Моя ностальгия

Советскому мальчику посвящается…
Любознательному, разностороннему,
пытливому, впечатлительному,
навечно оставшемуся там,
куда нам нет возврата…

Моя ностальгия, подобно мозаике, сложена из цветных осколков-впечатлений, оставшихся от советского детства в красном галстуке. Никогда больше я не воспринимал с такой полнотой все разноцветное многообразие окружающего мира, наполненного щедрым светом, большими деревьями и знойной тишиной улиц провинциального городка. Никогда я не видел столько солнца и зелени, никогда больше я не мчался по улицам на велосипеде, подгоняемый теплым ветром, не знал я что такое скука, хандра и испорченное годами здоровье. Моя советская жизнь была полна детских забав, приключений и увлечений, но за день я успевал сделать многое, потому что детское ощущение времени намного отличается от взрослого.

С возрастом ощущение быстротечности времени обостряется. Чувство сожаления о том, что не сделал, не успел, не досказал, не долюбил ребенку просто незнакомо – это уже наше, взрослое. В детстве время тянется долго-долго, день становится полярным даже в нашем южном городишке, а ночь длинна, и ее хватает на звезды, полчаса маминых криков «Дима, домоооой!» и удивительные сны о далеких странах и мирах, в которых меня нет, но в которых я обязательно побываю. Когда-нибудь… А мой день – это глава, да что там глава, целая часть ненаписанной книги, мой день нельзя описать двумя словами, он даже не вместится в формат школьного сочинения, потому что он полон событиями и впечатлениями, а еще больше он оставляет после себя новых задумок. Даже если он заполнен не только играми, а, о ужас, еще наполовину сидением в школе и домашними уроками. Но есть такая замечательная вещь, как летние каникулы.

Уррра! Меня переполняет чувство восторга! Мне не идти утром в школу, мне не надо зубрить уроки, разве это главное в жизни?! Главнее всего слазить с фонариком в старинное бомбоубежище за червями, сходить на рыбалку, запустить бумажную ракету, наполненную всамделишным охотничьим порохом, напечатать фотографии, слетать на велосипеде за кормом для аквариумных рыб на центральное городское Лебединое озеро, записать фантастический рассказ в общую тетрадку, сварить себе суп с лапшой и сушеными грибами, которые продают старушки на базаре, потом обязательно почитать «Приключения Тома Сойера», принесенного отцом, перебрать коллекцию радиодеталей и пополнить ее за счет сломанного приемника, накануне выменянного у друга на набор марок. А мой летний день начинается просто. Когда я просыпаюсь, одно ухо прижато головой к подушке и абсолютно ничего не слышит, а другое улавливает звуки гимна СССР за стеной у родителей. Слышу шуршанье маминых тапок, с трудом открываю один глаз и вспоминаю. Мы же договаривались с другом о рыбалке! Но есть одна сила почище всякой чудовищной гравитации у границы черной дыры, про которую я вычитал из фантастической книги, да так и не увиденной накануне ночью в самодельный телескоп. Эта сила не дает мне оторваться от подушки, эта сила манит меня в запредельные миры детских снов, она тянет и тянет меня обратно, и я все глубже погружаюсь в глубину, увлекаемый невыносимым желанием поспать. Но тут срабатывает некий аварийный сигнал и я с трудом освобождаюсь из сетей коварного бога Морфия, встаю голыми ступнями на холодный крашеный пол, плетусь в туалет, потом наскоро пью холодный чай из граненого стакана в мельхиоровом подстаканнике, на котором изображен профиль Ильича, надеваю кеды с приклеенной сбоку резиновой блямбой - футбольным мячом, беру удочки и червей и выхожу во двор. Через минуту из темного прямоугольника двери подъезда медленно появляется такое же чудо с заспанными глазами и парой бамбуковых палок.

- Здорово! – говорю.
- Здорово, - мрачно отвечает невыспавшийся приятель, - ну что, пойдем на рыбалку и сазанов больших наловим?
Я смеюсь. Только вчера мы совершенно загоняли купленный отцом кассетный магнитофон «Воронеж-404», и минут пятнадцать орали наперебой в микрофон про эту самую рыбалку и сазанов.

