Шел 3017 год

- Тиши ты. - Деда Боря больно толкнул меня под ребра. - Себя не жалко, так обо мне подумай.
Я замер и что есть силы стал вглядываться в открывшуюся нашему взору просеку. Что там может быть такого, от чего у старого охотника стальной хваткой свело руки на копье.
- Что там? - Шепотом спросил я, так и не увидев ничего перед собой.
Деда Боря еще раз ткнул меня локтем в бок.
- Я сказал тихо. - Опять прошипел старик. - Олика спугнешь.
Олика? Я в душе выругался. Какой-то олик, а дед себя ведет так, будто чуть в логово к страховке не попали. Ух, тогда бы нам не сладко пришлось. Страховка. Редко, но были случаи, когда попадали на нее. И ладно если сытая, прикормленная, но если голодная, то все - пиши попало. Либо руки, либо ноги лишишься. Окрутит, обовьет своими щупальцами и враз зеленым, а к зиме все чаще фиолетовым листом по сухожилиям махнет, и все, калека. А олик - это так, ленивый, но шустрый зверек. Ползает по деревьям с лианы на лиану, листья жрет, да часть зелени с собой всегда носит. А эти лианы, чтобы потом не выдумывать ничего во время опасности, спутывает, связывает между собой, как паук паутину, и точно знает, куда и по какой лиане бежать. Обычно, конечно, бежит к себе  домой в Лоно. Дерево такое. Там у него дупло большое, запас разной зелени и очень хитрая крыша. Просто так не откроешь. Пока в нужных местах не подмажешь и не надавишь, можешь даже и не рассчитывать. Можно и силой попробовать, но в этом случае крыша олику сама способна все кости переломать. Но что бы сломать Лоно-дом, нужно быть невероятно сильным и опытным охотником.
Я проследил за взглядом деда. Ну да. Точно. Олик. В каком-то десятке метров. На дереве в кроне. Лоно-дома рядом видно не было, значит из далека забрел. Да и хилый какой-то олик-то. Обычно они жирные, вальяжные. А этот вон, чуть ли не поджарый. Да кто его знает, может молодой еще. Своего Лоно-дома не нашел. А может наоборот - старый, а какой олик помоложе да половчей его и подсидел, хатку отобрал, да и заначку зелени в придачу.
- Берем? - Прошептал я.
- Берем. - Так же шепотом отозвался старик. - Но только живьем.
Я недоуменно посмотрел на деда.
- По моей команде, бросаешься под дерево. А я его тупым копьем сшибаю. Падает, ты его ловишь и лапы вяжешь, что бы он тебе или себе рожу не разодрал.
- А зачем он тебе живьем-то, деда? - Все еще не понимал я.
- Мал ты еще, да глуп. - Обласкал меня старик. – Вишь? Зима скоро. Он себе верняк хату зеленью набил. А там такие сокровища могут попасться, сам в жизнь не найдешь. Мы его подобьем немного, а потом посмотрим, куда он нас приведет.
- Ну а если у него нет хатки? - Не унимался я. - Он же тощий, что глист.
- Есть место. Даже если и не его уже. По инстинкту домой будет пробиваться. Хоть раненый, хоть преследуемый кем.
Я наконец-то понял всю затею деда Бори и в согласии кивнул головой.
-Давай, команду.
И деда Боря рявкнул, что-то неразборчивое, как мне показалось на старорусском языке, который понимал, да и то верно только делал вид, что понимает, мой отец. Я его как-то раз спросил, что значат эти слова. Он улыбнулся и ответил, что мал еще для таких слов. Точно, и сам не понимает, что дед говорит.
Деда скомандовал, и я ринулся к стоящему невдалеке дереву. Тут же надомной пронеслось копье, тупым концом вперед.
Олик не успел понять, что происходит, шуганулся от резкого и не понятного звука, чуть было не увернулся, но в это мгновенье копье его сбило с ветки, попав прямо в голову. Зверек мягким кулем рухнул мне на руки. Вот тебе и олик. Дохлый, как по весне. Ни мяса, ни жира, шкура одна. Точно из Лоно-дома выкинули.
-Держи крепко. - Дед Боря уже был рядом.
- Да он в отключке. - Успокоил я старика.
- Тогда так. - Деда достал нож. - Сейчас кровушку пустим, да сухожилие подобьем. А очнется, так за ним пойдём, не спеша. Чувствую, точно к хатке приведет.
Старик быстрым движением пробил олику лапу. Тот дернулся, но в сознание не пришел.
- Все отходим.
Я опустил зверушку на землю. А сам следом за дедом отошёл к нашему укрытию. Деда уже опустился возле корней могучего, но  неизвестного мне дерева, достал пачку высушенных листьев курилки, выбрал тот, который помягче, отсыпал в него мелко-поломанных листиков дурман-дерева и, равномерно распределив содержимое по листу, аккуратно смазал край языком, потом скрутил лист курилки в трубочку. Я знал, что это значит. Сидеть нам, скорее всего, придется долго.
Деда вытащил огниво и кремень, пару щепоток трута, оторвал небольшой кусочек коры от дерева, разместил трут на нем, и в пару щелчков выбил сноп искр, достаточный для возгорания трута. Сперва показался синий дымок. Деда Боря принялся аккуратно раздувать трут, а когда желтенький язычок пламени вспыхнул над корою, деда зажал свернутую курилку в губах и принялся жадно втягивать через нее огонек. Курилка затлела, а изо рта деда Бори повалил густой, ароматный дым.
Я  с любопытством и ожиданием наблюдал, как дед раздымив курилку, медленно делает глубокий затяг. Глаза его при этом были закрыты, и лишь после того, как дым тоненькой струйкой вырвался из чуть раскрывшихся губ, деда с ухмылкой посмотрел на меня, заметил мое нетерпение.
- Что? Тоже хочешь?
