Рать И Дичь

«РАТЬ И ДИЧЬ», тетралогия (экшн в четырёх частях)


РАТЬ И ДИЧЬ 1: НАЧАЛО


1. ТИПЛТОН

    Школа Типлтон отличалась суровой хваткой преподавателей – здесь обучали будущих секретных агентов и наёмных убийц. Всё поместье курировалась небезызвестными и вездесущими ФБР и ЦРУ. Разумеется, не без помощи Пентагона. В Типлтон помещали тех, кто никогда не заикнётся о своём прошлом – здесь учились бездомные сироты. Их привозили с помоек, мыли, выхаживали, лечили, затем – стирали память. Делалось это легко и просто. Это не было обязательным компонентом, но спецслужбы всё же таким образом страховали себя от возможных последствий. Над детьми ставили ужасные опыты – их пичкали всякой ерундой. Адреналин внутривенно, серотонин внутримышечно, уколы морфия и наноксила. Малышей проверяли на совместимость и выживаемость. Наиболее крепких отправляли на «чердак», где они проходили дополнительную подготовку. Менее сильных оставляли в так называемом «инкубаторе» – их продолжали мучить до тех пор, пока не были уверены, что дети «поправились и готовы слушаться». Были и исключения – слабейших навсегда замораживали. Ну, не совсем навсегда: до тех пор, пока лаборатория не придумает иной, более успешный метод внедрения информации.
    «Чердак» находился на втором этаже «школы» и представлял собой обычное общежитие с небольшими «но» и оговорками – не шуметь, не разговаривать друг с другом, вести себя, словно ты – робот. Их приучали запоминать чужие лица, но зато друг друга они не имели права помнить – эту информацию тоже выводили из мозга. Будущие «специалисты» морально напоминали мутировавших монстров, не боявшихся раздавить кому-либо череп и при этом быть крайне хладнокровными. Их движения были роботоподобными. Все дети носили защитные бронежилеты и кислородные маски. Всем тем, кто прошёл очередное испытание – «чердак», вшивался в руку микрочип. В нём хранилась такая информация, которая бы пригодилась на тот случай, если мозг ребёнка вдруг дал сбой. Чип сшивали с генами, хромосомами, нервами и капиллярами. Таким образом, вынуть его означало умереть…
    За семнадцать лет школа Типлтон подарила США немало «теней» – людей без прошлого, не числившихся официально существующими и которых невозможно поймать или просто даже увидеть и поговорить. Свои функции они выполняли безупречно. Безукоризненно.
    2013 год, наши дни. Школа процветала, а сотрудники потирали от счастья руки – ведь благодаря им дети не лазают по помойкам, не разносят вирусы и вообще благодаря им ребята обеспечены всем необходимым. Многие бы им позавидовали. Но что лучше – сдыхать от голода в трущобах или даже не знать, кто ты, откуда и какова твоя цель в этой жизни? Сложный вопрос.
    Новый «учебный» год, не успев начаться, уже обнаружил три гениальных ребёнка, три открытых таланта – Шарлотта Ди, Йонас Мойзес Александер Брут и Ричард Уоллес. При введении чипа детям меняли имена. Каждый имел свой собственный, закодированный и зашифрованный псевдоним. Настоящее имя навсегда удалялось из памяти. Их знали только те, кто вводил микрочипы. Но и они со временем забывали эту информацию – она нигде не обозначалась и не записывалась. Цепочка вскоре обрывалась напрочь – чипперов сменяли новые чипперы. Прежних «убирали», а новые были, как зомби. Так что невозможно было восстановить всю полную картину происходящего. Дети понятия не имели, кто они, откуда, кто их родители и для чего они здесь. Их учили, им разъясняли. По-своему. Дети умели убивать. Умели стрелять. Умели взглядом заставить человека замолчать, или наоборот, когда это нужно, разговорить. Нечто вроде новой формы гипноза – «добровольного» – взгляд милого на вид ребёнка как бы «просил», «умолял» заткнуться или сказать правду. Но и это не всегда срабатывало, ввиду чёрствости взрослых. Тогда более радикальные из детей попросту расчленяли их, ломали кости, сгибали позвоночник пополам. Другие же просто стреляли из оружия с глушителем, и обязательно в левый висок, обязательно в упор и с близкого расстояния. Будущих наёмных убийц учили иначе – они наоборот, должны были уложить «ненужного нам человека» с как можно более дальнего расстояния, и незаметно. Иначе – уколы. А уколов после «инкубатора» и «чердака» не хотел никто. Также дети не могли ничего сказать своим мучителям – их приучили, что они – собаки, рабы, исполнители, кто угодно, в общем, а их учителя – их «добрые спонсоры», которые всячески помогают детям получить хорошее образование и выжить в трудных ситуациях, ибо, оказывается, «мир жесток, ребята, и чтобы не покалечили вас, должны покалечить вы; предугадывайте шаг противника; бойтесь незнания».
    Знания дети действительно получали отменные – их мозг был, как компьютер.
    Те три ребёнка настолько хорошо себя проявили уже за первые три месяца, что им уже в будущем сулили и прочили стабильный заработок. Карьера их стала бояться.
    Единственная девочка из этой троицы оказалась вундеркиндом. Её мать умерла при родах, а данные отца показали прочерк. Девочке сменили имя на Карла Своллоу, и научили хорошо драться. Карла успешно сдала экзамены и стала суперагентом спецслужб всего через каких-то пять лет.
    Йонас был просто бездомным мальчиком, предки которого погибли в автокатастрофе. Это был замкнутый, необщительный, временами даже жестокий человечек. Его пометили, как Джонас Эмби. Его будущее обсуждалось довольно долго – он не подходил ни на одну из двух основных специальностей. В конечном итоге он стал резервным агентом.
    Третий пацан был старше тех двух детей года на два-три. Крупный, рыжий, весь в веснушках и очень агрессивный. Все его боялись. О нём вообще ничего не было известно – одни белые поля. Кто, откуда – прочерки. В графе «родители/опекуны» стоял знак вопроса. Пацанёнка окрестили Дик Вальрус (член моржовый) за то, что он всегда сухим выходил из ситуаций, какими бы они не были, а также за то, что всегда старался быть лидером в компании. Прочим детям здорово доставалось от него – Дик их колотил будь здоров. Джонаса он тоже бил, и бил сильно. Дик был ужасным человеком, и ему досталась самая кровавая профессия – по окончании «школы» его назначили наёмным убийцей. Его под своё крыло взяли «лица» школы, и не пожалели – этот парень мог вынюхать всё, что им было нужно. Это был дьявол в плоти. Когда он злился, его рыжие волосы становились огненными. Но у Дика не было друзей. Он всегда был одиночкой. Лидер в коллективе – может быть, но силой, а не уважением. Да он и сам избегал больших скоплений людей. Он их сторонился. Он всегда носил одну и ту же одежду, но в двух экземплярах – жёлтую водолазку, коричневые джинсы, белые кроссовки. Иногда на Дика, находило помрачнение, и тогда он садился на одну из ступенек лестницы, и горько плакал, закрыв голову руками. Но делал он это так, когда никого не было рядом. На самом деле он очень сильно страдал. Но не показывал этого при всех. Рыжие люди – очень экспрессивны, и большинство уколов, стандартно всем подходивших, на Дика просто не действовали. Он помнил, что он – не робот, и когда он это осознавал, его душила ярость. Десять человек не могли с ним справиться. Его помещали в «карцер» – джакузи с солёной водой, и оставляли так на трое суток, пока у него всё это не пройдёт. Естественно, подключили кислород. Выходя, Дик был уже намного спокойнее, а на его руках были волдыри от соли. Уже в тринадцать лет парень стал самым волосатым – всё его тело покрывал густой рыжий пушок. Дик имел привычку не бриться, из-за чего всё его лицо было покрыто щетиной.
    Троица не ладила, друг с другом, но это и было целью «воспитателей»: ладить основания нет, они должны друг друга игнорировать, а чужих людей – ненавидеть. Но как раз-таки поначалу всё было с точностью до наоборот. Троица постоянно грызлась, друг с другом, как кошки с собаками, и, в конце концов, их разъединили. На тот момент им было по пять лет (Дику – семь).
    Раздельно тоже не получилось. После занятий Дик вылавливал Джонаса и избивал того до полусмерти. А вскоре прибегала и Карла, ужасно кусаясь и царапаясь с обоими. Джонас только уворачивался от неё, а Дик просто окунал её лицом в грязь, пока та не утихала.
    Троица ненавидела друг друга за то, что все они – лучшие, все лидеры, и что им уже уготован рай в шалаше. Себе – конечно же, приятно, но когда ещё двое хвастаются тебе подобным – это уже не то. Должен быть кто-то один. Собственно, это и был алгоритм выживания. Да, воспитатели всем троим, говорили, какие они хорошие, но иногда сами же их друг на друга и стравливали, науськивали, как голодных псов. Джонас и Карла боялись Дика, как огня, но всё же продолжали цепляться с ним. Тот же лез первый – он мечтал их всех придушить. Однажды Дик так и сделал – он пробрался к Карле в комнату, и пока она спала, начал душить её подушкой. Джонас, однако, задумал то же самое – но опоздал. Дик его опередил. Джонас, увидя, что делает его враг, ушёл восвояси, но не выдержал и настучал. Одно дело – когда убиваешь ты, и совсем другое – когда за тебя это делают другие.
    «Пусть живёт в этот раз. Сволочь ты, Вальрус! Повезло тебе, Карлитос – но это только сегодня. Просто хочу задушить сам. Следующего раза не будет – ты труп. Найду время – и тебе конец. А пока – дыши. А с тобой, Вальрус, мы ещё встретимся».
    Карлу быстро откачали, а Дику здорово влетело. Он и не сомневался, чьих это рук дело, хотя врагов у него был океан.
    «Исподтишка любая падла могла такое замутить. Или нет? Или не любая? Джонас, ты – покойник».
    Карла больше не приближалась к Дику. И Джонаса больше не доставала. На одного страшно злилась, к другому теперь испытывала нечто вроде благодарности, но всё так же искренне ненавидела.
    Дик зверел с каждым днём. Вначале он изнасиловал техничку. Затем пришиб кота. Потом и вовсе помял целую толпу учёных, заперев их в лаборатории. Его вызвали к директору, но он плюнул тому в лицо. Дика поместили было в «карцер», но на тот момент он уже был достаточно силён и попросту сломал его. Вода вылилась наружу, и затопила нижние этажи. Дика даже собирались «убрать», но им был нужен такой оторва. Замдиректора поседел, когда увидел, как Дик, делает себе массаж электрошокером, довольно постанывая, явно наслаждаясь моментом.
    Вальрус качался, как одурелый. В свои семь он был уже, как чемпион по бодибилдингу. Дик реально уже тогда загонял по самое не балуй. Ему не было равных. Джонас же был просто вынослив. Он не отличался силой Дика, но брал и пронимал всех своей выдержкой. Ведь даже Дик когда-то уставал. Роботы, да не роботы. Карла же овладела всеми восточными единоборствами и в тире стреляла в самое яблочко. Ей прописали танцы, и она стала стройнее и красивее мисс Вселенной. Она была очень упрямая и целеустремлённая. Также она панически впадала в острый психоз. Джонаса ломал невроз, тогда как Дику выписали жёлтую карту.
    Так прошло шесть лет. И прошло бы и ещё примерно столько же, если бы не один случай. Однажды сотрудники забыли проконтролировать Дика, и он вновь себя проявил. Сначала он повесил на дереве собаку, распнув её, как Иисуса Христа, а затем убил одного из чипперов. Больше Дика никто не видел…
    Камбоджиец сидел ни живой, ни мёртвый. Дик подошёл к нему.
    – Говори.
    – Я нищё не знать, моя не понимать…. – Замахал руками тот.
    – Выбирай: либо я тебя казню на электрическом стуле после твоей помощи, либо придут твои олухи, и будет тебе и карцер, и бойня, опыты. Сначала лишишься конечностей, потом вырвут печень. А затем засунут тебе её в рот. Хочешь? Надеюсь, что нет. Страшно? Мало страшно! Я – рать, а ты – дичь. А поскольку за мной тоже охотятся, то и я тоже – дичь. Мы все либо рать, либо дичь, в зависимости от жизненных обстоятельств. Я жду. Долго ждать я не буду.
    – Я всё сделать, я всё-всё сделать! – Чиппер затрясся от испуга, и начал пробивать все домены, ища пароль. Он снял Дику чип, тот прочтя всё, что ему было нужно, уничтожил единственного свидетеля. Но ему не удалось уйти безнаказанным – его повязали на месте, впаяли убийство своего же, сшили дело и отправили туда, где было очень больно. Дика заново перепрограммировали, но даже он об этом сразу не узнал. Скоро придёт и его время. Время властвовать. Его однажды будут панически бояться. Бояться, как и прежде д этого. Но не сейчас. Сейчас он в ловушке, из лабиринта в тупик и обратно. «Скоро, скоро – недолго осталось. И тогда вы мне ответите за всё. Запляшете тогда».
    Рыжий не знал, что за ним кто-то наблюдает. Пара красивых глаз, которые были печальны и грустны одновременно.
    Когда Дик, появился вновь, началась новая страница не только в его книге жизни. Тогда наступал переломный момент – дети превращались во взрослых. Прегрешная троица снова показала друг другу коготки…





2. НОЧЬ

    Подошёл выпускной. На сей раз учителя расщедрились – устроили самый натуральный той. Ребят ждала даже дискотека. Сотрудникам позднее хорошенько влетело за такое самоуправство, ибо они чуть не испортили всё, чему учили детей столько лет – никакого общения. Даже вне стен школы. Только холодный расчёт и выполнение заданий. Ничего лишнего, ничего личного.
    Ребятам же было по шестнадцать-восемнадцать лет, и они беззаботно праздновали этот знаменательный день, пили и танцевали, бесились и общались. Единственный раз – в первый и последний раз. Они обсуждали, кого из них куда назначили, хотя должны были всё это держать в строжайшем секрете.
    Гвоздём программы был номер Карлы – она всем показывала, как она умеет танцевать. И с шестом, и без, и заводное танго, и прекрасный медляк. На ней была ослепительно блестящая серебристая одежда, чёрные колготки и такого же цвета нарукавники. Джонас же решил не привлекать к себе должного внимания, и оделся куда скромнее. Зайдя на танцплощадку, он начал протискиваться сквозь толпы потных и пьяных тел, ища «своих».
    Его заметили.
    – Джонас, вали к нам! Сегодня наш день, брателло! Угощайся – тут всё течёт рекой.
    – Да нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
    – Как знаешь! Присаживайся – смотри, какой удобный диванчик. С узорчиками. Не каждый день наш «папик» разрешает такое, поди, а?
    Джонас прыснул от смеха, взяв коктейль, но тут его взгляд упал на Карлу.
    – Туф, и эта здесь. Чертовка! – Бросил он, и сжал стакан от злобы так, что тот разбился, а коктейль попал на чьё-то платье. Все притихли.
    – Всё нормально, продолжайте. – Успокоил он всех, взял салфетку и вытер кровь с ладони. Кровь никак не сворачивалась, тогда он закрыл ладонь салфеткой, вытащил из кармана баллончик «Axe» и вылил его на рану, стиснув зубы. Он постоял ещё немного со своими, храня молчание, лишь изредка прерываясь на реплики и делая подобие улыбки. Затем подошёл к сцене.
    – Весело? – Кинул он фразу Карле, которая продолжала извиваться, как змея.
    – Весело, весело! – Процедила та ему в ответ, мило улыбаясь.
    – А со мной слабо? Потанцуем?
    – Даже так? – Карла округлила глаза.
    – Даже так. – Джонас вне себя от гнева задвигал скулами.
    – Ну, пошли, коли не шутишь…
    – Я редко когда шучу, и ты это прекрасно знаешь. Сейчас не тот случай.
    – Понятно. – Карла спустилась на площадку, протянув Джонасу запястье. Тот грубо толкнул её. Та положила ему руки на плечи, он – ей на талию, и под звуки музыки все стали следить за танцем двух заклятых врагов, иногда хлопая в ладоши.
    – Скажи спасибо, что сегодня выпускной, иначе я бы тебе показала!
    – Начинай. Я жду.
    – Ты всегда такой?
    – С тобой – да.
    – Взаимно.
    – Не перспективная!
    – Урод!
    – Показушная!
    – Идиот и придурок.
    – Паршивая дрянь. Я ненавижу тебя.
    – Прекрасно. Вот и поговорили. Скотина.
    – Мышатина проклятая. Мышь. Крыса!
    – Стукач и кум!
    – Я хотя бы другим на пользу, а ты – мышь. Блохастая и вшивая.
    – Мне что, всю жизнь благодарить за ту подушку? Пошёл ты к чёрту! Я не просила. Тем более – тебя.
    – Дура тощая.
    – Сам такой! Свинья грязная. Дурак!
    – Вы привлекаете слишком много к себе внимания, мисс Своллоу. На мой шёпот вы кричите благим матом. Успокойтесь, на нас все смотрят.
    – Ха-ха-ха, испугался?
    – Не дождёшься, тварь.
    – Закрой свой рот, подонок…
    – Не наступай мне на ноги, заколебала! Это ты так на танцы ходила? Научись сначала правильным движениям!
    – Ой, тебя забыла спросить! На себя посмотри – я вздохнуть не могу, схватил и сжал.
    – Мне даже прикасаться к тебе противно, идиотка. Крыса вонючая.
    – Зачем танцуешь тогда?
    – Это я тебя так уничтожаю.
    – Малоэффективно, Джонас, поверь.
    – Ты договоришься сейчас! Сучка крашеная…
    – Ой, боюсь-боюсь! – Карла скривила гримасу.
    – А если я тебя сейчас поцелую? Что ты будешь делать тогда?
    – Тогда мне придётся тебя убить. Позову Его.
    – Кого? – Джонас побледнел.
    – Его. Ты понял. Не прикидывайся.
    Джонас резко отшатнулся от неё и сплюнул.
    – Зараза! Я так и знал, что ты за Дика Вальруса, падла! Да будь ты проклята! Предалка! Ты мой враг, но раз ты за него, то враг мой вдвойне. Я уничтожу тебя.
    – Да пошёл ты! – Карла со всей силы оттолкнула Джонаса, да так, что тот упал. Все замолчали. – Я ни за кого, тебе это ясно? Два разгильдяя. Один хуже другого.
    – Врёшь, сволочь! Собака. – Джонас впал в истерику и начал кулаками расшибать пол. Его попытались оттащить, но двое или трое тут же отлетели обратно. Карла вернулась на свою исходную позицию, а Джонас, бранясь, снова пришёл к своим. Вскоре он немного отдышался и забылся. Дискотека продолжалась, и музыка не переставала греметь.
    Но ровно через двадцать пять минут раздался взрыв. Страшный взрыв, ужасный. Джонас всё тщательно проверял до этого, и понял, что это не свои и даже не с параллельной специальности. Так жёстко подставить всех мог только один человек. Только Дик Вальрус мог появиться из ниоткуда и выкинуть такое. Это в его привычке. Гад, он и здесь успел начудить!
    Взрыв погубил несколько человек, и ещё несколько были ранены. Усиленная подготовка за столько лет в стенах этого здания быстро подняла раненых на ноги. Но среди девок всё же были паника и крики. Повсюду – туман, гарь, пепел. Танцпол горел. Джонас начал задыхаться от угарного газа, сильно кашляя. Он уже всех повыводил отсюда, кроме.… Где эта стерва?
    – Карлитос, мать твою, если я тебя сейчас найду, то ты – не жилец. Я так и знал, что это вы с Диком всё организовали. Поэтому ты так выпендривалась сегодня. Ну, держись, дай только до тебя добраться. – Орал Джонас, ища Карлу, но её нигде не было. Он вбежал по ступенькам в закрытую зону – странно, её не было и там. Внезапно Джонас обернулся – из коридора высунулась рыжая шевелюра с веснушками. Довольная, ехидная.
    – Стой, Дик, стой! На сей раз не уйдёшь. Я не боюсь тебя. Я найду тебя, где бы ты не был! Устрою тебе Варфоломеевскую ночь. Где ты, трус? Сегодня Я буду тебя бить! – Джонас погнался было за Вальрусом, но того и след простыл. С досады Джонас пнул порог и со всей дури ударил кулаком в стену. Стена всё стерпит, а вот кулак был сильно разбит, и истекал кровью. Джонас охнул, но многолетние рецепторы выживания помогли вытерпеть адскую боль.
    Эмби поднялся на второй этаж. Та же темень и пыль. Ничего не видно. Тут он обнаружил чей-то силуэт, прислонённый к стене. Джонас включил свет – надо же, пашет!
    – Карла? – Джонас чуть не прошёлся по ней.
    Девушка была вся в синяках и слезах, дрожа, как осиновый лист. Она молчала, тупо глядя перед собой. Джонас провёл рукой перед её глазами туда-сюда – ноль реакции. Она только сильнее задышала.
    Парень присел рядом.
    – Карла, ты что?! С тобой всё в порядке? Эй, так не пойдёт, ты мне живая нужна! Вставай, давай, ты одна осталась. Всех уже вывели из опасной зоны.
    – Ты иди. – Еле слышно выговорила Карла, так же тупо глядя перед собой. – Оставь меня. Мне плоховастенько.
    – Тут был Дик?
    – Да…
    – Что он хотел? Он тебе что-то сделал?
    – Ничего мне Дик не сделал…
    – Я же вижу. Дрались?
    – Хуже. Всё, иди…
    – Не, так не пойдёт. – Джонас попытался приподнять её, но обычно такая худощавая, Карла сейчас была тяжелее слона – ещё бы, он ведь сегодня обе руки повредил.
    – Оставь, прошу, оставь. Я немного посижу и спущусь к своим.
    – Не-а! – Джонас закривлялся.
    – Я тебе сейчас дам по шее…. – Из последних сил шепнула Карла, но слёзы закапали сильнее, и она чуть не упала в обморок.
    – Ну, вот и отлично. Это уже совсем другой разговор. По шее, говоришь, дашь? Так может, сначала дашь, а потом и по шее? – У Джонаса заметно поднялось настроение.
    Та ничего не ответила.
    До Джонаса, наконец, дошло, что девушке плохо, и он против её воли схватил её и отнёс в её комнату. Девушки внутрь его не пустили. Да он и не собирался.
    – Карла, давай, потихоньку. Всё, Джонас, дальше мы сами…
    – Минуту. – Карла сделала жест. – Оставьте меня с ним одну, я скоро.
    Её подруги пожали плечами, и зашли в комнату.
    – Кретин. – Карла толкнула Джонаса в грудь своим кулачком. – Это уже второй раз, когда ты спас мне жизнь. Ненавижу тебя.
    – Ну, и я как бы тоже. – Джонас улыбнулся.
    – Зачем ты это делаешь? А вдруг я действительно за того болвана?
    – Не умеешь ты врать и предавать. Только драться, кусаться и царапаться. Больше ты ни на что не способна. Ах да, задания выполнять.
    – Расколол с потрохами! Ну, и что дальше?
    – А ничего! – Психанул вдруг Джонас. – Просто сегодня мы видимся последний раз.
    – И что?
    – И ничего! Поцелуй. Теперь можно?
    – Можно.
    Джонас поцеловал её.
    – И? – Прошептала она.
    – Скучать я буду по тебе, скандалистка, вот что! И люблю, и ненавижу…
    – Что-о? Я не ослышалась?
    – Проклятье! – Джонас опустил глаза в пол.
    – А я думала, мы роботы, Джонас. Думала, нас учили жить вне чувств и эмоций. Только исполнять поручения, грязную работу и убивать…
    – Выходит, плохо учили.
    – Дурень ты, каких поискать надо. Последняя ночь.
    – Что – последняя ночь?
    – Ты ещё и тормоз, однако! Джонас, а тебя не перехваливали, когда говорили, что ты хорошо учился? Ох, не я твой препод! Хотела сказать, эта ночь – наша. Твоя и моя. Ты мне тоже нравишься, сукин ты сын.
    – Просто они за нас всё решили, Карла. Не быть нам вместе. Нас воспитали, как врагов…
    – Жажда власти. Доминанта. Конкуренция. Алгоритм выживания. Один в поле воин. Джонас, я тоже это всё учила. Только кто узнает про сегодня?
    – Никто.
    – Ты же стукач!
    – Не по твоей душеньке.
    – Тогда жду тебя. В полночь, на том павильоне возле моста. И без глупостей мне, слышишь?
    – Хорошо, детка. Крошка. Красотка. Сегодня ночью я весь в вашем распоряжении…





3. ПРИСТУП

    Прошло ещё несколько лет. Джонас и Карла работали в одной и той же организации, иногда пересекаясь друг с другом. Но, повторюсь, правила были жёсткие. Оба делали вид, что незнакомы, и знакомиться вряд ли собирались. Карла занималась перевозкой различной контрабанды по всем точкам мира. Ей сделали новые документы и купили бронированный чёрный джип. Джонас же был типа клерком, а на самом деле был главой нейтральной, альтернативной группировки, которая либо внедрялась в криминальные банды, наводя порядок, либо делала это громче, когда между собой не ладили главари нескольких банд, и приходилось их разнимать. Джонас и Карла работали на одного и того же человека, но всё было устроено так, что они являлись врагами. Если один убьёт другого – прикольно. И это несмотря на то, что мастер как бы ценил обоих, всячески охраняя и платя огромные деньги.
    Всё вроде шло тихо и мирно. До одного дня.
    Джонас возвращался с очередного задания. Ему на пути попалась Карла, но им нельзя было говорить. Даже просто поздороваться. Однако Карла выглядела напуганной и явно что-то хотела сказать Джонасу. Она нарочно прошла ближе, специально уронила папку, а поднимая, еле слышно сказала ему в ухо что-то вроде «осторожно, Дик здесь».
    Джонас посерел от страха, но быстро совладал с собой, и они разошлись по разным кабинетам. Джонас немного поработал, а потом ему приспичило в уборную. Зайдя в туалет, он увидел там Дика – тот что-то делал со своей рукой.
    – Я пока занят, приятель. Можешь меня даже прикончить – сейчас мне некогда с тобой возиться.
    Джонас попал на очередной заскок Дика – у того снова был приступ депрессии. Это были те редкие минуты, когда два врага могли поговорить более мягко.
    – Дик, ты с ума сошёл? Ты что делаешь? – Джонас подбежал к Вальрусу.
    Тот, стоя над раковиной, раскраивал себе руку.
    – Ты спятил, что ли?
    – Я найду и сниму этот чёртов микрочип, приятель. Я не могу больше. Мне тяжело. Я больше не хочу делать зло. А ещё я хочу до конца узнать своё прошлое – это ведь не запрещено? Помоги мне. Я хочу быть другим…
    Вся раковина была в крови. Рука была распорота по всей длине – а Дику хоть бы хны.
    – Дик, не сходи с ума! Это не выход. И везде камеры. Не гони в Сибирь…
    – А что ты предлагаешь? Всю жизнь, до конца своих дней слизывать дерьмо с задницы хозяина, убивая всех ни за что? Думаешь, я от этого в восторге, Джонас?!
    – Да, но…
    Минутное отчаяние резко сменилось обычным состоянием – приступ кончился.
    – Джонас? Приветствую. Ну, что ж, если гора не идёт к Мухаммеду, то он идёт к ней, верно? Вешайся! Сейчас я буду тебя кончать…
    Это уже был совсем другой человек. Как будто и не было припадка.     Джонас наскоро вымыл руки и пулей умчался к себе в офис.
    Контору пронесло – Дик так же внезапно исчез, как и появился. Все вздохнули с облегчением. Карла перестала трястись, а Джонас вытер пот со лба.
    Далее было совещание, на котором присутствовали хозяин, его замы, чужие люди, Карла и Джонас. Они сидели напротив друг друга и незаметно ловили обоюдный взгляд. Далее собрание переместилось в кафе, где и продолжилось обсуждение грядущих планов. Пока хозяин решал проблемы, а его клиенты задавали слишком много вопросов, наша парочка пила кофе с кексами.
    – Это невыносимо. Мне надоело. – Шепнула Карла, спрятав лицо за газету.
    – Вот-вот. – Одобрительно кивнул Джонас, делая вид, что сморкается и вытирает лицо салфеткой.
    Дик не остался в долгу за то, что Джонас стал свидетелем его приступа, и отомстил всей конторе – он прилетел на вертолёте и обстрелял всё вокруг. Все стёкла испортил. Благо, никто не пострадал. Джонас погрозил в небо кулаком, но Дик только рассмеялся, поправил наушники, выключил рацию и скрылся…





4. КОРПОРАТИВ

    Работа в конторе была скучной и неинтересной. Джонас как Бога ждал, когда его пошлют на очередное задание. Но в последнее время шеф что-то не на шутку расслабился – то кофе пьёт с замами своими, то на теннисный корт прётся, то вообще сколько раз Джонас нечаянно попадал к нему в офис, а босс «зажигает» там вовсю с секретаршей и приглашёнными путанами. Джонас сразу же уходил, удивляясь, какого чёрта его тогда хозяин вызывал и что вообще с ним происходит. Всякое бывает, но Джонас пришёл сюда, прежде всего, работать, а всё остальное – потом.
    Джонас чуть не уснул в кресле, дописывая отчёт. Потом встал и пошёл к двери. Не успел он выйти, как его чуть не сшиб курьер.
    – Осторожно, чёрт подери, куда ломишься? Слепой, что ли? Так я и глухонемого добавлю! Это тебе не спортивная площадка! Как будто мяч в ворота, несётся сломя голову! – Отчитал Джонас курьера по полной. Тот втянул голову в плечи.
    – Мистер, не дуйся. Возьми, это тебе. – И курьер протянул ему какую-то открытку.
    – Что это? – Подозрительно скосил на него глаза Джонас.
    – Пригласительный. Корпоративная вечеринка у вас сегодня намечается.
    – Сегодня?!
    – Угу, вечером.
    – Сегодня вечером никак не могу, так и передай отправителям.
    – А ты прочти, кто отправитель…
    Джонас перевернул бумажку. Чёрт, подпись шефа! Совсем сдурел под старость лет! Ну, какая ещё может быть корпоративка? Он в своём уме вообще? Это всё-таки не проходной двор, тут работают агенты секретных спецслужб под видом нормальных служащих, а босс всё превратил в обычную забегаловку. Пень чёртов…
    – Ладно, можешь идти.
    – Мне что сказать?
    – Шагай, давай! «Что сказать»…. Я сам скажу, когда надо будет. Когда придёт подходящее время…
    Джонас задумался, постоял ещё немного в коридоре и вернулся в офис.
    «Вот же твою нехать», расстроился и озадачился Джонас. «Как придумает что-нибудь – хоть стой, хоть падай».
    Туда он всё же пошёл – голову оторвут! Шефа он вряд ли боялся, но, по крайней мере, уважение терялось точно. С каждой такой выходкой. Всё, чему учили Джонаса, теперь делается наоборот. Печалька…
    Вечеринка – как вечеринка. Ничего особенного. И музыка 20-х – 50-х годов прошлого столетия. Полный отстой. Джонас пил коктейль и отчаянно зевал. Тут он, наконец, заметил то, что ему было нужно – Карла сидела за соседним столиком.
    – Не помешаю? – Присел он.
    – Тише…. – Зашипела та. – Не выдавай нас.
    – Да я и так по жизни тише воды, ниже травы. Сколько можно? Хочу громко!
    – Что, коктейль перепил? Или подсыпали чего?
    – Не кипятись. К тому же мы – типлтонцы; на нас спирт не действует. Я – стекло.
    – Вот-вот. И сейчас это стекло в два счёта разобьёт, если оно не заткнётся. Треснет, и полетят осколки по всем закоулкам.
    – Ты, я вижу, не в настроении?
    – Ну, о чём ты, Джонас? Сидеть без дела! Зря время теряю. Лучше бы разработала очередную миссию.
    – Например?..
    – «Как без забот и хлопот вывести контрабанду из Марокко», называется. Дорогой, дорогой товар. – Девушка загадочно зажмурилась и замечталась.
    Джонас, видя, что Карла зевает, просунул ей в ротик мизинец. Та отпрянула и схватила вилку.
    – Ты совсем? Ещё раз, в тебя полетит вилка. Отгрызу, и не спрошу.
    – Ой-ой-ой!
    – Не забывай, что мы официально враги.
    – А неофициально?..
    – Джонас, всё…
    – Ладно. А можно мне поподробнее узнать о твоей миссии?
    – Ага. С три короба! О своей не забудь.
    – Не могу.
    – Ну, вот видишь! А хочешь, чтобы я рассказала! Не бывать этому, не бывать, пока…
    – Пока не будет доверия?
    – Молодец.
    – Тебе не кажется, что наш хозяин немного того?
    – Загоняет?
    – Типа.
    – Есть такое. Только что мы можем сделать? Мы – пешки, и едим с его стола.
    – Приходит день, когда слуга, до этого евший объедки со стола своего хозяина, начинает поедать его самого.
    – Ого, ну это не в нашем случае, Джонас. Или ты каннибализмом увлёкся?
    – Я увлёкся смыслом жизни. – Посерьёзнел вдруг тот. – Я же не в прямом смысле! Ты вроде из понятливых.
    – Просто хотела разрядить обстановку. Ну, хоть немного. Совсем скучно здесь.
    – Пошли танцевать!
    – Джонас, я тебя умоляю…
    – Просто тогда, когда это было последний раз, то вышло не совсем удачно.
    – Не напоминай мне, пожалуйста, о том дне. Прошу тебя.
    – Пошли!!!
    – Не здесь и не сейчас…. Чего тупишь? На нас все смотрят!
    – Вот именно, а ты тупишь и не хочешь что-то. Не идёшь.
    – Сказала же – не хочу. К тому же...
    – Я понял тебя. Я знаю. Хозяину нужно показывать наш игнор. Чтобы все думали, что мы либо посторонние, либо вообще враги. А кто узнает? Посторонние люди вдруг знакомятся, встречаются и танцуют вместе. Давай покажем класс! Пусть все завидуют! Пусть все умрут от зависти! Только мы умеем быть супер.
    Карла озабоченно потёрла носик. Коленки её дрожали. Потом она уставилась на Джонаса.
    – Так уж и быть. Приглашай!
    Джонас встал из-за стола и выдвинул ей стул. Затем аккуратно схватил галантно поданную ему руку, и девушка поднялась. На ней сегодня было тёмно-синее вечернее платье. Пахло цветами и морской свежестью. Танец начался.
    – Ты прекрасна…. Бесподобное совершенство…. Я тебя сейчас съем…. От тебя такой аромат, что у меня кружится голова.
    – Значит, больше не буду духариться, раз тебя это так возбуждает!
    – Да всё в порядке, не надо! Наоборот!
    – Я же не весь флакон вылила, оставь мои волосы в покое! Чёрт, и тут камеры. Джонас, я тебя прибью…
    – А давай, я сегодня буду твоим медведем?..
    – Кем?! Да пошёл бы ты к чёрту, извращенец!
    – Карлитос, я думаю, вряд ли ты рассталась с тем плюшевым медвежонком, другом детства. Ты ложешь его под подушку, а проснувшись от плохого сна или страха, прижимаешь к себе…
    – Ты что, подглядывал за мной в той школе по ночам? Ты – Дик Вальрус, тупоголовый недоумок. А мишку своего я тебе не отдам! Я его храню, как зеницу ока! В память о детстве. Пусть даже о таком детстве. Когда не знаешь, кто твои мама и папа, и что тебя ждёт дальше.
    – А ты и не вспоминай то, плохое. Опусти и проглоти. Спрячь в чулане. Оторви и выброси.
    – Я бы тебя опустила, будь моя воля!
    – Ты мне нравишься…
    – Да конечно, так я и поверила. Не забывай – нам суждено умереть роботами. Когда мы будем слишком стары, чтобы выполнять свои миссии, нас «закажут». А ты тут планы сверхъестественные строишь…
    – Когда я был мал, все пугали меня концом света 2012 года. Но спустя год меня привели в ту школу. И вот он, реальный мир, ты. И на дворе – 2030 год. Или я малость ошибся?
    – Всё верно. Ничего не забыл?
    – Не издевайся. Нет. Пить будешь?
    – Спасибо, с меня за этот вечер хватит.
    – Да, но ты ничего не ела. Кроме несчастного салата, и двух стаканов сока – сливового и морковного.
    – Всё-то ты замечаешь, подлец!
    – Это работа у нас с тобой такая – всех и всё замечать, оставаясь незамеченными.
    – Ты как всегда, прав. Да только давай уже присядем?
    – Не отпущу.
    – Мой ласковый и нежный зверь, я устала. Целый день на ногах! Пожалей меня хоть немного!
    Вместо этого Джонас продолжил с ней танцевать. Его руки предательски сползали с её талии всё ниже и ниже, а запах её духов соединился с дыханием Джонаса – так близко, что…. Джонас не выдержал и впился губами в шею Карлы.
    – Ай, ну всё…
    – Ты очаровательна. С ног меня сшибла.
    – Странно…
    – Почему – странно?
    – С ног-то я, может быть, и сшибла, да вот только ты что-то по-прежнему сейчас на них стоишь.
    – Я иносказательно.
    – А-а-а…
    – Я скучаю.
    – Да ну? Прикольно.
    – Тебе всё шутки, а мне – страдать.
    – Кто бы говорил.
    Тут Джонас резко прекратил танец, и потянул за собой Карлу.
    – Постой, ты, куда это меня ведёшь?..
    – Тише…
    Джонас завёл её чёрт знает, куда.
    – Это – архив.
    Карла и сама это поняла, когда огляделась – повсюду папки с документами. Везде. С потолка до пола. Не развернуться.
    – Ну, и что дальше? – Насмешливо, но всё же немного напугано спросила совсем сбитая с толку Карла.
    – А дальше – вот что!
    Джонас притянул её к себе, да та особо и не сопротивлялась. Поцелуи были страстными, движения – быстрыми.… Кончилось всё тем, что архиву пришёл конец, а пара спешно и торопливо одевалась.
    – Сумасшедший! Нам – off!
    – Да, кстати. Вот именно – НАМ.
    – Давай без этого, Джонас. Всё равно ничего не выйдет. Не получится. Ты – там, я – здесь. Это немыслимо.
    – У тебя есть получше предложения? – Окинул её взглядом тот.
    – Нет, но.… Да мне вообще всё равно, если честно!
    – Серьёзно?
    – Да.… Нет.
    – Продолжим? Начнём сначала? Или там, где остановились? Что скажешь?
    – На камеры смотришь? Миссис Лоуренс прётся сюда. Сейчас развоняется, что тут всё испорчено.
    – Не ной, это пара пустяков.
    – Это тебе так кажется!
    – Поправь полочки, и всё. Создай товарный вид. Всё? Ну, вот теперь можно и уходить…
    На улице Карла присела на изгородь. Джонас уставился на её ножки. Потом огляделся кругом, и тоже присел. Карла выглядела обиженной.
    – Эй, ты чего? – Джонас приобнял её и поймал взгляд. Та отвернулась.
    – Джонас, это вам, мужикам, проще! Нам – нет. Я больше так не могу. Или расписывайся со мной, или.… Да иди ты! – Девушка зарыдала. – Господи, у меня больше нет сил. Я даже не знаю своих родителей! Проклятье! Ну, ничего – не зря же я суперагент! Я это выясню, чего бы мне это не стоило. Пусть даже ценой своей жизни. Да пропади они все пропадом. Все те, кто искалечил мне жизнь и загубил их таким же, как и я сама. Мне себя жаль, но чужим себя жалеть я не позволю! Пытаюсь быть железным монстром, но не всегда получается, Джонас, пойми. Меня слушаются и боятся многие. Даже люди вдвое-втрое старше меня самой. И когда я с оружием, и когда безоружна. Но мне это не надо. Тот ад, то испорченное детство я врагу не пожелаю. Теперь я не хозяйка своей судьбы. Я выполняю приказы всяких олухов вроде нашего. Он уже одной ногой в могиле, если честно, а всё о том же. Стрелялки да леталки. Дитё малое. И мне ещё говорят, что я жизни не знаю. Да я за свои восемнадцать как будто три мировых войны прошла! Ужасно. И никто меня, бедную, не пожалеет и не утешит, ибо мне нельзя входить в контакт с людьми. Для них я – Шарлотта Ди, восемнадцать лет назад умершая от голода на помойке, когда ей было три месяца. Однажды я, наверное, тоже попробую снять с себя тот дурацкий микрочип…
    Джонас сильно сжал её руку.
    – Я. Я помогу тебе. Пусть это немного не в моей компетенции, но я помогу тебе и самому себе тоже. Я разыщу все данные о наших предках, не волнуйся. Я обещаю тебе. Видишь, я уже без плоских шуток. Ласки не убегут, а ты не кукла. Ты мне нужна.
    – Ты тоже. Нужен…. – Карла вытирала слёзы. Тушь потекла по щекам.
    – Не плачь – я же рядом. Если кто увидит – нам не жить. Расписаться, говоришь? Да без проблем? Давай только всё утрясётся немного. Разыщем Дика и отправим хозяина к праотцам. А потом сотрём с себя всю ту грязь. Окей?
    – Окей.
    – Всё, всё. Смотри, у забора уже Адриатическое море!
    Карла засмеялась.
    – Где? Смешной.
    Джонас лизнул её в носик и слегка сомкнул челюсти на её ушке. Та начала уворачиваться.
    – Опять за своё…
    – Карла, только откуда ты знаешь, как тебя на самом деле зовут?
    Та притихла.
    – Карла! – Джонас встряхнул её. – Не молчи.
    – Мне больно. Ты делаешь мне больно.
    – Тогда скажи. Никто не знает, а ты знаешь. Как это может быть?
    – Ты только успокойся немного, ладно?
    – Да я и так спокоен, солнце. – Джонас многозначительно махнул рукой.
    – Помнишь, Дик, убил чиппера?
    – Ну. Грех не помнить. И, что дальше?
    – Я стояла за его спиной, Джонас. Я была свидетелем этого зверского убийства. Тот камбоджиец до сих пор мне снится. Приходит, как один из моих стандартных ночных кошмаров.
    – Ты, значит, тоже?.. Снова между нами этот ублюдок. Снова Дик, Карла. Что тогда, что сейчас.
    – Да ты меня даже не слушаешь. Ты меня неправильно понял! Я не причастна. Лаборатория застеклена, помнишь? Я стояла там. Я была в полуметре от спины Дика. Я всё видела, всё слышала. Дик допытывал его. Он пытал его, Джонас! Перед смертью тот произнёс, как зовут всех нас троих.
    – Что? Нас троих? А зачем Дику знать и наши с тобой имена?
    – Джонас, честное слово, я, правда, не знаю!
    – Лжёшь…. – Он свирепо смотрел на девушку.
    – Они рылись в компьютере. Всю базу данных вскрыли. Все карточки были разбросаны на полу. Дик снял ремень и начал его душить. Тогда чиппер вставил микрочип, как USB-устройство, флэш-карта…. Дик же…
    – Стоп.… Помнишь, на днях Дик, приходил в контору?
    – Когда он обстрелял столовую из своего вертолёта?
    – Да. Промахнулся парень маленько. Он же левша. Забыл, видать, с какой стороны верховный президиум. Вот и досталось не тому крылу здания. Дик, вероятно, когда узнал всё, все свои рыжие патлы себе пообрывал, это точно.
    – Но ты же не нарочно о конторе намекнул?
    – Да. В тот день я с ним столкнулся.
    – С Диком? А ты мне не говорил.… Опять тайны?!
    – Постой, подожди. Я ещё не закончил, я только начал. Дик в туалете над раковиной пытался снять с себя микрочип. У него тогда ещё и приступ был.
    – Это когда он типа «хороший»?
    – Ну, что-то в этом роде.
    – И? Снял?
    – Кровищи – целый пол. Он никак, по ходу, не мог его найти. На ощупь – тоже не нащупал. Я не знаю, что там дальше было, Карла – он снова обычным стал, и я поскорее удрал оттуда.
    – Джонас, но тогда я вообще ничего не понимаю.
    – А что такое?
    – Тогда, восемь лет назад, микрочип ему помогли снять. В день убийства или накануне. И с рукой было всё в порядке. Только она была какого-то неестественного цвета.
    – Всё-то ты замечаешь!
    – Это моя работа. Я на это живу и существую.
    – Так.
    – И значит, всё вырисовывается.
    – Ты же говоришь, это – тупик.
    – Это лабиринт, не спорю. Но тупик – вряд ли. В любом случае это ещё не конец истории.
    – И что дальше?
    – Камбоджиец-таки где-то надыбал информацию, или Дик сам её нашёл. Как бы там не было, но он подсоединил чиппера к какой-то электромагнитной хрени, и там, на принтер сначала вышла какая-то зашифрованная кодировка, а потом чиппера поразил мощнейший разряд, и тот откинулся. Перед этим он успел расшифровать все данные, вернее, почти все – Дик, расслышал лишь имена, и я, соответственно, тоже. Я – Шарлотта Ди, а он – Ричард Уоллес.
    – А я? Карла, а как же я?..
    Та умолкла.
    – Карла!
    – Не дави на меня! Я не запомнила, клянусь. Длинное слово.
    – Какое???
    – Не мучь, прошу…
    – К чёрту всё, к чёрту! – Джонас от злости чуть не выломал весь забор.
    Карла взял его руку, и положила к себе на колени.
    – Не уходи. Пока мы вместе – нам ничего не страшно. Твои ведь слова? Или ты как все – обещаешь, но не делаешь? Если Бог с нами, то кто против нас?
    – Ладно. Это я тоже выясню. Это лишь вопрос времени. Выходит, ты предполагаешь?..
    – Что именно? Ты о чём?
    – Что Дику вшили новый чип, вот что! Эта мысль теперь не даёт мне покоя. Нафига ему сдирать его, если ему это сделали восемь лет назад?
    – Я не совсем уверена, что это так. Вдруг мои глаза меня тогда обманули…
    – Ага, как же…
    – Джонас, а что, если его перекодировали?
    – То есть, как это?
    – Обыкновенно. Легко и просто. Ты же видишь, какой он. Всякое могло быть и/или произойти.
    – Ну да, вообще-то.
    – Что будем делать?
    – Это я у тебя хотел спросить.
    – Выбор за тобой.
    – Не будем предугадывать. Как будет – так будет. Всё, что не делается – всё к лучшему. Одно могу с уверенностью заявить, и это точно: нам нужен Дик. То, от чего мы с тобой столько лет пытались избавиться, станет ключом к тайне.
    – Ты думаешь?.. Думаешь, он знает секретный код? Вычислил всё обо всех? Это невозможно, Джонас. Он был бы уже сейчас мёртв.
    – А вдруг это его клон? Мессия с его мозгом и нервными окончаниями? А того Дика убрали сразу. Что, если всё так, как говорю я?
    – Бред. Да быть того не может!
    – Всё может быть. Чего только не случается в нашей жизни! Случай – вот новая религия. Ты веришь в случайность?
    – Я хотела бы верить в Бога, но, увы, что-то не получается.
    – Как мы найдём Дика?
    – Рано или поздно он сам придёт. За нами. Скоро появится, это как пить дать. По-любому. Интересно, что ему от нас надо? Почему он про нас узнавал?
    – Не знаю, Джонас.
    – А надо знать! Вдруг он и нашим, и вашим. Вдруг шеф поставил его следить за нами и прибить при случае.
    – Тогда бы он уже давно это сделал. Вспомни хотя бы на меня его нападения и покушения. Если бы не ты…
    – Просто всегда кто-то мешал. Но такая мысль у него была всегда. Кто-то намеренно играет с нами в кошки-мышки, и это, дорогая моя, мне совсем не нравится!
    – Что я могу сделать?
    – Ждать. Для начала. Там будет видно. Разберёмся.
    – Ну-ну…. – Вздохнула Карла, соглашаясь с ним.
    – Он сам нас найдёт. Мы не можем друг без друга. Это замкнутый круг. Он нужен нам, чтобы узнать прошлое. Мы нужны ему, и скоро, даст Бог, выяснится, зачем. Мы нуждаемся друг в друге. И пока будет такая неопределённость – сон будет отсутствовать. Можно, конечно, философствовать и дальше, но вот, детка, у Джонаса слипаются глаза, а ему завтра – чёрт, уже сегодня на работу. Крошка, пора расходиться по домам. Мы даже не знаем, кто, где из нас обитает. И никогда, наверное, не узнаем. И никто не узнает…
    – Дик…
    – Да, этот знает всё. На всякий положу под подушку пистолет. И тебе советую. Медвежонок не спасёт, поверь.
    – Не учи отца делать детей. И ты вообще-то обещал быть моим вечным медвежонком. Скоро, скоро всё прояснится. Я очень надеюсь на это.
    – Дай-то Бог, милашка. Куда ж ты от меня денешься…
    – А надоело, знаешь, всю жизнь играть в РАТЬ и ДИЧЬ. Надоело охотиться неизвестно за кем. Пора кончать с этим. И ты мне с этим поможешь! Ты обещал.
    – Я сдержу данное тебе слово.
    – Покоя хочу, тишины. Любовь, брак, семью и детей.
    – Со мной?
    – Стоять у плиты, ждать суженого. Потом смотреть по телевидению сериал, откинувшись на подушках мягкого, тёплого и пушистого дивана. И больше мне ничего не нужно. Неужели я всю жизнь буду заниматься нелегальным произволом? Мало того, что моя судьба загублена, так я ещё и орудие в руках босса, которым он губит миллионы иных жизней. Сколько можно мне терпеть всё это? Ответь.
    – Карла, ты – самое дорогое, что у меня есть. Мне тоже надоело играть в вещи. Пора быть людьми, а не роботами и существами. Найдём того урода, и покончим с этим. Раз, и навсегда. Начнём новый этап в своей жизни.
    Пара ещё немного постояла, потом каждый пошёл своей дорогой, не оглядываясь.




 
5. ПЕРЕСТРЕЛКА

    Джонас редко когда оглядывался назад. И всегда доводил задания до конца. За это и многое другое его и ценили. Только толку от этого было мало – Джонасу надоело. Тоже вдруг захотелось расслабиться, и хорошо расслабиться – он ведь почти всегда был в напряжении. За хладнокровием и чертовски чёткой исполнительностью таилось живое сердце, которое билось, билось, билось…
    То, что случилось позже, огорошило Джонаса.
    Как всегда, после небольшого сбора-созыва, он поднимался к себе в офис. И кого же он там увидел? Карлу! И ещё кого-то. Мало того, они вдвоём усердно смотрели в дисплей ноутбука. Мужчину Джонас никак не мог рассмотреть – Карла сидела так, что того не было видно. Разговор был примерно следующего характера.
    – Нет, давай эту!
    – Та лучше.
    – Не знаю, немного не то.
    – Ну, ничего тебе не нравится! А эта?
    – Нет…
    – Ты зануда!
    Джонас уже хотел было ажиотажно войти, спросив, у кого это что там не встаёт в его собственном офисе, но следующая фраза его немного успокоила. Расставила, так сказать, все точки над «ё».
    – Ладно, не жмурься, просмотри лучше турецкую мебель. Они умеют, они понимают в этом толк. По текстилю Турция уже обошла Италию.
    – Карлитос, я что-то не понял…. Дик?! – Спросил, входя, Джонас.
    Дик сидел с самым невозмутимым видом. При виде Джонаса он даже не шелохнулся. Наоборот, увидев, кто зашёл, он снова ушёл в дизайн.
    – Дик, вот, возьми, это три тебе новых рубашки. Смотри – жёлтая, белая и бежевая. Ты же любишь жёлтый цвет! Не стесняйся, переодевайся, а то эта вся грязная какая-то уже.
    Дик взял в рот пончик, запил минералкой, подозрительно и неодобрительно поглядел по сторонам, и пересел в другое кресло. Кресло для посетителей. Чёрное и кожаное. Рубашки он кинул на спинку. Затем закинул ногу на ногу, неуклюже сморщился и уставился на свой сотовый телефон. Так и сидел, не меняя позы. Карла начала собирать какое-то барахло. В сумочку упали фен и всё, что связано с косметикой, а также кошелёк.
    – Я не мешаю? – Спросил Джонас. Как сквозь землю провалиться, ему было не по себе. Карла не обращала на него внимания. Дик – и подавно.
    – Я не мешаю? – Повторил Джонас. – Весело тут у вас. А могу я узнать, что вы тут забыли? Или это уже не мой кабинет, и мне нужно срочно его покинуть? Освободить? Так я мигом…
    – Джонас, ерундой не страдай, а! – Ответила та, не поворачиваясь.
    Дик неожиданно встал, устало кивнул Карле, выдавил из себя улыбку и вышел.
    Джонас осмелел.
    – Ах, вот значит, как? Прикольно. Нет, я, конечно, всё понимаю, но всему есть предел. Долго мне терпеть твои выкидоны? Это что ещё такое? С ним, значит? А говорила…
    – Говорила…
    – В таком случае я ухожу. Теперь моей пассией будет Anna Seibel.
    – Кто-о? Анна Си? Эта высокомерная эгоистка?! Поздравляю…
    – Зато – не предалка, как ты. Что может быть хуже предательства, мм?
    Видно, ему всё же удалось задеть мисс Своллоу.
    – Больней уже не сделаешь…. Мы же роботы – не забывай об этом!
    – Да ну? Роботы не стонут во время makin’ love. Во время этого…
    – Не ходи к ней. Как бы банально это не звучало с моих уст.
    – А что так? Боишься остаться совсем одна? Вряд ли ты нужна Дику больше, чем мне. А остальным ты – всего лишь рабыня. Исполнительница всех их несметных желаний. Джинн женского рода в плоти. Нужна, пока молода. А потом – как собаку, пнут под забор. Забыла уже всё, да? Быстро. Ну, что ж, раз такое дело, мне с тобой не по пути…
    – Стоять! – Карла закрыла собой выход. – Никуда ты не пойдёшь, пока мы как следует, не поговорим.
    – Уже поговорили. Вдоволь. Благодарствуйте.
    – Джонас!
    – Сказал же, уйди с дороги! – Тот с силой отшвырнул её к стене. Карла упала и больно ударилась о стену. Джонас пнул дверь, вылетел, как ворон, но потом вернулся, грозя кулаком. – И не смей, слышишь, не смей больше приближаться даже к моему кабинету! Убью на хрен, и пусть тогда меня вешают псы моего мастера…
    Карла склонилась на пол, подбирая осколки зеркала, раня руки и плача. Когда Джонас ушёл, она прошептала следующее:
    – Ох, и дурак, ревнивый дурак…. Ты же сам говорил, что нам нужен Дик. Я не стала сидеть без дела, и начала действовать. Начала «дрессировать». И у меня почти получилось, если бы ты сам всё не испортил. У Дика, нарушена психика, и мне удалось продлить его приступы в примерно три с половиной раза. Я почти выпытала, почти…. Больше у меня нет сил…. Ты даже не удивился, что он был «шёлковый». Это целиком и полностью моя заслуга! Мы же поклялись помогать друг другу во всём – но нет, ты периодически тупишь, и тупишь жёстко…. Твоя задача на сегодня была проста и ясна – ты просто должен был мне подыграть. А ты принял всё на свой счёт. Я же специально всё это подстроила, тем более на твоём законном рабочем месте. Чтобы показать, что мы желаем Дику добра. Школа сделала его таким, я уверена. Все эти уколы. Пусть не будет никаких третьих лиц. Только он способен вытащить нас из этого дерьма, как ты ещё до сих пор этого не понял… Ему тоже нужна помощь. Мы узнаем о себе и сотрём всю грязь, все данные, всю информацию; запустим механизм восстановления. Дику тоже перезагрузка нужна, и не один раз. Самовосстановлению он уже не подлежит. Он – универсальный солдат, а должен, как и мы, стать обычным человеком. Реально существующим. С паспортом. С документами, удостоверяющими его личность, как таковую. Что он действительно существует. А ты, а ты, а ты…. Бог тебе судья, и прощай навсегда. Теперь я не знаю, как заманить Дика – ты его спугнул. Делай отныне всё сам, без моего совета и контроля. Может, у тебя это получится лучше. А я больше в этом не участвую, ты понял? Довольно! Пусть будет, как будет…. Я снова буду весёлой и жестокой стервой. Этого ты хотел? Я буду беспечной. Буду грешить, и лезть во все тяжкие. Я везучая, Джонас – у меня, как у кошки, девять жизней. Пуля в меня не летит, кинжал промахивается, яд оказывается просроченным, а верёвки на моей шее рвутся. Сколько раз я умирала, но снова шла в бой.
    «Снова я добытчица, перевозчица, посредник и делец – ждите, скоро придёт и ваш конец. Мой путь тяжёл и зол – обидеть меня, значит, сесть на кол. Я буду вновь являться в страшных снах – моя нога пронзает чей-то пах. Я – колючий ёжик, я больше не красотка; прошли те времена, когда была я, как трещотка. Искусаю и царапну – я кусачка и царапка; в вас летит очередная тапка. Укушу я больно всех, истерзаю, замочу; долой их всех, и без утех, сползаю я во тьму. О ты, что волком смотришь на меня – дивись, ведь я серьёзно; неизгладимая печать, без прикрас и без курьёзов. Заводная пташка я, летаю я в ночи; и на метле, и там, в седле – молчи, молчи, молчи. Не тронь меня: я дурно пахну – несвежая трава; осёл, и тот забыл, какая я Хавва. Дик – козёл, но он – умён, учти и жди, жди, жди; его найду, и всем – хана, жужжит, жужжит москит. Дивен взор и ясен взгляд – постой, постой, постой; ладно, всё, иди ты в хлам, отстой, отстой, отстой…».
    Джонас вне себя от ярости нёсся по ступенькам, сшибая других клерков.  Когда он очутился в фойе, там его уже поджидал Дик.
    – А, и ты здесь? Все в сборе, пресвятая троица. – Выпалил Джонас.
    – А ты что, приятель, руку обмочил, что ли? Чего это ты не здороваешься со мной? Где твоё стандартное шаблонное приветствие, а, гнида и поганка?!
    – Пошёл бы ты лесом…
    – Ты что, не вкатал, что ли, мои реплики? Так я могу и по-другому объяснить! Хмырь болотный.
    – Начинай! Я готов! – Лил соль на рану и без того взбешенный Джонас.  Ему было уже нечего терять, а в запале и под горячую руку даже сам дьявол Дик был ему не страшен.
    – Готовься, бледный! – Выкрикнул Дик, щёлкая затвором пистолета.
    Дик тоже мгновенно вставил магазин с патронами. Послышались выстрелы. Стрельба затихла только через минуты три.
    – Стой!!! – Догонял Дик, перезаряжая пушку. Джонас бросился наутёк.
    Всё стихло.
    – Ну, где ты, стервец, мать твою…
    – Не выйду. И давай без «мать твою» – у тебя её тоже нет. – Джонас прислонился к краю стены. Дик зашёл с другой стороны, и они сцепились, начав драться. Потом оба кубарем скатились с винтовой лестницы, отчаянно визжа на весь коридор конторы, и выдёргивая друг другу остатки волос.
    Возня прекратилась. Парни немного отдышались, немного отплёвываясь, харкая кровью. Глаза их пронзали друг друга, как лазеры. Потом Джонас выхватил оружие и побежал, но перелетел и расшибся – Дик из последних сил подставил тому подножку. Так продолжалось ещё полчаса. Затем ребята снова начали играть в «охотников» и «привидений» – кто-то искал, а кто-то – прятался. Снова взгляд бороздил лишь голые стены, ища подвох. Выстрел – раз, выстрел – два. Три, пли! Кажется, кто-то попал…
    Стреляла Карла. Но, к её дикому ужасу, рухнул не Дик, а Джонас. Он схватился за колено одной рукой, а другой, помогая кривыми зубами, рвал свою рубашку на перевязочные тряпки. Оторвав рукав, Джонас ухнул и наложил его на рану. Дик выпрямился.
    – Я тебя ещё найду и проучу, как следует. Это ещё не конец. Завершение будет только тогда, когда я скину в помойку два трупа. В ту самую помойку, с которой вас подобрали. Она до сих пор есть и существует по сей день. Там дерьмо, приятель. Мыши, крысы, черви, больные кошки и собаки, дохлые голуби, мусор и невыносимая вонизма. Я закопаю вас там в асфальт. Прямо под ней. Заживо похороню. А сейчас всем «привет» – я убегаю. У меня ещё много дел, прямо куча: нужно разнести торговый центр, чем я, собственно, и займусь, как только выберусь отсюда. Прямо сейчас. Не прощаюсь – скоро свидимся. – И Дик исчез.
    Карла подошла было к Джонасу, но тот заехал ей кулаком в плечо и в щёку.
    – Джонас! Проклятье, я первый раз в жизни промахнулась, стреляя в цель. Раньше не было такого! Прости, я не хотела, я в Дика целилась. Просто вы так быстро перемещались…
    – Уйди. Не подходи. Стареешь, значит…
    – Я, правда, не…
    – Пошла вон отсюда!!!
    – Хорошо, я уйду. Но знай: больше мы не встретимся. Никогда. Ни при каких обстоятельствах…
    – Давай-давай, дёргай отсюда…
    На следующий день шеф вызвал всех троих к себе, и как щенят, отчитал по полной программе.
    – Вы себе что позволяете? Хватит светиться! Ещё раз – и в глаз. Всем всё ясно, надеюсь? Вы, как Мастейн, Хэтфилд и МакГоуни, вы это понимаете?! Три оболтуса! Что, тоже собаку не поделили? Или вам тоже машину исцарапали? Вспомнили они 1982 год…. Прекращайте дурью маяться! Я этому вас учил? Три злобных котёнка! Один большой, рыжий и кудрявый, вторая сучка крашеная, а третий вообще, как к крышке унитаза примёрз.… Всё, говорю, хватит! Довольно. И начинайте заново. Чтобы больше я такого за вами не замечал. Ещё раз увижу – в задницу крепко изнасилую, а потом сигарету туда вставлю и подожгу хорошенько! И будем вам, здравствуй, попа, Новый Год. Учли? Прекрасно! За работу, за работу, не сидите сиднем! Терпеть не могу, когда лентяйничают. И на меня не смотрите – я свой круг ада уже прошёл, вам и не снилось! Через всё прошёл, всё испытал и повидал. Теперь – ваша очередь. Открою вам один маленький секрет – я тоже из вас. Просто так сложилось. Удачи. И без глупостей…. Вы ещё здесь???
    Лисята разбежались по углам, а потом скрылись. Кто куда. А Карлу Джонас действительно долго не видел после той перестрелки. Или обиделась, и не высовывается, не показывается, или сдержала слово. Кобыла…





6. МАРОККО

    Карла в срочном порядке вылетела в другую страну. Непонятно какую – она подходила под такие определения, как «арабская», «мусульманская», «африканская» и даже «монархическая». Своллоу была профан в политике и географии, зато она прекрасно знала, зачем она здесь: надеюсь, будет не сильно жарко.
    Ещё в Пенсильвании она наняла с десяток крепышей, чтобы было и проще, и быстрее – пока она выполняла бы задание, головорезы бы разбирались с ускериками – группировкой, курировавшей Сахару.
    Мисс Своллоу вскоре уладила все формальности и нелегально пробралась в Касабланку и Марракеш, срубив кучу бабла. Не оригинальным методом «насчёт три – стреляю», но и, не прибегнув к древнейшей профессии – Карла была умницей, и знала иные пути добычи «зелёных». Для начала она по пути в Рабат грабанула пять банков подряд, затем немного засела на дно, выжидая момент. И удобный случай ей вскоре представился.
    Карла направилась сначала в рабад, затем – на рынок
    – Hi! Are you moment? Do you speak English or French? – Спросила она у какого-то бедуина.
    – Бисмилляли рахман ир-рахим, о Алла! – Тот вообще её не понял.
    Когда Карла ушла, бедуин произнёс нечто вроде «Аллах на её голову, о Аллах, дай мне терпения! Ох уж эти женщины, ходят тут всякие».
    Карла мгновенно развернулась и отбила ему все почки.
    – Чёртов муслимец! Я прекрасно знаю твой язык, просто мне на своём говорить проще и удобнее.
    – Si, Si, no, no…. – Торговец начал заикаться по-испански.
    – Полиглот, что ли? Где я могу увидеть Гнома? Который сидел…
    – Моя вас не понимать, гномы в Швейцарии, а у нас рамадан и намаз…
    – Я тебе сейчас такой намаз устрою, хрыч старый, что ты будешь исполнять его не пять раз в день, а пятнадцать! И головой будешь биться не о ковёр, а о железобетон! Я дважды не повторяю! Я тут знаю только одного Гнома. Не прикидывайся! Где он? Могу я его видеть?
    Прошло шесть секунд, и прохожие могли лицезреть следующее: старик лежит на земле, а Карла поставила ногу ему на грудь, играя с его поясом от кафтана.
    – Всё скажу, всё скажу, нечистая, сгинь, сгинь, тьфу!..
    – Ещё бы ты не сказал, как же. Жить-то хотце, а? Нечистая я.… Да уж почище тебя буду. Вы хоть иногда моетесь все тут? Вонь несусветная. Быстрее веди меня к своему человеку. Тот передаст меня Гному. Мои люди пойдут со мной. И не вздумай орать, как муэдзин с минарета – грушу в глотку засуну, чтобы подавился и сдох. Шустрее, я и так из-за тебя засветилась и сколько времени потеряла! Мне, может, ещё паранджу надеть? Так быстрее признаешь? А то вид цивилизации глазки режет?
    Старик, охая, доковылял до своей лавочки, свернул её и всё само собой нормализовалось – Карла сделала то, что задумала, и весьма удачно. Гном ей был рад и, как говориться, обе стороны выложили карты на стол. Но Гном не знал, что Карла – не дура, и если она ему хоть треть правды сказала – это хорошо.
    Потом Карла переоделась в шахидку, вернее, обычную мусульманку – паранджа, все дела. Почему бы, пользуясь, случаем, не прогуляться по Марокко? Она мечтала посетить их края.
    Марокко, великое государство.… Граничит с Западной Сахарой, это самое главное. 466, 6 тыс. км2. Ладно.… Кстати, велись ли тут в действительности съёмки сериала «Клон»?.. Ай, чёрт с ними со всеми!
    Карла немного отвлеклась – теперь она шлялась по базару, восхищаясь золотыми руками мастеров – ковры были отменные. Да и не только ковры. Тут было много чего качественного.
    Ускерики всё же пронюхали о визите, и началась бойня. Карле повезло – её чуть не «убрали». Только лоб поцарапала, но крови, слава Богу, не было. А вот за жёлтыми плитами разворачивались иные события – ускерики теснили её безобразников. Те сначала отступали к машине, к её чёрному джипу, а потом как дали «дрозда» – всех убили. Всех до единого. Карла и компания остались невредимы.
    – Ну, и чего мы встали? Складывать я буду? – Карла дала ЦУ и пошла, звонить боссу по засекреченному номеру, который никогда никем не прослушивается.
    Гаврики привели сначала оружие в порядок, а после – и себя, расставив и разложив весь контрабандный товар в кузов.
    – Тяжёлые мешки, сволочь…
    – Да ну нафиг? Бухло? Что, пьём, ребята?
    – Я вам выпью, потом – это наноксил, придурки. Всё, рассаживаемся по местам, я уезжаю.
    Шеф, наконец, соизволил ответить.
    – Д-да?
    – Миссия выполнена. Я свободна? Что мне нужно делать дальше?
    – Отлично. Прекрасно. Насчёт «дальше»…. Да ты и сама знаешь. Держи в курсе.
    – Да без проблем.
    – Всё, давай, я отключаюсь.
    «Меня используют. Я везу контрабанду очередного грёбаного дерьма, мать его. Чёрт подери, я снова мараю свою задницу. Чёрт возьми, снова на дно…».
    Карла вскрыла трубу, выкинула симку через окно, поприхорашивалась у зеркальца и на бешеной скорости полетела на восток пустыни под впечатляющим именем Сахара…





7. СЛУЧАЙ С КОНТРАБАНДОЙ, ИЛИ КОГДА И ГДЕ ЧТО ПИТЬ?

    Джонас мрачно направлялся куда-то в самое сердце жаркой и мёртвой пустыни на границе между Алжиром и Тунисом, состоящей из красных, жёлтых, оранжевых, огненно-рыжих, чёрных и белых раскалённых песков, а также кое-где – и камней. Вдруг неожиданно мимо него пронёсся здоровенный чёрный джип, дал задний ход и остановился подле него. Окошко опустилось. Водитель снял солнечные очки...
    Джонас призадумался.
    Карла Своллоу была утончённой брюнеткой, чьему карьерному росту позавидовала бы любая нормальная девушка. Карла была на два года младше самого Джонаса, но ей уже поручали весьма ответственные и сложные задания. Она была умна, принципиальна, строга и даже жестока. Вместе с этим она умудрялась оставаться обаятельной сексапильной красоткой с идеальной, совершенной фигурой, большими карими глазами, видневшимися из-под Maybelline-окрашенных ресниц, узкими бёдрами, худенькими ручками, ровными и стройными ножками, упругой задницей, отменным бюстом, офигенной талией и сногсшибательным фэйсом.
    – Хай! Чего маешься? – Окликнула она Джонаса. – Что застрял? Солнце напекает? Жара и жажда? Не смущайся, крошка! Падай на заднее сиденье, пока я добрая.
    Джонаса долго упрашивать не пришлось. Ему открыли дверь, и он влез куда-то, рядом с кучей коробок из-под печенья и оружия. На него уставились десятка два пар глаз – то были всякие там секьюрити, хвостом тянувшиеся за Карлой, и на любом задании её прикрывающие.
    – Всё нормально? Проблем нет? – Поинтересовалась мисс Своллоу и дала по газам. Джонас забыл пристегнуться, и перелетел в конец салона. Кому-то это не понравилось – Джонас пролил чей-то кефир и вдобавок наступил кому-то на ноги.
    – Братан, ты всегда на сковородке? Тихо будь. Избегай шума и сложностей. – Буркнул кто-то из телохранителей. Джонас удивился такой наглости, и показал свои реквизиты. Братки заглохли.
    Через часа три такой бешеной гонки по дикой пустыне Джонас уже немного освоился и даже играл с амбалами в карты.
    Время не стоит на месте, и секьюрити вырубились. Отключились, после очередного стакана. Джонасу стало скучно. Он оглянулся вокруг, перелез, насколько это было возможно, через тела и сел прямо сзади красотки. Карла так же уверенно рулила, лишь глянув в зеркало заднего вида.
    – Сдружился уже с моими? Красавчик.
    – Ага. – Джонас был трезв, как стёклышко – сегодня он всех обыграл, и поэтому все остальные нажрались, проиграв спор.
    Эмби наблюдал за всеми действиями Карлы. Затем дотронулся ладонью до её плеча. Та не шелохнулась, продолжая самоуверенно ехать. Потом Джонас начал играть с его длинными чёрными волосами. Слегка волнистые, собранные во внушительный хвост. Джонас поводил этим хвостом в разные стороны, затем снял с него предохранитель-резинку, и волосы распустились по шее и плечам Карлы.
    – Не сходи с ума. Успокойся. Я же за рулём. Не выводи меня из себя! – Карла вдавила газ на полную.
    Джонас не послушался, и продолжил тревожить нервные окончания Карлы, играясь с её волосами, то делая из них косички и дреды, то зарываясь в них, как ночью в подушку. Та же на сей раз смолчала, скорчив гримасу отвращения. Джонас вошёл во вкус и начал целовать ей шею, плечи, волосы, уши... Карла не выдержала, резко свернула на обочину и нажала тормоз.
    – Что? – Только и вымолвила она, обернувшись назад, глядя на вредину уничтожающим взглядом.
    Джонас хихикнул, и залез на переднее сиденье. Карла сначала было отшатнулась, но Джонас взял ситуацию под контроль – он начал обнимать и целовать её. Женщины – живые существа, и Карла не стала исключением – невольно она тоже начала обниматься и целоваться, обхватив своими ручками голову и часть спины Джонаса.
    – Джонас, засланец, что ты со мной делаешь... Не сейчас...
    – А я говорю: сию же минуту. Ты сводишь меня с ума. Я сгораю от нетерпения!
    – Животное!
    – Да-а-а! – Джонас воспринял последнюю фразу красотки, как комплимент.
    От слов – к действиям. Это было нечто. Машину трясло, как грушу. Всё было перевёрнуто вверх дном.
    Мимо проходили берберы, жители этих мест. Они обернулись на стоны и крики, и пошли к машине. Они постучались своими посохами в стёкла.
    Парочка, до этого неистово занимающаяся великим делом, резко притихла. Джонас накинул чью-то грязную белую рубашку, а Карла и вовсе накрылась пледом.
    – Проклятье! – Карла была вне себя от ярости. – Бери оружие, и побыстрее.
    Джонас схватил автомат, перезарядил, и кинул его Карле, а сам взял ещё один, и прислушался.
    – Как ты думаешь, это опять этот чёртов Дик Вальрус?
    – Да не знаю я. Хотя не удивлюсь – у него везде глаза и уши. Даже здесь.
    – И что он потерял в пустыне?
    – А фиг его знает!
    Берберы постучали ещё раз.
    – Тьфу, Карлитос, это же нищие чайки, мать их!
    – Кто? – Та не поняла.
    – Ну, эти…. Бездельники пустынные. Афроидиоты, туареги.
    – Бестолочь! Ответь им уже что-нибудь!
    Джонас высунулся из окна.
    – Ne iste watson, eb tvashu nehat' boldy mah, mal ash?!
    Туареги, увидев, что всё вроде бы нормально, заторопились прочь. Джонас дал им пару сотен баксов.
    – Это уже лишнее, дурень.
    – Ласточка, я знаю, что делают в таких случаях. Брось, ерунда.
    Пара заткнулась минут на двадцать.
    – Ты чем их так напоил? До сих пор в отключке.
    – А я их и не заставлял. Они пили вон из тех коробок. Оттуда брали.
    Карла съездила ему по чайнику.
    – Ты в своём уме, придурок? Это же нелегальное питьё! Это отрава, твою мать. Контрабанда. Мы с самого Марокко везём эту хрень, а ты дал им это выпить?!
    – Я ж не знал. И не ори. Что теперь будем делать?
    – Я откуда знаю? Такой простой... Нужно обязательно что-то придумать, понял? Включай свою извилину! Они ж откинутся через сорок минут, ты это понимаешь? Если им вовремя не промыть желудок.
    – И что ты предлагаешь? Вручную им это сделать? Насильно воду им в глотки вливать? Или, быть может, им слабительное подкинуть? Их десять зверюг. Где ты их только откопала...
    – В агентстве и откопала! Там же, где и ты своих отморозков нанимаешь.
    – В бюро?
    – А то где же ещё? В том самом. Засекреченная конторка с Бог знает, каким прошлым, настоящим и будущим!
    – А как же наше с тобой прошлое, Карлитос?
    – Какое к чёрту прошлое, ты о чём? Мы уже давно по две разные стороны одной и той же черты, размеченной белым мелом. Ты пошёл в наёмники, а я – суперагент. Единственное, что нас с тобой объединяет – общий хозяин, схожие иногда цели да умение стрелять и умение выживать в любой ситуации.
    – А что – мне уже нравится! Этот алгоритм выживания...
    – Этот алгоритм выживания больше никому не нужен. Отныне каждый сам за себя.
    – Да ну? – Джонас коснулся пальцем щеки девушки и провёл им вниз, до подбородка. Затем приподнял Карле её голову и заглянул ей в её широкие карие глаза.
    – Ну, что, интересно? Что ты там увидел?
    – Тебя и твои мысли. Ты ещё та стерва!
    – Перестань! Не нужно меня успокаивать. И ей я никогда не была.
    – Я знаю. Я просто наблюдаю и изучаю.
    – Я не дура, я понимаю, куда ты клонишь.
    – И?
    – Мы связаны. Это невозможно. Шеф нас прибьёт.
    – Класть на босса! Давай сбежим от этого дерьма!
    – Я не смогу. Нас просто-напросто уберут. Мы же с тобой, как мистер и миссис Смит – и слишком ценны, чтобы нас убить, и слишком опасны, чтобы оставить в живых.
    – Думаешь, отрадно будет хвастаться таким? Дети не поймут, если мы будем рассказывать, как занимались контрабандой и «убирали» всякую сволочь.
    – Твои предложения...
    – Говорю же – давай бросим всё к чёрту и слиняем. Начнём всё заново. Зачем нам все эти проблемы, стреляли, делёж и выясняловки?
    – Хорошо. Но как же Дик Вальрус? Он первый среди нас, кто снял чип и остался живым. До него чип вовсе не догадывались снять. Байки это, что снявший чип – труп. Рыжий – единственный, кто узнал прошлое.
    – Об этом я как-то не подумал. Справимся. Обещаю. Я обязательно что-нибудь придумаю.
    – Верю, но сомневаюсь. Ты гнилой. Ты нас всех подставишь.
    – Неправда! Только не тебя.
    – Ты лучше скажи, что мне с трупами делать? У меня в салоне с десяток жмуриков.
    – Да не подохнут они...
    – Откуда такая уверенность?
    Джонни вышел из машины, и, подойдя с другой стороны, открыл дверь.
    – Выползай.
    – На фига?
    – Вылезай, разговор есть.
    Пара присела на песок, облокотившись об машину, взявшись за руки и глядя туда, откуда приходит солнце.
    – Скоро закат. Думай быстрее. У нас очень мало времени.
    – А ты закрой глаза. Не думай ни о чём. Наслаждайся этим моментом. Не каждый день выпадает такой шанс – проводить солнышко баиньки. Расслабься. Я рядом, я не брошу. Да, у нас есть одна сложность, но я беру это на себя. Я всё аннулирую.
    Карла закрыла глаза, и устало склонила голову на плечо Джонаса.
    Прошло часа два. Солнце село, а пара – встала.
    – Смотри!
    – Что?
    – Скорпион!
    – Где?
    – Рядом.
    – Не двигайся.
    Их пронесло – тварь взяла другой курс, и скрылась за ближайшим холмом.
    – Твою мать, сукины дети – я вся на нервах.
    – Ты чего хочешь, э? – Джонас, улыбаясь, начал толкаться.
    – Да ничего...
    – Пошли, пошли.
    – Куда?
    – Не куда, а зачем. Продолжим изучение анатомии и физиологии.
    – Прекрати, я не в настроении.
    – Ну и я как бы тоже.
    – Джонас, это уже не смешно. Даже не смешно. Я везу багаж с гавриками.  Собственными людьми, ныне покойными.
    – Да ты очумела, детка! Пьяному и Марианский желоб по колено. Ну, или по шею.
    Джонас раскрыл заднюю дверь.
    – Посиди тут. Я сейчас.
    Джонас неплохо разбирался в медицине и химии. Немного повозившись, он притих. Карла начала массажировать себе виски, но заметила, что её колготки порваны. Она выматерилась.
    – Эй, ну где ты там? Умер, что ли, как и эти мавританцы?
    – Двойка тебе! Не мавританцы, а неандертальцы.
    – Что ты там делал?
    – Спокойно, спокойно... Сейчас оклемаются.
    – Что ты там с ними делал? – Карла схватила Джонаса за плечи и стала его трясти, дико смеясь.
    – Ничего я такого с ними не делал. Просто я тоже из Типлтона, не забывай; научен уж таким ситуациям. У тебя сейчас истерика. После шока. Сейчас всё пройдёт.
    – А если не пройдёт?
    – Пройдёт. Всё, заткнись! – Джонас поцеловал девушку взасос и пошёл за тряпкой.
    Машина начала издавать звуки. Парни очухались. Послышался ещё сонный, но громкий и пьяный бред. Карла от радости захлопала в ладоши.
    – Ты гений! Сколько я тебе должна?
    – Я уже получил своё от тебя сегодня, и не один раз.
    – Фу, пошляк! Я о помощи.
    – Ах, ты об этом? Да не парься, всё пучком. Это же фигня на ровном месте.
    – Честно говоря, я не ожидала такого благородного поступка от тебя!
    – Да, я плохой мальчик. Мачо!
    – Ты заколебал, я про то, что ты меня выручил, а не про то, чем мы занимались!
    – А-а…. Да не стоит благодарностей. Любой бы на моём месте поступил бы точно также.
    – Не гони, не любой...
    – Я имел в виду «любой нормальный».
    – Мм.
    – Лучше подумай, сколько каждый из нас потерял времени. Мастер наверняка не погладит нас по головке за задержку.
    – Тебе проще, ты свободный. А я как приклеенная!
    – Ты так говоришь, потому что злишься. Это потому что мы конкуренты и враги?
    – С сегодняшнего дня – нет.
    – Вот как? Что ж, отлично. Ты меня просто высади там, где я скажу. Меня там будут ждать мои ребята. Главное, чтобы они с твоими причудами не сцепились. Не открывай заднюю дверь – я сяду с тобой. У меня кое-какие дела тут ещё есть, незаконченные.
    – В пустыне?
    – Да.
    – Всё, молчу, «секрет фирмы».
    – Вот именно. Иначе подумают, что я плохо работаю, если расколюсь. Даже тебе. А я всегда хорошо выполняю свою работу.
    – Наслышана. Что дальше? Какие планы?
    – Это я хотел услышать от тебя.
    – От меня? А что я могу сказать. Я прикована, и ты это знаешь.
    – Ты нетерпеливая. Подожди немного, и я тебя вызволю. Поняла?
    – Посмотрим. Если тебя не грохнут на очередном задании.
    – Или тебя.
    – Меня не накроют, не бойся. Я аккуратная птичка.
    – Ну, так и я не лыком шит. Ладно, времени у нас мало.
    – Джонас, третьего раза не получится – мои ребята благодаря тебе проснулись.
    – А Бог любит троицу!
    – А правила для того и существуют, чтобы их нарушать!
    – Коза!
    – Козёл!
    – Овца!
    – Баран!
    – Овечка!
    – Барашек!
    – А я тебя сейчас...
    – А я тебя сейчас тоже...
    – Прохладно. Если вон за тем камнем. В другой раз.
    – Ладно, тогда.
    Парочка ещё немного пошалила, игриво отвешивая друг другу тумаки, затем в последний раз слилась в поцелуе.
    – Эй, сестра, мы едем, или нет? – Вытащился из окна самый жирный из оболтусов.
    – Подождёшь…. – Карла ногой двинула ему, и закрыла дверь.
    После всех этих прелюдий Джонас попрощался с Карлой.
    – Ты знаешь – связываться нам никак нельзя. Но если меня не покажут по новостям, среди обломков спалённых машин – значит, я живой, и думаю о тебе.
    – Аналогично, пэр.
    – Закончу все свои делишки – и тогда готовься. Очередной мажорный раунд. Не в машине.
    – На твоей вилле? – Улыбнулась Карла.
    – Можно и на необитаемом острове. Пальмы, океан, все дела...
    – Ты больной! Ты сумасшедший и дурной!
    – Да, я такой. Я – супер. Всё, поехали, а твои там разнылись уже. Ты им скажи, что пить, а то опять не то выпьют. А я уже буду далеко. – Пошутил Джонас, садясь в машину.
    – Хорошо, хорошо. – Пообещала ему мисс Своллоу, заводя джип.





