необходимости учись новому, будь бережлива и с деньгами, и с продуктами. Я всегда так живу, и всегда так буду жить. Несмотря на времена и взгляды других людей всегда мне достаточно комфортно.
Этот новый Ленинский завет мне вполне понравился, ведь не задумываясь, я всегда и жила именно так, как он говорил.
Мы попрощались и я вышла на улицу.
* * *
В голове ещё творился полный кавардак — призраки прошлого дурманили, и казалось мне, что по улице я иду, словно пьяная, совсем запуталась, в какой я эпохе, где я, кто я... Представлялось, зайду я сейчас в магазин, и там увижу всё в точности, как в советские времена. Поэтому никуда заходить не рискнула — одновременно страшно было и очутиться в минувшем столетии, и убедиться в том, что ни в какое минувшее я не попала. Я просто шла прямиком и радовалась, что с необычным человеком довелось мне повстречаться в этот день. И ещё было интересно, в какой момент двойник заметил своё сходство? И как вообще складывалась вся его жизнь? Какие необыкновенные ситуации в ней происходили? А их наверняка было множество... Да и вообще, что это за курьёзы природы и зачем, и почему появляются в ней столь похожие люди?

Следующий день я как обычно провела на работе, хотя поутру сильно сомневалась, надо ли туда идти, ведь всё вокруг — жизнь, люди, парк — изменилось до невозможности. Однако день прошёл как всегда, работа никуда не делась — напрасно было и надеяться. На улице по-прежнему буйствовала Весна, и мне хотелось немедленно кинуться ей в объятья.
Вечером это наконец-то случилось.
Восторженная, проходила я через парк, радостная этой Весне, которая так неузнаваемо преобразила, околдовала, превознесла — и мир вокруг, и людей в этом изменившемся мире. В обновлённом настоящем, как и вчера, журчали фонтаны, а парк весь оставался ухоженным, прибранным с аккуратностью невероятной. В маленьком театре одного актёра шёл спектакль — может быть тот же самый, что и накануне вечером, а может какой-нибудь другой, хотя какая разница, всё равно на него я уже не попала. «Ладно, успеется как-нибудь в другой раз», - думала я, проходя мимо. Возле памятника Ленину по-прежнему торговал антиквариатом коллекционер — он окликнул меня и я подошла. Памятник Великому вождю казался мне теперь каким-то неправильным, сделанным понарошку. Действительно, зачем нужен был этот памятник, если Ленин живой. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», - вспомнилось мне. Что же, во все времена люди по-своему мечтали о вечности.
 
С улыбкой я подошла к коллекционеру.
- Не всю свою историю я тебе тогда рассказал, - заговорил он радостный.
Честно говоря, его историю в свете недавних событий я совсем позабыла и теперь с трудом пыталась вспомнить.
- У истории есть продолжение, да и сейчас ещё она продолжается, - объявил он и начал рассказывать. - Тогда на теплоходе, помнишь, нашёл я кучу денег, и это было первое чудо, которое произошло со мной в той поездке. Но вскоре там же случилось ещё одно. О нём то я и хочу поведать, потому что... Хотя ладно, обо всём по-порядку. Просто понимаешь, со мной снова творятся чудеса!
Человек ликовал, и мне действительно любопытно стало, что же такое небывалое с ним стряслось.
- Денежки те я нагло прикарманил и не стал оставлять впрок, - рассказывал коллекционер, - потратил с шиком в той же поездке: ходил по экскурсиям во всех городах, пировал в ресторанах, покупал дорогие сувениры, и ещё много всего, нужного и не очень. А потом на теплоходе появился американец — сел он на причале небольшого городка — путешественник. Встреча эта всем пассажирам показалась явлением небывалым, с чужестранцем фотографировались, пытались разговаривать, но он плохо знал русский. Зато я говорил по-английски уверенно, часами мы гуляли по палубе вместе, и от всей души я радовался — ведь так хоть чуточку удавалось прикасаться к мечте.
Я помнила — грезил он Америкой.
- Сейчас уже наверное эти мечты кажутся вам смешными? - Спросила я.
- Напротив! Вовсе нет! Смотри! - Воскликнув так, он обтёр о брюки пальцы и полез в карман, достал оттуда аккуратно свёрнутый конверт — письмо будто из прошлого, сейчас уже и не писал никто таких вот, бумажных.
Я взяла протянутый мне листок, развернула, но написано было по-английски и ничего я не смогла прочитать.
- Это пишет он, тот самый американец, - с визгливыми от восторга нотками в голосе заговорил коллекционер. - Тогда мы шутя обменялись адресами. А теперь он пишет не просто так. Он зовёт в Америку! Хотя столько лет прошло, и удивительно вообще, как он вспомнил обо мне, но он зовёт, зовёт!
Коллекционер радовался безудержно, как ребёнок, наивный и совершенно одинокий в своём восторге — никому другому не увиделось бы событие его столь же значимым, как ему самому. Я же в тот момент думала исключительно о своём значимом событии и полагала, что его коллекционер тоже не оценит так высоко, как оценивала я. Я имела ввиду Ленина — навряд ли теперешний мой собеседник проникся бы моим восторгом, который я испытала от этой встречи, и навряд ли однозначно истолковал бы мой визит тет-а-тет к нему в номер. Зато я только и думала о том, что неплохо бы увидеться с двойником Ленина снова.
 
