5. Последняя

- Привет! Как ты сегодня? – Ко мне ворвался Андрюха с самым жизнерадостным видом.
- Привет. Сильно болит голова, не выспался. – Я сидел за столом и потирал виски. На Андрюху было больно смотреть: мои покрасневшие глаза слезились, их застилала мутная пелена, сквозь которую невыносимым сиянием пробивалась белизна врачебного халата. Я поморщился. – Как дела?
Он вольготно устроился в кресле, по обыкновению тут же закурил.
- Пока все хорошо. Все притихли, забились по палатам. Жанна разве что плачет не переставая.
- Это которая с шизофренией?
- Ага, она самая.
Мы замолчали. Я бессмысленно перекладывал бумажки на столе, Андрюха курил и следил за мной. Это изрядно раздражало.
- Полнолуние… - Задумчиво сказал он. – Самый активный день в месяце. Знаешь, вообще, это плохо, что у тебя болит голова сегодня.
- Почему?
- Нехороший признак! – Он хохотнул, и придвинулся к столу. – О чем сегодня пишешь?
- Сегодня не пишется. А вообще, про Никиту, который сбежал… Или исчез. Кстати, слышно о нем что-нибудь?
- Не-а. По-прежнему в розыске. Да не страшно, он не проявлял агрессии, в отличие от многих.
- Угу… - Я замолчал и потер глаза, втайне надеясь, что Андрюха уйдет, или исчезнет, как тот Никита. Голова болела ужасно, боль накатывала морской волной, разбиваясь о сознание с миллионом брызг, рокотом, оставляя после себя хлопья грязной пены. И чайки. Чёртовы чайки и их пронзительные вопли.
- Ладно. Я пойду. Загляну к тебе попозже. Может, тебе таблетку?.. – Голос Андрюхи проник на морской утес, на котором я стоял, терзаемый ветром, и вернул в реальность.
- Нет. Просто посижу немного, и все пройдет.
Андрюха вышел. Какое-то время я бездумно изучал дверь, потом перевел взгляд на зарешеченное окно. Виден был внутренний двор, местами высились зеленые ели. По двору шагал усатый водитель газели, за ним семенил Огонек. В Бедламе не все заперты по палатам. У нас есть и больные, которые могут гулять по территории. И таких много. Если вы увидите во дворе больницы кучку народа, занятую уборкой, облагораживанием территории, или просто сидящих на лавках, знайте – это тоже пациенты. Вы даже можете с ними поговорить, и в большинстве случаев и не поймете, что они – обитатели желтых стен, а не посетители. Вот взять Огонька: в общем и целом – адекватный мужик. Спокойный, рассудительный. Что не поручи – все выполнит в лучшем виде. Один нюанс – рано или поздно он у вас спросит, не читали ли вы журнал Огонек? Видите ли, у него вся коллекция, кроме журнала за 67 год. Вот его он не читал. А вы? В таком духе. Еще есть алкоголики. Но среди них работников мало. Это или богатые, влиятельные люди, допившиеся до делирия, носу не кажущие из своих палат, дабы не уронить авторитет, или хроники, которым ничего нельзя поручить. Их любимое занятие – дежурить у процедурного и выпрашивать ватки, пропитанные спиртом, которые прикладывают к местам уколов. Они их едят.
Я вздохнул, пошатываясь поднялся,  шагнул к дивану. Кресло загрохотало по полу колесиками, словно телега по асфальту. Шаги казались ударами молота по наковальне. Обычно я не могу уснуть, когда меня терзает головная боль, но в этот раз повезло. Сказалось напряжение последних дней. Сон принес облегчение и забытье.

Проснулся я от того, что кто-то стоял за дверью. Я напрягся, но не двинулся с места. Послышался едва уловимый шорох. Я знал, что мой посетитель сейчас поднял руку к дверной ручке, но замер, прислушиваясь и раздумывая. Потом он засопел и пошел по своим делам. Я снова провалился в сон.
Новое пробуждение было от голода. Он терзал меня с ожесточением волка. Во рту пересохло и горчило.
- Что с пациентом? Вы сделали укол, Андрей Михайлович?
Из коридора слышались голоса. Сердитый главврача, и виноватый – Андрюхи.
- Э-э-э, нет. Еще не сделал. Пока все спокойно.
- Сделайте сейчас же! Вы что, не понимаете, что это не игрушки?!
- Сейчас сделаю, Константин Евграфович.
Шаги стремительно удалились по коридору. Я сел, глядя на дверь, ожидая, когда она откроется. Вошел Андрюха. Он остановился на пороге, разглядывая меня.
- Как себя чувствуешь? Полегчало? Мне бы не помешала твоя помощь, знаешь ли.
Я улыбнулся ему, поднялся с кровати, посмотрел на табурет, служивший мне письменным столом, груду исчерканных и грязных бумажек, устилавших пол.
- Отлично себя чувствую! Поспал немного, хоть голова прошла. – Я, как ни в чем не бывало, обошел табурет, стараясь не замечать звон цепи, тянущейся от моей ноги. – Можно работать дальше.
Андрюха обрадованно хлопнул в ладоши.
- Вот и отлично! Сам знаешь, в полнолуние – каждый человек на счету! – Он, улыбаясь, приблизился ко мне, стараясь незаметно опустить руку в карман. Пару часов назад его фокус бы удался. Я бы не заметил, что он снова собирается меня уколоть. Но  он опоздал. Голова моя прояснилась, силы начали возвращаться. Дальнейшее было делом техники – резкий разворот и удар. Обыскать обмякшее тело, достать ключ от цепи, а после пристегнуть цепь к его ноге и уложить на кровать, укрыв с головой. Так меня чуть дольше не хватятся. Я накинул его халат, пригладил волосы и вышел из своей проклятой тюрьмы.
В коридоре пахло хлоркой, под потолком слабо светили флуоресцентные лампы. Они тихо жужжали, иногда с щелчком гасли и снова зажигались. Меня качнуло от голода. Коридор на мгновение окрасился красным и раздвинулся в ширь. Улыбаясь долгожданной свободе, я пошел к ближайшей палате. Я слышал там испуганный стук живого сердца. Знаете, больные очень остро чувствуют приближение смерти. Очень остро. Знаете, как лиса ест пойманную мышь? Это происходит быстро – сдавленный писк, хруст и все. Хруст, будто ешь чипсы.
Я снова стоял в коридоре, сыто облизываясь. Слушал свое дыхание и звук капель. Из другого конца коридора закричали. Хорошо, что не Андрюха. Его мне не хотелось убивать – он единственный меня не боялся, заходил ко мне, разговаривал. Даже принес мне карандаш и бумагу, пока я, одурманенный уколами, считал себя врачом. Хотя, теперь я и правда – врач. Засмеявшись, я бросился на крик.

- Это недопустимо. Я вас предупреждал, Андрей Михайлович!
- А что я сделаю? Вы же знаете, что сегодня полнолуние. Каждый раз так, независимо от того, кололи его или нет.
- Все равно, он опасен. Я запрещаю вам с ним разговаривать и входить к нему. Соблюдайте процедуру кормления, иначе мы с Вами распрощаемся!
- Хорошо, я понял, Константин Евграфович. Я понял.
Двое помолчали, глядя на монитор, на котором в углу комнаты сидел на цепи волк и смеялся человеческим смехом.
- Все-таки, как удивительна жизнь… - Пробормотал один из них и, развернувшись, ушел.
Андрюха пожал плечами, выщелкнул из пачки сигарету, закурил и оглядел остальные мониторы, на которых бесновались, кричали, плакали, хохотали и разговаривали разные животные.