Под прямым углом

Под прямым углом


Часть 1.  День воспоминаний

Почему-то вспомнился отец и она, Василина, трёхлетняя девочка, крепко держась за его надёжную руку, шла вприпрыжку и, задрав высоко голову, улыбалась, рассматривала лица прохожих.  А когда маленькая кучерявая головка уставала, взгляд крохи упирался в подолы платьев, юбок и в колени …
  Закинув за спину руки, согнутая под прямым углом старушка катила за собой тележку с холщёвой сумочкой, в которой находился полупустой кошелёк, полбуханки белого хлеба и пакет кефира. Уткнувшись взглядом в потемневший от мокрого снега асфальт, тёмная фигурка  брела домой. На спине поверх старенькой коричневой курточки постепенно рос влажный снежный сугроб. Никто их проходивших мимо не обращал внимания на странного вида старушку.

Осталась Василина на старости лет одна-одинёшенька.
Первый муж её, высокий красавец Пётр, был призван на фронт и погиб в первые дни Великой Отечественной войны. Беременная двадцатилетняя женщина бежала с оккупированной территории в партизанский отряд, где через три месяца в землянке родила дочь, и каким-то чудом им удалось уцелеть и выжить в лишениях и мясорубке страшных дней, наполненных борьбой за выживание в глуши белорусских лесов.
Никто Василину с дочкой из отряда не гнал, да и гнать было некуда.
Взяла на себя молодая женщина роль матери  и сестры для мужчин отряда, ни с одним из них не позволяла лишнего в отношениях, ничего не зная на тот момент о судьбе мужа и заставляя себя не думать о плохом.
После окончания войны поселились Василина с дочерью Катюшей в небольшом белорусском городке. Запросы о Петре долго оставались без ответа, пока не пришло однажды уведомление о том, что муж её, Пётр, пропал без вести.
Забрала война и Василинину мать с малолетним братиком.
Эшелон с эвакуированными, в котором они находились, подвергся бомбёжке. Выжить никому не удалось. Улыбающиеся немецкие лётчики стремились пунктуально закончить  с заданием до обеда.
Отец же Василины, контуженный во время боя, попал в плен и прошёл через круги ада в концлагере. Выжил. После окончания войны в статусе репатриированного был  встречен с распростёртыми объятиями родиной и неприветливым лесоповалом, с которого вернуться мужчине было не суждено – придавило деревом насмерть.

Убитой горем молодой вдове оставалось разве радоваться победе, медалям и подрастающей дочери. Через пять лет Василина вышла замуж за лейтенанта с грустными глазами, тоже потерявшего свою семью, погибшую от авианалёта в Минске, но дошедшего до  Берлина.
Родила Василина от второго мужа сына.
Но и с Михаилом жили они недолго. Осколок в сердце, которым наградила распроклятая в последние часы своей агонии, когда взвивался над Рейхстагом красный флаг, дал таки о себе знать, и спасти Михаила не удалось.
Больше попыток выйти замуж Василина не предпринимала.
Собрав волю и не позволяя себе расслабляться, растила и поднимала Василина детей. Но их преследовал какой-то необъяснимый рок.
Сын погиб на границе во время прохождения военной службы, а у дочери в тридцатилетнем возрасте случился инфаркт, который, по словам медиков, явился следствием плохого питания первых лет жизни.
И вот осталась пятидесятилетняя Василина одна-одинёшенька. Работа, правда, выручала. Воспитательница в детском садике, старалась стать она для своих воспитанников доброй феей с голубыми печальными глазами …