В тот день я, разумеется, уже никуда не пошла, надо было для визита иметь какой-нибудь повод, а иначе я просто терялась, не зная, о чём ещё говорить с этим странным человеком. Конечно, для настоящего Ленина вопросов у меня было множество. Но то — для настоящего. Когда же я задумывалась, что это всего-навсего лишь его двойник, становилось неловко... Я понимала — он совершенно не имеет отношения к коммунистической политике, он вообще не Ленин, и потому чувствовала себя круглой дурой и вопросы мои казались мне беспардонно нелепыми.
* * *
Всё-таки двойник вождя страны советов никак не выходил у меня из головы, так что на следующий день я не сдержалась и отправилась к нему. 
В качестве повода накупила всего для чаепития — захотелось мне организовать эту встречу в духе советских времён. А потому взяла к чаю то, что было в моём далёком детстве хитом чайных посиделок — галетное печенье, шоколадные батончики с начинкой, сгущенное молоко, жидкий плавленый сыр в пластиковых коробочках. Хотя, думаю, наверняка он больше был бы рад водке «Пшеничная» и сельди «Иваси», но доходить до крайности с этим совсем незнакомым мне человеком я не рискнула.
С трепетом я ехала в трамвае тем же маршрутом, каким мы ехали вместе с ним два дня назад. Волновалась, продумывала, как завести беседу и о чём поговорить. Мне даже почему-то казалось, что меня он тоже ждёт и мне обрадуется. Ведь я была его внучкой, а кому ещё радоваться в старости, как не внукам.

В гостинице ждало меня разочарование.
- Он уехал, - сказали мне.
- Я подожду, - ответила я, не осознав в тот момент, что значит уехать из гостиницы.
- Он вообще уехал, освободил номер, - пояснили мне тогда.
Я сникла. Уходить вовсе не хотелось, не верилось мне, что с этим необычным человеком я уже никогда не увижусь. Не взяла я его постоянного адреса и номера телефона. Невыразимая тоска сжала сердце, будто и правда был это настоящий Ленин, а я — его родная внучка. Хотя, наверное, такое стечение обстоятельств закономерно, и знаковые встречи не повторяются. Можно считать даже знаменательным, если случаются они хотя бы раз в жизни.
Тем не менее я незаметно прошмыгнула на лестницу и поднялась до номера. Вдруг девушка-администратор что-нибудь перепутала и говорили мы с ней о разных людях. Не хотелось мне верить, что не состоится встреча, которую я так хотела и к которой так обдуманно приготовилась. Хотя всё лучшее и радостное в жизни наверняка всегда неожиданно, а когда мы что-то ждём в надежде на лучшее, маловероятно, что оно исполнится в точности так, как об этом думаем.
Номер его всё-таки действительно оказался пуст и горничная заканчивала там уборку — в мусорном ведре я заметила ещё не выброшенную обёртку от плитки «Пальма», съеденной нами вместе. Значит, уехал он совсем недавно, и мне стало грустно теперь оттого, что не успела я совсем чуть-чуть.
 
Вышла на улицу и холодный ветер бесцеремонно проник под одежду. Талый снег начинал кое-где подмерзать, не вызывало сомнений — приближалось очередное похолодание. Одета я была слишком легко и потому, поёжившись, заспешила домой.

На следующий день Весна и вовсе сдала свои права — небо затянуло, и розовощёкая красавица не гуляла больше по парку, не смеялась переливами ручьёв, не целовала прохожих — спряталась она под льдинками луж, и от её такого отступления холодно становилось даже на душе.
С работы усталая брела я через парк и вдруг заметила, что наваждение прошло.
Я огляделась и замерла, не в силах понять, что происходит. Фонтан в центре парка, как и раньше, не работал, парк был запущен, а на месте заброшенной танцплощадки не было никакого театра одного актёра. Там по-прежнему была заброшенная танцплощадка, откуда доносился голос знакомого мне артиста — снова он репетировал там какую-то свою интересную, но пока ещё не востребованную роль.
- Что это было? - Вслух задала я вопрос, хотя спрашивать на самом деле было не у кого.
- Наваждение, - ответил мне кто-то, хотя рядом не было совсем никого, кто мог бы это говорить.
Я прошла мимо танцплощадки. Осторожно, чтобы не смутить артиста, заглянула за перегородку... Он меня не заметил, и внутри я не обнаружила никаких признаков того, что ещё накануне вечером здесь было совсем другое сооружение.