8. ГУСЕНИЦА - БР-Р-Р!!!

    Джонас и его люди осторожно шли по безлюдной местности параллельно шоссе. Внезапно за их спинами раздался страшный грохот. Джонас обернулся было на гул, но и его, и его команду смыло взрывной волной. Через секунду они уже валялись по локоть в грязи, сосредоточенно отплёвываясь от пыли. Джонас приподнялся, но снова рухнул лицом в почву. Спустя некоторое время земля снова заходила ходуном. Джонас набрал в себя остатки смелости, встал и перезарядил автомат, еле сдерживаясь, чтобы не пальнуть хорошенько в кого-нибудь огненной очередью, но пальцы предательски дрожали, вспотевшие, мокрые.
    С того места, откуда их вышвырнули, послышался страшный писк, затем раздался такой низкочастотный рёв, что Джонас зашатался и снова упал, не удержав равновесия. Внезапно земля вначале куда-то убежала, воронкой смещаясь вглубь, затем свод и вовсе провалился, разверзнув мантию. Джонас подбежал к дыре. Там, в ровно кем-то вырубленной яме, 4;8;20 м, валялось ЧТО-ТО. Это была оранжевая гигантская гусеница с чёрными щетинками. Она всё время увеличивалась в размерах, неусидчивая и агрессивная. Вскоре ей и этого гроба стало мало, и отродье вышло на поверхность. Гусеница вначале уставилась на Джонаса, а затем, не глядя на его ребят, поглотила всех его ребят, даже не подавившись, брызгая отвратительно-вонючей зелёной слюной, изрыгая жёлтую пену, пепел, пламя и кровь, чёрную и красную. Таким образом, процесс пищеварения по скорости уже давным давно побил бы все рекорды книги Гиннесса. Джонас стоял, как вкопанный, взирая на всё это безобразие. Его прошибла испарина. Гусеница почему-то отказалась от заманчивого предложения отправить парня себе в пасть вместо десерта, и поползло по арыку вдоль трассы.  Джонас пошёл вслед за ней, преследуя её и бранясь в душе.
    По пути чудовище пополняло свой рацион. Поедая флору и фауну, оставляя за собой чёрный след – широкую взрыхлённую полосу почвы. Джонас предпочитал идти не прямо сзади, а немного с краю, ибо комки земли чуть ли не хоронили его при каждом движении монстра.
    Гусеница добралась до штата Техас и всех там поела и перечикала. Затем она изгрызла весь Средний Запад. Все забили тревогу. Джонасу велели покинуть объект слежения, но послушался он не сразу. В небе мелькнул подозрительный хвост пепельной лентой – это был боевой личный вертолёт Дика. Махина приземлилась на обочине дороги. Вальрус вышел, выхватил пульт и начал управлять чудищем. Та свернула на северо-восток, потом – на северо-запад.
   – И это тоже твоих рук дело? – Джонас был в шоке. – Зачем тебе это нужно, Вальрус?
    – Да я, представляешь, не так прочёл египетские заклинания из папирусов! – Дик, однако, был под своим эффектом. – Пытался вызвать демона, а крипты не те – пришла вот эта оранжевая фея-гусеница. Что поделаешь – все мы иногда ошибаемся. Свитки старые уже были. Зато в Египте я конкретно так отдохнул! Хорошо оторвался, расслабился. Я снова полон сил. Правда, сфинкс меня точно проклял – я накакал в пирамиде, прямо возле мумии Хефрена. Нет, ну я, конечно, дико извинился, но что толку – проклятье фараонов дорогого стоит. Ладно уж. С кем не бывает. Заболтался я с тобой, а гусеничка успела убежать. Смылась, падла. Сейчас я её догоню. Кстати, готовься, Джонас.
    – К чему?
    – Гусеница – для Типлтона. А вас с Карлой я замочу лично.
    – Бог в помощь…
    Но властям удалось устранить бесовщину – на неё посыпались бомбы. Дик не пострадал, а лишь недовольно сел в свой летательный аппарат, надел очки и перчатки, и был таков. Джонас глазам своим не верил – он считал, что гусеница – самостоятельная мразь.





9. ВОЙНА РОБОТОВ

    Анна Си была очень красивой девушкой, ровесницей Карлы. Она всегда была очень целеустремлённой, но ей повезло гораздо меньше «грешной троицы»: её поставили администратором «инкубатора» и «чердака», то есть, оставили в школе, хотя она, как и все, мечтала о конторе. Место работы было всё же денежным – на ней висела ответственность за все контрольные уколы. Она сутками пропадала в лаборатории, разрабатывая новые формулы для инъекций.
    Сегодня был не её день – всё с рук валилось, ничего не получалось. Дети отказывались подчиняться ей, и она воспользовалась «лопаточкой» – раскалённой «ракеткой» для битья. Только после этого дети не дёргались, и Анна спокойно могла делать им прививки.
    Но то, что она им вколола сегодня, не входило ни в какие рамки – роботы вышли из-под контроля. Они начали пожирать друг другу плоть. Малолетние каннибалы. Потом они все, а их было примерно две тысячи четыреста, дружно встали и гурьбой двинулись в комнаты, где проходили уроки.
    Вторая формула, которую придумала Анна, была не лучше – роботы мутировали, становясь «заговорёнными».
    Наконец, третья формула была самой страшной – дети автоматически клонировались. Их число достигло шести тысяч, и на этом Анна решила остановиться, пока не поздно. Она в ужасе застыла, держась ладонями за горячие щёки.
    Итак, три колонны воинственно выстроились. На шорох сбежались и «обычные» роботы, а также зомби, чипперы, охрана и прочие сотрудники заведения, включая мучителей.
    Колонны начали смещаться в противоположные стороны, пока не начали сшибаться лбами. Анна выхватила нож на всякий случай и включила сигнализацию. Дополнительно она маякнула боссу.
    – Ну же, звони же! Проклятье…. – Анна перешла на крик – гудки шли, но никто на них не отвечал. Потом стало «занято», затем и вовсе запищало «номер абонента выключен, или находится вне зоны действия»…
    – И что ж мне теперь делать? Обратно их всех засовывать, что ли? Маскарад кукольного театра…
    Бойня продолжалась. Вся лаборатория была в крови и каких-то синеватых кусочках, которые отпадывали от места укола – это была теперь уже генетически модифицированная кожа, ороговевшая, омертвевшая, но всё же с кучей стволовых клеток.
    – Шеф мне башку оторвёт! Что я наделала? Я, что, анализы перепутала? Как я могла так ошибиться?..
    Анна на время превратилась в Йозефа Менгеле – сейчас, в своих опытах она не далеко от него ушла.
    Она уже чуть ли не плавала в крови, чуть не умылась ей. Потом мисс Си нечаянно разбила колбочку то ли с кислотой, то ли с солью – та «поела» всю кровь, а также добрую часть белого халатика, что был на Анне. Та вскрикнула и сняла его. Она залезла на шкаф, но упала на пол вместе со шкафом. На полу валялись очки Карлы. Чёрная оправа, да и вообще весьма неплохая и оригинальная дизайнерская работа – был толк и подход. В отчаянии Анна растоптала их, потирая ушибленные места.
    У Анны всегда была одна и та же фишка – несмотря на кажущееся спокойствие, она иногда могла быть очень эмоциональной. Это проявлялось в виде открытого ротика и широко разведённых в сторону рук. Сейчас она демонстрировала как раз те самые жесты – симптомы невроза. Психика у неё не отличалась плюсом. У неё стоял диагноз U086 – параневроз летаргического восприятия. Также она была невероятно сексуальна – тут было всё в порядке. Фигура – обалденная. И вообще медсестра была, как с обложки – по красоте в школе она всегда занимала второе место, наступая на пятки красотке №1 – мисс Своллоу. Когда Дик её увидел, то сразу же сказал: «Она красивее голливудской звезды. Эта милашка – суперштучка. Я её добьюсь, и мы поженимся. Во что бы там ни стало. Она такая хрупкая, но зато очень самостоятельная – я обожаю таких. Карла – просто стерва, вечно ноющая в жилетку размазне Джонасу, а эта же всегда знает, чего хочет, и всегда добивается своих целей. Изысканное блюдо – Анна Си. Не каждому дано узнать её поближе, но пусть я не Дик Вальрус, если не сделаю ей предложение».
    Соперником Дика вдруг стал, ещё тогда, в школе, некий Харрис Джет, который понятия не имел, что сам Дик Вальрус запал на такую очаровашку, и ему пришлось отстать, чтобы не собирать свои кости. Если бы, но ах…
    Тем временем клоны шагали, маршируя и уничтожая всё на своём пути. Сотрудники всерьёз забили тревогу – на тот момент в школе училось всего-то три тысячи детей всех возрастов, ну и ещё персонал на 450 человек. Только представьте, когда детей стало пятнадцать тысяч, и как серьёзно всё это зашло.
    ФБР и ЦРУ объявили друг другу войну. Каждая сторона обвиняла другую в случившимся – как всегда, «вы не подрассчитали то, вы не подрассчитали это», «это не в ваших полномочиях, зачем лезете» и прочая-прочая.
    Никто, в общем, не знал, что это на совести нейтрала – обычной медсестры, обладающей исключительными правами администратора в начальных секторах школы.
    Когда об этом узнали, то встали два вопроса.
    Во-первых, это ужасное преступление, и Анну ждал суд. За самостоятельность и самодеятельность, особенно когда от этого происходили несанкционированные, незапланированные беды, исполнителя сего и будущего узника ждала суровая кара – высочайшая мера наказания, казнь на электрическом стуле. Горе-медсестру уже схватили и привели в здание суда. Но на слушании её дела всплыли и иные обстоятельства и факты.
    Во-вторых, зло – злом, ведь именно этим данная организация и занимается. За то, что Анне удалось новаторство, её по идее ждала награда – она сумела то, что десятилетиями не могли самые учёные мужи мира. Её формулы могли: клонировать человека; продлевать жизнь; лечить больных. Она достигла нонсенса: благодаря ей стволовые клетки приживались даже не на генно родных местах, то есть, она смогла пересадить их не тому же пациенту, с которого они когда-то были взяты, а совсем другому, совершенно иному лицу. Это ещё не удавалось никому. И за это её должны были сделать сразу доктором наук, автоматически, без бакалавриата, магистратуры, аспирантуры и докторантуры.
    Анна Си наделала очень много шума. Привлекла умы и массы. Из-за неё дети пошли на убийство, зато это было новой вехой – поколением Z, последним поколением
    Все были допрошены и заслушаны. Показания сняты. Анну сняли с представления к награде, но и казни она избежала – всё оставили, как есть. Она по-прежнему администратор. Только теперь она не делала уколов в одиночку, это раз – всегда кто-то присутствовал. И отныне с ней советовались учёные, и это – два. Ну а то, что Анне было ни холодно, ни жарко от всего этого – это, наверное, три. И всё на этом.
    Битва же всё ещё шла, колонна на колонну. Дети, как зомби, вспарывали друг другу животы и сворачивали шеи. Подходили и обеими руками открывали соперникам рты, ломая нижнюю челюсть, отделяя её от основных костей черепа, не делая его единым…
    В ход шло всё – бутылки с песком, корректоры, которые поджигались, одеколоны, духи, которых также поджигали; слезоточивый газ же и дубинки применяли вызванные агенты национальной безопасности, что-то вроде специальной, отдельной полиции для ФБР. Травм становилось всё больше, детей – всё меньше. ФБР уже не справлялось – приехали ЦРУ. Дело в том, что детям была введена прививка не на убийство «чужих», как нужно было, и даже не прививка на «самоустранение», а такая прививка, под дозой которой они убивали подобных себе, и это пугало – спецслужбы ставили своей задачей игнор детей относительно друг друга, но никак не бум-бум и а ля улю.
    Погибло примерно семьсот будущих роботов и сто восемьдесят девять полицейских. РАТЬ и ДИЧЬ снова стали детьми-роботами, исполняющими приказы, и их мучителями-хозяевами…





10. ГРУППИРОВКИ И ПРОЧИЕ УЖАСЫ

    Дик развалился на кровати и щёлкал пультом, ища канал поинтереснее. И пусть было два часа ночи, зато у него проснулся аппетит, и он ел чипсы со вкусом бекона. Пачка закончилась, и Вальрус приступил к поеданию того же фаст-фуда, но уже со вкусом сметаны и лука, затем – со вкусом грибов.    Опустошив холодильник, Рыжий обиженно заверещал что-то себе под нос.  То, что он пробубнил, поняли, наверное, лишь насекомые. Дик сделал отрыжку и набрал чей-то номер.
    Анна в это время наконец-то привела дом в порядок и готовилась ко сну – завтра снова arbeiten.
    – Алло?!
    – А это снова я…. – Шёпот был вкрадчив и тих.
    – Ты-ы? – Анну затрясло.
    – Я…. А ты спишь?
    – Собираюсь. Чего тебе?
    – …
    – Чего затух? Не молчи! Что тебе от меня нужно?
    – Тебя. Тебя можно?
    – Нет. Я устала и хочу спать.
    – А если вместе? Ты дома одна?
    – Дик, пошёл к чёрту, я кладу трубку…
    – Не торопись. – Дик придвинулся к своему телефонному аппарату поближе и тяжело задышал в трубку. – А я тебя вижу.
    – Да? – Рефлекторно и инстинктивно та осмотрелась по сторонам.
    – Не ищи. Напрасно. Не трать время – оно ведь у нас драгоценно!
    – Никаких нас нет, и ты это прекрасно знаешь. Всё, спокойных тряпочек под нос…
    – Ты боишься? – Дик беседовал, как ветхозаветный пророк.
    – Прочь!
    – Голубенькая полупрозрачная ночнушка? Отличный выбор! Блеск, крошка, ты сияешь.
    – Не для тебя старалась…
    – Как – не для меня? А то, для кого же ещё?
    – Для кое-кого из детства. Для Харриса.
    – Ни у кого из нас детства не было, и ты в курсе. Уф, что ты привязалась к этому хлюпику? Отвисни. Он что, в постели лучше меня?
    – Урод, ты же знаешь, что его больше нет с нами. Он умер от болезни.
    – Ой, а я забыл. В таком случае прости и извини. Когти свои красила? Я чувствую вонь твоего лака.
    – Это видеотелефон, не дури. Как ты можешь ещё и ощущать? Проспись, иди!
    – Я знаю всё. И осязаю за миллионы миль от тебя. И обонянию моему завидуют. Хочу трогать тебя беспрестанно…
    Анне надоел этот бред, и она повесила трубку. Но не успела она открыть себе йогурт с кусочками дыни, манго и папайи, как телефон запиликал вновь.
    – Опять ты?! – В сердцах Анна готова была разломать этот телефон об башку Рыжего.
    – А вот и нет. Это снова я. Привет. Как поживаешь? – Дику доставляло удовольствие играть с Анной в кошки-мышки. – Обожаю. Меня аж прёт. Тебе не холодно? Накинь плед! Не спишь же! Дай кусочек!..
    – Не дам! Мой йогурт! Я три часа его зарабатывала. Дай поесть и насладиться ароматом.
    – А каким образом зарабатывала? К слову…
    – Пошёл вон…
    – Слышал я, ох, как наслышан, как ты детоубийцей стала. Знаешь, а это ведь гораздо хуже, чем аборт из-за меня.
    – Какая же ты сволочь, Вальрус. – Со злости Анна швырнула йогурт об стену, но он вылетел в окно, и упал кому-то из охраны заведения на голову. С улицы послышались маты (So fucking what? Motherfucker! Bitch…). – Я ошиблась. Все ошибаются. Я уже попросила прощения за свой поступок, а точнее, проступок. Горько жалею. Один только ты, кажется, неисправим. Очень жаль…
    – Ладно. Я думал, что это будет тебе комплиментом, но ты упорно строишь из себя недотрогу. Поубивала там всех – ну правильный расклад! Предлагаю объединиться. Вместе мы с тобой таких дел натворим…
    – И не упрашивай, Дик, ладно? Я и так по уши в дерьме. Вся жизнь загублена. Я хочу делать что-то полезное. Довольно уже деградации! Я работаю, получаю за это деньги, и точка. Ты мне не нужен. Боже упаси от такого союзника, как ты!
    – Ладно-ладно. Шарик круглый.
    – Он не круглый. Наша планета Земля по форме скорее эллипсоид, нежели сфероид. Я думала, ты знал об этом. Это даже простые ребятишки знают.
    – Ну, это я, так…. Что ж, очень жаль. Я думал – мы договоримся. Счастливо оставаться!
    – Давай…
    Дик усмехнулся и лёг на боковую. Спустя некоторое время и Анна вырубилась. Шторки закрылись, и потух свет. Всем спокойной ночи…
    Но покой всем только снился.
    Опыт с гусеницей уже был, хоть и не удался. Дику всё было мало, и он нашёл тех клонов Анны, и устроил им «посвящение»; и большим плюсом было то, что клоны были словно рождены с бронежилетом – их не брало и холодное, ни огнестрельное оружие. Для забавы Рыжий, у которого имелась куча психических отклонений как реакция на многолетние инъекции Типлтона, выкрасил их всех в определённые цвета.
    «Жёлтые» были, как смерть японцам, но Дику удалось запрограммировать клонов на убийство всех желтолицых и узкоглазых.
    «Чёрные» делали примерно то же самое, но в отношении нигеров, как колониальных штатовских, так и африканских и по всему миру.
    «Коричневые» лазали по мусоркам и собирали биологическое оружие, потом выпускали всё это дело там, где приказывал Дик. Пошли чума и холера, глисты и гниль. Также «коричневые» были ответственны за явление некрофилии, а также всего извращенческого – так, значительно увеличилось число людей, относящих себя к некрофилам, дендрофилам, педофилам, зоофилам, псевдозоофилам, ретифистам, геронтофилам, вафлистам, гомосекам, лесбиянкам, анаклитистам, копрофилам, меринтофилам, оралистам, макрофилам и баллонистам. «Коричневые», программируя этих людей, применяли силу, ломали ауру, срывали барьер, устанавливали контакт и использовали супервечный гипноз.
    «Синие» вскрывали машинам бензобаки, выливали всё специальное содержимое и сбрасывали всё это дело в гидрографию планеты. Реки, озёра, океаны, моря и ледники покрылись плотной плёнкой, под которой гибло всё живое.
    «Белые» уничтожали культовые сооружения, в основном, религиозного настроя, а участников конфессий распределяли по таким концлагерям, по сравнению с которыми Аушвиц показался бы раем и оазисом в пустыне.
    «Фиолетовые» вначале занимались похожим занятием с «синими». У Дика, не хватило ни ума, ни фантазии придумать ещё что-то, и он перекрасил всех «фиолетовых» в «синих».
    «Красные» просто убивали людей в массовом порядке, толпами, применяя смесь наноксила, глицерина, тротила и кензаба.
    «Оранжевые» занимались каннибализмом от заката до рассвета, «малиновые» и «бордовые» продолжали это в дневное время суток. Расчленёнка была повсюду, со всеми вытекающими.
    «Зелёные» на самом деле уничтожали настоящих, «нормальных» «зелёных», вредя флоре и фауне, как только можно. Благодаря им планета Земля за одни только сутки лишилась такого количества деревьев, которые вырубают за год Бразилия, Канада и Российская Федерация, вместе взятые.
    Дик же довольно потирал руки, глядя на всё это безобразие. Ему наконец-то удалось расшевелить мир. Страшно? Мало страшно!!! Как же Рыжему понравилось играть в перевёрнутого Господа Бога – он ведь делал всё с точностью до наоборот. Тот созидал, этот – превращал в прах.
    Дик снова смотрел новости, держа в одной руке живого кролика и грызя зубами его ушки. Показывали Анну, которая, спасаясь от журналистов, репортёров, папарацци и прочих СМИ, прятала лицо за чёрными очками, вся такая в платке и плаще.
    – Браво! Нечего сказать…. – Дик был недоволен. – Дрянь, спалилась. Что, нельзя было потише? Из-за тебя теперь все узнают, что такое Типлтон. Никто же про нас, агентов, не знает! Засветилась, вредина. Нас учили исподтишка, незаметно, скрытно и как тень, а ты что сделала? Дело-то, бесспорно, благородное, не спорю. Безусловно.
    Дик выключил телек и призадумался.
    – Что бы ещё такое удумать, чтобы у всех кровь стыла в жилах? Определённо надо поискать сюжет для очередной «операции». Ну, Вальрус, «с Богом». Хах, ты что мелешь? Кощунство! Да ну и чёрт с этим всем. Итак, за дело!..
    Вначале он послал на улицы цыганку проповедовать «лёгкую жизнь». Потом она взорвалась, как шахидка…
    Затем под раздачу попало, куда большее скопление людей – Дик, устроил резню и геноцид. Теперь евреев точно не осталось – по крайней мере, в Америке. А если бы Вальрус знал, кто по нации Джонас – о-о-о…
    Мир был словно нарисован кровью. Пришёл грязный исполнитель, Агрессивный Перфектор, по прозвищу Неспящий. Он пришёл с юга небес – с ада. И не было иных богов, кроме него. И поклонялись ему люди, и славословились лживыми устами концы света сидящими на гробе, воинственном и страшном. И мягкотелых не стало. И возненавидел Господь врага Своего, и послал РАТЬ небесную. Но РАТЬ стала ДИЧЬЮ, ибо пришёл конец этому и тому миру. И зачерпнули чаши, и захлебнулись кровью. И разодрались небеса святые, разверзся свод. Столпы соли, пыли и пламени хлынули на планету, ринулись на людей горы, как лавины. И стушевался тут мир, и вводился в заблуждение; и не находил себе упокоения, и зрящие ослепли. И сказала цыганка, и были прокляты все. И сошли с ума мудрые, и проснулись больные; и страшно стало так, как никогда не было страшно. И потянули за собою нить, но она оказалась верёвкой повешенного. И лили слёзы небеса, и дрожал свод небесный и земной. И не возлюбило сердце, но возненавидела душа. И исчадия сии не перестали быть. И зло не начало быть, пока не начало быть. И дрожали колени, и тряслась рука. Рука алчная и несправедливая. Рука, которая не один раз убивала и убьёт ещё. И страшно стало так, как никогда ещё страшно не было. И Господь уразумел это дело, и потянулись к нему в вере, но было поздно; чашу сию выбрали вы сами, испейте же её до дна. Вас просили, и вас умоляли, злость же была по-прежнему в ваших сердцах. И приходили пророки, и проповедовали весть; и побивали их невежды камнями, распиная, убивая. Стон и крик, и да не убудет сего, доколе не сгинет в мире первоначало зла, ибо каждый не захочет начать с себя, видя в чужом порок, а себя выгораживает, как всегда. Ветки вечности, только не той, которую ждали. И вот, вижу я, началась химическая война, и не было страшнее её, и не будет. И было у исполина по имени Неспящий семь лиц – имя им ложь, предательство, смерть, ненависть, месть, богохульство и сквернословие. И было у Агрессивного Перфектора три слуги по имени Каптор, Раптор и Овераптор. И служили они ему верой и правдой, совершая набеги и бесчинства. То были три адские твари, голодные и злые. И не было роду людскому прощения за скупость и жадность его. Грабили и убивали они, сгрызали и травили, мучили и били. Правили всем истерзанность и дерзость, резкость и поганство, дьявольщина и нетовщина. Миллиардеры вышли на улицы просить милостыню, ибо Исполнитель раздел их догола. И вот, властвует Антихрист, неся чёрную магию во все дома людские. Вот он, порог, и страшна кара, которую люди столько веков просили сами.… Где же, где иудейский священник?! Куда смотрят правительство и хвалёные добровольцы? Мир умирает, люди!!! Спасите же его! Что вы делаете, изверги? Напросились? Получите…
    Рыжий был доволен – всё шло по плану. Взрастили его, и сделали таким – неумолимым и жестоким. И вот, идёт смерч, и гибнут люди. Дику и это наскучило – после переговоров с представителем Вашингтона, папой римским и далай-ламой стороны наконец-то пошли друг другу на взаимные уступки: Дик Вальрус отозвал своих гавриков обратно в ад. Позже он ещё вернётся к этому, но уже не с прежним энтузиазмом.
    «Попугал, и хватит! Страшно? Мало страшно! Я ещё попорчу вам нервы. Я – РАТЬ, а вы – ДИЧЬ. Бойтесь меня. Но вот незадача – обо мне тоже все узнали. Не получилось у меня сделать сюрприз. И я, и Я засветился. Чёрт!»…





11. ХИРОМАНТИЯ И КОЕ-ЧТО ЕЩЁ...

    Чтобы хоть немного отмыть свои «грехи», Дик, занялся благотворительностью. Он сделал себе пластическую операцию и полностью сменил имидж, уехав на время из штатов во Францию, где его ещё никто не знал. Он сел в самолёт. На нём было старое драное пальто, зеркальные очки, шляпа, а также приклеенные усы, щетина и борода, хотя этого можно было не делать – он и так был, как кроманьонец.
    Вальрус остановился в одной из гостиниц Оверни, сняв там номер. Также он приобрёл небольшой сарайчик для своих нужд, но прежде всего – для нужд людей: Рыжий взялся за тренировку молодёжи по таким классам, как пятиборье, тайский бокс и бои без правил.
    Утром он пошёл, пока была роса, на скамью читать газету. Всё также в шляпе, очках и пальто, а также в белых перчатках. Имидж ему ох как не нравился после его полуспортивного everyday-одевания, но что поделаешь – ему сейчас главное было нужно, чтобы хоть немного страсти улеглись – натворил он столько, что ему теперь завидует вся исподняя и преисподняя.
    Было рано и ещё темновато. Лишь дворник подметал засохшие листья деревьев – стояла унылая осень, но Дик ей всегда был рад и даже наслаждался этой порой. Вальрус любезно убрал ноги, когда уборщик надумал отыскать мусор под лавкой и сгрести его в движущуюся рядом с ним урну.
    Но тут к Рыжему подошли три пижона, скорее всего, местные. Дедка и след простыл. Дик почуял неладное, но выдавать себя сразу не стал.
    – Эй, мужик, огоньку не найдётся?
    – Не найдётся. – Дик продолжил чтение газеты, но там пошла всякая муть – про выставки с самыми красивыми кошками в мире. Типлтон же запрещал пить и курить, и Вальрус, несмотря на свой крутой нрав, также был без вредных привычек.
    Один из сопляков замахнулся было на Дика, но тот слегка сдвинул очки на нос, буркнул про себя что-то непонятное, усмехнулся и подставил первому агрессору подножку. Рухнул и второй, свалился третий.
    – Какие-то ещё вопросы, ребята? – Дика так и подмыло расхрюкаться от смеха, и он еле сдерживался. Да если бы они только знали, КТО он…
    – Нет-нет, дядя, мы уже уходим.
    Прошла неделя. Над сарайчиком теперь висела надпись, гласящая «Всем желающим стать сильнее…». Дик соорудил неплохой бизнес. Там он учил боевым искусствам и тех трёх пидоров, а проблем с законом у него не было, поскольку он пока ничего не нарушил – лицензия есть, печать юриста, нотариально заверено, аренду стабильно выплачивает.… Те три пижона тоже стали постоянными клиентами.
    Однажды к нему подошёл худенький маленький парень с очень болезненным лицом. Он весь был какой-то неестественный и хилый. Дик продолжал мутузить грушу.
    – Что хотел, парняга?
    – Мсье, я не умею драться. Совсем. Научи. Пожалуйста… - Бедняга был иссиня-бледный, как труп.
    – Тебя что, собака покусала?
    – Нет…
    – Предки сдохли?
    – Нет.
    – В подворотне гопнули?
    – Нет!
    – За девчонку постоять не смог? – Дик продолжал сосредоточенно отбивать резине бока.
    – Да нет же! Я сам хочу, для себя. Чтобы не было страшно.
    – Вот раз сам хочешь, то и делай сам. Учись. Я не берусь за таких. Всё, не мешай тренировать настоящих мужчин.
    – Ну, пожалуйста! Я ведь тоже приезжий, и у меня тут совсем никого нет! Приюти, накорми, одень, вылечи, устрой на работу, а я тебя отблагодарю. Позже отплачу, той же монетой…
    Дик удивился такому слабаку и нюне, но промолчал.
    «Блин, что я вам тут всем, миссионер, что ли, или мать Тереза? Да у меня руки чешутся Эйфелеву башню в три погибели согнуть, а меня просят пожалеть человека. МЕНЯ попросили о помощи. Пипец на хрен. Жесть. А что, мужик должен в жизни сделать три вещи – своровать дом, сломать дерево и сдать сына в приют. Ну, а поскольку я как бы робот, то не могу этого сделать. Почему бы и нет? Ха-ха-ха, Дик Вальрус, а что, если ты в натуре сделаешь для отщепенца-пацана доброе дело, а? Цены б тебе тогда не было, уникальный ты наш. Всё надо попробовать в своей жизни. Добро я ещё никому не делал. Хрен с ним, помогу», думал про себя Рыжий.
    – Идёт. Так уж и быть. Днём с трёх до шести. Всё, пошёл вон отсюда!
    – Спасибо, спасибо, спасибо! – Тот чуть ли не прыгал от радости.
    Так Дик начал осваивать для себя новые приоритеты. Но позже пожалел, что вообще связался с тем человеком…
    Знаете, однажды в жизни любого робота настаёт момент, когда он вынужден признать, что есть существо могущественнее его самого. Сильнее Дика физически так никто и не стал, зато в Типлтоне магия не являлась основным предметом, и экзамена по нему не было. Да, детей учили телепортации, гипнозу, обаянию, молчанию, выживанию, но в более глубокие дебри эзотеризма и мистицизма их никто не посвящал – это им было не нужно. То, что произошло дальше, действительно пугало.
    – Вот ты говоришь, на работу хочешь.… А что ты умеешь? – Спросил однажды Вальрус, сидя у камина.
    – Я стригу хорошо.
    – Типа парикмахер?
    – Ага.
    – Отлично. Прекрасно. Замечательно. Со зрением у тебя как?
    – В смысле?
    – В прямом. Видишь, я совсем Дедом Морозом стал. Ещё немного, и я уже буду, как Билли Гиббонс из ZZ Top.
    – Ну, давайте, постригу…
    Парень так и не говорил, как его зовут. «Моя школа, скрытный, не выдаёт себя», приятно льстил себе Рыжий. Ещё парикмахер являлся хорошим психологом, совмещая в себе ингредиенты друга и врага, а также просто нейтрального собеседника, прекрасно манипулируя всем.
    Парень выкатил кресло в коридор, прямо напротив старинного тройного зеркала.
    – Присаживайтесь. Прошу…
    Дик сел. Парень взял большущие ножницы.
    – Не шевелитесь. И то, что вы увидите – не удивляйтесь этому. Будьте спокойны, не дёргайтесь. Не смотрите по сторонам. Только перед собой. Договорились?
    Дик не ответил.
    Локон за локоном, но Вальрус вдруг почувствовал себя неважно, скорее – даже ужасно. Ему было неловко. С каждым прикосновением горе-парикмахера на душе становилось всё холоднее, а ледяной взгляд обычно робкого и застенчивого паренька теперь не на шутку пугал. Да, Дик испугался. Впервые в жизни. Это язычество, знаете, оно древнее всех религий. Оккультизм – страшная вещь, страшная сила. Лучше не пробовать это. Магия – смерть не только для обычных людей, но и для роботов и инопланетян, ибо в них это не заложено. У них не выработан иммунитет против этого, к тому же они и не крещены. Вдвойне жесть. Они не смогут справиться, если что-то пойдёт не так – их не учили бороться против этого…
    – Ты что делаешь, что творишь? – Вскрикнул неожиданно Дик, попытавшись встать.
    – Сиди смирно. Сядь, где сидел. И то, что увидишь – проглоти и забудь. Бойся, как боялся я…
    Стрижка продолжалась. Дик не выдержал, и глянул по сторонам, в другие части зеркала. Ему померещились тени, а затем заиграли языки пламени. Сатана пришёл в гости и смотрел теперь на Дика из всех трёх зеркал.
    – Привет. Узнаёшь Меня? А ведь ты Мне служишь…
    Дик заорал, как бешеный. Видение исчезло.
    «Парикмахер» закончил своё дело. Вполне аккуратно, если не считать загадочных прелюдий.
    – Кто ты? И что тебе от меня нужно? – Вальрус побелел от страха. Впервые он признал себя проигравшим в ситуации.
    - Ты не помнишь меня? Я тот парень, кого ты убил в школе. Вспомнил? Я – Харрис Джет, собственной персоной. Я – «чёрный» падре, и я поклоняюсь тьме. Из-за тебя.
    – Да будь ты проклят!.. Как это?.. – Дик покрылся потом. Он даже не мог пошевелиться – как наказание какое-то. Невидимые руки держат и не отпускают.
    – А вот так. Обыкновенно. Видишь – я живой. Только я очень, очень, очень слаб. Физически. Ибо скоро я действительно умру – я сильно болен. Я продал душу дьяволу, чтобы найти на тебя управу, и я тебя нашёл. Ты сам попался. Я тоже снял микрочип – видишь, на мне его нет! Я слаб физически, но взамен я получил дар – я маг. Ты отнял у меня всё – славу, гордость, талант, мышление, жизнь, силу, признание, лучшие годы, мою Анну, которую ты растоптал и выбросил. Получай теперь по заслугам.
    У Дика, отнялась речь.
    – Но я не такой изверг, как ты. Я буду мучить тебя иначе, и не так долго. Я знал, какое слабое место у детей из Типлтона, и специально обучился всему. Пришла гроза, она ясна – умри, умри, умри.... Против этого вы бессильны, я знаю. И никто тебе не поможет. Никто.… Только я либо ты сам. Я могу тебе помочь. Хочешь ли ты этого?
    Дик одобрительно закивал, в ужасе не шевелясь остальным телом.
    – Хорошо, идём за мной. Садись снова в кресло перед зеркалом. Молодец. Закрой глаза. Теперь открой. Ты даже можешь снова говорить. Итак, слушай меня внематочно. Сейчас, если будешь себя хорошо вести, должна появиться та, кого ты любишь. Усёк?
    – Угу.
    – Не «угу». У тебя появится такой кратковременный соблазн, как смех, и тогда ты всё испортишь. Готов?
    Пошли видения. Дик присматривался, присматривался, но всё без толку. Когда Вальрус увидел Анну, безмятежно спящую на диване, он рассмеялся. Внезапно откуда не возьмись, появилась рука. Она вышла из зеркала. Ладонь дала Рыжему оглушительную пощёчину. Тот охнул и скрючился от боли. Щёку жгло, как огнём. Из зеркала вылетела карта, пиковая дама.
    – Я же предупреждал! Осёл. Странно, почему пики…. Дик, вам кто-то мешает. Вашему счастью.
    – Кто?
    – Я. Я мешаю. Это всё из-за вашего прошлого. Вы не можете быть вместе, и ты сам знаешь, почему.
    – Не знаю, я уже вообще не соображаю ничего! Говори уже…
    – Чему нас учили? «Игнорьте друг друга. Вы не знаете друг друга. Вы лишь вместе проходите полный курс обучения и сноровки. Потом вы все разбегаетесь. Мы вас не знаем, но и вы нас и друг друга тоже не знаете. Вы знаете всех остальных и их нейтрализовываете».
    – Скоты, подлые скоты…
    – Вот именно.
    – Какого чёрта тогда тебе от меня нужно? Судя по этим выдержкам и тезисам, ты бы тоже не получил Анну!
    – А я не про Анну. Я про то, что ты меня убил. И вот он я, вернулся, и стою перед тобой. С того света…
    – Дьявол…. – Рвал и метал Дик.
    – Ещё разок?
    – Давай.
    На сей раз Вальрус заставил себя держать эмоции при себе. Анну он увидел снова, не засмеялся и никто его больше не ударил. Вылетела червонная дама из зеркала. Колода исчезла.
    – Молодец. Теперь вижу, что хоть что-то положительное в тебе осталось.     Нутром чую – любишь Анну где-то на уровне подсознания.
    – Тебе-то что?
    – Мне – ничего. Я живу лишь местью. Отомщу – и умру.
    – Что ещё ты умеешь?
    – Хиромантия. Гадаю по руке.
    – Бог ты мой. Ну, на. Смотри. – Дик протянул ему кисть руки.
    – Хм, занятные штрихи. Скрещённые вены рисуют букву «А». Линия жизни не доходит до запястья – долго ты не проживёшь. Её пересекают ещё две линии – ты дважды будешь тяжко болеть. На сгибе линий нет – ты так и не женишься. И детей у тебя не будет. Еле видны три чёрточки. Господи…
    – Что?
    – Это три аборта. От тебя погибли три невинные души.
    – Быть того не может! – Побагровел Вальрус. – Анна сказала, что делала лишь один раз; и то, всё равно был бы выкидыш. Она снова мне солгала, сука!
    – Спал с ней, всё-таки? Ладно. Всё, успокойся. А потенциал у тебя неплохой. Если захочешь, можешь изменить свою судьбу.
    – Как?
    – Я ничего тебе не скажу. Не могу и не хочу. Сам…
    – Р-р-р!!!
    – Не рычи на меня. Я уже навёл на тебя порчу. Сильнейшую. Ты теперь действительно долго не проживёшь. И уйдёшь из этого мира в иной не своей смертью…
    – Да чтоб ты сдох! – Дика словно загипнотизировали, и он никак не мог снять с себя оковы этого проходимца.
    – Нет уж, умереть должен ты! Трижды. Искупишь ты или нет – не дано мне знать.
    – Ах ты, приблудная душа!!! – Дик, наконец, очнулся от полуторачасового оцепенения – чары чёрного мага спали, как оковы.
    Вальрус набросился на него и задушил, а останки выкинул в свой же камин. И огонь стал свидетелем сей кремации. От парня остался лишь пепел…
    Дик сломя голову помчался, визжа, как неизвестно, кто, по всяким бабкам-дедкам, но тщетно. Пришёл кюре и освятил сарайчик. Над входной дверью изнутри сверху Дик, написал «ААА», но оно почему-то превратилось в FFF, и обожгло пальцы. Теперь там красовалась цифровая надпись «666». Дик присел, сам не свой. Ему вспомнился один смешной и странноватый стишок:

Пойду-ка домой, если я – это я;
Меня не укусит собака моя,
Она меня встретит, визжа у ворот
А если не я – на куски разорвёт.
Постучала старушка в калитку чуть свет,
Залаяла псина громко в ответ.
Старушка присела, сама не своя
И тихо сказала: «Ну, значит, не я…»

    Дик в страхе ухватился за «Демонологию», ибо зло притягивало лишь зло. Он принёс домой чистое свежее сырое яйцо и начал перекатывать его; сначала от кисти левой руки до плеча, затем перешёл на шею и голову, и точно таким же образом провёл яйцо по второй руке. Затем Вальрус разбил яйцо – оно было чёрным и тухлым, и вместо цыплёнка оттуда полезли крокодильчики. Дик в ужасе отпрянул: это родовая порча. Он перерыл дом вверх дном и повыбрасывал весь хлам, какой только имелся.
    Потом он сходил на спиритический сеанс к русским. Те двигали странный чёрный предмет по круглому столу, вызывая духа.
    – Кого вызываете? Гоголя, наверное? Он же известный мистик и прозаик! – Спросил Дик.
    – Мм, нет. – Все переглянулись, подозрительно глядя на незнакомца-чужеземца. – Его могилу неоднократно вскрывали, гроб подвергался перезахоронениям. Голова Николая Васильевича не покоится рядом с телом, к сожалению, и все это знают. В последнее время он сам был не свой. Писатель начал верить в то что, что писал. «Мёртвые души» он писал только лишь по ночам. Второй том Гоголь так и не закончил, сжёг его в камине. Иногда этот человек чертил вокруг себя мелом окружность. После этого долго он не прожил и умер при весьма странных и даже загадочных обстоятельствах. Когда впервые покусились на могилу, крышка гроба была сдвинута, а сам писатель сидел в неестественной позе. Скорее всего, у него был приступ летаргического сна – он проснулся уже в гробу и там же спустя некоторое время задохнулся. То есть, его можно сказать, похоронили заживо, сами того не ведая. Вот такая вот страшная история. И при жизни пугал, и после смерти учудил. Мы бы даже не пытались вызвать его дух – мурашки по коже. Мы будем вызывать Александра Сергеевича Пушкина.
    – Что? А его-то на кой? Вы не боитесь? Это же богохульство! Оставьте бедного человека в покое, дайте ему спать спокойно.
    – А не мы одни…
    – К тому же он также умер не своей смертью – его прибили на дуэли.
    – Сам виноват. Стреляться из-за бабы? Хотя из-за таких и во Франции стрелялись. Боже, упаси, избавь и сохрани. Кстати, знаешь ли ты тот стих, «У лукоморья дуб зелёный…»?
    – Ну, естественно. Разумеется, а как же. – Просиял Дик. Тут Типлтон его не подвёл.
    – Это Гоголя стих. «У синеморья гроб дубовый; и цепь на гробе том…».
    Дику вновь стало не по себе, и он сбежал со спиритического сеанса, только пятки сверкали.
    «Колдовство, колдовство, колдовство.… Да, это потеря для роботов!», на бегу размышлял он. «Как же я сразу не допёр, откуда ветер дует?».
    Зайдя в больницу, он увидел, как медсёстры уносили мёртвого малыша – цыганка проткнула его родинку то ли иглой, то ли шилом. Теперь там зияла чёрная дыра, из которой не шла кровь.
    В саду он увидел двух девочек. Одна ранила подругу в руку, нечаянно. А на руке была родинка.
    – Ты ведьма! Я с тобой больше не дружу! Если из родинки не идёт кровь, значит, ведьма. Мама, мама, забери меня отсюда, я не хочу с ней играть!
    Теперь и Дик, задумался о смысле жизни. Карла и Джонас поняли это раньше. Отныне Дик, стал более осмысливать свои действия. Святым он так и не стал – не его это призвание. Но он поклялся, что больше не будет заигрывать со всем этим – это слишком далеко зашло. Если только в теории, и то. Ему стало вдруг жаль детей, тем более Анна погубила возможных троих. К тому же.… Ай.
    «Я слишком много убивал и слишком часто делал зло. Лучше я уже не стану, не моё это. Но отныне я буду чётче и внимательней координировать свои действия, ибо так дальне не пойдёт. Я избрал опасный путь. Буду двигаться в нём же, но более осторожно. Пора кончать с этим. Не сейчас – позже… Дети-то тут причём? Эх, Анна, разочаровала ты меня. Это же наши дети! Были бы ими! Что я, совсем уже, что ли? Я бы не допустил больше одного аборта – ты сделала это трижды. Что, предохраняться не учили тебя, если уж на то пошло?! Разве так можно? Не-ет, нет. Я думал, ты лучше меня. Всегда ценил это в тебе. А теперь, чем, ну чем ты отличаешься теперь от меня, мм? Ни-чем. А жаль. Я не равнялся на тебя, но я считал тебя лучше себя. Пусть так. Только злобы во мне меньше не станет. Детей я больше не трону. Обещаю. Но взрослых я не пощажу. Я пришёл, как Антихрист, и докончу начатое. В конце-концов, я не рождался таким. Меня вынудили, меня обкалывали, травили, выгуливали, стращали, донимали, издевались надо иной, укрощали и дрессировали. А в итоге? А в итоге я убил своего учителя. Убил своего одноклассника. Убил собственного ребёнка, ибо за аборт с меня никто ответственности не снимет. Насиловал чужих, убивал, пытал, мучил. Терзал и рвал в клочья, расчленял и выбрасывал на помойку. Вот такой вот я, Дик Вальрус. Он самый. Не было до меня такого приблудня, и надеюсь, больше не станет. Вот он я, во всей красе. Хватайте меня. Слабо? Трусы, потому что вы все – трусы. Бережёте собственную задницу, боитесь собственной тени! Поэтому-то вы и выращиваете в Типлтоне отморозков, пешек, ибо самих вас хватит ненадолго. Гуляем и пасёмся, спим мы и трясёмся, пожинаем мы свой труд, его плоды. Гундим и шепелявим, острим мы и шуршим – мы подлые, мы подлые скоты. Скотиняка такая, и не одна. Нас.… Кстати, а сколько нас? Тупиц – двенадцать миллиардов, а нас – тридцать тысяч. Этого мало, но, тем не менее, именно мы правим бал, и никто иной. Мы всех поклали и заслали, отринули мосты. Мы содрогнули всё болото, убежали те, поджав хвосты. Нам вменяется незаконный шаг, грех и грех на нас. Грех, ещё раз грех, и всё это – за раз. Зараза я, зараза, ох и подлюка же я – кобель и тот получше, чем я, упрямая свинья. Гожусь лишь в плотники на праздник, но его ломаю я – ведь больше не умею, палач я, и не зря. Трутень труд не любит – всё делает пчела. Гоняется по сотам, моя, моя, моя!.. Трение, затмение – дела, тела, еда. Шустрый я, и мне под стать – молва, молва, молва. Молва о том, что умён я и красив – тьфу, но я ужасен и спесив. Анна хлопает колбочками, шефу стирает бельё; Джонас и Карла, ещё бы и я – втроём, втроём, втроём!!!».
    Гадать на кофейной гуще Дик уже не стал.
    Проезжая мимо кладбища, он заметил там сатанистов, которые пили там спиртное и мочились на погребальные плиты. Дик таким отродясь не занимался и видел такое впервые. Но он отнюдь не был примерным паинькой, поэтому на все эти действия пожал плечами.
    «А им всё равно уже до лампочки. Им не поможешь, их больше нет – они мертвы. Так что эти позёры зря стараются, однако…», цедил он сквозь зубы, глядя придуркам вслед из заднего стекла маршрутки.
    Придя домой, Дик, свернул свою лавочку. Дико извиняться или тихо извиняться – в общем, извиняться было не в его вкусе, и он выставил всех за дверь, сказав, что больше не работает ни с кем и сматывается. Он отдал последние гроши и уехал в аэропорт. Благо, там неподалёку был банк, и Рыжий взял со своего счёта немного акша – жить уже было практически не на что. Ассигнации он потратил на билет до Нью-Йорка, а уже оттуда на такси добрался до конечной своей перевалочной базы. Вальрус беспокоился, что таможня будет в аэропорту жёстко тупить, но, на его счастье, этого не случилось.
    У себя дома он немного расслабился после перелёта, возобновил свой неповторимый имидж, кроме одного фактора – побриться уже определённо нужно было. А то это уже напоминало деда Макара, только без своих девятнадцати зайцев в лодке. (Совпадение ли? В событиях 11 сентября 2001 года официально участвовали девятнадцать террористов, имеются ввиду те, которые взяли в заложники те четыре самолёта).
    – Ну вот, теперь я и на человека похож. Недолго мне осталось.… Надеюсь, это лишь суеверия.
    На следующий день Дик Вальрус прямиком отправился на работу – пора за дело.
    В конторе же босс принял его с распростёртыми объятьями – ещё бы, столько дел натворить. Дика везде отмазали и всё, что писали в газетах, тут же засекретили. Дик лишь удивился, почему этого не сделали ещё до его приезда. Вальрусу устроили небольшой фуршет «чисто среди своих», в честь возвращения на поле боя, дальнейшее «освоение целины», пахоты на ниве и нахождение золотой жилы.
    Хозяин поручил Дику весьма ответственное задание – «убрать» кое-каких политических лидеров, дипломатов, которые пронюхали о Типлтоне и даже о конторе. Те люди были из гнилой верхушки АНБ, которые не хотели терять своего влияния, поэтому нужно было быть максимально осторожным. Не были никакой гарантии стремительного успеха. Задание было очень сложным, ибо и снаружи здания были камеры видеонаблюдения. Мало того, сделка должна была состояться в первой половине дня, а средь бела дня, при дневном свете выключать камеры было бы невозможно – его бы сразу повязали. Всюду были ищейки. Никаких тебе лазеек. Контролировать ситуацию было крайне опасно. Шеф доверял самые ответственные поручения только лишь Дику – только он был самым метким стрелком, хладнокровным беспощадным убийцей и спокойным «плохим парнем». Джонасу такое в руки не шло – он был просто шпион, не более, пусть и шпион №1. Что касается Карлы, то это вообще не было в её компетенции – она училась не на наёмного убийцу, а на контрабандистку. Оставался лишь вездесущий всесильный Дик, который, не медля взялся, ухватился за очередную работёнку. Для него не существовало слов «не могу» или «не хочу»: всегда было «выложусь, но сделаю». Таким был этот человек. Родился ли он таким, воспитали ли его так, но Дик Вальрус был достоен похвалы, хотя бы за то, что всегда верным оставался своим принципам. Он так и не убил ни босса, ни Джонаса и ни Карлу – всему своё время. Это не убудет, это не горит, без этого можно прожить. Просто тяжело быть человеком без прошлого, а жить с этим – вообще жуть. Одни, наоборот, хотят забыть своё прошлое, стыдясь некоторых моментов из него, но Рыжий больше стыдился своего настоящего – он мало чем из него гордился и мог бы похвастаться. Убить и дурак сможет, а вот сделать это красиво и качественно – это надо уметь. В этом был весь Дик Вальрус, человек-загадка, человек-легенда. Очень плохой человек, даже ужасный, прямо нелюдь, но по-своему «в доску свой», не предающий, исполнительный, надёжный, ответственный, мужественный, выносливый, верный, как собака, крепкий. Энергичный, иногда весёлый, юморной и смешной, чаще просто до безумия серьёзный.  Его боялись, перед ним преклонялись…
    Не знал только Дик, что задумали его убрать: встреча была подстроена. Шеф не забыл последних событий: лицемер всё отрицал и якобы забыл. Ничего подобного. Однажды приходит такой момент, когда даже лучший вынужден уйти, ибо, увы, пришло молодое поколение ему на смену, которое тоже хочет вкусно есть и пить, хорошо жить и зарабатывать большие деньги, пусть не всегда (а в случае нашего повествования – вообще никогда) честным путём. И среди сопляков всегда выберут нового героя, который затмит старичка. Придёт время – и уберут и его. И круг этот нескончаем. Так было, так есть и так будет всегда – эта смена поколений и времён. Мастер никогда ранее не сомневался в Дике, но пошли слухи о возможном союзе трёх героев, инициатором которого выступала Карла, а Дик, не сказал им «да», но и «нет» он им тоже не сказал! Это и пугало, беспокоило хозяина. К тому же эти последние события…. Вальрус сильно спалился, когда занялся самодеятельностью и «войной роботов, клонов и цветов»; его опознали и ищут все крупные международные спецслужбы. Тем более возникли опасения на том основании, что Дик слишком много знает и постоянно не прочь узнать своё прошлое, а это – нельзя. Ни в коем разе. Рыжий не первый год копает под них, ища правду – это стало тревожить умы сотрудников. И копать он не перестаёт и по сей день, и вряд ли перестанет – слишком упрям этот лоб. А раз так – надо подставить. Просто нужен повод, чтобы заморозить его, хотя бы временно, пока они не вколют ему вакцинку помощнее. Они должны выиграть время. Да, Дик – величайшее приобретение конторы, ценнейший выпускник Типлтона. Это всё понятно, но когда встаёт вопрос о жизнедеятельности самой организации, когда им потихоньку начинают перекрывать воздух – вот тут-то и выходит, что организация эта не собирается жертвовать всеми своими членами ради одного героя по имени Рыжий.
    Дик же не торопился – операция аж через две недели, так что пока можно без проблем побаловаться чайком и поиграть в экстрим…





12. В ПОИСКАХ БОЛЕЕ ЭКСТРЕМАЛЬНОГО МИСТИЦИЗМА

    «Интересно, а чем сегодня балуется человечество?», размышлял Дик Вальрус, вкушая прелести обычной жизни – без надзора своих мучителей и без ежеквартальной прививки.
    По новостям ничего интересного не было. Дику быстро наскучило глазеть в экран. С газетой он вообще сходил в туалет, только задница стала цветной.
    «Ну, вот моя позиция – зло. А на дворе – 2031 год. Люди чем маются на сегодняшний день? Как же они, простые людишки, творят зло?», рассуждал он.
    Он начал копаться в архивах всех криминальных хроник.
    «Хм, интересно, кто-нибудь превзошёл меня в жестокости?», думал он, перелистывая отчёты.
    Мир ничем таким страшным не занимался, что удивило и расстроило Дика. Человечество стало крайне лениво, и оправдывалось лишь погромами в торговых центрах, сгоревшими дотла, сожжёнными СТО и испоганенными парковками.
    «И где ж там абсолютное зло?», вопрошал он.
    Тяжелая экстремальная музыка перестала существовать ещё в 2013 году. Даб-степ, хаус, арэнби, хип-хоп, транс, минимал и эмбиент тоже были в ауте. Великая объединённая ложа масонов закрылась, перестав существовать, как таковая. В мире доминировали из убийств лишь заказные, нелинейные. Количество жертв от цунами увеличилось – ну да, они ведь не учились в Типлтоне, кто бы их научил алгоритму выживания?
    «Сатанисты – одни позёры. Это просто смешно. Дико ржу. Ну, читал я «Сатанинскую библию» Антона Шандор ЛаВэя, и что? Детский сад. Оказывается, Бог – это Сатана, а Сатана – это Бог. Оказывается, мир создал дьявол, а добрый Бог мешает ему установить мир зла. Ну, надо же, какая чушь! А вот в Типлтоне у нас «люди» типа верующие. «Занимайтесь сексом, дети мои – это полезно. Это спорт, и можете это делать сколько угодно, с кем угодно, когда угодно, и где угодно». А это как – со всеми? И с животными – тоже? Да вы, батенька, зоофил и извращенец, а не сатанист. Астрология вообще полный отстой – сколько бы мне не промывали мозг всякой хренью, ничего не сбылось. Это всё неправда! Масоны уже отжили своё – это неинтересно. Зато мистицизм, эзотеризм и гностицизм – вот это тема! Этому есть своё логическое объяснение. Это существует по сей день. Это доступно и популярно, и меня это интересует. А астрология, сатанизм и масонство – мертвы. Куча архаизмов, бестактность взамен скрупулезности. Я считаю, что в каждом деле должна возвышаться качественная характеристика, а именно полезность, результат. И полезность иногда лучше результата, если она сама по себе лучше. Дивное око…».
    Дик Вальрус почесал затылок и отложил всю эту гегемонию на неопределённый срок.
    «Ладно, потом как-нибудь», решил он.
    Дик направился в одно страшное место – башню с винтовой лестницей.  Там он любил охотиться на голубей и есть их живьём. Вот и сейчас он кушал одного из них вместо яблока, как перекус, сухой паёк.
    Дорогу ему перебежала чёрная кошка. Зря. Дик догнал её и изнасиловал.  Затем кинул под колёса электрички. Кошка сдохла в страшных мучениях – её буквально раздробило на рельсах.
    «Ну, а почему бы и нет? Алистеру Кроули, значит, можно было это делать в 1926 году, а мне – нельзя?! Не верю я во все эти суеверия, не верю. Это всё бред сивой кобылы. Сколько веков уже прошло, а люди так и не поумнели. С одной стороны, мне повезло, что я обучался в Типлтоне – я на пять порядков умнее и выносливее, чем двенадцать миллиардов людей на долбаной планете Земля, вместе взятых. Дрянь ты, кошка – чего тебе неймётся? Зачем перебежала мне дорогу? Дура крашеная. Песта тебе за это! Надеюсь, суеверия – это только лишь суеверия. Сказочка про козявочку на ночь, чисто попугать детей перед сном страшилками…», болтал сам с собой на ходу Рыжий.
    «Мистика, а ты где? Хочу тебя, и сильно! Появляйся. Эзотерика, гностика, алё!»…
    Свершилось. Но не правосудие.
    Сначала у Дика, стыла кровь при виде сотен тысяч черепов на дне какого-то водоёмчика. Потом померещились призраки, которые прикасались к нему ледяными ладонями. Затем появился сам Асмодей на огненной колеснице и отдраконил его, как следует. Напоследок Вальрус глох от вытья вампиров, кружащихся над ним, как дементоры над Гарри Поттером. Дику впервые в жизни стало реально страшно.
    «Так вот ты какое, зло, за пределами школы Типлтон!», довольно отметил про себя Рыжий. «Эти бестолочи хоть на что-то оказались годны – мистерия есть!»
    Обратный путь был не менее причудлив – Дика, душили хищные растения, засасывало в мерзкое вонючее болото с ифритами, кусали гигантские жужелицы, целовала Даная, предсказывало судьбу проклятое зеркало, гоблинским смехом парили нервы чудища лесные с горящими глазами, и совращали исполинские очеловеченные секвойи. Страху хватило, а адреналин сегодня и ещё на ближайшие три дня можно было не колоть. Но стероидами он всё же воспользовался. На всякий. Мало ли…
    Больше Вальрус не прибегал к такому опасному экстриму, решив остаться роботом – ну их к лешему, этих «простых» людей. Опасно, опасно, однако.… Связываться с потусторонним миром в Типлтоне явно не обучали и не собирались обучать – их задачи были куда проще и не касались экстремального мистицизма. Всё гораздо проще – вынюхивать, ждать, убивать, знать…
    Дик провалился в сон, который оказался ночным кошмаром. Сначала он просто лежал на кровати, но потом что-то разбудило его. Он заглянул под своё ложе, и вытащил чьи-то окровавленные ноги! Кто-то отрубил их. В полутьме Дик, глянул на стену – на ней висели, и безо всякой опоры, останки повешенного, без ног – их Дик, держал в теперь уже окровавленных руках. «Мама, мамочка!..», заорал, было, он во сне, хватаясь за подушку и марая её быстро сворачивающейся чужой кровятиной. Но не было мамы рядом. Её не было вообще…. Дик, свернулся ёжиком, надул губки и спрятался под одеяло. Но не тут-то было: духи всех убитых им людей начали хоровод, греческий танец. Дик обомлел и молчал. Убиенные подходили всё ближе, всё ближе…. Вальрус от страха закрыл глаза, но они полезли на лоб – кто-то, сшиб его, и потащил куда-то. Дик цеплялся за ножки кровати, кресел, стола, дивана, но его всё же выволокли из квартиры. Он очутился в абсолютно зеркальной комнате: стены, пол и потолок – сплошные зеркала. Ни окон, ни дверей, ни выемок; даже углы, как таковые, отсутствовали.… Всё скруглённое.… «А вы знаете, что если обычного человека поместить в такую комнату, то он покончит с собой?! Вы в курсе? Зеркало притягивает негатив, особенно чужое. И когда в комнате одни зеркала и человек, то они отражают и его негатив, и дают ему свой накопленный. Вот это точно – жесть. Не советую проделывать такое даже в шутку. Опасно, опасно. Не каждый.… Оставьте его дня на два – да он волком завоет от боли душевной, заживо сожрёт себя! Я сам тому неоднократный свидетель, садист и мазохист». Это ещё хорошо, что по «алгоритмам выживания» у Рыжего в зачётке стояло «А», иначе труба ему. Повезло, однако, в который уже раз. Он выдержал и этот экзамен, экзамен жизни. Выносливость – конёк выпускников Типлтона, но надолго ли её хватит?..





13. В ЗАТОЧЕНИИ, ИЛИ ЛАГЕРЬ "ЛОККЕН"

    Дик сосредоточенно следил за целью, валяясь на крыше. Его задача на сегодня была более чем банальна – «убрать» пару-тройку министров, не выдав, разумеется, своих координат. Прицел оптического автомата с глушителем не сползал с объектов массового убийства и захоронения – Дик хладнокровно держал курок наготове.
    – Ну, всё уже, хорош чай пить, успеете на том свете! Да не захлебнись, смотри, толстый слоняра! – Дику надоело ждать. Министры всё никак не могли договориться в цене, и сделка явно срывалась.
    – Японский бог, ты всё равно скоро сдохнешь, старый хрен, куда тебе столько? Акциями задницу подотри, а лимон зелёных вряд ли тебе пригодится на том свете! – Дик начал злиться.
    Министры же торопиться явно не собирались. Мимо ушей проскальзывали деловые фразы и словечки.
    – Да выходите уже, мушка уже чешется…. – Дик, захрустел зубами.
    Наконец, он дождался – министры вышли из стеклянных дверей, держа в руках солидные дипломаты, жали друг другу свободные от багажа руки и прощались.
    – Скорее, шевелитесь…
    Выстрел, другой. Один из толстячков рухнул с точкой в сердце, другой опрокинулся с простреленной башкой. Дело сделано. Но Дик, решил вырубить и посредника – бам, бабах, бумс, и тот свалился замертво. Некому теперь просаживать доллары в казино. Акции теперь блестели на асфальте, никому не нужные.
    И тут случилось непредвиденное. Шеф как будто догадывался, что на сей раз Дик, переборщит с выполнением задания. Началась облава. На крыше уже стоял спецназ. Кто-то говорил в рупор:
    – Дик Вальрус, сдавайся, иначе откроем огонь. Аккуратно положи оружие на пол. Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч.
    – Ядрён батон, какая сволочь меня обнаружила? – Матюкнулся Дик, и с рёвом скинул двух спецназовцев с крыши. Те упали, переломав себе все косточки.
    По команде пошли выстрелы. Дика ранили в плечо навылет и задели мениск. Коленная чашечка заныла, плечо же просто больно отдавало в руку.
    – По рукам не стрелять, олухи! – Заорал босс. – Там же чип! Не вздумайте его убить, он нужен мне живым!
    Дик перепрыгнул на балкон. Там висело сушившееся постиранное бельё. Он по верёвкам пробрался внутрь, марая всё кровью. Очутившись в чьей-то квартире, он дико-любезно извинился – супружеская пара выполняла свой долг.
    – Ха-ха-ха, голубки! Да вы не стесняйтесь, я уже ухожу. Продолжайте, продолжайте, я не буду вам мешать. Было бы время – стал бы третьим участником сего мероприятия. Но я очень спешу – меня ловят, как затравленного дусёнка. Надеюсь, входная дверь не заперта? А то и с ней ещё возиться…
    Дик выбежал, натыкаясь на разбросанные вещи. Потом из коридора побежал направо, потом взял левее и прямо. Вскоре он прокатился по крыше следующего многоквартирного дома, но его всё же поймали – невидимый лазер пронзил его насквозь.
    Очнулся Дик уже в камере. В шестидесяти миллиметрах от него, по ту сторону решётки, стоял сам хозяин.
    – Доигрался, лисёнок? Чёртов махинатор.
    – Р-р-р.... – Рычал от негодования Рыжий.
    – Тот посредник был из моих людей. Сколько раз я тебя предупреждал быть бдительней и внимательней, м? Заколебал ты. Ладно, в карцере тебе не место, но в обычной тюрьме поскучаешь. Надеюсь, ты не против?
    – Кто меня спалил? Своллоу? Или Джонас, этот сукин сын?..
    Мастер ему ничего на это не ответил, дав жест увести его. Охранники выпустили начальника. Дик припал к деталям решётки, пытаясь разгрызть их. Ему попытались помешать это сделать, но тщетно – Дик был, как угорелый.
    Вечером принесли жратву, но давать её было некому. Пришлось отпереть камеру. С потолка на жертву упал Вальрус и убил.
    Утром следующего дня Дик, притворился более покладистым. Пришла молоденькая симпатичная девушка, Анна Си. На ней был халат медсестры. Мисс Си приготовила шприц, изучая поднимавшийся в нём столбик снотворного, затем прислонилась к прутьям, чтобы ответить на телефонный звонок.
    Сзади просунулась здоровенная волосатая рука, и с силой притянула Анну за волосы. Та вскрикнула, уронив шприц.
    Спокойный вкрадчивый голос звучал сухо, жёстко и неумолимо.
    – Травить меня вздумала? А я думал, мы партнёры. Почему ты всегда всё делаешь без моего ведома? Значит, теперь ты против меня? Мы же вместе начинали! Однажды ты помогла мне совершить покушение на твою бывшую подругу, Карлу, когда достала ключи от её комнатки. Но у меня не вышло – Джонас помешал. А потом ты отдалась мне. Вся. Я имел тебя тогда каждую ночь, а теперь ты занесла нож? Это удар в спину. Хочешь почувствовать, что такое – удар в спину?
    Вторая рука со всей силы вмазала девушке промеж лопаток, сломав позвонок. Анна тяжело задышала, но не издала ни звука.
    – Хочешь, огорчу? – Выдохнула Анна. – Ключи дала я, да. Чтобы ты убил мою подругу. Но Джонаса позвала тоже я – передумала я тогда…
    – А я ещё любил тебя, тварь. Ты предала. Ты теперь по ту сторону решётки – значит, ты враг. Друг мне лишь тот, кто будет со мной по эту, а не по ту, сторону решётки. А теперь – умри. Дико и жестоко, в страшных мучениях.
    Дик взял её за горло, и задушил…
    Время обеда. Всех заключённых вывели наверх. Сокамерников же у Дика не было – охранники побоялись к нему кого-то подселять. Как всегда это бывает, новичок становится всеобщим предметом пристального внимания, и внимания отнюдь не положительного. Бандитов не смутили физические данные Рыжего.
   – Эй, а ну подойди сюда! Сосать будешь? Нет? А как – так? Совсем не хочешь? Странно…
    – Э, ты чё, опух что ли? Тебе говорят!
    – Глухонемой? Не слышит и не говорит. Зови Матёрого.
    Вальруса окружила в кольцо целая толпа. Человек тридцать, если не больше. Ещё человек триста наблюдали за всей этой картиной.
    – За что сел? – Спросил Матёрый. Это был, по ходу, вожак. Он решил говорить более гладко.
    Дик молчал. Он ждал момента, а тот – его.
    – Обычно Мне отвечают. – Насупился Матёрый. – Ладно, ребята, начинайте. Кончайте его…
    Дика начали было бить, но тот вдруг «проснулся». Одного он искусал до смерти, второго «отчалил» по полной программе, третьему достался upper-coat, четвёртого Вальрус подкинул вверх и сломал его позвоночник пополам. Ещё троих он забил ногами. Когда на него набросились все одновременно, он так быстро растушевал удары, что все только удивлялись такой скорости, валяясь в крови. Матёрого он бил так сильно и так жестоко, что на том не осталось ни одного живого места – были отбиты печень, почки, сломаны все рёбра и позвоночник, искалечены руки и ноги, свёрнута шея, исполосовано брюхо, выколоты глаза, разодрана челюсть, нос висел набок, уши отсутствовали, солнечное сплетение было корзиночным плетением…
    Всё стихло.
    – Ну и что, ублюдки? Кто следующий? – Рявкнул Дик, раздирая очередную жертву. – Что, духу набрались? Матёрый, говорите? А вы хоть знаете, кто Я такой? Я – Дик Вальрус, и народу измутузил больше, чем вы, все вместе взятые. Вы вообще кто такие, малявки? Да я сейчас вас всех по кругу иметь буду, вы поняли? Вы хоть представляете, с кем связались? Быстро отсасывайте у меня все!!! Не родился ещё тот, кто заткнёт мне рот! Я сильнее всех. Итак, вся еда – моя. Снимайте штаны, показывайте задницы – сейчас я вас всех буду драть. И без фокусов мне! Сейчас я достану свой фантастически волшебный агрегат, и вам – аут. Вы думали, вас много, и вы – РАТЬ, а я – ДИЧЬ? Вышло наоборот. РАТЬ – это я, а вы – ДИЧЬ. Слюни подотрите. Небось, трусики мокрые, наложили от страха? Так вам и надо! В следующий раз будете знать, с КЕМ связываться. Все всосали? Не слышу! – Дик пнул одного из нападавших. Тот взвыл и тут же резко сдох. – Молоко у вас на губах ещё не обсохло. Ну, ничего, сейчас вы будете глотать другое молоко; настолько полезное, что обычно женщины, давящиеся им, практически не ходят к стоматологу – там и кальций, и всё-всё-всё.
    С этими словами Дик начал своё грязное дело. Охранники боялись к нему приблизиться. Потом они всё же смяли его наэлектризованными резиновыми дубинками.
    Так прошло целых десять дней. Дик ходил темнее тучи, а все избегали с ним контакта.
    По воле судьбы Карла и Джонас нашли его. Они вели вначале безуспешные поиски, ибо прошёл уже на тот момент почти месяц, а Дик их не беспокоил что-то. И это их угнетало.
    Джонас прослышал о кознях шефа, и Карла всё тщательно спланировала: уже во второй половине дня десятых суток они подкупили охрану, истребили свидетелей и примчались к Дику в камеру. Тот сидел в полнейшей темноте и тишине.
    На включённый свет он отреагировал недовольно и крайне болезненно:
    – Зак, я уже обедал. Унеси эту муть…
    – Дик, а это – мы.
    Дик привстал и посмотрел на «гостей». Джонас выглядел тоже немного помятым, зато Карла, как всегда, была на высоте. Она помахала ему ручкой.
    – Алё, приветик.… Слышала, Анну обезвредил? Молоток.
    – Дик, собирайся, мы тебя забираем отсюда. Есть разговор.
    – Я ни с кем не намерен говорить. Убирайтесь отсюда. Вам повезло – я взаперти. Иначе – песта вам. И никуда я не пойду. – Заупрямился вдруг тот.
    – Вальрус, не беси меня. Тут ты рано или поздно окочуришься. Давай опустим былые ссоры и обиды…
    – Забыть? Ссоры и обиды? Да я вас обоих ненавижу! Одной левой замочу…
    – Одной правой. – Улыбнулась Карла. – Я не забыла – ты ведь у нас левша.
    – Ой, Карлитос, пошли отсюда. Что с ним попусту языком молоть? Говорил же, не пройдёт твоя тема…
    – Сойдёт, влейся. Всё в ажуре. Дик, ты нам нужен для одного общего дела. Мы тебя не только сейчас освободим – ты можешь потом вместе с нами рвануть в Индокитай и зажить припеваючи.
    – Да ну? Прикольная сказка. А Пентагон и Интерпол? О них вы позабыли? – Прищурился Рыжий, чуть не смеясь.
    – Помним, конечно, но и мы как бы не белые и пушистые – Типлтон учит всему. И как скрыться ото всех – тоже.
    – Весело у вас. А о чём, собственно, пойдёт разговор?
    – На месте узнаешь. – Ледяным тоном ответил ему Джонас.
    – Заманчивое предложение, от которого я вынужден отказаться.
    Внезапно припадок «хорошести» прекратился. Дик стал самим собой.
    – А ну пошли на хрен отсюда оба, и в темпе! – Решётка аж начала раскачиваться. – Вы меня заклали?
    – Проклятье, мы не успели! – Карлу прошиб пот. – Нет, не мы, Дик…
    – Говорил же, дурацкая затея…. – Психанул Джонас.
    – О чём ты вообще говоришь? Что ты понимаешь? Короче, отвлекай его, как хочешь, я ему вкалываю «радость», и мы вытаскиваем его отсюда. Ты меня понял, Джонас?
    Видимо, понял.
    Пока Джонас, став на время протоном, принимал на себя все заряды отрицательно заряжённых частиц, пеной и матами сходивших с уст Рыжего, Карла доказывала всему научному миру, что на любой атом найдётся свой нейтрино – и вот, Вальрус уснул. Лишь бы не вечным сном.
    Джонас вставил ключ в замок и три раза его крутанул. Без помех, зашибись. Со скрипом дверка поддалась, и они вдвоём кое-как выволокли грузного Вальруса из камеры.
    – Тяжёлый, гад.
    – Не тяжелее Mortician. Всё, попёрли.… Взял? Ключи, говорю, взял? Всё. Ничего не забыл? Пошли. Да к выходу направляйся, чтоб тебя…. – Карла была на взводе.
    Стемнело. Дика погрузили в чёрный бронированный джип, как мешок с дерьмом. На него накинули одеяло, завязали глаза, руки и ноги и заткнули кляпом рот, чтобы, когда он очнулся, не разнёс тут всё в щепки.
    – Да чтоб ты сдох! Чтоб тебя дождь намочил! – Накинулась Карла на Джонаса. – Ты чего неуклюжий такой?!
    – Что с тобой? – Обиженно выпалил тот. – У тебя что, красные дни, что ли? Злая какая-то.
    – Я нормальная! Ладно, я мучу зажигание, едем…
    – Нет уж, подожди.
    – Чего тебе? Ну, ударь меня ещё!
    Но вместо того, чтобы врезать девушке, Джонас её обнял и поцеловал. Та затихла, как в первую брачную ночь. Джип постоял ещё немного, завёлся, тронулся и уехал.