Я сделал неопределенное движение плечами. Вроде и можно было бы, да и не к чему, наверно. Деда Боря улыбнулся.
- Ну, щегол. Рано тебе еще до дурман-дерева. Вон. – Он задорно хохотнул. – Лопухи пока покури.
Я с досадой отвернулся от деда.
Лопухи, лопухи. Курил однажды, гадость горькая. А от дурман-дерева аромат такой сладкий и при этом слегка терпкий. Вообще это дерево, как говорят другие деды в нашем селении, деревом стало лишь после Зимы, а до этого было так, однолетней травой, неброской на взгляд, но очень полезной в хозяйстве. Говорили, что из той травы, и еду готовили, и одежду шили, веревки плели, даже для лечения использовали. А потом умельцы одни, наверное, такие же, как и я лопухокуры, затянулись ее пару раз и решили, что есть у нее еще одно очень интересное свойство. Не знаю, насколько оно было интересно тогда, но сейчас мне очень было интересно попробовать. Потом эту траву, говорят, запретили, и еда из нее и одежда – все побоку пошло, только в медицине еще кое-где использовали. А как Зима пришла, тогда каюк всему настал. Деды рассказывали, что в  Зиму сначала все растения чуть не подохли, хорошо запастись успели многим. Жили по норам, как кроты. Но кроты-то все сдохли, а мы выжили. Зима кончилась, хотя холодно было еще очень долго,  а потом растения, чьи семена сохранились у нас, да какие в земле перезимовали, стали невероятным образом расти. Многие так видоизменились, что стали совершено не похожи на своих предков, отпечатанных на засаленных и выцветших листах бумаги. Настоящей Бумаги, как говорили деды. Говорить о том, что кто-то видел эти растения вживую, речи не шло. Зима длилась очень долго, так долго, что старые поселения развалились, истерлись в пыль и рассыпались по Земле ничем. А люди. Вот то есть мы, мы ее пережили. А было ли дурман-дерево деревом изначально, или стало таким только после Зимы? Не знаю. Деды еще говорили и при этом очень тихо посмеивались, что оно и до Зимы было деревом, но ему вырасти не давали.
Как бы то ни было, деда Боря сладко затягивался дурманящим дымом, с каждым вздохом становясь все расслабленее и улыбчивее, а я, как гайцы на дороге, вертел головой из стороны в сторону. Но если эти маленькие серые зверьки искали себе добычу, пытаясь рассмотреть в пролетающей мимо мошкаре ту, что пожирнее, и затем умудрялись схватить ее, то я наоборот, всматривался в кроны окружающих нас деревьев и редкий подлесок только с той целью, чтобы не пропустить затаившегося хищника, будь он зверем, или какой растительностью.
Олик зашевелился. Медленно, чтобы не спугнуть зверька, разомлевший деда плюнул на ладонь и затушил огонек. Забычкованную курилку спрятал в нагрудный карман своей телогрейки. Я же, не двигаясь, наблюдал за зверьком, который уже исследовал покалеченную лапу. И видимо инстинкты взяли свое. Олик затравлено огляделся по сторонам, не обнаружил опасности и мелкими перебежками от одного дерева к другому, больше похожими на подпрыгивания, стал углубляться в лес.
Инстинкты вообще были необходимы всем. Но у нас, людей, инстинкты почему-то были развиты слабо. Зато наблюдательность спасала не раз. Наблюдательность за инстинктами зверей. Вот, например, идешь по лесу и вдруг видишь за деревьями большую серую тушу. Замираешь и смотришь, что делают зверушки и птички рядышком. Если только некоторые, особо трусливые с веток да с тропинок удирают, значит колхоз впереди ползет. Медленный и безобидный. Только по личной дурости заснувшего на его пути может раздавить, а сам никогда не нападает. Колхоз, говорили деды, это дело добровольное, хочешь беги, хочешь делай что хочешь. Этих тварей даже разводить у нас пытались. Но неудобно. Большие они. За ними следить почти всем надо. Запасы кормовые и на них хранить. А колхоз большой если вырастал, то мог и забор завалить и дом накренить. И всем поселением потом помогай, хотя и своих дел валом. Это вот все про колхоз.
А вот если от такой туши все зверье в лесу кто куда бежит, значит и самому надо деру давать. Значить совхоз крадется. Этот только для виду медленный и неповоротливый. Но чуть проморгаешь - все, всех вокруг подомнет, а сам только толще станет. А без кормильца, как прожить семье. Поэтому наблюдательность стала для людей важнее инстинктов.
Олик между тем, чередуя трусцу с припрыжкой, уверенно двигался в одном направлении. Причем уверенный ход его лишний раз подтверждал действие инстинктов. А я все пытался запомнить дорогу, приметные деревья, кусты. Да и деда, как я приметил, то поднимал голову к небу, то аккуратно прислонял к дереву палочку. Сама палочка так стать не может. Метка.
Олик нас не замечал, брел себе по прямой, хоронясь, где была возможность.
Деревья впереди неожиданно расступились. Свежий ветер ударил в лицо сладким и невероятно свежим ароматом. Поляна, лежащая впереди, была вся усеяна мелкими, очень красивыми цветами. Казалось, что от ветра окутывающего поляну со всех сторон, бутоны не просто колышутся из стороны в стороны. Они лились по поляне разноцветными волнами. А их разномастные лепестки с каждой волной меняли свои цвета, и отданные оттенки перетекали дальше к следующим цветкам. Сладкий аромат радужного озера ударил в голову счастьем и спокойствием. Я даже ощутил любовь. Странно, но я полюбил эти цветы, эту поляну. А ветер все гнал мне на встречу волны блаженства. Как  же мне захотелось окунуться в это спокойствие. Умыться цветами, дышать ими.
Я сделал шаг вперед. Не за оликом. Просто вперед. К счастью и любви.
Деда Боря тихо чихнул и схватил меня за плечо.
- Ты куда, балбес? - Еле слышно прошипел он. – Сдурел?
