Связь времен

Я очень люблю приезжать в Москву. Этот город  навеивает романтические настроения. Не в одном другом городе, по крайней мере, мне так кажется, так не просматривается связь времен, как Москве. Можно прогуливаться  вокруг Собора Василия Блаженного и представлять события времен Ивана Грозного, а можно, попав в один  из районов новостроек, или нет, не новостроек, а строений эпохи застоя, окунуться в события фильма «Ирония судьбы или с легким паром».  Новодевичий монастырь увлекает во времена правления Петра I, где была заточена опальная царевна Софья, сестра царя. Садовое кольцо, Патриаршие пруды позволяют вспомнить героев романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И куда бы ни бросил взгляд в стольном граде Москва, везде почувствуешь невероятное желание оказаться далеко в прошлом,  воочию увидеть все то, что когда-то давно-давно происходило. Вот тогда  и начинаешь жалеть о том, что нет машины времени, которая смогла бы прокатить по истории жизни. Но бывают моменты, когда неожиданно для самого себя ты обретаешь способность видеть прошлое, может быть во сне или в собственном воображении.
Когда-то давно со мной произошел невероятный случай, объяснить который я не могу по сей день. Но он настолько врезался мне в память, что не поделиться им я просто не имею права. Может быть, рассказав эту необычную историю, души давно ушедших из мира живых обретут покой и случится что-то очень хорошее, если и не со мной, так с кем-то другим.
Так вот. Окончив институт, я по распределению попала на завод в одном из провинциальных городков нашей необъятной Родины. И была бы моя жизнь скучна и однообразна, если бы не командировки. Ездила я много: Рига, Киев, Волгоград, Екатеринбург и, конечно же, Москва. И почти в каждом городе у меня появлялись знакомые, приятели и друзья. По воле судьбы, или по воле  руководства завода, в Москву я ездила очень часто, кажется раз в месяц. По началу, я останавливалась в гостиницах или у друзей моих родителей. Но однажды выполняя поручения начальства, я приехала в представительство одной английской фирмы у которой наш завод закупал оборудование. Моей задачей было  проверить комплектность документов и наличие русского перевода, чем я добросовестно занималась. Начальником отдела, в котором я работала, был Владимир Федорович, мужчина не молодой, но достаточно интересный.  Мужское обаяние в скупе с приятной внешностью сделали свое дело. Мне начал нравится этот «породистый жеребец», так его за глаза называли  сотрудники отдела. Прозвище, конечно же не из приятных, и мне показалось, что его называют так из зависти. Но это мое мнение. Моя симпатия оказалась взаимной. Владимир Федорович стал уделять мне знаки внимания, чему я была рада.
- Ой, Катюша, держалась бы ты подальше от Владимира Федоровича, - как-то шепотом обратилась ко мне Маргарита Львовна, женщина не молодая, но в отличной форме.
Вообще, справедливости ради, можно сказать, что все сотрудники фирмы выглядели очень хорошо. Женщины старались выделиться изящными строгими нарядами и  не броскими, но дорогими ювелирными украшениями. От мужчин пахло недешевыми  парфюмом   и сигаретами. Но психологическая обстановка здесь была натянутой, присутствовала какая-то особая кичливость не свойственная русскому человеку. Может быть, влияет то, что они все являются представителями английской фирмы и считают, что должны вести себя как настоящие английские снобы.  Владимир Федорович этим снобизмом не отличался, он вел себя раскованно, непринужденно, и слегка подтрунивал над коллегами.
- Почему? – спросила я и почувствовала, как щеки наливаются красной краской. Терпеть не могу свою способность краснеть в пикантных ситуациях. Ну, как можно скрыть свои чувства, если на физиономии все написано, кошмар.
Маргарита Львовна, воспользовавшись моим замешательством,  высказывала свое мнение:
- Ну, ты, понимаешь, -  деликатно говорила она. – Ты провинциальная девочка, а он столичный ловелас. Вы не пара с ним. Он с тобой поиграет и выбросит как котенка, а ты будешь страдать.
- С чего вы взяли, что у нас что-то возможно, - растерялась я еще больше. Вообще мне был не приятен этот разговор.
 Но, судя по всему, Маргарита Львовна получала удовольствие от сплетен, поэтому продолжала беседу:
- Я же вижу, какие знаки внимания он тебе оказывает, да и ты сама принимаешь их с удовольствием. Он был женат, и жена его сбежала потому, что не выдержала его «кобелирования». И сейчас он не пропускает ни одной симпатичной мордашки. Поэтому, мой тебе совет, держись от него подальше.
- Спасибо вам за предупреждение, но я сама способна разобраться в людях. И с кем мне общаться или не общаться решаю сама, - жестко сказала я. Разговор с этой особой вывел меня из себя.
Сплетница правильно поняла мое отношение к ней, удалилась с гордо поднятой головой.
В отделе, кроме меня и Маргариты Львовны, находилась молоденькая девушка, Кира. Девчонка была моей ровесницей или может быть чуть-чуть моложе меня. Она прекрасно слышала наш разговор, и когда Маргарита Львовна удалилась, громко рассмеялась:
- Вот, дура. Не слушай ее.   
- И не собиралась, - увидев реакцию Киры, я тоже рассмеялась.
- Вовчик классный мужик. Не сравнить с этими напыщенными петухами. С ним можно и посмеяться и поболтать обо всем. А то, что от него жена ушла, так это не он загулял, а она сама нашла себе другого мужа. Так, что он  - брошенка, так он себя называет и не страдает от этого. Маргарита сама на него глаз положила, да только  не обращает он на нее внимание, поэтому она и бесится, - самозабвенно сплетничала Кира. Такое впечатление, как будто  она приняла эстафетную палочку у Маргариты Львовны.
- Так, что если тебе понравился Владимир Федорович, не слушай ни кого, встречайся, - подытожила свою речь Кира.
Вот так «без меня меня женили»,  у меня и в мыслях не было встречаться Владимиром Федоровичем. Нравится человек, приятно с ним общаться, и что теперь, побежали дружно в ЗАГС,  маразм.
Конец рабочего дня, впереди выходные дни. Чем заниматься, я даже не представляла. Хотя, Москва такой город что, отдыхая от работы можно сильно устать. Было бы желание, а пойти можно кода угодно:  и в театр, и в музей, и прокатиться на экскурсию в Суздаль или Ростов Великий, да просто прогулять по Арбату. Впечатлений будет море! Но куда пойти и чем заняться в выходные дни, вот в чем вопрос. Мысли копошились в голове, перебирая все достопримечательности столицы. Я не заметила, как ко мне кто-то подошел сзади и тихо, шепотом спросил:
- О чем задумалась, сударыня?
