Парадокс Эйнштейна

(на тему дилогии "Москва-Кассиопея" и "Отроки во Вселенной")

Она возникла у моего столика внезапно, из душной, насквозь пропитанной сигаретным дымом атмосферы кафе. Присела, закинув ногу на ногу, закурила и не успев ничего не сказать, растерянно застыла, глядя на меня… Наверное узнала. Нас теперь многие узнают, хотя мы, шестеро, ничем не отличаемся от них, шести миллиардов… и у них, кажется, сейчас достаточно кумиров, чтобы в этом паноптикуме звезд шоу-бизнеса, знаменитостей, героев и политиков заблудиться как в банке кильки с овощами.

- Извините!
Профессиональная наглость и бестактность моментально сменились на вполне человеческое выражение лица. Узнала… И ушла… Они все смотрели на нас вот так, недоуменно и даже как-то опасливо, с пугливым уважением. Козелков заметил как-то что они смотрят на нас, как глупые внуки на умного деда. Я с ним не согласился тогда, предположив, что мы для них – просто ожившие экспонаты палеонтологического музея, но теперь, глядя на эту девушку, я понял, что Пашка в чем-то был прав, и зря мы тогда затеяли эту дискуссию на повышенных оборотах. Юлька просто встала и ушла, Лоб включил по своему обыкновению свою защитную блокировку, отшучиваясь и посмеиваясь, но и то как-то слишком натянуто, Екатерина Сергеевна сосредоточенно изучала кусок варианнского гранита, Кутейщикова молчала, насупившись, как и Копаныгин . Пришлось отдуваться мне одному. Павел Кондратьевич вообще стал более циничным, чем был. Его бесила любая, связанная с нами новизна, появившаяся в этом обществе после нашего возвращения – молодежная прическа а ля Агапит, женская грудастая группа «Виа-Рианна», новая политическая партия «Вершители», коктейль «Желтый по понедельникам» и водка «Москва-Кассиопея».

Варька, криво улыбаясь сказала – плюнь, не принимай близко к сердцу, нам ли судить целый мир. Копаныгин начал что-то говорить о том, что мы еще смогли победить роботов, но с человеческой глупостью нам не справиться ни за что, потому что еще Эйнштейн заметил, что человеческая глупость бесконечна, как Вселенная, только по поводу Вселенной он мог бы еще поспорить. Насчет глупости мы согласились. По возвращении нас вообще не воспринимали серьезно. Аааа, эти, космонавты, старперы, коммуняки, ну что они понимают в бизнесе, могли бы заработать кучу денег, но разве их переделаешь… В этом мире давно все перевернулось с ног на голову, прошлые ценности утратили смысл, а мерилом вещей и поступков стали деньги, прибыль. Мы не успели еще забрать кое-какие личные вещи с «Зари», а ее уже выставили на аукцион, чтобы продать под экзотический орбитальный кабак. Хорошо, что И.О.О. вмешался, отбил корабль, хотя это стоило ему нескольких бессонных ночей, три сотни рублей на ругань и уговоры по сотовому телефону, пары пузырьков валерьянки и даже кажется, каких-то его полумистических трюков, производивших на сонмище современных шарлатанов, гадалок, колдунов, экстрасенсов и прочих мистификаторов должное впечатление.

Звездолет со страшным скрипом стал нашей единоличной собственностью, со всеми надлежащими бумагами, подписями и печатями. А завтра я уведу его прочь от Земли, подальше, на орбиту Юпитера. Наши никто не захотел лететь, хотя на них надеялся. Лучшее, что президент Медведев смог сделать для «Зари», это заполнить ее каюты и лаборатории научной аппаратурой и десятком ученых первой величины – астрофизиками, планетологами, атмосферниками и химиками. Во всяком случае «Заря» этого вполне заслужила, и это по крайней мере было не так плохо, как гнить в лунных доках или служить орбитальным рестораном. А ядерного топлива, которым ее зарядили едва-едва хватало на полет до Юпитера и обратно, на орбитальные маневры и не хватит, пожалуй.

За кое-какой ремонт и профилактические работы по возвращении пришлось заплатить все свои кровно заработанные после полета рубли, а дали б топлива под завязку, ноги бы моей в Солнечной системе не было, вернулся бы на Варианну, только бы меня и видели. Улетел бы к черту, даже если на это пришлось бы потратить еще 20 лет. Козелков посоветовал – сдери, мол, с института за аренду звездолета. Следовало бы ему врезать сразу, но я сдержался - он так перекривился, сказав это, что я почувствовал , что ему больнее не меньше моего. Он резко развернулся и ушел… собирается вроде в авиационную часть под Калугой, испытателем, если возьмут… Но И.О.О. обещал похлопотать, все-таки Пашка был первым пилотом…
В кафе стало шумно. Я услышал гортанную кавказскую речь, громкий смех, оплеуху и отчаянный крик моей недавней знакомой. Я поднялся и пошел к ним, хотя заранее знал, что вмешиваюсь не в свое дело.

- Послушайте, вы…
Меня даже не дослушали… я почувствовал сильный удар и потерял сознание... очнулся от того, что давешняя девушка, плача, вытирала мне лицо мокрым полотенцем.
- Виктор Данилович!..

Ого, еще не все потеряно! Я оттолкнул ее руку и поднялся. Даже не обернувшись и не сказав ни слова, я вышел наружу. Да, решено - завтра лечу. На улице было прохладно и мне сразу полегчало...
Будто и не было лета. Как-то неожиданно на Калугу налетели холодные ветра, небо покрыли листовым свинцом, а по рябым лужам, заполнившим выбоины в мокром асфальте, побежали желтые кораблики. Город утратил часть самых ярких красок, зелень исчезла совсем, а желтизна как сорвалась вниз, с солнечного летнего неба, да так и осталась лежать под ногами редких прохожих толстым слоем опавших листьев. Город готовился ко сну. Далеко на севере здоровенным половником уже размешивали ледяную кашу в круглом котле, готовясь накрыть город крепким кожухом снега и льда. А стеклянные панцири городских сооружений вспыхивали тут и там самыми неожиданными цветами. Я огляделся. Мир был другим, совсем другим, может в нем и осталось что-то немногое от того, старого мира, который мы покинули много лет назад, но он казался совсем чужим, даже более чужим, нежели Варианна. Хотя Эйнштейн тут был ни при чем. Этот мир повзрослел, а мы по-прежнему остались наивными советскими детьми.