Я дернул плечом, мол, пусти. Движение деда Бори вызвало во мне гнев, который я раньше никогда не испытывал. Но ветер вновь окутал меня сладким спокойствием цветного озера.
Деда Боря, не отпуская моего плеча, и тихо чихая, резко развернул меня к себе и быстрым движением сильно щелкнул в кончик носа.
Острая боль и обида тут же прорезали сознание. Я зажмурился, а из глаз полились слезы. Гнев не пришел, только обида.
Когда же я разомкнул глаза и вытер соленые капли со щек, то недоумение, обращенное на деда, переросло в ужас только что чуть было не совершенного мной.
Болото. Не поляна. Болото с плотным слоем бликующей ряски и серыми, невзрачными цветочками на ней. Деда Боря вновь чихнул.
- Что это? - Только и смог выдавить я.
- Это? - Деда потер переносицу, перебарывая желание чихнуть вновь. - Это Вера.
- Не понял? - Я и вправду не понял.
- Вера. Болото плотоядное. Заморачивает голову видениями, а само в топь манит. Ну а за тем, сам должен понимать, топит и в перегной пускает.
Деда Боря все же не удержался и громко чихнул. А я сделал шаг назад. Ветер с болота вновь подул мне в лицо. И вновь со сладким ароматом ко мне начали приходить ведения радужной поляны и чувство спокойствия и любви. Я потряс головой. Ущипнул себя. Вроде помогло.
- Не верь ему. - Сказал деда Боря. - Обманет и сожрет.
Я ущипнул себя еще раз, сбрасывая наваждение.
- Дед. А ты почему не поддался? Я же сразу поляну с цветами увидел. И лишь, когда ты меня щелкнул, рассмотрел болото.
- Так я ж говорю, болото это «Вера» называется. - Дед вновь чихнул. - Вот что ты почувствовал, когда увидел свою поляну?
- Ну, спокойствие. Счастье, наверное, и может любовь.
Дед хмыкнул.
- Любовь к болоту?
Я почувствовал себя глупо. В самом деле. Да хоть и не болото, а цветы необычайной красоты. Какая любовь к цветам? Маму люблю. Отца тоже, да и деда Борю. Но цветы, то есть болото. Глупо.
- Молод ты еще. - Дед опять чихнул. Это болото видимо вызывало у него только приступы чеха. - Молод. Веришь ты еще во все эти чувства. Любовь, спокойствие, счастье.
- А ты что же? - Удивился я. - Не веришь?
- Куда там. - Дед хмыкнул, немного задумался. - Хотя. Наверное, тоже верю. - Ответил он чуть погодя.
- Тогда почему ты не попал под ее действие?
Дед улыбнулся.
- Ты вот думаешь, что я дурман-дерево просто так курил? Удовольствие получить хотел, расслабиться?
Я утвердительно кивнул, а дед чихнул.
- Нет. Это курилка - лучшее средство от Веры. Не дает ей проникнуть в душу, то есть в мозг. На чих все выводит. Понял? Балбес.
Дед похлопал меня по плечу. А я задумался. Получалось что не попасть в Веру можно было лишь если ты был черствым и прожженным жизнью насквозь человеком, либо если ты был немного под кайфом дурман-дерева.
- Ладно. Смотри. Олик-то уже все болото пересек по ряске.
Я посмотрел на плохо выглядящее, сладко пахнувшее и смертельно опасное болото - Вера. Олик и впрямь уже почти полностью пересек его.
- А мы как же? - Спросил я вновь чихающего деда.
- Как? Обойдем. - Рука деда очертила полукруг по периметру болота. - Олик. Он же прямо прет. А мы обойдем. Отстанем немного, но после догоним. Да, в принципе, Олика уже можно в сумку класть. Направление есть. Сами найдем. Но зверек пригодиться. Вдруг нас чутье подведет. А его - нет.
Я, молча, кивнул. И мы стали огибать болото. Когда ветер перестал дуть нам в лицо, деда Боря наконец-то перестал чихать, а я перестал щипать себя за руку, на которой и так уже красовался большущий синяк.
Деревья вновь сомкнулись вокруг нас. Вера осталась позади. А олика видно не было. Но если деда Боря был прав, то скоро мы его должны были нагнать.
Подлесок за болотом исчез совсем. Деревья вытянулись ввысь, широкими кронами полностью скрывая землю от солнечного света. Здесь царил полумрак. Мелкие веточки постоянно скрипели под ногами, выдавая наше присутствие. А олика все не было.
- Может он нас почуял и спрятался? - Предположил я.
Дед отрицательно покачал головой. А сам все больше смотрел наверх.
- Не-а. - Он поднял указательный палец. - Смотри.
Я проследил за жестом деда. Пришли. Почти под самыми кронами деревьев была раскинута огромная сеть лиан. Они пересекали всю видимую часть леса.
- Ничего себе. - Только и вымолвил я.
- Да-а! - Согласился дед. - Славно этот заморыш потрудился. Только где у него здесь Лоно-дом?
Зверек все не появлялся и мы приняли решение, точнее деда Боря решил, что надо двигаться к центру раскинувшейся над нами сети. Логично, согласился я мысленно с дедом.
Начало смеркаться. Сумрак подлесья очень скоро превратился в непроглядную тьму. Не то что бы мы не были готовы заночевать в лесу, просто было как-то не уютно, да и схорониться было негде.
Деда остановился.
- Слушай-ка. - Обратился он ко мне. - Рыть у корней яму мне не хочется. Давай-ка рискнем?
Честно говоря, к этому времени я уже конкретно устал, да и есть хотелось не выносимо. Но ладно если бы только это. В воздухе все больше пахло дождем. Видимо рядом была гроза. А спать в корнях дерева в ливень, было очень не охота.
- Давай. - Не имея возможности отказаться, согласился я.