14. ПРОСТИ НАС, ДИК...

    Дик сидел в кресле, связанный по рукам и ногам. По его жесту глазами Карла вынула ему кляп.
    – Теперь ты будешь говорить?
    – Да.
    – Дик, ты должен нам помочь! Кроме тебя – больше некому! Мы – как одна семья, и вместо того, чтобы вечно бомбить друг друга, мы должны объединиться одной целью. – Карла присела возле Дика на корточки и молитвенно сложила ручки. Джонас, неодобрительно покачивая шеей, развернулся к окну.
    Было ещё темно, но потихоньку светало. Джонас оставил, наконец, шторки в покое, думая вначале, что надо бы их открыть, пожалуй – чтобы свет проникал в помещение. А теперь это делалось само собой, безо всякой там посторонней помощи. Солнце, наконец, выглянуло и заулыбалось, лучами, как клещами, убирая тьму. Сначала лучики были малиновыми, потом алыми, затем – оранжевыми. Вскоре они обрели свой стандартный жёлтый цвет, а кое-где в облачках терялись синие и зелёные лучики – преломление происходило очень красиво. Джонас засмотрелся, но в то же время не терял бдительность, внимательно вслушиваясь в каждую реплику пленника. Свеча погасла – Джонас потушил её слюной на указательном пальце. Затем вздохнул, расправил плечи и затянулся ванильной дамской сигареткой Карлы, но тут же расфуфыренно раскашлялся, сплюнул и моментально отправил исчадие ада в табакерку.
    «И как она их курит? Поражаюсь. Честное-пречестное, я чуть не задохнулся. Плохо и резь в глазах. Ну, Карлитос, ты ещё та штучка. После Марокко совсем от рук отбилась. Зазналась. Пора тебя проучить сегодня ночью, и проучить основательно. Я не я буду».
    – Какой ещё целью? Мне это ни к селу, ни к городу. Должны, но не обязаны. – Дик выглядел не лучшим образом после десяти суток тюремного заключения.
    – Согласна. Но смотри, Джонас тоже не против союза. От тебя требуется лишь дать нам засекреченный шифр, и больше ничего; ведь ты единственный, кто уже снимал с себя микрочип.
    – Нет. Код не получите.
    – Пожалуйста, прошу тебя.
    – Даже не уговаривай. У меня и доступа нет. – Дик занервничал. Было видно, что ещё немного, и он не выдержит морального давления.
    – Браво! – Джонас захлопал в ладоши и подошёл к ним. – И что нам теперь делать?
    – Лучше убейте.
    – Откуда в тебе такая злость и ненависть?
    – Ненависть у меня ко всему. Изначально, от природы. Я – рыжая смерть. Смертоносный пушистик. Никому меня не одолеть. Я забияка и волосатик. А злой, потому что вы меня связали. – Дик, однако, был в настроении. Когда у него случался не кратковременный, а более длительный по продолжительности припадок, он начинал философствовать и учить всех жизни, но особенно ему нравилось расхваливать себя, как конфету в магазине. Под прилавками, под витринами – да где угодно вашей душеньке. – Дик в эти минуты и любил, и жалел себя. Жаль, что минуты эти длились недолго, превращая хорошего мальчика в плохого.
    – Дик, послушай, это не только нам надо. Ты ведь и сам в запале говорил, что хочешь избавиться от этого клейма! Так давай же покончим с вами, раз и навсегда.
    – Лады, чёрт с вами. – Неожиданно для всех согласился Дик. – Хорошо, идёт. По рукам. Мне нужны для этой цели….  – Рыжий начал перечислять необходимое.
    – Ну, ты и загнул, приятель. Всё будет сделано.
    Пока Дик, возился у плиты, Карла и Джонас пошли искать всё необходимое.
    – А Дик – красавчик. – Заметил Джонас, беря за руку Карлу, а в другой таща купленное барахло.
    – И не говори. Сумасшедший.
    – Ну, он всегда отличался странностью.
    – М-да, весьма оригинальный тип.
    – Заводи свой драндулет, поехали, пока Рыжий не передумал.
    – Не передумает. Боже упаси, если иначе. Я больше не хочу из-за него собирать свои кишки по углам и закоулкам. Хватит с меня. Ну его, нафиг.
    – Давай, пошли уже…
    Дик действительно не передумал, и возился у банкомата, как электромонтёр в кроссе. На нём были спецовка, защитные очки, микрофон, датчик и микро-наушники, которых не было видно.
    – Всё взяли? Я готов.
    – Когда операция?
    – Сегодня ночью и приступим. Можете пока понежиться. Я тоже посплю.
    – Дик, ты – чудо.
    – С тебя – косяк. И с тебя – тоже. Чем расплачиваться будете? Особенно ты, Карла. Это самое интересное.
    – За что косяк?
    – Дик…. – Джонас заулыбался. – Ты добрый малый, но сейчас несёшь чушь. Карлу я тебе не отдам, так и знай. К тому же по очкам я тебя сделал.
    – Это как?
    – 12:0 в мою пользу.
    – Эй, вы там долго будете ещё паясничать? Время идёт, народ. И меня делить не нужно, а то никому не достанусь. Джонас, от тебя вообще не ожидала. Сегодня джентльмен не ты, а Дик. Кто сколько раз мной пользовался…. Сволочь!
    – Будем считать это недоразумением и неудачной шуткой.
    – Надеюсь.
    Однако, вопреки ожиданиям пары, Дик, повёл их не через центральную площадь, и даже не по мостовой – они спустились в канализацию.
    – Фу, Дик, это было обязательно?! Кошмар. Три недели отмываться буду.
    – Не ной. Это конспирация.
    – От кого?
    – Не тот вопрос ты задаёшь. Надо спрашивать «для чего?».
    – И?
    – Нас и так босс ищет. Все уже знают, что вы меня выкрали из концлагеря Локкен.
    – Да, но…
    – Без «но». Я второй раз не попадусь. Узнаю, кто меня подставил и запер там – убью. Молитесь, чтобы это были не вы…
    – Дик, да ты что, мы наоборот тебя оттуда вытащили!
    – Вытащили – спасибо. Попрекать этим не нужно, а то брошу всё, и будете потом реветь, что так и умерли роботами. Я – супер.
    – Да мы и не спорим, Дик.
    – За дело?
    – За дело.
    Все трое поползли по канализационной трубе, вскрывая люки и закрывая их за собой. Старались не шуметь. Но даже под землёй было слышно, как на одном из участков дороги произошла автокатастрофа, и полиция немедленно среагировала. На другой стороне вовсю работали сантехники, монтажники и шахтёры – они тянули массивный кабель, но так, чтобы он не напоролся о затычки телефонных радаров и кольца отопительных труб.
    – Служба спасения! Первый, ты где? – Послышалось там, наверху.
    - Ты слышал? – Карла приложила палец к губам, давая знак всем создать тишину.
    Все прислушались.
    – Да-а, слышимость – пипец. – Заметил Джонас, но тут получил удар от Дика.
    – Получишь сейчас, никогда в подобной ситуации не бывали? Поживее, господа. – Толкал он их.
    Наконец, они добрались до лаборатории, благо у них были фонарь и карта.
    – Что дальше?
    – Ничего. Я ни за что не ручаюсь. Если нас обнаружат – нам крышка. Побег – это верная смерть. Если нас кто-то сдал – всё. – Отмежевался Дик.
    – Да ладно тебе.
    Они пробрались в запретную зону. Пока Джонас обезвреживал сигнализацию, Дик и Карла поднимались уже наверх.
    – Всё готово?
    Дрель была с глушителем. Они распилили командный пункт, затем пробрались в потайную комнату, которая никогда не открывалась – святая святых Типлтона. 
    – Чёрт, не получается у меня ничего! – Дик пнул дверь. Дрель отказывалась работать – слишком жёсткий материал.
    Тогда Карла просто выпустила очередь из автомата прямо в замок. Дверь со скрипом поддалась.
    – Да ты гений, девочка!
    – Я уже давно не девочка, но за комплимент – спасибо.
    Все трое очутились во тьме, а точнее, в сырой комнате без освещения. Джонас решил было воспользоваться услугами фонаря, но Дик презрительно выкинул его в урну, выбежал в коридор, огляделся по сторонам, зачем-то взломал электрощитовую и засел там, на минут тринадцать. Свет зажегся. Карла прыгала от радости. Джонас довольно пританцовывал, как Джон Траволта из «Криминального чтива».
    – Ну, вот и всё! – Заверещала мисс Своллоу. Красотка явно была счастлива.
    – Однако вынужден вас огорчить, мэм – это только начало. – Парировал Дик.
    Настроение у пары постепенно улетучивалось, а лица вытягивались всё сильнее, ибо Дик, решил отложить работу до утра, и уселся, есть пирожки.
    – Дик, мы так не договаривались! – Карла глядела на часы. Джонас сел на стул.
    – Успеем. У нас целых три часа. Я голоден, а когда я голоден, я обычно туго соображаю; а когда я туго соображаю, я злюсь; когда же я злюсь, мне хочется кого-нибудь удавить. У вас ещё ко мне вопросы?..
    – Нет уж, избавь…. – Джонас психанул и начал играться с брелком ключей от машины Карлы.
    Но шести минут хватило. Дик посерьёзнел, и начал оперативное вскрытие. Для начала он обсматривал всю комнату, даже поздоровался с тараканами под полусгнившим паркетом. Рыжий явно что-то искал. Рыскал, рыскал, но не находил. Потом он всё же что-то обнаружил, и начал налаживать контакт, но «землило» страшно. Вальрус включил компьютер и запустил несколько нужных ему программ. Потом вытащил заветный комочек – закрытый исходный код своего старого микрочипа в виде бумажки с непонятными символами; того самого, и вставил его в сканер. Это не помогло – сканер упрямо отказывался считывать данные. Пришлось снова прибегнуть к USB-порту, но он, зараза, ничего не видел и не читал – такие странные файлы он просто не поддерживал.
    – Дик, тебе помочь? – Карла разволновалась.
    – Заткнитесь! – Рявкнул Дик, и, вытащив диск, опустил его в дисковод заново. Тоже бесполезно. Но потом он рассмеялся.
    – Ах, они, сволочи…
    – Что такое? – Перепугался Джонас.
    – Всё проще, чем я думал.
    – Это как?
    – INI. Устаревший файл текстовых данных. Изначально микрочип – контейнер для хранения информационных данных о прошлом физического лица, находящегося на службе у лица юридического. Нам говорили о том, что это электронное устройство каким-то образом связано с нервами (нейроны, аксоны), кровеносными сосудами и с чем-то ещё. Это так. Также всем нам талдычили, что вынув микрочип, человек умрёт. Однако я тот раз выжил, потому что на место одного чипа мне сразу же впаяли другой. Не знаю, как они это сделали. А снял я его для того, чтобы узнать своё прошлое, и я уже говорил об этом ранее. Также я тоже думал, что чип влияет на мозг таких, как я. Чушь. В Типлтоне в нас заложили основы их идеологии, но микрочип не вёл этому статистику, не отсылал ничего в лаборатории, не был жучком для слежки, не координировал наши действия. Но вскоре мне вшили чип другой, и если я умру – выйдет, что Типлтон прогрессирует.
    – А причём тут ещё и дискета? – Не поняла Карла, приподняв голову с колен.
    – А это самое интересное, люди. Видите ли, чтобы узнать о себе информацию, своё прошлое, нужно было предварительно себя убить. Или кого-то, кто бы тоже носил микрочип. А дискета – устаревший носитель, раритет, и вряд ли бы кто додумался, что всё запишут именно туда.
    – А как чужой микрочип мог помочь?
    – Эти идиоты, учителя наши хреновы, разработали уникальную систему сверки-проверки а ля «всегда под рукой», если работоспособным останется лишь один чип.
    – То есть?..
    – То есть, если вдруг нас всех убьют или арестуют, но останется кто-то один на свободе, то у него в микрочипе есть инфа обо всех нас. Текстовые шифры и закрытые исходные коды весят всего-то несколько байт. Представляете, что это значит?
    – Не совсем…
    – Поэтому я и искал вас. Поэтому я хотел убить вас.
    – Почему именно нас?
    – У вас выдержка, как у меня. Все остальные – задохлики, они и секунды не продержатся. Я веду вас к самому главному – для чего я хотел вас убить.
    – И?
    – Понимаете, если я выну свой собственный чип, я даже прочесть его не успею – я тут же умру. Повторяю, у каждого из нас есть чип. И он несёт в себе информацию не только о вас, но и обо всех таких же якобы роботов. Поэтому я мог, допустим, убить Джонаса, но с помощью его чипа, зато мог прочесть все данные о его прошлом, моём прошлом и прошлом Карлы. Зачем убивать себя, когда те же данные есть у моего врага? Те же самые данные. Абсолютно.
    – Теперь всё более или менее вырисовывается. Только всё-таки, при чём тут дискета?
    – Это я выяснил гораздо позднее. Можно было и убийств избежать.
    – Как это?..
    – На дискету для каждого из нас записывалась копия ini-файла с микрочипа, текстовый шифр и закрытый исходный код. Можно было элементарно найти эту дискету, вставить и узнать о себе всё. К тому же там никаких паролей, в отличие у микрочипа. Когда я тогда попросил чиппера вынуть чип, это было началом мук. Он подключил меня к нейро-креслу, и я тогда остался жив.  Выжил! Но чиппер тоже ничего не знал. Вынуть одно, а узнать пароль – совсем другое. Пароль он узнал каким-то образом, но потом эти подонки вставили мне новый чип. Чиппера я убил, чтобы он им не разболтал, что я узнал шифр. Поверьте, они бы мучили его гораздо хуже и дольше, чем это сделал я.
    – А дискету ты нашёл?
    – Нет, и ещё раз нет, к сожалению. Если бы я знал, что они были за карточками в нашей библиотеке, не потребовалось бы столько жертв. Их прятали. Помните взрыв на выпускном?
    – Конечно.
    – Естественно, это я. Но я сделал только хуже – и вы оба выжили, и мы все остались без ответа.
    – Как – так?
    – А вот так вот. Пожар уничтожил все дискеты. Все до единой. И когда я это узнал, я взбеленился пуще прежнего, и снова начал вас травить.
    – Теперь всё понятно, Дик. Нам очень жаль.
    – Было бы проще, да. И без убийств, и пароль не требуется.
    – А может, стоило просто поехать на место своего обитания? Туда, где нам было когда-то по три месяца? Было бы сложно, но в то же время проще. – Карла похолодела и сузила глаза.
    – Думаешь, я не гадал над этим? – Разозлился вдруг Дик. – На что это ты намекаешь? Что я горю жаждой мести? Что я – неприкаянный робот, идущий в бой и хладнокровно всех убивающий?
    – Всё-всё, Дик, не волнуйся. – Успокоил его Джонас.
    – Я ездил туда. Я был там. Я расспросил всю округу, но или им хорошо заплатили, закрыв, таким образом, им всем рты, или действительно они всё позабывали. Тем более столько лет прошло! Говорили что-то вроде «да, была авария, да, жили дети на помойках, а потом их навсегда увели люди в форме». Короче, ничего конкретного. Исчерпывающего ответа я не услышал. А губить их всех – значит, привлечь внимание. Я всегда работал в одиночку. И убивал по одному. А бить толпу – это не по мне. Чёрт с ними. Может, действительно всё забылось, но не для меня. Я жил этим. Теперь, когда всё прояснилось, я вам помогу. Ценой своей жизни.
    – Дик!!!
    – Дискет нет, своё прошлое я узнал ещё тогда, но наполовину. Когда буду захлёбываться в крови, шепните мне на ухо вторую часть «Марлезонского балета», хорошо? Это моя к вам последняя просьба. Больше я уже ничего от жизни не прошу.
    – Дик…
    – Так всё равно будет всем только хуже. Я не смогу…
    – Ну, можно же жить и без прошлого!
    – А вы смогли? Мне надоело, что мы всё время стравливаем друг друга.
    – Если…
    – Молчите. Джонас, воткнёшь чип куда нужно, когда я скажу, хорошо? Слушайся! Карла, поможешь мне зашивать руку – не хочу подохнуть с распоротой рукой. Иного выхода нет…
    – Ну и чёрт с ним, с прошлым! – Джонас чуть не заныл. – Карлитос, неужели это стоит того? Он официально наш общий враг, но довольно уже смертей.
    – Ты не парься, приятель: я всё равно сделаю по-своему. – С этими словами Дик, схватил лезвие и с силой провёл им по руке, от самого запястья прямо до плеча. Хлынула кровь – молодая, горячая, красная. Дик смотрел паре в глаза, наугад нащупывая в мышцах и сухожилиях инородное тело.
    – Всё нормально. Всё будет нормально. Джонас, ты можешь остаться. А слабонервным просьба покинуть помещение. Это я тебе, Карла.
    Та была ни жива, ни мертва, дрожа, как осиновый лист.
    – Я всегда иначе всё это представляла. Я избегала кровопролитий. Я не участвовала в них! Я пошла по специальности – я выуживала только информацию, но не жизнь, и уж точно не таким зверским способом. Позовёте, а то у меня при виде и запахе крови кружится голова. Подташнивает немного. Всё, я в коридоре. – И Карла, вся бледная, со слезами выскочила наружу.
    – Вот всегда так. О, знакомые ощущения…
    – Что?
    – Покалывает слегка. Микрочип сам по себе найти нетрудно – он пульсирует, и довольно сильно. Можно безошибочно его обнаружить, но вот изъять – это куда сложнее. Помоги…. – Дик привстал.
    Джонас помог ему удержать равновесие, но это было нелегко – 120-килограммовая туша чуть не стала его крышкой гроба.
    – Держи мою руку на весу, пока я буду доставать чип. Видишь, она беспомощна – я перерезал все сухожилия, чтобы они не мешали. Так будут задевать обо всё, лезть, куда не надо. Знаешь, это как лианы – тот же принцип. Казалось бы – ненужные, а вот и нет: поддерживают симбиоз. Так, в глазах темнеет, чёрт.… Держи ровнее, заколебал! Что у тебя руки трясутся, как у алкоголика? Тебе-то чего бояться, сопляк? Так, всё, что там у нас далее…
    Дик чуть себе шею не свернул, пытаясь оглянуться назад. Джонас был совсем белый.
    – Давай, потихоньку…
    Однако Эмби не справлялся.
    – Пёс тебя за ногу, говорю же, аккуратнее.… Нет, так не пойдёт. Нужны женские руки. У тебя тяжёлая рука. Зови Карлу, чёрт тебя дери. Женская ручка пролезет там, где пасует мужская.
    Карла мигом пришла на помощь.
    – Вот, сразу другое дело. Своллоу, видишь эту блестящую хрень? Вытащи её. А ты, Джонас, вколи мне в вену что-нибудь, чтобы я умер не сразу. А микрочип вставь в компьютер – у него есть USB-разъём.
    Джонас сделал всё, как описал ему Дик. Теперь Дик «расслаблялся» на стуле, а Джонас анализировал субъект на вирусы. Сканирование прошло успешно и благополучно.
    – Открыл? – Захрипел Дик, тоже подойдя к экрану. – Двигаемся дальше. Теперь смотри: видишь, там только ini файл? Курсор, да.… Сделай, чтобы показывало все скрытые объекты. Во-от, молодец, только рука дрожит не по-детски, а как у старого маразматика, у которого аневризма. Засёк? Нет, это другой архивный файл. Его ты не откроешь – не придумали ещё открывать такие. Его и не нужно трогать. А для того бери мою флешку, и загрузи установочный диск. Готово? Теперь – «открыть с помощью»…. Да ты не так уж и плох, оказывается, чувак! Ай, болит! Пошла диагностика? Это временные файлы, их удалишь, но не сейчас. Список истории тебе потом пригодится. Позже. Сам поймёшь, зачем. Вот их и открывай! Видишь, строки пошли, одна за другой? Сами скачут, сами делают перенос текста по словам. Сами распаковываются, сами себя считывают, ещё и звуковое сопровождение. Отлично.… Отправляй на печать. Как куда, как на какой? А принтер ты видишь возле моего плеча? Всему тебя учить надо. Я бы сам сделал, но мне осталось шестнадцать минут, так что пошустрее немного там, я хочу это всё увидеть и прочесть, запомнить и со спокойной совестью испустить дух. Отправил? Всё, mission completed…
    Кара чуть не целовала Дику руки. Тот заворчал и отвернулся.
    Все начали читать документы.
    «Шарлотта Ди, 9 апреля 2015 года. Урождённая в Вегасе. Родители погибли в автокатастрофе…».
    «Ричард Уоллес, 11 декабря 2011 года. Паспортные данные отсутствуют. Брошен, как бездомный. Родителей лишили прав из-за хронического алкоголизма, рукоприкладства и очередного срока…».
    «Йонас Мойзес Александер Брут, 20 июля 2013 года, этнический еврей. Родители высланы в Пенсильванию. Беженцы. Статус не определён…».
    Там была куда более полная и обширная информация личного характера, поэтому автор ввиду всего этого привёл лишь краткие тезисы-выдержки.
    – Выходит, я ещё и еврей? Ну, надо же! Так вот, значит, как меня на самом деле зовут…. – Джонас в сотый раз вертел распечатанную листовку.
    Карла не плакала, но была близка к этому. Её худенькие ножки подрагивали. Она сжалась в беспомощный комочек и забилась в угол. Так и не выходила оттуда.
    Дик Вальрус начал кашлять – он умирал. Началась агония. Джонас подбежал к нему.
    – Прости меня, Йонас, прости…
    – Ричи, мы тебя теперь не бросим, не оставим. Вовек не искупим долг перед тобой…
    – Поздно. Слишком поздно. Зато я испил чашу сию до дна – я пожертвовал своей жизнью ради вас и всех остальных. Видишь, от меня даже предки отказались! Разве я могу назвать папой и мамой тех, кто меня бросил? Преступники, алкоголики, ненавижу.… И где, где они теперь, когда я – на смертном одре? Где, я вас всех спрашиваю?
    – Кого – всех? Нас только трое. Дик, сейчас мы тебя вылечим, угомонись.
    – Темнеет в глазах. Блики. Я уже ничего не вижу. Холод и тьма. Тьма страшная, зловещая, но мне совсем не страшно. Я не напуган – нет. Вовсе нет. Просто обидно, что свою жизнь я прожил зря. Мало того, я сам её загубил. Я причинил невинным людям столько зла! Я убивал, пытал, насиловал и наслаждался этим. Я был пешкой в руках нашего мастера. Надо было мне его мочить, а не вас. Я отнял у жён их мужей. Братьев у сестёр. Сыновей у матерей. Девятилетняя девочка теперь вряд ли выйдет замуж – она отныне мужененавистница. Благодаря мне – я изнасиловал её сестру девять раз, затем убил, расчленил, вышиб мозги и выкинул останки в колодец, съев её розовые мозги. Я выпил её кровь. Я отнимал жильё у стариков. Я разбомбил Лос-Анджелес. Я подтёр задницу долларами. Я стал тенью, являющуюся многим однажды и навсегда. Видевшие меня один раз, видели меня и последний. Мне нравилось заставлять других страдать. Генофонду я испортил будущее. Я – карающая длань старухи с косой. Я – живой мертвец, передающий приветы из преисподней и уносящий жизни в ад. Я – чудовище. Но им не рождаются – им становятся. Пусть мой опыт научит тебя, Джонас, уму-разуму. Бойся как огня всего злого. Борись с этим. Мы втроём – великое зло, но я – большее из этих трёх зол. На меня никакого чистилища не хватит. Я – террорист №1 в мире. Бен Ладен отдыхает. На меня охотился Интерпол, но прикрывал мою задницу Пентагон. Я – пьяный стервец и эгоист. Шумный маньяк. Страшно? Мало страшно. Я – пьяный медалист, тусовщик и стиляга, а сейчас будет злая, и острая… Я мочился в ночь, я – тварь, я помог соседке лечь пораньше в гроб. Я – аццкий сотона, я – Великий Ужас и Хаос, и нет мне прощения. Но вот, наступает миг, и я каюсь. Я приношу гектолитры извинений. Береги себя, мой друг, ведь мы теперь друзья, не так ли?
    Джонас сжал его ладонь.
    – Береги себя. – Повторил Дик, умирая. – И Карлу – тоже. Вы поженитесь, наверное. Стопудово. Семейка Адамс будет, отвечаю. Ну, или семейка Осборнов. Совсем что-то я не представляю вас вместе. Ну, да вам решать. Я всё сказал. Dixi. Я ушёл, и да простит меня Бог…
    Дик скончался.
    Карла подбежала к нему – напрасно. Она склонилась над Диком, но её волосы коснулись уже бездыханного трупа. Человека, который охотился за ними всю жизнь. С которым они играли в РАТЬ и ДИЧЬ. Теперь ушло это время…
    – Да покоится твоя душа с миром. Пусть земля тебе будет пухом. Амен.
    – Проклятье, как это всё не вовремя. – У Карлы подрагивал голос.
    – Женщина, теперь надо как бы похоронить его, что ли. Хотя бы для приличия. Кошмар закончился, поздравляю.
    – Не неси ерунду.… Ой, на полу валяется какой-то конверт. Что это?
    Джонас приподнял его, вскрыл и прочёл.
    – Что там? Не тяни, я вся на нервах.
    – Прощальное письмо Ричарда Уоллеса. Прочтём на досуге. Ох, тут ещё и записка.
    – Что в ней?
    – Сообщается, что он всё предусмотрел. Говорит, чтобы мы побыстрее уносили ноги – он заминировал здание. Типа, скоро придут наши мучители, и тогда все нам конец. Через.… Очерстветь, уже через три минуты всё взлетит на воздух! Как он так подрассчитал? Чтобы мы успели уйти, а эти все погибли от взрыва.
    – Умно. А как же он?
    – Пишется, что хоронить его не надо. Говорит, что не заслуживает. Его последняя просьба: пусть этот взрыв будет его кремацией, а его могилой станет Типлтон. Где из него сделали настоящего монстра и опасного наёмного убийцу. И последнее – он просил удалить с чипа все данные о нём.
    – Давай и свои удалим? Зачем нам это теперь? Пусть это всё умрёт здесь. Да будет всё уничтожено!
    – А успеем за минуту?
    Джонас включил самоустранение чипов. Строки заплясали. Они бежали то сначала текстом снизу вверх, показывая, что имеется в наличии; а затем, наоборот, уменьшились снизу вверх, и уже не появлялись. Были стёрты все данные о трёх самых гениальных выпускниках Типлтона – пожар пожару рознь, чипы были не сгораемы, неподвластны огню. Они ведь всё продумали, подрассчитали – выживи мучители, и чипы в их руках. И поэтому…
    – Довольна?
    – Пока рано делать выводы…
    – Побежали! Сейчас всё бабахнет, у нас мало времени!
    Пара взялась за руки и ушла под землю. Тем же ходом. За спиной слышались выкрики сгорающих людей…





15. ТАМ, НАВЕРХУ

    Прошло четыре года. Йонас и Шарлотта навсегда уехали с тех мест в государство Лаос. Теперь они собирали фрукты, как и местные крестьяне. На это и жили. Никаких отелей, чёрных бронированных джипов, ресторанов и оружия. Тихое местечко.
    – Как ты думаешь, Йонас, нас всё ещё ищут?
    – Более чем уверен, Лотта. Мы слишком много знаем. С самого основания, с 1996 года никому не удавалось докопаться до архивов, но благодаря Дику это всё же случилось. Произошло, и не раз – в 2026, 2030 и 2032 годах.
    – Да, сейчас уже 2036-ой год…
    – Быстро время летит. Они, наверное, справляют 40-летие Типлтона. Крепость, которая не падает.
    – Да…
    – Ты счастлива со мной, Лотта? Да, или нет? Не жалеешь?..
    – Я твоя вторая половина. Ты – часть меня. Я лишь жалею о том, что всё так произошло в жизни. Если бы не было той аварии, мои предки остались бы живы. Я бы училась в нормальной, обычной школе. Стала бы бухгалтером. Возможно, встретилась бы с тобой при других обстоятельствах…. Дика жалко, Йонас. Это они из него изверга сделали, я более чем уверена. Знаешь, хорошо бы было жить втроём, как одна большая шведская семья. Вместе бы дружили и ходили, друг к другу в гости, но нет. Эх…
    – Сколько там уже нашему малышу?
    – Три дня. – Теперь уже миссис Брут улыбнулась.
    – Я бы.… Если ты не…
    – Назвать его именем?
    – Да…
    – Йонас, я только «за»! И почему ты подумал, что я буду против?
    – Не знаю.
    – Пусть будет Ричард Брут. Пусть «Дик Вальрус» будет ассоциироваться с маразмами Типлтона! Для нас Дик – это Ричард Уоллес, которому просто повезло в этой жизни гораздо меньше, чем нам с тобой. Ричи был хорошим малым, на самом-то деле. Он искал правду, и нашёл её. Стравливали нас они. И «Дик Вальрус» – это воплощение всего негативного. Так давай же запомним Дика таким, каким мы его знали – не кровожадным Диком Вальрусом, а добродушным Ричардом Уоллесом в часы озарения самого Дика! 
    – Давай. Дик, когда был нам врагом, всё же был как родной – родная душа, проверенный враг. Уже знаешь, чего от него можно ожидать. Даже собственный неповторимый юмор. Это – правда. Я не представлял себе жизнь без него. Все авантюры казались бы скучными и неинтересными.
    – Я поставила деве Марии свечку за него.
    – И я.
    – А ещё племя лао пообещало помолиться о нём в том буддийском храме, где мы были вчера с тобой.
    – Замечательно!
    – …
    – Я люблю тебя!
    – И я – тебя…

ПОСЛЕСЛОВИЕ
    ФБР и ЦРУ и раньше частенько критиковались за многие действия противозаконного характера. Были выявлены массы случаев правонарушения Конституции и прав в отношении как отдельно взятых людей, так и целых организаций. Первая группировка занималась теми делами, которые были не под силу обычной полиции – это криминал (особо тяжкие и серийные убийства и т. д.). Вторая же вела внешнюю оборонительную политику, направленную в первую очередь, против терроризма. Однако к первому десятилетию новой эпохи эти две структуры начали делать обратное: мало того, что они и так периодически совершали ошибки, теперь они стали врагами для собственной страны – агенты и аналитики, защищавшие интересы США, начали бороться сами с собой и против своих же. Типлтон был создан ещё в 1996 году (а задуман – в 1978-1987 годах) специально для того, чтобы сделать то, о чём в 40-ые мечтал Менгеле, и о чём так часто снимали стандартные шаблонные американские боевички – целью было создание идеального, универсального солдата, который был бы выносливее обычного человека в пять раз, сильнее в шестнадцать раз, и продолжительность жизни которого равнялась бы хотя бы половине, или трети, пусть даже четверти жизни Мафусаила, без комплекса старения. И чтобы потом, после его смерти, его можно было заново сгенерировать, как это делает птица феникс, но автоматически. С солдатами вышла заминка, и школа Типлтон обычно выпускала суперагентов спецслужб и наёмных убийц, которым вшивали микрочип с информацией, заменявший удалённые перед этим данные из коры головного мозга. Лишённый чувств воитель делал поистине потрясающие успехи: он мог быть кем угодно и где угодно. Тогда же примерно учёные запатентовали телепортацию как официально существующее и признанное явление. Обе важнейших корпорации были объявлены вне закона, особенно если учесть, что опять же они обе непосредственно подчинялись Главному прокурору. Они изменили всему тому, чему их учили – вместо того, чтобы спасать Америку, они потихоньку уничтожали несчастные штаты. Вашингтон забил тревогу. Вмешалось АНБ – самая мощная из разведок. Пошли войны база на базу с переменным успехом. Однако в 2013 году Типлтон приобрёл трёх гениев своего дела, один которых, в миру урождённый Ричард Уоллес, стал страхом и ужасом обоих побережий. Ему удавалось практически всё – от простых, казалось бы, обычных налётов до крупных терактов. Он даже мог по желанию вызывать монстров. Вся эта канитель длилась несколько лет, пока в 2032 году Дика Вальруса не обезвредили якобы свои же агенты. Что было на самом деле, вы уже знаете. Оставшиеся двое вышли из игры, эмигрировав на Дальний Восток. Мир не стал их винить в содеянном, ибо их делишки были мелкими поручениями, и тем более им приказывали, к тому же, что можно ожидать от роботов? В их ген заложили негатив, который время от времени проявлялся вспышкой, как фотоплёнка. Штаты, наконец, признали собственное бессилие, и вмешался весь мир. АНБ уничтожило и ФБР, и ЦРУ – чтобы другим неповадно было, а Конгресс и Сенат пересмотрели все специфики своей власти. Многие члены тех группировок получили пожизненное заключение, некоторых казнили на электрическом стуле. РАТЬ перестала гоняться за ДИЧЬЮ – охота изжила своё. На РАТЬ и на ДИЧЬ нашёлся свой заповедник с ограничениями и прочими изысканиями – документация, демократия, жизнь. ФБР просуществовала без малого 130 лет – с 1908 по 2038 годы, ЦРУ – 90 лет (1947-2037), то есть, борьба не утихала и после миграции двух прочих героев.
    Дика похоронили со всеми почестями – он ведь не виноват в содеянном. Всё, что он натворил – это целиком и полностью заслуга чипа, уколов, и иного «обучения» сотрудников школы Типлтон. Вальрусу установили гранитно-базальтовый памятник – сооружение с надписью «Мученик, непризнанный талант». На его мраморной плите  выгравировано следующее: «Ричард Уоллес (11. 12. 2011 – 05. 01. 2032), человек, который БЫЛ. Который существовал реально, но которого насильно лишили крова, документов и родителей, но самое главное – жизни, здоровья, собственного мнения и свободы действий. Человек, которого прохристианские организации, призванные отмывать честь страны, превратили сначала в монстра, а затем похоронили заживо. Будь сыном Америки, Ричард Уоллес. Ты – национальная святыня. Да не будет подражателей у Дика Вальруса, но да помните человека, родителям которого не позволили его называть «Рик» или «Ричи». У него отняли ВСЁ. Да, ему теперь это не нужно, ему это было надо тогда. Он мечтал о самом насущном – узнать о своём прошлом, быть обычным, обрести предков и жениться на Анне Си, ныне, увы, тоже покойной. Спи отныне спокойно»…
    Типлтон сровняли с землёй. Всё, что творилось в стенах этого здания, были либо строго засекречено, либо сурово уничтожено – за всё в этой жизни нужно платить. И лучше поздно, чем никогда.
    Анну похоронили рядом. Эта девушка тоже постоянно была под дозой и на игле тех извергов. Она ни в чём не виновата. Между прочим, она всегда жалела, что она – такая. И лила по ночам слёзы на свою простынь.
    Шарлотта и Йонас поженились, и теперь у них трое детей – Дик, Рик и Анна. Они открыли своё дело и больше никогда не возвращаются к тем воспоминаниям а ля «Мистер и миссис Смит: дубль два»
    Так закончилась эта история. Очень надеюсь, что больше она никогда не повторится. Ни в нашем веке, ни когда либо ещё. Любите, цените жизнь, люди. Она коротка. А что будет за ней – один лишь Бог знает. Давайте не будем огорчать Его всё больше и больше. Заставьте Его улыбнуться. Ведь есть же всё-таки Добро, и Счастье, и Вера, и Надежда, и Любовь, и Жизнь…
Конец…