«Наваждение прошло», - подумала я и поспешила на остановку, хотелось мне немедленно увидеться с коллекционером и поговорить обо всех произошедших недавно событиях. Или не произошедших, а привидевшихся мне, однако я почему-то была уверена, что и коллекционер что-то видел и принимал участие в происходившем, а значит, без сомнения, ему было что сказать.
* * *
К удивлению моему, коллекционера не оказалось на его излюбленном месте. Это было явлением из ряда вон. За все годы, что работала я на этом предприятии и ходила парком, коллекционер изо дня в день пребывал тут. Порой, когда я ещё не была с ним знакома, вообще воспринимала его силуэт частью ландшафта — таким постоянным и обязательным он был, в любую погоду неизменно располагался со своим товаром.
Подошла я к памятнику совсем близко, пытаясь понять, приходил ли коллекционер сегодня — может, он просто раньше ушёл, или я с работы вышла позже обычного.
- Не было, - ответил на мой вопросительный взгляд бомж-алкоголик.
В этот вечер облик его снова преобразился в прежний, не осталось даже следов происходивших в нём когда-то недавно перемен.
- Что же всё-таки это было? - Воскликнула я, удивленно многозначительно разводя руками.
Бомж растолковал мой жест и мой вопрос по-своему.
- Весна это была, - усмехнулся он, - а теперь нету, прошла, отступила.
Он посильней закутался в свою потёртую замаранную дублёнку, шапки на нём не было, а валенки заледенели от недавно впитавшейся воды.
- Но мы же ещё два дня назад ходили с вами в театр! - Прокричала я, не в силах просто так взять и забыть то, что совсем недавно произошло со мной.
- В театр?! - Подмигнул бомж. - А это было бы неплохо, совсем неплохо.
Он пошёл в другую сторону, однако мне совсем не хотелось, чтобы он вот так уходил, перечеркнув два минувших дня и изменившийся мир, и изменившегося себя, и театр, и дедушку Ленина.
- Так что же всё-таки это было? - Прокричала я, схватившись за голову.
- Наваждение! - Крикнул мне бомж через плечо. - Не переживай, красавица, весной всегда всё в розовом свете, кажется, что всё будет хорошо и всё будет по-новому. Но это просто Весна, уж поверь, просто Весна.
Однако я совсем не хотела верить, что это была просто Весна, сколь сильно бы я её ни ждала в этот год. Привидеться что-то может на миг, но никак не на два дня!
Тут я вспомнила нашу последнюю беседу с коллекционером, поняла — отсутствовал он теперь вовсе не просто так. Он улетел в Америку! Да, да, ведь он говорил мне об этом, показывал письмо. Всё сходилось. Я вспомнила его безудержную радость, с которой он рассказывал мне эту новость, наверняка он не стал медлить с поездкой и улетел тотчас же в свою давнюю мечту.
Так я успокоила себя и отправилась на остановку, надеясь в ближайшее время получить подтверждение своих предположений.