Я обернулась. Передо мной стоял Владимир Федорович и улыбался. Хорошо, что в отделе никого кроме нас не было. Мои щеки опять предательски покраснели, и улыбка Владимира Федоровича стала еще шире. Ох уж эти женщины! Если бы у меня не состоялись выше описанные разговоры, я бы и не подумала краснеть при виде Владимира Федоровича. Навели  смуту в моей душе, а мне расхлебывай. Я смущенно пожала плечами, но потом набралась сил и ответила:
- Думаю  чем заняться в выходные.
- А ты не думай, позволь это сделать кому-нибудь другому.
- Кому? – смущение улетучилось, и  я опять  стала говорить в свойственной мне манере. – Предпочитаю думать сама, могу только посоветоваться.
- Откуда вы, сударыня, набрались этой никому не нужной самостоятельности. Все сама и сама, а ты попробуй хоть раз довериться кому-то. Вдруг понравится. – Владимир Федорович смотрел в мои глаза с интересом.
Взгляд его как бы ласкал меня, и мне было очень приятно. Я чувствовала себя кроликом, загипнотизированным удавом. Ну, это уже никуда не годиться, нельзя показывать свою слабость и я ответила:
- Вот этого-то и боюсь. К хорошему быстро привыкают, а потом, кто будет за меня думать.
- Ладно, уговорила, давай думать вместе.
- Давайте, - согласилась я.
Владимир Федорович после работы отвез меня в гостиницу, где мы и распрощались. Вечер прошел незаметно. Я посмотрела телевизор, поужинала чем Бог послал, а послал он бутерброд с колбасой и кофе со сливками и с сахаром, три в одном, гадость конечно, но за неимением лучшего, сойдет. А еще, голова моя была полна бестолковых мыслей о Владимире Федоровиче, ну какой интересный мужчина! Мы договорились встретиться с ним завтра, то есть в субботу. Он должен будет заехать за мной в час дня, а потом подумаем, что делать дальше.
«Точность вежливость королей», вот такой точностью отличился Владимир Федорович. Ровно в час, он подъехал к парадному входу в гостиницу. Такое впечатление, как будто он специально за углом ждал назначенного часа. Но это его проблемы, главное, что он не заставил себя ждать. Я уже готова была сесть в машину, но вовремя увидела на пассажирском месте прекрасную алую розу с огромными шипами. Вот был бы конфуз, если бы я слету уселась!
- Катюша, я все-таки взял на себя смелость, и сам продумал нашу с тобой программу на сегодняшний день. Я, надеюсь, ты не против? 
Я хотела что-то сказать, но мой спутник меня перебил:
- Если тебе что-то не понравится, мы сразу же поменяем планы. Согласна?
В ответ я только кивнула головой, опасаясь, что меня опять перебьют.
- Значит так, – начал раскрывать свой план Владимир Федорович. – Сейчас мы поедем на Арбат. Я там знаю замечательный ресторанчик в французском стиле. Тебе понравится. И кухня там отменная.
- Надеюсь, мы не будем кушать лягушек? – шутливо спросила я.
- Конечно же, нет, - заверил меня Владимир Федорович.
- С этим пунктом я согласна. Если честно, то жутко хочу есть.
- Вот и замечательно. Поехали. А за обедом мы решим, что делать дальше.
Ресторанчик действительно оказался замечательным. Маленький, уютный, играла тихая спокойная музыка. Удивительно, улица Арбат многолюдная, люди снуют туда сюда, шумно, а в ресторанчике спокойно,  и мелодии в стиле «шансон» приятно успокаивают.  Посетителей было мало, может две-три пары обедали, тихо беседуя. И мы тоже не отличались активностью, тоже не громко вели разговоры.
Мне очень понравилось следующее предложение Владимира Федоровича по поводу дальнейшего проведения времени. Он предложил посетить Оружейную Палату в Кремле,  к тому же у него были куплены туда билеты на пятнадцать тридцать. Если кто-то задавался целью попасть Оружейную Палату или Алмазный фонд, тот знает, какие проблемы возникают с приобретением билетов: то необходимо выстоять километровую очередь, то билетов нет на ближайшие две недели. Поэтому, мне,  командированной в Москву на несколько дней,  попасть в столь интересные места столицы не удавалось. Вы, конечно, можете представить, как я обрадовалась открывшейся возможности без проблем посетить Оружейную Палату.
Я такого великолепия  еще не видела. Ювелирные изделия  Фаберже, посуда, канделябры, всевозможное оружие, доспехи, и еще многое, но самое интересное, мне так показалось, находилось на первом этаже. Здесь демонстрируются кареты, на которых разъезжали наши цари и императоры, и их приближенные. А царская одежда! Вот в этом камзоле, быть может, ходил по Кремлю Петр I. А вот, платье, в котором взошла на престол Екатерина I. А в этих нарядах кружилась на балах Елизавета, а Анна Иоанновна с завистью смотрела на свою жизнерадостную двоюродную сестру.   Голова шла кругом, казалось, что тени великих мира сего неотступно сопровождают вас. Какая-то особая атмосфера витает здесь, необъяснимая и непонятная.
Под впечатлением посещения сказочного мира мы вышли на улицу. Глоток свежего воздуха привел мои мысли в порядок. Владимир Федорович, видя мою восторженность, удивленно и  с интересом посматривал на меня. Мы вышли на Соборную площадь Кремля. Неужели когда-то давно здесь не было туристов и желающих просто поглазеть на достопримечательности Москвы, а кипела жизнь со своими порядками и традициями. Все меняется,   жизнь идет своим чередом, но остаются стены, которые являются свидетелями  событий исторических перипетий. Чего только не видели кремлевские стены! Сколько тайн и загадок хранят они! И кто знает, когда эти стены захотят поведать людям о них. 
Не спеша и  размышляя каждый о своем, мы дошли до Александровского сада. Одна из скамеечек оказалась свободной, и мы решили присесть. Вот тут-то я поняла как у меня устали ноги.   
- Ну, как тебе экскурсия, - спросил Владимир Федорович.
- Превосходно! Понравилось все! – восторженно ответила я.
- Мне очень нравится Оружейная Палата, да и здесь я люблю погулять. Вообще, Москва это мой город, я его очень люблю.
- Вы коренной москвич? – спросила я.
- Не знаю, скорее всего, да, - ответил мой спутник и задумался.
Я не стала сбивать с мысли человека, который, наверное, в данную минуту проживал свою жизнь заново. Владимир Федорович, разложив мысли по полочкам, заговорил:
- Да, я считаю себя коренным москвичом. Хотя, родился я в Уфе, окончил школу и встал вопрос, где учиться дальше. Я решил, что в Москве.   Не долго думая, собрав нехитрые пожитки, я отправился в столицу. Москва сразу же покорила меня, и я во что бы то ни стало, решил остаться. Мне повезло, я поступил в университет на факультет иностранных языков. Теперь владею английским, французским и испанским.
