Как моя Матушка подлеца на фронт отправила

   Сибирь. Новосибирская область. Карасукский район. 1942 год. Зима.
Война шла. Отец на фронте уже был. Деревня на взгорке рядом с озером Хорошим. И деревня звалась Хорошая. Рыбные места. Рыбколхоз.

   На Матушкиных плечах остались четверо. Саша, Петя, Зоя, Володя.
Намыкались в первую военную зиму без мужиков.

   Беда заставила трех сестер ( в девичестве Качесовых) поселиться в этой деревне в одной избе.

   Матушка моя с детьми,  тетя Нюра с дочуркой Зиной, тетя Наташа с двумя своими сыновьями Александром да Анатолием. Старшему из пацанов четырнадцать не исполнилось. Да еще свекровь Мамина — бабушка Мария. Не могла Матушка свекровь не взять. Свекр-то, Артем Никифорович, в 37-ом помер. Полный Георгиевский кавалер был. В первую мировую под немецкие газы попал. Кузнец сельский. Силушкой бог не обидел. Да вот зачах от германского газа. Царство ему небесное.

   Тетя Нюра вдовствовала уже. На Хасане, суженый ее, голову сложил. Красавец был. Полком, говорят, командовал.

   А у тети Наташи мужа на фронт забрали еще раньше отца.

   В одной избе, значит, три бабы да баушка. Да мальцов семеро.
 
   Из-за коровы сбились в одну избу. Корова и спасала. А осенью и 41-го, и 42-го на корове сено с покоса на зиму возили. Корова-то пройдет с возом толику и встанет. Отдышится и опять тащит. А на горку бабы сами впрягались. Сенокос да огороды пластали бабы да ребятишки.

   Если бы не Петя. Старшего-то Сашу в ФЗУ отправили. Чтоб ртов поменьше было. А Петру двенадцать тогда было. Сгинуло бы все это сборище в первую военную зиму. Если бы не Петя.

   Петро-то тогда работал в рыбколхозе, хоть и малолетка. Костистый да рослый. В отца. Зимой рыбу на озере неводили. Для фронта. Ушица из озерной рыбы знатная. Дак вот, за то, что Петро работал в рыбколхозе, ночью, раз в неделю, во двор к Матушке тайком скидывали мешок с рыбой. Мороженная рыба-то.

   Парторг рыбколхоза деревню спасал.

   А ночью потому, что трибунал скорый полагался в военное время даже за хвост от одной такой рыбешки.

   За работу-то в рыбколхозе ничего не платили. И пайка в 42-ом никакого не было.

   Матушка моя бедовая была. Часть рыбы этой из мешка на загривок и шестнадцать верст до Карасука пехом. Спозаранку выходила, а морозище в ту зиму под сорок держался. Молила только, чтоб волки не напали.

   Продаст на базаре в Карасуке рыбу, а иногда и блин замороженный молочный. Корове спасибо. Купит здесь же на базаре мучицы да тряпку какую-никакую. Ребятишки-же. И обратно пехом в деревню.

   Уже в декабре 42-го паек назначили всем, кто в рыбколхозе работал, да учителю, да фельдшеру, да сельсоветским. А в хате у трех сестер ни одной трудоустроенной. На Петра назначили осьмушку.

   Потом уже на сходе, деревенские решили Матушку мою на ларек поставить — паек нарезать да раздавать по талонам. Трудовую книжку выдали. На работе и паек положен.

   Хлеба-то своего в деревне не было. Бедствовал народ. Выгребали все до последнего. Война. Никто не роптал.

   Старики один за одним на погост уходили.

   Все бы хорошо. Грех жаловаться, как моя Матушка говаривала.

   Да вот повадился к ней в ларек мужичок из тех, кто по броне на фронт не загремел. Должность он какую-то занимал в районной колхозной школе — РКШ называлась. Готовили там сельских трактористов,полеводов, животноводов, аграномов, вообщем всех тех, в ком село остро нуждалось.

   А Матушка наша была видная и статью разительно выделялась среди деревенских. И давай этот мужичонка (уж не буду называть его пофамильно) оказывать моей Матушке знаки внимания.И что ему в голову взбрело?

    Кому война, а кому мать родна, как говорится.

   Матушка-то моя раз, два его отбрила, а тот, паразит, не отстает, да еще и угрожать взялся. Потеряешь, Варвара (Матушку нашу Варюшкой звали), мол, работу  в этом ларьке.

   Долго терпела Матушка приставания этого, с позволения сказать, ухажера. И стыдила и прилюдно на посмещише выставляла, а тот все не унимается. Дошло до того, что этот гавнюк начал слухи распускать, мол Матушка пайку в свою пользу режет. Уж это-то сволочной прием, дальше некуда.

   Закрыла Варвара Ануфриевна ларек на замок и знакомой дорогой в Карасук в район. К военному комиссару. Дождалась там приема, а комиссар был в чине капитана пехотного. С пустым левым рукавом. В декабре 41-го закончилась для него под Москвой война.

   Выслушал он Матушку, только лицо побагровело. Задал еще пару вопросов, где, мол, муж воюет. Сказал, ступай домой к детям. Работай. Больше тебя никто ни словом, ни взглядом не тронет.

   А через три дня затемно мужичка этого забрали.

   Попал он и на фронт. Был ранен. Остался жив.

   Вернулся он уже по осени. В 45-м.

   Прилюдно упал на колени перед отцом: «Прости, мол, бес  попутал».

   Вот такие дела.

   Кому война, кому мать родна!

   Из шестерых родных отцовых братьев с войны не вернулся ни один.

   В 43-ем Матушка забрала к себе еще четырех детей — детей отцовых погибших братьев.