В последующие дни похолодало ещё сильней, казалось, что это и не апрель вовсе, а может быть даже февраль. Хотя на Урале всегда так, и порой ещё даже в июне выпадает запоздалый снег. Близилось 22-е число — день рождения моего Великого предка и моё, конечно же, тоже. Любила я, когда к этому дню расцветали подснежники — имелась у нас в парке одна такая потаённая поляна, запрятанная в самой глуши, в буреломе. Туда порой пробирались мои коллеги мужского пола, чтобы порадовать меня в мой праздник. Жаль, но в этом году подснежники уже не успели бы расцвести.
* * *
Проходила я потом в один из дней мимо танцплощадки, но теперь уже и артиста не услышала голоса. Вдруг он напугал меня, выскочив на тропинку из кустов, как извращенец-эксгибиционист.
- Ой, - воскликнула я, попятившись, но узнала артиста.
- Это всего лишь я, - сказал он.
- Не репетируешь сегодня?
- Репетирую. Просто бесстыже ходил в туалет в кусты.
Я улыбнулась. Что же, артисты тоже люди, а неизвестные — тем более. Голос его показался мне слишком печальным, и смотрел он на меня так, что можно было не сомневаться — явно он хотел поговорить.
- Похолодало сегодня чересчур, - начала я издалека.
Хотелось мне обсудить с ним то наваждение, ту Весну — особенную, но я не знала, как это сделать, чтобы не выглядеть идиоткой.
- Да, намёрзся я за зиму в этой беседке, ещё и с Весной не повезло, - ответил он.
Догадалась я, что беседкой назвал он свою танцплощадку, и поняла без слов, что ни о каком театре одного актёра можно не заговаривать — не было его. Иначе уж сам то артист непременно завёл бы речь об этом первым. Откуда тогда это наваждение взялось? Неужели и правда Весна вскружила голову? Неужели оттого, что весной особенно верится в лучшее, и случился этот мираж?
Решилась я тогда взбодрить артиста.
- Так может уже пора попробовать испытать судьбу? - Сказала я. - Может, пора ехать навстречу мечте? В Москву, может быть? Или в какой другой город побольше этого? В провинциальном театре не стать знаменитым, даже в главных ролях и при полном зале.
- Понимаю, только не так всё просто.
- Конечно не просто.
- Вот я и передумал.
- Что передумал?
- Передумал быть артистом. Желающих слишком много, наверное, я не настолько талантливый, чтобы равняться на первых.
Его решение меня нимало огорчило. Я не стала пока ему ничего говорить и молча ждала, что он скажет ещё.
- Уже работу себе подыскиваю, другую, - продолжал он.
- Какую другую? Что ты умеешь ещё?
- А в том-то и проблема, что ничего не умею. Но продавцом, думаю, смогу быть. И платят больше, чем в театре, и иллюзий никаких.
Что же, продавцом так продавцом.
- Найду себе какую-нибудь домашнюю девушку, будет мне борщ варить, пирожки стряпать, потом женюсь на ней, детишки родятся.
Его новый вариант будущего меня совсем разочаровал. Не думала я, что так запросто можно отказаться от своей мечты. А следующим своим заявлением он и вовсе меня удивил.
- А ты борщ варить умеешь? Если умеешь, станешь моей девушкой?
Я не знала, как воспринимать сказанное и как понимать его слова — то ли он шутил как обычный человек, то ли по-прежнему репетировал какую-то свою роль. Но в любом случае, предложение его показалось мне глупостью, и любой мой ответ тоже прозвучал бы глупо. Жалко мне стало артиста. Слишком сильно нравилась мне его предыдущая, та, другая мечта, и порой я даже представляла себя тоже там. Там я уже привыкала время от времени находиться. И там любила его — такого милого мечтателя. Теперь же совсем не хотелось думать о том, что не будет никогда этого. Да и не ценила я людей, которые столь запросто отказывались от своих мечтаний...
С детства меня восхищал достойный пример — мой дедушка Ленин, умел он мечтать так, что огромную страну смог повести за своей мечтой!!! Поэтому я им и дорожила до сих пор, а сама порой мечтала так, что горы готова была свернуть. Только мир вовсе не такой простой, чтобы делать в нём всё, что захочется. Именно мир, и посторонние люди, и жизненный уклад всей страны диктуют нам, какими быть и что делать...
За всеми этими своими мыслями не заметила я, что артист всё ещё стоит рядом и смотрит на меня. Ждал он моего ответа или сам пытался угадать, умею ли я варить борщ?
- Иди репетируй, - сказала я, - мне кажется, у тебя всё должно получиться.
- Ты прямо как Весна, - усмехнулся он.
Почему как Весна? Он тоже что-нибудь знал? Чувствовал?
- Обнадёживаешь, - пояснил он и отправился к себе, в свой импровизированный зал для репетиций.   

