Поганки на воде

                Поганки на воде.
               
                Санька сам позвонил мне вечером в четверг и сказал, что они с Лёхой готовы показать мне гнёзда «гагарок», но с условием, что поедем завтра после работы, с ночёвкой. Они хотят вечером поставить сети на Тунгаше, а утром снять. Добраться туда можно только на моей ГАЗ-69, потому что на его москвиче  проехать пока невозможно. Я согласился.
                Назавтра сразу после работы я быстро переоделся, забросил в машину лодку-раскладушку, рюкзак со всем небходимым, и подъехал к Санькиному дому. Друзья уже ждали. Уложили мешки с сетями и палаткой, сумки. Лодка-долблёнка (бат) ждала их  на озере. Добрались быстро, без приключений.
                -- Вы с Лёхой поезжайте – предложил Санька – он покажет озеринку и дорогу к ней, потом возвращайтесь. А я пока бат подгоню, весло спрятанное найду и сети подготовлю. Тут недалеко, за полчаса управитесь, а с утра один поедешь.
                Разгрузились. Я взял из рюкзака только бинокль. Не прошло и пяти минут, как выехали к знакомому длинному озеру, окружённому со всех сторон заливными лугами. Резко затормозил…
                -- Слушай, Лёха, в позапрошлом году примерно в это же время я рыбачил здесь с другом, и обследовал сплавину на вот этом самом озере. На ней была обширная колония чаек и крачек, но «гагарок» здесь не было. Куда ты меня привёз?
                -- Дак, их и сейчас здесь полно, чаек-от. А нам ещё минут десять ехать – удивлённо смотрел на меня Лёха – там совсем не тако озерко.
                Я выбрался из машины. Да, на этом озере я и был. Ничего не изменилось. Ближе к противоположному берегу видна серо-чёрная сплавина, усеянная белыми точками. Над ней, как будто белые снежинки роятся. На воде несколько белых точек покачивается на волнах. Беру бинокль. Белые точки превращаются в чаек и крачек, сидящих на воде и на гнёздах, порхающих в воздухе. Ослабленно доносятся их резкие крики. Но они не возбуждают, это уже пройденный этап. (Читайте рассказ «Колония») Вспоминаю, с каким трудом туда добирался на своей раскладушке, преодолевая за один гребок менее метра жидкого сапропеля. Нет, второй раз подобный подвиг повторять не имею никакого желания.
                Проезжаем ещё с километр. Лёха  стучит меня по плечу и показывает что-то справа. Ничего не вижу, но останавливаюсь. Он открывает дверку, выходит и призывно машет рукой. Беру бинокль, иду за ним. Поднимаемся на чуть заметный холмик. За ним ложбина заполненная водой. Озеро-старица, открытое со всех сторон. Ближе к противоположному берегу то ли остров, то ли сплавина, но не голая, как на предыдущем озере, а покрытая редкой осокой. На ней с левой стороны видны белые пятна. Навожу бинокль, предчувствуя, что могу увидеть. Так оно и есть!  Малые чайки на гнёздах. С десяток, или около того. И всё? Веду биноклем вправо. Ага, что-то есть. Настраиваю резкость. Точно! У самой кромки воды невысокие кочки-гнёзда. Одно, два, три, четыре… пяяять… дальше не могу различить, но кажется, ещё одно. На гнёздах тёмные силуэты птиц. Расцветку не  разберу, мешает осока…
                Замечаю птиц на открытой воде. Рядом со сплавиной – две чайки. Ближе к середине – другие водоплавающие. Окрас и количество определить трудно: птицы постоянно ныряют. Их может быть и три и шесть… но вот одна замерла на воде. По посадке определяю – поганка! Но какой вид точно понять не могу. Бликует солнце, качает волна. Но точно не чомга и не серощёкая – те  крупнее.
                -- Надо ехать – торопит Лёха – Саньке помощь нужна, ему одному трудно справиться.
