Почему я стала приверженкой поэзии

   Просто в юристы идти передумала...
   Поехала учиться на юриста, причём с рекомендацией РОВД. Занималась тогда несовершеннолетними, была общественным инспектором по работе с несовершеннолетними и оперуполномоченной. Говорили мне знающие люди, бывшие студенты ВЮЗИ:
   - "Не бери ребёнка, они там в комиссии старые девы, вусмерть не любят абитуриентов с детьми. Особенно одна лютует. Она курирует русский и литературу".
   Нет чтоб послушать!
   А ещё я, ну, полная дура, возьми и сделай на экзамене по литературе беспардонное замечание как раз этому экзаменатору-филологине о том, что НЕЛЬЗЯ ПУТАТЬ СТИХОТВОРЕНИЕ ЕСЕНИНА СО СТИХОТВОРЕНИЕМ ЛЕРМОНТОВА! Не похожи они, очень разные. Филологиня смотрит на меня свысока, удивлённо. Настаивает: Есенину принадлежат "Тучки небесные вечные странники...", но вовсе не Лермонтову. Сдаться бы мне, проявить человеческую гибкость, подыграть пожилой даме (теперь-то я уже по себе знаю, в какие дебри склероз людей завести умеет), а я вместо проявления этой самой чуткости возьми и книгой ей в нос, тычу - вот, мол, смотрите, чёрным по белому написано. Покраснела она лицом, запунцовела, затряслась мелко, замолчала. Смотрит на меня, словно мечом грудь пронзает. Взгляд ледяной, ненавидящий.
   Тут ещё мой ребёнок, трёх лет от роду, затосковал во дворе в одиночестве, сдул все одуванчики, побегал, попрыгал... Здание древнее двухэтажное. Деревянное. Когда кто-то шагал или, к примеру, бегал, как моя девочка, колыхалось оно всей своей громадой-статью , будто грозя вот-вот развалиться или даже рассыпаться в пыль. Зашла моя доченька в коридор, поначалу там побегала, понаблюдала, как домишко на её беготню отзывается. И правда страшновато. Затем открыла дверь в аудиторию, в которой как раз мы экзамен сдавали, и давай кататься на ней, схватившись за её железные ручки. Экзаменатора затрясло уж не на шутку, зло так, направив всю свою желчь в свои слова, требует:
   - Девочка, закрой дверь!
   А девочка, скрипя одряхлевшей от старости давно не смазанной дверью, отвечает:
   - Есенина учите, тётенька, он забавный. И Блока. 
   Выбежала я из аудитории и не стала больше испытывать судьбу. Иду, за руку тащу своё неразумное чадо. Даже не знаю, рада случившемуся или уже пора печалиться начинать. Да и что печалиться-то, дома с мужем ещё две дочурки остались. Нет уж, придётся поступать учиться поближе к дому. Не дело от семьи отрываться, за тридевять земель бежать.

   Идём, устало шаркаем по асфальту лёгкими обувками, как после трудов тяжёлых. Солнце периодически выбегает из-за облаков, на нас любуется. Или подтрунивает над нами. Или удивляется нам, занесённым в чужие края неугомонными ветрами судьбы. Спрашиваю в размышлении своё чадо драгоценное:
   - Есенина - понятно, во дворе каждый второй житель декламирует, причём конечно же наизусть. А Блока-то к чему приплела? Откуда наслышана? 
   - Так просто, - говорит - слышала по телевизору "улица, фонарь, аптека. В путь, друзья, в библиотеку".
   Спокойная, как удав. Идём дальше. Лето, жара. Природная благодать, диссонирующая с ситуацией. 
     Навстречу нам цыганка. Молодая, красивая. Подходит, сходу говорит:
   - Нашла о чём печалиться! Дай руку, посмотрю!
   - А о чём я печалюсь? - пыжусь напущенно-весело.
   Даю ей руку, она смотрит пару секунд и говорит задумчиво:
   - Видишь, не твоя это судьба. Увлечение это. Баловство. Хобби. Судьба твоя - литература.
   - Ну да, ну да, - вяло пытаюсь перечить ей. - Как раз литературу я только что с треском и продула! - отвечаю.
   - Невелика беда. Беды ты настоящей не видела. Хочешь сломать судьбу, ещё не поздно вернуться. "Отлично" не получишь, что-то мешает. Но - сдашь. Только повторяю: не это твоя судьба. Книги будешь публиковать. Много. Раз..два...три...шестнадцать. Шестнадцать точно вижу, дальше и считать не буду.
   - Книги... искренне удивилась я. Не поверила. Да, ладно, складно так плела, усердно, проявляя интерес.
   Поблагодарила я цыганку, дала стольник. Странно, но дочь моя весь наш с цыганкой разговор прослушала, стояла будто заворожённая, молча разглядывая её.
   Да и как мне было не поверить цыганке, если она уже не первая подталкивала меня на литературную стезю. Ещё в глубокой юности мне посулил успехов в литературе мой бойфренд Слава. Правда, случилось это при нашем печальном расставании "по политическим мотивам". Тогда ещё назвал он меня розой без шипов, не желающей удерживать своего любимого мужчину. я в свою очередь пожелала ему тогда славы до небес и такого же памятника.
   Поплелись с дочкой в гостиницу. А там в номере кабардинки, Много-много, так мне тогда показалось, аж в глазах от их тёмных одежд рябит. И речь у них громкая, какая-то каркающая. Кажется, будто в каждом слове по десятку "р". Но сами они конечно, надо отметить, добрые, трудолюбивые. С утра уходили на рынок - помидорами торговать, и аж до самого вечера. Одна из них в разговоре призналась, что работает в школе, учит детей математике. А летом вот, на каникулах, помидорами торгует. И не знаю, говорит, когда счастлива больше, на рынке, вдали от дома,или в школе.
   И то верно: жизнь - она разная. У всех она по-разному складывается.