Старость подкрадывается незаметно. Кажется, только вчера шлаВасилина, держась за руку отца, а теперь уж и не на что и не на кого опереться, разве что на суковатую палочку.
Что-то сегодня потянуло её на воспоминания!
Василина толкнула калиточку, которая жалостливо скрипнула петлями.
Хорошо, что сосед, Санёк, хоть и пьяница беспробудный, зато безотказный да руки умелые.
То дрова, то брикет поможет сгрузить в сарайчик, дорожку в десяток метров от калитки к дому от снега расчистит. Скамеечку перед газовой плитой соорудил, чтобы Василине удобно было с неё готовить. Не бесплатно, конечно, помогает, но плату берёт умеренную, войдя в положение одинокой соседки.
А что там ей готовить-то! Пожуёт хлебушек с кефирчиком – творожком – вот и вся еда.
Похлёбку разве сварит иной раз с картошечкой или овсянкой, да чайком побалуется.
Уж и аппетита-то нет. Худая совсем стала. Кожа что пергамент.
В  углу красном перед иконкой просит, просит Василина, чтобы прибрал, да никак не допросится.
Поднялась старушка по трём ступенькам низенького крылечка, дрожащими руками еле-еле всунула ключ в замочную скважину, с трудом повернула.
В сенях стянула курточку. Под ноги ссыпался снежный сугроб.
– Ах ты, Господи. Опять забыла на улице отряхнуться. И как это я не обратила внимания, что снег идёт.
Кряхтя и ворча, смахнула веничком снег за порожек. Обмахнула колёса тележки и вкатила её в остывшую кухонку.
До шибера печурки-грубы, чтобы закрыть его после того, как прогорят дрова и дотлеет брикет, Василина не доставала, и тепло улетучивалось быстро.
Поэтому в холодные месяцы года старушка вынуждена находиться дома в той же одёже, что и на улице, сняв только курточку, сменив уличные валенки на домашние, а пуховый платочек на ситцевый.

Василина положила кефир и хлеб на табуреточку перед низким креслицем. Сидеть за столом Василина уже не могла.
Выходит она в город раз в два дня. Хорошо, что магазин недалече.
Насколько обидно было поначалу, когда скрюченной, с тележкой, приходится ей всовываться в узкое пространство между витринами и стеллажами с продуктами и, чувствовать, что занимает слишком много места и что люди, натыкаясь на неё и её нехитрый жизненно важный скарб, возмущаются, хотя иногда и пытаются не подать виду, сдерживая раздражение. Особо доводили и продолжают доводить её постоянно меняющиеся продавщицы. С их огромными телегами, значит, можно по магазину разъезжать, а ей нельзя?
Со временем Василина перестала обращать внимание на недовольных. Вот состарятся, тогда поймут, а сейчас, что толку разъяснять каждому!
Когда возникли проблемы со спиной, точно и не помнит, где-то после семидесяти лет, и сгибалась она всё ниже и ниже, пока не согнулась под прямым углом, как не сломанное до конца ураганом деревце. Тогда  женщина решила переехать в частный дом.
Ей посчастливилось обменять свою двухкомнатную квартиру на третьем этаже на часть дома на два входа – на двух хозяев. Из удобств была подведена холодная вода и смонтирована газовая колонка, которой Василина поначалу ещё могла пользоваться сама. А теперь, чтобы немного обмыться тёплой водой, приходится просить Стешу, супругу Санька, которые и оказались её соседями.
Вот сейчас Василина слышит за стеной истошный визг Степаниды и рычание супруга. Видимо, опять напился и жену гоняет.
Василина принялась открывать пакет кефира, руки дрожали сильней обычного и – до чего же неудобные эти плёночные пакеты – половина живительной жидкости разлилась по полу белым пятном. Значит, завтра придётся пить чай…
Не успела старушка прожевать оставшуюся со вчерашнего дня овсянку, как в дверь постучали.
Василина, подхватив палочку и облокотившись на неё, поднялась  и поспешила навстречу нежданному гостю.
В дверь ввалился Санёк в галошах на босу ногу. Он него разило перегаром, а сам он выделывал всевозможные кренделя.
– Соседка, выручай. На опохмелку. Горю.
Больше ничего он произнести не смог – язык не слушался – только смотрел на Василину жалостливо, как на свою спасительницу.
Василина, согласно кивнув, заковыляла в красный угол, где за иконкой лежали жалкие сбережения и две медали. Вытянула бумажку, заведомо зная, что денег этих ей уже никто не вернёт. Да ладно, к  помощи соседской ещё не раз придётся прибегнуть.
Обращаться за помощью Василине стало практически не к кому почти сразу после смены места жительства. С переездом помог Степан Иванович – бывший сосед по лестничной площадке, связь с которым она поддерживала недолго. У мужчины случился инфаркт, и в то, что он сейчас жив, хотя моложе её на пятнадцать лет, она не верит.
Подруг своих  Василина тоже умудрилась пережить.
Из детсадовских воспитанников пара молодых людей посетили несколько раз на прежней квартире вышедшую на пенсию воспитательницу, но, по-видимому, со временем, переехали они в столицу поближе к наличию работы и  мало-мальски приличным заработкам. И больше Василина о них ничего не слышала.
Во времена Советского Союза бывшую партизанку навещали периодически пионеры в красных галстуках. Приглашали даже в школу, выслушивали рассказы о жизни в партизанском отряде, о не вернувшихся с заданий, о том, как противостояли лесные герои фашистам; записывали под диктовку её рассказы, повесили Василинину фотографию в школьном музее Великой Отечественной войны. Но потом вдруг не стало ни пионеров, ни приглашений.
С переездом прервались связи и с объединением ветеранов. Видать, похоронили её заочно.
В социальную службу старушка не обращалась. Да и где эта служба на другом конце города находится, недосягаемая.
Сами социальные работники рвения не проявляли и не проявляют. Нет обращения – значит, нет в них надобности.
Пенсию небольшую Василина получает регулярно. Запросы у пожилой женщины скромные.
Телефон на новом месте жительства отсутствует. То ли кабель не подведён, то ли по другой какой причине, в которую Василина вникнуть не смогла. А добиваться чего-то возраст не позволил. Да и зачем ей телефон? Куда звонить? Скорую вызывать? Для чего?
Через год после переселения Василины прибыли на вызов в дом напротив. Мало того, что ехали минут сорок, так приехали вдобавок  без кислородных баллонов, и, пока водитель возвращался за кислородом, мужчина умер в присутствии медицинских работников, о чём на весь переулок возвестили громогласные рыдания дочери умершего вперемешку с возмущением и злостью на весь мир. Спрашивали же ведь для чего-то возраст человека, которому требуется неотложная помощь…
Вот и решила старушка: «Какая мне разница в присутствии скорой помощи помереть или же в отсутствие…»