                С сожалением возвращаюсь к машине. Завтра всё прояснится. Когда подъехали к стану, Санька уже заканчивал укладку сетей в бат. Лёха пересел из машины в лодку, и они отчалили, оставив меня устанавливать палатку и подготовить всё для костра. Палатку установил быстро, разобрал вещи, перенёс их внутрь, принёс ведёрко воды из ручья, и с топором отправился на заготовку дров и рогулек для костра. Погода была прекрасная, сияло ещё доволно высоко над горизонтом солнце, лёгкий ветерок со стороны луга отгонял назойливых комаров. Мошки ещё не появились. Рогульки нашлись в ближайшем ивовом кусту, а с дровами создалась проблема. Топляки сплошь были сырыми и годились разве что на подброску. Пришлось дважды сходить за сотню метров в колок на лугу.  Нашлись не толстые сухие берёзы и осины. Срубил, принёс, разделал.
                Рыбаков всё не было, и я решил, чтобы не терять зря время, пройтись по берегу вдоль тростниковых зарослей. Уже отойдя довольно далеко от стана, услышал в тростнике подозрительный шлепок об воду. Разогнул болотные сапоги, и прощупывая дно шагнул в воду. В трёх метрах от берега увидел тростниковый залом, а на нём гнездо  с восемью крупными яйцами розоватого цвета с бурыми и чёрными пятнами и точками. Узнаю знакомую кладку – лысуха, конечно. Гнездо строилось, когда залом лежал на воде, а сейчас вода спала и отошла. Гнездо зависло на сухих стеблях тростника.
                Гнездо было построено исключительно из листьев и стеблей тростника. Потрогал яйца: не тёплые, но и нехолодные. Значит, насиживать не начала и кладка не полная. Не удивительно: я находил гнёзда лысух с четырнадцатью  яйцами. Когда протянул руку, объявилась хозяйка. Сначала услышал тревожные каркающие звуки, и только потом увидел сквозь тростник силуэт этой чёрной птицы. Выходит, она раньше заметила меня и спрыгнула с гнезда. Этот шлепок об воду я и услышал. Да…  сидела бы спокойно, я бы точно прошёл мимо.
                В стороне стана послышались голоса друзей-рыбаков. Пора возвращаться!
                Когда подошёл к палатке, около неё весело потрескивал костёр, а над ним висели два котелка с водой. Лёха чистил картошку, а Санька что-то ломал в кустах.  Рядом на листьях лопуха лежали полтора десятка мелких окуней, шесть хороших карасей и килограммовая щучка. Пришлось браться за нож и чистить рыбу.  Вернулся Санька с пучком веток без листьев и принялся ломать их в меньший котелок. Разнёсся душистый запах чёрной смородины.  В большой миске он прополоскал окуней, и когда закипела вода, опустил их не чищенных и не потрошённых в большой котелок.
                Закипел меньший котелок. Санька снял его с поперечины, отнес сторону, накрыл крышкой и укутал одеялом -- пусть попреет.  Лёха в это время большущей деревянной ложкой снял накипь вместе со сваренными комарами и выгреб окуней в миску. В котелок засыпал крупно порезанную картошку и три луковицы, посолил. Затем взял миску, и отнёс подальше за кусты варёных окунишек. Когда возвращался, оттуда послышался сорочий стрёкот. Одна белобока уже обнаружила еду и созывает подружек на пир. Санька промыл очищенную мной рыбу и опустил её в кипящее варево. Пустое ведро протянул мне: сходи-ка мол, до ручейка.