В чем заключался риск, я узнал через секунду. Дед вновь достал трут и огниво, но разжечь он решил не курилку. Собрав под ногами веточки, он соорудил небольшой факел. Разжег его. Вот тебе и риск. В ночном лесу с факелом. Тут уж я порадовался, что гроза рядом. Хищник, какой бы он не был хищник, в грозу сам решит схорониться. Поэтому деда и решил рискнуть.
Мы пошли дальше. Дед все всматривался в кроны деревьев, теряющиеся в непроглядной темноте, а я бегал вокруг, собирая веточки для следующего факела. При этом я не забывал смотреть по сторонам. Мало ли что?
Вверху стало отчетливо завывать. Ветер над лесом то и дело раскачивал кроны деревьев, которые в ответ противно скрипели, что не смазанное колесо. Шелест листьев над головой все усиливался. Низкий гул, звучащий где-то над уровнем слуха, суеверным страхом стал заползать ко мне в душу. А потом шелест листьев сменился глухой барабанной дробью. Дождь.
Я вопросительно посмотрел на деда. Но тот улыбался. Нам предстояло промокнуть, а он этому радовался. Я зло скривился в ответ.
- Что ты рожи строишь? Смотри. - Дед ткнул пальцем в темноту.
Видимо зрение старика было куда как острее моего. Я видел лишь стволы ближайших деревьев, высвечиваемые светом факела, да морщинистую  улыбку деда.
Понимая, что я ничего не вижу, дед подтолкнул меня вперед.
Пройдя шагов десять, когда первые капли дождя прорвались сквозь листву окружающего нас леса, я увидел его, и в очередной раз удивился.
Лоно-дом. Это был дворец, а не дом. Лианы, переплетенные между собой, уже не сетью, сплошным навесом спускались с крон к невысокому, но неимоверно широкому дереву, образовывали естественную защиту от осадков. Снизу, что бы добраться до входа, было необходимо либо быть ростом под три метра, либо уметь летать. Да ладно добраться до крышки, открыть ее, вот был вопрос. А ломиться через кору этого дерева было бесполезно. Как сталь.
- Вон он. Смотри, дед. - Это уже я заметил мелькнувшего под лианами зверька. Олик был на месте, но сам, как заводной, кружился вокруг крышки своей хатки.
Дождь же стал усиливаться. Мы с дедом вплотную приблизились к Лоно-дому. Так, что бы капли дождя не падали на нас.
- Полезли? - Спросил дед.
- Как? Тут же высоты метра три.
- Я тебя подсажу.
- А олик не нападет?
Зверек все шуршал вокруг своей крышки.
- Ты чего? - Удивился дед. - Шугани его и все.
Где-то над головой раздался гром, а к ногам уже подкрадывались настырные ручейки.
Я забрался деду на плечи и зацепился за верх дерева, которое больше походило на бочку с лианами. Подтянулся и перевалился на бок. Олик недовольно зашипел, но кинуться не решился. Он тоже устал, плюс рана на ноге. Зверек лишь интенсивнее стал скрести вокруг крышки, пытаясь ее приподнять.
- Эй. - Окликнул меня дед. - Лови веревку.
Я поймал. Закрепил, перекинув сразу через несколько лиан. И вскоре дед уже сидел рядом со мной. Олик все так же шуршал. Над головой барабанил дождь, но тут было сухо.
- Ну что, дохлый? - Обратился дед к олику. - Помочь?
Зверек как будто понял вопрос деда. С опаской посмотрел на него и чуть посторонился. Мы с дедом подошли ближе.
Факел в моей руке почти прогорел, но и его огня хватило, что бы увидеть, в чем тут дело.
Лиана, цепляющаяся к крышке дома, была  перегрызена. Видимо, какой-то халявщик не в силах справиться с механизмом, решил сам запечатать крышку наглухо. А мелкому олику было не под силу ее даже подцепить.
- Понятно.
Дед вытащил нож, вонзил его между крышкой и деревом и как рычагом принялся приподнимать дверку. Та не поддалась.
Олик, стоявший рядом, вдруг метнулся в сторону, перевесился за край и что-то вытащил из бока дерева. Дед попробовал еще раз. На этот раз крышка поддалась. Когда щель была достаточна, что бы схватиться за край, я тут же принялся помогать, отбросив ненужный факел в сторону.
Уже на ощупь заканчивая дело, я почувствовал, как что-то юркнуло между моих рук в открывшейся проход. Сперва я испугался и чуть не выронил крышку, но потом понял, что это олик первым юркнул к себе домой.
- Давай-ка вниз.
Дед достал огниво и несколько раз выбил рой ярких искр. В россыпи света, я смог разглядеть хатку зверька. Да, олик потрудился на славу.  Припасов на год вперед. Все аккуратно разложено. И места тьма тьмущая.
Спрыгнув вниз, я чуть не по колено ушел в запасы зверька. Он неодобрительно запищал, но нападать, вновь не стал. Какой тут был аромат. Аж дух захватывало. Да, с утра тут надо будет конкретно поковыряться.
- Посвети мне.
Я протянул вверх руку и дед передал мне огниво.
- Только не спали тут все. - Строго предупредил дед.
И я аккуратно стал выбивать искры. Дед перевернулся головой вниз и совсем не по-взрослому перекрутился на руках, мягко опускаясь на ноги. Только вот пока он крутился, из нагрудного кармана его телогрейки вывалился не докуренный бычок курилки, что он забивал днем. Я промолчал. Дед же отобрал огниво и принялся осматриваться, присвистывая и многозначительно цокая языком.
- Ну, олик, ну даешь! – Говорил дед, водя головой из стороны в сторону.
Зверек, свернувшись в уголке что-то грыз, не слушая и не обращая внимания на невольных гостей. А я, пока дед все удивлялся богатствам грызуна, незаметно подобрал бычок курилки. Если деда трофеи будет искать и собирать только завтра, то я свой главный трофей на сегодня уже нашел. Спрятав его в карман, я подобрал несколько плодов гречи, твердых, суховатых, но очень питательных и принялся их грызть, следуя примеру хозяина хатки. Да и деда вскоре присоединился.