Мы идем на берег реки с бетонированными берегами, забираемся под мост и там, у самой станции, перекачивающей воду Волги в городскую речушку Кутум, ловим мелких сазанчиков на единственного червя, поскольку банка с остальными червями успевает скатиться по бетонному откосу в реку. Настроение великолепное, несмотря на то, что пришлось один раз даже съехать в одежде и с удочкой по скользкому склону в царство Нептуна вслед за червями. Но целый день впереди, я успеваю обсохнуть на июльском солнце, а ведь еще надо не только слазить в подвал старого дома, чтобы найти, по слухам, спрятанный там неким стариком сундук с кладом, а и поковыряться на берегу Волги, у самой кромки воды, где за ночь волны, возможно, вымыли из грунта несколько старых монеток и каких-нибудь железяк. Домой я прихожу с тремя сазанчиками в целлофановом пакете и пятью килограммами ржавого мокрого железа, с которого капает на полы вода, перемешанная с илом. Дома бабушка, она колдует у газовой плиты над обеденным борщом и еще жарит мне любимую картошку на большущей чугунной сковородке. Я высыпаю железки на газету и начинаю их перебирать. Попадается несколько монеток 1924 года, но в основном всякий железный хлам, ржавые гвозди и подозрительные обломки, в воображении превращающиеся в осколки гранат или даже бомб. Через несколько дней все равно это странным образом исчезает. Несомненно, в этом виновата мама, как я подозреваю. Вполне вероятно, что если бы мама не проводила время от времени таких «профилактических мероприятий», то в одно прекрасное время я мог бы один выполнить однодневный школьный план по сдаче металлолома. Но я не обижался на маму, так как меня в тот момент занимали другие более важные проблемы. После разбирания археологически ценного, нет, даже не так, а как бы сказал некто в кепке, «архиважного» железа я, поерзывая на стуле от восторга, смотрю от и до передачу «Этот фантастический мир», которую ведет космонавт Леонов. В прилагаемом к Леонову спектакле обыгрывается сюжет рассказа Ивана Ефремова «Тень минувшего», а Юрий Богатырев в главной роли смотрит на базальтовую стену с фотографическим изображением древнего мира мезозойской эры, тамошними болотами, усаженными древовидными хвощами, папоротниками и прочими голосеменными. Ух, вот это здорово!

Воображение дорисовывает отдельные эпизоды и вот я уже превращаюсь в палеонтолога, геройски путешествующего по миру в поисках окаменевших чудовищ. Потом я записываю краткое изложение увиденного спектакля в общую тетрадь и у меня появляется свой рассказ про динозавров. После рассказа идея о динозаврах не отпускает меня. Дело в том, что старший брат моего приятеля, живущего прямо над нами, из-за катастрофической нехватки диафильмов для «волшебного фонаря» стал рисовать фломастерами и ручкой собственные фильмы на прозрачной фотопленке. Выходит у него неплохо, идея просто великолепна, и целый час я трачу на разукрашивание пленочного целлулоида мезозойскими ящерами. Потом тащу диапроектор и шедевр диафильмного искусства в ванную комнату. На стене ванной весь результат кропотливой работы, около десятка рисунков-кадриков, пропущенных через диапроектор, расплывается в бесформенное цветное пятно, на котором жирно выделяются кривые буквы странного слова «иугондон»(1)! Но важен даже не результат. А процесс. Процесс, скажем, по проявлению фотографической пленки, а потом печатанию фотографий-позитивов – это вообще волшебство. Неважно, что фотографии зачастую выходят блеклые, когда их вытаскиваешь на свет, а мама моего забывчивого приятеля еще и обнаруживает на стене ванной сохнущую галерею здоровенных фоторепродукций с набора игральных карт-фотографий непристойного содержания, купленных двоюродным братом приятеля по случаю в поезде Москва-Астрахань.

Еще час уходит на складывание из тетрадных листов и запуск с лоджии восьмого этажа современных образцов отечественного самолетостроения. Не все модели проходят успешные испытания, большая часть из них усеивает нижние балконы и тротуар под домом, и только один ухитряется продержаться в воздухе дольше десяти секунд, и гордо парить в доброй сотне метров от дома, исчезая в синеве поднебесья.