                Когда я вернулся с водой, Санька уже раскладывал сварившуюся рыбу на листья лопухов, а Лёха принёс рюкзак и сумки. Достал бутылку «Столичной» и три раздвижных стаканчика. Разлил по полному, а оставшиеся почти половину бутылки вылил в уже снятый с огня котелок с ухой. Выпили за удачную рыбалку и мою экспедицию, закусили колбаской с чесноком и принялись за ароматную уху. Нахлебавшись до отвала вспомнили про рыбу. Кажется было уже совсем некуда, но каждый протолкнул в себя по рыбине, а оставшуюся плотно завернули в листья  спрятали подальше от прожорливых зверюшек.  Затем, расположившись вокруг костра, травили рыбацкие байки, вспоминали интересные случаи под неумолчное пенье пташек в кустах, кряканье, карканье и всплески с озера. Запивали эти россказни не менее ароматным смородиновым чаем. В палатку забрались, когда на фиолетовом бархате неба высыпали мерцающие звёзды. Всю ночь, с небольшим перерывом, сквозь чуткий сон слышались  прекрасные трели соловья почти над самой палаткой.
                Проснулись, когда солнце позолотило верхушки деревьев. Было светло, но над озером стоял густой молочно-белый туман. Менее густой туман навис и над лугами. Травы гнулись от обильной серебристой росы. Костёр уже прогорел, хотя под пеплом ещё виднелись  ярко-красные  угли.  Разворошили их и подбросили тонких веток, которые чтобы не намокли, на ночь  поместили в машину. Костёр моментально вспыхнул. Подогрели уху, не спеша позавтракали, не забыв съесть по отварному карасю, и каждый занялся своим делом.
                К птичьему озеру подъехал, когда солнце испарило туман над лугом и травы ослепительно сверкали изумрудной росой. Над озером туман поредел, но сплавина ещё не просматривалась, хотя резкие крики чаек были хорошо слышны.
Разложил и собрал лодку. Ил был только у самого берега, дальше лёгкая лодка скользила беспрепятственно. На средине решил промерить дно. Весло полностью ушло в воду. И только тогда, когда засучил рукав, и вода почти достигла локтя, почувствовал илистое дно. Значит, максимальная глубина достигала двух метров. Так вот почему поганки выбрали именно это озеро для гнездования! Сплавина была недоступна четвероногим хищникам и была достаточная глубина, где отлично ныряющие черношейные поганки добывали себе пищу.
                Поганки пока не обращали на меня внимания, спокойно плавали, ныряли, одна спала, втянув голову в плечи. Изредка то одна, то другая вытягивали вверх шеи и издавали трель «тити –тити-тити». Чайки заинтересовались первыми.  Одни взлетели с гнёзд, другие подлетали со стороны реки. Покружились надо мной с резкими криками, и сообразив, что я плыву не к левой части островка, а к правой, быстро успокоились и даже расселись по гнёздам. Теперь забеспокоились  поганки. Перестали нырять и сидели в напряжённых позах, глубоко просев в воду, так, что были видны только шея и верхняя часть спины. Послышалась не трель, а тревожный свист. Четыре птицы почти одновременно нырнули, а пятая захлопала короткими крыльями, и побежала по воде, шлепая по ней длинными ногами. С трудом взлетев, она по прямой линии направилась к реке.
                На гнёздах тоже обозначилось подозрительное шевелениё. Я перестал грести и взялся за бинокль. Что я увидел, меня поразило! Птицы с лихорадочной поспешностью прикрывали кладку мокрыми листьями. Другие виды поганок этого не делали! Затем они принимали вертикальную позу  «столбиком», и по-пингвинячьи переставляя лапы, неуклюже двигались к берегу. Достигнув его, они падали на воду, и едва отплыв, ныряли. Первые поганки вынырнули метрах в тридцати –сорока сбились в кучу и изредка пересвистывались. Нырнувшая от гнёзд группа вскоре присоединилась к ним. Ещё я заметил, что у крайнего шестого гнезда никакого шевеленья не было, и птица на нём не сидела.