Крышку закрыли, чтобы ночью никто не мешался. Она щелкнула, захлопываясь на крючок. И я понял, что без той перегрызенной лианы, зверек в жизнь бы не открыл свою хатку. Ему надо было быть сразу в двух местах, что бы механизм сработал. Умен зверек.
Поужинав запасами олика, мы с дедом улеглись спать. Зверек уже тихо посапывал.
- Деда, а деда. Ты спишь? - Усталость брала свое, но сон еще не пришел ко мне. – Дед?
- Да с тобой уснешь. Чего тебе? - Сонно пробурчал старик.
- Дед расскажи, а как люди жили раньше, до Зимы?
- Как, как? - Не то передразнил, не то задумался старик. - Да, как и сейчас. Жили, работали, охотились, пили.
- Дед. Да я не про это. Что раньше было такого, чего сейчас уже нет?
- Страна была. - Не задумываясь, ответил старик.
- А что это?
- Тогда, до Зимы, много стран было. - Дед стал говорить как-то тихо, спокойно, уверенно, и, как мне показалось, в его словах засквозила тоска. - И все под ноль. - Я не видел, но отчетливо ощутил, как старик рубанул рукой воздух, как будто это он сам пережил.
- Ну, ты же этого не застал? - На всякий случай уточнил я.
- Нет, конечно. - С грустью вздохнул старик. - Мне самому это мой дед рассказывал.
Я задумался. Как так получается у взрослых. Сами не видели. Слыхом только слышали, а горюют и сожалеют об утраченном, как о личной потере.
- Стран много было. - Между тем продолжил дед. - Но наша была самой большой и самой Великой.
- Это как? - Затряс головой я, хотя понимал, что старик меня не видит.
- Мы были лидерами во всем. В экономике, в технологиях, в медицине. Нас боялись и уважали. Считали врагами и сумасбродами, но при этом не стеснялись просить помощи. Зато плевались, как на кучу говна под дверью.
Я улыбнулся. Хорошо, что деда Боря сейчас не видел моей улыбки. Это я с приятелем ему однажды такую кучу под дверь положил, лопухом сухим накрал и поджог. Сам в дверь постучался и деру.
- Все равно не понимаю? - Все еще улыбаясь, уточнил я.
Дед замолчал на секунду.
- Вот смотри, Зима эта, Да? Ведь если бы не страна наша, мы бы не выжили. Сгорели, как листва по осени. - Дед снова замолчал.- Тогда знаешь, что было? Хотя и сами люди ругали страну и власть ею командующую, но зря. Она же эта власть и впрямь про людей думала. Знала, видать, готовила население к неминуемому.
- В смысле? - Вклинился я.
- Да в прямом. Вот тогда говорили, что население нищает, что денег государство платит мало, а налоги дерет бешеные.
Я не стал переспрашивать смысл слов, которыми говорил старик, просто как-то почувствовал их важность, их основополагающую суть.
- Говорили, что медицина и образование в стране на нуле. И из года в год становиться лишь хуже. Да что там… - Вроде как даже сплюнул дед. - Говорили, что власти просто травят народ. И в смысле, что злым его делают, озлобленным и в смысле, что уничтожают химией, радиацией. Экологи трубили, что на заводах фильтры не работают, что люди болеют и дохнут от этого. – Дед остановился на мгновение, видно подводя итог сказанному, я даже посмотрел в темноту, в его сторону. - А знаешь, что я скажу? Нам, всему населению нашей необъятной страны делали прививку. Болезненную. Да. Но результат превзошел все ожидания. Не доплачивали и обирали? Мы мало ели? То есть привыкали к бережливости, экономили. Медицина и образование на нуле? Ну, так давайте сами, своими силами. Чтобы не дядя доктор и учитель вам помогал, что бы вы сами знали от чего и чем лечиться и детишек своих могли обучить. А травили нас правильно. Мы же иммунитет в себе выработали. Мы всю эту Зиму чем дышали?
Я пожал плечами.
- Правильно. Ядом. Мы же только. Вот говорили тогда: попустительство. Нет, скажу я, не попустительство. Мы же только благодаря заботе о будущих поколениях и пережили эту Зиму. Где все Европейцы, где Американцы?
Я почувствовал, что дед стал заводиться. Да я и сам ощутил какой-то странный душевный подъем.
- Где они экологи и миротворцы? - Дед замолчал, переводя дыхание. - Нет их. Сдохли изнеженные жизнью и благами. А мы закалились. Мы были готовы. Нас подготовили. И выжили, только благодаря нашей стране, заботе нашего правительства о нас.
Последние слова старика прозвучали так убедительно, что я даже представил, как седовласые старцы, сухие и немощные от тяжких дум о народе, решают стать в глазах того же народа предателями, но лишь с целью дальнейшей выгоды для всего населения. Герои своего нелегкого времени. Аж мурашки по спине пробежали.
- Так что только благодаря нашей стране и власти мы с тобой живы. Понимаешь?
Не сказать, что я прям понимал все то, что сказал дед, но чувство гордости ощутил, это точно.
- Да. - Отозвался я как можно более одухотворенно.
- Да ни хрена ты не понимаешь. - Опять с горечью в голосе заключил дед. - Тогда же только наша страна тянулась к равенству всех. Ну не только наша. - Сам себя прервал дед. - Были и другие, но наша стремилась на мировом уровне.
- К равенству всех?- Спросил я, представляя, что все люди становятся друг на друга похожи, как две капли воды.
- Да. Это когда все трудятся и имеют то же самое, что и остальные. Не выделяются, преследуя только общие цели. - Я молчал. Дед видимо понял, что я все еще не понимаю. - Это как у комуников. - Уточнил он.