Похолодание продержалось ещё несколько дней.
Жизнь в городе будто бы тоже чуточку приостановилась, поутихла — не суетились разряженные модницы, в машинах музыку слушали тише, все ждали солнца, но оно подводило, и в ожидании этом хозяйничала совсем другая Весна, неприветливая и неласковая.
Мимо памятника я теперь шла с неожиданным для меня самой равнодушием. После реальной или иллюзорной встречи с двойником стала я сама не своя, совсем какая-то другая. Видимо и правда случаются в жизни встречи, которые переворачивают с ног на голову и мир вокруг, и эту самую жизнь. Переворачивают, а потом проводят черту, разграничивающую то, что было до, и то, что должно свершиться после.
* * *
Несмотря на упорные подтверждения того, что двойник Ленина мне пригрезился, по-прежнему я продолжала верить в его существование и в то, что встреча наша действительно была. Ведь и коллекционер по-прежнему не появлялся, уехал он в заветную Америку.
- Болеет товарищ твой, - сказал мне вдруг обитающий в этих местах бомж.
- Болеет? Кто болеет? - Переспросила я.
- Да этот, который торгует октябрятскими звёздочками и другим нашим прошлым.   
Новость стала неожиданной, значит, коллекционер болел, а вовсе не уехал заграницу, как я полагала.
- Что с ним? - Спросила я.
- Ой, слишком серьёзно: инфекция, обморожение, отняли ногу, - поведал он.
Вот такой результат холодной зимы. Плачевный. А вовсе не Америка, страна его мечтаний.
- Неужели правда? Может, просто сплетни? - Засомневалась я.
Никак не хотелось верить в плохое. К тому же моё развеянное предположение было последним мостком, последней ниточкой, за которую прежде с надеждой ещё удавалось держаться.
- Конечно, правда, - ответил бомж, - видел его вчера в больнице лично, весь бледный и плачет всё время совсем не по-мужски.
И кто вообще придумал, что плакать не по-мужски? Плачут мужчины, конечно же плачут. А как иначе воспринимать эту порой жестокую и бескомпромиссную жизнь. Мечты, грёзы, розовые очки, Весна... И что потом? К чему всё это приводит? И почему поворачивает судьба именно на такую дорогу?
Оказалось, вопросы свои от отчаяния и от ошеломившей меня новости задала я вслух — никому, в пустоту, просто жизни, просто людям, равнодушно идущим мимо.
- Неправильно выбрали идеалы, - ответил вдруг кто-то мне и я напугалась этого ответа.
Огляделась по сторонам.
Это знакомый мистер на иномарке, которого в последнее время я как-то упустила из виду, проезжал мимо. Наверняка со стороны вдвоём с бомжем мы представляли собой жалкую картинку, так что неизвестно, слышал ли проезжавший мой вопрос и отвечал ли на него. Скорее всего слова его были адресованы и мне лично, и бомжу, и всем людям вокруг. «Да, возможно с идеалами и мы, и многие люди действительно не в шутку промахнулись, зато уж он то попал прямо в точку», - думала я, глядя вслед удаляющейся красивой машинке.
Бомж, огорчённый настолько, будто задели его за живое и самое болезненное, как-то по-стариковски сник, побрёл в свою безрадостную неизвестность. Имелся ли у него хоть какой-нибудь шанс выкарабкаться из пугающей пропасти, было совсем неведомо. Хотя наверняка из такой пропасти не выбираются самостоятельно, для спасения надо, чтобы кто-нибудь протянул руку. 
- Эй, эй, не уходите! - Прокричала я ему вслед, не зная, как его зовут.
Но он не обернулся. Пошёл дальше, пошёл прочь от всей этой окружающей суеты, в которой мечты не сбывались.
И вдруг в ту же минуту ощутила я, будто ко мне прикоснулся неведомый кто-то... Рука легла на плечо — холодная и твёрдая, несомненно, мужская, но в этом холоде и в этой твёрдости почудилось мне живое участие. Не могла я предположить, кто это мог быть, ведь рядом совсем никто не останавливался. За моей спиной был лишь памятник моему дорогому дедушке... И тогда от догадки я оцепенела.
* * *
Долго я простояла так, боясь пошевелиться, и пришла в себя лишь тогда, когда поняла, что промёрзла до невозможности и терпеть дальше холод нет больше сил. Я рискнула сделать шаг, потом обернулась. Памятник, разумеется, неподвижно возвышался на месте и ничьей руки на моём плече не было. Ленин по-прежнему указывал путь в светлое будущее. Но не зная, на какую дорогу свернуть, чтобы там оказаться, я пошла на остановку транспорта.
А за спиной моей в этот момент происходила чудесная история, о которой я не подозревала и не могла догадываться. Хотя даже если бы мне о ней поведали, ни в коем случае не поверила бы я в её правдоподобность...