Василина, выпроводив довольного и забывшего поблагодарить Санька, вздохнула и снова кинула взгляд на иконку. Зашептала:
– Да когда ж ты меня приберёшь-то. Уже и пора бы. Годков-то давно за девяносто будет. А всё бегаю. Здоровье даёшь, а оно мне нужно разве?
Включила телевизор. Зрение, на удивление, до сих пор позволяло ей смотреть телепередачи и читать книги.
Но вникнуть в кипевшие сериальные страсти не удавалось. Сегодня день воспоминаний.
– Может уж последние доживаю. – опять потаённо мелькнуло.
Она одна и даже не пытается завести собачку или кошечку. Тяжко их прокормить. Несколько лет назад подобрала приблудного котёнка, да и тот сбежал.
А вот на днях шла и позавидовала собачке на поводке.
Кто бы прогуливался с ней также не спеша, а потом бы покормил. А потом она бы спала, свернувшись клубочком в теплой квартирке. Ведь только так она и может спать. Но кому нужна дряхлая, согбенная, ворчливая старуха!
За мутным, с пару лет не мытым, окном, между потемневшими от времени рамами которого летом в изобилии жили мухи и пауки, падали большие хлопья чистого снега последнего дня очередной зимы, прожитой Василиной.
Это был день её рождения.


Часть 2.  Подарки ко Дню Победы

Прошло два месяца. Весна выдалась на удивление дружной, свежей и ласковой. Ночные дожди обильно поливали землю. Солнце не жалело тепла и света.
Накануне девятого мая решила Василина покопаться на небольшом огородике. Росли на её участке три урожайные яблоньки и кусты смородины.
Взрыхлила одну грядочку, как окликнула почтальонша – пенсию принесла. Василина сполоснула руки в тазу, полном дождевой воды, обтёрла их об юбку, поставила вздрогнувшую и залезшую на чужую строчку подпись и пошла в дом – деньги за иконку положить и за семенами редиски и укропа.
Выйдя из затхлых сеней, набрав впалой грудью пополней на сколько получилось свежего воздуха, решила оставить дверь открытой. Пусть в доме проветрится!
Похлопотала ещё с час на земле и присела на лавочку возле сарайчика.
Так и просидела до заката, то блаженно прикрывая глаза, то кемаря и дремля в разливающихся по телу спокойствии и истоме…

