Алжирский пленник - часть 55

Город был очень древний. В нем три столетия по очереди правили турки, испанцы, французы, оставившие после себя укрепления, здания и культуру.
Было бы интересно тоже пожить здесь некоторое время, чтобы ощутить сохранившийся до сих пор дух иных цивилизаций. И природа и город, в старинной его части, располагали к творчеству.
В небольшом парке с железными узорчатыми скамейками вокруг деревьев, сплошным шатром закрывающими небольшую площадь перед колониальным зданием, с панорамным видом на бухту и порт, встретились с Муниром, который приехал сюда из Алжира специально. Мне сделали сюрприз. И я был рад ему, т.к. у нас с Муниром сложились достаточно приятельские отношения. Ему я мог жестами пожаловаться на Зино, который все это время делал только то и так, что считал нужным.
Вот сейчас, например (пока я пишу эти строки), мы едем холодным утром с изморозью на стеклах в тумане высоко в горах, а Зино открыл у себя окно. Ему, почему-то, все время то душно, то жарко. Когда у него запотевает окно, он берет салфетку и старательно стирает испарину с лобового стекла изнутри машины, а снаружи поливает водой из бутылки, чтобы растаяла изморозь, вместо того, чтобы просто включить обогрев и обдув стекла. У него новая современная машина, все предусмотрено и работает. Но вместо этого, он открывает боковые окна, чтобы лобовое стекло не запотевало, а когда оно все-таки запотевает, трет салфеткой! Когда я ему пытаюсь советовать, как нужно поступать в таких случаях, он сердито на несколько секунд включает на всю мощь обдув, а потом поскорее выключает, объясняя это своей аллергией. Он не включает печку, а если и включает, то только в холодной зоне. Я рассказываю, как мы поступаем, живя в холодном регионе большую часть года, он смеется и говорит, что вот мол ты из Сибири, а мерзнешь. Из чего я сделал вывод, что они настолько привыкли ездить с кондиционером и открытыми окнами, что иного не представляют, а холод воспринимается, как временное неудобство или даже как благо. О том, как Зино водит машину, я уже писал. Но сейчас, когда мы едем уже три часа обратно в Алжир, мне не терпится еще немного об этом рассказать, т.к. сил моих терпеть это больше нет!
Видимо, в силу своего горячего кабильского характера, ездить тихо он совсем не умеет, а если приходится, то для него  это мучение! Его стихия, это мчаться со скоростью взлетающего самолета, обгоняя всех и вся, там, где это можно и где нельзя, и от восторга напевать свои алжирские с переливами песни, тарабаня по рулю!
Назвать его плохим водителем нельзя - он ас! За то время, что мы с ним в дороге я привык не интересоваться тем, что происходит на трассе, а любоваться видами, писать дневник, спать, рисовать, фотографировать. Чувствуя себя, как у Христа за пазухой, вернее в чалме у Аллаха.
Так вот, с приездом Мунира, у меня появился некий громоотвод. Теперь он сидит на переднем сидении рядом с Зино и они всю дорогу о чем-то оживленно переговариваются, а я сижу себе тихохонько сзади, предоставленный сам себе и единственное, что меня еще раздражает, это постоянно открывающиеся окна и мерзнущие ноги. Хотя за окном не минус двадцать, а всего-то плюс пять. Я демонстративно надел на себя свою теплую вязаную фуражку, а сверху напялил соломенную шляпу. Видел бы меня кто-нибудь в таком наряде. Выгляжу я, наверное, как отступающие из Москвы французы. Но Зино принципиально не включает печку, а в открытое окно выдувает последнее тепло.
С одной стороны они заботливы, даже чрезмерно, через край, когда пытаются навязать мне свои вкусы, привычки, обычаи. Но если я хочу немного того, что мне привычно и нравится, они становятся невнимательными и нетактичными, словно дети. Милейший и заботливейший Зоир, одаривший меня своими презентами, рассказами и заботой, становился невыносимо невнимательным к моему желанию побыть одному у берега моря, полюбоваться им, о чем-то подумать. Он постоянно окликал меня, показывая в другую сторону, уводил меня с места, где мне нравилось, туда, где он хочет мне что-то показать или рассказать. А Зино, подаривший мне эти поездки, купивший краски и холст, штаны, жилетку и т.д., тратящий на меня не только деньги, но и время, одновременно с этим полностью ограничил всю мою свободу, лишил возможности полноценно и плодотворно работать, т.к. просто не понимает, как это? Конечно, в моем положении нахлебника, нетактично и неблагодарно его обвинять в чем-то. Просто, я пытаюсь что-то предпринять, чтобы исправить плачевное положение. За неделю я написал всего три этюда. Одну работу сделал для школы Зоира, Один портрет девочки проживающей в их семье, семейный двойной портрет Зоира с женой пастелью и портрет Зино маслом, несколько набросков с Зоира. Все остальное время мы действовали по замыслу и плану Зино, без учета моего мнения и практически ставя меня перед фактом.
Проанализировав все наши поездки, я пришел к выводу, что самым плодотворным была поездка в Сахару, где за семь дней я написал одиннадцать этюдов маслом и одну пастель. Все остальное, было впустую: осмотр достопримечательностей, встреча с друзьями, решение житейских проблем.