РАТЬ И ДИЧЬ 2: ВОЗВРАЩЕНИЕ


Незнакомец и незнакомка
    Пока Карла и Джонас выясняли друг с другом отношения, в одной из стран Юго-Восточной Азии разворачивалась совсем иная история…
    Был и жил на этой грешной планете один маленький кореец по имени Охо Дан. Всю жизнь он рос в Сеуле, пока университетская судьба не закинула его на иной факультет, где он и остался. Звёзды и планеты завораживали его воображение ещё с детства, и он наконец-то скоро воплотит это в жизнь!
    На другом конце света одна скромная узбечка и рассвет, и закат встречала в поле, ежедневно собирая хлопок – другой жизни она не знала. У её родителей никогда бы не хватило денег на вузовское образование, и хотя она училась хорошо, девочка не закончила даже среднюю школу. И пока у соседей на севере всё налаживалось, здесь продолжалась всё та же жизнь – в поле, от зари до зари.
    Примерно в это самое время – годы ведь шли, Охо Дан, выпускник факультета астронавтики заключил контракт с российским космодромом Байконур, стартуя до того момента с американского мыса Канаверал. Всё это очень не понравилось США, поскольку парень всегда работал на них и владел ценной информацией, разглашать которую было равносильно казни.
    Девочка, теперь уже девушка, тем временем всё подрастала.
    Охо неоднократно стартовал с космодрома на орбиту и возвращался обратно, любуясь Вселенной. Однажды случай изменил ему – Охо, сделав двенадцать успешных вылетов, разбился, даже не выйдя в стратосферу. Казахстанский шаттл приземлился где-то в районе Долины чёрных колпаков, за городом, в диком поле…
    Волею судьбы скромная узбечка собирала на том поле цветы, а росу пила с ладони, стряхивая на неё росу с цветов. Услышав шум, девушка подошла поближе.
    Охо повезло – его только хорошенько встряхнуло, зато обшивке шаттла пришёл конец. Да и самому шаттлу – тоже, по-видимому. Девушка, не побоявшись, подошла поближе, застенчиво и исподлобья глядя на «пришельца».
    – А ты кто? – Спросила она.
    – Дед Мороз! – Кореец владел многими языками, включая и русский, причём, его говор был без акцента – парень старался.
    – Ты упал с самого неба, ты – ангел! И никакой ты не Дед Мороз…
    – Да-да-да! – Недовольно пробасил Охо Дан.
    – Тебя ко мне послал сам Аллах! Возьми, поешь вот эти ягоды – они очень вкусные. – Скромная узбечка протянула горе-астронавту корзинку.
    – Рахмат, но лучше помоги мне выбраться из этой фиговины. – Произнёс кореец, и оперевшись на милое создание, дошёл до ближайшего холма.
    – Сибо! – Поблагодарил он девушку ещё раз, и разделся до пояса. Рука немела – зашиб, видимо, когда летел, падая. Незнакомка продолжала молча таращиться на «своего ангела».
    – Сильно болит? Помочь?
    – Всё нормально. Иди домой…
    – Зачем ты прогоняешь меня? – Скромная узбечка готова была заплакать.
    – От проблем тебя освобождаю.
    Однако скромная узбечка не отставала. Она помогла ему найти телефон и позвонить, куда нужно; но связаться с нужными людьми Охо не удалось – связь прервалась.
    Примерно неделю Охо жил в степи, коллекционируя акации и поедая приносимую узбечкой еду.
    – Опять? Как тебя зовут хоть?
    – Рысалды.
    – Как?! Это не узбекское имя!
    – Казахское! А какая разница…
    – Ладно. Красивое имя.
    – Спасибо.
    – Рю Сё Дан.
    – А? – Не поняла та.
    – Это так твоё имя будет звучать на моём родном языке.
    – Хорошо. Тогда – так и называй!
    – Договорились.
    Неделя прошла, а Охо всё так же сидел на корточках на холме, глядя в сторону горизонта, и крутя во рту колосок какого-то растения, вероятно, камыша обыкновенного.
    Его нашли – Рю Сё Дан сегодня пришла не одна. С ней был приятного вида стареющий американец, то ли посол, то ли дипломат, то ли – всё вместе.
    – Ну, здравствуй, Охо! – Окликнул его американец. То был Стивен Черри – один из представителей НАТО в ООН.
    – Ух, это ты, Стив? Да неужто? Наконец-то! – Коллеги обнялись.
    Стивен дал знак Рю Сё Дан, и та отошла в сторону, чтобы смог состояться чисто мужской разговор.
    – Что слышно?
    – Да также – террор кругом. Тебя ищут.
    – Меня отпустят, если найдут?
    – Вот это – самое интересное. Не торопись.
    – Я вас внимательно…
    – Я связался и с посольством, и с организацией, на которую ты работаешь. В общем, думаю, двенадцать рейсов с засекреченными материалами – более чем достаточно. Тебя аннулируют из базы данных, но тут оставаться тебе нельзя: есть те, кто заинтересован тебя убрать.
    – ???
    – Полетишь в Лаос. Устраивает тебя? И сиди там, как мышь, o’k?!
    – Угу…
    – Я смотрю, присматривают тут за тобой хорошо. – Черри кивнул на Рю Сё Дан. – Неплохая девка.
    – Да…
    – Знает она о твоём прошлом и о твоём назначении?
    – Нет, куда ей…
    – Если доверяешь – расскажешь.
    – Расскажу я ей всё, но немногим позднее. Думаю, сейчас не самое лучшее время для подобных разговоров; всему своё время.
    – Смотри сам. Я предупредил. Но мне бы хотелось, чтобы у нас в Лаосе был не один свой человек.
    – Что ты предлагаешь?
    – Что, если ты возьмёшь туда с собой эту дурнушку? Тут ей всё равно житья не будет, в нищете, а ты для неё, как ангел с небес.
    – Ну-у…
    – Нравится?
    – …
    – Да не бойся ты! Подойди к ней; обними и поцелуй, да покрепче – она ждала тебя.
    Охо так и сделал. Рю Сё Дан ничего на это ему не сделала, только покраснела, не сводя с Охо горящих глаз.
    – Я ради тебя вышла в поле пораньше. Ради тебя я распустила, наконец, свои косы – любуйся моими прекрасными и дивными распущенными волосами цвета дёгтя. Утони в моих глазах – мне это нужно. Сегодня я твоя, и на голове у меня – венок из цветов, что подарил мне ты.
    – Когда нам с тобой будет по восемьдесят лет, мы с тобой обязательно совершим паломничество в Тибет, к далай-ламе…
    – Правда? Здорово! С тобой – хоть на край света! Будь моим ангелом-хранителем вечно!
    – Отлично. Пусть так. Полетишь со мной в Лаос?
    – А это где? Что это такое? Далеко это отсюда?
    – Не скажу. Если чувствуешь, что готова, то – вперёд…
    Пока Охо Дан приводил себя в порядок, Стивен Черри в это время приводил в порядок его дела, включая и общение с предками Рю. Семья была бедная и многодетная, поэтому американцу не составило особого труда уговорить родичей отпустить девушку, предварительно заплатив солидный куш.
    – Так, ну что, голубки, собираемся?! – Похлопал по плечу Стивен Черри парочку, сидя на чемоданах.
    Вскоре были готовы билеты на авиалайнер – прощай, Узбекистан!..
    Прошло пять месяцев.
    – Ты вот так спокойно улетела со мной чёрт знает куда, толком не зная, кто я…
    – Неважно. Зато благодаря тебе я теперь живу, а не существую, хотя Лаос ещё беднее, чем моя родина. Вообще, моя родина там, где ты.
    Охо поведал теперь уже своей невесте, что он – тайный агент, и работает на «большого дядю»; что астронавтика – лишь прикрытие; что он в международном розыске, ибо он слишком ценен и в то же время «опасен».
    – И поэтому носи то имя, которое дал тебе я. Всегда.
    – Хорошо.
    – И то ожерелье – не снимай его. Никогда.
    – Хорошо.
    – Если со мной что-то случится – о тебе позаботятся. Тебя не тронут.
    – Хорошо. Не случится…
    – Скажи мне, только честно: счастлива ты со мной?
    – Да. Мне с тобой спокойно.
    – Рад это слышать. Что ж, в таком случае будем и дальше играть бездомных сирот…
    Охо обучил будущую жену языку лао, и английскому – то же. Научил, как правильно пользоваться холодным и огнестрельным оружием – пригодится. Мало ли, на всякий. Заставил в корне измениться – теперь это была довольно нагловатая и властная особа, умеющая входить в любую роль. Охо позволил девушке пройти курсы и помог с обучением – теперь Рю была ходячей энциклопедией. От прежней дурнушки не осталось и следа!
    Чтобы обосноваться в новой стране, нужен дом и куча радостных родственников, всегда зовущих на зелёный чай. Уму непостижимо, совсем не представляется, как могли бы вписаться в традиционную лаосскую семью кореец и узбечка. Однако, однако – первый был суперагент, а другая с детства была артисткой.
    Они пришли в одну из ближайших деревень в лохмотьях, пали лицом ниц и начали причитать, как неприкаянные, что они – жертвы цунами и разбойников, и что теперь им некуда, просто реально некуда идти. Приголубьте и обогрейте…
    Народы лао годами испытывают голод и нужду, несмотря на всю свою мудрость и смиренность. Не составило особого труда убедить деревенщин в том, что они – «те самые из Луангпхабанга, которых выкинуло на берег прошлой зимой». Вот и замечательно – теперь у молодой пары врунов были кров и полноценное питание. Если вы не считаете полноценным питанием поедание одних лишь манго, значит, вы никогда не были в Лаосе.
    А Рю и с детства была неприхотливой в еде. Ей не привыкать – нищенская жизнь в Каракалпакии, только часть вторая. Дубль два, и ныне – нищенская жизнь во Вьентьяне.
    Всё же тут было лучше – народ более сплочён, нежели узбеки с каракалпаками; хотя народ – это слишком неверно и неточно сказано – основных народностей в этой горной долине было четыре. Четыре небольших, но древних этноса.
    Так всё и началось – парочка лгунов и «переодетых лао» осталась в гостеприимной деревеньке. Всей деревней им построили домяру в одном из каналов Меконга, дали три мешка батата и десять мешков риса, и послали восвояси. Теперь оба Даны каждое утро десять минут третьего вставали, чтобы словить рыбу себе на завтрак, и шагали двумя часами позже на общее питие зелёного чая, который «очищает почки». Почки он, может быть, и очищает, но бегать кое-куда часто и густо – это невыносимо.… А ничего не поделаешь – фишку свою нужно было держать до конца. Стоит только дать повод, что они – самозванцы, как их вся деревня посадит на кол. И вот, началась она, лаосская жизнь. Не жизнь, а сказка. В кавычках, для менее внимательных. И с этого момента начинается это самое непосредственное повествование – основное и захватывающее, остросюжетное и запоминающееся, интересное и…
Предложение
    Парочку всё же спустя некоторое время нашли, разыскали. К тому моменту Охо, да и Рю Сё Дан, расписались, официально, так сказать, узаконили свои отношения. Сначала они устроились рабочими на рынок, чтобы для начала хоть как-то сводить концы с концами, а потом и вовсе открыли свой собственный ларёк-забегаловку.
    – Дорогой, когда мы отправимся в Тибет?
    – Нам же ещё только…
    – Ждать шестьдесят лет – это утомительно. К тому моменту я уже буду шамкать беззубым ртом, а ты, если захочешь взять меня как невесту на руки – да ты просто уронишь меня в первое же ущелье Эвереста!
    – Да ну тебя, в самом деле! Дзен-буддизм – это искусство. Искусство нахождения себя…
    Теперь Рю Сё Дан – сотрудница рынка, ответственная за приём товара. Охо привозил в архивный склад фрукты, овощи, рис и хлопок, а его дорогая и любезная жёнушка всё это дело продавала по невероятно низким ценам. И однажды дела заладились – пошли в гору. Брать-то у них брали всё – покупали, торговались. Единственное, Охо пришлось теперь арендовать специальный грузовик, а жене – расширяться, ибо понаехали и из соседних деревень на «кормушку», да и односельчане оказались весьма прожорливыми проглотами, несмотря на их малый рост и вес. Конституция у них такая – быть маленькими и худенькими.
    Однажды в киоск зашёл какой-то молодой фриц атлетического телосложения. Рю никогда ещё таких не встречала, но Охо сразу почуял недоброе. Он целый день крутился рядом, даже за товаром не поехал. Ему теперь ответственности было не занимать – жена была беременна.
    Фриц понял намёк, и исчез на время. Затем появился вновь, и теперь уже не один – со своими амбалоподобными «шестёрками». Он дождался, пока Охо свалит в столицу за пополнением для лавки, и предложил девушке-хозяйке завтрак за свой счёт. Та нехотя и настороженно согласилась.
    Сначала фриц нёс всякую чушь про то, какая сегодня на улице погода хорошая, и про его испорченное настроение, ибо за ним увязалась свора собак и помяла его дорогущий сюртучок.
    – Ближе к делу. – Бросила ему Рю Сё Дан, огляделась по сторонам и отвернулась, сделав вид, что поправляет передник. Она догадалась, что немец не чай пришёл сюда пить, и что это каким-то образом связано с прошлым её мужа.
    – Науськал уже, значит? Молодец, Охо, молодец – из дерьма конфетку сделать! Что ж, буду краток – перейдём к делу.
    – Я вся во внимании…
    – Очевидно, ли полагать.… В общем, ты уже знаешь, зачем я здесь?
    – Не знаю и не хочу знать. Вы ищете Охо – простите, его тут нет. А если бы и был, то он бы вам живым не дался, и вы это прекрасно знаете!
    – Прекрасно знаем. И Охо действительно в розыске. Но мы пришли поговорить с тобой.
    – Со мной?! – Побледнела та.
    – Да-да. Совершенно верно. Именно с тобой.
    – Прекрасно. И о чём же? Мне не о чем с вами…
    – Послушай! – Перебил её второй собеседник. – Вот, слышал я, ты ребёнка ждёшь, это ведь так?
    – Откуда вы у.… Ну, допустим, и что?
    – Понимаешь, вот ведь какое дело. Мы связаны с генной инженерией, а это – и стволовые клетки, и прочее дерьмо. Ещё мы прекрасно знаем, кто Охо – не первый год знакомы.
    – Я не вижу связи.
    – Сейчас поймёшь. Что, если мужа мы твоего не тронем и он останется с тобой?
    – И?
    – А то, что его могут казнить либо дать ему пожизненное. Хочешь ли ты этого?
    – За что? Во что он вляпался?!
    – Не суть важно. Предлагаю сделку.
    – Какую ещё сделку?
    – Обмен. Простое слово – обмен. Знаешь такое? Спросишь – что на что? Так я отвечу: родишь сына – мы его забираем себе. Рожай быстрее, душка.
    Наконец, и третий собеседник «проснулся», храня мрачное молчание, в то время как второй хлопал по плечу первого, который трясся от смеха.
    – Надеюсь, это была шутка. Неудачная, я вам скажу.
    – Мы и не думали даже.
    – Могу я узнать подробности вашего бреда?
    – Пожалуйста: в ДНК Охо по всей его линии родственного древа присутствует только доминантный ген.
    – Что это значит?
    – А это значит, что кто бы ни родился у Данов, он будет похож только на Данов, и физически, и духовно, и морально, и психически. А поскольку Охо вышел из игры, ему требуется замена, ибо Охо – специалист и профи. Мастер своего дела. Мы готовы потратить пятнадцать лет, пока подрастёт его сын – в наших условиях, конечно – и вот тогда будет новый агент. Ничем не хуже подрастающего монстра вроде Рыжего. Дика Вальруса. Ты ведь как раз носишь под сердцем кое-кого? Замечательно! Уверяю, это – мальчик. РНК никогда не врёт, запомни.
    – Вы такие наглые, что уши вянут!!!
    – Никто не услышит, поверь. Лао едва с французским справляются – английский они не знают.
    – И вы думаете, что я вам так спокойно отдам своего ребёнка?! Молодцы, слов нет…
    – Во-первых, деньги – а в них вы сейчас нуждаетесь больше всего. Более того, мы готовы отвалить вам столько, что вам и во сне не снилось! Для начала – двадцать пять тысяч долларов; это – стартовая цена.
    – Мы вообще-то не на торгах! Ну, а…
    – А во-вторых, сама подумай – сможете вы в Лаосе обеспечить малого всем необходимым? Сомневаюсь. Вряд ли. Подумай о том, что в Европе либо Америке он будет человеком. Получит образование, то да сё. Ты же не хочешь, чтобы он сгнил тут в нищете? А в США он получит прекрасное воспитание и образование – привет от школы Типлтона.
    – Типлтон? Где-то я уже это слышала.
    – Это мог ляпнуть только Охо. Раз он сказал – значит, действительно тебе доверяет. Про Типлтон едва ли 1% американцев знает, а ты говоришь – «где-то слышала». Думай, родная, думай, только побыстрей. Времени у нас мало.
    – Что я должна делать?
    – Сначала твой инкубатор. Ну, тот, что в тебе. Матка твоя. Будешь суррогатной мамашей, поскольку теперь это как бы наш ребёнок. Потом мы аккуратненько переведём его в наш инкубатор.
    – Скоты! Я никогда не решусь на это! Да на такое…
    – Тринадцать миллионов долларов. Подумай. Это очень большие деньги. Ты хоть один доллар держала в руках? Представь – их аж тринадцать с шестью нулями!
    Рю Сё Дан немного замялась, думая, но потом ответила твёрдое «нет».
    – Ясно. Понятно. Для тебя – плохо. Для него, – фриц кивнул на её живот. – Не лучше. А для Охо-старшего вообще губительно. Думай. Время ещё есть. Пока не родишь. Потом заберём силой…
    Троица встала из-за стола и засобиралась уходить. Напоследок фриц ей бросил:
    – Подумай. Хорошо подумай. Убедительная просьба отнестись к моим словам серьёзно. Я ведь и по-другому могу. Разнёс бы ваш ресторанчик в щепки, но ладно уж. Будь хорошей деткой…
    Вечером состоялся скандал.
    – Кто эти люди? Во что ты меня впутал? – Накинулась на мужа Рю Сё Дан.
    – Не набрасывайся. Я ведь предупреждал…
    Охо всё популярно объяснил. Оказывается, фрица звали Кауфер Штрауцер. Прошло тридцать или сорок минут, пока страсти улеглись. И вообще, за эти месяцы всё слишком изменилось: Охо сильно сдал в последнее время. Расслабился и обленился. Вконец. Это был уже не тот Охо, который открыл молоденькой нищенке истину и путь; и не тот, который держал в страхе весь мир. Муж и жена за год поменялись ролями: теперь Рю Сё Дан, стала очень серьёзной и воспитанной, ответственной девушкой, в то время как Охо только и делал, что дрых на диване.
    Больше иностранные люди тут не появлялись. С тех пор. Вопрос только – надолго ли?
    А через четыре месяца родился ещё один Охо – ребёнок, несчастный младенец, которому была уготована жестокая судьба…
Потеря   
    Восьмое апреля – удивительный день в лаосской деревне: мало того, что это – праздник весны, так ещё и для коего кого это был тем более особенный день – первая годовщина свадьбы Рю Сё Дан и её мужа, Охо Дана. В этот скромный апрельский вечерок должно было состояться ещё и омовение телес младенца – нечто вроде нашего крещения. Рю Сё Дан очень любила своего сына и ни на шаг не отходила от него. Она даже назвала его в честь своего любимого мужчины. «Любимый мужчина» же весьма ревновал к такому проявлению заботы с её стороны, но молчал.
    Молодая мамаша и новоиспечённая невеста решила сегодня, в этот великий день собрать всех своих «родственников» – а это, ни много, ни мало, полдеревни.
    Уже вечером на террасе возле магазина, где Рю Сё Дан с мужем открыли собственное дело, собралась внушительная толпа. Все стояли, держа в руках белоснежные горные соцветия прекрасных растений, и ждали, ждали, ждали.
    В Лаосе нет понятия «зал ожидания», и все родичи стояли, потихоньку ёжась – в этом государстве к вечеру тоже наступает мало-мальски значимая прохлада.
    Девушка даже разработала собственную программу, с шоу, юмором и микрофонами, как на Западе, и выглядела очень счастливой, то и дело, бросаясь в объятия мужа, прыгая, как маленькая озорная девочка. Но недолго осталось ей радоваться – она, подстраиваясь под Запад, чтобы хоть на время забыть, что Лаос – не лучшая судьба, совсем не ожидала, что этот самый Запад может задеть её за живое, и задеть больно. Иногда лучше в нищете, но с ребёнком и при своём мнении, нежели в роскоши, но без души…
    Внезапно вечеринка, толком не начавшись, была сорвана – послышалась стрельба, и с каждой минутой – всё громче. Много людей, слишком много людей пришло поглазеть на молодых и порадоваться их счастью – теперь же все они бросились кто куда, наутёк, врассыпную. Ужас прокрался в ночь…
    Рю Сё Дан сразу же забеспокоилась за мужа и сына – оба Охо находились в помещении на кухне и вероятно даже не подозревали о суматохе, не слыша выстрелов. Так просто задумано было с самого начала, что пока жена будет для начала развлекать гостей, муж успеет доварить пудинг, и вынесет его на всеобщее обозрение, поставит на широченный и длиннющий стол – чтобы хватило абсолютно всем, даже вон той беззубой соседской кошке.
    Магазинчик молодожёнов запирался на внушительного вида массивную металлическую дверь, отштукатуренную зелёной побелкой. Болотный цвет. Рю Сё Дан, попыталась было войти, но не тут-то было – дверь была заперта! Девушка удивилась, но быстро сориентировалась на месте – находчивость ей не занимать. Она не растерялась и вытащила из-под платьица дубликат ключей, и… Странно, в чём дело?! Почему не открывается дверь?..
    Внезапно к девушке подошли сзади и сильно тряхнули за волосы. Та двинула кому-то ногой в ребро, но обидчик, охнув, вывернулся – то был Кауфер Штрауцер! Рю Сё Дан аж раскрыла ротик.
    – Ой, а что такое? Не меня ждала? А кого? Или думала, это муженёк твой вздумал так с тобой пошутить в тот день, который так дорог вам обоим?
    – Опять ты! Что тебе от меня нужно? Твоих рук дело?
    – Ой, а как же перестрелка? На улице валяются двести-триста твоих предков мёртвыми, из возможных шестисот, а Рю Сё Дан прётся за своим сыночком. Вот он – инстинкт материнства, и в Лаосе он точно такой же, как у нас или, как например, в Африке…
    – Подонок! У тебя теперь будут огромные проблемы; ты даже не представляешь себе, насколько большие! Вот дождусь обоих Охо…
    – И? Оттуда если кто и выйдет, то только лишь один Охо, и тебе он не достанется!
    – На что это ты намекаешь?..
    – А вот. Не скажу. Но дверь ты открыть не сможешь. Даже не пытайся. О-о-о…. – Штрауцер ехидно наслаждался борьбой Рю Сё Дан с собственной дверью – та безуспешно пыталась её отпереть, но только поднимала бетонную пыль, от которой страшная резь в глазах и трудно дышать. – Зря стараешься.
    – Подонок, подлец, противный! – Рю Сё Дан начала кусаться и царапаться. Началась возня, в результате которой девушка очутилась на земле с разбитой губой, а Кауфер матерился, осматривая свою прокушенную руку.
    Часть родственников подоспела к месту истязания, но нельзя было сказать, что вовремя: Кауфер, обороняясь, схватился за автомат, а Рю Сё Дан начала долбиться в дверь, да только вот, как об стенку горох.
    – Ну, хорошо. Загадаю тебе я такую загадку: выйдет ли из двери Охо Дан, и если выйдет, тот какой из них? У тебя ведь их два, как я полагаю. Только одному один год, а другому – тридцать один. Отгадаешь – получишь обоих; нет – потеряешь обоих, одного – живым, другого – мёртвым.
    – Да пошёл ты! – С горечью плюнула в его сторону Рю Сё Дан. – Охо, Охо, выходи, прошу тебя, не покидай меня! Ты ведь обещал мне, что будешь рядом всегда! И в Тибет сходим вместе, когда нам будет по восемьдесят…
    Так прошло ещё минут пятнадцать, но оттуда так никто и не вышел. Вконец отчаявшись, Рю Сё Дан начала рвать на себе одежды, орошая плодородную почву лаосской деревеньки своими блестящими и крупными слезами. Слезами боли и тоски.
     – Отлично! – Штрауцер воспринял сие, как проявление несанкционированного стриптиза, а не как временное помешательство рассудка от горя. – Глупая женщина ты даже попыталась, не захотела порешать со мной задачки! Что ж, будь, по-твоему – ты не увидишь ни того, не другого.
    Дверь, наконец, поддалась, и что же она там увидела? Мужа с перерезанным горлом, опрокинутого на стол, на котором он так и не успел дочистить батат. Последний в его жизни.
    – А где же Охо? Где, где он? Где мой отважный тигрёнок, маленькая радость и прелесть?!
    Обезумевшая, Рю Сё Дан, выбежала на террасу. Повсюду кровь и мёртвые тела. Девушка вскрикнула от ужаса.
    Народы лао – стоики, и даже в этом случае оставшиеся родственники окружили её, даря белые цветы и деньги. Так они и сидели, как детская игра в «картошку». Но и тут ветер всё испортил. Злосчастный ветер по имени судьба. Подъехал мотоцикл и украл у всех сумки с деньгами. Разгневанные крестьяне остановили наглеца кольями и кинули факел тому в бензобак. Мотоциклист мгновенно сгорел заживо, вместе со своей чёртовой махиной.
    Жители деревни начали усиленно и усердно помогать Рю Сё Дан, сгребая с земли остатки денег и роскоши, складывая в шёлковые и ситцевые платочки, а также в мешки из хлопка.
    – Мы тебе поможем, Рю, не переживай. Всё будет хорошо. Как говорил великий Будда, у каждого свой путь…
    – Да зачем мне эти ваши деньги? Зачем они мне теперь? Они мне что, мужа с того света вернут или малыша моего отдадут в целости и сохранности? Не знаю теперь, что и делать – то ли броситься на поиски сыночка, то ли мужа хоронить, то ли самой в петлю лезть…. Я сама себе загубила всю свою жизнь…
Пусть кража, пусть ложь, если всё это – ради спасения жизни
    У Рю Сё Дан теперь была только одна цель: выкрасть у извергов Охо. Но не в одиночку, а при помощи старого мастера – тот знал, где собираются шавки прихвостни Кауфера. Не так уж и много в Лаосе иностранцев, в отличие от соседнего Таиланда – их можно перечесть по пальцам. Старик знал все места, куда могли бы отправить похищенного. Что может быть сильнее материнских чувств? Только божье провидение, наверное. Пока старик просил охрану помочь ему дойти до остановки, Рю Сё Дан, вспомнила всё, чему её успел обучить муж, и применила это на практике. Девушке удалось обрести Охо ценой жизни мастера – того забили палками до смерти, после того, как отвлекающий манёвр раскрылся. А Рю Сё Дан скрылась в густой чаще флоры, наивно полагая, что «теперь-то её уж точно не найдут»…
И снова утрата
    Я слышу шорох: это топот маленьких женских ног. Любопытное ухо склоняется к земле, и вот: снова шорох; на сей раз – топот погони…
    Рю Сё Дан была очень храброй девушкой – она бежала уже третий километр подряд, прижимая к своей груди белый несчастный комочек полотенца – там безмятежно покоилось маленькое дитя. Бедняжка и молодая мать гнала от себя усталость, спотыкаясь, падая и снова вставая. Она продолжала бежать даже после того, как у неё началась одышка и со рта и носа стала струиться кровь. Девушка продиралась сквозь листву тропиков, раня руки и ноги острыми, как бритва, шипами. Лианы не могли остановить её, равно как и пальба в воздух из ружей загонщиков. Так обычно в древности загоняли скот – вначале пугали шумом, затем – облава и окружение. На Рю Сё Дан охотились, словно на лань, как будто это враг народа. Та же, вся ободранная и в синяках, только целовала свою малютку в лобик и мчалась дальше…
    Дорога к горизонту была нескончаема, бесконечна. Рю Сё Дан, очутилась в странной долине: она тут никогда не была! Хотя она ведь выросла в этих краях (вжилась в роль настолько, что диву даёшься – Прим. авт.), ей должен быть знаком каждый квадратный сантиметр этой земли, земли лао.
    Что – сие? И Лаос ли это? Куда подевались переменно-влажные муссонные заросли, через которые она только что продиралась? Хе, вместо непроходимой лесной чащи – родная каракалпакская полупустыня. Кажется, скромная узбечка потеряла рассудок.
    Дорогу как будто разрезали в профиль – пока девушка бежала, она могла наблюдать боковой разрез земли, как в атласе на странице карты почв. Озёра, что попадались девушке, не выливались, однако, из разреза. Точно так же вели себя и наполненные дождевой водой рвы, которые помимо этого еженощно пополняются запасами грунтовых вод.
    Повсюду стояла какая-то невообразимая и гнетущая буро-коричневая тьма, карий мрак – то ли пыльная ночная буря, то ли смог из песка и глины. Данной местностью верховодили ветхость, опасность и затерянность.
    Девушке, по сути, бежать было некуда – в странах, окружающих Лаос, порядки были не намного лучше. Рю Сё Дан не успела пересечь границу с Вьетнамом – её догнали. Схватили и повалили на землю, отобрав малыша. Лабиринт превратился в тупик…
    Откуда не возьмись, появился ещё и военный вертолёт США – теперь Рю Сё Дан точно пришёл конец.
    Поскольку девушка упала в обморок (ещё и чуть не задохнулась, рухнув носоглоткой в мокрый и вязкий песок), её пару раз окунули в чан с водой.    Когда Рю Сё Дан очнулась, она фыркнула, мотая прядями мокрых иссиня-черных волос, жёстких и кучерявых: в кресле напротив она увидела Кауфера Штрауцера, холёного мужлана из Типлтона. Не из того самого, а из Австрии. Штрауцер занимался вербовкой в Типлтон преимущественно европейцев – он полагал, что арийские жилы наиболее для этого пригодны; таким образом, Штрауцер продвигал дело и идею Гитлера в двадцать первом веке.
    – Браво! – Кауфер с интересом наблюдал за молодой мамочкой, отважной и сильной. Прищурившись, он кинул ей мангостан, как собаке. Рю Сё Дан проигнорировала и этот его выпад, на что Штрауцер просто довольно похлопал в ладоши.
    – А ты симпатичнее, детка, чем я ожидал! Люблю вот таких, именно таких – безбашенных…
    Рю Сё Дан исподлобья глянула на него. Её и без того узкие глаза совсем сузились от ненависти.
    – Что тебе от меня надо?! – Прорычала она. – Хватит за мной охотиться! И я смотрю, мне слишком много чести – ты даже вертолёт на меня не пожалел. А ты в курсе, что это – важная боевая единица, и начальство тебе за это башку оторвёт?
    – Ха-ха-ха! – Ухмыльнулся «приятель». – Сколько нужно – столько и буду охотиться; я – РАТЬ, а ты, в данном случае и контексте – ДИЧЬ. Усекла? И ничего мне от тебя не надо – всё что хотел, я уже взял. Я, мало того, что всласть попользовался тобой, так ещё и к награде меня представят, за то, что я нашёл нового агента для школы Типлтон. Я – ещё цветочки. Посмотрел бы я на тебя, если бы ты попала в распоряжение Дика Вальруса.
    – Это ещё кто?
    – А тебе лучше не знать. Просто радуйся, ибо ты в Лаосе. Дику и в США пахоты хватает. А что касается единиц, то мне на поимку такой особы, как ты, не жалко никакой техники! Теперь ты мне не нужна – Охо у нас…
    – Кауфер, ради всего святого, исчезни! Отдай мне моего ребёнка, прошу тебя!
    – Нет, ох как нет! – Штрауцер явно издевался.
    – Побойся Бога!
    – А это кто? Который именно Бог? У вас, буддисток, их ведь миллиарды! Ой, я ж забыл – ты при католическом приюте выросла… (тут Штрауцер облажался – он думал, что Рю Сё Дан – кореянка из Сеула; но нет – она не кореянка, и даже не лао; кто и откуда она – знаем только мы с вами).
    – Остынь. Видишь – я остыла и спокойна. Давай поговорим нормально, по-человечески…
    – Поздно, милая, поздно. Раньше надо было думать.
    – Я ведь молодая, я пригожусь. Отдай мне моего маленького Охо, и я стану в Лаосе вашими глазами и ушами!!!
    – Не знаю, не знаю…
    – Ну, пожалуйста! – Чуть не плача, взмолилась та.
    – Всё…
    Больше Рю Сё Дан никогда не видела своего сына. Живым…
2040
    2040 год, наши дни.
    Два или три года прошло после того, как США похоронила все воспоминания о ФБР и ЦРУ. Типлтона больше не было, но наивен тот, кто не бдителен и полагает, что всё благополучно закончилось!
    После великого разоблачения секретные спецслужбы стали действовать подпольно, причём – в обычном режиме. Число сотрудников уменьшилось до тысячи, но этого было вполне достаточно, чтобы возобновить свои злодеяния. Их просто ещё не всех нашли – врагов отечества разыскивали и АНБ, и Интерпол, и прочие организации. Ни АНБ, ни Интерпол до последнего не знали, что творится у них под носом, в США – они понятия не имели, что есть одна такая страшная школа, где выпускники – роботоподобные монстры-агенты, цель которых – уничтожение человечества. Уничтожение большинства этого самого человечества, а взамен – «меньше народа – больше кислорода». Создать впоследствии новое правовое и суверенное государство с «правильными» и нужными людьми, без лишних эмоций и чувств, без инфляции и коррупции; создать своего рода идеальную демократию. Пусть с помощью этой самой коррупции, зато от неё падут все, и тогда можно было бы говорить о новом, полностью перестроенном обществе. И террор никуда не делся – он просто спрятался. На время. До лучших времён. Более внимательные же убедились, что террор просто сбавил темп, ибо его раскрыли; но что действует он также чётко и слаженно – это, безусловно, факт. Именно факт, а не аргумент, ибо аргументов и аргументирующих их людей было столько, а ситуаций неразрешённых столько, что это впоследствии стало приложенным и навязанным фактом, с которым вынужден был смириться и считаться каждый. Каждый, кто хоть немного ценит суть, а не её условности. И впереди была только неизвестность. Время, драгоценное время. Найдут ли всех извергов, причастных к преступлениям? Ведь, как известно, ожидание так утомительно…
Найдёнка
    Джонас шёл по аллее. Она была нескончаема – километр он прошёл, это точно. Наконец, он дошёл до ворот. Обогнул их и вышел на трассу. Он оглянулся по сторонам и нервно закурил. Минут через пять подъехал старенький джип.
    – Hi! Чего стоишь? – Это была Карла.
    – А ну иди сюда!
    Карла вылезла из машины.
    – В чём дело?
    – Ты где была?
    – Ц! Детей в школу отвозила…. Милый, ты что?!
    – А меня чего не разбудила?
    – Забыла!
    – Ясно…
    – Приревновал, да? – Карла слегка толкнула Джонаса в бок.
    – Да ну тебя…. Битый час тут стою, дожидаюсь…
    – Ой-ой, вот только не лги! Не учись врать. Слушай, погода чудесная!
    – И что с того? Кому как…
    – Поехали в город!
    – Зачем?
    – Кататься. Вспомним молодость. Отожжём на танцполе. Оторвёмся, оттянемся.
    – И это мне говорит мать троих детей?! Кошмар. Тебя только могила исправит, Карлитос.
    – Бе-е-е! – Карла показала ему язык. – Собирайся – мы едем в столицу, я сказала. На аттракционы и прочие развлечения. Не забывай, что во мне ещё сидит боевой дух Типлтона.
    – Не произноси! Забудь, как страшный сон. Не напоминай об этом чёрном прочерке в нашей с тобой автобиографии.
    – А что я такого сказала? Давай-давай, дёргай, да поживее – я свой джип оставила заведённым!
    – Да что там делать, Лотта? Вьентьян – не самое лучшее место для прогулки. К тому же, сейчас пора дождей, да и в Лаосе все города одинаковы.
    – Не все, не ври – не в каждом из них есть Я! Или тебя уже не впечатляет, что с тобой буду Я? Постарела, отцвела, да? Чурбан ты, Йонас…
    – Ха-ха-ха! – Джонас рассмеялся. – Будет тебе уже, поехали.
    Парочка бывших агентов уселась в машину и отправилась в город. Всю дорогу они ржали, как кони, над собственными шутками, а также над «достопримечательностями» Вьентьяна. По городу они только проехались, не тратя время на пеший обзор и обход, и покупки. Домой вернулись счастливыми, как дети.
    Но не успели они войти в дом, как обнаружили у себя в гостиной постороннего человека. На тахте сидела женщина лет на пять старше их самих, и ела яблоко. Когда Джонас и Карла схватились за оружие, женщина развернулась к ним лицом.
    – Спокойно. Я по делу. И намерения у меня мирные.
    – Да кто вы такая? Мы сейчас полицию вызовем…
    – Не думаю, что это хорошая идея. Как для вас, так и для меня.
    – Что вы имеете в виду? Что вы вообще себе позволяете?! Командуете в чужом доме…
    – А у нас с вами примерно равные права. Вам было бы нежелательно искать свои документы, равно как и мне – и вы, и я в розыске.
    Карла побледнела. Джонас словно язык проглотил.
    – Не бойтесь. Я с миром же, говорю. Повторяю: пришла по делу. Если бы у меня был иной выбор…. Но у меня его нет.
    – Что вам надо? Что вам от нас нужно? Что вы от нас хотите?
    – От вас – ничего. Вернее, помощи. Мне нужна ваша помощь. Вы как раз те, к кому можно обратиться. И с уверенностью заявляю, что вы мне не откажете – в противном случае мне придётся сдать и вас…
    – Это что – шантаж? А если я тебе сейчас пулю в лоб?..
    – Йонас, не надо. Давай уже выслушаем до конца. – Осторожно тронула того за плечо Карла.
    – Я – Рю Сё Дан.
    – Это нам ни о чём не говорит. Нам очень жаль…
    – Я – Рю Сё Дан. – Повторила та. – Я та самая найдёнка, у которой десять лет назад украли сына. Сейчас ему, должно быть, одиннадцать, ибо ему был год, когда у меня его отняли.
    – Примите наши соболезнования, но чем мы вам можем помочь? Это – ваши проблемы, не наши.
    – Видите ли, я подрабатываю чёрной работой, и, загружая в грузовик мусор с очередного дома, увидела там странные засекреченные шифры. Мой муж занимался подобным. Мне это стало интересным, к тому же вы – весьма подозрительные люди. Как могут прозябать в Лаосе двое таких интеллектуалов, как вы? Это всё очень странно. Видимо, вы что-то утаиваете от Запада. Скрываетесь. Вы – в бегах…
    – В бегах мы или нет – не ваше дело. – Жёстко процедил Джонас.
    – И нечего лазать в чужом мусоре, мадам. – Вторила ему Карла. – Говорила вот тебе: сжигать надо было.
    – Просто мне больше не к кому обратиться, люди. Кто бы мог подумать, что вы и я живём в одной и той же стране? Кем бы вы ни были, но вы наверняка сможете помочь мне обрести сына и покой. Разумеется, я заплачу – с каждой зарплаты я откладывала деньги все эти десять лет, чтобы в один прекрасный день мне улыбнулась удача. Я бы ими воспользовалась, и у меня бы всё получилось.
    – Хм. Не любая дверь открывается деньгами, мадам. – Многозначительно покачал головой Джонас.
    – И откуда такая уверенность, что мы возьмёмся за это дело? – Задумчиво вымолвила Карла.
    – Поймите вдову и мать. Я никому не хочу зла. Просто жизнь сыграла со мной злую шутку, и я хочу с ней расплатиться, вот и всё, пожалуй, на этом…
    – Как мы можем доверять вам? Вдруг вас прислали и вы тут нам…. – Начала было Карла, но Рю Сё Дан быстро её перебила.
    – Пожалуйста. Я прошу – нет, я умоляю вас: помогите. Ради всего святого. Когда я увидела те шифры, я поняла, что уж вы-то точно с этим всем справитесь.
    – А вам не показалось странным и банальным, что шифры выкинуты, как ненужный хлам? Как вы думаете, почему? – Спросила Карла с тревогой в голосе.
    Рю Сё Дан молчала.
    – Потому что мы с мужем больше не хотим иметь со всем этим ничего общего! Мы и так намудрили по молодости. Товарища потеряли. Много чего произошло. Мы больше не в теме, и оставьте нас в покое. У нас семья, трое детей, мы хотим жить мирно. И мы не притязаем на богатое состояние. Нам хватает. Лучше так, чем трястись потом по ночам, думая, не вскрыли наш сейф в доме или ячейку в банке. Отстаньте от нас…
    – Я поняла…. – Рю Сё Дан понуро и со слезами на глазах направилась к выходу.
    – Стойте. – Окликнул её Джонас. – Кажется, я знаю, где искать вашего сыночка.
    – Йонас, ты спятил? – Недоверчиво заворчала Карла, направив на мужа град кулачков. – Не обнадёживай зря эту женщину! Она ведь страдает! Олух, у тебя хоть одна зацепка есть?
    – Мадам, мы сейчас.… Подождите нас тут. – Крикнул Джонас и, схватив Карлу за локоть, потащил в другую комнату.
    – Придурок!
    – Бестия!
    – Тупоголовый баран, упёртый козёл! Как ты себе это всё представляешь?
    – А разве это так сложно? Примитивное задание – найти похищенного. В наши лучшие годы нам не было равных!
    – Мы были молоды, Йонас!!! Прошли те времена. Восемь лет прошло, думаешь головой своей, или нет?
    – Ты считаешь, 29 лет – это уже старость?!
    – Для агента суперсекретных спецслужб – да!!!
    – В таком случае – я берусь. Один.
    – Один?! – Карла побледнела.
    – Если тебе плевать на чужое горе, то мне – нет!
    – Да нам, какое вообще дело?
    – Ну-ну…
    - Это всё понятно. Хорошо. Но как же то, о чём мы с тобой мечтали? О мире, тишине и покое.  О том, чтобы навсегда забыть и проглотить все эти ужасы…
    – Нет, а ты предлагаешь послать эту дамочку к чертям собачьим? Меня совесть съест отказать ей.
    – Я так не говорила!
    – Нет, ты так подумала!
    – Кретин!
    – Уродка!
    – Я тебя ненавижу!
    – Я тебя тоже!
    – Я тебя люблю!
    – И я тебя!
    Через ещё минут пять.
    – Хорошо, Рю Сё Дан, мы вместе с супругой берёмся за это дело. Но только при одном условии.
    – Каком?..
    – Деньги оставишь себе. Нам они ни к чему. Финансы не купят жизнь человека.
    – Благодарить вас буду я вечно…
    – Ну, потом как-нибудь. А пока – приглашаю на чай. Зелёный…
Поспеши
    – РАТЬ И ДИЧЬ?
    – РАТЬ И ДИЧЬ. Дубль два.
    Карла и Джонас перерыли вверх дном всю Юго-Западную Азию, ни разу при этом не засветившись. Помог опыт, вот только это никак не отразилось на поиске Охо – его и след простыл. Рю Сё Дан забыла им сказать про Типлтон, но они его даже в страшном сне не хотели предполагать в качестве возможного места убежища.
    Парочка отправилась в посольство и, пользуясь всеми своими навыками, подняла все архивы. Они начали разузнавать о миграции детей за последние десять-пятнадцать лет. Тщетно. Или тут сработал профессионал, или люди в посольстве продажные. А может, и вовсе недобросовестно выполняют свою работу: забыли записать въезд-выезд, и всё.
    – Ну, в рабство его не сбагрили, это однозначно. – Констатировал Джонас дня два спустя, в то время как Карла телеграфировала бумаги.
    – Малоутешительно. – Заметила Рю Сё Дан.
    – Согласен.
    – Я пробью по своим каналам и связям. Жена сделает запрос. Всё, что в наших силах…
    – И вот ещё что…. – И Рю Сё Дан рассказала тому поподробней о своём муже, о Кауфере Штрауцере и о Стивене Черри, а также подробнее о деятельности мужа.
    – Ну что же вы раньше мне об этом не сказали? – Растерянно выпалил Джонас и хлопнул себя по лбу. – Это сложнее, чем я думал. Труднее, чем я ожидал.
    Вернулась Карла с кучей документов в руках.
    – Я всё узнала. Ребёнка стабильно не усыновляли. И официально о нём никаких данных нет. Следовательно, вы были правы – имеет место преступная деятельность. Скорее всего, Охо действительно похитили и нелегально вывезли за границу.
    – Да мы это как бы уже поняли, Шарлотта. Ты присаживайся. Тут другое…. – И Джонас поведал Карле о текущих новостях.
    – Ну, это же кардинально меняет дело. Не знаю, а справимся ли – судя по новостям, Типлтона больше нет. Про Охо Дана слышу впервые – он не из нас, иначе мы бы знали. Он не робот. Скорее всего, просто какое-то завербованное лицо. Рю, честное слово – мы не были знакомы с вашим мужем. Никогда не пересекались, хотя делишки у нас были очень даже параллельны – занимались мы примерно одним и тем же. Скорее всего, он был наёмным лицом и действовал в чужих странах по контракту. Добывал инфу как «свой» человек. Смею даже предположить, что он действовал не в интересах нашей школы, раз его преследовали. Хотя, если вы говорите, что он вышел из игры, то всё может быть. В Типлтоне астронавтов не готовили. Не понимаю связи между космосом и шпионажем – это что-то новенькое, на мой взгляд; странными и непонятными делами грузили вашего супруга. Одно могу сказать: ни того, ни другого Охо мы не знаем, хотя подожди…
    – Ты что-то вспомнила?
    – Нет. Так, ерунда…
    Карла вдруг вспомнила, как выполняла своё последнее официальное задание – она ведь перевозила контрабанду. Всю свою сознательную жизнь. Практически за какие-то пару месяцев до трагедии с Диком, в том самом 2032-ом, она катала на своём чёрном бронированном джипе маленького узкоглазого пацанёнка. Её роль на тот момент заключалась в том, чтобы беспрепятственно провезти живой товар до пункта назначения. С малышом она играла в заботливую мамашу. Постоянно что-то покупала. Три дня катала его туда-сюда, как дура. Стояла зима, и малыш постоянно прятался в её дублёнке, хотя в салоне автомобиля было тепло. Ей пришлось тогда даже покрасить волосы в другой цвет – непонятный оттенок, нечто среднее между рыжим и каштановым. Ребёнку же доставляло удовольствие играть с её длинными, прямыми и распущенными волосами, особенно когда она была за рулём. Карла вспомнила, как заехала на заправку, а дитё потянулось за ней следом – она еле оплатила свой бензин, надев зимой чёрные непроницаемые очки. Ребёнка она грубовато и томно пожурила, но тот полез к ней со своими слюнявыми поцелуями. Карла тогда не выдержала и дала ему затрещину. Мальчишка заплакал и отвернулся. Она пожалела о своём поступке и принялась успокаивать малыша. Хорошо, что ему было уже три года – с младенцем возни было бы куда больше. Карла тогда купила ему леденцы и даже за компанию принялась их употреблять, ибо хитрёныш ел только тогда, когда ела она, постоянно глядя ей в глаза. Посмотрит на неё, и если она ест – то и он грызёт, жук фигов. Постоянно просился на руки и был болтлив, как вон та бабка базарная – ротик не закрывался. Мучил вопросами. Всю дорогу: «А как то? А как это?». Хорошо, что она – вундеркинд. Думаю, благодаря ей за те три дня, что она с ним провела, он узнал больше, чем из детсада или энциклопедии. Хорошей энциклопедии, а не как сейчас делают – с трёхлетнего возраста учат детей отличать противоположный пол.… Не рано ли? Дитё тянулось к Карле, как маме. Оно и естественно, оно и понятно – от родной мамы его оторвали. И в эти минуты Карла проклинала свою профессию всеми возможными и подходящими словечками. Ребёнок влюбился в молодую девушку и ни на шаг не отходил от неё. Не отставал. Всюду следовал по пятам. Задание, очередное задание было выполнено на «отлично», впрочем, как и все остальные. Да вот только прощание было обоюдно плакучим – девушка тоже привыкла к малышу. Вот оно, задание: вывести мальчика из Вьетнама, доставить в США, дня три покатать по Чикаго, чтобы тот привык к небоскрёбам и не пугался, и затем отдать в Типлтон на «сохранение». Как её и саму когда-то. Проклятье…. Молись, Карла, молись, чтобы тот, кого ты ищешь, не был тем самым мальчиком!
    – Карла, что с тобой? – Забеспокоился Джонас: Карла горько плакала.
    – Со мной всё в порядке.
    – Странно себя ведёшь просто…
    – Всё нормально уже, говорю! Надоел.
    – Ладно.
    – Думаю, у нас всё получится.
    – Посмотрим. Надеюсь…
Уговор
    После того разговора парочка бывших агентов тайно выехала из страны, оставив Рю Сё Дан одну.
    Они в срочном порядке отправились в Вену, где, по последним данным, скрывались оставшиеся сотрудники предательских организаций США. Однако в столице Австрии их ждало жестокое разочарование: детей-агентов не было. Ими вроде как больше не занимались. Ими более не промышляли, поскольку собакам Типлтона приходилось спасать собственную шкуру, чем тратить время и деньги на отлов новой «дичи», чтобы впоследствии сделать из неё «рать».
    По горячим следам Карла и Джонас при полном вооружении начали погоню за приспешниками большого «Т». Так они очутились в Зальцбурге.
    – Довольно глупо с их стороны. – Заметил Джонас.
    – Что ты имеешь в виду?
    – Ребёнка, то есть нашего Охо, держат в обычной гостинице, причём, это уже не Охо.
    – В смысле? – Похолодела Карла.
    – В прямом. Кажется, его тоже перекололи. И дай Бог, чтобы я ошибался…
    Весь вечер парочка рыскала под окнами какого-то заведения с самым мрачноватым видом. Карла шла к Джонасу, Джонас шёл к Карле. И так раз пятнадцать.
    Стояла полная луна. Тишина и мрак, лишь луна отбрасывала тени преследователей на фасад гостиницы. Оба они несколько раз подряд лазали туда-сюда, как те кроты, но тщетно. Всё это было похоже на блуждание у стен ЕНУ имени Гумилёва в тихую августовскую ночь.
    – Так, ладно, мне эта песня начинает надоедать. – Прошептал Джонас Карле на ухо.
    – Что будем делать? – Спросила та в ответ.
    – Снимать штаны и бегать. Я серьёзно. Придётся воспользоваться «нетрадиционными методами».
    – И что же это за «нетрадиционные методы» такие? Может, расскажешь? Хоть знать буду.
    – Вот именно. В блокнот ещё запиши. Грех не запомнить. Короче, слушай сюда: я полезу на балкон по бельевым верёвкам, а ты осторожничаешь на входе-выходе. Хорошо?
    – «Есть, сэр». – Ответила та, с издёвкой приставляя свою ладонь к мнимому козырьку фуражки. – Действуй, коли такой смелый. А я вот уже не та. Я – старушка.
    – Старушка в шестьдесят лет!!! Всё, начинаем – я полез.
    – Попутного тебе.… В спину.
    – Иди ты к чёрту. Вместо того, чтобы поддержать, несёшь чушь. Придержи сзади. Да не так! Это уже смахивает на ролевые игры в нашей с тобой спальне. Всё? Давай…
    С этими словами Джонас «ушёл» в небо. Карла больше его не увидит. По крайней мере, сегодня – это точно.
    Агенту удалось подняться к Охо в номер, но для этого ему пришлось пройти через серию комиксов. Так, балкон Охо оказался этажом выше, и Джонас уже не стал рисковать, ссылаясь самому себе на ноющие боли в спине – чай, не подросток уже! Джонас умудрился залезть в ящик с чистым бельём, притворившись этим самым бельём. Он дождался, пока обслуживание докатит его по назначению – он к тому моменту уже точно вычислил, что попадёт именно в номер Охо. Ну, вот и всё, можно потереть ладони – он у Охо! Вот только Охо об этом даже не догадывался, по-видимому.
    Утром и Карла «заехала» в номер, представившись официанткой, разносчицей горячих блюд. Всё шло по маслу, благо, что на все позывные отвечал не сам Охо, а его домофон, иначе звездец бы был и Джонасу, и Карле – технологии Типлтона не стояли на месте, и кто знает, что за восемь лет они успели придумать. Я об уколах, делающих человека роботом. Ведь даже после великого разоблачения чипперы рылись в записной книжке мисс Анны Си, вводя всё новые, более усовершенствованные инъекции.
    Джонас и Карла уже третий час сидели за столиком, дожидаясь возвращения блудного сына, а точнее, приблудня-робота. Чтобы хоть как-то убить время, они начали внимательно изучать энциклопедию. Наткнулись на неё совершенно случайно. И начали читать с закладки.
    – Бо-о-ог ты мой! Не знала, теперь буду знать.
    – М-да-а, а я, признаться, думал, что только одни мы с тобой такие вот самые умные и неповторимые.
    – И не говори.
    Они закрыли кладезь знаний.
    – Что ты запомнил?
    – Все высшие цветковые – покрытосемянные! Однако.
    – А как же голосемянные?
    – Про голосемянные забудь надолго – они ниже по уровню своего развития! По возвращении можно будет это обсудить более детально…
    – Ха-ха-ха! Я вот зачиталась там всякими Антони ван Левенгуком и Теодором Шванном.
    – А-а, это который телескоп придумал?
    – Балбес! Антони ван Левенгук систематизировал всю флору, какая она сейчас есть. Типа, свёкла – это крестоцветные (допустим), и так далее. Не путай его с Гуком – тот как раз таки изобрёл, но не телескоп, а микроскоп. Да-а, Йонас, после того, как тебе вынули микрочип, ты вконец отупел! И где ж твой ум?
    – Ох, какие мы грамотные. Сама недалеко ушла! Фуфло – даже не знает, чем отличаются друг от друга покрытосемянные и голосемянные.
    – Да пошёл ты!
    – Сама иди в…. В ту самую.
    – Ай, всё, прекращай. Где этот чёртов стервец…
    Охо всё это время насмешливо наблюдал за ними, прислонившись к косяку двери.
    – Здрасьте, что ли?! Это что же, выходит, мои родаки за мной припёрлись?
    – Здравствуй, Охо, здравствуй. – Те его только сейчас заметили.
    – Чем обязан?
    – Да собственно ничем. Вот, энциклопедию твою поизучали. Много полезного для себя почерпнули.
    – Ну, я рад, конечно, только какого чёрта вы делаете в моём номере? Кто вы вообще такие?
    – Мы это уже проходили, Охо. Лучше расскажи, как ты тут? Никто не обижает?
    – Я сейчас буду вынужден обидеть вас, господа…
    – А ты умнее, чем мы думали. И воспитаннее, чем мы. Мы, знаешь, когда были в твоём возрасте, давали дрозда!.. Когда-то нам тоже было одиннадцать лет, Охо.
    – Ну и?
    – И вот. Мать, значит, ищет его, а он тут, выходит. В номере отеля висит. Весело тут у вас, арийцев…
    – Я не ариец. Я человек.
    – Мы в смысле о стране проживания твоего. Не путай кислое с пресным.
    – Я популярен, смотрю. Всем я нужен. Только мне вот никто не нужен! – Закричал вдруг Охо. – Ловите, если догоните.
    Началась потасовка. На Джонаса упал оживший шкаф, а Карлу чуть не пригвоздило к двери лезвие тонкой работы умелого мастера. Охо выбежал в коридор, но парочка его, шутя, нагнала, поймала, завернула в ковёр и спустила с лестницы…
    Минут через десять Охо сидел перед нашими друзьями в смирительной рубашке.
    – Довыпендривался? – Замахнулся на него Джонас. – Что-то не похож он на нас. Осмотри его, Карлитос.
    – Не может быть!.. – Вскрикнула та.
    – Чего орёшь?
    – О дьявол – это он! Тот самый пацан!!! Моё последнее задание.… Твою мать.
    – Как дотюкала?
    – Шрам на плече и родимое пятно на щиколотке…
    – Значит, мы на верном пути. Это всё, что я могу сказать.
    – Что вам от меня нужно? – Злился связанный Охо. – Все меня ищут, смотри-ка!
    – Радуйся, что мы нашли тебя раньше, сорванец! – Двинул ему Джонас.
    – А кто ещё тебя ищет, кроме родной матери? – Ласково спросила Карла, гладя мальчика по голове.
    Тот молчал.
    Прошёл час.
    – Не скажу, не скажу! Отстаньте!!!
    Но выбора у парня не было, а время не стояло на месте.
    Тогда Охо рассказал всё, что знает. Оказывается, в Типлтоне его действительно «обработали», и обработали хорошо. На совесть. Он прошёл через примерно всё то же самое, что и Джонас с Карлой когда-то. Новая технология позволяла внедрять микрочип не в руку, а в грудь. Чтобы наверняка. Ибо Дик в своё время научил многих вынимать чип из рук. Не останавливала его сподвижников и смерть после этого. Новый чип был намного крупнее. Не металлический, с сине-оранжевой расцветкой, а нанокерамический, прорезиненный, жёлтого цвета, с микро-жучками, каким-то новым устройством и прочей хренью. Новый образец чипа хранил инфу не только в формате ini, как раньше, но и в более доступных txt, htm и mhtml. Проводки теперь не мешали жить полноценной жизнью, и не только за счёт удаления нервных связующих окончаний. Сама структура чипа кардинально отличалась от прежней – старой и туфтовой. Человек, носящий этот чип, даже не чувствовал, что в нём присутствует инородное тело, тогда как крайне эмоциональный Вальрус постоянно мучился, сгибая и разгибая свою руку в локте. Лучевая кость у него иногда просто невыносимо ныла. Что ж, на ошибках учатся. Эмпирический подход, пусть даже ценой жизни лучших агентов, сделал своё дело. Вот только в сознании Охо никогда не сотрётся то, что он – не совсем теперь человек, а некая амёба, зависящая от какой-то миниатюрной хрени в грудаке…
    – Вот такая вот история. Потом, в 2037-38 годах мою «школу» расформировали, и меня подобрал Стивен Черри. Он выкрал меня от моих мучителей, и вот уже два или три года я скрываюсь ото всех. Меня ищут, и однажды найдут…
    – Найдут, даже не сомневайся. – Рассмеялся вдруг Джонас.
    – Ты чего?.. – Толкнула его в бок жена.
    – Мне нужно только узнать имя заказчика.
    – Не поняла?..
    – Имя того, кто отправил меня в Типлтон. Того, по чьему приказу из меня сделали монстроподобное ничтожество. Я только этим сейчас и живу. Однажды я столкнусь с ним лицом к лицу, и вот тогда-то…
    – Стоп-стоп, но ведь они же не успели из тебя сделать агента? – забеспокоилась Карла.
    – Как это – не успели? На моём счету уже три шестиконечных звёздочки.    
    – Браво! – Расхохотался Джонас.
    – Йонас, ты больной?! Совсем рехнулся? – Ругнулась на мужа Карла. – Не слушай его, бывают у него заскоки…
    – Так что вот такие вот дела…. Может, вы всё-таки развяжете меня, наконец?
    – Может быть, может быть. – Продолжал посмеиваться Джонас, освобождая мальчика от пут.
    – Спасибо. А то все конечности онемели. Я говорю, за мной гоняются, что делать будем?
    – Гоняются, говоришь? Плохой значит ты агент, раз за тобой все охотятся. Вычислили – вешайся. М-да-а, не в нас ты пошёл…
    – Йонас, успокойся уже, а? Угомонись.
    – Да прикольный паренёк просто. Жаль, отца не знал лично. Что ж ты, Охо, про маму свою даже не спрашиваешь, жива-здорова ли?
    – Как она? – У Охо забилось, застучало сердце.
    – Вот-вот…. Так бы и давно. С ней – норма. За тебя переживает. И как ты ещё помнишь всё? Разве чип не…
    – А Стивен, когда забирал меня от них, то восстановил моё восприятие, только вот чип не снял.
    – Ещё бы – крякнешь сразу! Хотя, впрочем.… Зато Охо-старшего увидишь, хи-хи-хи!
    – Осёл! – Карла съездила Джонасу по роже. Тот притих.
    Но на этом разговор не завершился.
    – В общем, делаем так. – Уверенно заявила Карла. – Охо, ты слушаешься только нас, тебе ясно? Без фокусов чтобы. Мы сами всё провернём, не вмешивайся, ладно? Думаю, с тебя хватит уже. И так настрадался.
    – Хорошо.
    Когда парочка осталась наедине, состоялся следующий разговор.
    – Он совсем не помнит меня! Джонас, это я ведь привезла его в ту школу!  Когда всё всплывёт, меня же посадят! Что мне делать, о Господи…
    – Всё будет нормально, не переживай. – Успокаивал, обнимая, Джонас плачущую жену. – Ты же не в себе была. Нас же пичкали всякой хренью. Мы постоянно были под дозой. Нам ещё повезло, что мы изъяли эти чипы и не умерли, да ещё и память к нам вернулась. Думаю, этот бедный ребёнок был последним, над кем так сурово издевались. Надеюсь, больше никогда подобного не повторится. Не дай Бог никому пережить сие. Всё же он выглядит намного лучше, чем я ожидал. Справимся, дорогая, справимся. Верь мне. Ещё немного – и этот кошмар закончится. Всё ведь когда-нибудь кончается. И тогда мы снова обретём счастье и покой, зная, что отныне творим только добрые дела и помогли кое-кому вернуть своё назад. А то, что тебя не узнали – хм, он был слишком мал…
    – Знаешь, а я так скучаю – наши дети, как они?
    – Спокойно: они в надёжных руках. Лаосская деревня не даст их в обиду. К тому же Рю Сё Дан тоже там с ними рядом, не отходит ни на шаг. Ты не переживая, Лотта – я рядом. Как тогда – так и сейчас. Всё будет хорошо. Так должно быть, просто обязано так быть…
В отместку
    Планам парочки не суждено было сбыться: гадёныш ослушался их и, угрожая своему собственному спасителю, мистеру Стивену Черри, выведал всё-таки имя заказчика. Имя отдалось ледяным звоном в ушах: «Кауфер Штрауцер»…
    Кауфер Штрауцер был многообещающим карьеристом старой школы Типлтона, но действовал он не в головном месте, а в его европейском филиале, так что о нём не то, что наша парочка – даже Дик о нём ничего не знал.
    Самое интересное, что он не являлся роботом – он просто насмотрелся Шварценеггера. Да, классика 80-х годов ушедшего столетия…
    Кауфер был европейским Диком – он был ходячим адом. Единственное, он был немного старше Вальруса. Штрауцер был всем: он совмещал в себе обязанности и Дика, и Карлы, и Джонаса – он занимался перевозкой контрабанды, и являлся наёмным убийцей, и был отличным шпионом, не чета агенту 007. Всё же он не был настолько известен, как Дик – того разоблачили ещё в 2030-ом.
    Кауфер всегда был прилизанным и утончённым Кеном для Барби – по нему все сходили с ума. Но он не мог себе позволить даже спокойно сходить в магазин, не то, что развлекаться – тайный агент, как-никак.
    В 2027 году главный конкурент Кауфера, его противник Охо Дан, работающий на оппозиционные спецслужбы, решил отойти от дел – человеку просто действительно захотелось нормальной жизни! А что обычно бывает с такими людьми? С людьми, знающими слишком много, носителями важной инфы? Их «убирают». Это дело поручили самому Кауферу. Ему пришлось проглотить всю свою ненависть и в самых тёплых красках договориться о встрече. Охо же оказался Брюсом Уиллисом – в смысле, крепким орешком. Он не раскололся, и раскалываться не собирался – человек просто совершенно махнул рукой на «тех» и на «этих», вот и всё. Штрауцер вначале отступил, но потом, с одобрения своих «верхов», начал давить на бывшего агента, и не отстал от него даже в чужой стране – Лаосе, нейтральном государстве. Позднее Кауфер выяснил, что у Охо имеется уникальный доминантный ген! Как он это узнал – неизвестно. Что касается фрица, то он так и не смог переубедить Охо – тот и работать на бывшую базу отказывался, и слить инфу – тоже. Убить – палево. Сдать под суд – ещё большее палево, ибо тогда поднимут и их собственные архивы! Кауфер начал пробивать почву у жены Охо, но тщетно. Вскоре было решено отнять у Охо сына, ибо тот – в будущем его копия. Да, они готовы были ждать. Пожертвовать временем.
    Итак, Охо женился в 2028 году, и уже через примерно год, в 2029-ом, у него родился малыш, которого нарекли, как и его самого – Охо. Кауфер дождался удобного момента и под видом национального мотива, а ля «мини-гражданская война», устроил, как описывалось выше, погром в «родной» деревне Охо; убил его, похитил Охо-младшего и дал дёру назад. Но, к несчастью для Штрауцера, во Вьетнаме его ждали «гости», которые каким-то образом узнали о случившемся (Рю Сё Дан просто позвонила Стиву Черри с кабинки таксофона, которые ныне антиквариат). Кауфера задержали власти страны, и года на три след истории потерялся…
    Типлтон был недоволен работой Кауфера, и того временно отстранили от дел. Ребёнка вскоре нашли в специализированном приюте Ханоя; но, к сожалению, не те люди. Стиву Черри не удалось тогда проконтролировать ситуацию, и Типлтон вновь взял верх – ещё бы, ради такого гениального клона можно было постараться и выложиться.
    Зимой 2032 года Карла Своллоу получил задание доставить одного мальчика из Хошимина в Чикаго, что она и сделала, причём, весьма успешно.
В конце весны 2032 года Своллоу вместе с Джонасом, как известно, сбежали в Лаос, даже не представляя себе, что в соседней деревне той страны живёт мать Охо.
    Охо прошёл и через «инкубатор», и через «чердак». Его хорошенько «встряхнули», и вот она – новая гордость школы. Уже в восьмилетнем возрасте он успешно справляется с первыми заданиями и поручениями, участвует в крупномасштабных операциях. Однако в 2037-2038 годах Типлтону приходит конец: наступает великое разоблачение. Всех, точнее, многих – под суд. Либо казнь, либо пожизненное заключение; одно из двух. Стив Черри приложил все свои связи и взял под опеку Охо, выходил его, стёр ему негативные данные и закачал настоящую память. Затем Стив увёз его в Вену, даже не предполагая, что там шерудит шайка Кауфера! Началась игра в «мафию» – кто успел, тот присел. День, город бодрствует. Наступает ночь, и мафия, как рать выходит на охоту. А наутро полиция всегда находит ДИЧЬ, но не всегда находит РАТЬ (в данном контексте РАТЬ выступает только в отрицательной роли, чтобы к автору не было глупых вопросов – что, как, да почему), мафию, преступника, бандита – как вам будет угодно…
    В 2032 году Кауфер узнал, что он – внебрачный внук какого-то известного бодибилдера, и в корне меняет свой имидж. Он все эти годы овладевает всеми известными на сегодняшний день боевыми искусствами – восточными и не восточными, становится мускулистым двухметровым амбалом-атлетом, ходячим палачом. На глазах у всех он пробивает бетонные стены насквозь и ломает дубовые столы пополам. «Мистер кулак» – вот как теперь его стали называть. Теперь Штрауцер выглядит примерно следующим образом: ирокез на лысой голове, чёрная майка, трико, берцы. И теперь от него всегда несло крайне неприятным запахом. «Сила правит миром» – 99-ая татуировка на его теле. Одна и та же надпись у всех 99 тату. Сотая, по его собственному интервью, будет только тогда, когда он увидит своего «дедушку»…. Для сравнения, имидж Кауфера в 20-ые годы был несколько иным: белый классический костюм франта и жиголо; весь в золоте, перстнях и кольцах, неизменный шарф – даже летом. В 2032-2035 годы Кауфер частенько, после своего первого разоблачения, появлялся как на обложках жёлтой прессы и глянцевых журналов, так и на первых страницах криминальных хроник – он тоже засветился, как и Дик. Но после 2036 года, особенно после великого разоблачения Штрауцер надолго ушёл в подполье, организовав собственную банду и играя со Стивом и Охо в кошки-мышки, правда, сам Охо про это не знал. Он только спрашивал Черри, куда это они так часто исчезают – в день по три гостиницы, на что Стив уклончиво отвечал: «Так надо». Стив знал, кто за ним гоняется, но до последнего молчал. И вот – теперь Охо осведомили обо всём…. Что ж – когда-нибудь он всё равно бы узнал.
    Итак, Охо Дан-младший, ныне – недоделанный доморощенный агент, оперившись, вышел на след Кауфера Штрауцера. Охо проник к тому в номер отеля, но стропила в это время принимал душ. Охо решил дождаться, пока тот завершит омовение чресел и телес. Фриц вертел в руках туалетную бумагу – она была с ароматом банана и дыни. Затем, облокотившись об унитаз, начал неторопливо листать календарь-ежедневник.
    Кауфер вышел из ванной в самом приподнятом настроении, вытираясь полотенцем. Тут-то Охо и накинулся на него. Штрауцер шутя, осадил его, связал и начал пытать.
    – Обязательно какая-нибудь тварь всё настроение испортит! Ха, если с самого утра не заладилось – это же всё…
    – Ты убил моего папу! Ты заказал меня! – Мальчик, даже связанный попытался снова наброситься на обидчика, но тот снёс челюсть – больше Охо никогда не сможет говорить…
    – Лично я твоего папашу не убивал, и это – во-первых, зверёныш. Во-вторых – работа у меня такая. Ну а в-третьих – я всё знаю. Я знал, что однажды ты придёшь за мной. Что захочешь убить. И знаешь, что я тебе скажу? Что теперь я могу прикончить тебя со спокойной совестью, ибо нашу организацию задушили окончательно. Нам отныне нечего терять! Ты нам теперь не нужен – нас всех скоро на электростул поместят. За всё «хорошее». Но уходя, я уйду красиво: нет, уродец, ты не станешь человеком! Ты никогда не увидишь свою мать, никогда, ты слышишь это?! – Кауфер с размаху заехал пацану в ухо. Тот отключился, вырубился. – Брось, я же только «погладил», это разминка. Что я, думаешь, не знаю, какие из Типлтона все выходят? Выносливые и живучие. Как кошаки те.… Хочешь, я сделаю тебе невыносимо больно? Не-ет, не физически. Я ведь знаю, что мистер Вишня тебя прооперировал, вернув память. Слушай и запоминай, пока ещё жив: я трижды имел твою мать. А та «белоснежка» из детства, о которой ты так часто вспоминаешь, рисуя её за рулём авто в своём грёбаном блокнотике – Это Карла Своллоу. Она, именно она выкрала тебя и угробила в Типлтон. А ты всё холишь и лелеешь её, наивный выродок! Кстати, ты её и второй раз видел – на днях. Она и её муж по наущению твоей мамаши разыскали тебя. И нечего на меня так пялиться – я правду порю! Карла просто вину свою загладить хочет, да вот не получится – её, как и нас, загребут в одну и ту же хрень. А что до её муженька – тот всегда был подкаблучником. Всю жизнь за ней, как хвост, бегает. Не имеет своего мнения. Куда она – туда и он. «Семейка Адамс». Что, неприятно правду слушать? А когда это горькая правда была кому-то приятной, скажи-ка мне, дитя утробы, мм?
    Штрауцер прекратил на время свой монолог и сплюнул жижу на пол, почесав себе спину. Охо немного пришёл в себя, и только заходил пеной от бессильной злобы и ярости – ещё бы, его так бессовестно и жестоко обманули! Теперь «белоснежка» уже не была примером для подражания, теперь рисунок надо сжечь.… А Кауфер уже не казался ему таким уж извергом – что он злой, он ведь не скрывает. Хуже тогда, когда человек в задницу к тебе лезет, желая добра, а на самом деле такое натворил, что…. Фриц хотя бы не скрывает, какой он. А миссис Своллоу – это не миссис Своллоу. Это миссис Сволочь, причём редкостная! Таких ещё поискать надо! Как она могла так с ним поступить? И почему мама только сейчас начала поиски? А где она была все эти десять лет?!
    Вопросов было больше, чем ответов.
    – Хочешь, я тебе помогу? – Спросил ариец, садясь перед Охо на корточки и глядя тому прямо в глаза.
    Тот кивнул.
    Тогда Кауфер Штрауцер достал здоровенное шило и занёс над бедным ребёнком.
    – Что ж, прощайся с жизнью, кроха! Сейчас я избавлю тебя от всех твоих проблем, маленький приятель…
    Кауфер со всей силы проткнул шилом грудак Охо. Тот широко раскрыл свои синие глаза, выдохнул из себя воздух, и умер…
    Штрауцер вытащил из груди Охо жёлтый микрочип, который пульсировал, как сердечко.
    – Ну, вот и всё, Охо, вот и всё…. Где ж ты, «сердце Данко»? А нету. Не нашёл. – Начал нести бред атлетичного телосложения немец.
    Крик стоял в атмосфере. В ушах Кауфера. Штрауцер схватился за уши, чтобы не слышать его, но крик теперь шёл как бы изнутри. Фриц повалился на пол, стуча коленями и голенями в страшной судороге. Ужас застлал глаза.
    – Прости, Охо, прости…. Не так я прожил свою жизнь – мать твою, Дик тоже расчувствовался перед смертью!
    Кауфер не выдержал, еле дополз до своего маузера, вложил в левую руку и кое-как, подбирая последние силы, приставил к своему правому виску. Он даже отвернулся – стыдно было умирать никем. Выбора не было – он уже в предсмертной агонии с хрипом изрыгал пену. Что с ним? Его же никто не убивал! Как такое может происходить? Он же взрослый мужик! Это ведь он убил сейчас Охо, а не тот его? Что же тогда происходит? Бог наказал, что ли?! Пришёл, всё-таки, после 2000-летнего ожидания… Кауфер застрелился, не имея больше сил терпеть.
    Внезапно всё вокруг стало жёлтым. Кровь отхлынула от висков. Теплота приятно переросла в ледяной холод – всё, меня больше нет…
    Карла и Джонас в это время взломали дверь, пробежались по коридору, но увидели там два трупа – Охо Дана-младшего и Кауфера Штрауцера.
    – Проклятье! Не успели…. Мы опоздали, опоздали!!! – Начала на себе рвать волосы Своллоу. – Что мы теперь скажем Рю Сё Дан? Какого хрена вообще тогда мы это всё затеяли, Йонас? Просрали ребёнка…
    – Успокойся. Охо ты этим уже не вернёшь…
    – Пусти меня! Все вы мужики такие – только о своей заднице думаете, да о том, что у вас в штанах! Я ведь тоже мать, Йонас! Как я её понимаю! Как я ей теперь в глаза посмотрю после всего этого?! Думаешь ты своей головой, или нет? Хоть раз подумай верхней головой, а не нижней!..
    – Да я вообще сейчас слиняю, и всё, если что! – Взбесился Джонас.
    – Беги-беги, туда тебе и дорога! Все вы такие…
    По лестнице кто-то поднимался. Карла перезарядила ружьё, но напрасно – то был Черри и группа спецназа.
    – Сукин ты сын!!! – Карла взяла Стива за грудки. – Ты что натворил? Смотри, что ты наделал? Хоть бы предупредил! Взял, ляпнул бедному ребёнку правду-матку…
    – Он не оставил мне выбора, мадам.
    – Это я сейчас тебе выбора не оставлю! – Заорала та.
    – Всё-всё, возьми себя в руки. – Попытался успокоить жену Джонас, но та упала на корточки и забилась в истерике, закрыв лицо ладонями.
    – Так, Джонас, мы скоро всех их повяжем. Ты забирай свою вторую половину, и валите отсюда подальше, пока при памяти. И думайте, что скажете матери Охо.
    – Рю Сё Дан? Да, но…
    – Никаких «но». Тут вам делать нечего. Сейчас сюда понаедут криминалисты и прочая ерундень. Вам и так лучше не светиться. Не попадайтесь никому. Давайте-давайте, двигайте, шевелите поршнями.
    Как обычно это бывает, полиция приезжает на место происшествия слишком поздно. Вот и этот раз не стал исключением. Только развели они все руками – Кауфера Штрауцера и след простыл.
    «Я разгадал тайну Анны Си», довольно твердил целый и невредимый преступник, сбрасывая своего мёртвого клона в гладь водной пучины. «Я всё создам заново, и меня не поймают. Я найду ещё малышей, и взращу из них новых киллеров…».
Во имя всего
    – А где же мой сын? Где Охо? – Это было первое, что спросила Рю Сё Дан у сладкой парочки, не успели те вернуться к лао.
    – Погоди, дай отдышаться…. – Начала было Карла, но Джонас перебил её.
    – Нам, правда, очень жаль, но его больше нет. Он погиб…
    – Что-о-о?! - Рю Сё Дан мгновенно поседела.
    Бывшие агенты всё ей рассказали. Не скрыли даже тот факт, в котором фигурировала Карла – 2032 год, похищение Охо.
    – А я верила в вас! Вы сделали только хуже! Лучше бы я вас ни о чём не просила! Так он хотя бы был жив, а теперь он вообще умер! Да покарает вас Всевышний! Зачем мне теперь жить? Смысл? Нет Охо – ни того, ни другого. Один обещал отвезти в Тибет – его убили. Другого сначала отняли, затем – тоже убили. Что ж вы за люди такие? Сраное агентство! Да будьте вы все прокляты! Гори оно всё синим пламенем! Я – Рю Сё Дан, мать-найдёнка одного из ваших агентов с микрочипом! Вы не имеете права отнимать у меня дитя! Я подам на вас в суд, и если что – потом апелляцию в Генеральную Ассамблею ООН! Я не я буду, я сказала! Ой, что это…
    Внезапно разверзся асфальт, и Рю Сё Дан, нырнула куда-то. В подземную тюрьму, как выяснилось позднее. До выяснения обстоятельств.
    Карла и Джонас переглянулись между собой.
    – Вот дела! Теперь это наш долг – помочь этой женщине. За дело!
    Парочка в срочном порядке укатила в США, уже ничего не боясь. Как говориться – будь, что будет.
    Карла где-то нашла свою фирменную автомашину – неизменный чёрный бронированный Jeep.
    – Что, снова?
    – Снова.
    – РАТЬ и ДИЧЬ?
    – Дубль два!
    Мстя за Охо, скандальная парочка решила уничтожить остатки подпольных филиалов Типлтона. К ужасу, баз оказалось несколько, и все они – разбросаны по всему земному шару. В ходе операции, проводимой силовиками, Своллоу и Эмби сами попали в руки правосудия. Счастливая звезда, звезда удачи, вечный путеводитель изменила супругам в этот раз.  Схваченные, сокрушённые, разоблачённые, теперь они оказались в неблаговидном положении, к тому же – рядом с такими же, какими сами являлись когда-то. Пришло возмездие, не спросив разрешения. Пришла суровая расплата.
    Пара оказалась перед выбором – содействовать либо умереть. Только вот разница была несущественной – вместо девяти пожизненных заключений Карлу и Джонаса ожидало таковых семь. А власти совсем не задумывались, почему на этот раз они действовали заодно, против своих. «Ибо грешен ты, грешен; и не отмоешься ничем…».
Суд
    – Встать – суд идёт!!!
    Все встали. Тут были и Карла, и Джонас, и их босс/шеф, и Рю Сё Дан, и Стивен Черри, и многие другие. Камера-изолятор терпела их ровно пятнадцать суток, и теперь задержанные стали подсудимыми.
    – Секретарь, доложите, пожалуйста, обстановку в суде.
    – Ваша честь, все участники судебного процесса находятся в зале судебного заседания, а все свидетели явились, готовы давать показания и ожидают вашего вызова в коридоре.
    – Итак, приступим. Защиту всех подсудимых осуществляет адвокат Гэри Грэй, вам слово будет дано несколько позднее. Государственное, а точнее, мировое обвинение поддерживает прокурор Вилли Скотт.
    – Благодарю, ваша честь. Уважаемый суд, уважаемые участники процесса…. В результате данного дела обвинение предоставит все доказательства вины подсудимых согласно мировому УК и его нижеуказанным статьям. Стивен Черри, 1969 года рождения, исключённый из коллегии адвокатов обвиняется в укрывательстве и превышении должностных прав по отношению к физическим и юридическим лицам. Карла Своллоу, урождённая Шарлотта Ди, обвиняется в нарушении прав человека, причинении насильственных травм, перевозке контрабанды и нелегальном ввозе-вывозе товара через государственную линию границы, похищении людей. Джонас Эмби, в миру – Йонас Мойзес Александер Брут, обвиняется в причинении физического, морального, психического, психологического, душевного и физиологического ущерба людям различной направленности (далее – пытки), мировом шпионаже в целях дальнейшего террора, грабеже и разбое, хулиганстве средней тяжести, угоне нескольких автомобилей, похищении людей, безнаказанном и анархическом времяпрепровождении, несоблюдении Конституции и законов; босс и шеф Типлтона обвиняется в покушении на демократию, раскрепощении и растлении детей, в нравственном их падеже, в незаконном их похищении и пытках над ними, а также…. Ваша честь, тут аж три тома по его делу! И, наконец, Рю Сё Дан, обвиняется в сокрытии тайны государственной важности, укрывательстве бывших и действующих членов агентства, хулиганстве и мародёрстве, лжи и незаконном приобретении бизнеса, в не платеже налогов. Все остальные обвиняемые выступают, как побочные лица, второстепенные будущие уголовники.
    – Может, начнём с вас, Шарлотта Ди?
    – Как суду будет угодно.
    – Хорошо. В таком случае, пройдите за трибуну, пожалуйста. Вот так, да, хорошо. Судебный пристав, будьте рядом, на всякий случай, и следите за каждым её движением.
    – Я, Шарлотта Ди, она же Карла Своллоу, 2015 года рождения, была найдена на помойке. Меня подобрали сотрудники школы Типлтон. Надо мной издевались и вкалывали мне всякую дрянь. Я участвовала…
    – А можно по существу?
    – Я участвовала в осуществлении грандиозных планов своего босса о торговле и перевозке контрабанды во всём мире, о её нелегальном ввозе и вывозе. На мне десятки успешно выполненных заданий и три крупномасштабных операции – это «Дело в Марокко», «Обезвреживание Дика» и «Похищение вьетнамца».
    – Шарлотта, были вы знакомы с Кауфером Штрауцером на момент похищения вами ребёнка?
    – Нет, нет и ещё раз нет. Насколько я поняла из материалов дела, мы крали одного и того же Охо. Только он сделал это тремя годами ранее. Видимо, его задача заключалась лишь в том, чтобы доставить Охо из Лаоса во Вьетнам. Может быть, у Кауфера возникли какие-то проблемы, раз он не смог напрямую переправить Охо из Лаоса в США. Не знаю, но дело поручили мне. Да, я признаю, ибо теперь отрицать уже бессмысленно, что именно я выкрала Охо из Вьетнама в 2032 году. Зимой. Конкретную дату, к сожалению, указать не могу, поскольку память моя на тот момент была не в моей власти. А суду хочу добавить и подчеркнуть, что миссия моя – контрабанда, но и только. Я занималась лишь перевозкой товара. Я не знала, что я перевожу. Или кого. Я понятия не имела, что этот мальчик – тот самый Охо Дан-младший! И с его отцом я также знакома не была.
    – Суд учтёт ваши показания при вынесении вам приговора, к тому же на предварительном следствии вы держались той же точки зрения и не препятствовали прокурору в его работе по вашему делу. Есть ещё вопросы у сторон?
    – Дополнений и ходатайств не имеем.
    – Суд приступает к допросу следующего свидетеля, выступающего на скамье подсудимых. Йонас Брут, пройдите, пожалуйста, за кафедру. Благодарю. Ваше полное имя, год и месяц рождения, место работы и проживания?
    – Йонас Мойзес Александер Брут, 2013 года рождения. Родился в США, но в настоящее время в силу различных обстоятельств вынужден скрываться в Лаосе, в том числе и от правосудия.
    – Скажите нам Йонас, что именно вам вкалывали? Какие эксперименты над вами проводили, и какие опыты над вами ставили?
    – Уважаемый адвокат, можно я не буду отвечать на данный вопрос? С одной стороны, я не химик, ибо вводили мне такую муть, что даже я, наполовину робот, сломаю речь, пока выговорю все наименования препаратов. С другой стороны, вспоминать об этом не хочу – даже после того, как мне восстановили память, болезненные ощущения вернулись тоже. Я чуть не стал из-за этого инвалидом второй группы.
    – У адвоката больше нет к своему подзащитному вопросов.
    – Хорошо. У прокурора?
    – Йонас Брут, насколько вы отдавали отчёт своим антисоциальным и анти-политическим проступкам?
    – Настолько, насколько может контролировать себя человек, находящийся под сильным наркотическим либо алкогольном опьянении, либо под воздействием сильнодействующих веществ, либо человек с неуравновешенной психикой.
    – Ну, согласно судебно-лабораторно-биологической экспертизе, вы признаны вменяемым и отдающим себе полный отчёт в инкриминируемых вам деяниях.
    – Не всякое деяние – преступление, но всякое преступление – деяние.  Сторона обвинения, перефразируйте свой вопрос.
    – Не стоит, ваша честь. – Сказал Джонас. – Это я сейчас вменяем. Тогда я был робот.
    – А кто-то может это подтвердить? Кроме вас.
    – Только мой шеф и Карла, ибо остальные были либо обезврежены при Великом разоблачении (большинство), либо и доныне неизвестно где скрываются. Прочие же обыкновенные люди вообще ничего не знали, ибо нас обучали тайному шпионажу. Быть как можно более быстрым и незаметным.
    – Доказательств вашей вины достаточно, но пока у меня к обвиняемому вопросов нет, ваша честь.
    Далее допрашивали главу всех этих махинаций.
    – Вас мы искали дольше всех. У вас вообще есть хоть что-то в своё оправдание?
    – Я хотел как лучше. Мы создали Типлтон для того, чтобы воспитать там суперлюдей; тех, кто не был бы подвержен никаким заболеваниям. Умных, сильных, выносливых, находчивых. Одни занимались сбором контрабанды и прочих незаконных вещей для последующей их утилизации, будь то наркотики, алкогольная продукция, элементарные бытовые отходы в виде мусора или что-либо ещё подобное. Другие следили за событиями в мире, вели электронные дневники, делая в них пометки; внедрялись в кланы авторитетов и наркобаронов. Третьи, как правило, избавлялись от всех бандитов планеты, безжалостно расстреливая – в том числе и тех, кто избежал наказания. Мы…. Мы просто чистили Землю от всякой нечисти, как вымышленная группировка «Меч», вот и всё. Просто мы пошли куда дальше. У нас имелись и деньги, и власть, чтобы взяться за такое – и у ФБР, и у ЦРУ длинные руки, всюду уши и глаза. Да, мы объединили наши усилия, но сугубо из благих побуждений. Мы нарочно находили для выхода своих целей и амбиций слабейших, чтобы показать, насколько продвинулась наша инженерия. Гитлер оставлял сильнейших. Мы же, наоборот, доказали, что и слабейший может превзойти сильнейшего, если его поместить в среду типлтонских стен. Мы кололи лишь витамины. Да, мы стирали детям память, но ради их же блага – зачем им знать о том, что они – бездомные сироты с помоек? И всё равно ведь узнавали! Микрочип оказался провальным методом. Я…. я не жалею. Ни капли. Всё, что я творил – для всех нас. Мы убивали лишь уголовников и тех, кого обошла кара господня за все их грехи. Мне нечего больше сказать, я чист. И если был бы ещё один шанс, ещё одна возможность – я бы повторил всё, что рассказал. Они всё равно не исправятся – плохие люди; так не лучше ли их убить, чтобы они не убили вас? Лучше смерть одного негодяя, нежели смерть сотен невинных…. А что до больных экспериментов Анны Си – я не был в курсе, но одобряю.
    – Переходим к допросу свидетелей.
    – Рю Сё Дан, находится в адвокатской комнате.
    – Вызовите её.
    Женщина прошла в суд.
    – Так, документы у вас с собой имеются? Прекрасно. Слушаю вас.
    – Я…. – Женщина начала говорить.
    – Рю Сё Дан, а почему вы не обратились в вышестоящие правоохранительные органы? Убили вашего мужа, похитили сына…
    – Я боялась, ваша честь. И я не была уверена, что полиция найдёт Охо. К тому же Кауфер мог причинить вред ему там. Ещё я была в чужой стране и без документов, удостоверяющих мою личность.
    – Рю Сё Дан, а отчего вы не возвратились на родину, в Узбекскую республику, ведь после смерти вашего мужа вам нечего было делать в иной стране? И в связи с чем вы хранили тайны секретных делишек своего мужа? Охо не был святым, как вы, наверное, предполагаете. Посмертно ему тоже выдвигается обвинение. В мировом терроризме и шпионаже.
    – Я просто беззащитная женщина. Я боялась…
    – У суда больше нет вопросов к этому свидетелю. У сторон?
    – Не имеем, ваша честь.
    – Уважаемый суд, я ходатайствую об обозрении очень важной улики. Эта видеозапись, надеюсь, поможет нам разобраться в данном деле.
    – Секретарь, помоги с просмотром…
    Секретарь подошла и щёлкнула пультом.
    – Как мы видим, тут мы видим все детали…
    – Детали будете рассматривать дома – это же порнографический материал!!!
    – Но это доказательство того, что вытворял Кауфер Штрауцер…
    – Суд отзывает ходатайство о полном просмотре, но прилагает его к материалам дела в качестве вещественной улики.
    – Позвольте сделать вам тогда отвод…
    – Ради Бога, но не на этом судебном слушании. У сторон ещё есть вопросы? Нет? Переходим к прениям. К тому же суд присяжных отменён верховным законодательством.
    Далее пошла такая грызня и катавасия, что нашла коса на камень. Прокурор и адвокат не скупились на эпитеты и реплики, кроя друг друга отборными матюками. Уже перешли на личности. Судья начал сомневаться в их профессионализме, внося через секретаря в протокол штрафы, и непрестанно стуча молоточком.
    – Стороны, стороны!!! Успокойтесь. Реплика, ответная реплика?
    – Воздержусь, ваша честь.
    – Вставать нужно, когда к вам обращается верховный суд.
    – Прошу прощения.
    – Вот и славненько, иначе мне придётся и вас вывести вон. Что это такое? Устроили они мне здесь.… С вас, пожалуй, и начну.… Итак, все улики приложены к материалам дела, все свидетели заслушаны. Обвиняемые, вам предоставляется последнее слово.
    – Ваша честь. – Начала Карла, откашлявшись.
    – Выпейте водички.
    – Благодарю…. Ваша честь, мне ничего не нужно. Если суд сочтёт меня виновной – так мне и надо. Значит, чему быть – тому не миновать. Что ж теперь сделаешь? И нет мне прощенья! Прошу только об одном: пощадите моих деток. Старшему – восемь лет, остальным – пять и три годика. Да, у меня их трое. Спасибо, я без вас в курсе, что они красивые.… У меня всё, ваша честь.
    – Йонас?
    – Ваша честь…
    – Вставать надо!
    – Ох, извините.… Ой! Мне нечего сказать. Всю жизнь мне загубили сотрудники Типлтона. Кололи меня всякой дрянью, пичкали гадостями. Лишили меня родителей и нормальной жизни. Дали образование, но и превратили в робота – жестокого эгоиста. Судите меня по всей строгости, если посмеете, если у вас хватит духу… Я же верю в справедливый суд. У меня всё…
    – Садитесь. Рю Сё Дан, вам слово.
    – Что я могу сказать? Умоляю суд наказать виновных. Кто, если не вы, законно привлечёт к ответственности убийц и воров?..
    – Суд выслушал вас и ваше мнение. Стиве Черри, вы, что можете напоследок поведать суду?
    – А я вообще не при делах, ваша честь! У меня хватало полномочий проводить такие акции. И вообще, плевать я хотел…
    – В суде не выражайтесь.
    – Уважаемый суд, прошу признать всех подсудимых виновными в совершении рассмотренных нами сегодня преступлений и назначить им наказание в виде реального лишения свободы. На основании же статьи №…. УК МП (Мирового правительства) и ссылаясь на мировую конституцию в целом прошу приговорить Йонаса и Карлу Своллоу к условному заключению сроком на один год без амнистии и права на реабилитацию.
    – Уважаемый судья, я же, как защита прошу оправдать двух последних лиц по всем статьям, ибо они не ведали, что творили. Остальных на ваше усмотрение.
    – Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.
    Минут через пятнадцать…
    – Встать – суд идёт!
    – Суд приговорил всех оставшихся в живых типлтонцев к казни на электрическом стуле. То же самое ожидает и химиков из лаборатории. Два чиппера и три химика. Итого – пять. Главу всей этой истории суд приговаривает к трём пожизненным заключениям. Рю Сё Дан суд объявляет выговор. Стивену Черри мировой судья выносит приговор в виде наказания, не связанного с реальным лишением свободы – Стивен Черри получает год условно с испытательным сроком в три года. Он будет отбывать свой срок в колонии-поселении без права выезда куда-либо. Йонаса и Шарлотту Ди суд оправдывает по всем статьям и параметрам, и разрешает им воспользоваться правом на полную реабилитацию.
    – Да здравствует справедливый суд!!!
    – Тише. Суд вынес данное решение, основываясь не только на Конституции и божьих заповедях, но и на собственных принципах и опыте. Люди привыкли к шаблонам – я же ломаю стереотипы. Несогласные с решением суда вправе обжаловать его в вышестоящем суде в десятидневный срок.
    – Ваша честь, но разве есть суд выше мирового?
    Судья внимательно посмотрел на присутствующих, положил ладонь на сердце, а другую воздел к небу. Возникло неловкое молчание. После непродолжительной паузы судья добавил:
    – Меня спросили, есть ли суд выше мирового, и я вам отвечаю – это божий суд и суд вашей собственной совести. В вашем разуме, сердце и душе. Да любите друг друга, как Он возлюбил вас. Он даже сына своего не пожалел ради всех нас. Умных слов – миллион, так я вам скажу: просто соблюдайте закон, и всё…
    Судья улыбнулся и ушёл. Идите с миром – суд свершился. Аминь и аллилуйя!
    Радуйтесь, главные герои: вы больше не роботы. Вы такие же, как и все. Теперь можно смело начинать новую жизнь.
После
    Стив и Джонас стояли возле какого-то полуразрушенного кирпичного завода – последний приехал навестить мистера Черри, который отбывал свой срок неподалёку от Грэйт Каньон.
    – Если бы мне кто раньше сказал…
    – Ну, не поздно ещё.
    – Сам понимаешь, мне по-любому нужны те бумаги.
    – Да я и не спорю. Потерпи только немного.
    – О чём разговор, мальчики? – Подойдя, спросила Карла.
    – М-да так, ни о чём. Чисто мужской разговор…. – Сухо отмахнулся от неё муж.
    – А ну-ка иди сюда…. Иди сюда, говорю! – Карла не на шутку разозлилась и, схватив мужа за руку, оттащила от Черри.
    – В чём дело?
    Молчание.
    – В чём дело, я тебя спрашиваю?!
    – Да ни в чём, собственно. Объясняю же – чисто мужской разговор.
    – Это я и без твоих соплей поняла. Но я-то вижу, что это – предлог! Ты нарочно избегаешь меня?
    – Не неси чушь…
    – Я что теперь – неинтересна тебе?
    – Я так не сказал. Просто я очень сильно устал за последнее время, и считаю, что нам нужно побыть подальше друг от друга…
    – Это из-за приговора суда? Из-за того, что моя вина больше? Или другую себе нашёл? Никто ты после этого, Йонас. К детям моим даже не приближайся! – Карла залепила тому пощёчину, вытерла капающую тушь со своего лица и ушла, гордо подняв голову.
    – Всё в порядке? – Спросил подошедший Стив.
    – Да-да, в полном. Так, небольшая размолвка.
    – Что ж, я думаю, это естественно. Месяцев через шесть соскучитесь по друг другу и снова будете вместе.
    – Я того же мнения, поверь…
    Прошло две недели, три, наконец – два месяца. Пара не звонила друг другу, но так уж вышло, что они пришли на одно и то же мероприятие.
    Актовый зал, десять часов вечера. Темнотень, народа совсем мало. Кресла такие большие, что можно свободно спрятаться в них. Потихоньку начали собираться зрители.
    Джонас сидел в нижнем ярусе, почти у сцены, тогда как Карла специально выбрала себе верхнюю балконную ложу, да ещё и собрала вокруг себя всякий сброд, включая и мужчин. А что – она теперь не агент, а свободный гражданин, можно делать, что хочешь, хоть на голове стоять…
    Джонас лишь пожал плечами, и снова уставился на площадку. Карла прикусила губы до крови.
    И вот тут-то у Эмби поехала крыша – сказались многолетние уколы, глотания капсул, все проведённые операции…. Джонасу начало мерещиться вот что.
    Концерт всё не начинался, но и завеса тьмы не исчезала. Был такой мрак, что стыло в жилах. Количество людей утроилось, но толку от этого было ноль. Ещё и тишина стояла подозрительно гробовая.
    Толпе надоело ждать, и начали с самих зрителей. Каждый по очереди подходил к трибуне и показывал свой мини-спектакль, безбожно и не всегда в тему импровизируя. Иногда толпа ходила ходуном от оваций, а иногда в «артиста» летели разбитые бутылки и гнилые фрукты.
    От увиденного Джонасом сейчас проблемы с психикой лишь усилились – вся эта пантомима вызвала у него гипнотическое отторжение. Номера один за другим глючили его. Он уже мало понимал, что же вообще происходит, в самом-то деле! Всё это выглядело, как самое страшное немое кино ужасов от Альфреда Хичкока; как чёртов театр с ожившими персонажами «Мастера и Маргариты» Булгакова; как тёмное ваше подсознание, как шизофренический психоз со спутанностью сознания…. Иногда Джонасу казалось, что к нему прикасаются демоны и смеются ему в лицо гоблинским хохотом.
    Карла же видела издалека, что с мужем творится нечто странное и неладное, но переходить к действиям пока не решалась. А зря – его нужно было вывести немедленно!
    Конкурсы горе-пародистов и кукловодов прекратились – народ и публика дождались, наконец, гвоздей вечера. То был странный на вид вокально-инструментальный ансамбль.
    Их было пятеро, и все они выглядели очень мрачно. Квинтет был одет в серого цвета кители с рваными краями и застёгивающимися на молнию рукавами; на них всех были серебристого цвета кожаные обтягивающие штаны и бутсы на высокой платформе. Все они были мелированы. Под глазами были то ли синяки, то ли тени и пятна – эффект не выспавшегося человека, выполненный обычным графитным карандашиком, предварительно смоченным слюной, для дополнительной визуализации.
    Пятёрка, спев три песни непонятно о чём, неожиданно вытащила оружие и начала всех расстреливать. Потом – шептать что-то в уши Джонасу, очутившись рядышком. Достали шприц, раз-два. Тонну лекарств в рот…
    – Джонас! Опять видения? – Растормошила мужа Карла, растоптав свою гордыню и выведя его на свежий воздух. – К чёрту недомолвки! Мне страшно, когда ты такой. Видеть, как мучаешься.
    – Всё, как во сне…. – Заметил Джонас.
    – Точно. – Согласилась с ним Карла.
    – Прости меня.
    – Да ладно.
    – Ты меня любишь?
    – А как же!
Страшно? Мало страшно!
“And the Satan, and murder, and dead bodies. And the Satan, and murder, and dead bodies. And the Satan, and murder, and dead bodies…”
    Несмотря на оправдательный приговор, парочка до сих пор никак не могла вернуться на «родину» – были кое-какие не зависящие от них обстоятельства. Прежде всего, их попросили о помощи. Вновь.
    К Карле и Джонасу обратилось всё мировое сообщество. Поступило предложение спасти мир от зла в лице пси-факторов.
    – Планете земля нужны герои. К сожалению, Супермен, Бэтмен и Найтмен – персонажи вымышленные, и сколько с ними уже умерло. Вы же – молодые и настоящие, реальные. Вы единственные в своём роде двое из Типлтона. Ваша роботоподобная выносливость всем известна и должна помочь вам справиться. Дело в том, что мы тоже проводили чистку мира от зла, и неоднократно, но необъяснимое неискоренимо. Все наши усилия тщетны. Сколько бы мы не пытались – это всё бесполезно. Да, и ещё: вы должны отработать свою свободу.
    – Мы глянем, что можно сделать, но ничего вам обещать не будем. Идёт?
    – Идёт.
    Ванные, наполненные кровью до краёв; парад родивших женщин с пустыми колясками; поющие гробы; мёртвые тюрьмы – нет, это оказалось не по зубам Карле и Джонасу. Что необъяснимо – то необъяснимо…
    – Я устал, Лотта. Это не для меня. Не хочу больше принимать никакого участия. Пусть разбираются сами.
    – Я считаю точно так же. Хватит с нас. У нас не было детства, нам вдалбливали идеологию идеального человека, насильно посылали на задания…. Теперь опять всё – на круги своя. Мировое правительство – эгоисты. Поменяется лишь начальство: не Типлтон, так МП. Какая тогда разница. От нас будут требовать то же самое!
    – Довольно шпионажа, довольно убийств, довольно перевозок. Есть полиция, есть прокуратура, есть другие органы. Мы не всесильны, хотя когда-то преподносилось иначе. У всего есть обратная сторона. Никто не знает, что мы получили взамен своей силе и выносливости…
    – Поехали домой!
    – Поехали.
Конец хоррора
    Через год Рю Сё Дан и Стивен Черри расписались и уехали из Индокитая неизвестно куда. Джонас Эмби, вернувшись обратно в Лаос, перестал видеть страшные сны наяву – чистый воздух развеял все кошмары. Карла Своллоу родила ему ещё одного ребёнка.
    – Четвёртый? Что ж…
Карла и Джонас снова открыли свою фруктовую лавку и через некоторое время расширились, как когда-то. Снова плоские шляпки на верёвочке, снова босыми ногами по колено в воде – рис не будет ждать. Собственноручно построили новый домик, благоустроили его. Устроили праздник, и позвали всех-всех-всех, от мала до велика, всех соседей из деревни.
– Другой менталитет. Им не нужна цветасто-пёстрая реклама. Они не гоняются за непонятно чем. Дом, быт, семья, уют – вот и всё, что нужно лао. Никакого оружия, ноль суматохи. Размеренная и счастливая жизнь….
– Вот именно. Не надо мне дорогих платьев и глянцевых журналов. Не нужна дорогая косметика. Я – как ободранка, но я действительно счастлива!
    Время шло, и супруги решили тряхнуть стариной.
    – Как давно мы не танцевали вместе; ты и я…. – Вздохнула Шарлотта Ди.
    – Теперь – наверстаем. – Ответил ей Йонас Брут. – И очень надеюсь, что больше не будет в нашей жизни тех вещей, что были прежде…
    А мир…. А мир продолжал существовать. Солнце всходило и заходило, облака всё так же перемещались в одну сторону, шумели от ветра кроны деревьев и журчали воды. И…