Спохватилась о пропаже Василина как раз на девятое мая, на День Победы.
Решила побаловать себя вкусненьким, но ни денег, ни медалей за иконкой не обнаружила. Заглянула под журнальный столик – может, упали –но и там пусто.
«Не уберёг», – вглядываясь в строгий лик святого только и смогла подумать Василина и решительно заковыляла к соседям.
Степанида вывешивала на верёвке стираное детское бельё. Дочь, связавшись с очередным хахалем, подкинула матери шестимесячную дочь.
– Стеш. Это не твой …у меня деньги… – помявшись, продолжила, подбирая слова, – взял.
– Что? Где? Ты что, старая, из ума выжила? Мы к ней со всей душой, а она что удумала.  – Степанида вспылила, но тут же смягчилась. – Хоть что-то у тебя осталось? Вот напасти. Ни на секунду нельзя оставить.
Степанида, бросив развешивать бельё, устремилась в дом к орущему ребёнку, к которому были обращены её последние слова.
– Осталось. – буркнула в ответ Василина.
Осталось в кошельке немного мелочи на два похода в магазин, а в сенях с полкило картошки.
Только не плакать и больше не искать виновных. Сама виновата – разиня старая. Слезами горю не поможешь.
Задрожала, задёргалась, зашаркала домой, лихорадочно думая о дальнейшей судьбе, нежданным подарком круто изменившей ставший привычным уклад жизни.
Дома суетливо принялась рыться в шкафу. Где-то завалялись кружевные салфетки и детские следки, которые вязала она своим воспитанникам к утренникам. Раздавала родителям с просьбой нашить подошвы из ткани поплотней.
Сегодня же пойдёт и встанет под магазином, как принято говаривать, рядом с другими, продающими всякую всячину. Авось, кто купит. Ей бы только месяц протянуть, а там полегче станет.
Отобрала пяток пар следков, положила в холщовую сумочку на тележку и отправилась зарабатывать.
– Господи, хоть бы на хлебушек.
Не унывать, не сдаваться. Умереть она всегда успеет, но вот решила Василина выживать.
– Брысь, проклятая. – прикрикнула на одинокую горючую слезу.

Выйдя из калиточки, Василина прошла с десяток шагов, как послышались позади улюлюканья и смешки – мальчишки, судя по голосам.
 Один из них, перегнав старушку, чтобы сильней развеселить компанию, начал передразнивать старушку, согнувшись пополам прямо перед её носом и крутя толстым задом, а потом спустил штаны, и перед глазами Василины на пару секунд замаячила голая розовая задница.
Мальчишки убежали с тем же улюлюканьем и посвистами, видимо,  в поиске новой жертвы.
– Негодники. Негодники. Да кто же вас такому научил. Охальники.
Так возмущаясь, где про себя, где вслух, спотыкаясь о неровности местами вздыбленного, местами проваленного  тротуара,  дотащилась до магазина. Встала рядом с женщиной, которая что-то держала в руке. А что – Василина не обратила внимание.
Достала из сумки пару следков и, держа их перед собой на вытянутых руках, зашептала:
– Купите, купите. Пожалуйста, купите.
Прохожие шли мимо.
Шептать Василина вскоре устала. Устали руки. И стояла она уже молча, разложив следки на сумке. Вскоре устала стоять. Ходить-то оно как-то легче. А вот стоять тяжеловато. Но нужно потерпеть ещё немного. Нужно.
Подбежала девчушка с разноцветными воздушными шариками.
– Мам, купи, ну купи носочки.
Молодая мама, равнодушно скосив глаза, окрикнула девчушку:
– Полин, у тебя и так хватает. Пошли.
– Полин, возьми, возьми. – Василина протянула девочке розовые следки.
– Спасибо, бабушка. – Полина, всучив старушке связку шариков, кинулась вдогонку за матерью.
А разбитая от усталости Василина побрела домой, катя за спиной тележку и держа в руках свой первый заработок  и поздравление ко Дню Победы – праздничный букет из разноцветных шаров.