- Здорово! – восхищенно сказала я. Для меня, человек, который знает более одного языка, считается гением потому что, изучая английский в школе и в институте, я могу только гордо спросить: «Хау ду  ю ду?» и также гордо ответить: «о`кей!», на сим мои познания и заканчиваются. Ужасно, но что делать, не полиглот я, а жаль.
Владимир Федорович улыбнулся и продолжил свой рассказ:
- Это было самое чудесное время. Университет, общежитие со своими прелестями и ужасами. Потом я работал в институте Марксизма-ленинизма.
- И кого же готовит это учебное заведение? – спросила я.
- Партийных работников. Но об этом как-нибудь потом. Сейчас я рассказываю,  как стал москвичом. Так вот, через это учебное  заведение я получил комнату в коммуналке и стал самым счастливым человеком. Вот с этого момента я и почувствовал себя москвичом. Но, хоть я и приехал  в этот город, все равно я коренной житель потому, что мои корни идут из Москвы. Моя прапрабабка была проституткой и жила Москве в публичном доме. Правда, не долго. В нее влюбился один купец, выкупил ее и женился. Потом родился мой прадед. Родители постарались дать ему хорошее образование, и в конечном итоге мой прадед стал главным прокурором Московской губернии. Образование – образованием, многие имеют его, но не каждый становится главным прокурором. Умнейшим и трудолюбивым человеком был мой прадед.
- Странно, мать, наверное, безграмотная женщина, а отец обычный купец. Как так получилось, что родился такой уникальный ребенок? – спросила я.
- Я не считаю это странным. Как правило, у гениальных людей рождаются посредственности или может быть так принято считать. Может быть, рождаются умные дети, но на фоне гениальных родителей они теряют себя, понимая, что им не достичь тех высот, какие достигнуты их родителями, и не стараются подняться до их уровня. А вспомни Ломоносова. Гений! А кто были его родители?
- Не ученые и не поэты, это точно, - улыбнулась я.
- И таких примеров можно привести уйму. Так и мой прадед, выбился в люди только благодаря своему уму и желанию трудиться. Потом он женился на не очень богатой, но очень красивой женщине, моей прабабушке, и  у них родилась моя бабушка. Счастливо прожили не долго, убили моего прадеда, когда он входил в парадную своего дома. В него стреляли, кто стрелял и за что, я не знаю.
- Грустная история, - печально сказала я. – А от куда вы все это знаете? Мало кто знает историю своих предков, раньше боялись рассказывать кто какого рода-племени.
- Ты права. Бабушка рассказала. Причем, рассказала все это совсем недавно, когда объявили гласность, да и то, шепотом, чтобы даже стены ничего не услышали. Ведь кто его знает, может прадеда, убили большевики-подпольщики.
Владимир Федорович задумался. Уже начинало темнеть, но как хорошо сидеть на лавочке и слушать интересную реальную историю жизни. Уходить совсем не хотелось.
- А что было дальше с вашей прабабушкой и бабушкой? – спросила я, надеясь на продолжение приятных минут.
- Прабабушка оказалась женщиной дальновидной. После смерти мужа, она, не долго думая, продала за золотые червонцы квартиру, в которой жили и не большое  почти развалившееся поместье. Забрала дочь, мою бабушку, и уехала жить в Уфу, где ее никто не знал. Там она купила маленький домик, а сама устроилась работать учительницей в приходской школе. Зарабатывала очень мало, но у нее оставались червонцы от продажи квартиры и поместья, на это и жили безбедно. Потом грянули известные события, революция. Было тяжело, но мои бабушка и прабабушка выжили.
- А ваша прабабушка больше не выходила замуж?
- Насколько мне известно, нет. Бабушка моя была умной, красивой женщиной, окончила курсы бухгалтеров и вышла замуж за банковского работника. И здесь счастье было не долгим. Началась Великая Отечественная война. Деда моего забрали на фронт. А бабушка осталась с маленьким ребенком, моим отцом. Когда пришла похоронка на деда, моему папе исполнилось восемь лет. Война закончилась, но тяжелое время не прекращалось, кругом разруха, голод. Слава Богу, что прабабушка сумела распорядиться деньгами так, что никто и не заподозрил об их наличие, жили скромно, но не голодали. Даже когда, отец вырос, окончил институт, женился, прабабушка продолжала помогать ему финансами.
- Странно,   какие виражи выкручивает судьба, - заговорила я, что-то потянуло меня пофилософствовать. - Вроде бы все хорошо, замечательно, а потом, раз и все плохо. И старайся, как можешь, выпутывайся из ситуаций, которые тебе выдает судьба. А ведь все могло бы произойти иначе, если бы хоть чуть ваша прабабушка оказалась слабее. Она была сильной женщиной.
- Да, останься она в Москве, чтобы ее тогда ожидало. Ведь тот мужчина, который все скупил у прабабушки, впоследствии был сослан в Сибирь и  лишился всего что имел.
- Вот живешь и не знаешь, какой очередной сюрприз готовит тебе судьба. И не всегда сам можешь повлиять на ситуацию, многое зависит от обстоятельств.
- Или от того, кто пишет книгу судеб, -  сказал загадочно Владимир Федорович.
- Неужели вы верите в предначертание судеб? Лично я считаю, что человек сам творит свою судьбу, конечно, есть обстоятельства, но все-таки сам. Ярким примером может послужить ваша прабабушка.
Я с любопытством посмотрела на него, ожидая, что он скажет дальше. Подумав немного, мой собеседник сказал:
- Я хочу познакомить тебя с одним очень интересным человеком.  Он из профессорской семьи. Отец его был крупным ученым, физиком. Мать – кандидат наук. По материной линии мой друг оказался выходцем их древнего графского рода. Правда,   девичьей фамилии матери мне не известно. Почему-то это скрывается. Но это и не важно. В общем, эта семья имела все: и взаимопонимание, и материальное благополучие, но родовое проклятье сделало свое дело. И если тебе интересно, что стало с этой семьей, я тебе расскажу и познакомлю сегодня же с  Анатолием, так зовут моего друга.
- Да, мне очень интересно, - мне действительно интересно все, что касается человеческих судеб, а тут еще и родовое проклятие, загадочное стечение обстоятельств. Да еще возможность познакомиться с графом, конечно интересно.
- Тогда поехали. А по дороге я кое-что тебе расскажу. Но только, уговор, ты не станешь явно удивляться той обстановки в которую попадешь. Может быть, тебе многое станет неприятным, но постарайся сдержать эмоции.
- Договорились, - согласилась я.