Вот обеду я уделяю много внимания. Обед – дело святое, особенно когда подкреплен хорошей книжкой, а иначе просто не работает такая штука, как пищеварение. Ну, абсолютно не работает. Кухня, вопреки ворчанию бабуси, превращается в читальный зал библиотеки, а сам обед – в чтение «Тома Сойера», прерываемое поглощением жареной картошки и иногда – громким хохотом над особенно смешными местами, особенно про кота и болеутолитель. До сих пор мне так и не представилась возможность испытать на кошках действие валерьянки! Длится обед час, а то и два (редко - три), в зависимости от того, что на сегодня запланировано и насколько интересна книга, читаемая за обедом. Если уж фантастика, а ее как раз редко удается почитать, то обед может закончиться и ужином. После обеда, если он короткий, на выбор – печать фотографий при красном свете, разборка старого радиоприемника на запчасти с применением здоровенного паяльника, склеивание и заполнение горючей смесью ракеты на завтра, разумеется, с неизбежной проверкой работоспособности смеси пороха и канцелярского клея, чтобы горело дольше, вытачивание поплавков из пенопласта или отливка свинцовых грузил, сборка самострела, испытание дымовушки из целлулоида, ловля на удочку отцовских аквариумных рыбок непосредственно в аквариуме, запуск туда же игрушечного пустотелого водолаза с трубкой на шлеме, через которую надо вдувать воздух, была у меня такая игрушка, или, как вариант – запуск батискафа из стеклянной банки с помещенным внутрь хомяком-подводником, который успешно прошел медкомиссию на центрифуге из обычной бельевой веревки и игрушечной лейки моей сестры, потом вырезание из деревяшки подводной лодки с двигателем из круглой резинки-венгерки, починка старого рефлектора-обогревателя с вольфрамовой спиралью или производство настольного вулкана с помощью марганцовки и капли глицерина.
 
Через пару часов квартира наполняется дымом и странными запахами, то ли сгоревшей проводки, то ли совершенно новейших химических соединений, полученных в результате кропотливых химических опытов с лекарствами из домашней аптечки, с целлулоидной оправой от старых бабушкиных очков и ячменным кофе из картонной коробки. Открываются все двери и окна, в которые совершенно неожиданно улетает ручной волнистый попугайчик, не вынеся частых медицинских экспериментов с эфиром в бутылке, присланным двоюродным дедом аж из самой Киргизии из города Фрунзе, для того, чтобы внук занимался конструированием авиамоделей на базе купленного авиамоторчика с пропеллером, работающего на смеси из эфира, керосина и касторового масла.
 
После непродолжительных поисков попугая (через одноглазый бинокль) я бегу во двор, где играю в футбол и получаю пару незначительных царапин, которые вечером мама замажет йодом. Футбол перерастает в войнушку – мы начинаем лукаться камнями в ребят из соседнего дома и весьма успешно, кто-то уже с плачем и свежим синяком бежит домой, а мы разбегаемся по подъездам, так как пострадавший от наших снарядов на поле боя грозится вернуться со старшим братом, который побил какого-то там Мохаммеда Али на мировом чемпионате по боксу. Там же, во дворе, у мусорника, за которым я прячусь, некий добрый волшебник оставляет связку старых журналов «Техника-Молодежи», которые я тащу домой и кропотливо изучаю от корки до корки, невзирая на нехватку страниц. Вечер заканчивается разбором дневных полетов, просмотра сквозь слезы диафильма с «иугондоном» совместно с мамой и дополнительной экзекуцией по этому поводу, так как мама не разбирается в породах динозавров абсолютно, для нее название динозавра – просто неприличное среди нормальных людей слово, а чудовищное зеленое пятно на стене похоже на что угодно, но только не на допотопную зверюгу.

Собственно, обиды забываются, когда голова касается подушки. Вспоминаю детскую легенду о том, что если за окном растянуть поперек черную нитку, то ночью на нитке можно увидеть пляшущих чертенят. Главное, не улыбнуться их веселым па, выделываемым на нитке, а иначе чертенята начинают душить прямо в постели. Так вот, после безуспешного привлечения чертей к искусству хореографии, я полчаса рассматриваю звезды в одноглазый бинокль, а потом так и засыпаю в обнимку с ним, чтобы вернуться в дивный мир моих сновидений. День, насыщенный открытиями и приключениями, заканчивается; на завтра запланированы не менее важные дела, а особенно запуск ракеты, призванной донести до обитателей Марса обращение всех советских детей, написанное на тетрадном листе в линию. Я начинаю отсчет. Десять, девять, продувка, восемь, семь, шесть, протяжка, пять, четыре, ракета на старт, три, два, один, ПОЕХАЛИ! Короткая перегрузка вдавливает меня в подушку и я проваливаюсь в глубокий сон…
________________________________________
(1) – игуанодон – крупный травоядный динозавр, абсолютно и бесповоротно вымерший в мезозойскую эру.