РАТЬ И ДИЧЬ 3: ИДЕАЛЬНАЯ ПЛАНЕТА


Маленький мир
В начале был Бог. И всюду было ничего, пока Бог не задумал устроить сам себе экзамен: сотворить подобных себе.
Пространство было скучным и пустым; и не было тверди, и стабильность равнялась нулю. Тогда Бог решил исправить сначала всё это, дабы подготовить почву для всего остального.
Властелин мира взял гигантский ковш, и начал сыпать из него в пустоту сквозь сито раздвинутых пальцев рук частицы, уносящиеся куда-то вдаль. Переполненный ковш редел на глазах.
Наименьшие из частиц стали основой для уж куда более крупных, и возвеличились среди прочих протоны, которые стали центром, ядром. Вокруг него, как спутники вокруг Сатурна силой притяжения скооперировались электроны, обратные заряду вожака. И, наконец, были и те, которые не имели ничего, как низшая каста, как бедный человек, как человек без собственного мнения, как человек без души. И назвал их Господь нейтронами, и приказал им уравновешивать силы.
И появились фотоны, и озарили своим светом всё вокруг.
Тьма прозрела, но она была такой же пустой, что и раньше.
Тогда поставил Бог свой ковш на место, и стал ждать.
Частицы образовали атомы, те – молекулы, ну, а те, в свою очередь – первичную материю. Материей же мирового разума был сам Бог.
И накапливались частички многими миллионами лет, и ниспослал добрый Боже для этого все необходимые предпосылки.
Пыль, оседая, всё твердела и увеличивалась в размерах. И понял Бог, что не справится один, и создал себе помощников.
Ангелы не имели телесной формы, но дух божий витал с ними. И скатывали ангелы пыль в шарики, пока они не превратились в колоссальных размеров шары.
Меньшие из шаров стали безжизненной твердью, и не было в них духа Господня. В больших же из-за их массы стали возможны термоядерные процессы, и началось «звёздочка, зажгись!».
И узрел Господь, что прекрасны деяния его, и возрадовался Он радостью великой. Только вот…
Ангелы были ему рабами, но не друзьями. Они могли беспрекословно выполнять его поручения, но их послушание начало раздражать Бога: ему нужны были те, кто восхвалял бы его не только духом, но и разумом; чтобы понимали, за что любить.
И надоел Богу хаос, и принял Он решение сделать красиво несколько вещей.
Одни звёздочки пульсировали, как в недалёком будущем сердца животных, и нарёк их Бог пульсарами. Другие очень ярко светили, но были малы, и стали квазарами. Звёзды, как и ангелы, были вечны, либо возрождались вновь, как фениксы – какой-нибудь старый красный карлик расширялся до половины своей галактики и превращался с взрывом в сверхновую. И работали кварки весьма усердно, ибо задумка божья была такова, что Вселенная постоянно должна множиться. Шире и шире обязана быть. И галактики стали странами, а системы – областями, звёзды – столицами, планеты – городами.
И играла улыбка господня ещё семьсот лет, пока число творений Его не перевалило за сотни тысяч триллионов.
И вот, сбылось самое-самое.
Путешествовал Господь по всем владениям своим, пока не решил обосновать свой взор на одном месте. Ведь кочевать ты можешь всю жизнь, но семью нужно создать оседлым вариантом.
Присмотрел Господь краешком глаза одно такое место.
Юго-восток, галактика «Млечный путь». И ничего страшного, что на отшибе, а не в центре Вселенной. Хм, Солнечная система!
Плутон? Это карликовая планета. Наверное, там будет мало места. Нептун? Это скопившиеся газы, недоработка ангелов. Уран? То же самое. Сатурн? Слишком много колец, и Солнце там нечастый гость из-за вращения. Юпитер? Недоделанная звезда. Марс? Вообще не то, что нужно. Земля? Земли там и в помине нет! Венера? Переборщил с облачностью; никто не увидит Солнца. Меркурий? Его перигелий крайне опасен для жизни, но и афелий не спасёт. Странно, не зря же провидение…
Земля? Но Земли там и в помине нет!
Создать? Придумать? Сотворить? Почему бы и нет…
Достаточно ли жёсткое ядро? Хватит ли железа? А кислород для дыхания? Вот и нефть дарю Я вам, и рациональный подход избавит от аврала по её нехватке в будущем. Тратьте с умом, не будьте настолько жадными, и…
И родилась первая жизнь. И заполонили растения всё дно океана.
«Животные – не Мы. Не всем плавать уготовано».
И отделилась суша от воды, с годами расползаясь всё дальше. Так из одного материка возвысились прочие, более мелкие континенты.
Миллиарды лет наслаждался Господь. Но последние двадцать пять миллионов лет не было Ему покоя, ибо всё что-то не то.
И свершилось…
По образу и подобию появились те самые, в чьих руках окажется будущее.
И разгневался один из рабов:
— Выходит, нас Тебе уже мало? Не пристало ангелу служить человеку.
И стал предатель пакостить Творцу, раздувая чёрные дыры и искушая людей. И все мы в курсе, что было потом…
Прошло очень много времени. Для человечества – эпохи, для Создателя – секунды. Однажды великий Бог открыл книгу вечности, и заглянул в неё.
Интересно, как там поживают люди. Ангелы доносят обо всём, но ведь воочию гораздо интереснее лицезреть сии события.
Планета…. Она казалась идеальной: только на ней имелась жизнь. Однако помимо добра в ней было и зло. Жестокое, всесильное…
Как давно не проверялось равновесие сил?
Маленький мир. Ничтожно маленький по сравнению даже с планетами-соседями из своей же звёздной системы, не говоря уж о галактике и самой Вселенной. Для Господа он так мал, но так много желающих грешить…
Вам дана жизнь, вам даны ресурсы, вы бесплатно пользуетесь природой. Бог не взимает с вас налоги за распилку деревьев. Вы можете мыслить, у вас есть дар любить друг друга, у вас имеется всё. А ценимо ли это вами, а если и ценимо, то в должной ли степени?
Земля – песчинка Вселенной, но именно на ней зиждется многое. Божий промысел и надежда.
Человек – позвоночное млекопитающее животное, высший примат. Он может духовно расти всю жизнь, но порой мы сталкиваемся с явлением, когда человек деградирует всю жизнь, утверждая при этом, что он прав. У людей имеется душа, но все ли пользуются ей правильно?
Адрес: Божья Вселенная, галактика «Млечный путь», станция «Солнечная система», планета Земля, часть света – Австралия и Океания, материк Австралия, государство Австралийский Союз, штат Западная Австралия, город Пёрт, старая закрытая школа…
Маленький мир в маленьком мире. Место, где человек учится. Место, где даётся путёвка в жизнь. И место, где человек становится…
Вакантная жизнь
2029 год, США.
Молодая женщина вышла из одного странного на вид сооружения полуподземного типа, отряхнулась, посмотрела по сторонам и зашагала прочь.
На дворе стояла поздняя осень, но девушка была легко одета; не по погоде. На ней был тонкий плащик, замшевые сапожки и колготки серого цвета. Женщина не была накрашена; по всему видно было, что у неё что-то не так. Волосы были неаккуратно сложены, даже растрёпаны, и развевались по ветру (который, кстати, к полудню только усилился), как всклокоченный парик мегеры.
Осень подкралась незаметно – ведь ещё вчера листва была зелёной, но сегодня она как по заказу, словно по мановению волшебной палочки повсюду осыпалась и выглядела крайне вяло после утреннего ливня. Теперь и трава везде вся упрела, выглядя не самым наилучшим образом.
Небо было каким-то зловещим, и как бы давило на плечи. В комнатах людям в дневное время пришлось включить освещение.
Ветер то спадал, то снова дул с неимоверной силой, и прохожих в буквальном смысле сдувало с бульваров.
Мороз был слабым, но уже потихоньку чувствовался. Дождь вроде прошёл, но продолжал предательски капать беспрестанно в час по чайной ложке.
Возле домов нельзя было пройти, не намарав брюки, тогда как в центре прохожие спокойно шествовали взад и вперёд. Кому-то даже нравилась непогода; старики выходили на балкончики подышать озоном. Свежим воздухом, ладонью стряхивая росу с лица.
Женщина торопливо перешла на другую сторону дороги, дождалась такси, села в него и уехала.
— Куда?
— Я покажу.
За всю дорогу она не проронила ни слова. Таксист то и дело поглядывал на неё. Во-первых, даже без макияжа она была сногсшибающе хороша, и если бы не работа, то…; во-вторых, по всему было видно, что девушке не на руку сырость и пасмурные небеса, и что её явно что-то беспокоит. Один раз она даже охнула, и опрокинула лицо на раскрытые ладони.
Доехав, она молча расплатилась. Только при выходе пассажирки из авто таксист заметил, что клиентка беременна…
Выйдя, женщина зацокала сапожками к серому помещению, похожему на склад, архивное хранилище – это была закрытая научная лаборатория.
Пустили её не сразу.
— Вы к кому? Вы записаны?
— Скажите, что я – от Немца.
Во всеобщей толчее девушка чуть не потерялась, но долго она так не просидела – её пропустили без очереди.
— Анна? Ну, надо же! — Очки профессора мгновенно покрылись испариной. Доктор был сед, в годах и лысоват.
— Никто не знает, что я здесь. И вы не знаете.
— Как – не знаю? Передо мной же не дух святой!
— Вы поняли, про что я. Надеюсь, и записи аннулируете после моего ухода. Словно и не было меня здесь. Ни сегодня/завтра, ни третьего дня.
— Но Анна…
— Обещаете?..
Профессор закашлялся.
— Опять Дик тебя избил? — Он снял очки, вытер пот со лба, подпёр ладонью подбородок и задумался.
— Какая разница? Неважно. Доктор, я пришла по делу, и по вашей части.
— Ты на сохранение???
— На аборт…
— Анна, Анна…. Не совершай того, о чём пожалеешь. Да и по срокам уже…
— Знаю. Вы ведь в курсе, чем я занимаюсь.
— Я догадываюсь, где и кем ты работаешь.
— Медсестрой в Типлтоне.
— Тогда я тем более не понимаю тебя! — Профессор аж побелел. — Как же клятва Гиппократа?
— Доктор, я каждый день перемешиваю эмбрионы, делаю подборку и отношу на исследования. А маленьких детей зомбирую, вкалывая наркотики. И потом появляются изверги-переростки вроде Дика, сверхвыносливые роботы, готовые убивать. Я пленница своих хозяев, я делаю это против воли. И вы знаете, и знаете прекрасно, что обратиться в инстанции невозможно, ибо рука руку моет. Ведь Типлтон – проект спецслужб США…. — Бедняжка перешла на шёпот.
— Примерно догадывался, чем занимаются мои коллеги, но я не при делах.
— Я знаю, что вы не замешаны, поэтому и пришла к вам. Я не хочу, чтобы и из моих детей сделали монстров. Убейте их сейчас, чтобы они не убили кого-нибудь потом. Я согрешила, я знаю, но не желаю такой участи своим детям.
— А что Дик?
— Вы же наслышаны, какой он. А я на себе испытала. Я поклялась, что он не доберётся к моим деткам. Ни он, ни его хозяин.
— Анна, и не смотри на меня так, даже не проси…
— …
— Хорошо, уговорила. Только ради тебя.
Девушка поверила, но операция не состоялась. Врач соврал ей с три короба.
— Вы ведь говорили, что…
— Так и есть. — Замялся профессор, пряча глаза в пол от стыда и лжи.
— Если вдруг со мной что-то случится – пообещайте мне, что отдадите моих детей в хорошие и добрые руки.
— Да, конечно.
Как в воду глядела…
Доктор был марионеткой, пешкой; всё стало известно Типлтону уже в тот же злополучный вечер, и два недоношенных младенца были водворены в специализированный детский дом.
А спустя несколько месяцев Анна была задушена Диком, так и не узнав, что родила на свет божий двух очаровательных мальчиков…
Их нарекли Эрик и Эдвард. Вначале они содержались при Типлтоне, но после краха и разоблачения той конторки вновь воцарился хаос.
Все думали, что это – конец, и нет больше зла. Однако были и те, кто уцелел и ушёл от расправы.
Злые умы мигрировали в разные части света.
Под всеобщий шумок Эрика и Эдика раскидало друг от друга.
Эдика удалось спасти, и его усыновили россияне. Эрик же попал в детский концлагерь, в котором правит алгоритм выживания…
Литтлтон
2035 год. Австралия.
Сид не знал своих родных родителей. Его воспитывали как приёмыша чужие дядя и тётя. Но они старались, как могли быть ему хорошими предками, пытаясь всеми силами заменить настоящих. Доверяли, позволяли, в меру баловали. И тут вдруг…
Однако семья, временно испытывая нужду, вскоре пожалела, что несколько лет назад приютила бездомного малыша – они в своё время нашли его на ступеньках собственного дома. Пара была и не стара, но и не молода – во всяком случае, именно про них можно выразиться «люди бальзаковского возраста».
Ребёнок, собственно, ни в чём не провинился, но ещё немного, и его приёмные родаки протянули бы с ним ноги, поэтому было решено что-то делать…
Сида Спайка отдали в школу в шесть лет; самое время, чтобы сбагрить туда, ибо в пять лет слишком рано, а в семь – ну-у, кому-как.
Закрытая школа Литтлтон находилась на западном побережье, в австралийском городке Пёрт. Ранее на этом самом месте находилась исправительная тюрьма для каторжников. Затем многие десятки лет здание было заброшено. Теперь вот решено было учить там деток грамоте – ещё бы, «самое лучшее место»…
Как школа Литтлтон была основана лет десять тому назад, и уже произвела выпуск первых школьников. Всё вроде бы ничего, ничего особенного и примечательного, но…. Но.
Сам Пёрт был достаточно либеральным, демократичным, вольным и открытым городом, хотя не все были с этим согласны – ловить тут было нечего. Все норовили смотаться на противоположный берег, в Сидней; туда, где побольше лёгких деньжат…
Но не всё казалось таким гладким даже для Пёрта. Школ была уйма, но Литтлтон стоял особняком. И добираться битый час, и дороги отвратительные, и проблем море, и вообще…
Это были самые настоящие трущобы, где прозябала нищета. И поскольку приёмные предки Сида жили в принципе не так близко к тому месту, именно Литтлтон был ближайшим учебным заведением.
Мрачное и старое здание, оно покоилось на холме, окружённом плохими разъездами, всевозможными рвами, арыками, впадинами, рытвинами и котлованами. Рядом находились полуразрушенная и уже толком никому не нужная птицефабрика, очистные сооружения, лимонадный завод и колбасный цех. Но всё это выглядело так сомнительно, что смахивало на квартал научных лабораторий генной инженерии самого дерьмового детектива в мире.
— Дальше – сам. — Сказали Сиду, приведя его к самым стенам школы. — Мы тебя вырастили, выкормили – теперь шуруй отсюда, и чтоб глаза наши тебя не видели!
Маленький мальчик разволновался. Оставшись совсем-совсем один, он осмотрелся кругом.
Чёрные врата ада. Они и пугали его своим видом склепа, и манили неизвестностью. Оттуда никто не выходил, но туда никто и не заходил.
Ха-ха-ха-ха! Стынет в жилах кровь, леденящее сердце стучит, как молот, как кувалда по чьему-то фэйсу…
Пацан и в самом деле схватился за левый верхний бочок. Оно колотилось там, в бешеной пляске ритма, пульсируя.
У Сида на глазки навернулись слёзки.
«Я совсем-совсем один. Никому не нужен. Кто моя мама? А кто мой папа? Есть ли такие же брошенные, как я?».
Спайк глянул на небо – оно было тёмным; ещё бы, восемь часов утра, и ноябрь месяц. Спайк глянул на землю…
А она и вовсе ошеломила своей непонятностью – обильно шёл снег, но тут же на его глазах моментально таял.
Несчастный мальчик замёрз – на нём была только ветровка, в которую он кутался, ёжась.
Ещё раз, оглядевшись по сторонам, он направился в сторону птицефабрики.
Зайдя внутрь, он попал в тёмный и длинный коридорчик. Откуда-то нёсся сильный запах крови. Сид вздрогнул, но пошёл в том направлении. Ай, была – не была…
В низкой и сырой комнатке, покрытой свежей кровью, пухом и перьями спившийся мужчина лет тридцати пяти чикал головы всем курам подряд подобием колуна. И была в его глазах какая-то жестокость, что ли.
Сид глядел на всё это дело, и произнёс:
— М-да-а…. Любая работа – работа.
Мясоруб обернулся.
— А ты в канализацию полезешь говно убирать, если любая работа – работа?!
Сказал – и с ещё большей ненавистью разрезал очередной курице горло.
Сид ничего ему не ответил и в ужасе вынырнул оттуда.
Лимонадный завод оказался подставным юридическим лицом, где якобы производились первоклассные сиропы, а вместо этого здесь умудрялись делать алкогольную продукцию. И никакой охраны, чёрт знает что…
В колбасном цеху от просроченной ветчины завелись черви. Антисанитария и вонь доконали мальчишку, и он ушёл и оттуда, не зная, куда себя деть, и к кому податься. Оливер Твист двадцать первого века…
Немного поразмыслив, Спайк решил вернуться домой. Ах, если бы вы знали: это такое унижение, когда тебя прогнали прочь, а ты снова туда прёшься!
По дороге Сида чуть не грабанули какие-то бомжи и местные бичи-алкаши. Еле убежал, на молодых ногах, хотя и грабить-то было нечего.
И сжалилась супружеская пара над мальчиком; смилостивилась над ним:
— Учись. Иди в школу. В эту школу. Знаем, что не хочешь и не нравится. Пока – так. Не переживай: когда мы немного поправим своё финансовое положение, мы обязательно отдадим тебя в более престижное заведение. Но мы обязательно и регулярно будем навещать тебя…
На следующее утро «родители» отвели дитё в Литтлтон под ручку. Оформили и уладили все нюансы и вытекающие, дали денег на первое время, ещё туже подвязав свои пояса.
Литтлтон был и школой, и общежитием, и вузом одновременно – как маленькая лесенка жизни. Отводя детей туда впервые, родаки могли с ними видеться теперь крайне редко – они приезжали лишь на каникулы. На осенние опекуны забирали деток домой, на зимние приезжали сами. И снова, по кругу – весенние каникулы школьники проводили в стенах «родного» дома, летние – в стенах «неродного». «Родного», ибо многие, как и Сид, были приёмышами либо взяты прямиком из детского дома.
Каникулы длились обычно пять-семь дней, не больше; даже летние и зимние. Таким образом, ученики горбатились в данном концлагере целый год.
И вот, Сид Спайк зачислен в Литтлтон! Что же ждёт его здесь, в недалёком будущем?
Гений трактора на лесопилке
2049 год. Наши дни, Россия.
Московская область, деревня Новофеевка.
Село было, как говориться, сорок лет без урожая, а дома были настолько ветхие, что, сколько с ними умерло.
Всё же природа не отсутствовала – не обделил Господь последним. Речка, лес, ясно поле…
Лес был не молодым и не старым; средним, смешанным, и состоял из берёз, сосен, елей и плакучих ив. Кое-где местами можно было наткнуться на дуб, бук, клён, тополь, осину и ольху.
Зимой ландшафт украшали именно ёлочки; и, несмотря на стандартные деревенские пьянки, люди тут были милосердны, не срубая эти деревца даже на Новый Год. Честные, порядочные, работящие люди.
Итак, зимой ёлки отбрасывали свои лапки тенью на снег, а весной красовались берёзки, надев свои серёжки.
Летом тоже было очень красиво; самой хмурой всегда была осень: доставалось от неё всем, ибо зима была тёплая, мягкая и снежная, а вот в осень все дороги размывало напрочь; не пройти, не проехать.
Разные люди жили в посёлке; остановимся пока на одном из них.
Игорю – двадцать лет, он – молодой и симпатичный парень. Энергичный, добрый…
Как и любой сельский паренёк, Игорь даже и не помышлял о высшем образовании – это же из провинции в Москву ехать; кланяться и прогибаться. Не любят в стольном граде приезжих, да-а…
Новофеевка могла предложить людям лишь три вещи – среднюю школу, работу и выпивку. Таким образом, там либо учились, либо работали, время от времени гоняя самогон.
Практически единственным видом коллективного заработка была лесопилка. Можно было, конечно, рыбачить, тапки штопать, на базаре матом ругаться, спихивая товар всем кому не лень под щёлканье семечек или вовсе в город смотаться за тридевять земель…
Игорь вырос сильным малым – колоть дрова он умел. Повзрослев, он решил устроиться на работу.
Это было не так уж и просто – несмотря на сельскую местность, деревня как облупленных друг друга не знала. Три избы – улица, но на соседней ты чужак; никто тебя не знает, и знать не собирается. Свои проблемы, заботы, заморочки. Новофеевка вообще была уникальным местом: это была последняя традиционная русская деревня в мире, ибо на дворе половина двадцать первого века за плечами.
А называлось так село потому, что в 2013 году здесь обосновалась семья потомственных ясновидящих, которые в скором времени и прибрали к рукам тут всё. Ранее деревня, как только не именовалась – Феевка, Старофеевка, Убогое, Тимофеевка, Лесной Посад и даже Заречное.
Жильцы делились на два класса: буржуи и холуи. К первым, естественно, относились зажравшиеся мажоры, имеющиеся здесь пока что в меньшинстве, и владеющие, зато всей властью. Ко вторым причислялись все остальные – средний класс, бичи, бомжи и иностранцы-гастарбайтеры. Игорь тоже был типичным представителем подсемейства «холуи».
Мать с отцом до последнего грезили, что сынок станет, как и они, торгашом, но ощутил в себе их потомок силищу великую, и поспешил на лесопилку.
Хозяин долго пялился на него и дал Игорю испытательный срок…
Первым делом Игорь выкатил из гаража старый-престарый трактор, который так и был подписан: «Аварийный». Игорь посмотрел на него, прикинул в уме и начал действовать.
Сначала он покрасил хилую машину в три слоя ядовито-зелёным цветом. Через два дня, дав обсохнуть, натянул верёвку, разбежался и дёрнул. Горе-комбайн с досады так рявкнул, что разбудил всех деревенских кур, и завёлся. Пошёл коптящий воздух сине-чёрный дым. Внезапно трактор поехал сам. Игорь на радостях чуть не упустил списанную единицу советской чудо-техники и на бегу запрыгнул в неё. Взяв руль на управление, он выехал в поле, но чуть не ушёл вместе с авто в болото, которое он из-за зарослей камыша даже не приметил.
Так в скором времени Игорёк освоился; возил доски на тракторе. И стали сизые пары бензина ему и собеседником, и радио, и стимулятором.
С артелью из пилорамы парень также отлично сошёлся, благо, все они были добры молодцы, но работодатель в скором времени рассудил иначе…
— Другие у меня планы относительно тебя. За два месяца ты ни разу меня не подвёл.
— Я уволен?
— Дела у меня в Москве. Если всё пойдёт хорошо, то и тебе перепадёт. Ты стал мне, как сын.
— Какова моя задача?
— Продолжительные командировки. Долгое время меня не будет, а за хозяйством не кому присмотреть.
— …
— Дочь у меня, ты знаешь. Единственная. Жена умерла при родах, а я так больше и не…. Иди ко мне в дом, и работай. И без глупостей – не подведи моё к тебе доверие и глубочайшее уважение.
Так Игорёк устроился в особняке шефа. Камин разжигал, пыль вытирал, полы мыл, корову доил, сено косил, в амбаре зёрна складывал, в дровянике дрова раскладывал, двор подметал, всюду прибирал, и кушать готовил. Ценнейший дядя Том середины этого нового века – таких поискать ещё надо.
Начальник слово сдержал и уехал в столицу.
Дочь явно пошла не в отца. Её больше волновали сельские дискотеки. Парни, музыка, развлечения. Она была крайне ленивой, но доброй. Доброта – единственное, что она унаследовала от отца.
Больше всего оторва любила прикалываться и докапываться – этого ей не занимать.
Не раз бывало так, что она встанет и украдкой следит, как Игорь пашет. Парень был очень добрым и хорошим, но в душе такое поведение его одногодки его раздражало; он не любил, когда кто-то стоит над душой.
— Что делаешь? — Спросила однажды она, еле сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха.
Игорь возился на кухне и не сразу ответил.
— Что делаю, что делаю…. Посуду мою.
— Прикольно! А не противно?
— Нет, конечно. Это же моя работа…
— А бесплатно бы помыл?
— Забавная ты. Не знаю…
— Мм…. — Девушка постояла ещё немного и ушла.
А вечером она вернулась с двумя подружками; такими же избалованными, как и она сама.
— Привет! Будешь яблочко? — Над трудоголиком явно издевались.
— Нет, спасибо. — Игорь проглотил и эту мину, пощёчиной отозвавшейся в сердце.
— Ну и ладно, как хочешь. — Девчушки убежали к дочери хозяина в комнату.
Так прошло несколько дней.
Приехал шеф из Москвы, понавёз гостинцев.
— Как вы тут? Справляешься? Доложи обстановку.
Игорь отчитался за всё, чем занимался.
— Понятно. Не пристаёшь к моей доче?
— Вы что, дядя Серёжа! Нет…
— Смотри мне! Порву, как сидорову козу.
Игорь молчал.
— Вот что, парнишка. Веди мои дела. Потянешь?
Тот широко раскрыл глаза.
— Не сейчас. Освоюсь в городе, потом. Но имей в виду. Ибо вижу я, что человек ты честный духом и преданный душой.
Босс уехал, оставив Игоря наедине с его мыслями.
Дочка не успокоилась, и однажды нечаянно пролила на работника кефир.
— Ой, извини, я не нарочно!
— Ничего страшного, я всё вытру…
— Ты всегда такой милый и вежливый?
Игорь улыбнулся и встал было из-за стола.
— Муравей!!! Или сверчок…. Убери его, он возле меня под столом!
Игорю пришлось улыбнуться ещё раз, смахнув муравья с пола веником….
Парень вёл дневник, и каждый вечер перед сном делал пару строк в заметки.
«Мне всё нравится. Удобно. Природа, свежий воздух. Платят неплохо, и еду с Москвы привозят. Только дочь начальника немного выводит – двадцать лет, а ведёт себя, как ребёнок. Ей-Богу…».
Был у Игоря выходной. Надумал ломануться к предкам на выходные, но проказница опять начудила.
Не унижение, если ты относишь завтрак в комнату. Кофе со сливками, блинчики…. И другое, если тебя дурят. Со стороны – глупо и смешно.
Девушка сидела перед зеркалом. Когда Игорь постучал и вошёл, та обернулась.
— С вами всё в порядке?
Губы и щёки оппонентки были накрашены свёклой.
— Я – красивая?
Игорь аж поперхнулся.
«Красивая, как попа сивая…».
— Наверное, не знаю, может быть.
— Значит, некрасивая?
— Я же не сказал так…
— Выйди!
— ???
— Пошёл вон отсюда, и закрой дверь с той стороны на защёлку!
«Чего ж на защёлку-то? Понимаю, что буряк вместо косметики иной раз лучше, но разве кто женится в этом доме? Да и глупо…».
Никто не увидел и не услышал, как девушка плакала – все были от неё без ума, только этот «толстокожий проходимец-раб» игнорировал её. Но после этого дочь хозяина больше не вела себя настолько глупо.
Днём Игорь был на базаре. Накупив, что надо, заторопился обратно. И пока он привязывал лошадь, нарисовалась его злюка, а вместе с ней – и её подруги.
— Где был? Куда ездил?
— А я за продуктами катался…. — Игорь уже и забыл про утреннее шоу.
— Ясно. Как ж тебя звать-то, работник?
— Меня?
— Ну не меня же.
— Игорь, будем знакомы.
— И так знакомы. А фамилия-то твоя – как?
— Чепрычкин.
— Ка-ак?
— Чепрычкин. — Парень аж покраснел, не зная, куда провалиться.
— А разве бывают такие фамилии? — Хозяюшка стала серьёзной.
— Ношу же. — Игорёк сделал вид, что обиделся.
— Ладно, иди, работай. Чепрыщин…
— Чепрычкин.
— Вай, не придирайся, а? Всё, вали!
Игорь вышел из конюшни и пошёл в сарай.
Девушки же ещё трещали всласть.
— Как у него фамилия? Че…. Как? Тьфу, ёлочки!
— Ой, Маш, сдался тебе этот колхозник!
— Хи-хи-хи!
Вечером, доделав все дела, Игорь пошёл ужинать. Пораньше, чтобы не попасться на глаза. Не успел…
Маша уже сидела за столом.
Игорь сделал вид, что всё «хоккей», и наложил себе тарелочку щей.
«А вот и щи – хоть хрен полощи!».
Тогда девушка вскочила, подорвавшись с места, и уселась напротив.
— Дарова, Отмычкин! Ну, или как там тебя….
— Привет ещё раз. — Игорь постарался не клюнуть на провокацию.
— Маша. Машей меня звать.
— Очень приятно. — Сквозь силу улыбнулся тот.
— Не дуйся на меня, ладно? Такая я вот, сякая!
— А я, Машенька, и не…
— Сигналят! Кажись, папик вернулся! — Девушка выбежала в сени.
Сергей Васильевич остался доволен работой Игоря. Он тоже был очень любезен, и даже, приказав, было вынести брёвна на улицу и щепки собрать, порой не чурался сам на пару помочь. Походив немного по усадьбе, он вновь завёл мотор и ретировался во всеобщую российскую кормилицу.
Поначалу просто насмехаясь, откровенно и не стесняясь, Маша увидела в Игоре человека и интересовалась им всё больше.
Да, Игорь не был похож на прочих парней. Он не пил, не курил, всегда предельно искренен и не распускал руки. Он был настолько ангельски чист, что скорее сам был бы трижды обманут, нежели кого-то обхитрит. Слишком наивный и доверчивый, он совсем не умел долго держать в себе зло. Не было в Игоре мстительных и злопамятных черт.
По молодости лет Мария Сергеевна не умела выражать переполняющие её отныне чувства и поступала неразумно. Она и двое её подруг заигрывали, флиртовали с Игорем. Обычно в шутку, а более всего доставалось фамилии паренька.
— Что, Сливкин, донёс молоко, не прокисло? Что, Печкин, где почта и тепло ли дома – растопил камин? Что, Спичкин, не спалил тюль? Что, Клубничкин, мытые ягоды на столе, или нет?
Девушки намеренно коверкали фамилию Игоря и даже похитили его паспорт. Удостоверившись в реальности его инициалов, они так же незаметно водрузили паспорт обратно. В нехитрое место, под подушку…. Парень же реагировал крайне вяло, обычно вообще не обращая внимания. Его мало занимали старания красоток превратить его жизнь в хаос.
Игорь не был слеп, и видел, что происходило. То, что Машка к нему присматривалась, приглядывалась, было заметно невооружённым глазом. Но он не подавал виду.
«Я же считаю их недосягаемой целью, ибо велик социальный отрыв. Куда мне, до прихотей богачей?».
Прошло ещё шесть месяцев, и сердце Игоря, дрогнув, не выдержало. Он начал потихоньку встречать и провожать Машу с её гулянок-вечеринок...
Под прицелом двух амбразур
2050-ый год, Германия.
Великий и ужасный Кауфер Штрауцер не погиб – он воскрес спустя десятилетие. Много времени ему потребовалось, чтобы восстановить силы и привести себя в порядок.
Поначалу его мысли были далеки от реальности, ибо тогда, в далёком теперь уже 2040-ом он пережил клиническую операцию. Полгода комы, полгода заморозки. Пересадка стволовых клеток, реабилитация, ГМО…
Нет, это был именно он – мозг его, и сердце – тоже его. Только вот внешность, хоть и была типически различимой, всё же оставалась размытой. Лицо бледное, как у покойника; синий трупный цвет. Всё тот же двухметровый рост, только ещё более костляв, сух и жесток. Во впавших глазах – ненависть. Кисти рук подрагивали, ноги порой не слушались. Иной раз вообще думал, что уже всё…
Но на день сурка снизошло на Кауфера вдохновение, и он решился. На что? Хм.
Каждый бесов день следил Штрауцер за прессой; заголовки выучивал наизусть. Копался в архивах, нажимал на уцелевшие связи. И вот, всплыло…
После разгрома Типлтона в 2037-2038 годах немец орудовал в Европе, это мы знаем. Но кто бы мог предположить, что расследование затянется?
За то время Кауфер так ничего и не нарыл; наоборот, его фляга где-то диванилась. Зато сейчас, малость окрепший и чуточку поседевший он разведал обстановку более детально. Так Кауфер узнал, что Карла и Джонас по-прежнему висят в Лаосе.
То, что Дик давно откинулся, а Анна – и того раньше, Кауфер тоже знал. Но когда ему донесли, что у них возымелось потомство, у подлюки защемило под вилочкой и нажало на краник. Это вам не шутки.
Кауфер многое знал о той школе-базе; сам был на том повязан. Знал и о том, что сверхспособности передавались по наследству, генетически.
Анна, как выяснилось, не была носителем чипа – изначально главный задумал для неё иную миссию, не связанную с внешним миром, и распорядился оставить её в «домашних» условиях – так Анна стала обычной медсестрой. Разумеется, не совсем обычной, ибо в Типлтоне разве может быть по-другому, с их махинациями-то? Опыты над детьми, все дела…
Зато Дик был уникален – что с чипом, что без него всё одно: он стал суперчеловеком. Анна была в курсе, но чувства взяли верх.
Отношения складывались непростые – Вальрус был непостоянен. К тому же он был постоянно в разъездах; с его заданиями-то.
Даже если они встречались, это было что-то: Типлтон и курирующая его конторка не были единым зданием. Да и запрещены были всякие связи между выпускниками; это мы тоже знаем.
Анна мечтала быть, как Карла, и зависть съедала её – девушка чахла на глазах, корпея над нелюбимым делом. Дика же всё устраивало.
Анна любила Вальруса за силу. Дик тоже любил её, и даже подумывал о браке. Но поскольку он был любитель распускать руки, любовь Анны сменилась однажды на ненависть: пошла сплошная ложь об абортах; в действительности из трёх абортов был совершён один.
Дик, умерев, так и не узнал, что стал папой два раза – Анна сама так думала. Их обманули, взяв их близнецов для проведения схематических и экспериментальных анализов; не будем дословно приводить вводимые препараты.
После раскрытия и громкого скандала лавочка свернулась, и часть типлтонцев во главе с Штрауцером задействовалась в Северной и Западной Европе. Дети из школы Типлтон были распределены либо в детские дома, либо усыновлены приёмными родителями. Стоп, ленточка обрывалась…
Пока что это было всё, что смог достать сам Кауфер.
— Ищите. Не провалились же они сквозь землю…
Штрауцер осознавал, что найди он этих двух братьев, этих подарков судьбы, этих ребят, то он смог бы возродить Типлтон. Да, не сразу. Но ведь наверняка тем мальчишкам что-нибудь да генное передалось от папаши с мамашей…
И вот она, первая задача: найти близнецов и провести над ними первичные опыты. И посмотрим, что получится…
Предусмотрительный Кауфер понимал, что если в его тему вольются Карла и Джонас, пиши, пропало. Поэтому он решил немного сменить тактику – от прямой к скрытой.
— Они слишком умны. Им не следует знать о моих задумках. Я слишком хорошо их знаю: это они так говорят, что отошли от дел; на самом деле, дай им волю, и они возьмутся заново. Хоть бы не пронюхали, а…
Всё же для перестраховки ещё чрезмерно ослабший Штрауцер приготовился к пластической операции – чтоб уж наверняка.
— Никто не должен рассекретить. Я не делал пластику, ясно? Ни сегодня, ни вчера, ни завтра, ни когда бы, то ни было ещё. Это – понятно? И вы меня в глаза не видели! Очко порву на хрен…
— Мы всё для себя уяснили, не переживайте.
Кое-какой капитал у немца имелся – его личные сбережения, и за молчание врачей он на всякий пожарный расплатился.
Доктора упекли его на недели две-три, и три дня производили смену профиля…
Поначалу злой, как сто китайцев Кауфер Штрауцер рассмеялся – из зеркала на него глядел совсем другой человек.
— Что уставился? Рад тебя видеть! Не узнаёшь, что ли? — Бросил он самому себе, и одобрительно похлопал по плечу ведущего специалиста, хирурга Андреаса.
Тот кивнул ему.
— Неплохо, неплохо, да-а…. — Протянуло обновлённое личико.
— Это же наша работа!
Больничные крысы перестарались – они превратили гедониста в супер-красавца, сопливого молодого мачо. Никакой седины, жгучий брюнет, как с шаблонной обложки всем известного журнальчика. Но это было ещё не самое сложное – перекрасить и дурак сможет. Совершенным образом изменились скулы, линия рта, размер глаз, величина носа и многое другое. Ранее накачанный, как Тиль Линдеманн Кауфер стал как дистрофик из психиатрической клиники, преисполненный счастья и обаяния. Штрауцеру сделали другие формы ногтей, изменили меланин кожи, вернули былую утраченную остроту зрения, поставили новые челюсти и исправили приобретённый прикус и  хромоту ног.
Обновилась не только физиология – Кауфер сменил свои инициалы; отныне он – мистер Пи Си.
Профессиональный ходячий компьютер? Что ж, логично. И это была амбразура № 1 в мире…
Тем временем…
2050-ый год, Лаос.
Сара и Джеймс, женщина и мужчина не старше средних лет жили во Вьентьяне, и связаны они были по рукам и ногам такими вещами, как любовь, брак, общие дети и свой единый бизнес.
Бизнес? Да, небольшая частная адвокатская фирма, ибо с продуктовой лавкой было покончено. Лицензия есть, налоги оплачиваются своевременно.
Оба юриста были профессионалами своего дела, однако по отношению друг к другу супружеская пара компаньонов-бизнесменов была очень несерьёзной.
Случаи, когда какому-либо клиенту советовали одного защитника человеческих прав, но побеседовав, отсылали к другому были нередки – Сара и Джеймс специально навязывали друг, другу клиентов, намеренно выставляя их идиотами, показывая все их минусы.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте…
— У нас на сегодня была назначена встреча; всё в силе?
— Да, конечно…. Только вы знаете, я бы посоветовала вам обратиться вот к этому человеку – он более компетентен.
— Но я уже был у него, и он направил меня к вам!
— Ну, в таком случае извините – ничем не могу помочь.
И так – всегда, вернее, чаще всего.
В принципе паре было на что существовать, и их фирмочка являлась по сути хобби.
В свободное от работы время Сара и Джеймс часто подшучивали, издевались, подтрунивали друг над другом; со стороны казалось, что эти двое так и остались на всю жизнь детьми.
Они никогда ничем не болели; Сара как женщина вообще была на редкость сильна и вынослива – могла запросто поднять штангу левой рукой и пальцем сдвинуть автобус. Не говоря уже о том, чем отличался её муж…
Местные жители им поражались, но лишь единицы знали причину таких уникальных сверхспособностей: «Сара» был псевдонимом Карлы Своллоу, а «Джеймс» относилось к господину Джонасу. Двое или трое горожан были в курсе этого, так называемые «свои люди»; остальные оставались в неведении.
Имидж Джонаса был достаточно консервативным – у тридцатисемилетнего мужчины всюду было вязаное кепи на голове и строгий итало-британский стиль в одежде – пальто и прочее.
 У тридцатипятилетней Карлы на постоянной основе носились красные лакированные сапожки – фирменный шарм уже не очень молодой женщины. Всё же и без своих шмоток (шубка, море бриллиантов и других драгоценностей) она была неотразима: Своллоу была самой красивой женщиной в мире вообще.
Изящную шубку Карла носила по привычке – на самом деле в Лаосе нет зимы (если только на вершине гор).
Тёплый и влажный климат переменно-влажных муссонных лесов Индокитая резко контрастировал с Западом, и любой другой на их месте уже давно обзавёлся бы аллергией на те места, но Сара/Джеймс прекрасно здесь себя чувствовали, полностью акклиматизировавшись тут.
Пара никогда не брала больничный отпуск, ни разу не посещала аптеку, но и к спорту относилась скептически. С возрастом жир не оседал, не накапливался; морщин не прибавлялось, здоровье не ухудшалось. Зрение не падало, дышалось хорошо, свободно и легко. Кушать можно было всё что угодно, ни сколько не переживая о калориях и не заботясь о давлении и нагрузках. А их дети были точно такими же, как и они – сверхвыносливыми полу-клонами, полу-роботами…
Сексом можно было заниматься на живую (что гораздо круче), и суперпарочка семейки Аддамс не беспокоилась за последствия – силой мысли все сперматозоиды погибали; ну, а если бы захотелось детей – извольте, опять же посредством аксонов и нейронов информация поступала на те каналы и разжимала жизнь…
Местная полиция иногда прибегала к их услугам – отвязная парочка была неплохим детективом (Карла) и следователем (Джонас). Преступника они чуяли на расстоянии похлеще хорошо обученной псины.
В тире все дивились их меткости – с первого же раза всегда в яблочко, почти и не целясь! Напрашивалось одно: откуда это? Видимо, действительно в том Типлтоне чипперы постарались в своё время. Чипперы и их хозяева, последователи доктора Йозефа Менгеле…
Поначалу, в 2032-2033 годах Карле и Джонасу приходилось отстёгивать ментам за молчание – они мигрировали в Лаос незаконно и являлись нелегалами. С тех пор прошло почти двадцать лет, и они давным давно уже имели гражданство, так что их троим детям не приходилось переживать по этому поводу – они уже были рождены все трое в Лаосе и им автоматически было присвоено это самое пресловутое гражданство; официально.
Сара и Джеймс (то есть, Карла и Джонас) так окончательно и не ушли от «своей» темы – время от времени ностальгия просыпалась, и вечерами они сидели на крыльце и под проливным дождём вспоминали былые времена…. Времена, когда их боялся весь мир; времена, когда за ними охотились все, кому не лень, а они обвели всех вокруг пальца и свалили; времена, когда Карла и Джонас были лучшими выпускниками Типлтона, суперагентами сверхсекретной организации №1…
— А помнишь?..
— 2029 год…
— Это не уйдёт, прилепится навсегда и по окончанию нашей линии жизни исчезнет только лишь тогда…
— Да; и если бы мы знали иной способ улучшить человека, то…
— В любом случае Типлтон – вчерашний день; это – зло…
— Не спорю; но если б можно было сделать что-либо наподобие, опустив и убрав все те нехорошие нюансы…
— Босс просто хотел дать людям вечную жизнь; его тоже можно понять…
— Не оправдываю шефа – иным руслом нужно было идти; а так – слишком много негатива…
— Пустота…
— Иногда чувствую, что я – это не я; что тот «я» погиб вместе с Типлтоном…
— Те же ощущения; я устала носить маску; что якобы всё хорошо…
— Да, у нас давненько совершенно другая жизнь, но не забывается, что ты – в прошлом убийца, пусть и не по своей воле…
— Вот именно…
— Слава Богу, дети ни сном, ни духом о том периоде, о тех наших первых шестнадцати годах, годах ада; это белое пятно…
— Очень надеюсь, что наша с тобой тайна уйдёт в могилу, и секрет этот не узнает никто…. Рю Сё Дан и Стиву я верю, а ты?
— Я не верю никому, даже себе; но не думаю, что они однажды раскроют рот – вряд ли им это нужно вообще; да и когда состарятся – их подведёт память…
— Важно не то, каким человек был, а то, какой он сейчас, верно? И это не мы придумали…
— Да…. Теперь мы законопослушные граждане без вредных привычек; особенно эти последние десять лет…
Посидев ещё немного, пара, обнявшись, вошла в дом.
— А чего это мы не делаем уроки, мм?
— Мама, папа, а кто такой Кофэр Стросэр?
Карла и Джонас развернулись друг к другу лицом и побледнели, как застывший воск.
— Кто? Где ты это вычитал, малыш?
— А вон в газете написано! Дядька какой-то, и отчего-то дёру дал из психбольнички…. Умора.
— Дай сюда! — В сердцах Своллоу легонько шлёпнула сына по мягкому месту и с силой выхватила свежий номер.
Пробежавшись по строкам, Карла вновь переглянулась с мужем, серея на глазах.
— Что?!
— Дети! Марш в свои комнаты! Скоро позову на кухню есть вкусный ужин.
— Да, мамочка!!! — Детки по очереди чмокнули её и убежали наверх.
— Что не так? Что такое? — Занервничал Джонас.
— Они читали по-французски лаосскую газету! Господи ты мой Боже – спасибо тебе за то, что Лаос в древности был французским мандатом! Я знаю, что говорить так грех, зато они не поняли, о ком речь…
— Что за ересь ты несёшь на ночь глядя? — Муж вырвал газету из рук. — Ма-а-атерь Божья??? Проклятье…
— И? Дальше что?
— Опять этот долбаный фриц.
— Вот-вот! Ты что, не прибил его тогда что ли?
— Да вроде прикончил…. Не знаю, не помню.
— А кто знает? Я? Ой, его же вроде обнаружили застрелившимся! Опять эта мразь не сдохла! Плохо обкололи эту сволочь там, что ли? Какая дрянь, какая тварь скрыла от людских глаз этого подонка?
— Да уж какая-нибудь…
— У меня такое ощущение, Джонас…
— А?
— Бэ! Складывается впечатление, что тебе до лампочки мои страхи!
— Ты – и боишься чего-то?!
— Представь себе. Иди ты к чёрту вообще! Я думала, он поддержит меня! Мне ведь уже далеко не восемнадцать.
— Всё, остынь! Нормально всё будет…
— «Нормально» не будет, и ты это знаешь.
— Мысли, соображения?
— По этому поводу? Ох, пока молчок. Но как у собаки нюх, Джонас, что добром это всё не кончится. Ты ведь не думаешь, что этот розенкрейцер, этот «ихь бин дойчер» доберман успокоился под старость лет? Не-ет, что-то тут не то, явно. Иначе, с какого перепугу ему бежать из клиники? Хотел бы слинять – слинял бы сразу, а не спустя десять лет!
— Думаешь, месть? Искать нас будет?
— Да вот однозначно! Хотел, видимо, втихую всё провернуть – ан нет, засветили СМИ. Конец теперь всем. И если не дай Бог он что-то задумал – всё, «труба». Нам остаётся выжидать. Я не знаю, что у него в голове, но то, что у Кауфера Штрауцера созрел план (во всех смыслах), это факт. Что ж, посмотрим, на что первое он решится, и будем действовать по обстановке…
И это была амбразура №2 в мире…
Правильные люди
Немного назад.
2041 год, Австралия.
Сиду – двенадцать! Интересно вам узнать, что стряслось с ним за те шесть годков?
От Типлтона Литтлтон отличался мало чем. Большой плюс был в том, что детей специально не выискивали и насильно туда не пихали. Так просто получалось, что выпускниками становились уникальщики.
Мальчики и девочки и учились, и проживали отдельно – так было задумано изначально.
Школа обещала сделать из уличных разгильдяев людей и хороших адвокатов. В действительности, последняя стадия странного заведения имела два факультета – юридический и магический. Первый – официально, второй – по выбору и желанию. Вообще-то дети сызмальства знали, кем будут по профессии. Однако на магическом обучались самые плохие дети, вместе с учителями сформировавшими целую подпольную организацию, своего рода мафию. Два клана – добрый, юриспруденция и злой, эзотерика отчаянно между собой враждовали.
Несмотря на серьёзность специальности «юрист», в рамках школы прекрасно соседствовали защита и нападение. Поначалу Сид боялся, но позже привык и его научили алгоритму выживания.
В школе имелась одна странная привычка «благотворительности»: буквально на каждом подоконнике валялась внушительная горсть монет, но из страха их никто не трогал, даже будущие «маги» – дескать, это дань божеству, якобы охраняющему школу от невзгод. Божеству по имени Эстефеос.
Ежемесячно «дань» изымалась замом директора от имени самого директора; незаметно. Что касается самого директора, то он был уже давно мёртв. Однако его кабинет превратили в мавзолей, а самого директора – забальзамировали. То есть, в Литтлтоне царила некрократия – форма правления, при которой все указы издаются от имени трупа; трупа-божества, которому слепо и безоговорочно поклонялись.
Эстефеос (труп директора и был тем самым божеством) был предметом разного рода страшилок – им пугали учеников. С ранней скамьи всех наставляли, что директор вот-вот проснётся и «будет громко». То есть, дети имели о директоре самое смутное представление, ибо никогда его в глаза не видели, как уже было оговорено. Старшеклассники предполагали, что директор или находится в состоянии летаргического сна, либо его нет вовсе. Многие подходили к кабинету Эстефеоса, но он был всегда заперт на сто пятьдесят замков. Там стояла гробовая тишина и сырая, прохладно-морозная темнота. Особенно отчаянные и отмороженные думали-гадали даже, что это не офис совсем, а чёрный вход/выход на улицу.
Сид тоже никогда воочию не видел злополучного директора, но он, в отличие от остальных ребят, был более чем уверен в его реальном существовании. Во всяком случае, Эстефеосом могла быть и курия учителей, поделившая между собой административные обязанности и морочащая всем головы. Выходит, было сравнительно неизвестно, кто, по сути, имел власть тут над всеми и вся.
Раз в неделю над кабинетом «директора» вывешивалась странная надпись: «Troupe ; Pierre / Pr;ventive quotidienne “quartz”».
Каждый делал свои собственные выводы и умозаключения. Кто-то предполагал, что в кабинете спрятали труп какого-то Пьера; кто-то считал, что это просто фамилия такая – вполне возможно, и самого Эстефеоса; иные мыслили, что это имя человека-медбрата, проводящего кварцевание. В любом случае, в это время у дверей офиса собиралась внушительных размеров толкучка и шумела, тыча пальцами в ту сторону, пока их не разгонял дежурный из учительской.
А ежемесячно к «директору» вваливались какие-то амбалы-мужланы из большущего чёрного бронированного джипчика, занося коробки с непонятным содержимым, и всякого рода предохранители. Количество «посылок» и «бандеролек» всегда было разным, но одно было верно, точно, подозрительно и последовательно: коробищи были крайне и ужасно тяжелы на подъём.
Помимо культа Эстефеоса, которым бредили все поголовно, некоторые страдали так называемым птицефизмом – явлением на Хэллоуин, когда все вместо масок и костюмов попросту напяливали на головы гребешки дохлых петухов и мокрых куриц. Сид находил это забавным, но сам никогда не включался.
 В остальном Литтлтон мало чем отличался от обычной, стандартной, средней, общеобразовательной школы. Хотя…
Мало того, что школьники тут как учились, так и проживали, так они не имели абсолютно никакого права покидать пределы Литтлтона самостоятельно, вне зависимости от причины – это было категорически запрещено и сурово наказывалось. Но в последние годы что-то не припоминалось случаев вроде попытки побега – всё было устроено так, что было попросту невозможно.
Никакого свежего воздуха, неба, природы; только железобетонные плиты, и больше – ничего. Окна замуровывались, имелось только мощное люминесцентное освещение. Но оно тоже было не везде – в подвалах, катакомбах существовала иная форма жизни, где производилось зомбирование провинившихся за что-то учеников – им в кромешной тьме вкалывали ДПИП – дозу принудительного излечения от пакостей. В конечном итоге всё было предусмотрено так, что больше этих детей никто никогда в своей жизни не видел. Да и отбирались в основном те, кто входили в категорию полных сирот – искать таких никто не возьмётся. Вот итог такой схемы – проказников в Литтлтоне «как бы» не было. «Как бы», ибо они были, но их действия были выгодны, в основном – на руку магократам. А те, кто исчезали в подземельном тупике лабиринта, просто понимали с взрослением, что такое Литтлтон, и их убирали. Либо навсегда – навязанной эвтаназией, либо мучили, испытывая на них новые лекарства. Но и мёртвых не оставляли в покое – на них и после смерти также ставили всевозможные различные опыты; якобы, на благо науки…. Никто об этом не знал, точнее, мало кто; эта двойственность факультативности расставила всё на свои места. Маги (не все) творили невесть что, тогда как адвокаты (опять же, выборочно) даже не догадывались о том, что происходит, хотя образование было достаточно грамотным. Но это – войны между учителями за право обладать всем контролем. Между учениками имели место свои собственные противостояния, хотя нередко и с руки их школьных кормильцев.
Таков был алгоритм выживания в Литтлтоне. «Не возвысишься – принизишься».
Вот и настали долгожданные каникулы. Все дети сбежались со второго этажа в фойе первого, и, толкая друг друга, мчались к своим «родным». Те же в свою очередь лицемерно строили радость на своих фэйсах и затыкали всем рты подарочками, порой – очень дорогими. Вообще, Литтлтон только и держался, что на этих самых подачках, своего рода монастырь по выкачиванию средств, выманиванию денег; ведь при каждом своём приезде «родители» отстёгивали детям бабло в расчёте на целый семестр. Эти суммы изымались как пожертвования «храму» и людская благотворительность. На эти средства производились закупки. Детям полагались деньги на карманные расходы, но иногда сие попросту игнорировалось – общепринято считалось, что деньги – зло, и принесут детям лишь вред, введя их в грех, блуд и разврат, хотя не тому ли же преподавали на магических кружках? Считалось, что дети несамостоятельны всегда, независимо от возраста. Когда человек заканчивал Литтлтон, никто не знал, работает он где-нибудь, или нет. Это было тайной – он словно выпадал из поля зрения. Поля зрения учеников, это точно, но учителя наверняка знали, как и что. И никто не пикал, не возмущался – этакие выдрессированные рабы без собственного мнения, без «я» в голове.
Между собой дети борзели, но на учителей переть было табу.
Нельзя было: выйти без спроса, высказать свою точку зрения, критиковать преподавателей, хранить и копить денежные средства, оставлять всех в неведении.
Поскольку детей начинали делить на магов и юристов ещё задолго до вузовских их лет (и жёсткой была подборка), то и грызня, стравливание между школьниками тянулась с ранья их детских лет.
У магов приветствовалось: стукачество, обман, ложь, лень, насилие, агрессия; у юристов поощрялось: недоверие, вмешательство, пиар и выпендрёж.
Вот и Сидди дождался своих добропыхателей. Не забыли его «мама» и «папа»; мёдом прозрачным угостили. Пчелиным, сотовым, как он любил. Обняли, приласкали, при всех пожурили (такова дань традиции), домой к рукам прибрали. Идеальные родители идеальной планеты.
— Кормят тебя хоть там, не голодный ходишь?
— Всё нормально, мама, всё хорошо. — Сид скривился, ибо только материнское сердце могло спрашивать такие вещи – папы вряд ли спросят, не сдох ли ты ещё без жрачки.
— Примерно учишься? Дай сюда дневничок-с. Даёшь сдачи?
— Пап, ну вот опять, одно и тоже…. — Конечно, Сид так и чувствовал, что именно спросит отец – ещё бы, такое обычно спрашивают именно они.
Кончилась лафа. Снова Литтлтон. Не то, чтобы Спайку там не нравилось – но всё же дом есть дом; каким бы он ни был.
Школа, общежитие…. Одно название. Смартфонов нет («ребятки, а ведь они вам ни к чему»), телевизоров нет («дети, это исчадие ада»), радио – тоже («ой, вы знаете, тут не ловит – связь плохая»). Ничего нельзя. Всё под запретом; ложись на кровать спиной, уставься в потолок и подыхай скорее…
Сид сыт; и вчера, и сегодня, и третьего дня…. Кушать он любит, да-а, и вкусно готовят. И с поварами дружит, и с поварихами….
Встанешь утром, а вставать так не хочется! Неохота…. Но разбудят ведь! Ещё темно, но тут полоска света от лампы предательски ползёт к твоим тапкам…. Всё, не уснёшь теперь – зеньки раздражены яркой желтизной от правнуков Ильича.
— Ларёчив! Солнышко! Вставай…. – Сквозь сон почудилось ребёнку.
— Ма, я спать хочу.
— Вставай, противная скотина! Вставай, сказала!!! Я тебе не «ма», ты в школе! Вот и падла, ох!.. — Пинок в разгорячённое сном и одеялом тело.
Постель нужно заправить, и бегом. В туалет на полминуты, умыться. Зубья пошоркать, позавтракать. Со всеми. Там, в столовой, где тебе вечно заглядывают в рот и считают, сколько ты съел, а сколько – нет.
Прёшься на чёртовы занятия, будь они неладны. Оно Сиду надо? Да гори оно всё хоть синим пламенем, сдалось ему это всё сто лет! Не влезет в голову столько. Сидишь, часами слушаешь ахинею этих моральных уродов…. Сам не заметишь, как голова упадёт на парту. Спать хочется. Хочется, и всё тут! Но школа – не дом; тут всё через «не хочу». Не хочу, а надо. Надо, Сидди, надо! Но это уже казарма армейская, плацдарм, ваффе какое-то, в конце концов! Детский концлагерь, чёрт бы его побрал. Только газовых камер ещё нет – не дошёл ход, как говориться. Дисциплина? Воспитание? Хм, такими ли методами…
Какой дурак, какой осёл ставит физическую культуру последней? Все мозги через н-ное место вышли, и усталый прыгать-скакать туда-сюда. От физической культуры – душевное бескультурье.
А приходишь с уроков – всё, ты мёртвый. И нет сил ни мандрагору задобрить, ни в морской бой сыграть. Был уже бой. На суше. Между учителями и их подопечными, и обзывающийся «школьное занятие». При этом есть такие явления, как «чистый четверг», «чистая пятница» и субботник. Хорошо ещё, что не внедрили «грязную среду» и «гадкий понедельник», иначе – вешаться, отбрасывая коньки.
Ты возвращаешься с этажа на этаж. На втором живёшь, на третьем учишься. Кушаешь на первом. И нет этому ни края, ни конца. Ибо, придя, натыкаешься на факультативы, кружки и прочую галиматью.
«Ты же будешь выпускником Литтлтона! Как не стыдно отказываться от нагрузок! Будешь чистить всю лестницу! Мой за это весь первый этаж! Протри крышечки унитазов; не смыто – смой. Много порошка не трать – не казённый. Сильно тряпку не мочи – сырость разведётся. Ленор не разбрызгивай, чтобы Альфонсо не растянулся на кафеле; тише капай. Мел не грызи – кальция получаешь в пределах суточной нормы. Будешь цветы поливать – не накорми клавиатуру, а то потом я на тебя буду нажимать вместо кнопочек. Интерактивную доску не тронь – всё равно она нерабочая. Процессор не пали, диск не царапай, за Медузой не подглядывай. Не кури, не пей, а наркотики получишь, если твои успехи сравняются с платиновым орденом…».
Вот именно, странное дело – в пришкольной аптеке имелись в свободном обращении так называемые «витамины-стимуляторы» – детские наркотики, или наркотики для детей. Те же допинги, активирующие умственную деятельность. Изуродованные химически клоны глицина и танакана. Одной дозы хватало, чтобы написать диктант на «А+»…
Психотропные вещества не вызывали зависимость, но и не отторгались мягкими тканями кишечного тракта и головного мозга. Они не причиняли вреда, но польза, получаемая от них, была конкретно нечестной: подумайте, кто получал хорошую оценку – ученик, или препарат, которым он пользовался?
Так грустно и печально было лишь поначалу. Как уже говорилось выше, Сид Спайк к своим двенадцати годам настолько освоился в Литтлтоне, что все оказии, недоработки и курьёзы считались им детским лепетом. Изменили его. Отныне Сид – достаточно значимая фигура в юридическом классе, ведь именно адвокатом он и захотел стать. Он бредил этим.
Хочешь – не хочешь, но Сид Спайк, постепенно взрослея, медленно подходил к подростковому периоду всё ближе и ближе.
Мальчик достиг степени «посвящённого», и его вместе с одноклассниками перевели в другое крыло здания, где всё было несколько по-другому.
Каждый отдел этажа представлял собой три больших светлых комнаты а ля «голосую за этого кандидата» и двадцать четыре люкс-номера, в каждом из которых проживало по трое.
 Вся учёба среднего звена являла собой бесконечное домашнее задание, которое еженедельно экзаменовалось, плюс отсюда бонусы и даже премии. Курс учёбы состоял из стадий (соответствующих нашим четвертям), образующих семестры.
Оплата была обоюдной: предки отдавали на содержание своих детей свои сбережения, а преподавательская палата распоряжалась этими средствами, выдавая даже на карманные расходы (чего не могло быть в младшем звене).
Особо щедрым был так называемый «Тёмный круг» магов, снабжающий своих новоявленников всем необходимым, вплоть до оружия (!). Сид видел эту «щедрость», но завидовать тут было нечему. По идее он как будущий адвокат должен ещё и защищать таких вот мерзопакостников. А что, неплохая стратегия – выращивать в стенах школы моральных уродов, а вместе с ними – и их же защиту. Чтобы одни ломали, а другие тут же восстанавливали. Рука руку моет. Кто-то намусорил, а кто-то тут же взял веничек с совочком…
Но вот чего у преподавателей было не отнять, так это то, что они не вербовали. Выбрал юриспруденцию – ну и пёс с тобой, золотая рыбка. За это не наказывают. Наказывали (или, как они называли сие мероприятие – «предупреждали», а скорее, угрожали) за совсем другое…
Сид был одним из тех ребят, которые не выносили несправедливости и неправды, а это было чревато «сложностями» и даже «проблемками», не говоря уже о «срыве очка». Таковы были местные, здешние понятия. Ну, не мог он молчать, видя, что и тут и там, сплошь и рядом беспредел, беспорядок. И в душе ведь понимал, что всё равно всем ротик не прикроет – неблагодарное это дело, лезть к злу.
Сами будущие маги непосредственно к юристам не лезли. Но они делали так «некрасиво», что мы не будем приводить примеры. Поэтому Сид и компания и качали неодобрительно головами, пожимая плечами от безысходности. Получалось так, что первыми нарывались именно сами гуманитарии, тогда как магократы выходили из воды сухими, белые и пушистые.
Иногда группировки начинающих магов с руки/подачи архимага делали предупредительные выстрелы в других учеников, отлавливая в коридорах. Так, чтобы никто не видел. Самих агрессоров невозможно было запомнить и обезвредить – чёрная сатиновая маска, стрельба с дистанции более трёх метров. Выстрел всегда был разовым, но ощутимым в цели – стреляли обычно в плечо золотой пулей, начинённой снотворным. Пуля не повреждала кость и даже не жгла кожу, не приводила к разрыву мягких тканей – это была универсальная капсула-игла, ампула размером с жало осы с вышеописанным содержимым. Корпус пули состоял из чистейшего золота. В последнее время внутренняя масса могла быть различной. После выстрела жертва стабильно падала спиной на пол, чувствуя сильнейшее недомогание и головокружение – яд из легко деформирующейся золотой оболочки мгновенно достигал нервных окончаний, прямиком попадая в ЦНС. Иногда имел место обморок, реже – сон. Голова не болела, но всё оставшееся время (действие препарата – семь-восемь часов) жертва была словно на ватных ногах, вся вялая, практически никакая, парализованная. Такую предупредительную казнь применяли обычно в отношении особо мешавших магам юристов.
Сид однажды сам стал свидетелем этой процедуры, своеобразной «казни». Он шёл по этажу, как вдруг шедший ему навстречу один из «его» людей упал навзничь и застыл, как таракан, даже не пикнув, не ойкнув. Краешком глаза боковым зрением Сид проследил за примерной, приблизительной траекторией (откуда могла бы вылететь пуля) и приметил двоих или троих магов-сверстников, снайпером из которых был, кажется только кто-то один из них. Спайк погнался было за ними, но чуть сам было, не отхватил «жгучки» – впрочем, сегодня явно был день не его ловли. Вернувшись к потерпевшему, мальчуган-подросток постарался сделать всё необходимое, что было бы возможным в данном случае, но, увы, реакции – ноль. Позже «тело» забраковали и куда-то унесли.
Зверствовали между собой и сами учителя – один из магов позволил себе ударить беременную женщину-адвокатшу…
Святым Сид не был, и один раз тоже вляпался, провинился; поначалу думал, что его тоже в асфальт закатают – в смысле, скинут, равно как и других, в подземелье. А тут ещё и товарищи по люксу в шутку скинули все его вещи на улицу – бытовал у них привычкой сей заскок, ничего не попишешь. Всем не отомстишь, проще самому вскрыться, но свирепствовать на однокашников Спайк не стал (хотя мог) и поплёлся поднимать свои шмотки.
Но неожиданно произошло то, что не вписывалось в планы Сида. Всё дело в том, что у одной молодой семьи магов имел место ремонт в люксе, и их временно поселили на одну площадку подростками-юристами. Так делать было нельзя, и обеих злостно враждующих между собой сторон даже не поставили в известность! Никто из них не знал, что сосед другому.
И что же? Открыв дверь, Сид на лестничном пролёте обнаружил молодую, свежую, полностью голую преподавательницу (обычная практика магов), соседку по этажу…
Ранее они не пересекались – она у Сида ничего не вела и была замужем; к тому же она была врагом, ибо тайно поддерживала оккультизм, да и сама была неплохим специалистом, отменным магом-профи.
Училка накричала на него, как бешеная. Сид же понял, что если её увидят в таком виде юристы, хлама на головы не оберёшься. Такой скандал и хай-вай поднимется, что…. Это у них, на магическом полно нудистов, а тут все лазали в костюмчиках.
Поэтому, недолго думая Сид затащил её к себе, упросив друзей принести его одежду:
— Выкинули – будьте добры вернуть обратно.
Те загудели было, но понимающе выскользнули из номера.
Тут училка внимательно охватила Сида с ног до головы многозначительным взглядом. Спайк осмелел и предложил ей секс. На тот момент ей было двадцать, ему – двенадцать…
Это был его первый раз, Спайк стал мужиком; хотя он и оказался в дальнейшем скорострелом…
Спустя некоторое время маги пронюхали неладное, ибо магичке Сид понравился, и она отказалась от зла. Тогда маги, угрожая, убили мужа девушки. Потом обе стороны всё замяли. Никто так ничего и не узнал – ни учителя, ни ученики, ни маги, ни юристы; только узкий круг лиц.
Несколько лет подряд магичка была любовницей Сида, отдаваясь ему вся без остатка, но мстительные маги сделали ей смертельную инъекцию…. После этого случая Спайк ходил немного хмурый; тяжело без женщины-то – надо же иногда…
Смерть – наибольший предатель; она приходит в самый неподходящий момент, а не тогда, когда её зовут сами.
Раздвоение личности
2053 год, Санкт-Петербург.
У дяди Серёжи дела пошли в гору, и из Москвы он переметнулся в город императора Петра, где и обосновался окончательно.
Его дочь и Игорь, некоторое время, встречаясь, остались хорошими друзьями, и на данный момент учились в магистратуре; первая – на факультете искусств, второй – на факультете энергетики.
В Санкт-Петербурге было значительно прохладнее; ах, этот нескончаемый дождь…
Учась в вузе, Игорёк с первых дней окружил себя компанией друзей, став ей душой – он легко сходился с людьми, был прост и коммуникабелен.
С ним в группе учились его ближайшие соратники – Никифор «Никитка» Оливкин-Маслобоев и Максим Ягодкин. Первый постоянно носил шарф, даже в тёплую погоду, и сие франтство было не всем по нутру; второй был обычным парнем, ничем особо не выделяющимся, разве что несколько психованным.
Сейчас Игорь встречался с рыжеволосой Дианой Крысовой, которая была не очень хорошим человеком; но Игорь любил её, и этим всё было сказано – многое им прощалось не глядя. «Многое» – это странности Дианы: всякий раз она срывалась на спиритические сеансы, ходила по псевдомузеям, общалась с сомнительными людьми. Однажды парень обнаружил свою вторую половинку под кайфом от какой-то дряни со специфическим запахом, и в их отношениях начались сложности…
— Посмотри мне в глаза.
— Ну и? Дальше что?
— Ты ничего в них не видишь, не замечаешь?
— Нет. Я отчётливо вижу суженные от освещения зрачки, радужную оболочку карего цвета, хорошо проступающий хрусталик. Вижу трубочки и колбочки. Но души в тебе я не вижу, понимаешь? Ты ведь из расчёта «глаза – зеркала души» просишь глядеть в них? Не вижу духовной красоты, лишь физическую. Ещё вижу слезу, стекающую к твоей щеке. Ах, если б ты любила…
Мария Прянина, дочь-златовласка дяди Серёжи, тоже очень сильно изменилась за пятилетку – куда подевался её заводной, звонкий девичий смех и приколы? Теперь это была будущая бизнес-леди, дочь строительного магната; вся такая серьёзная и взрослая…. Правда, она не перестала делать одну вещь – по-прежнему её фишкой было переиначивать фамилию Игоря.
Лучшей подругой девушки Игорька была Валентина Одаренко, у которой в роду были ведьмы, сама она была седьмым поколением. Эта девушка также отличалась странностями – то веник в угол и вверх дном поставит, то мелом на двери что-то напишет, то «святой» водой все стены «окропит» (точнее, забрызгает), будучи в гостях. У Вальки было милое личико с русыми волосами, но всё какое-то неестественное – когда нужно было бледнеть, оно краснело, и наоборот. Валя слышала голоса, проводила сеансы психотерапии, владела мастерством гипноза и была не хуже, чем вон та бабка, что вечно что-то шепчет себе под нос. Игорь никогда не понимал этого.
«Нет бы делом заняться…. Нестоящее это. Молодая ведь ещё, а всё туда же!», сетовал он.
Однако запрещать Диане поддерживать отношения с Валькой он не запрещал – более того, Валя знала меру, а Диана не могла вовремя остановиться – то свечей накупит, то все полы изрисует всякой ерундой да чёрным маркером; так, что не отстираешь…
«У нас даже в деревне не доходило до такого вот маразма; бабки – и то нормальные».
Короче говоря, если бы не случай, Игорь сам бы расстался с Дианой – достало его эта маниакальное помешательство; и ведь если бы слушала – отговаривал ведь, ругался сколь раз, хоть бы хны. В одно ухо влетит – в другое вылетит. Да, это её увлечения, её собственное мнение. Но ладно бы, если бы это на пользу шло! А так – хм…. Чего ж тебе не хватает? Чего ж тебе ещё от судьбы надо, собака…
«Случаем» оказалась новая магистрантка, дизайнерша Лукреция, быстро со всеми в университете подружившаяся. Она была из тех людей, которой в общении хватает на всех – Лукреция оказалась филантропкой.
Очаровашка всюду сновала туда-сюда с гигантской папкой А0 формата и в модной шляпке. Ноги – спички, утончённая фигура, талия – вот такая стройная! Рисовала тоже хорошо…
У Игоря, до того момента однолюба, напрочь сорвало башню – он пожирал Лукрецию глазами – кафедра дизайна находилась на том же этаже, что и большинство аудиторий, где проходили его пары.
Модель, не стесняясь сама ко всем подходила и знакомилась:
— Всем салам! Воистину алейкум…. Меня зовут Лукреция; сценический псевдоним – Мэри Джейн. Рада встрече. Ручку? Сейчас, только перчатку сниму…
Интересно то, что надолго Лукреции не хватило – пройдясь по кругу, она переключилась только на Игорька – он ей приглянулся.
Естественно, об этом донесли Диане, но та поступила здраво и хладнокровно – решила заиметь собственное представление о сопернице, подстроив разговор и предупредив всех. Лукреция же – ни сном, ни духом.
— Я решила взяться за его воспитание; подкорректировать, так сказать, немного.
— Ну и нормально.
— Пошутила, что я – из Турции. Пришла к нему потом незаметно, украдкой так, домой, а он? Представляете, занял денег у дяди и решил ломануться туда, в Турцию!
— Кошмар! Осёл. Только это не дядя, это папа Маши.
— Какая мне собственно разничка? Журю его вот после этого.
— Недоступная ты наша…
— А что тут такого, если у меня и впрямь то кастинги, то съёмки – я ведь по совместительству ещё и актриса театра…
— Да, но…
— А кто такая Маша?
— Игоря зёма.
— А-а-а. — Дизайнерша вдруг обратилась к одной девушке из массовки, очень недружелюбно на неё пялящуюся. — А ты – та самая Диана?
Та поняла, что её бычка взяли за рога – не получилось просто потрепаться.
— Ну, я. и что? — Голос оборзел в одночасье.
— Что ж, «поздравляю» – кажись, твой Игорёша теперь мой…
— Слушай ты, дрянь! — Крысова чуть не двинула наглячке, но Одаренко разняла их и оттащила подругу в сторону.
— О-о, нравы! Ты часом не из деревни? Какой пассаж. Знаешь, что, Дайана? Мужик не изменяет той бабе, которая его удовлетворяет. Он начинает ходить налево тогда, когда тёлка начинает глупить отговорками «не могу», «не хочу», «не сегодня», «у меня красные дни», «я устала», «в другой раз»…
От такой откровенности Диана снова чуть не набросилась на кокетливую и ехидную обидчицу, но прозвенел звонок на занятия, и всем пришлось разойтись.
Одна лучше другой – вряд ли и Лукреция подходила Игорю, но не будем забегать вперёд…
А он всё гадал, кто красотка по нации – та чернобровка травила ему, что она то итальянка-иммигрантка, то гречанка. Игорь же действительно клюнул, как дурак и последний идиот, что Лукреция родом из Турции, и даже приготовил свои чемоданы на тот случай, если «Мэри Джейн» вздумается возвратиться на «историческую родину». Как любовь может быть настолько слепой? Или это просто страсть? Любой кретин поймёт, что у турчанок (да и не только их), говорящих на русском, должен быть как минимум характерный акцент в произношении чужой разговорной речи…
Потом всё более-менее утряслось – Лукреция перестала подшучивать над своим новоявленным парнем за его деревенскую простоту и скромность, стала честной и отныне говорила только правду, больше ничего не скрывая, не утаивая, не выдумывая – наверное, сама по уши влюбилась, и мимолётный флирт сменился на нечто более долговечное и серьёзное. Так бывает, когда нимфоманка, найдя наконец «того самого», перестаёт быть нимфоманкой; перестаёт гулять налево и направо в поисках идеального мужчины; более не ищет по пятнадцать секс-партнёров в день и верна только своему молодому человеку…
Казалось бы, вот и истории конец – ан нет; просто никто не слышал разговора между Валей и Дианой:
— Ей это так с рук не пройдёт, Валька! Я обязательно что-нибудь…
— Успокойся, подруга! К тому же ты и сама в ауте – не могла накуриваться по-тихому; знаешь ведь, что Игорь не выносит всего этого.
В глазах Крысовой застыли прозрачные блики воды. Губы плотно сжались, кулачки – тоже. Скулы задвигались до скрипа. Нос с силой тянул воздух туда и обратно. Уши тоже были в движении. Копна густых волос нервно клокотала, ибо рыжие – самые эмоциональные, и самые густоволосые.
— Проклинаю…
— Диан, очнись!
— Проклинаю.
— Диана?
— Проклинаю!!!
— Хорош, это уже ни в какие ворота не…
Внезапно небо налилось свинцом; грянула гроза – несчастная девушка в отчаянии трижды прокляла любимого человека.
— Будь ты проклят; будь проклят тот день, когда я с тобой познакомилась. Я несчастна, но и ты кобель не будешь счастлив с этой тварью!..
— Прекрати, кому говорю? Они сами так решили для себя; ещё неизвестно, что из этого получится хорошего. Бог им судья. Вела бы ты себя по-другому…
— И ты туда же? В постели он на меня не жаловался.
— Ты говоришь такие ужасные вещи…. Я вовсе не об этом; я про то, что мы с тобой по большому счёту страдаем разной фигнёй, и дурость эта не выветривается. Знаешь, мы с тобой просто отрываемся, наслаждаясь жизнью, молодостью…. Я знала, я чувствовала, что добром это не кончится.
— В смысле? Ты о чём?
— В прямом. Вот у меня в роду были ведьмы; самые настоящие, между прочим. То, чему я тебя учу – это дребедень на постном масле. Несерьёзные вещи. Ибо догадывалась, что посвящать тебя в настоящую магию опасно.
— Одни сюрпризы! Значит, всё неправда? Так, выходит?
— Не совсем. Я давала тебе самые элементарные, самые примитивные азы. Но есть то, с чем не то, что заигрывать опасно – такое даже вслух произносить не следует.
— А тебе – можно?
— Только осторожно.
— Тогда помоги мне.
— Чего ты хочешь?
— Преврати их жизнь в ад. Пусть он ко мне вернётся. Пусть та стерва никогда не сможет иметь детей; пусть сильно заболеет и в страшных муках помрёт. Пусть преждевременно лишится родителей, не закончит вуз и не сможет нигде устроиться на работу. Пусть станет одинокой, нежеланной, со стремительно увядающей красотой. Лишила меня Игоря – так пусть же лишится вообще всего! Да будет так. Пусть молит о смерти, ибо это будет для неё лёгким избавлением от проблем…. Выручи.
С минуту Валя думала, размышляя и держа кисти рук на висках, подперев коленями локти.
— Хорошо. Но при одном условии.
— Каком? Я на всё согласна.
— Ты только что ответила. Сама же на собственный вопрос.
— Как это?
— Вот только дурочку мне не включай! Я вижу, как тебе больно, плохо и тоскливо. Поэтому я сделаю, я наведу порчу, но за последствия я не отвечаю; расплачиваться – тебе…
Диана задумалась.
— Давай не будем торопиться, ладно? Ещё раз внимательно и хорошенько всё обдумай. К тому же на первое время им хватит и твоего проклятия.
Брошенная девушка с согласием махнула ладонью в воздух…
 Последний семестр этого учебного года подходил к концу, и Игорь планировал летом достроить своё собственное сезонное жильё; дачу. Собственно, за пять лет он многому научился, и деньгами распоряжаться – тоже. А пока что Игорёк снимал квартиру в одном из старых районов северной столицы.
На подмогу в стройке и облагораживании приусадебного участка Макс и Никитка прибежали сразу.
— Эй, ну ты скоро там? Тебя только за смертью посылать! — Кричал Ягодкин под окнами друга.
Тут к собравшимся на дачу парням подвалила Маша.
— Ого! Ты что тут потеряла? Небось, опять к Игорьку подкатываешь?
— Успокойся…. Где он?
— Инструменты в хате забыл. — Ответил Никитка.
— Голову бы свою лучше забыл! Уже машину блин завёл…. — Недовольно ворчал Макс.
— Что орём? Кого выносят? — Спустившись, вышел из подъезда Игорь со всеми своими причиндалами. — Прив, Маш…
— Где тебя носит там? Что долго так?
— Да подожди ты.
— Приветик. Стеличкин, можно тебя ненадолго?
— Маха, мы уже отчаливаем. Давай потом, а? — Опять заведённо заурчал Максим.
— На пару секунд или на пару ласковых?
— Посмотрим; там видно будет по обстоятельствам.
Игорь, увлекая за собой Прянину, отошёл от друзей.
— Что такое? Я слушаю.
— Это я тебя слушаю, Скрипичкин.
— Не понял?..
— Ты совсем больше не любишь свою девушку? Валя мне весь мозг вынесла, просила поговорить с тобой.
— Зачем?
— Потому что ты у моего папы работаешь! Потому что я тебя знаю.
— Ну и? Толку-то.
— Изменился ты, Бричкин; сильно изменился.
— Ты тоже.
— Давай не будем вспоминать, какой глупой дурой я была в деревне! Ветреная я была, что с того? Я уже давным-давно набила шишки и не хочу, чтобы ты портился. Тот скромный Коробочкин, которого я знала в деревне и с которого брала пример, не есть тот же человек, который сейчас стоит напротив меня! Раздвоение личности у тебя, что ли? Теперь я вот взрослая, серьёзная и хорошая, а ты – что-то не особо. Словно поменялись мы с тобой ролями и местами. Диане нужна твоя поддержка, с её-то заморочками! А ты бросаешь её…. От этого она ещё больше, ещё сильнее наркоманить будет. Очень жаль. А я-то думала…
— А вот оказалось…. Маш, я живу так, как считаю нужным. Не лезь, окей? Не надо. А теперь извини – мне нужно идти. А посредничкам своим так и передай: каков привет – таков ответ. Больше не собираюсь кланяться. «Диана, это вредно для здоровья», «Диана, я же люблю тебя»…. Диана то, Диана сё…. Всё, хватит с меня. Наигрались – и будет.
Мария только с горечью развела руками…
На даче было полным-полно работы. Вначале Макс и Никитка вычистили внутренности помещения, вытащив оттуда весь хлам. Игорь же ездил в это время за всем необходимым для евроремонта. Парни проложили катком новый асфальт, по периметру разбили забор, установили камеру наблюдения, привели в порядок хозяйство, нарубили дров (Игорю не привыкать), вспахали небольшой огородец и выжгли все имеющиеся на тот момент сорнячки.
— Фу, ну и вонь-то! По-моему, это не красный корень, а дикая конопля! — Ягодкин, как всегда, возмущался.
— Всё, не пахнет уже. Уберём, и нормально будет. Втроём из ничего конфетку сделаем.
— Никитка!
— Эй, алло!
— Что-то не откликается…. В печке, что ли?! Смотри, он действительно в трубе застрял!
Парни пошли на помощь.
— Живой?
— Ага…. Вроде.
— Ты как туда залез вообще? Там ребёнку тесно будет, не протиснешься.
— Темно, как в попе у негра; а так – цел и невредим.
— Фиг ли, худощав же. Ещё не хватало…
Не хватало: двадцатипятилетние взрослые дядьки кинули Никифора в стиральную машину, ибо тот был весь чумазый.
— Игорёк, зачем ты так построил? Сейчас уже не строят дома так! Взял – сам печку собрал, дурень. По-другому сейчас, без коптильни. Лет сто назад так действовали. Теперь понятно – надышался наш кент, и полез на крышу дурью маяться…. Детский сад.
Ещё через две недели.
— Ну, что?
— Да всё вроде.
Отряхнувшись и помывшись, парни сели в машину и уехали обратно – на носу экзамены.
К этому времени Маша выпустила книгу – Игорь навестил её поздравить, зайдя прямо на пару. Та же с подружкой решительно подались в бизнес – продолжать дело отца.
Будни, будни, будни. Игорь был в восторге от радостного общения с Лукрецией. Романтика, ухаживания. Неизменная ругань с Дианой, если пересекались. В общем, всё – как обычно…
Вскоре Игорю на даче надоел просмотр телеканалов плохого качества изображения – плохо ловила радиосвязь, и он сам с собой согласился на предложение купить у самого себя устройство, состоящее из ЖК-экрана, вмонтированной тарелки на балконе и намагниченных дополнительных антенн метрового и дециметрового диапазона. Этим он только ещё больше подчёркивал  своё раздвоение личности, хотя просто пытался быть предельно честным; даже с самим собой.
В гости намылились друзья, но хозяин почему-то был сегодня не в своей тарелке; не его день. Те же, поняв это, заторопились уйти. Досадуя на непонятно отчего плохой настрой, Игорь угостил Максима и Никифора замороженной рыбой из трёхлитровой банки. Сыграли в мини-снукер и шашки, потом сели учить предметы…
Валя Одаренко девушкой была бедной, но внезапно к ней в гости якобы из далёкого Севера нарисовалась её сестра Инесса, как две капли воды похожая на неё. И имелась у ещё одной Одаренко не очень хорошая привычка – её особенностью было лезть в личку.
Так, узнав, что у Вали есть подруга, которую бросил парень, её сестра подкараулила Игоря в описанном ей месте, и прочитала мораль. Тот слушал её, слушал; потом улыбнулся и, еле сдерживаясь, чтобы не послать куда подальше, отправился восвояси.
Потом и Валя подключилась; и опять, и снова.
«Сначала богачка мозг вынесла, теперь её сестра. Укоряет в чём-то, проверяет», негодовал Игорь.
Не знал, не знал он, что это – один и тот же человек; трюк перевоплощения ведьмы…
— Плюнь и разотри. — Только и смог вымолвить Максим на жалобы друга.
Потом как-то раз Игорь предложил друзьям пройтись к его дачке пешочком; мотивировал он всё здоровым образом жизни.
— Паломничество, что ли? Семь километров…. Прекращай.
Но в конечном итоге все согласились. А дойдя…
И что же они там увидели???
Друзья обнаружили уничтоженную пожаром всю территорию земли Игоря. Тот в ужасе воздел к небу руки от шока, ломая их…
Это же деньги; адский труд. Кто, кто посмел?!
Никто не заметил притаившийся за деревом силуэт – это была Диана.
«Терять будешь постепенно. Начнём с мелочей…», глухо проговорила про себя наркоманка…
Мрачный маг – Магнус Инферно (Люциус Инимус)
2053 год, Германия.
Юго-запад, недалеко от границы с Францией.
Небольшая бухточка была причалом – Рейн чрезвычайно судоходен в этой части. Постоянно шум воды, шум автомобильного и ж/д транспорта…
Казалось бы, картина – как картина; ничего особенного. Но мало кто знал, что один очень плохой человек в одиночку прорыл целый тоннель под рекой, словно это был клон Ла-Манша.
Вот уже пятый год человек этот живёт на земле, на поверхности, как самый примерный семьянин и законопослушный гражданин; но под домом он обустроил своё рабочее место. И никто не ведал об этом – ни жена, ни дети…
Ранее на том месте находился склад – пыльная галерея старого хлама и электроники. Само по себе подземелье благодаря тоннелю было очень удобным – там имелся выход к бухте и причалу напрямую. Идеальный муж и любящий отец частенько им пользовался…
Из того мрачноватого и сырого подземелья постоянно доносился какой-то странный гул, постоянно раздавался нарастающий звук позывного ударного инструмента.
Человека, которому принадлежало всё это барахло и хламьё, звали Руди, а точнее Рудольф Ёнке, в прошлом – типлтонец Кауфер Штрауцер. Женился, нашёл неплохую работу – и вроде придраться не к чему…
Но в созданной Кауфером сверхсекретной лаборатории сотрудники знали его как мага по имени Люциус Инимус, а сам Штрауцер называл себя «Магнус Инферно». Его цель всё та же: на основе нацистских, советских и американских схем вывести породу идеального человека, суперчеловека, настоящего арийца с «голубой» кровью, а слабые должны умереть…
Вот и сегодня Кауфер, сославшись на неотложные дела, поцеловал жену и детей и направился к себе в личный кабинет – он сам там прибирался, не пуская домработниц, и ключи всегда были при нём.
Приподняв коврик на полу, Штрауцер бесстрастным взором окинул коридор тёмного подвала, куда не проникал свет. Надев белый медицинский халат и очки и убедившись, что всё – по плану, «маг» спустился вниз по лестнице, предварительно тщательно задраив «люк». Пройдя шестьсот метров и очутившись в своей богадельне Кауфер холодным взглядом и ледяным тоном поприветствовал своих подопечных. Затем пошёл обходить своё детище…
В некоторых комнатах вы бы увидели застывших, замороженных в растворе спирта тушек животных, останки тушканчиков, змей, лягушек, собак, кошек и человека. Хорошо просматривалась кровеносная система, словно вы зашли в подсобку кабинета биологии.
Это было страшно для людей нормальных – но для ненормальных неадекватов-универсалов вроде Штрауцера это не являлось жутью; более того, этот человек восторгался данным «пейзажем» – его это забавляло, интересовало, вдохновляло и интриговало.
Поскольку последние пять лет фриц участвовал в строительстве ветровых ЭС, то он имел представление об энергии, КПД, «расщеплении» и прочих вещах. Со временем Штрауцер нажился за счёт собственных ветровушек, которые стали его легальным бизнесом и основным доходом. Вот и всё, теперь денег было немерено и хватало на…. Кауфер нелегальным путём, явно игнорируя слово  «нельзя», на холмах создал подпольную сеть полигонов и ядерных реакторов. И все молчали, потому что, к сожалению, всё продаётся и покупается в этом современном, но очень жестоком мире…. Так Кауфер Штрауцер (он же Руди, он же Рудольф Ёнке, он же Магнус Инферно, он же Люциус Инимус) ещё раз сам себе и всему доказал, что именно он – террорист №1 в мире. И всё враки, что хаос безлик; обратите внимание, как много лиц у зла! И только Господь Бог может контролировать сие…
И вот, ежедневно под Рейном случались взрывы, взлетали ракеты; оттуда шла тяжелейшая радиация и мощнейшая атомная энергия – адронный коллайдер отсыхает. По всей видимости, Кауфер со временем задумал превзойти Фукусиму, Хиросиму, Нагасаки, Неваду, Семей, Чернобыль, Канаверал и Байконыр.
Но не это всё было заветной мечтой – наконец-то Штрауцер разузнал местонахождение близнецов – по крайней мере, одного из них (того, что в Австралии); но как туда подобраться, он ещё не обдумал. Всему своё время, как говориться. А пока…
Не самое богоугодное дело, или очередной офсайд
2053 год, Лаос.
Безумная парочка сумасшедших нотариусов (ну, или кто они там на самом деле) даром времени не теряла и зря не сидела – вскоре у них на руках появилась важная информация о том, где сейчас Кауфер Штрауцер и чем в настоящий момент занят.
— Нарыли, выходит?
— Еле-еле, душа в теле.
— До сих пор из головы не выходит, что у Аньки могли быть дети, к тому же – двойня…
— М-да-а…
— Йонас, надо решиться на эту операцию по находке близнецов Анны! И цель наша ясна и понятна: опередить Кауфера. Соображай, чем чревато и грозит, если…
— Необходимо, чтобы никто не узнал, не пронюхал о наших тёмных и грязных делишках.
— Само собой. Только вот как же дети – у нас их четверо…. Ума не приложу, куда их деть! Хоть обратно засовывай.
— Придумаем что-нибудь.
— Ты всегда так говоришь!
— Разберёмся…
— Опять, значит, РАТЬ и ДИЧЬ? — Шарлотта Ди вдруг улыбнулась.
— Ну, да.
РАТЬ и ДИЧЬ, дубль третий…
Не целованная
Несколькими годами ранее.
2047 год, Австралия.
Сид – старшеклассник, благополучно завершивший школьное образование и плавно, автоматически продолживший его в этих же стенах, поступив на свой заветный юридический факультет, о котором он столько мечтал и так много говорил. Всё ничего, но теперь он стал сиротой по-настоящему – умерли его приёмные родители…
Вуз Сиду нравился, особенно химия – он сам захотел, хотя химия обычно полагалась для магов. Преподавательница тоже была ничего так. С химичкой прикалывалась на парах вся его группа – кто быстрей ответит на викторину. Также учительница придумывала одну хитрость, дабы удержать на переменке группу в классе: их ждал весьма занимательный сканворд, который нужно было «срочно» разгадать.
Не обходилось и без эксцессов – Сид держался ото всех особняком, и пошло-поехало…
Один из парней, Югэу упал в туалетной кабине вниз головой и сильно ударился ей об угол унитаза; с тех пор ему зафиксировали и констатировали пограничное состояние между острой психической недостаточностью и комой. Вскоре бедолага помер, а во всём, что произошло, обвинили Сида, хотя он вообще был тут не при чём; мало того, он догадывался, что Югэу снюхался с магами и те поставляли ему запрещённые сильнодействующие вещества. Спихнуть всё на Спайка – хм, умно придумано; только вот не поддался Сид на сию провокацию, и доказать ничего так толком и не смогли.
Прямо на уроке (предмет – трудолюбие) к Сиду полез драться его одногруппник Вэлери, размахивая руками. Сид поломал его, но тот ежедневно начинал всё снова; к тому же за Вэлери были все.
В другой раз драка с Вэлери снова оказалась неизбежной – Сид снова был втянут, опять вляпался, хотя тот сам был виноват и первым начал.
Поначалу Спайк не отвечал на удары, но потом «проснулся» и представил, что фэйс Вэлери – это боксёрская груша, и со всей силы очень быстро начал наносить удары кулаками, не давая опомниться. Бил не рёбрами кулаков, а костяшками-основаниями пальцев, чтобы побольнее было. Сломал противнику защиту, разбил ему нос и губу, наставил пару фингалов. Затем пару раз долбанул о бетонную стену, схватив, словно щенка, за шиворот. Наконец, смял и месил лежачего ногами, ломая рёбра. Финалом послужило подбрасывание полуживого Вэлери в воздух и разламывание ему хребта вместе со всеми его позвонками пополам.
Толпа восторженно, но неприязненно наблюдала.
— Кто следующий? — Рявкнул победитель. — Не понимаете по-хорошему – будет по-плохому! Кто-то ещё хочет мне что-то вякнуть? Быстро на место поставлю!
Отряхнувшись, Спайк пошёл к себе.
Толпа разошлась. Вэлери, харкая кровью, затих…
Это и настораживает – те, кто стравливал, даже не подошли помочь. Даже не разняли. Стояли и смотрели, словно это – шоу. Гладиаторский бой в Колизее. Откуда, откуда в этих глазах такая жестокость, это равнодушие? Друзья, называется. Друзья в кавычках. И вот в таком мире, в таком обществе мы все живём – обязательно нужно применить силу, ибо иначе – никак. И чем сильнее и больнее ты бьёшь, тем больше вероятность того, что больше ничего не пикнут, не ляпнут.
Больше такого не повторялось – Спайк наивно и доверчиво полагал, что враги могут быть только среди магов; среди юристов тоже хватало олухов…
Жил Сид там же, куда переехал в двенадцатилетнем возрасте из другого крыла. Мало что изменилось с тех пор, только койки для сна прошли модернизацию – стали новее, удобнее, уютнее.
В спортзале всегда было много народу. Сид, как всегда, одиноко кидал в углу мяч в корзину. Но тут он окинул всё вокруг своим взглядом и пошёл искать себе напарницу для баскетбольного спарринга – позабирать друг от друга мяч; очень хорошая, кстати, вещь – напрочь отвлекает от дурных мыслей.
Тем временем физрук построил всех на зарядку, потом заставил всех совершать пробежку по кругу. Сначала – именно по кругу, друг за другом, затем – врассыпную, шеренга на колонну без наталкиваний. Сид же считал это китайское заимствование сущим бредом: чёрт знает что, бежать друг на друга, в лоб, потом резко сворачивать в сторону. И не разбившись на пары, а всей гурьбой человек в шестьдесят.
Когда вся эта ерунда прекратилась, Спайк присмотрел-таки себе напарницу для игры. Девушка была очень красива и вечно чему-то лыбилась. Против она не была, и спарринг прошёл на «ура». Сиду с ней понравилось – теперь каждый божий день он находил спортсвуменшу либо в тренажёрном зале (где она качалась), либо в спортзале (там она увлекалась женским волейболом).
Сид раньше её не видел – она была из чужого «квартала», то есть из другого крыла Литтлтона.
Скоро Сиду мало было с ней играть – захотелось большего. Та же и не отшивала, но и не подпускала – какая-то лояльно-нейтральная. Странная, но очень интересная. Умела вовремя и как-то незаметно исчезнуть, прекратить разговор, назначить / отменить встречу…. Обалденное, типично не литтлтоновское воспитание. Где её откопали?!
После пары «введений в профиль» Сид подошёл к Николасу, своему закадычному приятелю.
— Разузнай-ка мне координаты одной красотки.
— Давай. Узнаю – встретимся, изложу.
Запросы Николаса результатов не дали, и Спайк после занятий на свой страх и риск ринулся в крыло, где предположительно обитала таинственная незнакомка; а для этого ему пришлось миновать крыло магов – жилищный комплекс Литтлтона располагался в шахматном порядке: юристы-маги-юристы-маги.
Местные ребята, недовольные появлением Сида, помочь не захотели. Ну и пёс с ними!
Всё же мир не без добрых людей, и по наводке одного хорошего малого (Николаса) Сид проник в подобие какого-то модельного агентства – ха, это ж девушки; вечно облагораживают свои комнатки в виде зеркальных подиумов и косметических салонов красоты.
Спайк начал расспрашивать про баскетболистку-волейболистку, но тут все как один сослались голосами на её незнание.
Сид поверил аж два раза, то есть, не поверил вовсе. Решил дождаться и сам всё узнать.
Ждать с моря погоды не пришлось – кто ждёт, тот своего получит, добьётся этого. Та супергёрл откуда-то возвратилась и села за столик для отчёта перед комиссией, «женсоветом». Видимо, тренируется всё свободное от учёбы время, ибо пот с неё лил градом. Вся такая усталая, красная…
Отдышавшись, она начала предлагать своим подружкам какие-то идеи, делясь секретами. Но тут барби неожиданно для всех потеряла сознание от чрезмерного перенапряжения – хоть используй её для местного источника электропитания.
Спалив свою контору, Сид, откуда не возьмись, подбежал и начал делать ей массаж. Почему-то не на виски, а на ноги – не знаю, может, так надо. Но это первое, что взбрело Спайку на ум, и обвинять его тут совершенно бессмысленно.
Очнувшись, девушка удивилась и поразилась, потом Сиду пришлось убегать оттуда – что в него только не летело за его наглость и хамство…
Зато на следующий день была ему отрада – красотка подошла к Сиду сама, сконфуженно попросила прощения, и они познакомились поближе. Девушка представилась, как Ангелина Зибер, и в скором времени пара начала встречаться…
Но не смог Сид долго быть привязанным к какой-то одной девушке. Захотелось новых, более волнующих, манящих ощущений. Ангелина его по-прежнему интересовала – и училась хорошо, и фитнесом занималась двадцать четыре часа в сутки, и поговорить было о чём, и умная, и красивая, но…. Но. Одно большое но: Сид не мог жить без женского внимания; ему хотелось побольше женщин. Всех, сразу и сейчас – мужчина же всё-таки, самец…. Чем современнее мир, тем больше в нём соблазнов.
Позже, заканчивая семестр, уже на пробных курсах повышения квалификации Спайк познакомился с ещё одной очаровательной девушкой. Она оказалась ужасно ревнива и обидчива, зато умна, добра и серьёзна. После очередной Сида измены Трини (так её звали) подолгу не разговаривала с ним, запирая дверь. Тогда Сид ловил её где-нибудь в дневное время и целовал в щёчку два раза, а Трини только недовольно дулась, всё же позволяя нежные ласки…
Трини, которая с виду напоминала девочку-школьницу, являлась образцом доброты, скромности, застенчивости, искренности, робости, наивности (но не ветрености), ангельской улыбчивости. Так что на фоне всех этих достоинств её обидчивость, ревнивость и ранимость просто меркли. И если Сида вечером впотьмах встречала, карауля, улыбающаяся фея и протягивала к нему руки – что ж, ей могла быть Трини, и только лишь Трини.
Была и третья, имя которой – Алессиана. И вот, как Сид ей увлёкся…
Маги, у которых и будущего, как такового нет, озверели тогда сильно – Сид, прогуливаясь по Литтлтону, застукал извергов, пытающихся ограбить и убить какую-то девушку. Поскольку маги являлись как бы мафией, а юристы – «полицией», то Спайк сам того не подозревая спугнул уродов. Девушка рухнула на ступеньки лестницы, но Сид пришёл на выручку, обняв и успокоив. После этой истории потерпевшая хорошенько отдалась Сиду, а он начал посещать заведение, где Алессиана обучалась – она постоянно ходила на курсы по психологии жизни. А в её отдел общежития маги более не совались – спаситель Сидди отныне пожизненно пропадал там. Чем старше дитя – тем меньше за ним контроль!
Наконец, четвёртая, Марилия – о-о-о, это было нечто. Все хотели с ней быть. Как раз в это время в стенах института нарисовалась летняя практика, а Сид составлял проект по работе.
Поначалу Спайк просто провожал девушку после пар. Затем пришлось отгонять всех от Марилии, ибо много было желающих…
Потом Сид более однозначно стал зажимать Марилию во всех коридорах. Ей это не совсем нравилось, но она терпела. Тогда Сид начал прямо ухаживать за девушкой, и она не была против; бегала и сама. Женщина по-настоящему любит того, кто равнодушен к ней.
Более же всего Сид обожал с ней целоваться – это было классно.
— Поцеловал – хорошо. И это – всё? А дальше? — Заинтриговала Марилия однажды Спайка.
Что ж, того долго упрашивать не пришлось…. И было очень много использованной резины и белого цвета.
Только вот ничего хорошего из этого всего не вышло – однажды Сид врасплох был пойман в тёмном месте несколькими девушками сразу.
По голосам бабник догадался, что это все его «бывшие», и проклинал себя, что не взял с собой фонарик.
Сиду завязали глаза.
— Кого ты любишь? Отвечай!
— Зачем с закрытыми глазами-то? Всё равно я ничего в этой темноте не вижу!
Да-а, наделал он делов…. Раскаивается? Вряд ли, такова его натура. Любит он заниматься приятным делом, чего уж тут…
Ангелина? Трини? Алессиана? Марилия?
Спайк подошёл ближе. Четверо брошенных застыли в безмолвии.
Фиалками пахло только от одного человека, и это была его первая любовь (если не принимать всерьёз магичку из детства). Сид подошёл к Ангелине Зибер, той самой спортсменке, взял её за руку, приложил её к сердцу и расплакался, как ребёнок. Восемнадцатилетний парень…
Дальше было ещё хуже – посмотреть им всем в глаза, сорвав чёрную ленточку.
Но не все такие, как Сид – Ангелина кинула ему шанс, и Спайк его не упустил, встречаясь отныне только с ней.
Хуже нет, когда стыдят и при этом благородно прощают – совесть будет съедать вас вечно…
Дрожь руки
2054 год, Россия.
Сдав экзамены и закончив вуз, Игорь устроился на работу. Собственно, он и так был не последним человеком у дяди Серёжи, который всецело ему доверял; но теперь Игорь хотел стать более независимым и добиться всего сам, без чьей-либо помощи. Задумал более твёрже встать на ноги и открыть своё дело.
Жил Игорёк там же, в Питере, снимая квартиру вместе со своими друзьями, Максимом и Никифором. Машу видел очень редко. С Валей и Дианой, слава Богу, почти и не пересекался. С Лукрецией / Мэри Джейн был временно в размолвке.
Работа – не вуз; никто за тобой бегать не будет. Это на пары ты можешь не прийти несколько раз; а на работу Игорь боялся даже проспать, чтобы не опоздать, и заводил все виды будильников, начиная обычным и заканчивая мобильным.
И он и Максим вкалывали в дневную смену, тогда как Никифор пахал в ночную, либо вовсе уходил на сутки, и потом по два-три дня дома.
В последнее время Никифор немного дистанцировался ото всех; избегал длительных бесед.
— Кажется, с нашим Никиткой происходит что-то не то. — Не выдержал однажды Максим, как самый наблюдательный.
— Что именно? — Ухнул тому в ответ Игорь, перелистывая свежий номер научно-познавательного журнала.
— Молчалив стал, скрытен, необщителен; не понимаю.
— Максим! Человек днями отсыпается после ночных бдений. Оставь друга в покое. — По доброте душевной Игорь не замечал в Никифоре никаких изменений.
— Не знаю, не знаю…. Тебе видней. Присмотрись к нему, приглядывайся. Что-то он мне совсем не нравится.
Игорь пожал плечами и пошёл бриться.
Сегодня Никифор не пришёл ночевать, а когда пришёл, первым делом начал с прихорашиваний в зеркале.
— Пришёл? Свет вырубай – мы ещё спим…
Никитка сделал, как велели. А когда друзья ушли на работу, то высыпал из пакета покупки – лосьоны да всякие косметические средства. Надел на себя колготки и засунул палец в рот. Потом перед зеркалом начал медленно водить им вниз. Затем начал целовать себе руки до укусов, облизываясь в своём отражении. Наконец, завершив дурь и убрав всё в тёмный угол, прилёг отдохнуть.
Может быть, он и раньше этим страдал, но это было не столь явственно; теперь можно было говорить о нарушениях психики.
Никифор сам себе покупал подарки; записывал на диктофон комплименты своим же голосом в свой адрес и включал потом для прослушивания. Признавался себе в любви, уставившись в чашку кофе или таз воды. Укладываясь спать, обнимал сам себя за плечи. По всей комнате расклеил фото со своим изображением в полный рост. Вначале онанировал на собственное фото, затем – прямо перед зеркалом.
Нарцисс разговаривал сам с собой. Спрашивал, как дела, замёрз ли он и не разлюбил ли. Жаловался сам себе, плакал по пустякам. Пропадал в магазинах, чуть ли не ежедневно покупая себе новое шмотьё. Всё это примерял и хвалил.
Никитка сам с собой здоровался, и сам себе желал приятных сновидений. Если бы это кто услышал – подумал бы, что парень не в себе. Но он спал, когда друзья работали, и работал, когда друзья спали, поэтому никто ничего подозрительного не ведал.
В остальном он ничем ни отличался от других людей. Всякий человек в душе немного эгоист: вы готовите себе поесть, сами это кушаете, сами за собой убираете и так далее и тому подобное. У вас есть своё мнение. Но когда ваше внимание целиком и полностью сосредоточено только на вас – пора бить тревогу. У Никифора это зашло слишком далеко.
Хуже стало, когда с работы «попросили», погнали. Мало того, Никифор покрасил волосы и походил на женщину.
Это стало краем терпения, и друзья не выдержали, устроив Никитке хорошую взбучку. Потом усадили беседовать.
— Чувак, что с тобой происходит? Странный ты стал. Ты часом не гей? Убью…
— Нет. Просто я осознал, что я уникален.
— И в чём же выражается твоя уникальность?
— Я люблю себя. Очень. Только себя одного. Мне хорошо одному, и мне никто не нужен.
— Что за бред? А девушка? Вон Игорь с Лукрецией двигается, я тоже бабу имею…. Или тебе мужики нравятся?
— Интересуюсь только собой, больше – никем.
— А покрасил волосы на кой? Лях с причёской, но теперь вместо картин у нас по всей квартире твои фотки! Чел, мы и так знаем, как ты выглядишь! Давай, снимай это всё, и больше не выводи нас, ладно?
Не помогло. И визит психолога не помог. Игорь советовал даже батюшку из православной церкви позвать, но…. Не за холодную воду.
Нарциссы – социально уязвимая группа неформалов с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Они и не гомосексуалы, и не гетеросексуалы. Они и не с мужчинами, и не с женщинами, и не бисексуалы. Они любят сами себя, последняя, крайняя форма эгоизма. При ней личность формирует в себе убеждение, что он – самый-самый, что он и есть любовь всей его жизни. Его влечёт к самому себе во всех отношениях. Нарцисс сам удовлетворяет себя, закупаясь в специализированном секс-шопе или давая волю кистям рук. И одежду покупает только для того, чтобы понравиться самому себе, часами любуясь перед зеркалом. Они ухаживают за собой, тщательно следят. Для них не существует понятия «вторая половинка», они – неразделимы. «Есть только я, и я – вне частей, я – единое целое». Прелюбодеяние (внешнее, внутреннее) с кем-то для них равносильно изменой самим себе. Они ревнуют самих себя к себе же. Обычно это выходцы из неблагополучных семей, но не всегда – с подобными вещами любители заигрывать и те, кто «зажрался», кто уже не знает, в какую ещё крайность блуда впасть. Их уже не манит тайский массаж, танец живота, обвивание вокруг шеста, садомазохизм и прочее. В основном это социофобы, мизантропы, меланхолики и неудачники. Те, кому не ответили взаимностью на всех любовных фронтах. Кто пережил психологическую травму в подростковом возрасте и не смог оправиться от неё и при взрослении. Эти люди ведут очень уединённый образ жизни. Они ни с кем не здороваются, не общаются, себе на уме, молчаливы, задумчивы, при этом их психика неустойчива. Если они не успели получить адреналин при помощи онанизма, не успели испытать оргазм, то выглядят крайне раздражительно, нервничают, психуют, не находят себе места. Потерянные, слегка неусидчивые. Неуравновешенны. Могут из состояния спокойствия в одночасье закатить истерику. Они слабы, не защищены, морально шатки. При этом нарциссы наивны и доверчивы в минуты расслабленного состояния, но чаще всего крайне замкнуты. Они не способны на уголовные поступки, но бесхозяйственны и атипичны. Им не присущи такие вещи, как дружба, семья, здоровый образ жизни, любовь между мужчиной и женщиной. Все их половые акты – не более чем мастурбации. Во время её они могут думать о чём угодно и о ком угодно, не обязательно сосредотачиваясь на объекте вожделения – себе. Нарциссы могут пребывать в унынии, отчаянии и жалости к самому себе, страдая от недопонимания со стороны окружающих, без ласк и тёплых слов. Они больны, но не настолько, чтобы получить инвалидность или встать на учёт у психиатра и невропатолога. Им срочно нужен весьма профессиональный психолог, который сможет войти в положение и даже попытаться стать им другом. Именно другом, а не возможным партнёром, ибо, как уже было сказано выше, нарциссы любят только себя. Вся их загруженность – от непосильной ноши проблем, свалившихся на них, когда некому было им помочь. Как правило, помешательство душевное отражается и на здоровье физиологическом – нарциссы со временем перестают наслаждаться. Устают, выдыхаются. Ничто уже не прельщает. Чтобы возбудиться, нужна фантазия. А её нет – силы и вдохновение исчерпаны. Ранее объектами для заведения могли служить фото и видео с непристойным содержанием самого себя, но всякий раз интерес угасал всё неумолимей. А это, в свою очередь усугубляет ситуацию: нарцисс начинает находиться в том положении, когда не может найти выход для своей воли. Нарциссы одиноки, безработны либо богаты настолько, чтобы сидеть дома. Нарциссы несчастны и беспомощны, но желаемого хотят с завидным упорством. У них часты депрессии, различного рода синдромы. Если чем-то болеют, то выздоровление затягивается дольше обычного. Высок уровень суицидов, хотя это противоречит всей концепции нарциссов – так себя любят, что простая царапина для них равносильна страшному недугу. Поэтому суициды обычно совершаются в нестабильном состоянии – когда нарцисс не контролирует свои собственные действия. Они часто принимают общеукрепляющие препараты, снотворное, успокоительное, которые становятся им палочкой-выручалочкой, «другом», наркотиком и причиной летального исхода в случае передозировки. Нарциссы себялюбивы, сторонятся социума, неспособны к нормальному функционированию как члена этого самого общества. Крикливы, обидчивы, очень ранимы, болезненны, бледны, «заморожены», иногда не понимают, что происходит вокруг. Очень несамостоятельны, однако порой находчивы и изобретательны. В работе непостоянны, берутся за несколько дел сразу и ни одно не доводят до ума. Быстро утомляются, часто болеют, подвержены хроническим осложнениям. Нерасторопные, медлительные, трудные на подъём. Даже если бедны, чувствуют себя аристократами. Легко поддаются звёздной болезни. Привередливы в еде. Не выносят, когда собеседник задаёт слишком много вопросов. Часто меняют тему разговоров. Вообще избегают контактов с кем-либо. Нетерпимы к домашним животным. Нарциссы – люди настроения; это отражается в их пристрастиях в музыке, кино, хобби и прочее. Очень ценят свою свободу. Любое нечто воспринимается как посягательство на личную жизнь. Подолгу не выходят из комнаты. Является ли человек нарциссом, проверить сравнительно легко: оставшись наедине с самим собой, он начинает облизывать свои руки языком, как кошка; слюнявит их, растирает и целует. Сначала – лёгкие прикосновения, почти нежные; затем – более страстные, вплоть до кровавых засосов, образующих подолгу не заживающие рубцы на коже. После нарцисс начинает ласкать себя везде, куда достанет руками и языком, совершая массирующие поглаживания и сокращения, демонстрируя при этом гимнастические способности и атлетическую сноровку. Далее нарцисс находит главное: изображение. Бывает изображение в действии и без него. И фото и видео забавляет примерно одинаково, особенно если участвующие в них лица – новые, невиданные доселе порноактёры (в качестве разогрева, ибо нарциссизм – это себялюбие). Нарцисс переходит к своей крайней плоти. Обычно одного раза вполне хватает – нарцисс быстро устаёт. Тогда он вынимает купленный и накануне припасённый стеклянный огурец и начинает просовывать его в своё анальное отверстие, в экстазе зажмуривая глаза и самопроизвольно охая и стоная. Он делает это до посинения, даже если знает, что эффекта никакого. И он будет делать это снова и снова, настойчиво повторяя. В завершении нарцисс начинает прислоняться к зеркалу (желательно размером с него), прижиматься к нему и непристойно прикасаться то к себе, то к зеркалу, вызывающе водя бёдрами и похотливо водя языком по всем доступным частям своего тела. Потом, по окончанию процесса совокупления с самим собой, тщательно прибираются, смывая свои рукотворные плоды с мебели и стен квартиры. Хорошенько моют руки с мылом. И под конец, обессиленные, падают на диван и отходят ко сну. Обычно таких «процессов» наблюдается трижды в день по одному разу, иногда – ещё реже. Бывает, что вообще не получается. Всё зависит от питательного рациона – активно используются картофель и всё мучное. Нарцисс – единственный ребёнок в семье; у него нет братьев и сестёр. По наследству нарциссизм не передаётся. Вибратором, наручниками и чёрной кожей нарцисс пользуется крайне редко, зато ему напрочь сносит голову при виде чулок на собственных ножках. Они разговаривают сами с собой, делятся мыслями вслух и на письме, руководствуясь, чем придётся. Это очень странные люди, но бояться их не нужно. Они не запрут вас у себя и не станут издеваться. Они попросту больны. Больны собой. Им необходимо стационарное лечение, уколы, сильнодействующие средства и опять же психолог. Квалифицированный психолог. И надолго затягивать не стоит – ведь существуют нарциссы со стажем. Есть немало извращенцев – те, кто с не противоположным полом, те, кто с детьми, животными, игрушками или деревьями; нарцисс – явление не новое, но ещё плохо изученное. Таков один из плачевных «феноменов» этого века, одна из обратных сторон этого мира.
Через некоторое время в нарциссизме Никифора наступил кризис, и он начал принимать настойку валерианы. Глицин, танакан, антидепрессанты, перед сном – снотворное. Грешил обезболивающим, хотя ничего такого не чувствовал. А потом захотелось чего-нибудь покрепче. В ход пошли сигареты, алкоголь, травка…
Ладно, если бы подросток – можно было бы понять такое поведение. Хотя не с потолка ведь взялось! Когда глушение странностей превратилось в потребность, Никифор перешёл на тяжёлые наркотики. Из квартиры начали пропадать ценные вещи…
Вместе с тем параллельно нарцисс нашёл в интернете себе подобных, вступил в сообщества и даже побывал на нескольких «форумах». Но поскольку любовь к себе уже превратилась в некую форму навязчивой идеи, то Никифор быстро покинул виртуальный мир и порвал со всеми «нарциссами».
Античный миф описывает историю одного такого нарцисса. Один красавец отверг любовь богини, и в наказание за это влюбился сам в себя. А увидев себя в отражении моря, утонул…
Да, нарциссы любят только самих себя. И когда Никифор увидел, что наркота убивает его красоту, то резко притормозил, и вовремя – втянуться не успел, хотя кое-какую зависимость-таки приобрёл, заработал.
«Я из-за них уже не настолько аппетитен. Пора бросать. Ох, как бы я себя трахнул…». Последнюю фразу Никитка явно цитировал из одного всеми известного американского триллера.
Никифор страдал взрослой стадией нарциссизма – он был пульсирующего характера. Могло быть гораздо хуже лет десять назад – тогда бы ярко выраженная мания собственного величия доконала его. Сейчас же он отдавал полный отчёт своим действиям. И вот она, обратная сторона – дебилизм человека взрослого. Если отвечает за моральное уродство – значит, смягчающих обстоятельств быть не может.
Игорь и Максим смотрели на друга и не видели его, видели и не узнавали. Дошло до того, что напуганный нарцисс тайком делал все «шалости». Иногда в минуты озарения он понимал всю абсурдность своих действий, но хищный взгляд автолюбовника всегда брал окончательный верх. Никифор был болен…
Принудительная изоляция от общества могла только усугубить ситуацию, поэтому от услуг психиатра и невропатолога пришлось отказаться. К тому же самого Никифора устраивало такое положение дел. Если человеку нравится – ну, что ж…. Закон ведь не запрещает любить самого себя, не правда ли? Разве по конституции есть что-то об этом, не так ли? И нарциссы не причиняют другим людям злого умышленного вреда, ибо предоставлены самим себе, ибо всё их внимание сосредоточено только на них, и только лишь на них…
Беспокоиться может общество, ибо оно никогда не принимало, не принимает и не примет таких людей. Ему чужды такие отщепенцы, отшельники, изгои, белые вороны и козлы отпущения. Социум может лишь поливать грязью. Вникнуть со здравым смыслом – вряд ли, ибо странное всегда отпугивает. Люди боятся таких вещей и явлений, ибо не могут (или не хотят) объяснить их.
Геи и лесби не могут создать полноценную семью, ибо мужчина ввиду своей физиологии не способен рождать детей. Чаще всего браки так называемых «голубых» не существуют долго. А «розовых» не спасёт искусственное оплодотворение. И если ребёнок – приёмный, никогда полноценно родным он не станет. Это не ваша плоть и кровь. Мать не вынашивала его девять месяцев, и отец не знает, что это такое.
Что касается би, то данный вид также вне закона – он попирает все принципы, устои, заповеди и законы. Существует слово «нельзя», но мало кто из них знает это слово и ещё меньше им пользуются. И совсем мизер использует правильно.
Семья – ячейка общества. Общество – ячейка государства. Государство – ячейка планеты. Планета – ячейка галактики. Галактика – ячейка Вселенной. Глава же Вселенной есть Господь Бог.
Поэтому нарциссизм также негодное проявление. Это тянет всё прочее, всё остальное общество только вниз; любить противоположный пол (да и вообще кого-либо кроме себя) нарциссы не способны. Для общества они потеряны, бесполезны. Они вне общества. Они – беззаконники, они – никто. Им лучше убиться об угол юрты. Нет намёка на суицид, но подлечиться – стоит. Это нужно делать, иначе…
По молодости разрешается беситься всем, если это не нарушает уголовный кодекс. Но вот, ты – нарцисс, и молодость – позади. Если ты не способен полюбить, то помрёшь без потомства. И зачем ты тогда рождался? Чтобы удовлетворять свои желания? Чтобы наслаждаться жизнью? Чтобы получать от жизни удовольствие? Жизнь не есть совокупность «нравится» и «хочется». Нужно жить, а не балдеть всю жизнь. И если человек прожигает свою жизнь – пошёл бы он тогда вон!
«Я имею права, как и все. Никто не заставит меня не быть геем». Твои права? Ты – кусок ничтожества, ты – ненормальный человек. Демократия разрешает, позволяет гомосексуалам заявлять о своих правах и жить полноценно. Но общество забывает, что таким образом чернит себя. У них всех не может быть никаких прав. Их нужно избегать. Их не следует бить, им не следует пакостить – они нелюди, пусть ими и остаются. Нас, нормальных, слава Богу, больше. И если однополые находятся с нами всеми в одном социуме, они обязаны быть нормальными. Или пусть летят в космос основывать колонию так же ненормальных дебилов, как и они сами.
Никифор всегда был самым незаметным в компании и, возможно это сыграло свою роль. От недостатка внимания к своей персоне будущие нарциссы начинают любить себя сами, руководствуясь слоганом «сам себя не похвалишь – никто не похвалит».
Из крайности в крайность – и вот результат. Как следствие, и вот что мы видим; всё, что мы имеем. Но и общество виновато – вовремя не оценило, не похвалило, не заметило и не полюбило, как тот слепой крот.
Сексуальное помешательство – это лишь частный случай нарциссизма. Можно быть нарциссом и просто в голове, в своих поступках. Не обязательно впадать в крайность, хватаясь за «инструменты». До этого недалеко, это так. Особенно в нашем веке. И всё же следует быть очень осторожным. Всё, что бы мы ни делали, записывается. И в судный день с нас спросится очень жёстко.
«Как – вы не боитесь? А чего вы боитесь вообще? Вы же боитесь, когда ваше дитё заболело или умер близкий родич? Так бойтесь же ещё больше. Нужно быть богобоязненными людьми. Над нами всеми – Бог. Знайте своё место. Вы – всего лишь люди, и богами никогда не станете. Пыжьтесь, пыжьтесь, а Я буду смотреть на вас всех и смеяться. Смеяться так, что сведёт нижнюю челюсть и начну икать. Но и тогда Я буду хотя бы в душе, сердце и разуме хохотать над «всемогуществом» людей…».
Своими стараниями достичь понимания окружающих Никифор только ещё больше отдалился от них. Красивее он не стал, умнее – тоже. И нормальнее – вряд ли. Он потерял не только то, что у него уже было базово. Бедный и несчастный Никифор потерял друзей.
Навсегда? Хм. Иногда он всё-таки приходил в себя, ибо, повторимся, нарциссизм был пульсирующим. Так он и жил – от импульса до нормы, и от нормы до импульса.
Никитка согласился на лечение, но и после курса реабилитации ему не намного стало легче.
Жаль человека – не всё ведь в нём плохое. Согласно восточным философиям, в человеке имеется совокупность плохого и доброго начал.
Проснулась ли совесть, пропала ли дурь, обрёл ли нарцисс смысл жизни, но больше его в доме не ждали. Отвернулись родные и близкие, послали, куда подальше Максим с Игорем…. Нутром чуял, что что-то не так, но этим же самым нутром осознавал, что вряд ли полностью, до конца его максимальный эгоизм выветрится с годами.
Никитка вышел на улицу, во двор. Пыль кругом, запах дыма, бензин кто-то пролил…. И солнце то нырнёт, то вынырнет, играя с сизым небом, застланным тучами.
Никифор стал слишком один…
Некрофаг и зооморфин
2054 год, Германия.
Кауфер продолжал свои эксперименты и изыскания. Будучи гедонистом («гедонизм – превыше всего») он, тем не менее, позволял самому себе в отношении других людей не то чтобы ноль удовольствия; гедонизм Штрауцера складывался из мук других людей – он удовлетворялся страданиями чужих существ.
Кем Кауфер только ни был – он прошёл путь от спецагента тайных сверхсекретных служб до профессора инженерной механики. Мало того, это был преуспевающий стареющий дядька-бизнесмен, акционер электростанционного оборудования, технополигона и владелец большинства реакторов. Но и этого ему было мало – есть такой типаж людей, которые хотят всюду быть первыми.
Внимание изверга сосредоточилось на «операциях» над жертвами. Весь криминальный мир Западной Европы ходил под Кауфером; «доктору» перевозились в виде «посылок» все трупы. Все убийства, какие только могли случаться на территории региона, и которые удалось скрыть от полиции, правосудия и прочей власти, были в распоряжении Штрауцера. Он любил издеваться и над вещами, и над существами, и над людьми. Кауфер решил продолжить дело Менгеле.
Из мёртвых тел врач «лепил» разного рода чудовищ, а их внутренности и органы брались для опытов. Была целая комната, в ванной которой находилась груда вонючих, гнилостных кишок…
Живым же ещё жертвам вводились сильнодействующие средства ненаркотического (то есть, не вызывающего зависимость), но длительного действия, превращающие их в зомби. Заговорённые таким образом корпики, лунатики и жмурики становились новыми перфекторами очередных убийств. И зомбированным было плевать на участь – живой труп; ни жив, ни мёртв. Упыри, вурдалаки…
Производилось сшивание тел заживо для получения сиамских близнецов. При трепанации черепа мозг изымался и диагностировался на наличие «умных» извилин. Если IQ было очень высокого уровня, мозг возвращался на место, и человеку «замазывали» выдолбленную в голове дырень для последующих инструкций.
Клонирование для отсрочки гибели великих гениев; насильственное спаривание ради вывода новых гибридов; дробление и вспарывание животов – вот далеко не полный список «услуг» закрытой лаборатории Кауфера Штрауцера.
Метод «лица, разбитого молотком» плавно переходил в состояние «спины, выглаженной утюгом» и «конечностей, изрубленных топором» – доктор сам непосредственно присутствовал и даже порой неоднократно участвовал в подобных экзекуциях, находя их забавными; для него самым главным было лицезреть, что при этом происходит с жертвами; что они при этом чувствуют; и как долго длится их агония. В это время к мученикам-страдальцам подключали специальные приборы, регистрирующие их давление, сердцебиение и энцефалограмму.
Люди заживо замораживались; трупы в моргах подвергались насилию сексуального характера…
В стенах «Некрофага» (так называлось предприятие Кауфера) был изобретён препарат зооморфин (не путать с зооморфеном). Это вещество на основе бредовых идей содержало в себе пёструю смесь стволовых клеток, нервных окончаний, генных хромосом и плазмы крови. Трудно представить, что случалось с жертвами после зооморфина – от мутаций до мучительной, страдальческой смерти под смех и хлопки «профессоров»…
На каждый день Кауфер составлял план действий и список операций-извращений; вот далеко не весь перечень:

Shredded Sharp Object Worm Tit
Dead Cunt
Nail Deformities Gnawed
Necromasturbation
Gurgle in the Bathroom Sink & Toilet through a Fractured Neck
Homicide Touched the Sperm Stained Notebook
Mutilation of the Soul - Tortured Flesh
Wormy Intestine & Muscle Deformity with Puncture Wounds
I Love to Eat Raw Gutted the Interior of the Emaciated Corpse of Desecrated Graves
Blood-Spattered Window, Putrid Manifestations Abscess
Crisscrossed With Parasites Ass after Licking, Nasty Shit for Lunch & Dinner
Venous Bleeding & Urethral Barroso
Pain in the Capillaries & an Arteriosis
To Break the Bones of the Pelvis Shattered & False Teeth to Turn Out To the Side, Dragging Through the Bottom
Old Woman with a Scythe & Rat in the Mouth
Shattered Mess, Wormical Tentacles & Gills Are Pierced With Narrow
Patients Injured Claw Clippers
Moans like A Drowned Man of Sewer with Breathless Twitching Eyelids
Spiked With Nails & Needles Fluttering Fragment
Tapping Chef Knife When Cutting Raw Foods & Meat
Roar of a Dying Cripple
Sepulchral Growl from the Coffin Screams from the Underwood, Call the Disabled
The Cries of Animated Bodies in the Crazy Morgue
Dismemberment As A Main Profession
Footprints on the Floor, Shake & Rumble around the Bush
Frozen Bones Crackle of Burning or Alive Cooked In Boiling Water
Smoldering Skeleton in the Closet & Invisible-Pervert
Paul Own Wife for Breakfast Barbecue
False Teeth in a Glass with Zoomorphine
Stupid Ass Bugger & Moldy Burnt Skin
Excrement Feces Fecal Stool Instead Of Face Cream
Flommaster

