VII

   
                ВОТ ГДЕ СОБАКА ЗАРЫТА



Утром ко мне в комнату без просу вбежала взволнованная мама.
    — Поля, что ты натворила?! Тебя спрашивает полицейский с каким-то мужчиной! Просят, чтобы ты вышла... Не знаю, что делать, Поля! Куда тебя прятать, доча?.. Мужчина-то солидный, если захочет,  сделает неприятности... Ох, не могу я... — сказала мама, потирая виски, уставившись в пол и присев на кресло.
      — Мама, не волнуйся, ничего серьезного, не переживай! Я уже догадываюсь, кто это, — сказала я полусонная, с еще слипшимися после сна глазами. — Скажи, что я скоро выйду, как только приведу себя в порядок после сна. И, пожалуйста, не волнуйся, дело — пустячное!

    Я умылась и поспешно надела черное узорчатое платье, лучшее из моего шкафа, дабы на фоне того солидного, по словам мамы, мужчины, не выглядеть скудно.

    Лиза сидела в зале и плакала.

    — Что такое Лиза? Чего ты плачешь?
    — Тебя забирают куда-то... мама сказала...
    — Никуда меня не забирают!
    — А чего тогда мама волнуется? Чего?! — сильнее заплакала Лиза.
    — Переживает... я сказала ей, что дело пустяковое и тебе говорю! Присмотри за Чиром и прекрати плакать, а то птенчик последует твоему примеру! Ты же не хочешь, чтобы Чир плакал?
    — Ты же говорила, что только под твоим присмотром можно! — вытирая слезы, сказала Лиза.
    — Сделаем сегодня исключение. — Лиза все сидела на месте, потому что ей один раз уже хорошо досталось, когда она без моего разрешения игралась с Чиром.
    — Скорее же иди! Я же тебе разрешила же! Ну?!
    — Не ругайся только... А плакать я не буду!

     Лиза встала и пошла в мою комнату. Теперь осталось разобраться с моими гостями.

    Они стояли во дворе и смотрели, как я выхожу из дому, незадачливая мама додумалась впустить их. Всегда ее тревожили лица исполнительной власти и думала она, что они всегда все делают согласно с буквой закона.

    Солидный мужчина, завидев меня, сразу же затушил папиросу каблуком и гадко мне улыбнулся. Молодой и неопытный полицейский был нахмурен и потрепан. Мама посмотрела в окно и перекрестила сначала меня, потом себя и с очень обеспокоенным после того видом — испарилась.

    — Как и обещал, навещаю вас! — сказал мне вызывающе кассир.
    — День добрый! Мы вас надолго не задержим, — сказал полицейский. — Я пришел по жалобе Артура Александровича Бородавкина...
    — Нет, нет, нет. Я не жаловался, а оповестил, так будет конкретнее. Впрочем, продолжайте.
    — Так вот... У вас, как мне известно, находится овчарка, которая, по словам Артура Александровича, бросается на...

    Полицейского вновь перебил кассир.

    — На приличных граждан! — сказал Бородавкин с важным видом.
    — Да, вы говорили именно так...
    — Конечно! Так! И никак иначе! — брызгая слюной, сказал Артур Александрович.

    Я молча слушала обвинения, направленные в мой адрес, зная, что ничего серьезного из этой ситуации не выйдет.

    — Так вот, у меня есть полное разрешение осмотреть ваш двор! — Полицейский показал мне разрешение, напечатанное на пожелтевшем листе.

    Я провела полицейского вглубь двора, но кассиру следовать не разрешила.

    — Я не желаю, чтобы этот человек, то есть Артур Александрович. Осматривал мой двор!
    — Нет, он имеет полное право осмотреть ваш двор, дабы убедиться в исполнении закона! В документе все прописано! — утвердительно проговорил полицейский, заставив мне поверить в сказанное. Владелец зоомагазина все так же гадко улыбался.
    — Имею полное право! Это само собой разумеется, я очень обеспокоенный гражданин, очень! И не желаю, чтобы хоть кого-нибудь искусала бешёная соба-чка! Которая у вас где-то обитает... и я в этом уверен!
    — Ну, так смотрите, я вам уже весь двор показала. Нет ее нигде, и не было! — сказала я, как только мы обошли весь мой обширный двор, который располагался по большей части за домом.
    — А вольер вам зачем?! — расспросил меня полицейский.

    Вольер был давно пуст. Внутри него лежала толстая кость и пустая грязная тарелка...

    — Пес... Тишка был. Издох он недели три назад...
    — О! — проронил полицейский. — Что ж хочу заключить! Овчарки никакой обнаружено во дворе не было! Артур Александрович, можете быть покойным!
    — Как это быть спокойным?! Что за бардак?! Она, догадываясь, что будет расследование, овчарку, того, зарубила и захоронила за домом! Требую обыск! На правах обеспокоенного гражданина, конечно! Об-ыс-к!
    — Бред! Полно бреда, — сказала я.
    — Увы, но операции такой провести мы не имеем в праве! Из-за ненадобности...
    — Как это?.. — растерялся Артур Александрович.
    — А вот так! — заключил полицейский. — Дел хватает, — премного серьезных дел!
    — Извините нас, Полина Владиславовна! Больше вас по поводу овчарки не побеспокоим, — проговорил полицейский и направился к выходу.
    — Ничего, ничего. Все понимаю! Всего доброго! — засияла я.
    — Ну как это! Что делается-то?! Что за дела? Зарыла она ее! Зарыла! Убила и зарыла в огороде! Эх, вы! Эх, не слушаете вы знающего человека! Учат вас? Да не учат! Меня не учили, а знаю я больше всех обученных!

    Полицейский шел, махал руками и вздыхал. А тот все ему в след, переставляя свои огромные ноги:

    — Раскопки, сделайте раскопки! Уверен, что ее была эта овчарка! Уверен!  А вам я больше не продам корму, — обратился он ко мне, когда выходил из двора, —   так полезного для птен-чика! Не смотрите так на меня! — Так они и ушли. А на улице я слышала, как полицейский несколько раз гаркнул на владельца зоомагазина, но он не отступал и все так же говорил о раскопках в моем огороде.

    Держать обиду на такого рода человека, обладающего узким интеллектом и от того слепым в своих деяниях  нелепое и затратное занятие. Впрочем, ужиться с этой истиной, как и со многими другими, проверенными холодной логикой, невозможно...