Мы встали с лавочки, и не  спеша, отправились к тому месту, где оставили машину. Шли мы молча:  я в предвкушении услышать и увидеть что-то очень интересное, а Владимир Федорович обдумывал, наверное, то, что будет мне рассказывать. Когда мы расположились в машине, мой рассказчик поведал мне вкратце историю своего друга.
Анатолий, так его звали, повторюсь, вырос в благополучной семье. Мальчик имел все, что угодно было душе. Он был единственным ребенком в семье и, соответственно, любимое чадо баловали и лелеяли. Анатолий рос и вырос в привлекательного юношу. Он окончил школу, поступил в МГУ, на факультет иностранных языков. Вот здесь Владимир Федорович    познакомился с Анатолием, и их дружба длиться по сей день. Анатолий пользовался успехом у девушек, но сердце молодого человека принадлежало одной единственной и неповторимой Марии, дочери друзей родителей Анатолия. Они с самого детства были знакомы, дружили, и вот уже много лет вместе живут. Правда, свои отношения так и не оформили. Все было хорошо, просто замечательно, но рок, висевший, Дамокловым мечем над семьей, сыграл свою роль. Родители Анатолия и Марии решили отдохнуть за городом, на даче. Они ехали по свободной дороге, машин практически не было, на максимально допустимой скорости на этом участке дороги. Вдруг из леса, на бешенной скорости вывернул грузовик. Произошла авария. В живых осталась только мать Анатолия. Да и живой назвать ее нельзя, более двух месяцев она пролежала в коме. Буквально перед смертью она пришла в себя. В этот момент Анатолий сидел у ее кровати и единственное, что он услышал от матери это слова, которые запомнил на всю жизнь: «Это она, я ее видела. Это портрет. Женщина в голубом. Это она.». Сказав эту фразу, мать отправилась в мир иной.
Анатолий долго думал о предсмертных словах матери. Он понял, о чем она говорила. У них в гостиной  висел портрет очень красивой женщины в голубом наряде. Анатолий знал, что это портрет какой-то очень дальней родственницы по маминой линии. Существовала какая-то мистическая история, связанная с этим портретом, но Владимир Федорович ее доподлинно  не знал.  Единственное, что было известно так это то, что картину нельзя вешать в спальные комнаты. Якобы, женщина с портрета выходит из картины и начинает что-то говорить спящему.
После гибели родителей Мария и Анатолий стали жить вместе. Горе еще больше сблизило молодых людей. Но бывают случаи, когда горе  объединяет и закаляет людей, и они идут по жизни, опираясь, друг на друга. В данном случае, этого не произошло.  Мария и Анатолий объединились, чтобы    совместно топить горе в бутылке. Они стали пить. Сначала пропили все денежные сбережения, которые в свое время скопили родители, потом стали продавать вещи. Работать где бы то ни было, парочка отказывалась, они считали себя «птицами свободного полета». Единственным источником дохода стали  деньги, вырученный с переводов документации, которой снабжал Владимир Федорович. Мария и Анатолий в совершенстве знали три иностранных языка и соглашались работать, понимая, что тем самым помогаю другу в его тяжелом труде. Хотя от денежных вознаграждений переводчики не отказывались.
Пока Владимир Федорович рассказывал историю семьи своего друга, мы не заметно подъехали к дому постройки начала двадцатого века. По Ленинградскому проспекту много таких домов, и мне всегда было интересно, какие там квартиры и кто в них живет.   Я никогда не бывала в таких домах, и вот появилась неожиданная возможность увидеть все своими глазами. Тяжелая массивная дверь впустила нас в загадочный мир старого дома. Мы поднялись по широким лестницам на третий этаж и остановились перед дверью в квартиру.
- Катя, ты помнишь свое обещание не удивляться и не демонстрировать свое недовольство чем-либо? – спросил Владимир Федорович.
Я утвердительно кивнула головой, мне очень нетерпелось войти в квартиру. Владимир Федорович позвонил в звонок. За дверью кто-то стал копошиться. Наконец хозяин справился с замком, и дверь распахнулась. Перед нами стоял мужчина лет сорока, может быть чуть больше, худой, в старом спортивном костюме, на ногах обуты стоптанные тапочки. Но при всей его неприглядной амуниции, хозяин имел внешнюю привлекательность. Черные с проседью волосы были аккуратно причесанны, борода имела правильную форму, но больше всего поражали глаза: веселые, горящие. Увидев нас, хозяин дома громко оповестил о приятных гостях:
- Машенька, скорее иди сюда! Смотри, кто к нам пришел! Володенька со спутницей!  Проходите, проходите!
Последняя фраза была обращена к нам, и мы вошли.
Да, действительно, было чему удивляться. Уже в прихожей стало понятно, что за порядком в данном помещении никто не следит. Но это дела хозяев, а мы просто гости, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Из глубины квартиры, словно тень, появилась ну уж очень стройная женщина. Говорят, красоту ни чем не испортить, мне кажется, что это неправда. Ее можно испортить, нежеланием приводить себя в порядок.
- Милый, Володенька! Как давно тебя не было! Проходите! Какая у тебя очаровательная спутница! – восторженно говорила Мария.
- Позвольте представиться, Анатолий, - с пафосом объявил свое имя хозяин. – А это моя супруга, Мария.
- Очень приятно, Катерина, - представилась я, не уступая в пафосе Анатолию.
- Толенька, ну зачем так официально. Катюша, можно я буду вас так называть? – спросила Мария и, не дождавшись ответа, предложила. - Проходите в комнату.
     Я вошла в комнату. И меня сразу же удивила обстановка. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол, вокруг него несколько стульев. И все. Больше мебели не было вообще. Но все пространство было заполнено книгами, связанными в большие стопки. Они были везде: на столе, на подоконнике, на полу. И картины, их тоже было много, они висели на стенах. Но портрета женщины в голубом, я так и не увидела.  Были портреты мужчин, женщин, пейзажи, натюрморты, сцены с охоты, а той картины, которая меня заинтересовала больше всего, я не нашла. Пока не нашла.
- Боже, как красиво, - единственное, что я смогла сказать.
 Владимир Федорович посмотрел на меня с благодарностью, хотя, я не выполнила его указания не удивляться. Но моя реакция, наверное, была неадекватной. Из всего беспорядка, который царил в этой квартире, я сумела увидеть великолепие картин и огромное количество книг. Это меня и восхитило. Люди, опустившиеся на дно, сумели сохранить то, что передавалось из поколения в поколение.
- Это наша гордость. Это то, с чем никогда не расстанемся, - сказал Анатолий.
- Какие большие деньги предлагали нам за эти картины и книги! Мы могли бы безбедно прожить до конца своих дней, но мы не продали ни одной. Это наше прошлое и наше будущее. Это то, что осталось от родителей, и мы никогда с ними не расстанемся, - сначала восторженно, а потом с грустью в голосе сказала Мария.