Мой дедушка Ленин обиделся на меня — не поняла я его приветственный жест, не услышала его голос, не заговорила, когда он проникся моими вопросами. И тогда он заговорил с Весной.
- Похоже, ты теперь больше в почёте, - усмехнулся Ленин.   
Весна кокетничала.
- Что же, видимо так людям проще жить, - отвечала она.
- И как только умеешь ты их раздразнить, что верят они твоим иллюзиям?
- О, это совсем просто, стоит лишь чуть-чуть пригреть, приласкать, показать яркие краски.
- А мне они не поверили, изменили своим идеалам.
- Да, люди вообще наивные и лентяи.
- Точно, и ещё алчные до абсурда.
Весна засмеялась. Снова щёки её зарделись, коса растрепалась, засмеялась она журчанием ручейков, защебетала звонким воробьиным чириканьем и воркованием голубей.
- Посмотри, какая я радостная, у любого от меня закружится голова! - Воскликнула она и заплясала в своём разноцветном платье.
Ленин тоже хотел бы улыбнуться этой красавице, и заключить её в свои объятья, и ощутить её тепло. Но не мог, ведь он был монументом, памятником, не мог он ни шевелиться, ни говорить по-настоящему, а мог только думать, наблюдать и грустить. Грустить о том, что не воплотились его замыслы, все старания сделать людей счастливыми оказались напрасными, и надежды его, и надежды их остались на страницах забытой истории — истории советского прошлого строителей коммунизма...
- Скажи, а ты и правда осуществляешь мечты? - Спросил Ленин у Весны.
- Могу, смотря о чём мечтают, - хихикнула она, - но только многого не обещаю, в основном — праздники, любовь, эмоции.
- Ты молодец, похоже, людям только этого и надо, наивные они, думают, что могут исполнить любые свои мечты.
- А разве нет?
- И ты туда же. Но глупо даже думать, что от самого человека зависит, сбудется ли желаемое. Хотя если только мелкое. Но никак ни настоящее счастье, ни вся жизнь как есть не в их собственных руках. Всё — в руках правителей, и шанс даёт не провидение, а система.
- Не понимаю я всего этого, - воскликнула Весна, - мои волосы слишком светлые.
И распустила красавица свои золотистые локоны по улицам и перекрёсткам, по паркам и скверам. Люди радовались, ликовали, вновь грезили несбыточным и предавались иллюзиям.
- Это только они и могут, это только и в их власти, - сказал Ленин. - Единственное желание — дождаться Весну, и единственный праздник — обрадоваться ей. Всё остальное уже решено за них, остальное они могут либо принимать, либо разъезжаться навсегда по другим странам. Что и делают. А моих заветов не послушали.
- А что ты завещал им?
- Сейчас уже другие времена, но и сейчас ещё можно стать счастливым, и в этой капиталистической стране. Главное — старательно работать, учиться при необходимости, жить по совести, быть бережливым во всём, и наверно хотя бы чуточку больше уважать и любить свою родину.
- А как же я? Обо мне почему ни слова?
Ленин озарился светом солнечных лучей — будто улыбнулся.
- А ты просто Весна, у тебя свои будни и праздники, - сказал он.
Весна обиделась, на миг поблёкла и подёрнулась тучами, а потом и вовсе скрылась, растворилась в закутках улиц. Солнечные лучи в этот миг оставили памятник, он снова остался один, чёрный, большой и одинокий. Зато пришли люди, которые были для него намного важнее и желанней Весны — коммунисты. Да только с современной эпохой эти последователи прошлого и их идеалы уже никак не могли ужиться — не могут две эпохи развиваться одновременно, однако и для коммунизма слишком мелко существовать просто крохотной группкой оставшихся приверженцев, ничего не значащим безголосым пережитком в огромной обновлённой стране. Хотя новое не всегда бывает лучше старого...
Люди почистили памятник, смыли птичьи какашки, смели окурки у подножия — близился день рождения вождя, и коммунисты наверняка собирались по-старинке праздновать этот день.

Накануне я проходила мимо и сильно порадовалась, увидев памятник чистым, а территорию вокруг убранной. И в тайне боялась я всегда, что его когда-нибудь снесут. Но ведь по сути, если хорошенько вникнуть, теперь это был памятник не просто человеку, смысл его можно было толковать гораздо глубже, потому что в новой эпохе он обрёл новое значение и стал памятником мечте. Неосуществлённой мечте!.. И не памятник даже, а поклон, поклон тому, чему никогда уже не суждено будет сбыться. Ведь не исключено, что ещё кто-нибудь когда-нибудь в мире загрезит этой наивной фантазией и поверит в коммунизм. Но нужно ли повторять ошибки?
* * *
Артиста я больше не видела, после нашей беседы он не приходил на старую танцплощадку и не репетировал там. Место коллекционера под памятником тоже тоскливо пустовало, и даже бомж-алкоголик почему-то не появлялся, видимо найдя себе новое место обитания.

Как-то в обеденный перерыв вышла я в парк и отправилась на наше секретное место, туда, за бурелом, где могли уже появиться подснежники. Похолодание отступило и снова в городе властвовала Весна. Однако то наваждение, которое творилось с её приходом в прошлый раз, больше не повторялось. Что-то вдруг изменилось — то ли я, то ли Весна. То ли мы стали существовать по-отдельности.
Кое-как я пробралась через бурелом. Оказалась на тайном месте. Почему-то всегда эта поляна казалась мне какой-то особенной, волшебной, запредельной даже. Среди городского шума и суеты она была единственной, где распускались подснежники — такие беззащитные и маленькие, потрясающие своей девственной чистотой и непосредственностью. Почему-то была я уверена, что цветочки мои уже расцвели, ведь Весна уже наступила в полную силу.