                Подплыл к гнёздам. Эта часть островка была влажной с редкой осокой. Потрогал веслом. Почва твёрдая. Выбрался из лодки. Почти не проваливаюсь. Вот и первое гнездо. Яиц не видно, они завалены влажными, почти чёрными листьями, взятыми из стенок гнезда. Осторожно снимаю укрытие и глазам предстают четыре зеленоватых яйца, величиной с голубиное, только поострее. Приглядевшись, понимаю, зеленоватость неестественная, а приобретённая. Яйца изначально были белые, но часто накрываемые гниющими зелёными листьями, они зазеленились, а к концу насиживания вообще побуреют. Замерил размеры яиц и гнезда, записал и накрыл кладку теми же листьями. Подошёл к следующему гнезду. Та же картина и четыре яйца. То же самое в третьем, четвёртом и пятом, только в четвёртом три яйца. Подходя к крайнему, шестому гнезду, замечаю, что что-то здесь не так.
                Вот оно что! На гнезде лежит мёртвая птица. Несколько лет назад я уже встречал такое на гнезде пёстрого дрозда. Беру её в руки. Тушка черношейной поганки мягкая, трупное окоченение уже прошло, но запаха разложения ещё не чувствуется. Так, так, левое крыло неестественно  изогнуто и висит. Прощупывается явный перелом предплечья и засохшая кровь. Запёкшаяся кровь заметна и на шее. Похоже, была борьба с каким-либо четвероногим хищником. Если был пернатый, то раны были бы другие. Поганка сумела вырваться и добраться до  гнезда, где и приняла смерть.
                Рассматриваю погибшую черношейную поганку. Самец это или самка, визуально не опознать: весеннее- летнее оперение у них одинаковое. Кладку насиживают они тоже по очереди. Размером птица, как я уже говорил, с чирка или голубя. Голова и шея у неё чёрного цвета. За глазами располагается пучок золотистых перьев. Спина чёрная, бока рыжие, брюшко белое. Причём оперение на брюшке плотное, тугое. Клюв чёрный, слегка вздёрнутый. Лапы голубоватые, пальцы длинные. Перепонок нет, но каждый палец оторочен широкой кожистой полоской. Тушку аккуратно завернул в газету. В гнезде было три яйца, их уложил в специальную коробочку, по широкой дуге обошёл гнёзда поганок и вышел к лодке. Едва успел оттолкнувшись отплыть от островка, как поганки молча и дружно поплыли к своим гнёздам.
                Костёр уже прогорел и был залит водой, палатка собрана и уложена в чехол, сети сложены в мешки, лодка спрятана в кусты. Друзья доели остатки ухи, вымыли посуду и лёжа наслаждались холодным чаем. Между ними лежал пузатый мокрый мешок, который изредка шевелился.
                -- Даже ухи не оставили – возмутился я.
                -- Дольше бы ездил, ушли бы пешком, вот и грузил бы всё сейчас один – проворчал Санька, но тут же улыбнулся – как прошла твоя  испке….  эпски…, ну поездка, в общем?
                -- Экспедиция, ты хотел сказать? Удачно. Всё, что задумал, выполнил, и даже больше.
                -- Ладно, дорогой расскажешь, а сейчас делим рыбу, и домой. Солнце за полдень перевалило – Санька вывалил рыбу из мокрого мешка на траву и привычно принялся делить на три части. Я не возражал: знал, что бесполезно.
                Я возвращался в приподнятом настроении. А как же иначе: ведро рыбы, три новых яйца в коллекцию и тушка красивой птицы из которой я точно сделаю отличное чучело для музея.  Всю дорогу рассказывал друзьям о замечательных птицах поганках. К моему удивлению, они внимательно слушали, но изредка хитренько перемигивались.
                Когда уже дома разбирал рюкзак, наткнулся на незнакомый и подозрительный свёрток из плотной бумаги.  С опаской развернул. На радость жены и дочери в свёртке оказалась варёная щука.
                Так вот почему друзья всю дорогу таинственно перемигивались!!