Наступила тишина. Все о чем-то задумались.
- Я сварила прекрасный борщ, будете? – нарушила тишину радушная хозяйка.
Только сейчас я почувствовала, как проголодалась. Я хотела ответить, но меня опередил Владимир Федорович:
- Машенька, ты, как чувствовала, что мы придем. Ты же знаешь, как я люблю твои борщи. Конечно, будем.
- Тогда, гости дорогие присаживайтесь, а мы с Машенькой накроим стол, - предложил Анатолий.
- Толенька, ты убери книги, а потом подойди ко мне на кухню, - весело сказала хозяйка, ей явно понравилась готовность гостей отведать ее стряпню.
- Может я смогу вам помочь накрывать на стол? – предложила свои услуги я.
На что, хозяин ответил:
- Ну, уж, нет, Катенька. Вы наш гость и мы не должны вас утруждать. Вы лучше посмотрите картины. Я вижу, они вас заинтересовали.
Анатолий убрал со стола книги и удалился на кухню. Мы остались вдвоем. Я, разинув рот, рассматривала шедевры, но потом мой взгляд остановился  на Владимире Федоровиче. Он смотрел на меня с восхищением.
- Катюша, вы просто умница!
- Почему? - удивилась я.
- Сумела не заметить беспорядок.
- Это личное дело каждого, жить так, как считает нужным. Может быть им так комфортнее.
- Может, - согласился Владимир Федорович.
- Они интересно называют друг друга и нас: Машенька, Толенька, Володенька, Катюша. Почему так? Всех ласкательно. Приятно, располагает к общению такое обращение.
- Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос. А вообще, у них и раньше в семье обращались так друг к другу. И это вошло в привычку. Это очень интересные люди, воспитанные. Я их очень люблю. Они как не из мира сего. Им нужно было родиться в другое время. Они очень ранимые, наверное, поэтому, они сейчас так и живут. 
Владимир Федорович замолчал и задумался. Я продолжала рассматривать картины. Почему-то мне здесь очень понравилось, не в смысле обстановки, а в смысле атмосферы, которая царила здесь. Доброта, спокойствие, отрешение от жизненной суеты, умиротворение. Но вот появились хозяева. Мария в руках держала супницу. Анатолий – тарелки и столовые приборы.
- Чем богаты, тем и рады, - сказала Мария.
- Ой, я, никчемный человек, совсем забыл,  мы с Катюшей заехали в магазин, и кое-что купили, - сказал Владимир Федорович, соскочил с места и побежал в прихожую.
Действительно, по пути мы заехали в магазин  и купили торт, бутылку красного вина и палку колбасы, чтобы не поставить хозяев в затруднительное положение на случай отсутствия продуктов, а такое было вполне возможным. Владимир Федорович купил бутылку красного вина, объясняя тем, что Анатолий и Мария не станут пить водку, если есть вино, а мешать напитки они не будут. Хозяева обрадовались гостинцам. Когда стол был накрыт, мы принялись за трапезу. Борщ действительно оказался очень вкусным. Во время ужина мы мирно беседовали о жизни, о былых временах.
- Володенька, а помнишь, как мы с тобой работали вместе в институте марксизма-ленинизма?  - спросил Анатолий, будучи под впечатлением приятных воспоминаний.
- Да, уж. Приятные были времена. Мы были молодые, бесшабашные. А как нас с тобой поперли  от туда. Вернее поперли меня, а ты ушел за компанию. Помнишь?
Все, за исключением меня, рассмеялись. Видя мою неосведомленность, Анатолий решил поставить меня в известность о веселом факте жизни  и работы молодых людей:
-  Катюша, рассказываю только для вас. Я и Володенька работали в институте, где обучались партийные работники, важные серьезные люди. Ни на какие шутки аудитория не реагировала, а таким букам не очень-то приятно читать лекции. Мы сами были студентами и очень любили, когда преподаватель давал возможность  посмеяться во время серьезных занятий. В этот момент  отдыхали и студенты, и сам лектор. Но когда лектор пытается пошутить, а аудитория в этот момент смотрит на него как на дурачка, приятного мало. Так вот, Володенька читал лекции по философии.
- Какой нудный предмет, - высказала я свое отношение к предмету.
- Зря вы так, - не поддержал меня Владимир Федорович. – Философия интереснейший предмет, она прародительница всех наук, она объясняет практически все жизненные явления.  Только человек, способный мыслить и рассуждать, способен на великое, а философия как раз и учит мыслить. Очень много течений и направлений в этой науке, и каждый приверженец определенного направления считает его единственно верным и готов защищать свою точку зрения, не взирая не на что. Я один раз наблюдал, как спорят два философа.  Зрелище не для слабонервных. Сначала был спор, потом крик, а закончилось все дракой. Вот как люди-философы могут убеждать друг друга. Ты где-нибудь видела, чтобы подрались математики или физики?
Я не смогла ответить на этот вопрос потому, что душил смех, я только отрицательно покивала головой.
- Вот, и я не видел. А вы говорите, нудная наука, - довершил свое высказывание Владимир Федорович.
- Так вот, Володенька читал лекции по философии, - повторился Анатолий. – Была весна, вернее, конец мая. Началась первая жара, в аудитории жарко. У преподавателей было заведено, на занятия приходить в костюмах, в белых рубашках и при галстуках. И почему-то этот негласный закон никем и никогда не нарушался.  И мы с Володенькой, обсуждая эту тему, поспорили, можно ли прийти на занятия не в костюме, а, например, в джинсах.
- И на что же вы спорили? – спросила я.
- На бутылку армянского коньяка, - ответил Анатолий.
- И кто же выиграл?
- Будь терпеливей, девочка. Победила дружба. Пришлось купить две бутылки, но это потом. Вы представьте  лица важных чинуш, когда в аудиторию вошел преподаватель. Он был одет в потертые американские джинсы, купленные с огромным трудом на барахолке. Но это еще не так страшно. На преподавателе была одета на голое тело  джинсовая жилетка, и завершала сей внешний вид бабочка на голой шее. Над аудиторией нависла гробовая тишина. Володенька хотел что-то сказать, но в этот момент один из слушателей, толстый лысый дядька, демонстративно встал и вышел. За ним последовали и другие. Какой был скандал! «Это неуважение к аудитории! Это унижение партийных работников! Это пропаганда западного образа поведения!» И каких только ярлыков на нас не повесили! Я говорю «нас», потому, что мы рассказали о заключенном пари. Нас хотели выгнать из партии, но мы к счастью, не успели вступить в нее. Тогда нас с треском выгнали из института. Так, что я купил бутылку коньяка потому, что Володенька пришел в аудиторию в джинсах, а вторую бутылку купил Володенька потому, что нельзя приходить на занятия в таком виде.