Однако с надеждами своими я немного погорячилась. Снег на поляне действительно растаял почти весь и зелёные стволы вылезли из земли, однако бутоны ещё не выросли...
Зато повстречала я на поляне незнакомку, чего уж совсем никак не ожидала, ведь полагала я, что никто посторонний не знает об этом месте. Бродила она задумчивая, тоже ожидая, когда зацветут подснежники.
- Не скоро ещё, - кивнула я на цветы.
Очень хотелось мне завести с незнакомкой разговор и узнать, кто же она такая.
- Скоро, - засмеялась она и задумчивость её как рукой сняло.
- Откуда знаешь? Ещё и похолодать может.
- Теперь уже не похолодает, конец апреля, какие могут быть холода.
- И то верно.
Боялась я втайне, что подкараулит незнакомка цветы раньше меня и опередит, сорвёт, когда они расцветут.
- Не бойся, не сорву, - рассеяла она мои подозрения, будто прочитав мысли, - я вообще не рву цветы, наоборот, я помогаю им распуститься.
Она присела на корточки и поднесла ладонь к одному цветку — как в ускоренной киноленте бутон тотчас же стал увеличиваться, а через несколько секунд один из его лепестков дрогнул. Я смотрела на это чудо, ошарашенная. Переводила взгляд с цветка на незнакомку.
- Кто ты? - Спросила я у неё наконец.
- Весна! - Засмеялась она.
Ах, Весна, неужели это и правда была она — профессионалка-иллюзионистка, кутюрье розовых очков!.. И откуда ни возьмись солнечные зайчики заплясали по поляне — шутников, которые баловались зеркалом, нигде поблизости не могло быть. Значит, это был знак. Знак Весны. Вот красавица и оттаяла...
- Здравствуй, Весна! - Поприветствовала я её.
- Уже беседуем давным-давно, а ты здороваться вздумала, - хихикнула она.
- Это от растерянности.
- Чего теряться. Небось тоже ждала моего появления с нетерпением.
- Ещё как ждала.
- И что теперь? Рада ты? Мечта твоя осуществилась?
Хотела я её поправить, что была это в моей жизни вовсе никакая не мечта, а так, просто сезонное желание. Однако перечить Весне показалось мне недопустимым — уж слишком представлялась она своенравной и гордой красавицей.
- А скажи-ка мне, хорошая, - заговорила я с ней тогда, внезапная мысль меня осенила.
- Спрашивай, скажу, раз уж я всё равно тут и рядом с тобой.
- Почему иногда ты бываешь как наваждение, а иногда так себе, ничего, обычная Весна.
- Это как люди желают, хотят они наваждения, я и есть наваждение, а не хотят, тогда я незаметно прихожу и ухожу.
  - Значит, всегда ты делаешь то, что хотят люди?
- Конечно, ты вот ждёшь, когда цветы расцветут, поэтому я и здесь, тороплю их.
- Спасибо! Но у меня есть и другое, более важное желание, сможешь ты исполнить и его?
- Что такое?
- Виделась я недавно с двойником Ленина и хотела бы снова его повидать.
Весна засмеялась так громко, что мне стало не по себе, а я то глупая надеялась, что она поймёт, ведь то наваждение было её заслугой.
- Не желай невозможного, - ответила она, посерьёзнев уже в следующую минуту. - У меня привет есть для тебя, которому рада ты будешь несказанно.
- От кого привет?
- От Ленина.
Весна солгала, не передавал Великий вождь мне никаких приветов. Однако я не подозревала ложь, да и могла ли я уличить в этом саму Весну.
- Расскажи же, расскажи, как такое возможно! - Обрадовалась я.
И она стала говорить, нараспев важно растягивая слова, будто и правда когда-то говорила с Великим вождём, будто была свидетельницей разных эпох, правителей, и будто многое действительно накопилось в её душе. В самом деле, наступала она из года в год безотказно и невзирая ни на что — революции, войны, смена политической власти ей не были помехой. Наверняка, помнила она не только все давние лета, и не только моего дедушку, но и всех живущих в мире людей, которые тоже о чём-то мечтали, ждали Весну и пытались осуществить свои мечты.
- Передаёт тебе твой дедушка, что надо старательно работать, быть бережливой и любить свою родину, - сказала Весна.
Хороший наказ, однако от кого-то я его уже слышала. Да, так говорил двойник Ленина. Где он теперь, в какой глубинке за деньги фотографируется с бывшими коммунистами?
С Весной мы не попрощались. С ней невозможно попрощаться, она просто приходит, когда полагается, и просто уходит сама, когда исчерпает себя. Но сейчас ей ещё было рано уходить.
* * *
Вечером я возвращалась с работы уверенная, что назавтра непременно расцветут для меня подснежники. Весна постарается. Она не обещала напрямую, но дала понять, что будет так. Грустно мне было однако идти через парк, в котором не появлялось больше никаких наваждений, распалось и наше сообщество — даже артист не репетировал на своей танцплощадке. Да и коллекционер теперь навряд ли когда-нибудь появился бы на своём обычном месте. Жизнь менялась сама и меняла людей. И только памятник Ленину стоял по-прежнему там, куда поставили его верившие в свою мечту. И верившие в Ленина, и в его мечтания, и в то, что бывают системы, которые всех людей делают счастливыми без исключения. Не делают. И равнодушные несчастливые прохожие теперь куда-то торопились, шли мимо.

