Лягушка-царевна

     Она жила в промоине, под толстым корнем плакучей ивы, печально свесившей гибкие ветви в зеленоватые воды широкого пруда, затерянного в угрюмых дебрях бескрайнего глухого леса.

     Она обожала свой пруд: и мутную воду, густую и теплую, словно парное молоко; и темные глубины, выстланные вязким слоем ила и тины; и нежную ряску, такую обворожительно мягкую, что барахтаться в ней было истинным наслаждением. Да, она бесконечно любила свой пруд и каждый день, лишь только в густой ивовой кроне начинали прыгать солнечные зайчики, она неспешно покидала свое темное затхлое убежище и, беззвучно нырнув в стоячую воду, в несколько секунд добиралась до большого круглого листа кувшинки, где и проводила весь свой долгий царственный день.

     Да, да, она была царевной, хоть никто об этом и не догадывался. И этот заросший ряской пруд был ее тихой обителью, а эта прелестная белоснежная кувшинка служила ей троном. Ее ярко-зеленую глазастую головку украшала изящная диадема, усыпанная изумительными бриллиантами, а влажная блестящая спинка была разрисована неповторимым изумрудным узором.

     Целыми днями она сидела на своем ослепительно-белом троне и ждала своего царевича, время от времени любовно поглядывая на длинную стрелу, опушенную черными лоснящимися перьями, еще по весне упавшую в пруд откуда-то из поднебесья и застрявшую в кувшинковом листе прямо возле ее трона. И в этом она видела волю Провидения. И она свято верила, что однажды суженый придет за ней, и протянет ей теплые сильные ладони, и согреет своим дыханием. Он назовет ее любимой и навсегда унесет из этого болота в далекое светлое царство. И это будет счастьем. И счастье сделает ее прекрасной. Царицей!

     Да, она знала, что так все и будет, вот только не знала - когда. И, сжав холодные губы, разомлевшая в солнечной неге, она часами рассеянно смотрела на беспокойный прудовый мирок: и на водяного скорпиона, затаившегося в ядовитых зарослях частухи в ожидании своей несмышленой жертвы; и на юрких водомерок, скользящих по водной глади в забавном танце; и на семейство нырков, шумно суетящихся у разросшегося рогульника; и на огромного трехметрового сома, застывшего над черным омутом неподвижной тенью. Жизнь ее неумолимо таяла на ладони времени, а она все мечтала о чем-то и все чего-то ждала, хоть надежды ее были столь же иллюзорны, сколь и счастье, о котором она грезила.

     И все было, как было, неизменное, как сама земля, и вечное, словно звездное небо. И, как сотни лет назад, тростник нашептывал ветру бесконечные заунывные песни; и неугомонная кукушка изо дня в день пересчитывала пучеглазой мечтательнице годы жизни; и лето, отпылав зноем, медленно догорало на багряном пороге осени, рассыпаясь по земле разноцветным пеплом.

     Лето тихо умирало и ничто во всем мире не могло его спасти. И лягушка это знала. И однажды она с ужасом поняла, что скоро пруд заледенеет, а вместе с ним и она превратится в кусочек зеленого льда... и царевич не сможет отыскать ее... Никак! Никогда! Слезы навернулись на ее глаза. Она подняла затуманенный взор на мрачную чащу и обмерла: легко ступая по жухлой траве и внимательно вглядываясь в сонный пруд, к ивняку шел рослый светловолосый юноша.

- Любимый... наконец-то... - шепнула квакушка одними губами и ее сердечко бешено заколотилось.

     Она напружинилась и застыла в тревожном ожидании, не в силах ни на мгновение отвести напряженного взгляда от своего златокудрого божества. А божество, заприметив стрелу в центре пруда, замерло в нерешительности на несколько томительных минут, хмуря лоб в раздумье, и, наконец, огорченно вздохнув, отправилось дальше, нимало не задумываясь ни о лягушке, ни о Провидении.

     Лягушечье сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она квакнула во всю мощь своих легких и прыгнула так стремительно и с такой силой, что, казалось, смогла бы перелететь через пруд, будь он хоть сколько-нибудь меньше.

     Она мягко шлепнулась в густую тину едва не долетев до берега, но лишь только коснулась воды, как что-то крепко ухватило ее за лапку и неведомая сила подбросила ее к небу. Оцепеневшая лягушонка, вытаращив изумленные глаза, перевернулась в воздухе в невольном сальто и стремительно полетела вниз - прямо в широко раскрытый клюв большого белого журавля.

     Царевич, жмурясь на солнце, увлеченно следил за большущей стрекозой с звенящими прозрачными крыльями. Лягушонка бросила отчаянный взгляд на беспечного великана и лихорадочно задергалась, хватаясь за воздух перепончатыми лапками. Диадема блеснула над водой падающей звездой. Испуганно квакнув, обомлевшая царевна скользнула в журавлиное горло и огромный клюв щелкнул над ее головой.

     Стерх немного постоял, внимательно вслушиваясь в тишину, и важно двинулся дальше, бесшумно переставляя длинные тонкие ноги в зеленоватой воде и сосредоточенно вглядываясь в пеструю ряску.

     Царевич окинул пруд прощальным взглядом и пропал под густой сенью молчаливых деревьев.

     На листе желтой кубышки золотой слезой поблескивала крошечная диадеме.

     Она была царевной, хоть никто об этом так и не догадался: ни царевич, ни журавль...
                * * *
          Счастье царевны-лягушки подвластно царевичу и беда,
                если он - Иванушка-дурачок.
                2000г