Н-да, веселая история, а может быть и грустная. Но, посмотрев как смеются участники событий, все- таки прихожу к выводу, что веселая.
Мы еще долго разговаривали, но тут Анатолий предложил:
- Машенька, милая, не сочти за труд почитай нам что-нибудь из своего.
Я с удивлением посмотрела на Марию, она мне в ответ улыбнулась и сказала:
- С удовольствием.
Мы все уселись по удобнее, и Мария начала: 
Не мечтаю я больше о встречи,
Но и прошлого вовсе не жаль.
Я накину на зябкие плечи
Невесомую нежную шаль.

Мне тепло, хорошо и приятно,
Все тревоги ушли в никуда.
Только мысли робко, невнятно
Сквозь дремоту всплывут иногда.

Вижу образ твой милый и нежный
И пытаюсь коснуться рукой,
Но во сне, как в пучине безбрежной,
Растворился вдали голубой.

Вот и все, ничего не осталось,
Улетело в неведому даль.
Только шаль убаюкала в сладость,
И сейчас, ни о чем мне  не жаль.

- Это вы сами написали? – спросила я.
- Сама, - скромно ответила  Мария.
- Прекрасно, а еще можно?
- Конечно, можно, - согласилась поэтесса и прочитала следующее стихотворение:
Твои глаза – две путеводные звезды
Влекут навстречу радужным надеждам,
Рисуют в облаках прекрасные мечты,
При этом ничего не обещая.

Как хочется забыться и уйти,
Сойти с пути, не видеть этих глаз.
В одну и ту же реку не войти,
Но возвращаюсь, как в последний раз.

Чудесные стихи, спокойные, умиротворяющие. Я все больше и больше становлюсь благодарной Владимиру Федоровичу, что он познакомил меня с этими удивительными людьми, трогательными, нежными, любящими, и по-своему, счастливыми.
Как быстро летит время. Я невольно посмотрела на часы, около двенадцати часов вечера, или нет, ночи. Но никто не собирался расходиться. Как хорошо и уютно здесь. Но я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. После долгого сидения и потребления жидкостей, у меня возникла необходимость посетить помещение, куда короли пешком ходят, или «уголок забвения», или «избу - читальню», кто как хочет, так и называет обычный туалет. В общем, оставив приятную компанию, я вышла из комнаты и отправилась по коридору. Нашла необходимое мне помещение. Сделала все свои дела и отправилась обратно.
Я шла по хорошо освещенному коридору,  и когда готова была свернуть налево и открыть дверь в комнату, где мило беседовала компания, на меня повеяло приятной прохладой. Я невольно повернула голову направо и увидела дверь в другую комнату. Меня словно магнитом потянуло туда, не знаю, что это было, наверное, обычное любопытство.  Я приоткрыла дверь и переступила порог комнаты. Первое, что мне бросилось в глаза – это огромная картина, портрет на котором изображена очень красивая молодая женщина в голубом наряде. Это она, та картина, про которую рассказывал Владимир Федорович! Какая красивая!
В комнате было темно, и единственный свет, которой проникал в дверной проем, превосходно освещал картину. Вдруг мне показалось, что от портрета отделилась какая-то  легкая прозрачная поволока. Мне стало несколько жутковато. «Нужно побыстрей уйти отсюда» - первое, что пришло мне в голову. И я готова была сделать шаг, но  ноги меня не послушались. Они словно вросли в пол. Неведомый ужас охватил меня и…


И, громко играла музыка. Огромный зал, освещенный сотнями, тысячами свечей в роскошных канделябрах. Пышное великолепие царило вокруг. Стены, потолки расписаны золотыми узорами.
Люди, кто они? Почему их так много? Все танцуют, веселятся. Дамы в пышных нарядах. Золото, жемчуга, брильянты,  все сверкает, переливается. Мужчины, кто в старинной парадной военной форме, кто в строгих классических камзолах. Казалось, что персонажи, которые представлялись мне в Оружейной палате, вдруг ожили и закружились в быстром танце под звуки веселой музыки.
Бред какой-то! Но кто я? Почему я не чувствую ни своих рук, ни своих ног? Почему я не вижу себя? Странно, я какое-то бестелесное существо, которое наблюдает за всем этим великолепием. Может быть, это сон и я сплю? Но почему так громко играет музыка?...
А почему бы не воспользоваться таким чудесным сном и не рассмотреть все более детально. Я попыталась сойти с места, или вернее переместиться в свободном полете, но у меня ничего не получилось. Мне что-то сдерживало. Но что или кто? Я осмотрелась и увидела знакомое лицо. Где я его видела раньше? Да, это же лицо с портрета, женщины в голубом. Но здесь оно совсем другое. На портрете оно выглядело суровым, или нет, задумчивым. Знаете, красота бывает теплой, доброй, и холодной, надменной. Так вот на картине изображена очень красивая, но очень печальная женщина. А в жизни, нет, в моем сне, она молода, жизнерадостна  и добродушна. Живые голубые глаза пылали счастьем и радостью. Белокурые волосы, собранные в замысловатую прическу, очень красиво обрамляли нежное, пышущее здоровьем и молодостью личико.   
Существовала какая-то незримая связь между мной и этой женщиной. Я не могла сдвинуться с места, пока красавица стояла, но стоило ей сделать шаг, я перемещалась вместе с ней.
Женщина была не одна, ее сопровождал щеголеватый молодой человек. Черные волнистые волосы, большие карие глаза, статность, в общем, красавец.
Парочка, вдоволь натанцевавшись, отдыхала мило беседуя. Девушка слушала своего собеседника, с чем-то соглашалась, улыбалась,  стыдливо опуская глаза. Молодой человек, не скрывая своей симпатии от окружающих, что-то говорил. Он смотрел на свою спутницу глазами полными заботы и любви. Им было хорошо вдвоем, но идиллию нарушила не молодая, слегка полноватая особа. Она подошла к нашим новым знакомым и заговорила:
- Наталья Владимировна, душенька, а где же ваш муж? Я бы хотела засвидетельствовать ему свое почтение, - обратилась почтенная дама к женщине с портрета. Ее взгляд ни сулил ничего хорошего, она надменно посмотрела на молодую красивую женщину и оценивающе оглядела ее  кавалера.   Мария Матвеевна, так звали эту особу, слыла любительницей посплетничать. И если кто-то попадал на ее острый язык, тому, как правило, несдобровать.
- Александр Сергеевич неважно себя чувствует, приболел немного, - ответила Наташа.
- И вас он отпустил одну? – удивилась сплетница, выбрав новую жертву для пересудов.