Это был ужасный человек. И когда из европейских школ начали пропадать дети – вот только тогда забили тревогу.
«Последнее слово всё равно будет за мной», рычал один зверь…
Опять, снова, вновь
2054 год, Лаос.
— Ничего не слышно?
— Кауфер звереет, очевидно. А больше всего меня бесит, что никто даже не чешется! Всем хоть прыгать с высокой башни.
— Ладно, не заводись.
— Не заводись?! Тебе-то что…
Карла и Джонас сидели как на иголках – от Штрауцера всего теперь можно было ожидать. Нечему больше удивляться. Пока что тот отмалчивался своими действиями; насчёт близнецов – тишина и покой. Ох, не знали они, что Кауфер Штрауцер сменил имидж, и основательно; родная мать не узнает…
Когда животные хотят…
2054 год, Австралия.
Сид Спайк теперь встречался с некой Анной Уэлл. Днём он преподавал литтлтонцам азы юриспруденции, а ночью под псевдонимом «Гуру» вместе с напарником по имени Карак творил порядок – два факультета по-прежнему отчаянно враждовали.
Молодой человек с головой окунулся во взрослую жизнь. Неизвестно, задумывался ли он сейчас, кто он и откуда. Отныне Спайк вконец слился с полумистическим заведением по имени «Литтлтон», этим маленьким адом. Нет больше Сида – есть Гуру…
Человек же, которого звали Карак («порочный», «чёрный») являлся самым настоящим матёрым боевиком. У пятидесятилетнего мужлана был своеобразный и сравнительно легко узнаваемый имидж: чёрная джинсовка, собранные во внушительный хвостик седеющие волосы, характерные морщины, шрамы и складки. Он был слегка полноват и коренаст, широк в плечах, дьявольски вынослив и недоверчив. Типичный скептик, вечно себе на уме. Но если предан – то до конца.
Чаще Гуру сам в одиночку ходил на «задания». Карак всегда говорил, что «не сможет сегодня»; но когда Гуру приходил на задание, Карак обычно уже нервно его поджидал, закуривая косяк за косяком.
— Я знал, что придётся туго, приятель. И вот он я здесь. Кто-то же должен прикрывать твою задницу, мать его. — Произносил обычно в таких случаях этот загадочный Карак.
Но бывало и так, что не было Карака – но это вовсе не означало, что он – отлынивает; просто ему поручали сверхсекретное задание для только одного исполнителя.
Вот как проходил дежурный диалог наставника и Гуру:
— Что, опять не ночевал Карак?
— Нет, сэр.
— Карак вышел на работу?
— Нет, сэр…
Однако Карак на самом деле успевал всё; спец №1 по этой части…
Гуру не успевал переодеваться после целого дня преподаваний – на нём, как положено, был чёрный костюм, белая рубашка (зимой её заменял светлый и тёплый, желательно вязаный свитер) и тщательно до блеска отполированные туфли; лакированные.
— Давай резче, а? Умру – что делать без меня будешь? — Ворчал старый разбойник.
— Вот, сниму сейчас…. — Оправдывался Гуру, то бишь наш Сид. — Не пойду же в таком виде. Слишком нарядно, я считаю.
— Да? — Спрашивал у него в такие моменты Карак, и напутствовал. — Мой тебе совет: оставь всё как есть. Сидит – и ладно.
— Да зачем это надевать? Проще в трико.
— Нет, ты должен выглядеть красиво и достойно, убивая кого-либо.
Или:
— Пистолет должен быть продолжением твоей руки, понимаешь? Помни об этом, пока я жив.
Или:
— Пушка – хорошая штука; люблю убивать.
Таким вот неотразимым, неподражаемым был этот Карак; и Гуру, как та губка, впитывал в себя все его советы, все жесты, повадки и сноровку.
Убивали, общеизвестно, магов – у двух группировок дошло уже и до этого. Литтлтон со временем превратился в средневековый замок, заходя в который – мертвеешь от увиденного: учебное заведение, где больше не учат ничему, но стреляют друг в друга, как сами учителя, так и их ученики. Заслонами служили стены, лестницы; в коридорах – прятались, как в самом отвратительном боевике. Началась жуть…
Туос
2054 год, Россия.
Диана только сделала вид, что успокоилась, угомонилась и притихла; прикинулась дурочкой. На самом деле она выбрала выжидающую позицию.
Крысова готовилась к ковену, назначенному на тринадцатое число – оно ещё и на пятницу выпадало, что уже, по сути, угрожающе и пугающе. Мало того, в ночь, по всей видимости, должно было состояться полнолуние, а именно в час Сатаны – 0330; в то самое время, когда месяц станет идеальным шаром...
Игорь работал, ничего не подозревая; Максим обустраивал свою личную жизнь. И Никифор загонял иногда со своим нарциссизмом – в общем, всё как обычно; если не считать того, что Инесса Одаренко срочно куда-то пропала, а Лукреция кардинально изменилась.
Действительно, умел Игорь менять женщин: Маша в корне похорошела, вот и Мэри Джейн остепенилась, перестав быть кокеткой. Ах, если бы и Крысова так же образумилась; но нет: она сходила с ума всё дальше, всё больше, падая всё глубже…
Тягостная полночь приблизилась. Диана собрала вокруг себя Валю и ещё с десяток ведьм – всего на ковене собралось порядка тринадцати колдуний, чёртова дюжина – любимое число Сатаны после шестёрок да девяток (девятка равнозначна – перевёрнутая шестерня).
Ещё молодые девушки уселись кругом в позе лотоса и начали завывать какую-то хрень, от которой стыло в жилах. Потом все вместе начали читать торжественный гимн-молитву “Ave, Satani”, начав с шёпота и завершив криком. Затем Диана достала какую-то коробочку, вынула оттуда фото Игоря и начала по кругу передавать её – каждая из дев, держа свечу в одной руке, другую клала на изображение и насылала самые страшные проклятия. После этого фотография была немедленно сожжена, а пепел её в качестве приправы был высыпан в котёл, в котором варился бульон из всевозможных трав и жидкостей (предположительно, сильнейшего яда). Далее пошла в ход свежая земелька с могил родственников Игоря, которую немедленно заговорили, припася её с кладбища ещё накануне обряда. Тогда же Диана сходила в православный храм и поставила свечку за упокой бывшего парня.
Закончив, исчадья Евы, эти жрицы зла выпили каждая по очереди настойку, что готовили так долго, и вышли из дома на улицу.
Ни души. Лишь холодный свет голубоватой Луны искрился в темноте. Странно – звёзд на небе не было ни одной!
Выйдя, тринадцать дур припали на колени и начали проделывать какие-то противоестественные вещи и движения. Со стороны это выглядело скорее как помешательство; здравомыслящий человек подумал бы, что девчонки опились, бухла и страдают фигнёй, как позёры. Но это было не совсем так – точнее, совсем не так…
— Через шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть секунд Игорю станет плохо (то, есть, примерно через восемнадцать часов тридцать минут). — Прошипела Дайана, как подколодная змеючка. — Всё, я умываю руки. Всё, что произойдёт – заслуженно! Будь, что будет…
За Дианкой не заржавело, и спустя некоторое время ровно в 2400 (0330 + 1830) Игорёк начал наблюдать явления сродни десяти казням египетским.
Игорь по совету своей девушки только что наклеил свеженькие обои в комнате. Дорогие, плотные, коричневого цвета. Ну, он и сам всегда был хозяйственным, особенно по части ремонта и всевозможных строек.
Не успела парочка налюбоваться новым пейзажем комнаты, как по обоям заскакали девять мазков кровью в виде пентаграммы; чуть позже – по всей квартире…
Мэри Джейн пулей вылетела из квартиры, а Игорь во все глаза пялился на обои, отчаянно продирая их – быть того не может, мерещатся глюки на ночь глядя…
Однако на этом коричневые обои не успокоились: оттуда начали вылезать змеи. Потом пошли прочие гады, вплоть до насекомых.
«Что же происходит! Надо чем-нибудь запить, освежиться», мелькнуло у Игоря в голове, но сок превратился в зелёную жижу-блевотину, и парня вырвало на ковёр…
На этом игоревские злоключения не прекратились – напротив, они начали обретать ужасающую силу.
По прошествии некоторого времени уже днём на балконе начали пастись вороны. Было чему удивляться – такого ведь раньше не было! Птицы, как известно, селятся на облюбованные ими места, человеком не заселённые…
«Выходит, схоронили уже?», размышлял бедняга. И не судьба, по всей видимости, избавиться от этих несчастий да напастей.
Гасился свет. Самопроизвольно отключались вода и газ. Сантехники и электрики разводили руками: у всех всё было, а тут – невесть что. Словно помоями входную дверь облили, и понеслись аномалии и катаклизмы.
Чужие люди часто стали ошибаться дверями, настойчиво стучась к Игорю; насколько он был всегда твёрд, смел и хладнокровен, это не спасло. Сейчас он в прямом смысле трясся в углу от страха, боясь открывать даже друзьям (ныне каждый жил по отдельности).
Под дверями царапались и писали кошки, выли собаки. Кошки вообще издавали такие звуки, словно призрак увидели. Один раз кто-то или шваркнул одну из них об ступеньки, или хвост прижал – ужасный кошмар. В глазок всего не увидишь (особенно в вечернее время, ибо отрада живности была пробуждаться тогда, когда нормальные люди укладываются на покой, засыпают), но Игорь чувствовал, что у кошек шерсть дыбом. Так страшно ворчали, что…
Голоса. Парень стал слышать голоса, но кроме него их не слышал никто. Падение больших тяжёлых шкафов-шифоньеров стало стандартом. Игорь замучился в одиночку их подымать. Один раз думал уже всё, накрыло, и не вылезет оттуда уже, не выгребет…
Пиком стало видение девочки по имени Эйр с горящими глазами, после которых у Игоря текла кровь из носа.
Туос же представлял собой какой-то очень древний ритуал, непонятный обряд, сильно переиначенный на свой собственный современный лад батальоном тех жутких девиц. Он включал в себя дикие пляски, адские стенания, жертвоприношения, оргию и многое другое. В него также сильно примешивались традиции / обычаи вуду, викки, природно-девственного шаманизма, язычества, пантеизма, анимизма, фетишизма и тотемизма. Короче, девчушки делали всё то, против чего так рьяно боролась, борется и будет бороться христианство.
Напрашивалось следующее: откуда это всё взялось? Уже к 2014 году в мире не осталось ни одного настоящего мага, а тут, спустя почти, что полвека, творилось такое, отчего начиналось облысение раньше времени…
Значит, получилось – Диана с Валей наворотили такого, что пугались сами, а пригород Санкт-Петербурга обозвали чёртовым местом, аномальной зоной, проседанием энергетического поля и наградили ещё Бог один знает какими терминами. Всё ничего, но понаехали зеваки, СМИ, туристы, любители и обыватели. Все же чрезмерно любопытны со своим «а что ж там»…
Так могилы не грабили даже алкоголики, люди без определённого места жительства и бывшие интеллигенты; так кладбища не извращали даже сатанисты, готы-неформалы и блэк-металлисты. Лес превратился в помойку. Из дома было выйти опасно. Кому-то доставалась «чёрная метка» – вырезали всю семью; чья следующая входная дверь будет изрисована кровавой пентухой – иметь того будут по кругу до утра.
Проигрывались места в общественном транспорте. Как происходило? Элементарно. Контролёр подходит взять за проезд, но пассажир прибит к креслу клинком, и из полу-улыбающегося рта стекает уже почти запёкшаяся струйка крови вкупе со слюнной пеной.
Проигрывался бизнес, и магнатов ставили на счётчик. Брались дети в заложники. И полиция ничего не могла сделать, как недееспособный мужчина в постели. И охрану не ставили – немало ведь и суеверных россиян; мало ли, вдруг и амбалов перебьют…
Так изначально безобидный спиритический кружок сформировался в хорошо обученную криминальную группировку; начали с вызовов чужих душ – в итоге продали свои же. Известно кому. Кому же ещё. Дьяволу…
Это была одержимость – сами по себе ведь женщины слабы и беззащитны. Вряд ли Валентина и Диана учились стрелять и убивать. Не учат убивать – учат стрелять. Но так уж получается, что огнестрельное оружие в неумелых руках с непонятными иной раз целями и мотивами создаёт человеческие жертвы.
Банда всё зверела, а Игорь боялся уснуть и не проснуться. Даст Бог, не последняя…. Ночь.
Дианой, понятно, двигала месть, зависть, злопамятство, ненависть; но Валя обладала реальной силой и умела такое, что…. Одаренко была страшным человеком.
Вне своих церемониальных действий они так же подпитывались наркотическими средствами, хотя меру знали – у них не было химической предрасположенности.
Теперь они все сравнились с типлтонцами и литтлтонцами – та же жестокость. Памятник можно ставить в кавычках при жизни нерукотворный…
Всё же девушки доигрались – из-за беспорядочного образа жизни они заполучили букет, состоящий из ВИЧ/СПИДа. А это – всё; ныне им лишь бы успеть. Успеть довершить начатое, задуманное…
Кефалический маньяк
2054 год, Германия-Австралия.
Кауфер окончательно наметил себе цель – прознав данные, пробив координаты он решился лететь в Австралию, к тому же тут, в Вестфалии всё жёстче и жёстче; под Штрауцера начали копать, пытаясь сшить досье.
Обомлев от существования клона Типлтона – Литтлтона Кауфер тут же навёл справки. Узнал, кто там, чем дышит и с кем следует свестись. Да, он готов был похоронить весь свой бизнес в Германии ради опытов над сверхлюдьми.
Штрауцер связался с одним из магов Литтлтона – в прошлом тот на пару творил вещи. Таким образом, почва была пробита – да в Литтлтоне находилась треть его бывших сослуживцев, и большинство из них – маги!
Так нарисовался оптимальный вариант – представиться там, как Эстефеос; маги против не будут, да и ученики стали задавать слишком много вопросов по поводу того, куда так надолго исчез директор той закрытой школы.
Кауфер собрал чемоданы, заявив семье, что скоропостижно отправляется в командировку по работе. А те и поверили…
Объезжая вокзалы в поисках наиболее подходящего, Штрауцер заблудился – слишком много времени он пробыл под землёй. Всюду незнакомые лица. На каждой станции – бесплатный «товар» в виде женщин и наркотиков…
Дождавшись своего рейса «Франкфурт – Пёрт», доктор биологических наук Люциус Инимус сел в самолёт, достал планшет, надел наушники и включил мрачнейшее от Вагнера, Скрябина и Джерри Голдсмита.
Практически задремав и немного успокоившись, Люциус даже не сразу заметил (что непростительно для бывшего агента) подсевшую напротив девушку, которая пыталась с ним познакомиться, о чём-то расспрашивая.
Напомним, после пластической операции Инимус выглядел этаким двадцатилетним мачо-брюнетом, широким в плечах, накачанным, с мощной шеей и наисвежайшим фэйсом; к тому же от него приятно пахло.
— Не видишь, что я слушаю музыку? — Рявкнул на весь салон Люциус. — Отстань от меня. Ищи другого собеседника!
— Ой, ну извините; не думала, что музыка может быть дороже общения. Хам! — Обиделась ни в чём не провинившаяся девушка и мгновенно пересела на другое место, юркнув в удобное кресло и пристегнувшись.
— Иди сюда, кусок дерьма! — Начал было маг, но самолёт уже начал двигаться.
Весь оставшийся путь прошёл без существенных осложнений…
Благополучно долетев, Кауфер задумался – всё ничего; единственное, он не знал точного адреса Литтлтона. Это была его вторая ошибка: не знать, куда лететь. И Штрауцер, вспоминая лихие годки былого, начал штудировать каждый район городка в одиночку, найдя униформу спецназовца и запасшись запасом продуктов…
Сегодня путь Кауфера пролегал по другому кварталу. Карандашом он отмечал на листке бумаги нужные ему для проведения операций здания. Крестиком Штрауцер обозначал цель, а соседнее сооружение обычно обводил – оттуда ему удобнее было вести свои наблюдения. На карте он по-своему указывал ориентиры – у него имелись «дом терпимости», «дом рухляди», «дом рухляди-2», «публичный дом» и «дом соплей», которые соответствовали психиатрической поликлинике, дому престарелых, олд-шопу (3 в 1: секонд-хэнд, металлолом, ломбард), съёмной квартире путан и их хозяев и, наконец, детскому дому.
Кауфер, полёживая на крыше с пулемётом в руках (как в своё время это проделывал Дик Вальрус) вдруг вспомнил, как в молодости, почти в детстве искал лифты в параллельные миры (Древняя Индия, Древний Китай). И ведь он нашёл их тогда! В них можно было находиться от трёх до пяти минут и следовало постоянно менять направление. Это было в Исландии – Кауфер спускался в жерла действующих и потухших вулканов, и Гекла не была исключением. Вулканы были как двери к сохранившимся паркам времён динозавров и господства голосемянных растений.
Квартал за кварталом Штрауцер близился к своей цели, но пока кроме тихих шажков по ночам непонятных субъектов не было ничего подозрительно важного.
Как находил параллельные миры, как находил жертв для убийств, как, наконец, нашёл в своё время мальчишку по имени Охо – так и на сей раз объект был раскрыт: Литтлтон виднелся вдалеке; осталось до него добраться.
Как мы помним, закрытая подальше от глаз школа была расположена на холме возле берега, а с другой стороны была наполовину окружена глубочайшими яма, заполненными мёртвой водой.
Вот и осталось самое трудное – перейти через шаткий деревянный мост у самого края воды без перил в дождливую погоду (в сухую могли накрыть по полной).
Так Кауфер очутился в Литтлтоне; сдал вступительные экзамены перед коллегией магов и стал одним из её членов, к тому же многие узнали его. Мало кто не был наслышан о его «подвигах» ещё со времён Типлтона. Но пока что Кауфер устроился скрытно – ведь он выжидал момента представиться, как Эстефеос. Поэтому дети не должны с ним пересекаться. Временно…
Немного освоившись на новом месте, Кауфер опять взялся за старое – вечно отсиживаться в подполье ему никак не улыбалось; было скучно. И чтобы чем-нибудь себя занять, Штрауцер решил поискать счастья в монашеской келье на углу квартала.
Было бы глупо и наивно полагать, что сей мирянин узрел истину; просто он немного сменил тактику, вот и всё.
— Я согрешил, святой отец! — Выпалил Кауфер, зайдя в исповедальню; но сказал это так невозмутимо, как будто это достижение, а не раскаяние.
— А в чём ты провинился, сын мой? Присаживайся…. — Падре был добрейшим священником в мире.
— Ну-у, в общем…
Из седых волосы падре стали пепельными…
Немного погодя, по прошествии некоторого времени Кауфер втёрся к падре в доверие и даже стал его администратором и доверенным лицом настоятеля кельи, преподобного и блаженного Вэнса.
Штрауцеру приходилось скрепя сердце участвовать в богослужениях.
— Понимаешь, если человек разочаровывается в церкви, он не должен думать, что религия – глупость, и Бога нет; если там вера вдруг оказалась порочна и более не удовлетворяет требованиям души, значит, нужно пробовать искать эту веру в себе, развивать вне церкви, но на основе учения Христа, с ориентиром на Библию и оставаясь католиком сердцем и разумом. Верующие – такие же люди, не святые; они тоже ошибаются; и если думаешь, что Бог оставил тебя, то не забывай, что есть один очень нехороший дяденька, антипод Бога – он-то всё и портит. Он делает всё, лишь бы мы утратили смысл жить, и забирает к себе близких нам людей. Он чувствует, кого Бог любит сильнее, и за что, и начинает приступать к своим великим провокациям, и чем больше христианин упрямится, тем сильнее испытание. А Бог – он следит, внимательно наблюдает за тем выбором, который сейчас делаешь ты. На чьей ты стороне? В мире многое уже разрешено. Недалёк тот час, когда уже и убийство станет не преступлением. А что? Геям дан зелёный свет, порно гуляет по интернету, много чего ещё случилось, случается и случится. Так что задумайся, дорогой мой человек, в какую сторону ты двигаешься…. — «Лечил» ему священнослужитель.
Надо же, тот даже прослезился…. Задумав очередную гнусную вещь.
Вокруг мага быстрёхонько скооперировались некоторые другие маги, и у Кауфера появились «свои люди», которые потихоньку шаг за шагом начали третировать церковь.
Цель №1: пока одни отвлекают, другие ищут.
К падре и раньше частенько подходили люди с угрозами….
Тем временем Кауфер рылся в сакристии и искал вино, позднее с нравоучениями, добротой в глазах и лаской в руках раздаривая его бесплатно на скамеечках мирянам, в особенности – детям. Однако случились непредвиденные обстоятельства – астматик умер, а хромавшая девушка и вовсе лишилась ноги. Переборщили малость магократы…
А Штрауцер всё читал зловещую проповедь-мораль, наставляя на «путь истинный».
«Пойдём, исповедуемся, сын мой», говорил он мальчикам, неоднократно подразумевая при этом оральный секс; ведь исповедующийся так соблазнительно становится на колени и просит отпустить ему все прегрешения. И Кауфер им их «отпускал», вынимая своё божественное большое и толстое орудие труда из широких штанин и помещая в чей-нибудь послушный ротик…
Ночью маг переоделся в другого падре и проник в личные покои настоятеля. Там он, занеся над спящим нож, убил его во сне. Затем пошёл на исповедь к «своему» падре.
— Отец?.. Я снова согрешил.
— Хорошо. — Тот поправил очки на седых висках и жирном носу.
— Хорошо?! Чего хорошего? Мудак! Ты не понимаешь – я согрешил!!! — Разъярённо рыкнул Кауфер и, свирепствуя, убил и этого падре, не дождавшись ни окончания исповеди, ни назначения епитимии.
Потом он встал, злорадствуя, выволок труп пожилого мужчины за дверь, отнёс в комнату и положил на диван, широко расставив тому руки и вложив в одну из них нож (сам маг был в перчатках, которые впоследствии были сожжены, а прах их бесследно витал над водами Индийского океана).
Всё остальное доделала банда головорезов – избавлялась от улик и заметала следы. Чтобы ни одна душа не догадалась, что же произошло и отчего никто не пришёл на молитву в семь утра следующего дня. Так кое-кому захотелось; очередная дурь, прихоть.
Церковь – не банк; там нет сигнализации. На всё воля божья. Но не сегодня. Этим вечером миром правил князь тьмы; Сатана в обличье Кауфера Штрауцера…
Гастрономов гастрит
2054 год, Лаос-Австралия.
— Ну, как твои дела?
— Состояние моих дел, а также моё настроение прямо пропорционально тому, что я услышу.
— Кауфер думает, что он – умнее всех? Чёрта с два, как бы не так! Мы его засекли – он движется в сторону австралийского континента, если уже не там.
— Тогда какого чёрта мы тут ещё сидим? Вперёд, за ним!!!
Карла и Джонас немедленно собрали шмотки, упаковали их и взяли авиабилеты на Сидней.
Прилетев, они сняли номер в гостинице.
Карла, тщательно загримировавшись,  пошла в центр разведывать обстановку. Джонас тоже прикинулся и сел за ресторанный столик, делая вид, что читает газету.
С годами Джонас перестал держать форму и из худощавого паренька превратился в упитанного борова английской породы. А ещё он стал любителем поесть; чревоугодие – основной теперь минус для тридцатисемилетнего Брута.
Съев всё предложенное ему меню, мужчина почувствовал себя неважно и убежал к себе.
— Джонас? Привет, я пришла! — Сказала Карла, войдя и разуваясь.
— Ну и что, что ты пришла?
— А ты где?
— Там…
— Тебя пронесло, что ли? — Та рассмеялась. — Нечего кушать столько много! Всё равно не поместится…
Потом произошло это. Любoff на две с половиной минутки.
— Ну, узнала что-нибудь? — Спросил Джонас после этого.
— Почти.
— Не понял?..
— Наш и его свора обитают в городе Пёрт; значит, нужно плестись на противоположный берег. Начудил Кауфер – святошу грохнул; и, видать, не одного.
— Мм, какие подробности…. А ты уверена, что это – он?
— Кто ж ещё осмелится? Чай, не Норвегия 1995 года; не Варг Викернес.
— Что-то он не в ту степь погнал. К чему ему убивать священнослужителей?
— Отвлекающий манёвр! Не понял, что ли? Но теперь однозначно Штрауцер раскопал порожный топор и вышел на тропу войны.
— Вот как? Я живу, и у меня всё хорошо. Веришь?
— Допустим. И что?
— А у этого твоего Кауфера проблемы – он не в себе.
— Он такой же мой, как и твой; коню понятно.
— А теперь слушай меня. Я тоже не просто жировал в ресторанчике внизу.
— Ну?..
— За прошлый период установлено, что «Некрофаг» (подставная фирма негодяя и ублюдка) выставила на продажу механизм под названием «Кульпинатор» (от латинского culpa – вина) – это новое средство доказательства виновности / невиновности: на нейроклеточном уровне «считывают» все мысли человека и узнают абсолютно всё, что он думает и переживает. Вот такой вот овал вместо круга!
— Запатентован уже?
— А?
— Что, глухой, что ли? Я спрашиваю, зарегистрирован? Лицензия есть?
— Понял тебя. Скорее всего, воду мутят. Подпольно, нелегально. Но уже закупили его на несколько товарооборотов вперёд. И если кульпинатор разрешат, это будет наше вхождение в последний путь – наши типлтоновские штучки безнадёжно устарели…
— Не торопись. Ни к селу, ни к городу. Всё, что делается «Некрофагом», никогда не станет достоянием мировой общественности. Не пустят без намордника.
— Но и не запретят!
— Правильно – все с одной ручки кормятся; покрывают друг друга, как те ветви с листьями. Но поскольку к солнцу тянутся все одинаково, кто-то должен тормозить.
— Не «Некрофаг»…
— Естественно.
— То есть, и не…
— Шарит ещё канистра твоя! А теперь шевели поршнями – нам пора в Пёрт, пока чудила опять не начудил. Скоро и до пацана доберётся.
— А его родители сказа…
— Они не могли этого сказать – они уже десять лет, как умерли.
— Откуда такие подробности?
— Безответность подозрительна. Кстати, сдаёшь ты свои позиции, Джонас.
— Почему?
— Такие как мы не болеют, а тебе от австралийской кухни стало плохо. Всё, выдохся? Быстро ты. Ладно, арриведерчи: чтобы никто не догадался, чтобы без подозрений, каждый до Пёрта сам за себя…
Тёмный круг
2055 год, Австралия.
Литтлтон мог предложить довольно широкий спектр оккультных (да и не только) наук: так называемый «настоящий» оккультизм, алхимия, алфизика, магия (белая, чаще чёрная), теургия, некромантия, хиромантия, спиритизм, спиритуализм, демонология, демонолатрия, сатанизм, ангелология, астрология, нумерология, колдовство, заклинательство, гадание, медиумизм, аэрокинез, телепатия, телекинез, психокинез, неоязычество, неосатанизм, эзотеризм и даже триолизм. Это и отличало его от Типлтона, в котором не было и намёка на всё это.
Спайк, к счастью, избежал большинства тех предметов, ибо учился и работал на другом факультете. Однако к середине 2055 года коллегия магов стала править балом ещё ожесточённей, тесня юристов всё сильней и отчаянней. Пришёл момент, когда всё, буквально всё оказалось в руках магов.
Да, за какой-то годик много чего затрещало по швам – и наставник Сида/Гуру куда-то исчез, и Карак умер от кровоизлияния в задницу…. Это был ад, самый настоящий.
Партий, как таковых в школе не имелось, хотя Литтлтон с уверенностью можно было назвать государством в государстве.
Единственной коалицией был так называемый «тёмный круг», состоящий из редколлегии магов; о нём вскользь уже упоминалось.
Ничего сверхъестественного сектанты не делали (если не брать в расчёт изначально непонятную сущность магов).
Теперь, после того как вся «учительская» была в руках магов, «тёмный круг» озверел ещё больше, свирепствуя кроваво и жестоко. Это ведь от членов той секты исходили все те приказы о «казнях», когда Сид был ещё в подготовительной группе.
«Тёмные» носили чёрные мантии, которые были шире, длиннее и просторнее священнических сутан, но уже и строже мужских длиннополых платьев-балахонов. Также все они являлись сыроедами, а некоторые даже (предположительно) каннибалами.
Лица у них были бледны, как у трупов; глаза – впавшие, безжизненные, бездонные. Обычно худенькие костлявые руки тряслись, как у алкашей. Тело тонкое, головы бритые, словно у древнеегипетских жрецов при храме. Ещё каждый псевдомонах носил колокольчик на шее – дзыньканье было общением, ибо их фэйсы почти всегда были безмолвны. Приказы давались жестом руки, но чаще в письменном виде.
Все они по-разному себя называли – хранители тайны, носители магии, звенья одной цепи и прочее. Некоторые термины были скорее метафорами, а не конкретным описанием рода занятий.
Со стороны людям адекватным показалось бы, что маги заигрались в Средневековье; просвещение им только снилось. Всякие там кувшины, рога изобилия, лжепророки, священный Грааль, секреты бытия, Туринская плащаница, мракобесие, алхимия, антихаризма, теория вонючести, катакомбы, непристойные прикосновения, практика смутных видений – много чего ещё мудрили «знатоки» своего дела, дельцы тем…
Самое причудливое, что маги сами верили в свою же ересь, это полуязыческое лжеучение и мутатень. Им нравилось облачаться в эти свои робы, тёмные альбы, ветхие антиподы нормальной одежды…
Да, они многое умели, это правда. Убивать взглядом на расстоянии, стабильно проклинать, жить дольше положенного срока, отсрочивая старость, делать КПД 100%, делать всё из ничего…. Но души их были черны и юристы от них шарахались, как чёрт от ладана или крестика или святой воды или молитвы.
Всюду, где проходил архимаг, вилась полупрозрачная, струйка полужидкого полу-дымного фимиама лилового, сиреневого, малинового, розового или фиолетового цвета; и чем темнее цвет, тем старше маг по возрасту и богаче опытом.
Фимиам приятно пах; если же цвет не подходил вышеперечисленной гамме палитры, то или рядом проходил не-маг, или сам маг слишком слаб (новичок).
Если струился нежно-зелёный оттенок, положительно влияющий на зрение, значит, маг по призванию юрист и его больше никто никогда не видел.
Самоорошаемое задымление было прекрасно видно, ибо в кварталах, где жили маги, всегда стояла несусветная темень – хоть глаз выколи. Никаких хотя бы «лампочек Ильича»…
Знаете, это были как очень большие каракатицы – те глубоководные животные при опасности создают вокруг себя ауру из чёрного (или любого другого) дыма). Только у архимагов пестроцвет самопроизвольно клубился, распыляясь по всем коридорчикам и закоулкам. Естественно, чем дальше от объекта излучения – тем слабее свет и запах.
Можно было бы предположить, что маги духарятся, душатся всякой галиматьёй; но природа этих явлений была по-прежнему неясна.
Свечи, тьма, черепа – это стандартный дизайн кабинета архимага! На столе тут же соседствуют между собой пишущие перья (и сколь с ними передохло?) и ультрасовременные планшеты. Питание – строго морепродукты. Из спиртных напитков – вина, и то – редко. Обычно очень богатая внушительная библиотека со старинными и не очень книженциями с пылью в метр высотой. От этого нарушалось дыхание, но обращаться с обветшалой утварью нужно было крайне осторожно. И поэтому не прибирались, оставляя всё как есть.
Такая вот завеса повседневной жизни мага приоткрылась нам. А, между прочим…
Некоторые из тех детей, которых в своё время упекли в литтлтоновское подземье (оно так и называлось – подземка), чудом выживали и превращались в зомби. Кому-то суждено умереть («ничего страшного: все там будем»), кто-то становился овощем («что ж, ну и ладно – с кем не бывает?»), а вот зомби были отличной и, причём бесплатной рабочей силой, чёрной исполнительной ходячей двуногой работой. Им не надо было по сто раз объяснять, зачем кого-то «грохать» – достаточно было просто указать жертву-цель.
Зомби. Здесь: заговорённый полутруп, беспрекословно подчиняющийся указаниям. У него отсутствует душа, и убить его нелегко. Одна-единственная извилина отвечает лишь за то, чтобы убить кого-либо. Неприхотлив в еде – подолгу сидит на хлебе и воде. Хлеб сугубо просроченный, вода – мёртвая. Очень важная боевая единица-юнит – все средства хороши. У него нет чувств, поэтому зомби неумолим; на жалость не проймёшь, на гнилуху не надавишь, секс-деньги-власть не предложишь, с добрым утром не поздравишь, в магазин за мясом не пошлёшь (и в другие места, не столь отдалённые – тоже). Зомби слушается только своего хозяина, и кроме «убить» других хобби и работы у него не бывает. Полезное с приятным, как говориться. Нет, путать с вампирами не надо – зомби чихать на свежую (или какую-либо ещё) кровь. И они не людоедствуют – у зомби попросту не хватает на эти все делишки мозгов. Как правило, идеальный зомби всё равно почти что труп – всё равно откинется скорёхонько. Это нелюди, пережившие клиническую смерть, биологическую смерть и наградой в качестве окончательной смертельной смерти послужит выполнение порученных магом всего-то парочки убийств. Им всё равно сдыхать – так «сделай что-нибудь для меня напоследок». Зомби – идеальные убийцы. Чаще всего шизофреники тихого помешательства, так что к уголовной ответственности не привлечёшь. В психушку сажать бесполезно – сбегут, и врачей порежут. От них всегда несёт тухлой рыбой и гнилым, вонючим, немытым и грязным, чаще всего гипертрихозным телом. Зомби не плюются, но блюют отвратительной блевотиной, жижей ядовито-зелёного или желтоватого цвета с вкраплениями слюны, желудочного сока и кроваво-рвотных масс. Пока они ходят по грешной земле, ища жертву, их тело продолжает разлагаться и падает на пол, отваливаясь кусками. Одеколонить зомби неоправданно и напрасно – мерзость мерзостью и останется. Всё же до конца разложиться не получается – убийство всегда происходит скорее. И вот тогда-то зомби подыхают с чистой совестью, преисполненные умиротворения, тишины и покоя. Уютный карцер-мавзолей, и да здравствует загробный мир. Моя могила – мой дом родной, а мой дом родной – моя крепость. Гробница, где никто не тронет меня. Говённое кладбище, полное вонючего дерьма. Сраная и пыльная помойка-канализация, куда сточены все помои общества – того и этого. Лицо – со слезящимися глазами, полное лопнувших вен; испитое, в морщинах, даже у сравнительно молодых. Сильно несёт алкоголем. Носят резиновые сапоги до колен, яркие клетчатые шерстяные сине-серые рубашки, рваное синее трико, из-под которого виднеется грязное нестираное белое нижнее бельё. Руки бледные, но с вздувшимися венами и какие-то даже, можно добавить, чёрные, в мазуте. То есть, образ типичного зомби есть совокупность всех убогих людей и, естественно, живого трупа с целенаправленной идеей убийства хоть кого-нибудь, лишь бы ему дали додохнуть. Сам по себе без этого домереть зомби не в состоянии, ибо как труп не отвечает за свои действия, но как объект, ещё всё-таки передвигающийся, способен-таки прибить душу человеческую. Таким образом, зомби есть универсальный, но не профессиональный киллер-душегуб, обходящийся дёшево в содержании и которого не нужно кормить, ему можно не платить за труд. «Труд» как таковой ещё нужно установить, доказать; дело, скажем так, есть, а не на кого сшить. Трупу труп не навяжешь. Показаний пытками из зомби не выбьешь – тому хоть бы хны. Хоть башкой об стенку – тщетно. Заложи в такого программу на уничтожение – и зомби будет эффективнее террориста, расторопнее шахидки, опаснее маньяка, жёстче рецидивиста, злобнее матёрого вора в законе, хитрее криминального авторитета. И ничего ему за это не предъявишь. Единственное, минус в краткосрочном действии зомби как орудия и субъекта-исполнителя – эта тварь долго не живёт вопреки распространённому мнению популярному утверждению-заблуждению, что зомби будет убивать до тех пор, пока не перебьёт всех, пока не выполнит и не перевыполнит возложенную на него ответственную задачу, и не одну. За качество можно не беспокоиться, не тревожиться, но брать надо количеством. Чем больше зомби – тем лучше; что и требовалось доказать…. Ещё одной из отличительных черт зомби – кожа, натянутая на кости, одни сухожилия, никаких явных признаков мышц и жира; ясно прощупывается скелет…
Одним из таких экземпляров был Йо-Йо-Йо. Ему уже столько раз обещали аминь, но продолжали искусственно поддерживать элементы жизни. Его не менее знаменитым собратом был широко известный литтлтонцам Яу-Яу.
Архимаги регулярно поддерживали связь с подземкой – как выяснилось, под Литтлтоном свой «Литтлтон»…. И вот, стерев с лица земли наставника Сида и Карака, маги решили добраться и до самого Спайка – слишком многое вынюхал за всё это время. Пора и честь знать, как говориться.
Самим не в кайф мараться – и так уже в своё время целый квартал погорел. Отчего бы не послать Йо-Йо и его тень? Одним больше, одним меньше…
Сид официально узаконил свои отношения с Анной Уэлл – он не боялся ответственности и ярмом, уздой брак не считал. Всё было превосходно, но вдруг…
И однажды два агента-зомби настигли его, немыслимо представить и вообразить!
Фойе первого этажа было полным-полно зеркал, и только это обстоятельство спасло Спайка – его чуть не лишили жизни! Вовремя приметил, да и для зомби самого себя увидеть в зеркале равносильно ступору.
Хорошо, что коллеги (включая Анну) оказались поблизости; раскусили и обезвредили обоих зомби в фойе, так, что аж головы их летали, превратившись в детали.
Замысел магов провалился: думали, Йо-Йо грамотно подкараулит и уничтожит, ан нет; попался сам, тупик…
Но сие было не единственным «происшествием»: в Литтлтоне нарисовался доселе неизвестный библеист, утверждающий налево и направо, что книга «Исход» поощряет убийства. Ха, это было сущей чепухой: просто Магнус Инферно опять задумал плести паутину интриг, и без того хватавших Литтлтону. Недолгое это дело – науськать пешку и руководить ситуацией, как хочешь, как пожелаешь, дёргая за ниточки марионеток в кукольном театре. Так и в жизни…
Удар лучей
2055 год, Россия.
Десять казней египетских благополучно миновали Игоря, словно их и не было; надолго ли? Странно вообще то, что Дайана навела порчу на него самого, а не на ту, на Лукрецию Мэри Джейн, что отбила у неё Игоря.
Настал день, когда Игорь открыл сам того не ведая новое слово в науке и технике. Его поздравили, премировали и смутили. Паренёк просто всегда был очень изобретательным.
И вот Игорь и его друг Максим Ягодкин по случаю одного очень удачного открытия ими в области науки решили всё хорошенько отметить. Максим взял все расходы на себя, хотя проставляться должен был по идее Игорь, и  заказал четыре ящика пива. Потащив виновника торжества в местное кафе тут на углу, неподалёку.
Но подруга главного героя попыталась отговорить того от банкета; не хотела попойки.
Диана же просчитывала каждый шаг бывшего парня, и настигла тройку в кафе, подкравшись незаметно.
На дворе стояла зима. Тёплая, снежная…
Лукреция, видя, что Максим уже по полной никакой, заторопилась на выход, держа своего парня Игоря за руку – испугалась, что Максим его накачает, а разводить потом всё ей.
Не успела парочка выйти на свежий воздух, как тут как на грех к Мэри Джейн подкатили её бывшие сокурсницы, и началось типичное ля-ля, перемывание косточек всем подряд, делёж самыми последними сплетнями – уж такова женская натура.
Крысова словно только этого и ждала – тот отвлекающий манёвр оказался ей только на руку.
— Он классный. Рассказать, как познакомились? Над тушканчиком в зоопарке вместе трещали. Я ж его из кризиса вывела, а то ходил весь такой хмурый. — Заболтавшись, наивная глупышка и бывшая кокетка Лукреция не заметила, как у неё прямо под носом увели парня.
Да, вначале Игорь стоял в утомительном ожидании, когда ж вся эта пёстрая накрашенная и напомаженная свора разойдётся – он был уже немного того; слегка пьян.
Якобы чисто случайно ему на улице возле кафе (они не успели далёко отойти) повстречалась Диана Крысова. Игорь попытался сделать самый безразличный вид, но уйти от разговора не удалось.
— Привет! — Окликнула его Диана, направляющаяся всё ближе и ближе.
— Опять – ты? Чего тебе? — Тон был сух и неумолим, несмотря на спиртное, которое обычно делает вас более раскованным.
— Мм, как грубо…. Она – твоя девушка? — Кивнула Крысова на отчаянно жестикулирующие красные перчатки среди толпы. Из-за вируса у Дианы начала пропадать память, но сейчас она специально сделала вид, что не помнит или не знает новую пассию Игоря.
— Ну-у…. Мы встречаемся, да.
— Брак?..
— Я думал об этом. Отойди – машина летит! Вообще, присядем на вон ту лаву, а то, чувствую, это надолго. Ты меня задерживаешь, понимаешь? У тебя – пять минут.
— Любишь её?
— Нравится. Однозначно. Но для женитьбы этого не достаточно. Скажем так, мы с ней друзья и прекрасно проводим время вместе. А вообще, я не обязан перед тобой отчитываться.
— Я и не требовала отчёта, прости. Кстати, не следишь за собой. Совсем. Приоделся бы.… Или это твоей девушке так плевать на твой внешний вид? А сама-то расфуфыренная в хлам…
— Мне у тебя, что ли, спрашивать, как одеваться? Такая ты и есть! Внешность, материализм, как, впрочем, и всегда.
— Злишься. До сих пор. А я любила.
— Неправда.
— Ты просто сам себя так поставил: раздражительный, неулыбчивый, угрюмый, подозрительный…. Раньше ты был совсем другим!
— Так, всё!
— Любишь меня, верно? По-прежнему ещё…
Игорь ушёл было без объяснений, как вдруг что-то как грохнула, аж стёкла из кафе повылетали!
«Максим!», мелькнуло у Игоря в голове, и он помчался внутрь здания. Это первое, что пришло ему на ум. Не остановил даже валящий оттуда дым.
Диана же, дождавшись, когда подружки Мэри Джейн разойдутся, двинулась в её сторону.
Та стояла и стучала каблучками, ёжась в курточку и накинув капюшон – отчего-то замёрзла, вне себя от того, куда делся парень; и словно взрыва не слышала…
— Лукреция!
Та в недоумении обернулась на знакомый голос. Где-то она его уже слышала…
— Ты? — Она побледнела. — Что тебе от меня нужно?
Договорить фразу девушка не успела; вряд ли она вообще сможет произнести хоть что-то – не успела Мэри Джейн повернуться лицом к Крысовой, как та посередь бела дня облила её концентрированной серной кислотой…
И как всегда бывает в таких случаях, все словно вымерли. Некому, некому помочь. Как преступление, так на улице – ни души! Закон подлости!
Не спас капюшон. Лукреция заорала, как бешеная благим матом, но её никто не слышал. Жидкость мгновенно расползлась по всему лицу, сжигая всё, абсолютно всё на своём пути, как та магма вулканическая, ставшая лавой, и превращающая матушку-землю в пепел…
Несчастная словно таяла. В ужасе она поднесла ладони к некогда лицу с обложки, но брызги поразили ожогами и их. Она согнулась и присела на корточки, пытаясь снегом смыть химическое оружие.
— Помнишь меня, сучка? Это я, твоя смерть. Ты умерла ещё тогда, когда отняла у меня Игоря, и я – вместе с тобой. Нет мне житья без него.
Та продолжала выть, не отвечая; кошмарный шок.
— Помнишь, как ты выпендривалась тогда? Каждое слово гвоздём вбилось вот сюда, в сердце. Сюда смотри, сука! — Диана изо всех сил пнула теперь уже бывшую соперницу и резко-шустро отбежала, дабы H2SO4 не попала, не капнула на неё саму.
Мэри Джейн уже не могла видеть – страшный яд съел всё. Всё, что можно было…
— Вот я и припомнила тебе. Настал тот день и час. Будешь знать впредь, как переходить мне дорогу! И так будет с каждой, кто осмелится перечить мне. Ты заслужила этого. Игорь – мой! Будешь знать, с кем связываться и к кому лезть. Всё, отныне ты не топ-модель. На первую обложку глянцевого журнала не поместят, и не мечтай. Ты теперь вообще никому не нужна, шалава! От тебя, проститутка, отвернутся друзья, родные и близкие. Красавица? С конца ныне красавица. Ха-ха-ха-ха!!! Я могла бы и тебе жизнь отравить проклятиями, но это долгая песня. Решила вот свести счёты сейчас, пока я сама ещё дышу и пока есть такая возможность. А теперь…
У Крысовой хищнически сверкнули глазки, и она, подойдя так, чтобы аккуратно, пырнула карманным ножичком одалиску прямо под правое ребро, в самую печёнку, и с отвращением отошла.
— А теперь с тобой покончено, ясно? Раз и навсегда.
Лукреция затихла, истекая кровью. Затихла навсегда. Ловишь ртом морозный воздух, спазм, нечем дышать, судороги, последняя агония, всё. Глаза остановились, и ты словно провалился в какую-то пустоту – мир перевернулся. С ног на голову. Словно подбородок теперь смотрит на звёзды, а не в почву или горизонт напротив себя…
Вопрос: зачем было обливать серной кислотой, если в итоге всё равно зарезала?
Ответ прост: Диана хотела, чтобы Лукреция, именно будучи ещё живой, осознала, что лишилась своей фирменной обложки, своего идеального личика – так больнее. Нельзя, нельзя быть красивой – кому-то это может не понравиться. Съест зависть и погубит обидчика. Красота не спасёт мир – она притягивает негатив, зло. Мир спасёт только безгрешность…
Ах, что же было за несколько минут до того? Или ещё раньше, до взрыва?
Максим перебрал конкретно. Увидев, что Лукреция вывела его друга прочь, он психанул.
«Подкаблучник! Бросил меня тут одного. Кинул. Ладно, ерунда, сочтёмся…», мрачно мыслил он вслух.
— Я в туалет!
Надо отметить, кафе было лишь нижней пристройкой недорогого отеля. И поскольку Ягодкин выпил больше положенного, его попросили расплатиться и покинуть здание во избежание непредвиденных обстоятельств.
— Вот как? Платить? И за себя, и за того парня вечно? Сейчас, разбежался! А чего это вы меня выпроваживаете? Боитесь, что по пьяни разнесу тут всё к чёртовой матери?
Еле стоя на ногах, Макс, шатаясь, заторопился наверх, хотя уборные были и на первом этаже. Он не стал испытывать судьбу, пересчитав ступеньки, и подошёл к лифту.
Лифт, кстати сказать, давно следовало бы починить, и хорошенько починить – там постоянно клинило кабель каким-то образом. Старое здание уже…
Хорошо хоть повесили табличку, что «не работает». Однако Макса это не смутило. Убедившись, что кнопки не пашут, он недюжинной силой самостоятельно вскрыл щиток и полез к проводам.
«Ну-ка, как там Игорь лечил? В экстренных случаях обрезать чёрный провод, отделив от красного…. От красного или от белого? Тут и синий, и зелёный, и жёлтый, и даже коричневый, бл…».
И тут как на грех в лифте перегорела проводка, и друга зацепило взрывной волной – Максим мгновенно  погиб от ожогов различной степени. Игорь, как известно,  узнал об этом не сразу – разбирался с «невестой».
Из кафе начали эвакуацию людей, но Игорь просочился к источнику копоти. Не найдя Макса, он подсуетился и разволновался. Поздно, слишком поздно. Нету больше Макса, нет Максима Ягодкина, вечно недовольного всем Картмана…
Ища, Игорь выбежал на зимнюю улицу без куртки; да его и так выпихнули вместе со всеми. Кафе закрылось, понаехала полиция, пожарные, скорая помощь (точнее, медленная смерть; гроб на колёсиках)…
В отчаянии Игорь начал бить себя по бёдрам и кусать руки, захлёбываясь бранными словами и проклиная себя за то, что бросил Макса одного.
«Он же бухой там остался! Не надо было его оставлять одного! Послушал девчонку на свою голову…. Что я натворил?! Лучше я сдох, чем он!», рвал, метал и причитал Чепрычкин.
Игорь звякнул Никифору, но тот не брал трубку.
«Чёрт! Опять за старое взялся, что ли?», чуть не плакал парень.
А когда на носилках мимо него пронесли обезображенный, но хорошо знакомый ему силуэт девушки, Игоря словно контузило. Он ничего не слышал, люди проходили мимо него. Да, у всех свои проблемы, а как же. Конечно. Куда они все идут? А он? Где был всё это время он, и с кем? Это же его вторая половина! Или нет? Он с ней спал, общался, смеялся…
— Господи, за что?
Игорь упал на колени, а потом и вовсе зарылся в снег, рыдая…
Никого бы не знать, и проснуться! И Макс стоит рядом; лыбится, как всегда. И так и не ставшая женой та самая прильнула, обнимая…. Но…
Похоронные нотки
2055 год, Австралия.
Магнус Инферно потихоньку подбирался к одному из братьев. Теперь настала пора, тот самый заветный час, когда пришлое население возымело действие – без году неделя находящийся в Литтлтоне и его подземных окрестностях блаженный Люциус Инимус подчинил себе всю центральную власть и нарёк, объявил себя преподобным отцом Эстефеосом – генеральным и исполнительным директором. Теперь маг имел всю полноту «божества»; законодательная власть также отныне находилась в руках Кауфера Штрауцера. Наконец-то Эстефеос воскрес, обретя телесную форму.
Новый «президент» неплохо устроился – когда он не хотел никого видеть, всегда можно было сослаться на важные дела; то есть, опять за него «впрягался» тот самый труп настоящего Эстефеоса в пожизненно запертом кабинете, от которого ученикам без толку было чего-либо существенного добиться.
Школьники видели «директора» нечасто; пару знакомств на торжественном триумфе, так что в лицо толком и не запомнили. Одно лишь уяснили точно: это явно «зелёный сопляк», а не «старый хрыч, с которого уже всё сыплется» (вероятно, намёк на искусственную молодость Руди как следствие его пластического перерождения – золотые нити, подтяжка, липосакция и прочие штучки).
Теперь, обладая реальной властью архимаг всех архимагов начал производить внушительные, исчерпывающие реформы. Так, юридический факультет велено было закрыть, а обучающихся студентов – раскидать по магическому факультету, единственному оставшемуся.
Естественно, кое-кто возмутился, и несогласный с новым режимом двадцатишестилетний Спайк предстал перед Эстефеосом.
Кауфер с интересом поглядывал на одного из близнецов Анны, внимательно его изучая. Потом, как та проклятая змея, подкованная блоха начал задвигать самые что ни на есть льстивые речи, дабы ввергнуть сосунка в искушение, прямой скатертью-дорогой ведущее в преисподний ад.
— Я на это никогда не подпишусь!
— А ты крепче, чем Я думал. Ну, пёс с тобой, позже обговорим детали и суть вещей. Авось передумаешь…
Сид, злобно пнув ногой дверь, с «лицом» покинул офис. Штрауцер расхохотался и созвал очередной педсовет.
Учителя-юристы никак не желали переквалифицироваться на магию, и на них пошли репрессии. Некоторые правила в «Кодексе» ужесточились. С тех пор Литтлтон окончательно превратился в детский концлагерь-притон с газовыми (и не только) камерами, в котором правили, поочерёдно меняя друг друга автократия, магократия, деспотия, диктатура и тирания. Разрешены были пытки и все виды наказаний. Был введён особый контроль за всем. Ужесточились порядки. Исполняющая обязанности директора редколлегия магов полностью сложила с себя все полномочия, передав их понятно кому.
Приглядываться к объекту можно бесконечно, но цель была резко обозначена. Магнус Инферно не хотел преждевременно спугивать Сида – рано ещё было брать его в оборот. В своё время Кауфер уже проявил излишнюю инициативу и погорел на этом, потеряв всё. Теперь нужно было быть более осторожным. Но вечно сидеть, как серая мышь он тоже не грезил, хотя и стал всем и вся в закрытой школе. Сказались деньги, помогли связи, поспособствовали обстоятельства – так уж они сложились.
Штрауцер пожёг деревья и клумбы цветов – прихоть великих; создал «Большую металлическую смерть» – гигантскую печь-морг; поощрял мазохизм. Вообще, Литтлтон и до него был исчадием зла, но новоявленный Эстефеос умудрился и эту веху вывести на новый уровень.
Свою резиденцию вульгарный тип назвал Камидол – что ж, чудачества продолжаются.
Долгое время Кауфер вынашивал идею, как одним махом уничтожить весь мир.
«Интересно, а как это – избавиться от двенадцати миллиардов человек?».
Ещё в «Некрофаге» Штрауцер изобрёл вещество наподобие обычной воды. Без вкуса, цвета и запаха. Но сие – страшный яд, мгновенная смерть. И, что самое интересное, при вскрытии невозможно было уточнить причину смерти. Все склонялись бы к так называемому естественному процессу летального исхода. А что? Ему – забавно. Многих Кауфер уже погубил, но, сколько ещё предстоит? Если представить, что отравление будет носить достаточно массовый характер. Эпидемия, вирус – и нет, например, всего Пакистана.
«Пакость – Пакистан, оттого и называется так, наверное». Ведь Кауфер Штрауцер, как известно всегда был расистом и не скрывал этого.
«Вот же прикольно устранить все страны мира! Это же круто – вся планета Земля в твоём полном распоряжении. «Что хочу – то и делаю; хоть на голове стою». Без людей восстановится со временем экология. Загрязнённость вод? Через каких-нибудь пару тысячелетий Мировой океан полностью обновится. Флора и фауна вновь расплодятся. Ах, незабываемое допотопное время!».
 Но потом доктору пришла мысль, что Робинзоном он превратится в аборигена. Хоть какое-то государство надо оставить. США, например. Почему нет? Кто-то же должен его портки стирать, ублажать и так далее. Кому-то ведь надо втемяшивать свои провокационные идеи. Деньги откуда-то надо брать – с потолка они не посыплются; это ведь не манна небесная. Их можно заработать, а можно и украсть. Не банальная кража квартиры – Кауфер выше этого; слишком низко. Можно потихоньку: сидеть в верхах и качать из наивных дурачков денежки, создавая коррупцию и инфляцию. Догадаются? К тому времени он столько нахапает, что им и не снилось. Привлекут к ответственности? Госаппарат легко продаётся и покупается, как и всё, впрочем, в этом мире – просто у всего своя цена; кому-то больше надо кинуть на лапу, кому-то – меньше. И за молчание отстегнуть необходимо. Нужно научиться крутиться-вертеться, да. Связи, деньги. «Мои финансы поют романсы». Да, возможно Штрауцер – человек низкий и подлый, но разве он один такой? Жить-то надо как-то. Кто как может, так и делает, поступает.
«Убить ; мира – и дышится легче!!! Стоит, стоит, наверное…. Людишки, скверные людишки – как те тараканы; ползут и ползут каждый день на работу. А вот возьму-ка да и нарушу сей баланс! И нет больше косых взглядов, неугодных мнений, всякого хлама и дерьма. Долой русских – жопоузких, долой казаха на тормозах, долой немцев – фашистов, долой американцев с их долбаной жвачкой, долой китаёзи-мафиози, долой косоглазых япошек, долой гнилых душой завистливых татар, долой цыган с их ворожбой, долой черножопых нигеров, долой вонючих и сраных, немытых туземцев…».
 Так Кауфер пришёл к выводу, что в каждой нации имеется существенный изъян, в семье – не без урода. Рассуждал так, что любой – плохой. И недостатки эти Штрауцер и захотел исправить, создав сверхчеловека – по крупице от каждой нации, взять только лучшее. На кол инвалидов – всё равно мучаются; ещё спасибо скажут, что избавил от страданий. Эвтаназию старикам, чтоб не мучились – всё равно им скоро сдыхать, да и их болячки уже не лечатся по большому счёту. Разрешить аборты – чтобы лишь сходились, наслаждаясь, а не плодились, как кролики. «Меньше народу – больше кислороду». Убрать всех больных, оставив только сильнейших, выносливых – да-а, супер кредо. Если ты слаб изначально, то хоть ты тресни, хоть башкой об пол, хоть тренажёрный зал, хоть самые дорогущие лекарства – больным ты и останешься, подохнув. Гораздо более важны те, кто и без спортзала бодибилдер, кому нипочём алкоголь и наркотики. Завещал же Оззи Осборн своё тело науке – всю жизнь вредил своему здоровью, но здоровее многих из тех, кто никогда не прикасался к вредным привычкам. Гораздо важны те, которые и куря, пробегают километр и обратно, в то время как у некоторых из некурящих с детства дыхалка слабая. Гораздо интереснее Ленин, ибо это гений. Нужно рождать только гениев, только талантливых; всех прочих – на каторгу. Нечего им делать. Тупым, глупым, больным вход в государство ноократии и меритократии строго воспрещён! И да сбудется речённое Кауфером: «Изыди, гнилая паскуда, из царства разума и вечности»…
Жить действительно стало невозможно, но с каждым разом изверг разочаровывался – всё ему было мало. То не так, это не так. Он пытался зло сделать злее, жестокость – жёстче, угрозу – неумолимей. И вот голова монстра изобрела совершенно невероятное – но об этом не в этой главе!
Маянье
2055 год, Австралия-Россия.
Сара и Джеймс благополучно прибыли из Сиднея в Пёрт. Осмотрелись, и на автовокзале даже малость заблудились, равно как и Рудольф Ёнке некоторое время назад.
Город стоял на полупустынном плато с отсутствующей на нём какой-нибудь более-менее богатой растительностью, и представлял собой в центре сплошную просторную площадку.
— Ну, и куда нам идти? Может, ты мне подскажешь?
— Я откуда знаю…
— А чего пришли тогда, спрашивается?
— Как спрашивается – так и отвечается!!!
Но вскоре парочка допёрла и нашла выход – следовать надо к трущобам у моря.
— Здоровое это здание – Литтлтон! — Впечатлённо заявил Джеймс / Джонас, он же Йонас, наблюдая здание из бинокля, сидя в грузовичке с фургоном.
— А ты что думал – в сказку попал? — Огрызнулась в ответ его жена – у неё был период таких дней.
— Придётся пересесть на более лёгкий автомобиль – тут ни пройти, ни проехать. И вообще, конспирация, и ещё раз конспирация.
— Не думаю, что «наш» ждёт «гостей». Скорее всего, ему своих дел по горло хватает. Сейчас он наверняка мечтает подсадить Эрика на крючок-с.
— И всё же будь осторожен…
— я сам знаю, как и что. А ты давай не сиди сиднем и отчаливай в Российскую Федерацию – где-то там, на северо-западе по проверенным через моих агентов данным находится Эдик.
— И ты мне говоришь об этом только сейчас? Молодец…
— Ну…
— А ты как?
— Я тут. Остаюсь здесь. У меня с Кауфером личные счёты.
— А у меня – нет, да?
— А ты пока найди Эдика и подготовь его; тебе проще – там Штрауцера нет. А я с ним по-мужски потолкую в Литтлтоне.
— Если там нет его, то однозначно имеются его шпионы.
— Вполне возможно, я этого не исключаю и не отрицаю. Всё может быть в этой жизни. И его шпионы – не он сам. Ты понимаешь, о чём я…
— И что ты мне предлагаешь? Это мне что, придётся обратно в Сидней плестись?! В Пёрте нет аэропорта! Отсюда я не улечу не то, что в Москву или Питер, а в Россию вообще! Вот спасибо, удружил…
— Надо мне было заранее тебя предупредить. Просто с тем заданием там лучше тебя никто не справится, поверь! Ты – женщина и мать. Эдик всё поймёт и выслушает.
— Прям. Мужик мужика всегда поддержит.
— Тут другое. Он – сирота. Его усыновили. А вы с Анной были всё-таки подруги.
— Непродолжительное время.
— Ну, и что?
— Ладно.
— Ты не втемяшивай себе, что это я приказы отдаю. Просто так будет лучше. Считаю, что это самое оптимальное решение. Логика серьёзного мужчины. Как будто мне это всё нравится. Ага, аж два раза. Думал, что всё уже, покончено с прошлым. Снова теперь старая песня завелась. О главном.
— Хорошо, пошла собираться. Опять в отеле по номеру всё разбросал? Небось, снова тяп-ляп, растяпа? Всё на меня вечно надеешься.
— Уберут. Это включено. Деньги возьми, не забудь.
— O’k. — Карла вышла из машины, предварительно поцеловав мужа, и направилась в сторону площади, минуя разбитые ухабы и трясины.
Жёлтое всё, жёлтое. Своллоу вспомнила, как совершала делишки в Сахаре лет двадцать пять назад. Молодая была, глупая. Даже шестнадцати ещё не было, да-а. Дерзкая, но очень ответственная. Улыбнулась, когда перед глазами встала следующая картина: Джонас, дурачок, напоил её «братков» «товаром», и вдруг к их чёрному джипчику подваливают тимошаг с требованием убраться к чёртовой матери. Тот народец кочевал обычно в ливийском Феццане, Алжире или Тунисе. Странно, что они их тогда в Марокко увидели. Хм, были же времена…
В городе Лотта дозвонилась к своим детям, но подняла горничная.
— Да?
— Как моё потомство? Передай трубку.
— В школе все.
— Жаль…. Давай, до встречи.
На сотовые телефоны деткам Карла звонить не стала – мало ли, занятия у них же всё-таки.
Да, это была современница Анжелины Джоли – такая же хладнокровная, ещё красивая, уверенная в себе и завтрашнем дне, сильная, выносливая, спортивного телосложения, с упругой грудью и изящными бёдрами. Не скажешь, что мать четырёх детей – две девочки, два мальчика. Хорошо сохранилась, и фигура преисполнена аппетитных формочек. Ммм…. На неё оборачивались все, не только противоположный пол.
Женщина занервничала от такого сосредоточенного и пристального внимания, надела солнечные очки, откинула немного волосы и зашагала более поспешно.
Дойдя до гостиницы, собрала кое-какие вещи, и сняли все счета в банке.
Сев в скоростной электробус, она мигом домчалась до противоположного брега Австралии. Там заказала билет до Москвы. Передумав, села в самолёт до Питера. Так Карлитос впервые попала в самую большую страну мира…
25-ый кадр
2055 год, Австралия.
На Сида Эстефеос не произвёл должного впечатления – парню было не шесть лет, не двенадцать, а двадцать шесть; голову детям можно заморочить, но не Спайку.
А ещё Сид не верил, что это и есть Эстефеос – слишком молодо выглядел. О своих догадках и подозрениях он никому не сказал – некому; а Анну Уэлл не хотел лишний раз мурыжить.
Спайк начал замечать то, что другим было не под силу – когда малышня шла гурьбой в столовую, неожиданно один из них исчезал. И у всех был вид, словно ничего не произошло; как будто, так и надо. Но на Сида гипноз, внушение не действовали. Было так, словно ряд пешек на шахматной доске колонной, и одну невзначай вынули. Это и раздражало, это и настораживало; словно кто-то очень нехороший недружелюбно развлекается.
Дети толпой всегда перемещались быстро и шустро – так их приучили, подгоняли. Так что эффект двадцать пятого кадра имел место, и не одно. На место ушедшего – тут же другой. И так всегда. Но что-то там, в подсознании хотел вернуть плёночку назад и просмотреть заново; Сид как эдвайзер ничего не мог поделать. Видеть видел, но как исправить, не прикладывалось ума. Замечал некую рекламную задержку, но объяснить был не в состоянии – выучившись на юриста, он так и не освоил даже азов магии.
«Как это делается? С меня ведь потом спросят». Но и дети молчали, и учителя темнили. Заказное убийство? Но кому это надо? Кому выгодно? В Литтлтоне творилось немало несусветных вещей, но это уже было слишком. Странно, но факт! Эта незаметность происходящих событий…
Спайк продолжал следить, каждый раз помечая в записной книжке галочкой «высунутого» или вовсе вычёркивая его. Может, повезёт, удастся предотвратить…
Во тьме ночи
2055 год, Россия.
Прошло полгода. Похоронив Максима и Лукрецию, Игорь нашёл себе новый объект увлечений – теперь он имел близость с некой Ириной.
Никифор хоть и не полностью, но всё же избавился от своей напасти и теперь тоже двигался с какой-то дамочкой; которая, кстати, вдвое (а то и втрое) была старше его самого.
Умер и дядя Серёжа – от сердечной недостаточности; погребли рядом с супругой. Маша к тому времени окончательно повзрослела, набила собственные шишки и стала прекрасной заменой своему отцу в строительной фирме; Мария Сергеевна хорошо ей руководила.
Валентина Одаренко в пух и прах разругалась со своей лучшей подругой Дианой Крысовой и встала на путь истинный, образумилась; а её ВИЧ, к счастью, был отрицательным, чего не скажешь о…. От самой же Дианы – ни слуху, ни духу. Как сквозь землю провалилась; запропастилась.
Игорь пригласил Ирину вечером зимой (конец февраля) вместе со всеми на тренинг английского, затем в кинотеатр, а на следующий день на пару занялись шоппингом. И вроде бы неплохо провели время.
Казалось бы, всё наладилось. Ан нет…
Ирина через некоторое время слегла. Конкретно слегла, сильно. И медики разводили руками – её недуг не поддавался излечению.
Игорь уже всего боялся. Боялся остаться совсем один – и так ведь круглый сирота. И однажды ему пришлось вынужденно отпроситься с работы; хотел посидеть рядом с любимой у изголовья её кровати.
Гендиру он пояснил, что это – первый раз; что отпрашивается с работы, ибо заболела девушка. Что отработает потом обязательно. Хоть до китайской пасхи, сутками, ночами спать не будет, уединившись в кабинете. И его отпустили.
Ирина была девушкой невзрачной. Ей было далеко до прелестей Мэри Джейн, деловой хватки Маши или подкованной жизненным опытом Дианы. Работала бухгалтером с утра до вечера, сильно уставала. Ещё и начальничек у неё был не приведи Господи – вечно срывался по поводу и без.
Игорь оказался её первым мужчиной. Она никогда ни с кем не флиртовала, была доброй, скромно одевалась.
А вот родители её и бабушка решили, что это Игорь так негативно повлиял на здоровье «их девочки»: сильны ещё были в середине двадцать первого века предрассудки и суеверия; никуда они не ушли, не делись.
Игорь, молча всё сносил. Приносил продукты, одевал Ирину, любил, как мог, заботился постоянно. Он вообще начал думать о серьёзных вещах, как когда-то, до вузовских лет, изрядно попортивших его мировоззрение. Родителям Ирины и её бабушке помогал всюду и везде, даже иной раз против их воли. Неоднократно предлагал Ирине съехать от предков и переехать к нему на квартиру. В ресторане у всех на глазах встал на колени, вытащил кольцо и позвал замуж. У русой девушки был серый свитерок и самые обычные старые стандартные джинсы. Типичная деревенщина залилась краской и не знала, куда себя деть – все пялятся, словно больше всех надо. Хоть сквозь землю провались…
Парень был твёрд, и они обвенчались. И вот теперь непонятно что – через два дня после свадьбы, словно чёрная полоса…
Положение неожиданно для всех спасла Валя. Она сама пришла к Игорю. Не домой, а к его девушке – родаки Ирины, видя состояние дочери, забрали её обратно к себе.
— Нечего, нечего. Плохо ухаживаешь. А мы её выходим!
Дверь открыл Игорь – отец жены отдыхал, а мать возилась на кухне. Но увидев, кто за ней, тут же резко закрыл за собой.
Постучали ещё раз. Злясь, Игорь снова открыл, и Валя не дала ему опять пролететь ветром перед носом.
— Что надо? Кто тебе вообще адрес дал? Пошла вон…
— Спокойно, спокойно. Выслушай хотя бы.
— Мне не о чем говорить с тобой. Всю жизнь мне испортили ты и подруга твоя чёртова! Иди прочь…
— А ты и не говори. Я буду говорить, я. ты просто слушай.
Но Игорь чуть не спустил Одаренко с лестницы, и только после этого она ушла.
— Что у вас там?.. — Вышла из кухни тёща, моя посуду.
Игорь ничего ей не ответил, махнув рукой.
Вернувшись в комнату к Ирине, он присел рядом.
— Кто приходил?
— Никто. Всё нормально. Ты поспи…
— Игорь…
— Ц…. Это прошлое, моя дорогая. Никак не отпустит. Подруга моей бывшей, Валя.
— Валя? Мм…. Ну да, конечно. «Жена больна, и хоть на голове стою», да? Молодец.
— Да я тебе клянусь, что между…. — Муж воздел руки к небу.
Ирина очень внимательно на него посмотрела. Долго держала такой взгляд. Потом взяла его руку и приложила к своему сердцу.
— Слышишь? Меня – не обманешь. И если ты с другой – пусть я узнаю об этом первая, и от тебя, хорошо? От других стыдно и невыносимо больней. Пожалуйста. А теперь оставь меня…
Игорь психанул и вышел. Обессиленная жена охватила лицо руками и заплакала.
Но у подъезда стояла…. Валя.
— Знала, что так и будет. Хорошая у тебя Иринка, слушай!
— Ждала, что ли? Следишь за мной?
— Мы уходим.
— Вот и вали на все четыре стороны. А я тут постою.
— Я сказала «мы».
— М-да-а? Всё решила за меня?
— Раньше ты таким не был!
— А каким я должен быть после всего, а?
— Я пришла помочь. Исправить всё то, что натворила. Пока ещё не поздно. Это в твоих же интересах!
— Ты о чём это? — Насупился Игорь.
— Мы идём в то кафе. Ты понял, какое я имею в виду.
— Оно же закрыто!
— Уже открыто.
— Почему именно туда? Что вообще происходит?! Объясни мне.
— Без лишних вопросов. Пошли.
— Сейчас? У меня жена при смерти!
— Не сейчас, а сейчас же! И за жену твою пообщаемся…
Делать нечего; пошли и пришли.
— Дальше что?
— Пить что-нибудь будешь?
— Не парь мозги. Ближе к делу.
— Так вот: Дианка навела на тебя и всех твоих заклятье, а я ей в этом усердно помогала. А ещё я и моя сестра – одно лицо. Это я и есть, я ей была! Я – ведьма, но добрая.
— А я догадывался. Оно и видно, какая ты добрая. Добрейший души человек. Пришла прощенья просить?
— Ты дурак или как? Мне нужно видеть твою нынешнюю девушку. Я действительно могу ей помочь. Думай. У тебя три дня. Ещё в запасе…
— Почему сразу именно три?
— Потому что. Всё, я пошла.
Игорь сидел-сидел и ничего не понимал. Домой пришёл под утро. Думал, гадал, размышлял…
Согласился он не сразу – боялся вообще кого-либо подпускать к жене. Но другого выбора у него не было.
Валя осмотрела Ирину, пошептала что-то, потом принесла вечерком какой-то водицы ей испить, и ушла восвояси.
А Ирина…. Встала на ноги за неделю!
Зато Игорёк совсем слетел с катушек. Только теперь до него дошло, кто стоял за всеми его злоключениями, и он решил действовать на свой страх и риск.
Поймав как-то Одаренко, Игорь в довольно грубой форме предъявил ей условия и претензии. В частности, он настаивал на полном снятии заклятья и с него тоже, чтобы не было более никаких эксцессов и нюансов.
В присутствии Игоря Валентина сделала какой-то ритуал, но очень неохотно. Это был начальный обряд; через испытательный срок должен был иметь место полный ритуал очищения.
Однако зло, будучи разбуженным, не дремало. Кто-то очень не хотел снимать проклятые чары. Игоря снова стали преследовать злые силы, которые хотели утянуть его в подземный ад на вечные муки за то, что он не согласился, не смирился с геенной огненной.
Игорь аж на стенку лез и снова ударился в поиски Вальки.
Валентина Одаренко теперь по вечерам руководила кружком, в котором учила, что всё, что далеко от добра, к добру не приведёт. Проповедовала о том, что изучение любых игральных карт есть большое зло. Это уже не было похоже на раннее время, когда у неё были странные друзья, а смех являлся следствием токсиков.
Зайдя туда, Игорь словно перенёсся ранним утром в светлый город, бродя по незнакомым улочкам, в поисках чего-то непонятного на площади – почему-то именно таким у него было первое впечатление…
Завидев Игоря, Валя сделала знак своим, и вышла.
— я ведь всё сделала, что смогла! Что ещё не так? Оставь меня.
— Нет, я не собираюсь ждать окончания испытательного срока. У меня всё наперекосяк, если что! Выпутывай меня из этой фигни!
— Я не могу. Только после определённого периода. Вообще это всё само по себе должно встать на свои места.
— Спятила? Что несёшь? Отвечай: есть какой-то иной выход? Более действенный.
— Есть…
— Тогда в чём дело? Вперёд!
— Я не могу оставить свои дела, у меня занятия…
— Мне тоже несладко. Из-за тебя с Дианой, между прочим. Бегом, я сказал!
И он грубо поволок девушку за собой, увлекая.
Но чертовщина словно знала, что близок её конец, и начался хай-вай «палки в колёса».
На дворе уже стояла ночь, пошёл ливень.
— Для нового ритуала мне необходим веник из репейника, крапивы, подорожника, бузины, берёзы и молодого тиса. — Запыхавшись, выдавила из себя Одаренко.
— В чём же дело? Ты инициатор – ты и расхлёбывай.
Они вышли на аллею, где девушка начала собирать необходимые травы.
— Ветер усиливается.
— Это конец, Игорь. Это она; Диана мне мешает сейчас. Она стала сильнее меня. Если ты мне сейчас не поможешь, мы оба погибнем! Помогай собирать, ибо до твоей квартиры (а ведь именно там надо провести обряд) ещё топать надо!
Игоря с досады так и подмывало придушить ведьму, но он кое-как взял себя в руки и насобирал всякого хлама вроде полыни пахучей, от которой несло, будь здоров за километр.
Диана мешала конкретно: совсем распогодилось, парень и девушка не видели своих лиц, всё с рук валилось, ничего не слушалось…. Из-за ливня невозможно было разобрать слов, оба промокли до нитки и тряслись от холода – май месяц, называется; май-май, а шубу не снимай. Одно название – весна, попа пестра…
Это ещё ох как повезло, что всё находилось сравнительно недалеко; рядом, в одном секторе. Старая игоревская хата – через три улочки от места Валиной «работы». Туда-то и надо было добежать в полной тьме, полной опасностей.
На улице начался очень сильный ветер, от которого пару аж заносило на поворотах. Валя уже испугалась (ученица по имени Диана поразительно превзошла своего педагога и усиленно колдовала), но Игорь в отчаянии цеплялся за неё и силой тащил назло духам, мешающих им идти.
Чем дальше они отходили от места встречи, чем ближе были к цели – четвёртый этаж дверь направо, тем тяжелее было сопротивляться козням падшей женщины. Но всё когда-нибудь заканчивается, и на последнем издыхании Игорь с Одаренко в буквальном смысле влетели в дом.
— Резче закрывайся, а то духи налетят!
— Сделал уже. И?
— Веник нужно намочить и поджечь; если начнёт тлеть – мы спасены!
— Что за средневековый бред ещё?
— Выполняй! Неси ковшик с водой (стакан, ложку, тарелку, иную посуду – неважно) и лучину.
— Кого? — Не понял тот.
— Быстрее! Спички или зажигалку! И кидай веник в урну по моему сигналу.
Им повезло: метла загорелась и моментально истлела.
— Ничего себе! Целая охапка. Здоровенная такая…
— Господи, слава Богу – конец!
— Что?
— Мы победили Диану Крысову. Теперь она уже никогда не сможет причинить кому-либо вред.
— Ты её зашибла, что ли?
— Нет. Она сама себя. Почти.
— Спасибо тебе.
— Есть за что. Я искупила свой грех сполна: вложила остатки своих способностей в тот веник и очень сильно захотела добра всем людям. Бог внял моей просьбе и простил меня, но теперь я обычная: ничем не владею. Такова плата – я пообещала Ему, и Он избавил меня; забрал всё, что я умела как ведьма и колдунья…
Валентина Одаренко постояла ещё некоторое время в коридоре и ушла. Больше Игорь её никогда не видел.
А на улице всё стихло, словно и не было ничего. Завершён этап нечистой силы, завершён навсегда…
Марш абстракций
2056 год, Австралия.
В тайне от всех Магнус Инферно специально выстроил кукольный микрогородок, состоящий из одной единственной крытой одноэтажной некроулицы, на которой были сосредоточены десятки и даже сотни комнат, заселённых абстрактами. Там пожизненно царил мрак, и только в самих комнатках имелось слабое освещение, разгоняющее очень тяжёлую (от двух до нескольких атмосфер) темень.
Днём некросоциум словно вымирал, а еженощно воскрешался по мановению руки мага. Начиналась сильнейшая беготня из комнаты в комнату, толкотня и давка, не прекращающаяся до самого рассвета.
Все «номера» были как внутренне, так и внешне обиты толстенным слоем мягкой и гладкой непонятной ткани, схожей с атласом – таким образом, имелась мощнейшая звукоизоляция и вечная теплынь. Имелись в наличии так называемые «цыганская комната», «комната неформалов», «комната старомодов» и так далее, в том же духе – все были раскиданы отдельно.
Коридорчики были ужасно узкими – в них едва ли хотя бы один из абстрактов мог нормально проскользнуть; только представьте, что творилось, когда у них всех разрасталась своеобразная «война»: магу нравилось сшибать лбами, слушать ругань и в целом это была ещё одна забава Люциуса Инимуса – несуществующий населённый пункт, преисполненный мистического хоррора…
Детским лепетом это всё перестало быть тогда, когда абстракты начали проникать наверх, непосредственно в Литтлтон, и похищать детишек для доктора Инферно – ну, а тому не впервой; не привыкать ставить опыты и эксперименты заживо. Дети, как мы помним, пропадали и ранее – если руководство школы считало нужным оградить других детей от их якобы дурного влияния; но никто никогда не пытался резать и дробить до потери пульса…
Финансовая банальность
2057 год, Австралия.
Поскольку Карла Своллоу сняла все деньги, Джонас Эмби остался не удел. Материть не стал – может, оно и лучше. Пошёл да и устроился в Литтлтон преподавателем юриспруденции. Ох, и устроили ему там вступительные экзамены! Проверяли раз сто квалификацию. Но, в конце концов, своего Джонас добился, и пошёл на полставки, кое-как перебиваясь.
 В закрытой школе творилось невесть что, но Джонас уже ко всему привык в своей жизни.
Эстефеоса он увидел сразу – ведь именно через него теперь всё проходило: бумаги, люди…. Но понять, что это и есть переодетая его цель, что это Кауфер Штрауцер Джонас не сумел. Равно как и остальные вещи. И голос изменился, и походка, и внешность – буквально всё. Однако и Джонас был не лыком шит. Он прознал, что тот появился в Литтлтоне примерно в тот период, когда они с Карлой только-только напали на след, прохлаждаясь в Лаосе. А это уже было связующей нитью.
К порядкам Джонас привык не сразу: то нельзя, это нельзя. Документы забрали, запретили связью пользоваться, на улицу не пускали. Одинаковые правила для детей и их руководителей. Чистой воды рабство. В отличие от Кауфера в Литтлтоне Джонас не знал никого, кто бы ему смог помочь и спрятать у Христа за пазухой. Это был ещё один минус.
Минусом для Джонаса было и то, что Штрауцер-то помнил его и узнал моментально; только виду не подал – не совсем же ещё больной на всю голову. Этого Джонас не предусмотрел…. Да он и так два года потерял на это всё. Сколько времени ушло, чтобы пробраться в эту забегаловку, из которой никто не выбегал…
Эстефеос не стал ходить-бродить вокруг да около и сам раскрылся, вызвав нового учителя на откровенный «базар».
— Ну, здравствуй, Брут. Рад тебя видеть.
— ???
— Хорош уже на меня охотиться! Рано или поздно это всё равно бы случилось. Но учти: теперь я тут – всё.
Самообладания Джонас не потерял и быстро включился:
— Давай так: ты нам – пацана, а мы оставляем тебя в покое, идёт? И делай в Литтлтоне, что хочешь.
— Этому, как ты говоришь, пацану уже под тридцатник, если хочешь знать. Не-ет, темнишь ты что-то. Не верю я, что с миром ты пришёл ко мне.
— Зачем он тебе?
— А тебе? Ха-ха. Глупый вопрос, Джонас.
— Тебя Интерпол ищет.
— А вас – нет, да? А-ха-ха-ха-а…. — Кауфер вконец развеселился. — Сделка, что ты мне предлагаешь, склонна к шантажу, дорогой мой.
— Мы Эрику о семье расскажем, и будущее обустроим; это наш долг всё-таки. А ты только и умеешь, что людей калечить!
— Но-но! Давай без твоих этих справедливых акций! Ты ли о святости молотишь? Сам давно ли не такой?
— «Не важно, каким человек был раньше; важно, каков он сейчас».
— Не вторь мне словами умных людей! Когда ты уже научишься говорить от себя?
— Не твоё дело!
— Ну вот, опять. Пришли к тому, с чего начали.
— Ты ведь знаешь, Штрауцер, на что я способен. И Карла за Эдиком поехала. Ты окружён.
— Своллоу всего лишь слабая беззащитная женщина, не имеющая своего мнения.
— Зря ты так…
— А будешь шить дело на Литтлтон – и на тебя самого нароют, откопают. Ты знаешь, о чём я.
— Угрожаешь?
— Пф! Сдался ты мне. Предупреждаю. Я знал, знал, что однажды ты сюда заявишься и с какими намерениями.
— На нас уже был суд, если что. Дело Охо. Тогда мы думали, что ты мёртв.
— А я вот тут перед тобой стою, представляешь? Суд – судом, а искать близнецов санкции прокурора у тебя нет. И вообще, кто тебе поверит? Пацан тут, можно сказать, вырос. Это дом его родной.
— Предлагаешь оставить всё как есть? Я с такими, как ты не торгуюсь.
— Да брось! Не жилось тебе спокойно в Лаосе…
— Да пошёл ты!
— Так, всё. Ты не получишь ни Эрика, ни Эдика. А теперь избавь меня от своего присутствия и закрой дверь с той стороны!
Ничего не добившись, Джонас ушёл с надеждой, что в Кауфере проснётся хоть йота совести; какой там! Покой теперь всем только снится…
Сильный плач
2058 год, Австралия.
И начался делёж «имущества», который очень не понравился Сиду, который, собственно, под ним и подразумевался.
Штрауцер предлагал Джонасу деньги, и немалые, зная, что тот сейчас прозябает в незавидном бедственном положении. Тот же ни в какую не соглашался, и в итоге обе стороны объявили друг другу войну не на жизнь, а на смерть.
Эстефеос пользовался преимуществом своего привилегированного положения на правах директора и всячески стремился «съесть» простого смертного Джонаса как работника Литтлтона. Бруту это напомнило травлю его Диком лет тридцать назад.
Спайк ещё не знал, за что директор так невзлюбил нового кадра; с другой стороны, неудивительно, ибо Эстефеос был весь в этом. Не показывался толком на виду, зато всюду у него имелись ходячие глаза и уши, одни доносчики; и видеть ничего не надо.
Джонас настраивал остатки роскоши в виде юристов против магов; «тёмный круг» и Эстефеос делали всё с точностью до наоборот. Ну, а поскольку силы были неравные, вскоре просто встал вопрос об увольнении Джонаса. Однако Сиду как отнюдь не последнему оппозиционеру понравился этот человек; непонятно, правда, за что, и по результатам голосования Джонас был снят с должности преподавателя. Зато остался в Литтлтоне на правах поломойки. Хм, неплохо – теперь у Джонаса был доступ ко всем кабинетам. Водя тряпочкой, время от времени Эмби рылся в компьютерах, в их базе данных. Когда же скрытые камеры выдали горе-хакера, он не растерялся и каким-то образом отделался. Забавы ради Эстефеос оставил Джонаса, чтобы добить его.
Пока двое людей выясняли отношения, страдали дети. Озверев, Кауфер средь бела дня бил их, издевался; в ход шли розги и орудия пыток. За каждую махинацию Сида, за любое левое движение Джонаса Штрауцер ставил на кипяток жидкой соли целый класс. Крики ужаса, ор боли были хвалебным гимном извергу. Он радовался, радовался, радовался…
Джонасу стоило больших усилий войти в доверие Спайка. Пока что они ещё не объединились между собой против общего врага; да и кто бы стал слушать даже их двоих, если остальные юристы напрочь расхотели ввязываться в авантюры. И так несладко, жизнь не мила; кому охота в опалу…
Подружившись с новым учителем, Сид заметил, что тот, прежде чем произнести его ФИО постоянно собирает морщины на лбу. Хочет что-то сказать, но молчит. В комнату к себе не пускает, вещи прячет, особенно блокнот. Допытываться, что уж там такого важного и сверхсекретного, Спайк не стал – всякое в жизни бывает; у каждого свои причуды и тайны. Личное есть личное, в конце концов.
А Джонас с годами стал трусливее; никак не мог открыться парню, что знает почти всю его подноготную. Вдруг не так воспримет. Мало ли, ведь люди бывают самые разные на этом свете.
А Сид никогда не копался в своём прошлом – он думал, что его приёмные родители ему родные. Никогда не спрашивал у них о своём происхождении. Всё его устраивало. А сейчас и спросить-то не у кого, давно все лежат в могиле сырой синими трупиками…
Но вот, снова раздался сильный плач – это орудует Эстефеос. Все друг друга покрывают. Но однажды…
Палка справедливости
2058 год, Россия.
Игорь жил, не тужил – в начале этого года у Ирины положительные анализы на беременность. Всё складывалось удачно: работа, карьера, свой бизнес, брак, семья, здоровье; вообще всё.
Маша Прянина продолжала заниматься свободным предпринимательством, наращивая капитал в банках; Никифор тоже женился, как и Игорь, и о нарциссизме своём даже и не помышлял. Всё жизнь их раскидала так, что у каждого своё мнение на мир, своя точка зрения. Каждый пошёл своей дорогой; слишком своей, поэтому никто друг с другом не поддерживал тесных отношений, не общался.
И вроде бы неплохо, но один раз раздался анонимный звонок.
— Да?
— Игорь Чепрычкин?
— Это я. Кто меня беспокоит?
— Это наркодиспансер. Вас спрашивает некая Диана Дмитриевна Крысова.
— Извините, но вы не по адресу. Не знаю такую…
— Не сбрасывайте правой красной трубкой – она очень просила, ей осталось жить от двух-трёх до шести с половиной месяцев.
— Нет, а я тут при чём? Сама виновата! — Разорался не на шутку мужчина и заметно занервничал.
Жена уехала к родителям, и дома он был один. С полчаса поразмыслив, рванулся в клинику – в его городе была только одна такая.
— Вы записаны на приём?
— Я посетитель.
— Сегодня не день посещений.
— Тогда какого чёрта мне звонят отсюда? Я к Д. Д. Крысовой.
— А-а-а. Пройдёмте.
Длиннющий коридор, море палат…
— Это здесь. У вас пятнадцать минут, не более. И постарайтесь, пожалуйста, не нервировать пациента…
Диану Игорь узнал не сразу – это было её жалкое подобие. Исхудавшая – это он заметил сразу, хотя в лежачем положении не особо заметно.
 — Пришёл? Привет. Не стой – уже та стадия, когда не передаётся.
Игорь присел. Его знобило от встречи.
— Это я. Я всё сделала…
— Знаю.
— Не перебивай – мне всё равно недолго уже осталось. Я – виновница всех твоих, своих и чужих несчастий. Я прокляла тебя, и навела порчу на твоё ближайшее окружение.
Игорь сидел молча, не глядя на неё.
— Я подожгла дачу. Я превратила силой своей магии Никифора в нарцисса и твою жизнь в ад. Я незаметно нашептала Лукреции ремонт со всеми вытекающими последствиями. Я подвела Макса под бутылку и электрическое напряжение. Я плеснула кислотой в твою девушку и зарезала её. Я наслала на Ирину болезнь. Я противилась, когда Валя решила покончить со всем этим безобразием. Я, я, я повинна во всём том, что случалось с тобой (да и отнюдь не только с тобой).
Тот не произнёс ни звука, но скупая мужская слеза предательски катилась из век по щеке.
— У меня СПИД, знаешь? Я могла бы продолжать исповедь, но ты и сам всё понял. Каюсь, я грешна. Я просто очень сильно любила тебя, Игорь. Никак не хотела смириться с тем, что ты больше не в моей власти, не являешься моей собственностью. Думала, ты навечно мой. Я сама во всём виновата. Ты…. Тебе нечего мне сказать в ответ?!
Парень сжал кулаки, но тут же и разжал.
— Я ведь просил тебя завязывать с наркотой и той бесовщиной, но ты ослушалась. Разве не упрашивал? Всё равно уже не вернуть тех, кто был мне дорог.
— Скажи мне только одно: любил ли ты меня хоть на столечко?
Игорь снова не проронил и слова, но вскоре еле выдавил из себя:
— Да. Любил. Положа руку на сердце. Любил больше, чем Машу и Лукрецию, ибо они мне всё-таки только нравились. Но любил меньше, чем Ирину сейчас. В ней есть всё от вас троих, и в то же время это не копия, не клон. Это личность. В ней я нашёл много того, чего не было ни у одной из вас. Дошло, наконец, до того, что я предложил ей руку и сердце, чтобы по жизни идти вместе до конца; что бы не случилось, что бы не произошло. И я верю в то, что я говорю, думаю и делаю. И это всё не противоречит друг другу. А тебя любовь твоя не оправдывает, извини, ни сколечко…
— Знаю. Сейчас я должна отбывать срок аж по нескольким статьям сразу. Но мне жаль, что я не в тюрьме – я умру, не искупив свой долг и грех. Но сейчас я очистила свою совесть перед тобой. Хотя бы перед тобой. Ладно, иди – время уже. Скоро всё равно позовут уже. А сейчас придёт монахиня – мы с ней будем вместе молиться за те души; и не только за них, но за всех. За тебя, за меня, за планету Земля. Прости меня, если сможешь – мне всё равно умирать…
— Прощаю. — Глухо произнёс Игорь и на ватных ногах вышел из палаты, расстёгивая себе две верхних пуговицы на рубахе от нехватки кислорода.
Диана долго ещё смотрела ему вслед. «Не жалей меня, Игорь; просто прости, если сможешь».
Не дожила Диана Крысова до 2059 года – от осложнений она скончалась через четыре с половиной месяца после визита так любимого ей человека. Умерла с именем Господа Бога на устах. И похоронили её за церковной оградой. И некому было принести венок. Похороны оплатили государство и РПЦ. И возлюбил Творец душу заблудшую, и извинил, и простил, и ниспослал ей вместо ада чистилище, ибо она раскаялась, а Он – милосерд.
А люди?..
Боязнь забвения
2058 год, Австралия.
Маг…. Устал.
Иногда так бывает, когда прельщаешься всеми благами этого мира, и уже ничего не радует в этой жизни, даже причинённое тобой кому-либо зло; особенно если ты – Люциус Инимус.
Всего добился он – денег, власти, карьеры, признания, славы. Но отчего-то нерадостно, неспокойно было у архимага на душе. Ему всегда отчаянно везло – даже Литтлтон прибрал к рукам. Однако…
Пластика – это всего лишь пластика; а под ней – стареющий человек, уже немолодой и больной Кауфер Штрауцер; ведь стареет даже агент 007, не то, что типлтонец. Сейчас он вдруг задумался о смысле жизни – впервые в жизни. Нет, на самом деле Руди неоднократно думал, правильно ли он поступает. Всегда казалось, что да, правильно. Ввиду его испорченного ума.
Ёнке в своё время работал на Типлтон, это так; но выпускником Типлтона он не был никогда, так что все его физические регалии со временем стали превращаться в прах.
Сейчас господин Рудольф по-прежнему руководил школой как директор Эстефеос; а как доктор Люциус Инимус вёл дополнительные занятия для особо одарённых, преподавая высшую магию.
Но в последнее время он ходил сам не свой, как немного потерянный. Его коробила уйма вопросов, связанных с его непосредственной деятельностью не только здесь, а вообще в течение всего его жизненного пути.
Трудился всегда; но такой труд не вознаграждаем социумом – вряд ли его приняло бы всё общество, а все его идеи – до конца ли и без остатка?
«Никогда не думал, что в прошлом человек спортивного телосложения станет со временем профессором кислых щей, уединившись в четырёх стенах, а вон как вышло, как судьба повернула…».
Нет, судьбу он строил всегда сам, но вот возраст – предатель. Что хорошего сделал Кауфер, что полезного? Его деяния всегда были направлены на деградацию, на уничтожение. Он ломал, портил, но не созидал. Очень злой, очень плохой? А такие разве есть? Каждый из нас мечтает пырнуть своего врага ножом в момент обиды, но не каждый это воплощает в жизнь; а решившиеся – не каждый доводит до конца. Обычно подумал о вреде на миг – и всё, нет насилия, греха, кровопролития. Но с Штрауцером всегда было всё иначе – это был крайне мстительный, злопамятный человек, музой которого была ненависть ко всему.
Делец-потрошитель решился написать завещание; мало ли, неизвестно, сколько он протянет. Всё завещал семье и даже намеревался свернуть свою лавочку по изготовлению «примексов». Надоело, надоело спать и видеть свои преступления. Не в меру смелый Кауфер неожиданно для себя испугался ада. Тот, кому он служил все эти годы, вряд ли воздаст по заслугам, ибо дьявол не есть источник всякой радости. Его суть – это зло до мозга костей, и сомнительно, что пожалеет и отблагодарит. Для Сатаны всё одно – если предал Бога, не предаст ли и человека? Лживая натура изначально. Штрауцер боялся…
Князь тьмы радуется нашим падениям, но не взлётам; всякий раз, когда мы опускаемся из-за греха, он хлопает в ладоши – ему это на руку. Каждый раз…. Может, не стоит тогда давать повод?
Поэтому маг последний месяц ходил смурной, вне всякого блаженства. По поводу и без придирался к студентам, прекратил свою педофилию (ранее за высший балл, хорошую оценку дети усиленно отдавались архимагу), сильно сдал как педагог и человек, перестал исследовать псевдонауки.
Отчаявшись вконец, сорвал урок и свалил в Камидол, свою резиденцию. Там он давно уже перестал следить за чистотой и порядком. Служанку маг ещё две недели назад замучил и грохнул, выкинув позднее в Индийский океан, так что некому было присматривать за жилищем.
Заколебавшись, запутавшись в своём маразме, доктор слинял куда подальше, сняв жильё в другом квартале города – благо, деньги имелись, и не малые; за всё это время-то.
Но никто ему не сказал, что квартира, в которую он временно вселился, была занята. Кауфер так решил и подумал, обнаружив у себя на кухне очень красивую девочку-брюнетку лет десяти, кормящую котёнка молоком.
— Вы что тут делаете? Это не проходной двор…. — Вскричал было от бешенства фриц, но сам себе закрыл ладонью рот.
Девочка была немного истощена и обессилена. Она сама давилась сыром не первой свежести. На ней было полупрозрачное белое платьице, а кончики длинных волос сильно секлись. Однако от милого создания веяло чистотой, добротой и кое-чем ещё; люди верующие поймут.
— Кто ты, и что здесь делаешь? — Деревянным тоном спросил ошарашенный маг – нечасто он попадал в такие переделки; обычно за три хода вперёд просчитывал ситуацию.
— Имя мне – Кэролайн. Но можешь звать меня просто Каролина! Мой папа – военный, и сейчас его нет дома. А мама говорит по-французски.
Архимаг ничего не понимал. Что вообще происходит?
— Папа бьёт маму. Иногда. И меня бывает, тоже. Сегодня я целый день ничего не ела. Видишь этого котёнка? Я отдала ему свои последние крошки. Он голоднее меня. Ибо обо мне позаботится Бог, а о нём – никто, кроме меня.
Люциус Инимус во все глаза уставился на беззащитное дитя.
— А ты знаешь Бога? Видел Его? Дружишь с Ним?
Кауферу стало плохо и дурно. Впервые поплыло всё перед глазами.
— Я…. Я…. Откуда ты взялась?
Девочка застенчиво улыбнулась, показав указательным пальчиком наверх.
Штрауцер побледнел, как полотно, и упал перед ней на колени, разрыдавшись.
— Не поздно ещё. Ты можешь. Откажись от плохого себя.
Кауфер не тронул бедное и кроткое создание, не причинил ей вреда. Вместо этого он как ошалелый наскоро приготовил поесть ей и её коту, всучил пару тысяч долларов и выбежал из хаты, чтобы в ближайшем же бутике накупить девочке одежды. Но придя обратно, обнаружил, что квартира пуста.
Исчезла девочка. И кота след простыл. А на столе лежали нетронутые купюры зеленоватого цвета. Как были запечатаны, так и остались.
Новые шмотки для подарка девчушке выпали из рук на пол. Штрауцер приземлился туда же, медленно сползая всё ниже и ниже, в слезах.
— Не взяла. Не взяла деньги. Твою мать…
В том районе Пёрта Кауфера никто толком не знал; о деятельности его странной никто и не догадывался. С языком на плече он как ужаленный пронёсся по всему небоскрёбу, расспрашивая всех о семье французского офицера, но выяснил, что в квартиру, которую он, Кауфер, снял, давно никто не вселялся, и уж тем более военные с француженками.
Маг от досады рвал на себе волосы в клочья и погрозил небу кулаком, на что архангел Гавриил так рассмеялся, что чуть не выронил ключи от рая.
— Если это знак, подскажи! — Завопил от безумия ангел смерти двадцать первого века.
Тогда архангел Гавриил, ещё смеясь, отнял у Кауфера способность ко всему потустороннему. В сердце что-то сжалось. Там, внутри. А потом резко отпустило и полегчало. Добавилась ясность ума.
И с тех пор Кауфер зарёкся исправиться. Ради нищей Каролины. Ради прочих детей, которые, возможно, также умрут сегодня голодными. Ради нас, людей. Сколько жизней погублено…. Но зато теперь можно спасти других, не допустив произвола, произведённого ранее. Отныне – вера и сила воли.
«Я – как Савл, ставший святым Павлом. Я гнал мучеников и истязал их. Но даровал Он мне Свою любовь. И стал послушным я. Спасибо тебе, Господи, за то, что я здоров; за то, что я сыт сегодня; за всё то, что Ты мне дал и чем наделил. Преумножая преумножу таланты свои чрез Тебя. Я возжелал всего от этого мира; но есть те, кто был ещё более обделён в своё время. Кто-то умрёт сегодня, не поев; кто-то инвалид и страшно мучается; кому-то никогда не видать нормального образа жизни и качественного образования; у кого-то нету ни мамы, ни папы…. И я смел говорить, что нуждаюсь? Кому-то гораздо хуже меня, но он смирен. Я же возомнил себя лучшим из лучших, захотел большего, чем Он дал мне. Я хотя бы как минимум в достатке и здравом уме. Мне ли возмущаться и бранить Творца? У некоторых неимущих больше веры, чем у меня. Многие живут гораздо хуже меня, но я посчитал божьи поступки несправедливыми. Бог дал мне способности, но я извратил их. Даруй мне силы всё исправить. Аминь…».
Но надолго набожности Кауфера Штрауцера не хватило – горбатого только могила исправит. Вскоре он снова принялся за старое…
Алгоритм выживания
2058 год, Россия-Австралия.
У Игоря родилась замечательная девочка; и во всём остальном тоже было всё превосходно. Если бы не…
Карла всегда была смелее Джонаса, поэтому она, без труда найдя Игоря, решила прямо переговорить с ним.
Она взяла на заметку, что каждые выходные Игорь с семьёй прогуливается по парку, в особенности по воскресным утрам часиков этак в одиннадцать. Ну и сделала вид, что проходила мимо торопливым шагом и что-то обронила. Естественно, Игорь заторопился помочь, и их взгляд встретился.
Чепрычкин увидел перед собой обворожительную женщину в пальто с шикарными волосами и солнечными очками. Та рассматривала его, прищурившись, но Игорь из-за её очков не видел этого.
— I’m sorry, guy! Thanks! — Сказала Своллоу.
— Вы говорите по-английски? — Поразился тот и защебетал на британском диалекте с сильной русификацией произношения, так что Карла еле сдерживала свою улыбку.
«Так даже лучше», отметила про себя Своллоу; не при этих, так при других обстоятельствах она всё равно бы встретилась с этим молодым человеком. Она легко узнала парня: внешность Вальруса и характер Анны; это сразу бросалось в глаза. Поэтому никаких специальных вычислительных фотопроцедур не понадобилось.
— С меня – ужин; вы позволите? — Предложил Игорь на английском.
— Да не стоит…. — Замялась было Карла, но согласилась, не откладывая в долгий ящик.
Ирина была этому не особо рада, и Игорю стоило огромных усилий заверить её, что это лишь чистая формальность, не более.
На ужине Карла спросила, как жил, на кого выучился и кем в данный момент работал Игорь. Тот удивился такой заинтересованности, но без исчерпывающего ответа не оставил.
— А теперь ближе к делу. — Внезапно тон Своллоу стал серьёзным, и она перешла на родной язык Игоря. — Никогда не интересовался, кто ты?
— А вы часом не агент, американский шпион? — Неприятно поразился тот, разочарованно глядя на неё.
— Исключено. — Быстро среагировала та и протянула Игорю фото маленького мальчика из австралийской школы.
— Что это? — Поинтересовался он и тут же вскрикнул. — Кто это? У меня нет такой фотографии среди прочих. Это же я!!! Но что я тут делаю? Это же фотомонтаж! В России нет таких домов! Может, и есть, но я никогда не фотографировался рядом с такими местами и вообще первый раз это сейчас вижу с ваших рук…
— Успокойся! Это не ты. Это твой родной брат-близнец….— И Своллоу по полочкам разложила Игорю его происхождение.
Тот сидел белый, как мел.
— Значит, те мои мама и папа – не мои мама и папа? Схоронил уже их. Выходит, они мне никто? И тех, о ком вы говорите, тоже нет?!
Кому-либо другому было бы глупо обсуждать такие сверхважные вещи в ресторане, но Карла Своллоу за свою жизнь всякого насмотрелась и не боялась никого. Поэтому, когда на выходе из помещения её попытались прижать головорезы Кауфера Штрауцера, всё время следящие за ней с соседнего столика, она им быстро показала пару своих приёмчиков. Теперь те громилы валялись в туалете сильно помятые.
Вообще, Карла и Джонас неоднократно обсуждали, при каких обстоятельствах и каким образом должны были встретиться Эрик и Эдик. И посчитали целесообразным устроить встречу на территории Российской Федерации, ибо в стенах Литтлтона это было нереально. Так что не Игорь должен был лететь в Австралию, а Сид оттуда к нему.
Получилось всё как нельзя лучше: Джонас-таки рассказал Сиду, кто он есть на самом деле. Естественно, тот чёрта с два поверил и начал поспешно собираться на другой конец света, в Питер, чтобы собственными глазами увидеть брата как единственного члена его оставшейся настоящей семьи.
Выбраться из Литтлтона было крайне непросто; как мы знаем, оттуда даже просто так на улицу выйти было невозможно. Поэтому Джонас пообещал прикрыть парня, жертвуя собой.
— Я приму весь огонь на себя. Беги!
Так оно и случилось. Джонас настропалил власти Австралии на закрытую школу, прекрасно зная и осознавая, что и ему влетит. Давно пора: прахом полетели фальшивые документы, годами не выплачиваемые налоги вскрылись. Обвинения предъявить было нелегко, ибо согласно плану города Пёрт для Литтлтона места не было – он вообще не был указан на картах. Там значилась слегка заболоченная местность, непригодная ни для жилья, ни для юрлиц.
Завязалось ожесточённое сопротивление. «Тёмный круг» начал отстреливаться, а когда боеприпасы закончились, применил магию. Сотни полицейских и добровольцев полегли либо от огнестрельных ранений, либо от всяких там гипнозов.
Литтлтон превратился в плацдарм. Началась бойня. А хуже всего было то, что страдали дети. Их маги использовали как бронежилеты для себя или как заложников.
Привлечь властей было сложно; всем было наплевать на происходящее, словно так и надо. Но поскольку так быть не должно, то рано или поздно справедливость восторжествовала: в Литтлтон вошли освободители. Притеснённых вызволили, детей позабирали, членов «тёмного круга» арестовали. Правда, не всех магов удалось обезвредить – часть их ушла в подземелье.
Когда топят корабль, вскрывают кингстоны; на случай схожей участи у Литтлтона имелась одна маленькая красная кнопочка, при нажатии на которую произойдёт резкий взрыв в радиусе пяти километров. Погибать – так всем.
С суши атаковать достаточно неприступную крепость было несколько проблематично ввиду самого геоположения, поэтому были предприняты попытки воздушным способом овладеть неразрешимой ситуации.
После контрольных действий силы правопорядка добрались и до подземных глубин Литтлтона. Было арестовано всё имущество, конфискованы все средства, опечатаны банковские счета, аннулированы запланированные сделки. Почти всех членов тайного сообщества связали. Некоторым удалость избежать наказания от правосудия – кто-то покончил с собой, кто-то исчез.
Зомби были водворены в изоляторы, дети получили долгожданную свободу. Джонас сам шлялся по коридорам, катакомбам и канализациям в надежде обнаружить что-либо ещё полезного и примечательного. Да, отвык он уже лазать, где попало. Что поделаешь, такова жизнь. Жизнь, надо отметить, вообще штука суровая…
Эстефеосу удалось сбежать не только из Литтлтона и самого города, но и из Австралийского Союза вообще. Как он это провернул – ума не приложить. Возможно, какими-нибудь окольными путями под землёй; но этот вариант сразу напрашивается на отпадание, ибо не настолько Эстефеос был осведомлён о тамошних туннелях.
После всех перипетий состоялся суд мирового уровня, где юристов не оправдали, а маги получили пожизненное наказание.
И вот что было озвучено в речи представителя ЛСГ (Лиги Суверенных Государств):
«Вы понимаете, это абсурдно! Поместить детей, наше будущее в непонятно что; изолировать ото всех, от нормального общества…. Эта ячейка социума не функционировала правильно. Ничем не может быть оправдано подчинение или неподчинение режиму. Нельзя, я считаю навязывать своё мнение кому-либо, это неправомерно. Заставлять думать иначе, насильно увлекать чьей-либо идеей. Идеей явно экстремистского характера. Дети недополучали кислород и солнечный свет. Общение со сверстниками больше походило на войнушки. Театральное представление в руках кукловода. Как можно было допустить это, намеренно искажать мировоззрение? Специально поделили ребят на два непримиримо враждующих лагеря «юристы-маги», чтобы в итоге детвора возненавидела друг друга и поубивала. Это неслыханно, незаконно. Разве наше поколение было таким? Я знаю, есть немало специализированных начальных, средних и высших учебных заведений; с уклоном английского языка, например, или с математическим уклоном. Это не запрещается, а даже поощряется цивилизованным миром. Это везде сейчас практикуется. Это нормальные вещи. Но сейчас мы говорим о совсем иных вещах. Всему есть предел. Зачем науку превращать в идеологию, перевирать смысл? Таким ребёнок и вырастет; с полным взглядом на то, что кругом – одни плохие люди. Магия, эзотерика – неважно, пусть балуются; но использовать это в качестве цели не надо. Когда вы при помощи гипноза грабите банк – это преступление, а когда вы вызываете духов у себя дома и разговариваете с ними – это развлечение, да, странность; не следует путать эти две совершенно разные, несовместимые вещи. Дети тут не причём. Они ни в чём не виноваты. Они были выращены в такой жуткой среде, где поощрялось насилие, безнравственность. Они не отличали «хорошо» от «плохо». Мало того, что основной спрос с тех, кто обучал тех школьников этому; а куда же, спрашивается, смотрели родители? Недоглядели? Времени не было? В магазин за покупками в это время ходили – это вы хотите мне сказать? Я вас спрашиваю! Такая безответственность, что…. Ладно, с сиротами всё понятно; но не все были без родителей. Даже если ты – не лучший папа / мама в мире, ты обязан защищать своё дитя, иначе, зачем ты его тогда создал – чтобы мучить? Не нужно эгоизма – его хватает и так. Проблемы у всех. Мы говорим «идеальное общество» – где же оно? Пока среди нас есть такие ошалелые, мы не можем им таковым называться. Это было бы самой скверной ложью на свете. Меня поставили следить за происходящим, поэтому я как ответственный добросовестный человек бью тревогу. Пока не поздно. Мало нам Типлтона полвека назад? Мало загубленных жизней? Призываю прекратить клонирование людей в лабораториях, ибо за деньги могут вывести не только суперчеловека с положительными уникальными качествами – могут появиться и копии серийных маньяков-убийц мирового уровня. Предлагаю уничтожить агрессию. Умоляю покончить с экспансией. Довольно. Давайте мыслить здраво, рассуждать трезво. Нужен опытный взгляд на вещи. Где это видано – ребёнок со школьной скамьи лишён естественной радости. И мы говорим не о десятках, а сотнях и тысячах! Испокон веков воспитание шло от родителей, образование – от учителей, опыт – от прожитой жизни и общения с людьми. Вспомните фразу «педагог – вторая мама». А что мы видим и наблюдаем, не будем произносить где? И воспитанием, и образованием, и опытом руководит группа сомнительного рода лиц, понятия не имеющая о морали и семейных ценностях. Это бродячие «минусы» нашего голубого шарика. Чокнутая интеллигенция. В гробу я видел таких засланцев (простите за выражение – ненормативная лексика сама вылезла наружу, когда я вижу повсюду такое безобразие). Исправимы ли они? Утверждать не решусь, я – не судья. Этот скандал ляжет пятном на всю историю человечества. Вспоминать будут спустя века. Мало нам Йозефа Менгеле, Адольфа Гитлера и Рудольфа Гесса? Мало нам, что ли, сталинских репрессий? Мало нам Холокоста и прочих геноцидов? Мало того, что многие малочисленные этносы исчезают бесследно с лица земли, и некоторые их представители – последние носители языка? Опять резолюцию подписывать? А что это даст? Кому это надо? К кому я вообще обращаюсь, я, убелённый сединой, лысиной и жизненным опытом общественный деятель, которого на пять лет поставили во главе ЛСГ? Мало нам Типлтона, я повторяю? Мало нам апартеида в ЮАР? Это же было! Мало резерваций индейцев, у которых американцы, некоренное, не автохтонное население отняло все права? Когда перестанут ущемляться права человека? Когда же вы, наконец, поймёте, что все нации равны, и нельзя делить по классовому признаку? Мало нам Октябрьской революции? Царизм сам виноват в этом, ибо тогдашнее положение могло разрешиться революцией, и только революцией, когда народ стал выбирать себе правительство из такого же простого, трудового рабочего народа, а не зажравшегося мажора-царизма, когда и упразднение крепостного права было сделано под давлением мировой общественности. Разве мы живём во времена рабовладельчества или феодализма? К чему тогда весь этот цирк? Мы стараемся повысить уровень жизни, но убийство всё равно имеет место. Почему так происходит? Ведь у преступления есть причина, так? Да, это ни в коем случае не оправдание. Но если мы будем просчитывать ходы заранее, заглянем на это поглубже, то, возможно, со временем закон нарушаться не будет. Мы сидим в удобных креслах на заседаниях парламента и подписываем поправки в Конституцию, а потом сами же эти заповеди и нарушаем? Выходит, мы – лицемеры? Думаем одно, делаем другое, а вскоре появляется и третье. Поймите, если закон не выполняется, то в нём нет юридической силы. Значит, филькина грамота, и больше – ничего. Закон должен быть ясной и конкретной директивой, пусть даже жёсткой – иногда это просто необходимо. Если выпускать отратифицированный закон, надо поставить его так, чтобы его выполняли беспрекословно абсолютно все, в том числе и ты сам, иначе это уже будет не закон, а «так». На то это и закон, чтобы вменялось в обязанность слушаться его. Итак, дитё взаперти. Он недополучает витамин D, ибо он возможен только при наличии солнечного освещения и обогрева. В его мозг поступает недостаточное количество кислорода. Возникает кислородное голодание, в результате которого медленно, но верно клетки головной коры гибнут. Без солнца теряется иммунитет, детки чаще подвержены инфекциям. В помещении, разумеется, спёртый воздух, и как бы вы его не проветривали, улицы это не заменит. Естественно, на улице полным полно плохих компаний. Так надо воспитывать ребёнка в твёрдом ключе жизненной позиции; чтобы не сломался. Это вам не кошечка-собачка – одной дрессировкой не обойдётесь. Это жизнь с наличием души и разума. Оттого, что вокруг зло, запирать на ключ нельзя. Рациональнее надо быть. Я поднимаю очень многие темы – социологии, экономики, семейной жизни, работы, бизнеса, здоровья. Обратите внимание, что в первую очередь страдает здоровье. Недостаток внимания ведёт к замкнутости и некоммуникабельности. Именно это мы все и увидели воочию в пылесборнике Литтлтоне – дети злые и необщительные. Вы говорите, юристов стоило оправдать. А я говорю «нет», поскольку они хоть и боролись, но смирились. Многие сами по уши замешаны. Если сопротивлялись, почему ни один участковый, ни один шериф не пожаловал в здание? Вы скажете, плохая работа полицейских? Что на своей территории не обнаружили ничего подозрительного? Я лишь добавлю, что сначала кто-то должен написать что-то с просьбой разобраться. Если всё в рамках нормы, никто шевелиться не станет. Почему они не вызвали финпол? И налоговики обходили убежище стороной, ибо всё куплено. Причём, на административном плане Пёрта Литтлтон невозможен – на том месте якобы чуть ли не мусоросборник! Куда это годится? Вина мэра – плохо знает свой город. Теперь он снят с должности, чтобы другим было неповадно и в пример, в назидание. А остальные? Куда смотрели остальные? Литтлтон вообще ученическим домом не назовёшь – вузом не считается сооружение из двух факультетов. Как минимум три-четыре, для разнообразия. И в итоге директор останавливается и вовсе на одном. Это же нечеловеческие условия. Питание, учёба, проживание, времяпрепровождение…. Никакой свободы. Я молчу про демократию – её там не нашли, как не искали. Чем Литтлтон отличается от моджахедов? Пусть не вооружали для убийств, пусть не готовили шахидок. Но мы имеем дело с обучением детей сатанизму, особенно неосатанизму! Это неуместно, неслыханно, опасно и ужасно. У меня больше нет слов. В заключение хотел бы добавить, что пока я на этом посту, я не допущу клонов Типлтона и Литтлтона. При мне я обещаю, не будет зла. Гомосексуальность будет объявлена вне закона по всем пунктам. Отныне запрещаю к показу и просмотру фильмы, близкие к таким жанрам, как экшн, хоррор и триллер. Хватит. Вырастая, ребёнок хочет быть похожим на главных героев и сам начинает устранять всех подряд; и ему неважно, что персонажи боролись за правду именно таким образом. Попробуй, разубеди. К чёрту книги в стилях мистики и эзотерики, ко всем бесам. Всё перечисленное есть погибель, введение в ад. Нужно очиститься от негатива. Может быть, это чисто моё мнение; сугубо и бесповоротно – но это так. Делайте добро, ходите в церковь и верьте в Бога, как и раньше; иначе – вон с глаз моих долой…».
Рать и дичь
2059 год, Лаос.
Бежав, Кауфер задумал отобрать у парочки агентов самое дорогое, что у них было – их детей.
Втёршись в доверие к гувернантке Штрауцер навесил ей лапши, что он друг детства Сары и Джеймса. А та и поверила, дура…. Больше её никто никогда не видел – убив и расчленив девушку, хам закопал тело прямо под окнами домика, где обитала семья.
Дети были ещё наивнее, но всякий раз, как Кауфер заносил над ними руку, пред его глазами вставал облик Каролины, и он делал вид, что просто так шутит.
Карла и Джонас, воспитывая детей, старались ни в коем случае не прививать им своих странностей, мечтая, чтобы они выросли обычными людьми. Поэтому детки были очень хорошенькие; старшей девочке было четырнадцать лет, младшему мальчику – девять.
Собственно дом состоял из двух связанных между собой пристроек. Комнатки – небольшие. Там четверо душ и жило, пока мать с отцом были в разъездах из-за поиска пропавших близнецов. До их отъезда родители отвозили детей в школу на машине; после – развозил автобус. А теперь, с появлением «друга семьи» машина снова имела место в жизни четверых деток.
Старшими были две девочки, обожавшие рисование. Один из мальчиков гостил у знакомой Своллоу, Рю Сё Дан. Другой, самый младший не был похож на своих сестёр. Он был очень послушный, и волосы его являлись светлым карэ.
Поскольку Штрауцер имел склонность к телепортации, то он мог ухаживать за детьми не покидая Литтлтон. Теперь всё слишком изменилось – после истории с Кэролайн этот дар пропал, да и других дел было по горло, невпроворот. Сейчас его целью было взять детей в заложники, захватить машину и увезти их; а вместо этого сам того не ведая он стал их лучшим другом!
Каждое утро Кауфер как заботливый дядя вручал детей школе, и уезжал по своим темам. А когда возвращался под вечер, эти же самые дети с нетерпением его дожидались. Скоро Штрауцер напрочь забросил свою задачу по искоренению детского фактора.
Мальчик и девочки упрашивали Кауфера катать их на машине, что он и делал не без удовольствия. Мальчик мучил Штрауцера музыкой столетней давности – джазом 50-х годов ХХ века, пока тот валялся в тёмной занавешенной спальне.
Промышлял Штрауцер тем, что иногда таксовал – так он разведывал для себя обстановку. Надо ведь было держать в страхе род людской, постоянно на поводке! Дрессировать, тренировать. Но «прославился» Кауфер в Лаосе тем, что «переставил» христианское кладбище на другую сторону дороги, что вызвало ноту протеста, ибо там находилась помойка. Самолюбие верующих было уязвлено, и могильник вернули обратно на место. А Штрауцер, опупев, начал совершать ошибку за ошибкой, пока его, наконец, не поймали.
Когда вернулась охрана, высланная наскоро Джонасом (он узнал, что вытворяет Кауфер у них дома), то дети преданно сели не к амбалам в машину, а к Кауферу.
Уладив дела в России и Австралии, Джонас вернулся в дом с полицией. Собрались все спецподразделения мирового правительства.
— Кауфер, сдавайся! Выходи с поднятыми руками. — Крикнул в рупор Джонас.
В окне мелькнула физиономия Штрауцера, и он появился на площадке вместе с детьми.
— Явился, не запылился…
— Папа вернулся! Приехал? А дяденька вовсе не злой…
— Да, конечно…. Кауфер, не дури. Хватит уже. Самому не надоело? Ты окружён. И пожалуйста: не совершай тех глупостей, о которых потом будешь жалеть. Если у тебя в твоём каменном сердце ещё осталась хоть капля воды…
— Я в вашем распоряжении. — Неожиданно согласился тот. — Только знаешь? Не ты меня уломал – это всё Каролина.
— Одна из твоих жертв, Кауфер?
— Нет. И пальцем не прикоснулся. Она мне открыла Бога. Такая юная, а сердце чище, чем дистиллированная вода!
— Так, ладно. Уведите его…
Представители закона схватили нахала, и повели к грузовику.
— И ты, Брут! — Выкрикнул напоследок «Эстефеос». — Стой, подожди…
Джонас скомандовал своим на секунду остановиться.
— Да, злыдень?
— Неужто сомневался, что не сделаю всех своих «подвигов»?
— Верю, что справился бы. Но твой гонор и твои амбиции – лучше бы ты их потратил на что-нибудь более стоящее. — С печалью, тревогой и сожалением в голосе ответил ему Джонас.
Кауфер не только дал признательные показания по всем пунктам предъявленного ему обвинения; он даже собственноручно показал склады «Некрофага» и потаённые ходы Литтлтона. Оба этих заведения были похоронены, дети – эвакуированы и отданы на воспитание более ответственным людям. Распределение было недолгим – «тёмный круг», мечась от безысходности и без своего идейного лидера сам взорвал себя вместе с литтлтоновским подземельем. Большая часть детей…. Погибла.
Мировой суд признал Кауфера Штрауцера террористом и экстремистом №1 в мире. Ему впаяли шовинизм, нацизм, национализм, фашизм, расизм, массовые убийства, чёрный террор, хищение бюджетных средств в особо крупных размерах, растление молодёжи и педофилию, скотоложство, мужеложство, насилие и изнасилование, сфабрикованные документы, оформление бумаг на подставные фирмы с целью понятно какой, вымогательство, хулиганство, жестокость и прочие ужасные вещи. Закон настоял на том, чтобы была применена высшая мера наказания.
— Ваше последнее слово?
— Я, спецагент Кауфер фон Штрауцер, он же семьянин Руди, он же профессор Рудольф Ёнке, он же гендиректор Литтлтона Эстефеос, он же архимаг Магнус Инферно, он же доктор биологических наук Люциус Инимус искренне каюсь во всех своих злостных и скверных прегрешениях. Моя просьба к властям: те деньги, что у меня изъяли, все конфискованные средства – раздайте их детям, пожертвуйте в специализированные фонды; чтобы не было так, что все средства захапали себе уроды-чиновники. Так будет больше пользы. И проконтролируйте, прошу я вас, чтобы деньжата дошли до места назначения. Чтобы детям было с чем идти в школу. Можно мне стаканчик воды? Что-то в горле пересохло, не против?
Ему налили.
— Ну, и в своё заключение…. Святая Каролина, молись о нас грешных; особенно обо мне. Возьми меня к себе на небо, замолви словечко перед твоим Богом. Ты исправила меня своей верой. Я поверил тебе и твоему Богу. Слишком поздно, я знаю. И всё же. Трогательно? Вот, я перед вами, как барашек Латифы – делайте, как велено…
Кауфер Штрауцер в ту же секунду был казнён…
Карла на мероприятии не была – возилась в РФ с братьями её меньшими, близнецами Эриком и Эдиком, они же Игорь Чепрычкин и Сид Спайк; одно лицо на двоих…
Идеальная планета
2059 год, Россия.
Сид Спайк никак не мог смириться с тем, что он – это Эрик. Когда же он увидел человека, словно его же отражение в зеркале, то был потрясён до глубины души. То же происходило и с Игорем – он был напрочь сбит с толку и поражён.
— Ты – это я?
— Ну, надо же; только одет иначе.
— Так, ладно – я вас оставлю…. — Карла поняла, почувствовала, что она сейчас лишняя.
Такая встреча, и так мало эмоций. Наверное, если бы братья встретились лет десять назад, было бы более чувственно. Однако каждому из них было ровно по тридцать лет. Это и не молод уже, так как раньше, но и полноценно зрелым не являешься. Опоздали, опоздали Джонас и Карла; слишком поздно…
Не было привязанности, не было ощущения каких-либо родовых уз; лишь удивление и интерес, не более. Отчего бы не проявить внимание и терпения к тому, кто похож на тебя как две капли воды? Почему бы не перетереть пару фраз? А потом – всё…
Два человека, две совершенно разных судьбы. Игорь, то есть Эдик вырос почти сиротой в деревне, но никогда не чувствовал себя из-за этого закомплексованным т уязвлённым. Пусть ему везло меньше, чем сверстникам, зато его обошла стороной вышколенность Литтлтона. В отличие от Сида, точнее Эрика Эдик не жил в постоянном страхе всю жизнь. Да, были моменты, когда он сталкивался с чёрной магией напрямую, но продолжались они недолго. И пусть поплатились близкие ему люди, ни в чём не повинные, сам Эд вышел из воды сухим. Теперь он семьянин, живёт в браке – у него жена и дочь. Работа есть, жизнь вроде налажена.
Эрику повезло куда меньше: он вырос изгоем и бандитом. Рано познал прелести полового акта, убивал, ненавидел, мстил…. Поначалу, да – боролся за справедливость, но был сломлен, как и все в том чертоге. Вся жизнь Эдика пошла под откос. Уничтожена, и как же дальше жить…. Он уже не мог, не знал, как иначе, кроме как ломать всех подряд, ибо тогда сломлен будет он. Не было рядом достаточного физического тепла и духовного просвещения. Всё пошло прахом, все надежды рухнули. Выпрашивать милостыню у брата? Клянчить на прожиточный минимум? А у него что, своих проблем мало? Да он и сам из гордости не пойдёт на такое унижение, оскорбляющее самолюбие. Нельзя сказать, что каждый из них просто взял да и пошёл своей дорогой, поскольку их дороги никогда вместе не пересекались.
Обоих объединяла внешность, происхождение, родословная, обжиг магией и тяжкие жизненные ямы. Но во всём остальном было глухо, как в том тёмном подземелье, где никто не расслышит ваш SOS. Но жить, обманывая, что ничего не произошло, тоже было болезненно. И близнецы нашли в себе силы поддерживать близкородственные связи и отношения. Элементарные – хождение в гости, совершение подарков, обсуждение общих интересов (если они имеются) и критика неблагозвучных деяний. К Эрику сходить было некуда – он ведь большую часть своей жизни прожил в той адской мышеловке. Поэтому Карла сняла ему номер в отеле и дала денег на первое время. Разумеется, Эрик пообещал всё вернуть, как только встанет на ноги. Ну, что он умел? Преподавать юриспруденцию. А всё то, что он умел ещё помимо этого, уголовно наказуемо.
— Если хочешь, я поговорю с Джонасом, и он возьмёт тебя к нам в адвокатскую контору. — Предложила Своллоу.
— Пока не надо, спасибо. Нужно будет – извещу. — Заверил её тот.
— Как хочешь; не за что. Моё дело предложить, твоё – отказаться. — Невозмутимо отреагировала «Сара» и начала собирать вещи – пора.
Да, она выполнила всё, что запланировала – нашла обоих парней и свела их. Её совесть чиста. Теперь можно спокойно возвращаться домой, где её ждал муж, уже успевший вернуться, и четверо детей.
Почти
2059 год, планета Земля.
Эрик Вальрус обратился к Богу, Эдик – тоже. Видимо, всем нам нужно приблизиться к Отцу.
В один прекрасный день и Ирина захотела в храм, и вскоре вся семья была в сборе…. Не вся.
Каково было удивление, когда к Эрику подсела Анна Уэлл. Она начала с интересом наблюдать за его молитвой; подключилась и сама.
Долго они не виделись – длительное время не общались вовсе.
— Ты? — Ахнул Эрик, выходя из церкви.
— Я, Спайк. Сама тебя нашла.
— Но…
— Ничего не говори. Ты ведь нашёл меня когда-то; ты помнишь? Когда меня похитили маги. Вот и я…
— Когда я в своё время предлагал тебе, ты ранее ссылалась на плохое самочувствие.
— То – тогда, а это – сейчас; всё хорошо, мы вместе?
Вместо ответа несказанно обрадованный Эрик нежно прижал её к себе.
— Ну, вот и отлично! Теперь и ты не бесхозный! — Похлопал брата по плечу Эдик после того, как Эрик сделал Анне предложение, от которого она никак не смогла отказаться.
Ныне Анна каждый день упрашивала мужа брать её с собой везде, в том числе и в храм.
Карла и Джонас отправились путешествовать по миру. Они побывали в Дании, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге, а также во всей Латинской Америке. О, это было незабываемое впечатление!
А потом произошло одно небольшое чудо.
В СМИ писали об авиакатастрофе, но вот как всё было на самом деле – уж книга правдивее их всех!
Внезапно Эдик, Эрик, Анна и Ирина очутились на опушке леса. Тихо, свежо после недавнего дождя. Травка зелёная, мурава. Птицы воркуют, пойми их о чём. Небо чистое, ясное.
Все вдруг осознали, что они – маленькие дети. И тут к ним вышла очень красивая молодая женщина.
Она была одета в длиннополое платье светло-синего цвета, а голову её венчал пурпурный платочек. На ногах – сандалии, на шее – крестик. От длинных и чудесных волос шли сияние и аромат. Дева Мария улыбнулась и распахнула объятья.
— Идите ко Мне. — Голос был приятнее маминого; слаще мёда, ярче радуги, звонче Паваротти, тише воды, ниже травы, умереннее бриза, реальнее реального.
— Ну, надо же! Как в Лурде, как в Фатиме! — Запищал квартет и сломя голову подбежал к маме Иисуса Христа.
Богородица накрыла всех своей излучающей доброту накидкой и вознеслась на небо, что-то дивно напевая.
Тем временем Мария Магдалина и Мария Клеопе плыли в лодке, гребя изо всех сил – они явно опаздывали; ведь там, на дне была свёрнутая калачиком дочь Эдика и Ирины. Её нужно было им вернуть. И она не плакала – её окружали ласка и забота. И как прекрасно вокруг!!!
Вода – прозрачнейшая в мире. Привязав лодку к берегу, две девушки воззвали к своей подруге, но напрасно. Тогда с листа скатилась роса, а солнце подмигнуло. Увидев в небе машущую им ладонью мадонну, остальные Марии последовали за ней туда, и одна большая дружная семья воссоединилась навсегда. Нет больше бед и проблем, лишь заслуженный рай – за оставшуюся жизнь братья-близнецы вымолили прощенье у Господа Бога, и Он пошёл им навстречу; никогда не забывайте, что Он – милосерд.
Как начато с Бога – так и велено быть завершено. Спасение пришло…
Заключение
И увидел, и узрел Господь, что не всё так плохо в этом мире; да и заступничество Марии помогло – всегда к ней обращайтесь в случае чего.
И призрел Он, что чада его не все и не до конца в грехе, и устроил большой праздник.
И возроптал некто, и был погребён до Судного дня; ибо возжелал принизить человеков, но сам превратился в падаль. И не стало зла, и обрёл мир покой.
И началась новая, отличная от других эпоха, новая глава истории жизни. И закрыл Бог свою записную тетрадку, и отошёл на покой в отпуск. Не бессрочный, не долгосрочный, но вполне понятный и заслуженный. Ибо устал Он немного, самую малость. Но Господь вернётся – уже через секунду его лик стал наблюдать за своим детищем вновь…
Послесловие
Когда мы научимся уставать всего лишь на секунду? Тот научный прогресс, о котором все так говорят – где он? Не кажется ли вам странным, что во времена Ноя и Мафусаила люди жили почти тысячу лет, а сейчас мало кто до шестидесяти доживает? Ну, хорошо, 90-100, не более. Старше этих лет люди бывают, но они уже ничего не соображают – больные, уставшие и прочее. А тогда, в библейские времена люди и в сто семьдесят пять лет садились на лошадь и мечом защищали свои края. Сейчас трудно представить себе восьмидесятилетних хотя бы за рулём. Значит, научный прогресс? Народ, мы катимся вниз, особенно без Бога. Заметьте, в допотопное время не было универсальных поликлиник; люди и мечтать не могли о пересадке органов. Тогда царили антисанитария, ноль гигиены, эпидемии косили целые страны. Ну и что? Всё равно люди были тогда гораздо крепче. Засунь современного человека в тогдашние времена, да он ни то, что махать мечом на поле боя с два часика – он поднять его не сможет. Женщины рожали без кесарева сечения. Так что пора науке признать, что мы наоборот живём всё меньше. Да дорогие мои, как бы это не было прискорбно, это так. На то она и правда, чтобы порой в лицо прямой и жестокою быть. Сладкой бывает лишь ложь, это знают все. Однако по-прежнему никто не любит правду, ещё меньше поступает по ней, живёт согласно ей. В еде посмотрите одна химия. И все чистящие моющие средства тоже сплошная химия. Женщины того периода если поставить их сейчас на ринг одолеют любого мужчину, не обладая при этом какими-то особо изощрёнными приёмами. Всё было от природы. Зрение ухудшалось к старости. А сейчас гляньте – в два годика прописывают очки. Разве это не ужасно? Стоит задуматься, как вы считаете? На то вы и учёные, чтобы ломать голову над этим. Мало того, что мы не стопроцентно здоровыми рождаемся – так мы ещё и пьём, курим, нюхаем, колемся! Да, господа? Не обобщаю, отнюдь: просто, если смотреть на общество в целом сквозь призму, отчётливо видны все его изъяны. И чем дальше мы отходим от Бога, от начала всего, тем нам же хуже. Мало уроков преподносила нам жизнь? Как же опыт скверных мира сего? Разве не поучительно? Тоже так хотите? Тогда дерзайте! Милости прошу в ад. Бьём себя в грудь «мы, мы». «Мы» может быть Бог и ты.





