Ха-Ха-тый век

          О людях настоящего времени

          Танька достала. Только с работы пришел, – давай ныть со своим замком. Дверь у нее не закрывается. Ладно, тесть выручил. Если начинает бухтеть, мне некогда – надо слушать.
          Он мужик забавный! То про рыбалку целый день бурчит, то про погоду, то про политику, на худой конец. Ему ж темы выбирать, что пальцы гнуть. Иногда придирается, конечно, из-за ерунды, но сейчас – польза, – даст побездельничать.           Вот начал:
          – Это ты, Толька, виноват. Кто тебя просил мне утуб показывать? Не видал ничего – хорошо жил.
          А сам, вижу, ухмылку прячет.
          – Сан Иваныч, ты же сказал, что дома сидеть скучно. На дворе зима, на улице мороз, выйти некуда. Я-то хотел, как лучше, – подыгрываю, но понимаю, что не отвертеться.
          Компьютеру его, как на грех, обучил. Теперь старик целыми днями кнопки тычет и ролики смотрит. Сейчас начнет кряхтеть про печали. И смешно, и грустно за него. Точно.
          – Не, так то, да, – тесть вздыхает, медленно протирая очки. – В телевизоре одно и то же с утра до вечера, а тут хоть порыться можно, полистать. Я тебе про говорливого-то рассказывал?
          – Рассказывал. Что он тебе? Опять жить не дает?
          Танюха в коридоре копошится и оттуда язвит:
          – Па! Ты ему про интеллигенцию расскажи. Замок починить не может, так пусть умные мысли слушает.
          Кинул в нее тапком. Хохотнула, язык показала и молчит.
          Тесть нацепил очки на нос, хмыкнул и махнул рукой.
          – Сегодня все утро смотрел. Сидит в какой-то зале, толстый, как хомяк и говорит, говорит, говорит. Ну, чисто заведенный. Цирк, вообще! Наизусть, что ли выучил? Не знаю.
          – Я не понял, он кто? Ученый?
          Тесть усмехнулся:
          – Академик. По всему, видать, что писатель.
          – Писатели дома сидят и бумагу портят. Чего он в компе-то делает? Байки травит?
          – Не байки! Ладно бы. Я как включил, так до обеда просидел – без остановки шпарит. И связно, и складно. Как Славка Каштанов. Саратовский который. С тем покурить сядешь, заслушаешься. Каждый раз пачки беломора – как не бывало.           Шельмец! Чтоб ему в мутные стекла гляделось. И так ловко все – как шьет.
          – А чего говорит-то?
          Вечер долгий, поели, а главное, замок крутить не охота. Можно и байки послушать.
          – Про Гоголя расскажет, давай про Толстого. Пушкина, опять же, любит вспоминать. Потом еще кого-то. Я ж не упомню. Его пока слушаешь, вроде все здорово, понятно. Отвернулся – в голове как пол помыли – никого и чисто.
          – Так «стоп» нажал бы и все.
          – Не. Интересно же. Но, зараза, расстроил он меня, ей Богу! Вот начал про интеллигентов и достал. У них, мол, раньше так заведено было, у культурных-то, чтобы и штаны в полоску, и при шляпе, и мату – ни гу-гу. То есть, ежели слова крепкого нигде не вставил, – считался потомственным интеллигентом. А сейчас, вроде как, времена не те. Теперь, сука, – все интеллигенты. Хоть матом-перематом, или Екатерину крой в колготки – все равно никто не посмеет тебя быдлом обозвать. Ну, это нормально? Да мы в свое время этим стилягам так портки крутили, что до визга. Интеллигенты!
          – Пап, ты не ругайся, ты про пальчик расскажи, – смеется Танька.
          – Что за пальчик?
          Тесть хитро глянул на меня и усмехнулся.
          – Да, вот. Треплется говорливый, что повадка такая была. Хочешь, чтоб тебя в уважаемые люди записали, – кофейку нальешь, кружку подденешь, мизинчик отставишь и – ты уже в дамках. Верный знак.