- Я видела двойника Ленина, - рискнула я поделиться своей сомнительной новостью с одним-единственным человеком — мистером на иномарке.
- Ничего удивительного, - ответил он. - Двойники вообще частое явление. Когда я был ребёнком, у нас во дворе тоже жил чей-то двойник, я был тогда слишком мал и не знал, на кого он похож. У старушек на лавочках чудик тот клянчил мелочь — говорил, собирается ехать в Кремль, потом пил на эти деньги. Иногда уходил куда-то в парадном костюме, долго не появлялся. Как-то и вовсе отправили его в психушку, оттуда, неизвестно, вернулся ли он. Больше его уже не видели.
Да, незавидная судьба. Лучше всё-таки оставаться всегда самим собой. А уж если и случилось какое поразительное сходство, то лучше быть первым, а не дублирующим...
Для мистера загорелся зелёный и он поехал. Пешеходы стояли, ожидая, когда зелёный загорится для них. Памятник вождю прошлых поколений был им совершенно безразличен. Он не осуществил мечтания — ни свои, ни людей, которые ему поверили. И люди эти теперь выбирали другие идеалы и шли за ними: по выходным всей толпой спешили в супермаркеты, торговые центры, сами себе создавали ажиотаж, с дрожью в руках складывали дорогие покупки в пакеты и сумки. Разрекламированный шампунь обещал роскошные волосы, паста должна была сделать зубы белее, а чай для похудания сулил стройную фигуру. И регулярно выбирался новый гардероб — под новое настроение, в ожидании лучших перемен. Дома все обновки занимали свои места, а счастье почему-то не появлялось. Люди ждали его и не сомневались, что станут счастливыми вот-вот... Не думали они, что совершили всего лишь очередные покупки, не способные существенно изменить жизнь.
- Ведь правда так, да, Ленин? - Спрашивала я.
Памятник, разумеется, не мог мне ничего ответить.
Но и не понимали в своё время строившие коммунизм, что счастье не может быть общим. Хоть люди и представляют его одинаково, и стремятся к одним и тем же благам — мечтают о собственном доме, машине, путешествиях... Но у кого-то машина в мечтах красная, а у кого-то серебристая, и дом и кого-то с лужайкой, а у кого-то с фруктовым садом.
Да только мало кто действительно имел сейчас то, о чём мечтал. Особенно в глубинках. Все уже давно смирились со своей судьбой. Что же, дедушка Ленин, навряд ли ты думал, что всё получится так, а не иначе — что спустя сто лет мы вернёмся к тому, от чего с большими жертвами уходили когда-то. Революция, коллективизация... И что теперь? Мне вспомнились эти слова двойника Ленина, почти точь-в-точь, как он их говорил... По-прежнему он жил где-то там в моей иллюзии, в недавнем наваждении, в особенной Весне. Прав он был и с ним я была согласна абсолютно. И правда, что же теперь? Нищих не стало меньше, даже наоборот. Видимо в стране нашей стабильность и благополучие действительно невозможны — такая уж у неё историческая традиция: эксперименты, перевороты, свержения. Зато и правда у нас незабываемые берёзы и бесконечные грибные места! А ещё — полным-полно мечтателей...
  * * *
Я прошла мимо памятника вождю коммунистов, поклонилась неосуществлённой мечте целого поколения. Прошла, чувствуя, как за моей спиной Великий мечтатель дедушка Ленин показывает путь в светлое будущее. Умел он мечтать от всей души, да и мы умеем. И обязательно осуществим когда-нибудь всё наше заветное. А Весна нам непременно в этом поможет.

P.S. Мой день рожденья действительно 22 апреля, а в детстве я по-настоящему верила, что мой дедушка - Ленин...