Глава 3. Под прямым углом

На следующий день Василине удалось продать кружевную салфетку и пару следков, которые купили скорей из жалости, чем по нужде.
Тем не менее, окрылённая, ходила Василина «под магазин» – шла на работу. Шла зарабатывать себе на хлеб насущный…

– А ну, разойдись. Не положено.
Грубый мужской окрик она сначала в свой адрес не восприняла.
– Бабуля, я кому сказал. Не положено, – молодой человек в форме возвышался над Василиной непреодолимой силой.
– Да как же это, сыночки. Как же так. Вчерась стояла и ничего.
– Если не хочешь, чтобы ещё и за вчерашнее спросили, то уходи. Давай, давай, пошевеливайся. А то придётся изъять, – краснощёкий блюститель порядка кивнул на разложенные на тележке вязаные вещички.
– Да как же, сыночки. Да что же я такого нарушила-то. В чём провинилась. Сама вязала, чай, сама деткам вязала.
–За торговлю в неустановленных местах штраф в размере…– по зазубренному марионеточно чеканили колкие слова. – Иди на рынок, бабуля.
– Погоняют, погоняют бабок и на пенсию в сорок пять, – не удержалась, чтобы не съязвить женщина средних лет.
Милиционер зыркнул по сторонам, но общий смысл фразы не позволил ему ответного выпада, и он проглотил пилюлю.
Хотела Василина что-то добавить в своё оправдания. Но ком встал в горле. Куда она пойдёт? На какой рынок? Вот она – кручина-безысходность.
У неё отнимают единственный, ставший для неё посильным, жизненно необходимый заработок. Не торопясь, собрала нехитрый скарб и, обречённая и разочарованная,  отправилась, куда глаза глядят. Домой идти не хотелось. Зайти, разве, купить четвертинку хлебушка. В сумочке лежала варёная картошка, которую она взяла с собой, чтобы подкрепиться, и пол-литровая бутылочка с подслащённой водой.
Глаза Василины глядели в сторону центра, на площадь Ленина. Впрягшись в тележку, брела и брела упорно, потеряв счёт времени, присаживаясь на минутный отдых, как будто боялась опоздать.
Дошла, остановилась перед бронзовой фигурой, запрокинула голову:
– Вот и ты одиноко шагаешь куда-то в светлое будущее. Только в чьё будущее-то…Никого уж за собой не покличешь, никто за тобой уж не пристроится …
Василина присела на скамеечку напротив. Разложила на носовом платке нехитрый паёк и принялась жевать. Возвращаться домой сил не было.
– Ничего, переночую здесь.
Сидела и смотрела на Ульянова - Ленина, пока не закружилась голова и не потемнело в глазах.
– Солнце, что ли голову напекло? Прилечь нужно.
Опрокинулась бочком на жесткий дощатый настил…

– Вот и в Европе бомжи так же на скамейках ночуют, – делился парень впечатлениями от заграничной поездки.
– Мить, а может ей плохо? Подойди. Глянь. Может, умерла? Я боюсь, – затараторил девичий голосок.
Митя с неохотой подошёл к лежащей на скамейке старушке, дотронулся до плеча:
– Эй, жива?
Василина не отвечала…

Сквозь забытьё до старушки дошёл приглушённый смешок:
– В мертвецкую, что ли?
– В какую мертвецкую, я же ещё жива, –  Василина испугалась и открыла глаза.
Мертвецкая оказалась палатой для безнадёжных.
На двенадцати койках в неприветливом седом свете ночника охали и причитали завёрнутых в серые одеяла никому не нужные существа.
Старушку выгрузили на пружинную кровать, в которой можно было не лежать, а только полусидеть, поставили капельницу. Василина не чувствовала ничего, только глаз не закрывала, чтобы не приняли за покойницу.
Через полчаса наведался дежурный доктор:
– Как звать-то, бабуля? Где живёшь? – и кивнув медсестре:
 – Никаких вещей при ней не обнаружили.
– Как не обнаружили? А тележка с сумочкой? – Василина молча уставилась на расплывающиеся перед ней серые фигуры…

Санитары скорой помощи, приехавшей по вызову на площадь Ленина, на стоящую рядом со скамейкой, на которой лежала старушка, тележку, внимания не обратили…