          – А теперь что?
          – Теперь – хрен! Хоть оба выставь, хоть зенки выпучи, а не считается.
          – Черт! – я захохотал. – Выходит еще недавно мог мизинец оттопырить и готово – серьезный человек с положением, а нынче – опоздал что ли?
          – Все. Лафа кончилась, – тесть потер ладони о засаленные штаны. – Говорю же, – расстройство одно. Все нынче не так. Другие времена.
          – Злодей твой писатель. Гнать его надо с телевизора.
          Танюха опять хихикает:
          – Еще вчера в доме целых два интеллигента могло быть, а сегодня – шаром покати.
          – Я те дам интеллигентов! – крякнул тесть. – Это еще что! У него, совесть шершавая не уперлась, представляешь, по любому поводу свое мнение. Все, говорит, создал Бог.
          – Во новость!
          – Да нет. Слушай! Бог все сотворил, но книжки придумали люди. Мол, господь человека слепил, чтоб тот ему романы писал.
          – А сам, типа, почитывает?
          – Вроде как.
          – И нравится?
          – Не сказал.
          – А-а! Зажилил тему-то, писака.
          – Да у него их куча, тем этих. Что у дерьма мух. Вот завел про «Войну и мир». А там этот… Пьер на дуэли. Я, грешным делом, так и не прочитал всю писанину…
          – Правильно. Зато теперь послушал.
          – Послушал. Этот Пьер, – мне понравилось, – в душу помаленьку! – толстый как бык, давай стреляться с каким-то перцем. А в него самого, жиртреста, и целиться не надо. Просто пальни в ту сторону и не промахнешься.
          – Да он вроде жив остался?
          – Целехонек! А того, второго, прикинь, шлепнул.
          – Повезло.
          – В том-то и факт. Одноглазому тоже повезло. Бородино просрал, а Наполеона победил. У нас все так. Дуракам везет.
          – Ладно, Сан Иваныч, не расстраивайся. Пьер выкрутился, Кутузов до Парижа французов гнал – все молодцы. А завтра я тебе найду какую-нибудь веселуху вместо этого словоплета. Посмеешься.
          – Не надо мне. Пусть говорит. За всю жизнь умнее человека не слыхал. Разве что только про целину да кукурузу. Но этот же, потроха ему в коленку, представляешь, шельмец, еще и весь… как это? Все прошлое столетие «ха-ха» веком обозвал. Вот это зря! Я, между прочим, там всю жизнь прожил. Мне этот век – как родня. И на! Все «ха-ха»! Вот они набросились! А я в те времена и родился, и учился, и женился, и вкалывал как вол. И отца на войне потерял. Да, вообще, сколько народу-то полегло. И жрать – ни крошки. Куда все это теперь? Псу под хвост?
          Танюха не словила тонкость момента и хохотнула в голос. Я промолчал. Тесть сразу нахмурился:
          – Ты че гогочешь-то, дочь? Вот помру, а в наследство от меня только «ха-ха» и достанется. Как тогда?
          Старый еще разок крепко вытер ладони об треники, а Танька мигом посерьезнела:
          – Ладно тебе. Помрет он. А замок кто починит? Пушкин ваш, что ли?
          И грозно ткнула в меня пальцем.
          Я отмахнулся:
          – Сан Иваныч, может пивка? Тань!
          – А?
          – У нас пиво в холодильнике есть?
          – Да ты замок починишь, или мене слесаря звать?
          Я сморщил ей нос и буркнул:
          – Зови!
          Тесть хлопнул тяжеленными ручищами по коленям и поднялся с дивана.
          – Ладно, зять, не блажи. Тащи отвертку и молоток. Покажу, как мой ха-ха век ругать. Нехрен мизинцы таращить и Бородино просирать. Бездельники. За работу пора.
          Татьяна усердно закивала головой.
          – А пиво? – робко ухмыльнулся я.
          – Пиво потом.