Комуников я знал. Поселение в двух днях пути на север. Живут тем, что вонь разводят. У них там земля сухая, песчано-каменистая. Ничего на ней не растет. Из-за этого зверья и растений там мало. Вот они вонь и разводят. Без нее сдохли бы.
Вонь - это зверь такой. Жрет, что не попадя. Может кучу нагадить и сам же ее стрескать. И ни чего, сытый. Только вот комуники этих зверей не для убоя разводят. Вонь эта после себя дюже качественные удобрения оставляет, хоть и вонючие шибко. А есть их мясо - надо уподобиться им самим. Вонючее, что их испражнения.
В общем комуники перемешивают их экскременты с дохлой травой и удобряют этой смесью свои огороды, с которых и живут. Как говориться: не до жиру, быть бы живу. Удобрения и огород.
- Как у комуников. - Повторил я последние слова деда. И предположил. – То есть у всех были огороды и удобрения?
Деда Боря хихикнул.
- Удобрения и огороды. - Повторил он. -  Ну да. Примерно так. Всеобщее, блин, равенство. У всех только говно. Кому уж тут захочется выделяться. У всех поровну и всем на стол хватает.
- Понятно. - Сделал я вид, что мне все понятно.
- У нас в стране это равенство даже насильно прививать пытались. - Продолжил дед. - Что бы люди ни кичились своими доходами.
- По типу, как готовили к Зиме? - Вставил я видимо умный вопрос, так как дела Боря одобрительно задакал.
- Да. Да. Да. Так, примерно. Создало наше правительство специальные колонии, изолированные. - Дед замолчал на секунду, что-то вспоминая. - По правде сказать: и в других странах были такие же попытки, но нашу Великую от их отличал подход. У нас таких колоний было много, они разрастались и в итоге должны были соединиться в одну огромную. Страна должна была перерасти саму себя, выйти на уровень всеобщего равенства.
- А у остальных стран?
- А вот тут-то и отличие. - Многозначительно протянул деда. - Там у них, каждый человек в колонии имел права и поэтому пытался выжить из этих прав максимум возможного. А у нас. Увы. Все заключенные не имели ничего, ни прав, ни возможности, только обязанности и паек несколько раз в сутки. Вот тебе общее равенство. Ни у кого вообще ничего не было. А, ну как тебе идея?
- Как у комуников. - Решил пофилософствовать я. - За место ничего, только гов... - Я замялся, быстро заменяя чуть не сорвавшееся слово. - Удобрения только.
Деда хихикнул.
- Да. Вот такое тебе общее равенство. Либо ничего, либо говно. -  Отчего-то грустно закончил дед. - Да и с колониями ничего не вышло. Вон Зима настала. Все сгорело.
- Дед. А почему Зима-то настала? - Решил я уйти от непонятно мне темы всеобщего равенства.
- А почему зимы настают? Потому что время пришло. Была же и весна , и лето, и осень. Вот и Зиме черед настал.
Я отчего-то представил бесконечное теплое лето. Это было бы замечательно. Осень с весной меня не очень порадовали. А Зима? Видимо и вправду время пришло.
- Зимой земля отдыхает. - Между тем продолжил деда. - Спит, перерождается. Ты вот спишь по ночам? И земле было необходимо поспать, подольше, как на седьмой день. Вот Зима и пришла.
Дед откровенно закисал. Он говорил все тиши и тоскливее.
А потом я проснулся.
Не сказать, что я совсем не помнил, как спал. Помнил. Помнил далекие шелест дождя, его не ровную дробь по густосплетенным лианам. Помнил жалобное поскуливание олика в углу и привычный моему слуху с самого детства храп деда Бори. И помнил отчетливый шорох снаружи. То слева, то справа раздавались скрежет и шуршание, будто кто-то то и дело обходил вокруг Лоно-дома. Не тот ли зверь, что перегрыз лиану входа?
Но истории про неприступные дома оликов оказались правдой.
Было темно. Олика слышно не было. Деда Боря все еще похрапывал. Но вот и он завозился. Сопение прекратилось, и ослепляющий сноп искр взорвал пространство Лоно-дома.
Я болезненно ойкнул.
- Не спишь уже? - Ещё раз высек сноп искр деда.
- Нет. - Прикрывая глаза, ответил я.
- Тогда доброе утро.
- И тебе доброе утро.
Дед осмотрелся еще раз. И вновь без предупреждения, из-за чего в окружающей меня темноте поплыли яркие разноцветные круги.
- Дед, хватит. А? - Попросил я. - Или предупреждай. Хоть глаза прикрою.
- Я что-то олика не вижу. Да и не слышу. Глаза.
И тут же из рук деда Бори вырвался очередной веер искр. Сквозь опущенные веки вспышка почти не пробилась. Высматривать зверька я не стал, а вот прислушаться все же решил.
Тишина.
- Может ночью убег? - Предположил я. - Дед, а он нас-то запечатать сверху не может?
Откровенно говоря, я очень испугался своих мыслей, как представил, что мы вдвоем замурованы в этом продуктовом хранилище.
- Будем надеяться, что нет. - Озадаченно проворчал дед.
Через мгновение он тяжело вздохнул, зашуршал под собой, поднялся, как я понял, и стал возиться с крышкой хатки.
Раздалось шипение, а затем деда дернулся и выругался самым непотребным образом, опять вставляя слова из древнерусского языка.
- Вот же он гаденыш. - Зло бросил деда. Сноп искр вновь разорвал темноту. - В щель у крышки забился и не дает мне замок открыть.
- Чего это он? - Немного успокоился я.
- Сдурел. - Деда явно обсасывал поврежденный палец. - Ну, поганец, на тапки пущу. А в черепе бычки тушить буду.
Деда опять высек рой искр и потянулся за какой-то палкой. А я неожиданно для себя уловил далекий звук, шуршание, почти как ночью.
- Вот я тебе сейчас задам!