Василина хотела задать вопрос, но сжала зубы и ни на один обращённый к ней вопрос не ответила.
Доктор, вынеся какой-то вердикт, удалился вместе с медсестрой, призывно сверкающей ляжками из-под коротенького халатика.
Василина вдруг устала держать глаза открытыми, сомкнула веки и полетела в чёрный колодец.
На следующий день принесли завтрак, неуклюже и ненастойчиво впихнули в ставший словно чужим слипшийся рот пару ложек каши, но челюсти отказывались жевать, поэтому тарелку оставили на прикроватной тумбочке и удалились. А старушка дрожащей рукой вынула ложку, принялась облизывать её, наслаждаясь вкусом тёплой пищи.
Тоже произошло и с обедом.
– Мочи смотреть нету, – запричитала соседка по палате, вся синюшная и задыхающаяся. Она кинула ковыряться в своей тарелке, с трудом переметнулась на металлическую перекладину Василининой койки.
– Ну-ка, давай-ка я тебя покормлю.
Она же помогла Василине с судном…

Всю последующую ночь Василинина кормилица умирала. Сначала женщина кричала, потом стонала, потом снова кричала и опять стонала и умерла к утру. Кто-то пару раз неаккуратно задел Василинину койку, но старушка мало что слышала из происходящего вокруг; натянув одеяло на голову, чтобы не мешал свет ночника, она летела и летела в бездонный колодец.
Соседку Василины унесли. Палата тихо рыдала. Василина даже не поняла, что случилось, только покормить её стало некому, и она снова лизала тёплую ложку, окунала и тарелку и лизала.

Из очередного колодца на свет божий выкарабкаться Василине уже не удалось. Она умерла тихонечко под одеялом, к утру её тело закоченело, и врач в морге хохотнув: « Легче пополам согнуть, чем выпрямить», – разбил Василинин позвоночник.
Месяц провела она в морге и была похоронена в специально отведённом для бездомных месте неопознанной. И только ещё через неделю по обращению Василининых соседей о пропаже Василины Казимировны Баран личность похороненной была установлена, но ни надгробия, ни каких иных опознавательных знаков  над её могилкой так и не появилось.


От Автора.

Имя героини вымышлено, но мне захотелось, чтобы оно было и принадлежало женщине, когда-то живущей среди нас. Почему? Потому что под ним может скрываться и скрываются и сколько ещё скроется  миллионов безвестных маленьких судеб, тем не менее, ткущих судьбы окружающих и вплетающихся в них неизбежно, ощутимо и не без последствий.
Любой или любая из читателей и читательниц может оказаться в любой из описанных ситуаций, собранных воедино, в любой непредвиденный момент времени. От тюрьмы, от сумы, от бездушности властных структур, от вороватых соседей, равнодушных прохожих и прочих членов якобы человека разумного единого социума планеты Земля никакая добровольная страховка не поможет, только наш добровольный выбор стать людьми.
Была бы рада, если бы мне доказали, что я ошибаюсь и всё описанное мной – не более чем плод моей фантазии. Если бы ни одно но…все эпизоды реальны и не вымышлены…
Действительность оказывается круче любой фантастики и страшней и ужасней любого хурора…только каждый из нас продолжает думать, что его-то как раз неприятности минуют…но возрастные изменения, происходящие в каждом живом существе, даются Природой человечеству именно для проверки его соответствия званию Человечества, а не озверинов в самом неприглядном виде…
Пренебрежительное словосочетание, под которое попадают самые нуждающиеся в помощи со стороны категории, « социально не защищённые слои населения»…почему бы не заменить на «особо социально защищённые»? Кто мешает? Инопланетяне снова виноваты в том, что мы живём  и придерживаемся в данной ситуации придуманного кем-то понятия и определения, и, чтобы не быть голословным, общество оставляет социально не защищённых таковыми быть?


22.11.2016 г.

Автор: Ольга Валентиновна Крюкова

Все права на произведение защищены.
Произведение предназначено для личного прочтения.
Все иные действия с текстом произведения только с разрешения и по согласованию с Автором или законными наследниками.
Цитирование в допустимом Законом объёме, в том числе в вольном пересказе и иной интерпретации – с указанием Автора.


Проза.ру
© Copyright: Ольга Крюкова, 2017
Свидетельство о публикации №217032100798

Ау, кто рискнёт опубликовать такое произведение?
Есть смелые издатели?