- Ну, что вы, как можно. Александр Сергеевич просил своего племянника сопровождать меня на бал, - ответила Наташа. - Вот знакомьтесь, Алексей Павлович, он любезно согласился весь вечер быть моим кавалером.
Алексей галантно кивнул головой и приложился устами к руке Марии Матвеевны. Когда церемония знакомства закончилась, Мария Матвеевна спросила:
- В каких чинах служите?
- Я не служу. Военное дело не для меня. Я сугубо статский человек, не приемлю насилия и считаю, что любой конфликт можно решить мирным путем.
- А как же долг перед отечеством? – не унималась Мария Матвеевна.
- Существует много других способов, служить Родине.
- Например?
- Например, литература. Воспевать отечество в стихах. Вселять в умы соотечественников любовь к Родине, ближнему, порочить несправедливость. На это тоже требуется огромная самоотдача. Слово может не только ласкать, но и ранить. И в некоторых случаях приходится страдать за неугодные высказывания в чей-либо адрес.
- Так вы поэт, - удивилась Мария Матвеевна. – Ох уж эти современные литераторы. Никакой стабильности в умах, сплошное противоречие. И где же вы печатаетесь?
- Пока нигде, готовлю сборник,  - немного смутившись, ответил Алексей Павлович.
Возникла нечаянная пауза в беседе. Мария Матвеевна никак не хотела уходить и оставить в покое молодую пару, которая так прекрасно себя чувствовала наедине. Сплетница еще не так много набрала материала для возможности закрутить интригу вокруг этих молодых людей, уж очень ее смущало то благостное отношение между ними, кое ей пришлось наблюдать в течении всего вечера.
- Я очень давно знаю Александра Сергеевича, мы даже дружны, и ни разу не имела чести видеть вас у него, - продолжила допрос Мария Матвеевна.
- Не мудрено, я слишком редко бываю в Москве, - ответил Алексей Павлович.
- И где же вы проживаете?
- В Питербурге. Очень люблю этот город. По сравнению с ним, Москва кажется большим провинциальным городом.
- Вот тут  вы не правы. Хоть Петербург и считается сейчас столицей, научным и культурным центром, а Москва  была и остается сердцем России. И называть ее провинцией, по меньшей мере, непристойно и даже оскорбительно по отношению к людям, которые живут в ней. Запомните, молодой человек, история нашего государства зарождалась, именно, в Москве, и вся политика вершилась здесь. А то, что Петр I переместил столицу в Санкт-Петербург, это еще не значит, что уменьшилось влияние Москвы на дальнейшее развитее  России. Москва была, и будет славиться лучшими умами нашего государства. И не вам называть Москву провинцией, - парировала Мария Матвеевна и, не дожидаясь ответа, смерив высокомерным взглядом своего собеседника и Наталью Владимировну, повернулась и отошла прочь.
Я, став невольной свидетельницей разговора, была вполне согласна с последним высказыванием Марии Матвеевны. Но что будет дальше, посмотрим. Мне было видно, как испортилось настроение Натальи Владимировны. Прекрасно зная Марию Матвеевну, Наташа прекрасно поняла, что нажила врага в образе умной, жестокой, самолюбивой и слишком любящей интриги, женщины. Опустив голову, Наташа задумалась, но потом, вскинув свой взор на Алексея Павловича, спросила:
- Ну, зачем вы так?
- Я вовсе не хотел ее обидеть или унизить ее достоинства. Человек способный реально мыслить, мог бы расценить мои слова как предложение поспорить, поговорить. Она слишком буквально восприняла мое высказывание, но это ее проблемы. Наташенька, - горячо обратился Алексей Павлович, потом осекся и поправился, - Наталья Владимировна, вы посмотрите, как здесь хорошо. Вас не должно ничего заботить. Вы на балу. Веселитесь, радуйтесь. Вы так прекрасны. С вами не сравниться ни одна местная прелестница.  Ваша молодость, непосредственность, красота обезоружат даже самого злейшего врага. Поэтому, все будет хорошо, поверьте мне. Давайте лучше танцевать!
Наталья Владимировна с благодарность посмотрела в глаза Алексея Павловича, и они закружились в чудесном вальсе. Вместе с ними закружилась и я. Я летала, и приятное чувство свободы, полной раскрепощенности, не покидало меня. Здорово!
Но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Вот и бал, а с ним веселье и радость, подходит к завершению. Гости начинают разъезжаться.  Одна за другой шикарные кареты  подъезжают к парадной лестнице. Мужчины и женщины, в красивейших нарядах, при помощи лакеев, усаживаются в них. И наши герои последовали примеру окружающих. Я, как привязанная на невидимый поводок, переместилась за ними.
Наталья Владимировна первая вошла в карету и удобно разместилась. Вслед за ней вошел Алексей Павлович и уселся рядом со своей спутницей, хотя место напротив было свободным. Нависла гнетущая тишина. Я непонятным образом ощутила смятение, царившее в душе Наташи. Легкое прикосновение рук Алексея Петровича приводило ее в неведомый доселе трепет. Волнение охватило  ее душу. Ей было приятно  и страшно чувствовать рядом с собой молодого человека. Наташа забыла о том, что она замужем. Все ее мысли были устремлены к своему спутнику. Но о чем думал сам Алексей Павлович?  Не известно.
Карета ехала медленно, ровно, но в какой-то момент, может быть, колесо наехало на камушек, ее сильно качнуло. Получилось так, что Наташа невольно навалилась на Алексея. А он, воспользовавшись ситуацией, заключил ее в объятиях. Из уст молодого человека полилась взволнованная сбивчивая речь:
- Наташенька, Наталья Владимировна! Простите меня… Но я больше не в состоянии молчать… Я люблю вас!... С того самого дня как увидел вас…
Наташа попыталась освободиться от жарких объятий, но Алексей не отпускал ее:
- Не гоните меня, умоляю… Я готов на все, на все жертвы ради вас… Я готов стать самым преданным слугой, лишь бы видеть вас, слышать вас! Если вы прогоните меня, я не переживу этого. Ни одной женщине я не говорил таких слов. Вы заворожили меня. Умоляю, ответьте мне взаимностью!
Щеки Натальи покрылись ярким румянцем, сознание затуманилось. Не было сил вырываться из жарких объятий человека, к которому она испытывала взаимные чувства. Или нет, не сил, а, наверное, желания. Ей были приятны его крепкие руки, которые обвивали ее стройный стан, его уста, которые говорили такие приятные слова. Минутное помутнение разума улетучилось, и опять появилась способность реально мыслить.
- Я не могу. Алексей Павлович, ради всего святого отпустите меня пожалуйста, - заговорила Наташа, стараясь не смотреть в глаза своего поклонника.