Деда явно собирался придавить зверька в его укрытии.
- Стой, деда! - Окликнул я старика и наугад схватил его за руку. Попал.
- Чего тебе? - Изумился моей резкости деда Боря.
- Слушай! - Попросил я.
Шорох раздался с другой стороны.
- И? - Старик слышал. Точно слышал и все понял, но, наверное, хотел, что бы я сам сделал и предположения и выводы.
- Олик защищает хатку от того кто снаружи. - Сразу заключил я. - Поэтому и не дает тебе открыть крышку.
Дед хмыкнул.
- Молодец. - Еще раз хмыкнул. - И ты, и олик. Оба молодцы. Ладно, без тапок похожу. А окурки я в топку бросаю, когда остаются.
Деда замолчал. Но сделал это так красноречиво, что я вдруг вспомнил про бычок курилки с дурман-деревом у себя в кармане. Неужто дела заметил его исчезновение?
- Эй, дохлый! - Позвал олика деда. - Я понял. Ты это хоть подскажи, когда все. Хорошо?
Раздался тихий и короткий свист.
- А он умный. - Не то предположил, не то заключил дед.
Тут зверек куда-то прыгнул. Шорох и скрежет коготков сместился влево. Раздался тихий щелчок и в полную темноту Лоно-дома ворвался тусклый едва различимый лучик света, какого-то пасмурного, сумрачного. Но и его хватило, что бы хоть что-нибудь увидеть.
- А что же так на улице темно? - Спросил я. - Пасмурно, что ли?
Деда загородил отверстие, прижавшись к нему глазом. Олик же вернулся в щель под крышкой.
- О-го! - Протянул деда. - Давно таких не видел.
- Кто там? - Запаниковал я. Интонация с которой протянул свое «О-го» деда, мне не понравилась.
- Инспектор. - Шепотом ответил старик.
Слово показалось мне знакомым, но я не как не мог вспомнить, что оно значит.
- Что это еще за инспектор? - Переспросил я.
Деда отстранился от отверстия, посмотрел на меня, а затем принялся что-то искать под ногами, вороша аккуратно сложенными запасы зверька.
- Налоговый инспектор. - Сдержано ответил старик. Но в его голосе одновременно слышалась и озабоченность, и неуверенная насмешка.
А я вспомнил старый рассказ деда про этих инспекторов. Инспекторами, эти прямо ходящие, пузатые все время сальные шестирукие гиганты назывались, потому что инспектировали нас, да и все что могли, на что у них взгляд падал, да и руки до чего дотягивались. То есть они так проверяли все вокруг. Выжидали. Справимся ли? А налоговыми назывались, потому что проверяли в основном логова. Вот и на оликово логово напал этот инспектор. Точно он лиану у крышки перегрыз.
- Долго он тут будет кружить? - Поинтересовался я.
Дед усмехнулся. Покопался руками в листве неизвестного мне растения и выволок фрукт, размером примерно с мою голову.
- Что это?
- Взятка. Ох, как эти инспектора любят такие фрукты. Заметь. - Дед вновь хмыкнул. - И это притом, что они плотоядны. Хищники. А от взятки никогда не откажутся.
- А как ты ее отдашь?
- А он когда с дальней стороны будет, мы крышку приподнимем и фрукт выкатим. Я б себе его взял, но раз налоговый инспектор нами интересуется, то лучше уж так.
И вновь олик все понял. В нужный момент подскочил к секретному замку, щелкнул. Дед же приоткрыл крышку, толкнул взятку наружу. Но не успел. Инспектор был уже рядом. Одной из шести лап он схватил деда за руку, другой зацепился за край крышки. Двумя сжал взятку, остальными принялся упираться в Лоно-дом, пытаясь раскрыть щель побольше. Деда заорал, я испугался так сильно, что замер от страха на месте. А олик. Не зверь, находка. Юркнул вниз. Зашелестел. И пока деда, скрипя зубами, боролся с инспектором, выкатил еще две взятки к моим ногам, запищал звонко и пронзительно. Я вздрогнул. Схватил сладко пахнущие фрукты и вытолкнул в почти распахнутую крышку домика. Сперва, две руки инспектора отпустили деда и крышку, схватив первый плод. Затем, оставшиеся две подобрали последний фрукт. И заняв все свои шесть рук добычей, налоговый инспектор устремился прочь от Лоно-дома.
- Ух, жадный какой. - Тяжело дыша, высказался деда. – Все б ему побольше урвать.
Он истерично отряхивал руку, за которую его держал инспектор.
Олик же подтолкнул крышку, переваливаясь через край, раскрыл ее полностью и замер на месте, вертя головой из стороны в сторону.
- Похоже, что чисто.  - Высунул я голову и ахнул.
Теперь я понял, почему вокруг царил такой сумрак.
Деревьев в лесу видно не было: ни стволов, ни высоких крон. За долгую дождливую ночь здесь вырос новый лес. Массивные, утончающиеся к верху ножки держали под самыми кронами деревьев широкие, мясистые головки. Грибной лес.
- Обалдеть! - Только и вымолвил я.
- Это да! - Согласился старик.
Гигантские грибы примерно одной формы и одного серо-земляного цвета перекрыли всю видимую часть леса. Уже третий их ряд не был виден, будучи загороженным вторым. Рыхлые шляпы упирались в раскинутые от Лоно-дома лианы, а где была возможность терялись в невидимой высоте.
- Деда. - Обратился я к также заворожено смотрящему на это чудо старику.
- А? - Отвлекся тот.
- Это что за грибы такие? Первый раз вижу.
- И я. - Признался старик.
- И что? Никто раньше их никогда не видел? Может твой дед? Или его?
Старик задумался. Пробежал взглядом по плотным столбам тянущихся в высоту ножек, почесал себе лоб.
- Ну, не знаю. - Он вопросительно посмотрел на меня. - Было что-то в рассказах моего отца. Про это? Или нет? Не помню.