РАТЬ И ДИЧЬ 4: ОБЛОМКИ АРТЕФАКТОВ


Рать и дичь: дубль четыре
Прошло много лет.
В 2068 году Карла и Джонас по многочисленным просьбам мирового правительства решили отправиться на своё последнее задание, хотя были уже на заслуженной пенсии и не в той форме, что в молодости. Всё же на шестом десятке они оба выглядели намного лучше, чем их сверстники – всему виной прошлое Типлтона, где из человека делали суперчеловека. Вот и сейчас парочка не чувствовала себя старой в полном понимании этого слова – так, некую усталость от всего пережитого. У них не ломило кости, не появились морщины, уровень холестерина не повысился, жировая ткань – в норме; только память слегка хромала, так и не оправившись от чипперных изысканий.
К тому времени члены общества состояли из двух социальных групп, напоминающих элоев и морлоков в начальной стадии, в зачаточном состоянии. Благополучие на вид лишь казалось таковым. Множество экстрасенсов, множество…. Но дело было поручено профессионалам.
Задача состояла в том, чтобы найти и уничтожить сохранившиеся артефакты, оставшиеся от зон Типлтона и Литтлтона по всему миру, обезвредить их навсегда; чтобы потомки никогда больше не столкнулись с той напастью. Артефактом могло являться всё, что угодно – заброшенная лаборатория, банки-склянки в ней, оставшиеся в живых личности….
— РАТЬ и ДИЧЬ?
— Дубль четыре!
— Осилишь, Карлитос?
— Потянешь, еврей!
Вот собственно, и началось, закрутилось, завертелось…. Вперёд, туда, за поиском уникальностей для науки!
Зона звёзд
Парочка решила начать с Германии – вдруг там ещё что-то осталось от Кауфера Штрауцера? Это был заранее продуманный ход: в своё время шпионы не случайно выбрали местом проживания именно Лаос, поскольку чиппер Дика был камбоджийцем, а эти две страны – рядышком. Вот и сейчас использовался тот же принцип: хочешь узнать о возможных подельниках КФ – поезжай в его страну, место обитания его и всех причиндалов.
Карла и Джонас поселились в магдебургском отеле «Хайдэ». И сразу же остались недовольны соседями.
Через стенку снимала номер какая-то очень шумная компания. Молодые люди были словно глухие – вечно включали телевизор на всю катушку даже тогда, когда было очевидно, что в данный момент никто его не смотрит; видимо, им было скучно. Усугублял положение ещё и тот фактор, что балконы у них были смежные – выходя туда подышать свежим воздухом, Джонасу приходилось лицезреть чёрт знает что.
Наверху соседи были не лучше – не успела парочка въехать, как их с первого же дня начали топить. Мало того, там по жизни шёл ремонт – жужжала нескончаемая дрель, и настолько же невыносимо раздражающими были стуки. И это – в отеле? Вдобавок ко всему над комнатой пары надрывно плакал маленький ребёнок, но его долбаные родители были беспутны в своей ответственности и включали тому громкую музыку, приводя за полночь кучу гостей, несмотря на визуально строгие порядки отеля.
Снизу изредка кашляли, жители же напротив никак не могли открыть свою дверь.
— Надоели уже! — Не сдержался муж и ругнулся.
— Вот тебе и Германия! Странно…. — Посочувствовала ему жена. — Не уснёшь теперь с этими дармоедами и разгильдяями. Ты получше не мог найти гостиницу?
— Микросотрясение-микростресс-микроинфаркт-микроинсульт!
— Психостой и нервотрёпка! Как мы в такой обстановке будем работать?
Пришлось привыкать.
Немного погодя Джонас предложил следующее:
— Проследи за соседями снизу, сверху и сбоку, а я займусь теми, что через гипсокартон. Что мы теряем? В принципе, ничего.
— Опять за старое, что ли? Ладно.
Теперь, находясь на своём балкончике, Джонас ловил каждый звук, исходящий от хулиганов. Вскоре он как опытный специалист, умеющий вынюхать всё из ничего, знал о соседях через стенку всё, что нужно.
Хозяином смежного номера был парень с модной причёской: собственно бритый наголо, но на лысине зиждилось тату в виде британского флага с красной окантовкой треугольником, занимающее всю заднюю область головы, начиная с макушки. Он был высок ростом и накачан. Но это было не единственной странностью парня: на его правой руке была надета куча часиков. Чаще всего его видели в прикиде, состоящем из белой футболки, джинсов и жилетки.
Понаблюдав дня три за чудаком и рассказав о нём супруге, Джонас полюбопытствовал:
— Ну, а у тебя? Есть что-нибудь?
— Нарыла кое-что. В общем, снизу живёт шаманка по имени Мэйз Коул.
— Шаманка?
— Я не знаю. То ли викканка, то ли вудуистка – особо не различаю, поскольку в подобных вещах как знаешь, не сведуща.
— Понятно. Это всё?
— Нет. Носит эта дама чёрное каре и любит драгоценные украшения. У неё есть муж, который младше её раза в два. Работает помощником шеф-повара там, где мы с тобой обедаем. Ничего особенного, но дамочка странна и взгляд её недобр. Своего супруга точно гипнотизирует: он делает для неё всё – посуду моет, пыль протирает…
— Гипноз? Может, просто любит?
— Нас разве это интересует? Наверное, любит…. Неважно, что там; к слову, вряд ли соседи снизу нам пригодятся.
— Это точно.
Напротив жил вечно нетрезвый клипмейкер по имени Ивейли Наард, любимым фильмом которого являлся «Эйс Вентура: розыск домашних животных». Клипмейкер очень не ладил с модником, живущим с парочкой смежно, хотя и тот, и другой вели схожий образ жизни.
А вот семейка сверху, состоящая из горе-строителей вскоре удрала из отеля, и их заменил сутенёр, у которого частенько паслись его бездомные подчинённые.
— Одни хуже других. — Промямлил Джонас, слушая радио.
— Вот-вот, именно. — Согласилась его жена, включая телевизор…
Модный малигнант
Вскоре наиболее пристальное внимание стало уделяться панку за стенкой, ибо никто так не травмировал психику, как он. Все остальные – клипмейкер, шаманка, сутенёр были всё же терпимы.
— Знаешь, это уже слишком; совсем ни в какие ворота не влезет. — Злился Джонас.
— Что ты психуешь? Давай сменим гостиницу, да и всё.
— Нет-нет; что-то тут не то. Ты видела этого чудика?
— Может, и видела; не помню.
— Кого-то он мне напоминает, но кого – понять не могу. Мне бы вспомнить…
Не повезло с соседями конкретно.
Шаманка из-под низу что-то выла на непонятном языке; клипмейкер целыми днями возился со своей собакой; сутенёр наставлял своих сотрудниц на «путь истинный»…. Но чёртов панк был самым чёртовым из них всех.
Обыкновенно, часов в пять утра он включал телевизор послушать прогноз погоды; только его больше интересовал не он, а те девушки, которые позировали перед картой с антициклонами, рассказывая ахинею об осадках на ближайшие полдня. Потом просыпались динамики с сабвуфером, донося до свернувшихся в трубочку ушей Карлы и Джонаса такую какофонию, как космо рок, абсурдный рок, абстракционный рок, дэтвэйв, медвэйв, техиент и грэй-метал. Всё ничего, но к часам десяти-одиннадцати утра к панку подтягивались его дружки, и вот тогда сквозь заслон несло нойз-шумом вроде хардкор-панка, хоррор-трэшкора и копрограйнда. Скорее всего, в это время происходили сумасбродства и болтология, даже драки – были чётко слышны дребезг разбивающихся стёкол и посуды. В придачу ко всему этому неслись бранные фразы и задорный смех молодости.
— Они что, не работают, что ли? — Возмущению Джонаса не было предела. — Ширли, неужели мы тоже такими были?
— Хуже. — Похлопала по плечу мужа Карла и добавила. — Ты ведь сам справку пробил, что этот тип – домохозяин.
— Да, но…
— Ну и вот.
— А на что живёт???
— Сдался тебе этот человек! Заткни уши ватой и отсыпайся до обеда.
Отморозки не только гужбанили по-чёрному, но и решили продрать свои глотки, запев какую-ту хрень.
— Это что было? — Поразился Джонас. — Пора заткнуться уже, пожалуй. Космороботы, лунозавры…
— Жестоко. Я всё больше вспоминаю нашу юность…
На следующий день к сутенёру пришли две очень красивые жрицы любви, которые, по всей видимости, уже давно охотились за ним.
— Где бабло, удод? Мы и так против воли на тебя арбайтимся! — Донеслось сверху, когда хозяин спросонок открыл дверь.
— Я-а-а…
— Что – «я-а-а»? Хинтер, это уже не смешно.
— Machen, schlaffen, sorgen... Und eine kleine probleme, untermensch?
— В общем, так, гуэно: не отдашь причитающееся – будем прощаться! А ты знаешь, Арш, что это означает.
Затем послышались отдаляющиеся шажки.
— Звездец просто! Кем его только не обозвали. — Удивился Джонас.
— И поделом! В лобик ему, в самое темечко! Хотя Арш Хинтер – сутенёр, который известен и за пределами Магдебурга. — Прищурилась Карла.
— В смысле?
— Надо же, как судьба свела – я встречалась с ним ещё в Марокко – он предлагал шейху партию латинок как раз в тот же период, когда я вывозила оттуда контрабанду. Только я думала, что он уже завязал к этому времени. Или это сын его? Мы почти ровесники.
— В любом случае, похоже, попал твой Шрайбикус; влип по полной. А гуэно что означает?
— Попка. Ты и этого не знаешь?
— Не такой полиглот, как некоторые. А вообще, я поражаюсь слышимости в этих помещениях – плохая, ужасная, просто отвратительная звукоизоляция. И следить ни за кем не надо – и так всё слышно, даже чрезмерно.
Лазая по зданию, Джонас пришёл к выводу, что путешествовать он точно разучился: прошла неделя, а он снова чуть не заблудился, ища свою комнату.
Зайдя в супермаркет, бывший шпион с недоумением уставился на одного из покупателей. Светловолосый громила пытался взять ноутбук задаром. Когда же он начал пререкаться с продавцом, зычно повышая децибельность своего вокала, Джонас мысленно хлопнул себя по лбу: да это же тот самый надоеда через балкон!
Уже придя обратно, агент бросил сам себе: «Одеревенеть – не встать. Скорее всего, это родственник нашего фрица».
— Ты уверен? — Карла вышла из туалета.
— Тьфу, а я думал, что один дома. Своллоу, тебе бы тоже взглянуть: внешне этот Геракл – копия Кауфера! Есть в нём также что-то от Дика.
— Стареешь, старик. Ты был в продуктовом, видел его и не сфотографировал украдкой? Я всё приму, но этот парень находится у нас под носом; достаточно выйти на лоджию и дождаться, когда выйдет туда и он.
— Я уже не в том возрасте, чтобы скакать везде и вваливаться в чужие помещения.
— Не переживай: даже если все, так как ты говоришь, то всё равно связи я не вижу.
— Как это? Он может знать то, что скрыл от всех его разгильдяй-папаша.
— Мм, не думаю. Подумаешь, какой-то паренёк ежедневно прожигает себе жизнь…. Нам-то, что с того? Гори оно синим пламенем, а мне – ровно. «Что тут – что там».
— В любом случае, проследить не помешает. Как ты считаешь?
— Ты как заноза в заднице! Так уж и быть, посмотрим…
Между тем под глубокий-преглубокий вечер у Мэйз Коул вновь прорезался аппетит на своё шаманство. Исповедуя викку и вуду одновременно (ломая стереотип «несовместимости не укладываются»), она начала рычать какую-то дребедень:
— Я вижу трон, и подле него – белое древо. И вот, апостолы тьмы поочерёдно трубят в рог изобилия и вылетают оттуда микроны, слепящие грешников насмерть. Изыди во ад под громкий звон колоколов…
Парочка застыла.
— Master, have mercy! Viva Satan, viva Asmodeus, viva Leviathan, viva Lucifery!
— Матерь божья, я даже Марию вспомнила! — Карла ахнула.
— У одного из сыновей Анны была девушка, помнишь? Почти схоже загоняла.
— Обклей всё тут пенопластом, а? Чтоб не слышать эти возгласы, визги да причитания. Я тебя умоляю.
— Да ради бога, только вот мы же решили тихими серыми мышами побыть. Не стоит сильно светиться.
— А чего или кого нам бояться? Все и так уже про нас всё знают, даже книги пишут. Поражаюсь тому, что работники гостиницы попустительствуют этому.
Немного погодя подал голос и злостный пчелоубийца через стенку, этот злобный осоед, которому подпел «хор Пятницкого», состоящий из его закадычных коллег.
— М-да-а-а…. — Присвистнул от неожиданности Джонас.
— Одолели. — Сокрушённо вздохнула его женщина.
— Может, пойти настучать им всем? И не таких ломал – мы ведь профи в этом.
— Сиди уже…
На сей раз ребята одной песенкой не обошлись, не отделались, запев очередное дерьмо.
— Так. — Приподнялся с места раздосадованный Джонас.
— Всё, успокойся. Тише будь. Сам же сказал, чтобы выслеживать. Если дадим о себе знать раньше времени, если раскроемся, то спугнём. Вдруг всё так, как ты предполагаешь – что это родная кровь Штрауцера?
— О-о-о…. Смотрят ли они вообще на время? Который час, кстати?
— Оставь их; пусть резвятся, пока глупые и зелёные – потом всё.
Две извилины
Зайдя однажды в дамскую комнату, Карла резко спряталась в подсобку: между двумя уборщицами шла ожесточённая ругань. Каждая старалась принизить и оскорбить оппонентку, да похлеще. Вылилось наружу и соперничество за обладание неким «красавчиком». Влюблённые в одного и того же парня девушки открыто ненавидели друг друга.
«Кто скорее привяжет – это ли не детский сад?», подумала шпионка и вновь задержала дыхание, сквозь щель глядя на двух дур.
Противоборство словесное перешло в противоборство физическое, и спустя доли одна из драек начала издеваться над другой, таская за волосы, пока та визжала как обалдевшая. После этого она, почуяв себя начальницей, словно ей дали главную роль в киноленте, заставила проигравшую сторону мыть ванную комнату и туалет, вплоть до раковин и унитаза, специально, нарочно, намеренно проливая воду. Под конец победительница перестала избивать потерпевшую и велела ей отстать от некоего Юргена, ибо это «её» парень, и ушла.
Оставшись одна, девушка расплакалась:
— Ну и подавись своим Штрауцером, вредина наглая! Коза драная, вертихвостка гнилая! Уйду вообще отсюда с работы навсегда, куда глазки глядят…
Своллоу покачала головой, пожала плечами и вынырнула, куда надо так же незаметно, как и приземлилась сюда.
Неслышно войдя в номер, Карла вымолвила:
— Ты был прав, равно как и всегда; как в воду глядел.
— Ты о чём?
— Не думаю, что фамилия Штрауцер – самая популярная в Германии и, в частности, Магдебурге.
— Как вычислила?
— С какой целью интересуешься?
— Прекрати…
— «Как вычислила», да как «вычислила»…. Тоже мне, заладил, как попугай. Это моя работа, Джонас. Наш сосед – Юрген Штрауцер, и чувствуется мне, что он сын или племянник Кауфера, а значит, правнук бодибилдера №1 в мире; к тому же ты сам говоришь, что как вылитый.
— Что ж, не будем торопить события. Поглядим, что ещё натворит эта расфуфыренная бестолочь.
— У нас не так много времени, как ты думаешь. Нам задали задачу – мы должны её решить, и скорее, немедленно.
— А кто ещё вчера говорил о том, что надо осторожнее быть с объектом? Вот сколько знаем друг друга – столько и спорим; никогда к единому мнению прийти не можем…
Шныряя где ни попадя, Карла снова затаилось: ей в очередной раз повезло.
В коридоре пока никого не было ни свет, ни заря убираться, протирать картины и поливать цветы пришла девушка, проигравшая в схватке за любимого. Работая, она опять нечаянно разревелась незаметно для самой себя. Как на грех сутенёр торопился и встал пораньше. Выйдя из своего номера, он подошёл к девушке.
— Здравствуй! — Сутенёр был в хорошем настроении.
— Чего вам?
Тот обошёл её кругом.
— И чего это мы плачем?
— Простите?
— Предлагаю тебе сотрудничать со мной. Я – известный человек. С твоей внешностью можно долго не сходить с обложек глянцевых журналов – у меня хватает знакомых фотографов. Зачем тебе эти гроши? Можешь получать гораздо больше. Извини, что на «ты», ибо жизнь с нами обычно тоже на «ты», не спрашивая нас.
Уборщица немного сбилась с толку – так бывает, когда ты сильно поглощён каким-либо занятием.
— Я…. Я не знаю. Что именно мне надо делать?
Тут Карла, всё это время прячущаяся за громадным комнатным растением, не выдержала и уверенно направилась к ним – Хинтера она узнала сразу.
— Так, иди-ка, погуляй. — Процедила Своллоу уборщице. Та вероятно подумав, что это подошла жена говорившего с ней человека, пошла прочь, забыв забрать с собой средства для уборки.
— А что происхо…. Карла? — Арш округлил глазки. — Приветик! Как дела?
— А как у тебя, детка? — Задала встречный вопрос та и со всей дури звезданула подлеца по роже. Тот попытался дать сдачи, но полетел на пол от пары хитрых приёмчиков.
— Спятила, что ли? Вот так встреча. Весь костюм мне замарала…
Та же грозно приблизилась:
— Ты что, дорогой мой, вообще уже, что ли? Совсем страх потерял?
— Да что я сделал?
— Что сделал? — Пнула его та. — Сделал бы, если б я не вмешалась…. Ты что средь бела дня девочек себе вербуешь? Своих мало, что ли? Экзотики захотелось? Ролевые игры, на уборщиц перешёл? Теперь их подсовывать будешь своим грёбаным клиентам?
— Я у неё просто спросил! И вообще, ты лезешь не в свои дела: это мой бизнес; я в твой не лезу.
— Ещё б ты в мой полез – я б тебя пристрелила сразу!
Кряхтя, сутенёр попытался встать. Карла помогла ему подняться.
— И сразу в штыки! Такие дела с тобой делали…
— Какие дела? Это всё в прошлом. Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь. Ладно, всё, проехали…. Что, сильно я тебя? Дай посмотрю…. Не сильно же, не придуривайся!
Позавтракав со своим знакомым (тот расплачивался за свою глупость), Карла вспомнила былые деньки. Поговорили немного, душу отвели, но рассказывать о цели своего визита Своллоу не спешила – иногда она не доверяла даже самой себе.
— Полагала, что ты на дне, а ты всё в теме. Когда обнулишься? — Пожурила своего старого знакомого контрабандистка.
— Да вот, всё как-то так; вот так да никак. — Отмахнулся сутенёр.
— Мне пора. Дела. — Лаконично бросила тому Карла через некоторое время и исчезла.
Слежка
Джонас сидел перед телевизором, поедая чипсы, когда Карла вернулась обратно в номер.
— Ты можешь толком объяснить, чем мы занимаемся? — Недовольно кинула ему Своллоу.
— Ерундой страдаем. Дурью маемся. Отдыхаем.
— Я серьёзно.
— Ну и я также.
— Что-то не сильно, похоже!
— Разве я не говорил? В этом отеле господин сама знаешь, кто любил пропадать и подолгу. И соседями ему были его же подельники.
— Джонас, но столько времени уже прошло! Годы. Ты, в самом деле, полагаешь, что они до сих пор тут ошиваются, не заимев своей квартиры? Бред.
— Моё чутьё меня ещё никогда не подводило, не обманывало. Ищи, ищи хорошенько. Исследуй каждого.
— Окей.
Однако ничего подозрительного Карла не находила.
На этаже много жило людей со странностями. От нечего делать проныра стала следить за всеми подряд, нередко узнавая то, чего знать было необязательно.
Так, в одном из номеров жила женщина лет тридцати-тридцати пяти, у которой и муж и сын были инвалиды. К удивлению Карлы, муж втайне от жены был совершенно вменяем, и гулял по чёрному. Шпионку так и подмывало открыть правду бедной и несчастной женщине, что её муженёк придуривается, да и только.
«Сами пусть разбираются там между собой», буркнула Карла и сосредоточилась на другом объекте.
В другом номере обитали каких-то три бездельника, одного из которых звали Рик (по документам – Рихард Ляйбер), второго – Льюис Модифона, насчёт третьего неясно – то ли Дэгги Дубсон, то ли приблизительно иначе. Как Карла поняла, обычно двое из них не особо ладили между собой, но им на троих с этим самым Дубсоном задали один инженерный проект, в котором, впрочем, последний почти не участвовал. Целыми днями они чертили схему самолёта на А0, используя широкий ассортимент канцтоваров и не только: линейки, карандаши, циркуль, измеритель, тушь, бочоночки с гуашью и холст. Рик всегда враждовал с Льюисом и часто унижал, но на этот раз (Своллоу не первый день следила за работягами) был снисходителен и даже проявил смекалку. Сутками они не выходили из комнаты, демонстрируя недюжинный ум и подход без устали, периодически отвлекаясь на проглатывание пищи в виде какао и шоколадного масла без ничего. Когда спецпроект был-таки, доделан, Рик зачем-то подарил Льюису свои скрепки и запонки, и больше они не ссорились.
«Детский сад, однозначно. Тоже мне, благоверные», хмыкнула Карла и вычеркнула эту неприкаянную троицу из списка своих «подозреваемых» в блокноте.
В номере третьем жили брат с сестрой – первый был старше последней лет на десять. К девушке изредка наведывалась подруга, а к её брату частенько приходил его приятель.
Приятель этот был святой, правильный: в долги не влезал и сам их не давал, совсем не справлял праздники и не пил спиртного даже чуть-чуть. Сам он жил этажом ниже. Сестре своего друга он помогал с уроками, даже встречался с ней, и без поцелуев не обходилось. Когда же на днях в тот номер приехали родители брата и сестры с целью проведать последних, тот парень недолго думая выпросил у них долгую беседу наедине, в которой убедил этих людей в том, что их дочь – та самая единственная неповторимая и драгоценная. Когда умилённые родители дали добро, обрадованный паренёк сводил ненаглядную в кафе, станцевал с ней медленный дэнс под Mi Nuendo De Amor Натальи Орейро и сделал ей предложение, пред которым устоять было не в силах.
Стоя на балконе, Карла без бинокля заметила, как на улице близ входа в гостиницу одна девушка ссорилась с каким-то мужчиной крупнее и выше её самой. И вдруг неожиданно появляется её брат (схожесть уникальная), чтобы выяснить отношения. Немецкий Своллоу в принципе знала, и уловила краем уха, что брат девушки недоволен поведением её парня; тот же в ответ ворчал, что не бывает дыма без огня. Однако всё зашло настолько далеко, что защитник униженных и оскорблённых велел последнему навсегда прервать общение с его сестрой; посыпались угрозы подать в суд. Интуитивно Карла подметила, что, скорее всего та дамочка поступает так со всеми своими партнёрами: начинает встречаться, затем – рвёт все связи, потом в игру входит её брат, и они совместно вымогают деньги. И так – с каждым; схема мошенничества известна…
Пока Своллоу шарилась по всем офисам и кабинетам, Джонас во всю прыть охотился за Юргеном, как РАТЬ за ДИЧЬЮ, всюду карауля – мало ли, вдруг что выведает со временем; может, всплывёт что-нибудь; тем более одно дело, когда «панк» шумит за стенкой, и совсем другое, как он ведёт себя вне дома.
Юрген был самым обычным проходимцем; разгильдяем, пакостником. Его ничего, с одной стороны не интересовало в жизни и в то же время интересовало абсолютно всё. Эта двойственность присуща всем безработным, наверное; особенно когда давным-давно отучился, а по-прежнему сидишь на чьей-то шее. Но Юрген ни в ком материально не нуждался – деньги ведь можно достать не работая! Ночами он любил шастать по притонам, заигрывая с травкой и порошком.
Видимо, сегодня Штрауцер-младший кому-то задолжал, ибо, откуда не возьмись, появилась шайка убрать этого мачо к чёртовой бабушке. Бывший спецагент залез на дерево в свои пятьдесят пять для наилучшего обзора.
Помимо дилеров и баронов, претензии к Юргену имели и представительницы прекрасного пола, коих тут было бесчисленное количество; все они пытались достучаться до обманщика и лицемера, должника и повесы, коим являлся Юрген. Сам притончик был неподалёку от отеля, так что можно было незамедлительно провернуть «туда и обратно».
Наблюдая за молодым человеком, Джонас понемногу вырисовывал себе его психологический портрет.
Это был самый что ни на есть хулиган, нелюбимый всеми в общественных местах. С виду напрочь необщительный; никогда не поздоровается, не улыбнётся, не засмеётся. Никому не дарит подарки, и сам их не принимает. Зато когда дело вставало до времяпровождения с его дружками, Юрген преображался, враз становясь душой компании.
Джонас про себя раззевался, устав высматривать свою добычу.
Странности
Вдоволь нагулявшись, Юрген зашёл в номер в первом часу ночи. Буянить не стал и друзей не созвал. Притих, как неизвестно кто. А часам к трём утра вынырнул из отеля обратно.
Ночь ещё не ушла – при ровном бледно-голубом лунном свете после дождя на улице было темно, тихо и свежо; все словно вымерли. Парень был совсем один; ни одной людской души. Прохладно и страшно, немного не по себе. Его слегка знобило, ибо тонкая курточка не спасала от холодрыги. А в домах – спокойный, размеренный сон…
Юрген подошёл к автопарку и попытался вскрыть какую-то старую колымагу. Развалюха поддалась, но Джонас был не дурак и сходу сообразил, что водить машину заправски амбал не умеет. Тот же, сильно нервничая, поставил себе цель доехать по мосту до аэропорта – видимо, натворил что-то существенное, раз потребовалось покинуть город. Джонас же преследовал его до победного, проехав как можно скрытнее на своём недорогом «Опеле» километра три.
Доползя, Юрген остановил автомобиль и вышел на пустырь. Кругом – никого, но детина вёл себя так, словно его должен был кто-то встретить. Подождав минут пять, он подался шага на два вперёд и сделал жест рукопожатия в воздухе. Ничего не понимая, сбитый с толку Джонас протёр глаза, но никого рядом с парнем не увидел! Тот же что-то взял из «рук» и сел на место и, заведя машину, убрался домой. А спецагенту повезло: ещё бы чуть-чуть, и мог раскрыться по полной программе. Спасло то, что Юрген, разворачиваясь на мосту,  слишком торопился, чтобы заметить наблюдения издали в лазерный бинокль ночного видения.
Таких непонятных ночных вылазок чувака стало чаще – ещё недели две назад парень не выходил из номера отеля, оглушая округу ТВ и низкочастотными басами динамиков с непонятным подобием музыки.
Теперь Юргену ожидаемо потребовались деньги – прокутив их остатки в ночном клубе, он опять-таки ночью проник в мегацентр и украл у кого-то сумку. Однако в ней были польские и русские монеты – жертве не приспичило обменять на немецкие. Взбесившись, Штрауцер не снимая маски, бросил сумку, не став тратить время на банкомат. Всё это время Джонас висел у него на хвосте, мысленно холодея от таких непродуманных, непрофессиональных, плохо сделанных и глупых выходок. А видя все эти дни повальный хвост девиц за этим «чудом», Джонас врубиться не мог, что те в Штрауцере нашли – кроме симпатичности, физической силы и анархизма у него не было ничего.
«Весь в папашу», процедил Джонас. «Стараться не надо – сами липнут».
После неудачного налёта у Юргена начались проблемы с памятью – он забыл, зачем здесь находился. Вконец заблудившись, он заковылял по дороге прочь. Примерно в том же направлении, что и давеча, только пешком и неуверенно. Потом и вовсе сбился с пути – голова отключилась окончательно. Джонас про себя определил это как помешательство от галлюциногенов или «травы», ибо от антидепрессантов так не ломает. Вполне типично: мозги от курения сильнодействующих средств совершенно иссякли.
На отшибе трассы возле давным-давно не светящейся заправочной станции ютилась какая-то мафийная диаспора; возможно, просто турецкие гастарбайтеры. Увидев одиноко бредущего человека, они не стали грабить и убивать, а пригласили его к себе в гости, мотивируя тем, что у них так принято. Хозяин домика даже познакомил Юргена со своей женой, но тот неожиданно оклемался и, довольно ловко для укуренного перескочил через окружающий АЗС частокол хлама и был таков. И вот, снова один-одинёшенек посреди бермудского треугольника. Вскоре показались огни приближающейся машины, и ещё бы немного…. Пронесло, но совсем расклеившись, Юрген зашёл в тупик и уткнулся лицом в грунт.
Джонас, идущий за ним по пятам на расстоянии в несколько десятков метров, тут же нагнал бездыханное тело и начал тормошить его.
— Ты же не торчок ещё совсем! Подымайся, давай!
— Эй, ну заткнись, мать твою, чёрт бы тебя побрал! — Послышалось в ответ.
— Вот и отлично. Сам дойдёшь или мне проводить тебя? Хотя коренной ты, а не я…
— Слышь, ты!
— Да?
— Иди ты на хер, приятель!
Остолбенев, Джонас проглотил хамство – во-первых, Юрген был накачан; во-вторых, человек потерялся и был сам на себя зол; ну и наконец, в-третьих спецагент был не в той форме и не в том возрасте, чтобы злиться из-за такой ерунды – со временем становишься сдержаннее и терпимее.
Чудачества не прекратились – видимо, эта неделя стала периодом вылазок.
Почувствовав себя на следующую ночь лучше, Юрген поехал в какой-то тёмный и очень пыльный склад с мертвецами: это был заброшенный морг или что-то в этом роде. Там его ждала неуловимая девушка-фокусник (вероятно, подруга; её Джонас по приезду в Магдебург видел в цирке), вместе с которой он начал шарить по карманам у полуистлевших трупов в поисках денежных средств в виде хоть какой-нибудь копейки. Наблюдая за выходками Юргена, Джонас морщился, но продолжал сидеть тихо.
«Они все такие отмороженные или просто забавляются от нечего делать?», размышлял про себя спецагент.
А представление только начиналось. Юрген с подружкой начали творить такое, что Джонасу даже Дик Вальрус и Кауфер Штрауцер показались безобидными ягнятами…
Позже Штрауцер-младший и его компаньонка, словно Pussy Riot вломились на святую мессу в местную римско-кафолическую кирху, толкнули отца Павла и сестру-монахиню, а на самом богослужении начали безумствовать, как шизофреники. Затем, поглумившись вдоволь, выбежали из часовни, скрывшись в неопределённом направлении. Джонас только их и видел – след простыл.
«Вот чертяки! Зелёные, ещё молодые. Наверное, Карла права: они просто бесстыдники, коих немало. Вряд ли они связаны чем-то серьёзным; маловероятно, что замешаны в деле его отца».
Не ходив в клуб целых две ночи, Юрген решил туда заглянуть. Но тут вдруг один хмырь полез в драку, и Штрауцер-младший отдубасил его при всех. Когда же Геракл узнал в нападавшем местного гея, то взбеленился ещё больше. 
— Конец света! Уже низший сорт с кулаками лезет. Это что-то новенькое. — Рявкнул Юрген. — Кто-то ещё хочет на свой зад приключений?
Судя по реакции, желающих уподобиться лежащему в крови обидчику, получившему по заслугам, был абсолютный нуль.
Не досмотрев, Джонас уехал на их с Карлой съёмную квартирку в гостинице.
— Ну, что?
— Что?
— Ну как?
— Да странный малый этот Юрген. Всякой ерундой занимается, честное слово. То наркотики он должен, то ему должны что-то, то деньги не вернул, то он их украл, то сцепился с кем-то, то девки его делят, то магазин чуть не ограбил, то машина его чуть не переехала. В церкви цирк устроили…
— И это всё, что ты на него сшил?
— Клеить – порядком. Позавчера под утро с атмосферой болтал – галлюцинации, видимо. А сегодня в лазарете учудил.
— В смысле?
— В прямом. Ну, не морг, а заброшенный гаражек какой-то, барак. С напарницей с ума сходили там для остроты ощущений.
— Серьёзно? Что за напарница?
— Та ещё штучка. Некая Нэнси. Ты её видела, когда мы на клоунаду ездили.
— Символично. Лет сто назад была одна такая и всё всем испортила. Что ещё?
— Она промышляет крайним разбоем, всегда работает в паре. Наслушаются всякой мути, и соответствующим образом расправляются себе на потеху.
— И что ты по всему этому думаешь?
— Да ничего я не думаю. Одно могу сказать: мы имеем дело с криминальщиной, а её пусть низводят соответствующие органы. Мы ведь не за этим сюда приехали, согласись? Пусть этих junge ловит полиция. У нас своё расследование: найти артефакты по закрытым школам и их уничтожить, и пока мы не продвинулись в этом направлении ни на йоту. Я разочарован…
Край
— Дорогой, может, сходим куда-нибудь? — Промурлыкала с утреца Карла, стягивая с себя одеяло.
— Куда? – Откликнулся Джонас, накрывшись подушкой.
— Мы тут уже месяц, и даже не были нигде толком.
— И что ты хочешь?
— Предлагаю ломануться на хоккей, а потом – на предновогоднее шоу.
— Предновогоднее шоу? А какое сегодня число? Двадцатое, рано же ещё…
— Ты вообще ни за холодную воду! — Надулась Своллоу. — Всё не так, как раньше! За плитой не следишь, в доме не убираешься, ничего не чинишь…
— Что тебе надо? Что не устраивает?
— Всё не устраивает!!!
— Во-первых, мы не дома; во-вторых, мы едим в пиццерии; в-третьих, в номере убираются уборщицы; в-четвёртых, если что сломалось – починит мастер, только звякни; и наконец, в-пятых, я всё также тебя люблю, по-прежнему.
— Пошли тогда!
Стадион был огромен. Красивое здание, много кресел и соответственно людей. Сидеть в полном мраке и смотреть всякую чушь парочке не понравилось, и они ретировались обратно в отель.
Пока пара прохлаждалась, Юрген уехал якобы к своим родственникам в другой город, умудрившись «разогнаться» и там; не зря, не зря тогда в аэропорт заскакивал на ночь глядя. Джонас еле припал на след, вовремя спохватившись.
«Ещё бы немного – и удрал бы, мерзавец! Ни на минуту оставить нельзя! Не расслабишься, не отвлечёшься», злился спецагент.
Дом был большой, и все уже спали. Штрауцер-младший тихо ходил по всему особняку. Зайдя в спальню, он разглядел на нижнем отделе одной из двухъярусных кроватей какую-то рыжую малолетку. Сверху ворочалась её старшая сестра. Проснувшись от шороха, рыжая заметила тень, но посчитала, что это ей мерещится в десятом сне.
Юргену пришлось спрятаться в ванной комнате, поскольку старшей сестре рыжей окончательно расхотелось смотреть сны, и она решила ненадолго подняться.
Парень набрал полную ванну воды, якобы кто-то моется. Заслышав шум, девушка передумала входить через дверь, за которой притаился Юрген с ножом в руке, еле дыша.
— Дедушка, ты там? Что ж ты не разбудил, я тебе сама бы открыла, тебе ведь тяжело…
За стеной Джонас был не жив, не мёртв, взведя курок пистолета – чтобы слышать диалог, пришлось пробраться внутрь виллы.
За дверцей туалета Юрген по-стариковски промямлил что-то несуразное.
— Дедуль, ты уверен, что моя помощь не потребуется?
Девушка постояла ещё немного в растерянности, переминаясь с ноги на ногу, и вернулась в спальню.
— Спи, моя хорошая. Никого у нас с тобой толком и нет. Давай, я тебя укрою…. — Подошла она к своей младшей сестре. И тут же отпрянула: рыжая была мертва!
Пока девушка от горя билась в истерике, Юрген под шумок выскочил из домика, ничего не понимая. Джонас, тем более ничего не понимая, проследовал за ним, отставая буквально на пару шагов.
А Штрауцера поджидала Нэнси.
— Ты что здесь делаешь? — Рявкнул на неё Юрген, совершенно раздосадованный. — Ты девку грохнула? На кой дьявол?
— Да, я! Она проснулась, и сестра её также! Обе могли всё испортить.
— Почему не следуешь плану? Мы же так не договаривались! Я же сказал: проверну всё сам – и сейф вскрою, и всё остальное! Твоя задача была стоять возле особняка и дожидаться меня. А ты что сделала?
— Я решила, что так будет лучше!
— Ты идиотка! Никак нельзя было по-тихому? Две маленькие девочки не успели бы вызвать полицию! А теперь…. Искать нас будут, дура!
— Ой, да ладно; первый раз, что ли? Сколько дел уже провернули, и до сих пор чистенькие…
— Ой, всё! Есть товар?
— Всегда есть, был бы спрос.
— Дай затянуться!
— Каждая затяжка – бабло. Чем расплачиваться будешь?
Юрген выгрузил рюкзак.
— Когда это ты успел? Ты ж сказал – в ванной прятался!
— Всё, уходим отсюда. Чувство такое, что меня кто-то преследует. Пора остановиться…
— Хватит уже! — Цыкнула на Юргена Нэнси и, пересчитав купюры, потащила его в какую-то подворотню. Там они начали пересчитывать валюту заново.
У Джонаса полезли глаза на лоб, и он, оставив всё так, возвратился в номер так же незаметно, как и выезжал оттуда.
— Что ты говоришь – опять грабёж с резнёй? — Карла готовила ужин.
— Да я в шоке просто. «Наш» решил обобрать виллу и разбудил своими действиями какую-то девочку, но её старшая сестра спугнула Юргена, и он направился в ванную. Пока последняя вполне резонно пошла на шорох, в спальню ворвалась Нэнси и подрезала рыжую.
— Это ещё не детектив, Джонас. Когда ж он успел деньги выкрасть?
— Так он сразу-то в спальню не вошёл. Облазал сначала всё.
— Доступ был, значит. Видимо, кто-то в доме его знал, иначе бы сработала сигнализация.
— Не думаю. Тут в принципе всё ясно и понятно: налёт планировался заранее – родители, наверное, тех девочек в командировке, а из взрослых лишь пожилой мужчина в инвалидном кресле. Я даже особо напрягаться не стал, ибо те двое наедине об этом и шептались. Только всё пошло не по плану, ибо Нэнси что-то там не так сделала.
— То есть, как я понимаю, убийств не планировалось?
— Нет, судя по всему.
— А что со стариком?
— А чёрт его знает, я не смотрел. Спит, наверное, там же до сих пор без задних ног. Просто я так догадываюсь, рыжая и сестра её недавно или мамы с папой лишились, или они выехали куда-то, или ещё что-то случилось, потому что ни охраны, ни замков не было.
— Ты же только что сказал, что их родители в командировке? Ба, тогда так любой дурак может пробраться.
— Не любой: есть ещё домофон.
— Но ты же говоришь, что девочка спала в это время, а «наш» её разбудил!
— Ой, я не знаю, что там; мне что-то не по себе.
— Вызвал полицию?
— Не понадобилось, поскольку сестра убитой всё сделала сама. Нэнси, кажется, нашли, а вот «наш» катается где-то, ибо за стенкой гробовая тишина.
— Езжай.
— ???
— Езжай за ним, говорю! — Стукнула Карла Джонаса по голове. — Пока он ещё что-нибудь не натворил! Давай-давай, а я буду караулить отель.
Делать нечего – Джонас в который уже раз за сегодня сел за руль.
Он приехал на то же место, где оставил Юргена в последний раз. Потом чутьём типлтонца принялся разыскивать недоумка.
«Ну же, где ты там», бормотал вслух Мойзес Брут.
Искал – и нашёл.
Фриц валялся возле водопроводной трубы канализационного подвала, как зомби, словно это были его последние часы. Потом приподнялся с места и открыл люк колодца, но застрял там напрочь. Ругаясь и охая от боли – он ушибся, скрываясь от погони.
Джонас верно предположил, что Юрген и машину свою посеял, бросил где-то. Сейчас ему стало жаль парня, но виду он не подал. Так и норовил дать пинка под зад за всё хорошее и в то же время одновременно дать дельный совет.
«Пристрелить его, что ли, как собаку? Чтоб не мучился. Пёс с ним, он в любом случае не пропадёт – выкрутится. Я знаю таких людей: они лягут на дно и на крайний случай даже примерными паиньками заделаются. На время».
Глянув ещё разок на Штрауцера-младшего, Джонас укатил обратно восвояси.
Оттепель
Пока притих один, проснулся другой – Арш Хинтер как всегда был в своём репертуаре.
— Да будет дом мой пристанищем тебе на ночлег! — Боготворил уже кого-то из клиентов сутенёр, переодевшись в восточные одежды – клиенты были теми самыми турками-гастарбайтерами, которые совсем недавно угощали Юргена сладостями в своём доме. — Смотри, какие модели! С ними насладиться – подвиг для себя! Они сами тебя разденут; а уйдя, ещё долго будешь вспоминать весь тот благоухающий запах и аромат.
— Нет, определённо мне не дадут сегодня выспаться! — Заворчал Джонас, который после вчерашнего был как выжатый лайм. — Всё слышно, словно здесь всё происходит.
— Очевидно, так. — Посочувствовала ему Карла, и на всякий пожарный пошла держать гуэно под прицелом жучков и бинокля.
Хинтер всегда собирал девушек на «сеанс» парами. Вот и сегодня ожидалось «два на два».
Первая из ночных бабочек была брюнеткой с чёрного цвета тату на плече в виде лианы; сразу было видно, что она мастер обилия любви с самого раннего детства. Вторая, блондинка – так себе, в остальном – ленива и не собрана. Обе также сменили облик на азиатский, узнав, какие сегодня у них посетители – надо ведь соответствовать регламенту.
«Покупатели» попались несговорчивые, и Арш подстелил им знакомство с очаровательной, вечно улыбающейся китаянкой с модной причёской и в серой кофточке с надписью «поцелуй меня» – то был своего рода спецзаказ, «десерт».
Оставив их всех наедине, довольный сутенёр хихикнул и куда-то уехал на своей машине.
Мэйз Коул тоже не скучала – укатила на средневековую башню следить за солнцем и искать ключи, способные навсегда всех ввергнуть во тьму.
Клипмейкера также не было видно – в последнее время он вместе с друзьями собирался в тёмном месте на дни рождения и прочие праздники; Карла и Джонас удивились, ибо сия манера была больше в духе Юргена, поскольку у Ивейли Наарда вообще не было друзей.
Что до самого Юргена, то он недели две не появлялся в своём номере, а после замаячил-таки, причём в немного сменённом имидже – теперь вместо характерной прежней причёски на его голове развевался рыжий ирокез, и добавились тату на обоих плечах.
Штрауцер по-прежнему нигде не работал. Снова у него стали часто пастись многочисленные соратники. Они целыми днями только и делали, что пили алкоголь да накуривались марихуаной.
Однажды кенты Юргена привели с собой ту самую китаянку, что стала третьей «жрицей» у Хинтера. Она тоже сильно пила, но к травке не прикасалась.
Джонас забыл, когда в последний раз любовался видом улиц со своего балкона – те злопыхатели токсикоманили по-страшному, и едкий запашок проскальзывал всюду. Некоторые жильцы нажаловались администрации, но всё без толку – видимо, у молодёжи имелась хорошая «крыша».
Парни галдели и шумели – им было очень весело и беззаботно, бесхлопотно, поедая в обильных количествах кабачковую и баклажанную икру.
Карла думала, что мистики больше не будет, но неожиданно тигровая лилия, растущая у шумных соседей на балконе в горшочке, начала расти и цвести, как бамбук – скоро она вросла в стены и стёкла, закрыв собой всё. Было ощущение жути и ей подобным вещам.
Поначалу Штрауцер-младший не обращал на китаянку внимания, но потом ему взбрело в голову, что заниматься любовью она должна только с ним. Через три недели он рассорился со всеми своими товарищами, выгнав их взашей из номера, и перестал кутить да курить, сосредоточившись на новом субъекте – отныне его ничто так не интересовало, как эта азиатская кобра. И Юрген изменился в хорошую сторону, и китаянка - аналогично.
— Ты смотри-ка: золотцем становится! — Съязвил Джонас, которому уже надоело наблюдать за всякими безумцами. — В правильного и воспитанного холёныша превращается, надо же.
— Ничего ты не понимаешь; видишь, что с людьми творит великое чувство. — Заметила его жена.
— Какое ещё там может быть чувство? Каша это всё полная…
Тем временем в отеле произошёл скандал, на сей раз никак не связанный с Юргеном Штрауцером.
У двух мужчин вышел спор, чья комната кому принадлежит. Первый голосил, что он вселился раньше; второй же парировал, что ему ввиду долгого отсутствия первого пришлось занять номер. Тот же в свою очередь развёл демагогию, что ванная – его, и кровать не так стояла. Вмешалось руководство, и второго мужчину вскоре выгнали взашей из отеля вовсе, не дав номерка взамен. Такова уж гостиница – каждый день что-нибудь да происходит, и на всех постояльцев традиционно-дежурной улыбки не хватит.
Но кое-кому было не до этих проблем – Юрген чувствовал себя виноватым, что фактически встречается с двумя девушками сразу; и пусть одна из них – бывшая куртизанка, а вторая – киллер за решёткой, его это коробило, ибо до конца человеческих черт он был ещё не лишён.
Нэнси Джобсон была с самого начала, как понял Джонас, но китаяночка немцу нравилась больше и по-настоящему. Никого, не слушая, он тайком привёл её снова к себе и долго советовался, как всё обустроить. Только вот по правилам гостиницы жить с незарегистрированным человеком в одном номере было нельзя: приводить – пожалуйста, собственноручно вселить – нет.
Нэнси, заключённая в тюрьме каким-то образом прознала про измену и была в страшной ярости. Не выдержав такой оплеухи, она сбежала из-под стражи. Совершив побег, она первым делом метнулась в «Хайдэ», прекрасно осознавая, что засветится.
Застав у Штрауцера азиатскую цыпочку, его игриво духарящую, уголовница накинулась на неё и чуть не пришибла, пока Юрген вовремя не оттащил их друг от друга.
— Вспомнил я, где видел эту Нэнси. — Задумчиво произнёс Джонас.
— На пустыре после убийства на вилле, ты же говорил. — Ответила Карла.
— Нет-нет. — Поправил её муж. — Помнишь, я рассказывал, что видел с балкона девушку, которая слишком машинально, автоматически и профессионально ругалась с каким-то мужчиной, а потом подошёл её якобы брат, наехал на него, и потом все трое куда-то скрылись?
— Хочешь сказать, что это она?
— Да, несомненно; у меня теперь вообще никаких сомнений не осталось! Причём, в роли брата был наш дружок.
— Да прекращай! Ты ж сам сказал, что они были похожи.
— Грим делает всё, дорогуша; к тому же я прочесал все окрестности и выяснил, что всюду орудует только одна банда – это шайка во главе с Нэнси, а Юрген – её правая нога.
Пока Карла и Джонас отвлеклись на допытывание конкретных обстоятельств, люди в номере через стенку тоже не мило улыбались друг другу.
— Ты же слушался меня во всём! — Шипела Джобсон.
— Я подумаю. — Уходил от прямых ответов Юрген.
Нэнси согласилась на его раздумье и куда-то юркнула – исчезла оттуда так же незаметно, как и прокралась сюда.
Штрауцер же тоже куда-то засобирался, причём вместе с китаянкой, но в последний момент передумал, и ушёл один. А уже поздней ночью вернулся ужасно пьяный.
— Надумал? — Спросила его новая пассия.
— Я не вернусь к Нэнси…. Хочу покончить с преступностью.
— А у меня вот тоже новость: ты не предохранялся.
— Хочешь сказать, что у нас будут малыши? Проживём как-нибудь, благоустроимся…
Без сожаления
Очередное дельце Нэнси провернула в одиночку, но перед этим она вдруг вспомнила свой подростковый период: Штрауцера полюбила ещё тогда; всегда злилась, что он не смотрит на неё, а она за это постоянно выясняла отношения с ровесницами в раздевалке спортзала – там это делать было удобней. Тогда же впервые и убила: задушила соперницу – всё ради него. После этого пила беспробудно, но Юрген отнёсся понимающе, даже кормил в ту пору её с ложечки, как маленькую. Заставлял не робеть; целовал, обнимал и нежно ласкал. Они вместе ходили на тренировки, и как-то, раз ей стало там плохо – всё в первый раз: убийство, секс и последующее убийство – аборт. И она, сколько себя помнила, всегда отказывалась от посторонней помощи. А Юрген вскоре встретил ещё одну красотку и начал общаться с ней…
Возню Брут и Своллоу слышали, но не придали ей особого значения – мало ли, может восточная красотка кушанья готовит, пока её приятель уплёлся в универмаг.
Когда же начала биться посуда, парочка не выдержала.
— Я ещё пойму, когда Юрген со своей компанией с ума сходят; но эта одна чего дурью мается? Иди, глянь, что там…. — Скомандовала Карла.
Джонас послушно перелез на смежный балкон и зашёл вовремя – Нэнси связала азиатку и, наточив нож, водила им по телу жертвы.
— Умирать будешь медленно. Мучиться и страдать…
Бывший спецагент выждал момент и обезвредил киллершу, ударив её ударом по затылку – она стояла спиной к двери балкона. Позже развязал «добычу» и велел ей убраться вон, пока при памяти, а Нэнси передал с рук на руки властям.
Юрген же ехал себе преспокойненько в метро, когда на него неожиданно набросился какой-то человек в чёрной футболке и затащил в прозрачную кабинку лифта. Это всегда некстати, когда не готов к подобным вещам.
— Что вам от меня надо?
Тот же оказался глухонемым. Поскольку Штрауцер всерьёз решил выбросить из головы убийства, то он по-хорошему втемяшил агрессору, что ничем помочь ему не сможет. Тот же, оказавшись всего-навсего эпилептиком, по окончанию приступа сам отстал от парня и, замотав головой нечто вроде извинений, пошёл к эскалатору.
Немного успокоившись, Юрген купил в универсаме плеер с автоматическим тег-эдитором – теги можно сделать и удалить самостоятельно, а данное устройство позволяло обходиться без них и с ходу определять жанр трека, «слушая» его, сканируя характеристики трека.
Выйдя из магазина, Штрауцер не узнал город – красивый, но чужой, и нет ни души, кроме брошенных АЗС и СТО. Безоблачное небо, солнце, но всё как-то в цветах сепии. Как сквозь пелену после общего наркоза – очень тяжело перестраиваться к нормальному образу жизни.
Сев зайцем на автобус, Юрген незаметно доехал до гостиницы, подле которой общественный транспорт его и вышвырнул.
Поднимаясь наверх и увидев на своём этаже блюстителей порядка и закона, Штрауцер-младший хотел съюлить, но у него это не вышло. Железная дверь была приоткрыта, всюду – лужи крови. Рации, дубинки, мигалки, паника, примитивный хаос, излишнее внимание…
— Всё кончено, Юрген. — Дотронулся сзади до его плеча Джонас. — Я ж тебя предупреждал: доиграешься. И доигрался!
Парень попытался вырваться и бежать, но всё тщетно.
— Это не я! Это всё она!
— Да знаю я, что ты никого не убивал; но никто не снимает с тебя ответственности за пособничество, укрывательство, а также за хранение и применение наркотических средств.
— Да отдам я всё! Верну до последнего цента.
— Сопливый ведь ещё, и глупый…
— А где моя китайка? Нэнси её?..
— Нет, она жива и невредима. Сейчас она даёт признательные показания в участке. А вот госпоже Джобсон повезло куда меньше…
— А что с ней?
— Ей грозит пожизненное либо казнь эвтаназией.
— Я соглашусь помогать следствию, но для начала хочу увидеть Нэнси.
— Будет сделано.
Джонас, Штрауцер и наряд полиции прибыли в тюрьму особого режима, где содержатся опасные преступники; убогие, которые и в клетке калечат и убивают друг друга.
Сев за переговорный столик и дрожащими руками схватив трубку, Юрген уставился в пустое стекло. Через минуту ввели бледную, худющую Нэнси и посадили напротив; но теперь их разделяла стена куда толще, чем тонкое стекло.
— Зачем ты здесь? Хотел видеть?
— Да. Как ты?
— А как ты думаешь?
— …
— Я убила их всех; я, слышишь? А потом однажды увидела их всех живыми у нас в гостях – сама позвала в комнату. Они сидели за накрытым столом, но ничего не ели. А рядом…. Рядом стояли два маленьких ребёнка, мальчик  девочка. Они смотрели на меня и улыбались. Я их убила, понимаешь? Наших детей. А они простили всё и улыбались мне! Аборт – это тоже убийство. Сколько раз это было? Ровно столько, сколько ты меня предавал. А я верила до последнего, и ради тебя всё это делала. Я это совершала, а теперь мне это всё снится! Снится по ночам и мерещится по дням. Я им приготовила поесть, но они не притрагиваются! Смотрят и лыбятся, смотрят и лыбятся, смотрят и лыбятся!!!
Юрген опустил глаза. Потом снова глянул на Нэнси.
— Они готовят меня. Ты думаешь, я не хочу сама? — Сказала она. — Смотри. — Она резко достала лезвие, спрятанное под рукавом.
— Эй, ты что делаешь? Совсем, что ли? Полиция, охрана!!! — Забился в истерике Штрауцер, ладонями ударяя по стеклянной преграде.
— Сочини мне оду. Так и назови: «Ода – ей». — С этими словами обезумевшая девушка одним махом вспорола себе горло, немного затряслась и замолчала. И последнее, что она видела в своей жизни, была кровь. Тонкая красная нить…
Запоздало влетели представители власти, оттащив распсиховавшегося парня подальше от жуткой картины…
Обломки артефактов
— Плохо работают. — Заметил Джонас, приехав к Карле.
— Да, а что так?
— Обыскать надо было внимательней – подружка нашего фрица порезалась насмерть прямо на свидании.
— Да ладно?
— Я тебе говорю; отвечаю.
— Жалко мне её…
— Мне тоже.
Переодевшись, Джонас засобирался к выходу.
— Не поняла. Куда опять уходишь? Куда торопишься?
— Я же так толком и не поговорил с Штрауцером-младшим. Это одно из главных дел этой миссии.
— Ну, давай…
Юргена содержали во временном изоляторе. Когда его привели к Джонасу, оставив их одних, он непонимающе уставился на маститого шпиона.
— Чем обязан?
— Да расслабься – я с миром. Знаешь, зачем я здесь?
— Мы соседи, и это всё, что мне известно. Я хожу по чёрным квадратикам шахматной доски, а ты соответственно по белым.
— Не совсем верно, мой друг: когда-то я был не лучше тебя.
— Что, действительно, что ли?
— Послушай, ты ещё молод и зелен; кончай со всем этим, окей?
— А то – что?
— Да ничего. — Помрачнел Джонас. — Я знал твоего отца.
— Вот как? И какими судьбами?
Тот вкратце поведал о некоторых линиях жизни.
— Ничего себе. Знаешь, ты знал моего папашу гораздо дольше меня – я практически его не видел. Он всё время был в разъездах. Сначала курьерством занимался; а потом даже когда лабораторию открыл, дома почти не бывал.
— Выходит, ты не продолжатель его идей?
— Вот зачем значит, ты меня целый год выслеживал? На дворе-то 2069 год уже! Нет конечно я не при делах. Он никому ничего не говорил ни о себе, ни о том, чем дышит и чем занимается. И подельников к себе в дом никогда не звал. У него всегда было типичное осеннее настроение.
— Странно. Нам он казался даже чрезмерно бодрым.
— Я помню, отец вышел из тюрьмы (было дело), и когда я его встретил, он был очень рад. Всегда почему-то называл меня маленьким сатаной.
— Интересная история. А как же ты встал на тот свой путь? Неужели – гены?
Юрген обхватил голову руками.
— Не знаю. Нэнси была моей первой подружкой. Торчали вместе, то сё. Она любила меня, это правда. Но я любитель часто менять партнёрш – вот такой вот я плохой…
Штрауцер умолк. Джонас не стал на него давить. «Пусть сам выговорится».
— Я грабил, она – убивала. Не хочу об этом…. Теперь только и остаётся, что в игры рубиться. Вот, гляди, как в этой, например: я – хозяин Марса, у меня есть жена и охранник. Но отец жены – глава Земли, и он категорически запрещает использовать глубинные ресурсы Марса…
Джонас пробыл в камере у парня до позднего вечера.
— Мне было очень приятно оттого, что внутри ты стал смотреть на некоторые явления иначе. Меняйся и дальше, а выйдешь – начни иную жизнь. Не повторяй ошибок своего отца, ради всего святого…
Штрауцеру впаяли срок, но он вынес все тягости и перипетии спокойно.
— Долго ты, долго. — Встретила Джонаса его жёнушка. — Тебя только за смертью посылать, а ведь я уже начала немного волноваться.
— Немного? — Усмехнулся тот, вешая куртку в прихожей.
— Нормально!
За ужином оба молчали, пока Карла не спросила:
— Ну, что будем делать дальше? Целый год впустую, ничего ещё толком не сделано!
— Сделано. — Заулыбался Джонас.
— Да что ты такое говоришь?
— Недальновидная ты наша! Неужели ты вправду полагаешь, что я потратил на ерунду весь год, когда в своё время считал каждую секунду? За это время я объездил весь мир в поисках артефактов и много чего добился.
— Тогда есть сюрприз и у меня для тебя.
— Да-а? И какой же?
— Все заговорщики найдены, все махинации раскрыты, все копии Литтлтонов и Типлтонов закрыты навсегда. Плохо же ты знаешь свою жёнушку, милый! Будем считать, что это был просто отпуск в Магдебурге, в котором мы просто хорошо отдохнули.
— Ну, иди сюда, ко мне поближе…. Пора собираться домой.
Каково же было удивление парочки, когда они обнаружили на взлётной полосе ту самую китаянку – теперь она работала стюардессой и навсегда изменилась к лучшему!
Шли годы, и в 2072 году Карла и Джонас отправились в своё последнее путешествие – в мир иной…


КОНЕЦ...