Прадед

– Дед, ты на х..я мой скейт снегом закидал? Ваще что ли с дуба рухнул? Меня Вовка ждёт, а я как дурак его от снега чищу!

Данька, шестиклассник, приехавший на каникулы из города в деревню, разрумянившийся от мороза и движения, стоял в прихожей, отряхивая снег со штанов, и гневно смотрел на сидящего за столом на кухне прадеда. Тот даже не обернувшись на правнука, молча встал и пошел к буфету, загремел им, открывая и закрывая дверцы, потом вернулся с наполненным на четверть стаканом за стол. Сел.

– Я грю, ты зачем мою доску снегом завалил? – внук разделся и подошел к деду ближе. – Оглох что ли? Я тебя спрашиваю!

Дед Коля молчал.

Данька схватил стакан со стола и опрокинул в рот.

Горло тут же перехватило, глаза полезли из орбит, Данька закашлялся и стал отплевываться, бешено махая руками и хватаясь за горло. Потом кинулся к чайнику, и прямо из носика стал жадно глотать воду.

Николай Иванович как ни в чем не бывало смотрел на правнука.

– Дед, это что, водка что ли? – в мгновение охрипшим голосом просипел мальчишка, ошеломленно глядя на деда.

– Она милая, – улыбнулся дед.

– Ну ты вообще… Дед… Предупреждать надо! – Данька уселся на стул.

– Пришёл в себя? Успокоился? – спокойно глядя в глаза внуку, спросил дед Коля.

– Успокоился, – обиженно промямлил Данька. – Я маме всё расскажу, и про скейт и про водку. Дай поесть чего-нибудь.

– И про то, как деду грубил, и про то, как ему помогать не хочешь – тоже обязательно расскажи… На-ка, возьми тряпку, да прибери на полу, чего наплевал тут. Чай, не барин. А я пока картошки погрею.

Данька с неохотой стал возить по полу шваброй, а дед пошёл к плите.

– Знаешь поди, зачем мужики водку пьют? – дед оглянулся на внука с улыбкой.

– Хотят, вот и пьют, – все ещё огрызался внук.

– А вот и нет. Они её не могут не пить. Они ею внутренности свои полощут, от мата чистятся.

Данька недоверчиво скривил физиономию.

– Да ладно, дед, придумывать, вечно ты ерунду какую скажешь!

– Ничего я не придумываю, – пожал плечами Николай Иванович. – Сам посмотри кругом: кто матом ругается, тот пьёт, кто не ругается, тот не пьёт.

Данька почесал затылок и задумался. А вроде и верно так.

– Так ты водку мне что ли налил? – у Даньки от удивления глаза на лоб полезли.

– Конечно тебе. Только для полоскания, а не пития. Малой ты ещё, чтобы пить, да и мусора словесного пока немного набрался. Небось, понравилась водочка?

– Не, не понравилась, – потупился Данька, вспомнив свой недавний позор.

– Ну, значит, понравится скоро. Организм то он такой, обязательно потребует, чтобы его от мата вычистили. И тут без водки никак.

Запахло жареной картошкой и сосисками. Дед принес из сеней квашеную капусту, накрошил туда головку лука и залил всё растительным маслом.

– Дед, ты точно ненормальный. Я ж маленький ещё, чтобы водку пить. Я даже пиво только один раз пробовал.

– Угу, водку пить – маленький, а матом ругаться – не маленький.

Перед Данькой появилась полная тарелка картошки, пара сосисок, кусок хлеба.

– Ешь вот и послушай деда, покуда не вырос ещё. Может не поздно, поймешь ещё…

Данька с аппетитом стал есть, а Николай Иванович рассказывать.

– Отец мой, стало быть прапрадед твой, рассказывал мне… Был у них в деревне такой Васька Убёглый…

– Убёглый – это фамилия что ли такая?

– Прозвище это. Да ты не перебивай, ешь да слушай… У Васьки этого, пока тот малый был, в семье у мамки с папкой ещё четверо детей было. Мал мала меньше. А Васька то аккурат средний. Времена были тяжёлые тогда, всё своим трудом доставалось нелёгким, не то, что сейчас вам. И мальцы, вроде тебя, с детства работали – и на покосы ходили, и дрова кололи. А Васька этот непослушным да задирою рос. Всё поперек слов родителей делал, норовил от работы увильнуть. Отец его и ругал, и лупил, и вразумить пытался. Мать только плакала, да мужа от сильного гнева увещевала. Всё без толку.

Вот однажды, аккурат под Рождество Христово, барин ихний свои деревни объезжал. И туда приехал. На тройке, на санях. Народ собрал, поздравил, обещал церковь в деревне построить. Деток леденцами всех угостил. А Васька тут как раз ошивался после очередного отцовского «воспитания». Вот и мелькнула у него мысль – сбежать в усадьбу. Раз барин такой добрый, всем леденцы даёт, глядишь, и там не бросит, пожалеет, примет его к себе. И, недолго думая, залез по-тихому под сани, между полозьями спрятался, и уехал из деревни.

– Прям так и уехал? – перебил Данька деда. – Крутой чувак!

Дед усмехнулся.

– Крутой, куда там! С тех пор его Убёглым и прозвали.

– И что, у барина ему хорошо жилось?

– Хорошо, а как же! Усадьба большая. Барин и впрямь человек с пониманием оказался, пристроил мальчонку в работники к себе.

– Как же в работники? Он же барин!

– Так ты думаешь, что раз барин, так и все при нём бездельничают? А кормить кто тебя будет? – закачал головой Николай Иванович. – Жизнь то она, пожалуй, и попроще в усадьбе, побогаче, да только от работы никто не освобождён. А будешь отлынивать, так не ремнём, а мокрой плетью пройдут по спине.

– И что Васька?

– А то, побыл там с месяц, получил пару раз за безделье плетью, да и подался пешком обратно в деревню свою, к родителям.

Дед встал из-за стола, налил внуку чаю, и вытащил из буфета пару конфет.

– И ты, на вот, конфетами побалуйся.

– Дед, а что дальше то было с Васькой? Родаки его, наверное, отлупили, когда он вернулся?

– Отлупили, само собой! Только говорят, что родительский ремень после чужого шёлковой лентой кажется, – усмехнулся дед. – Стыдно было Ваське тогда. Вся деревня смеялась над ним.

– Конечно, лох какой-то – сначала сбежал, потом вернулся… А потом?

– Потом? Потом, Данька, Васька вырос. В стране революция грянула. Он вернулся к барину, избил его, слава Богу, не до смерти, отомстил, значит. Стал вместе с другими барские усадьбы громить, воровать. Семью бросил. А потом в гражданскую войну застрелили его.

Дед помолчал.

– Ты хоть знаешь про революцию то? – вздохнул он.

– Слышал, – потупился Данька.

– Слышал, – передразнил его дед. – История, Данька, штука скучная, но серьёзная, повторяется из века в век, знать её надо, чтобы самому таким Васькой не оказаться...

– Да ладно тебе, дед, опять ты со своими поучениями, – недовольно запыхтел мальчишка.

– Да и её знать мало, – продолжил дед, – надо ещё себя знать, а то и не заметишь, что таким же стал, как тот, над которым смеялся только что.

Дед поднялся и стал убирать со стола тарелку и чашку в мойку. Руки у него были сухие, все в жилах, суставы из-за артрита выпирали и хрустели.

Даньке вдруг стало стыдно.

– Дед! – выкрикнул он. – Я сам помою…