- Ну, не томи! - Взмолился я.
- Это. Как же там. - На этот раз дед почесал затылок. - Во. Кажется, вспомнил. - Он помолчал, едва заметно шевеля губами, будто пробуя слова на вкус. - Ядр. Ядерный. Точно. - Лицо старика засияло. - Это ядерные грибы.
- Ядерные? - Засомневался я. - Может, ядреные? Вон какие большие.
- Ядерные? Ядреные? - Махнул рукой дед. – Без разницы. Хоть медовые, нам не унести. Вон хатку у клопа этого надо вычистить.
Олик сидел на краю входа и смотрел то на нас, то на грибы.
- А с ним что делать? - Я мотнул головой в сторону зверька.
- Да что с ним делать? На шапку пустить.
Олик дернулся в сторону, отбежал на несколько шагов и замер на крою Лоно-дома.
- Дед, он нас понимает.
Мне, откровенно говоря, не хотелось губить зверька. Тем более, он нас выручил. На ночлег, можно сказать, приютил, так еще мы и хатку его собирались разграбить.
- А что ты предлагаешь? - Приподнял левую бровь деда Боря. - Оставим мы его в живых. А зима впереди, без хатки сдохнет же. Все едино.
- Дед. - Я не хотел проявлять слабость, но отчего-то потупил взгляд вниз. - Может, я его это, с собой возьму? До весны.
Олик в мгновение ока оказался у моих ног. Точнее за ними. Расположился так, что бы я оказался между ним и дедом.
- Да уж. - Поджал губы дед. Затем улыбнулся. - Это не мне решать. Родители твои увидят такого питомца и сами его на суп пустят. Хотя. - Дед пренебрежительно махнул рукой. - Какой из него суп? Вода одна будет. Навара никакого. - И добродушно улыбнулся. - Бери. Раз он такой умный и щедрый. И хатку нам открыл, и от инспектора спас.
Следующие полдня мы ковырялись в хатке олика. Оказалось что ценного там тьма-тьмущая. Сверху так, лежали быстро сохнущие к зиме уже не нужные запасы. А под ними в естественном утеплении хранились поистине сокровища сокровищ. И взятки всех возможных размеров и цветов, и халявчики - мелкие, но очень вкусные орешки. Лускай их хоть всю зиму, не надоест. И плоские, но невероятно сочные листья пиццы, и еще много-много чего другого.
Набив три мешка, дед два забросил себе на спину, а один потянул я. Олик трусил рядом. В Лоно-доме остались запасы ещё мешков на шесть. Крышку входа мы прикрыли, дабы легко ее открыть, когда вернемся за остатками и, не спеша, пошли домой.
Плутая между ножками ядреных грибов, дед отыскивал свои метки, и вскоре перед нами вновь открылась Вера. Но почуяв ее сладкий запах, мы принялись пощипывать себя за руки и обошли болото широким полукругом.
В итоге лишь к закату мы вернулись в селение.
Встретили нас прямо как героев, особенно когда узнали, что мы раскрыли хатку олика. А рассказ о грибном лесе ввел других стариков общины в полный восторг. Оказывается. Грибы можно было готовить и сушить. И консервировать. А такой лес надо было срочно собрать. Хоть что-нибудь, пока не испортились.
Вот и вышло, что я с дедом и оликом обеспечили селение дополнительными запасами к зиме.
На олика родители даже не посмотрели. Пригрелся, мол, если на руках, то и нянькайся с ним всю зиму сам. А по весне, уж не обессудь. Или в лес или в суп. Вес-то наберет, пойди за общим столом.
Я был счастлив. Узнал массу нового. Увидел то, что сверстникам и не снилось увидеть. Но главное сокровище так и хранилось у меня в кармане.
Уже почти ночью, когда со стола было убрано, рассказы пересказаны не один раз, олик, свернувшись клубком у моих ног, тихо посапывал, я, по возможности бесшумно, поднялся с кровати. Окурок курилки уже был у меня в руке. Я пробрался к очагу, подобрал щипцами раскаленный уголек и жадно, да неумело, затянулся дурман-деревом. Легкие наполнились терпким дымом, от которого сразу захотелось кашлять, но это означало выдать себя, ведь за стеной о чем-то тихо разговаривали мать с отцом. С трудом подавив в себе кашель, я немного отдышался. Курилка ярким огоньком тлела у меня руке, а голову плавно заволакивала дремотная слабость, пьянящая расслабленность и чувство бесконечного вселенского спокойствия. Я сделал еще парочку аккуратных затяжек и забычковал курилку. Все, на сегодня хватит. И полупьяный, и счастливый медленно заполз к себе на кровать.
Олик ворчливо завертелся, но тут же улегся и уснул. А я, глядя в непроглядную тьму потолка, вспоминал наше путешествие. И охоту на олика, и болото Веры, и инспектора налоговой и ядреные грибы. Огромный мир, интересный и еще по сути неизведанный после Великой Зимы, лежал перед моими ногами. И я должен был его узнать, понять, приспособиться к нему сам или подчинить его себе.
Мысли в моей голове сладко путались, сбивались и я не заметно для себя вспомнил рассказ деда Бори о когда-то Великой нашей Стране.
А вот бы она была и сейчас. Была тут и была Великой. Не пришлось бы ничего исследовать, все бы было уже известно. Ну, или даже пришлось бы. Но не с дубиной же в руке. А если бы и с дубиной. Все равно. И что бы люди были все равны, одинаковы, не болели бы и не умирали, а государство, переродив само себя, привело бы весь народ к истинному величию, пониманию, всеобщему равенству и солидарности. Я задумался. Солидарности? Странно. Удивился я сам себе. Слова этого я раньше не слышал, но как оно четко вписалось в мысли, как будто вечно стояло рядом со словами понимание и равенство. Улыбнувшись самому себе, я заключил свои мысли, как Великие мысли о Великой Стране. И уснул.