Алексей разжал руки. Наташа высвободилась, и, не поднимая глаз, заговорила:
- Алексей Павлович, я не могу ответить вам взаимностью. Ведь, вы же прекрасно знаете, что я замужем. Я  и моя семья слишком многим обязаны Александру Сергеевичу. И я не вправе платить ему черной неблагодарностью. Это не справедливо. 
- А разве справедливо, вы молодая красивая женщина, полная жизненной силы, должны чахнуть возле старика?
- Но этот старик – ваш дядя.
- И что ж с этого! Я не собираюсь, в его угоду, лишать себя и вас счастья. Я прекрасно вижу, что, и вы меня любите, только боитесь признаться  в этом самой себе! Почему два любящих сердца не могут биться в унисон! Милая, милая, Наташенька, в мире должна быть гармония, а это значит, что мы должны быть вместе! – пылко говорил Алексей Павлович.
Наташа слушала его слова, и сердцем была с ним согласна, но вот умом…
- Алексей Павл… - хотела возразить Наташа, но почувствовала, как на ее губы нежно лег палец Алексея, как бы запрещая говорить.
- Ничего не говорите. Я люблю вас. Молчите, умоляю, молчите. Ни слова.
В порыве страсти Алексей одарил Наташу жарким поцелуем. Блаженство, какое блаженство испытала женщина, не знающая прелестей любви. Душа поднялась далеко ввысь, воспарила в небе как свободная птица и растворилась в воздухе легким облаком…
Карета подкатила к парадному крыльцу  огромного дома. Первым из кареты вышел Алексей Павлович и галантно предложил руку Наталье Владимировне,  чем она и воспользовалась. Глоток свежего воздуха отрезвил Наташу и, взяв себя в руки, она в сопровождении Алексея направилась в дом. Ей хотелось как можно быстрее оказаться в своей комнате одной, совершенно одной. 
Я случайно обратила внимание на выражение лица Алексея Павловича, и меня оно поразило до глубины души. Не может так смотреть человек с любящим сердцем. Самодовольная улыбка исказила тонкие черты его лица. Взгляд полон презрения. От этого его лицо мне стало неприятным. О чем в этот момент думал человек, который только что клялся в любви молодой неискушенной женщине?...
В большом, хорошо   освещенном холле, прибывших встречал пожилой мужчина, или нет, скорее всего, старый. Рыхлое, изрытое оспинами, морщинистое лицо, было несколько отталкивающим. Но глаза, глаза как зеркало души отражали доброту и нежность.
- Наталья    Владимировна, душечка, я уже заждался, - ласково сказал старик.
- Вы зачем встали? Доктор прописал вам полный покой. Вам необходимо прилечь, - пряча глаза, заговорила Наташа.
- Все хорошо, уже устал лежать. А вы что такая бледная, Наташенька? После бала нужно быть румяной, отдохнувшей и веселой. Тем более что вас сопровождал такой кавалер. Алеша, - обратился Александр Сергеевич (я решила, что этот старик и есть муж Наташи) к Алексею Павловичу в шутливой форме. – Что же вы так утомили Наталью Владимировну?
Алексей Павлович, ничего не отвечая, просто улыбнулся. Вот ведь, актер! Он улыбался уже совершенно другой улыбкой, чистой, откровенной и добродушной.
- На балу было превосходно, просто замечательно. Только я немного утомилась. Мне бы очень хотелось пройти к себе в комнату и отдохнуть, - спокойно сказала Наталья Владимировна.
- Да, да, конечно, дитя мое, идите, отдыхайте, - согласился Александр Сергеевич. Он подошел к своей жене и по отечески поцеловал ее в лоб.
Нелегко ей досталось ее внешнее спокойствие, в душе кипели страсти. Но она должна была сдерживать свои эмоции, чтобы не выдать ни себя, ни Алексея Павловича. Наташа поспешила удалиться, оставив мужчин наедине. Я, как положено, сопровождала свою героиню. 
Комната Наташи была достойна графини. Меня, не привыкшей к роскошной обстановке, поразили изыски, которые здесь царили, но и опять же,  здесь не было ничего лишнего, все только необходимое: кровать,   трюмо и пуфиком, шкаф, два кресла, небольшой столик. Но зато, какое все красивое!
Наташа медленно, устало вошла в комнату, прошла и села в кресло. Опустив голову на руки, она задумалась.  Что творилось в душе бедной молодой женщины мне доподлинно известно. Она начала припоминать до мельчайших подробностей все слова, которые говорил ей Алексей, Алешенька,   как мысленно она его называла, его взгляд, прикосновения. Она каждой своей клеточкой помнила его нежные и очень приятные  объятия. И поцелуй… Жаркий, крепкий поцелуй! От воспоминаний которого все еще кружится голова.
Но неожиданно, молниеносно пролетела мысль, которая заставила Наташу встрепенуться: «Как? Как я могла позволить себе такую вольность? Ведь я замужняя женщина! Господи! Грех, то какой!» Невольно блуждающий взгляд Наташи остановился на иконе Божьей Матери старинного письма, висевшей в ее комнате. В спокойном умиротворенном взгляде Божьей Матери Наташа увидела укор, неодобрение. Конечно, это игра ее воображения в результате минувших событий и того психологического состояния, в котором он пребывала на сей момент. Слезы заволокли глаза, и Наташа расплакалась. Ей стало жалко себя, свою загубленную молодость. Почему она должна прозябать со стариком!? Почему, она, молодая, красивая женщина, полная сил и энергии, способная любить и дарить свою любовь, должна влачить жалкое существование рядом с человеком, который уже не способен отвечать на ее эмоциональные порывы!?  За что ее лишили возможности любить? А как все было бы хорошо и замечательно с Алексеем Павловичем! Он ее любит и она его, какая идиллия! Но это невозможно! Горько осознавать все это.
Кто виноват в том, что ее обрекли на такую жизнь? Кто? Жизненные обстоятельства? Но опять же, кто ими руководит? Перед глазами Наташи встал образ  мамы, ее просящие умоляющие глаза. Мамочка, милая мамочка, ты хотела мне добра и только добра. Ты боялась оставить меня одну, совершенно одну в этом мире. Ты, можно сказать, выдала меня замуж за Александра Сергеевича, надеясь на то, что он обеспечит мое будущее, что я буду жить под покровительством этого сильного человека. Но почему ты не подумала о том, каково мне будет в браке за старцем! Ты, умирая, взяла с меня клятву, что я соглашусь на предложение Александра Сергеевича. И я сдержала свою клятву, но как мне плохо! Если бы ты знала! Я чувствую, что я люблю. Но как недосягаема и непостижима для меня эта любовь! Мне нужно отречься от нее, от себя, от того чудесного мира, в котором я могла бы пребывать!  Я должна просто существовать!
И еще неизвестно, сколько времени продолжалось бы это душевное самобичевание, если бы в дверь не постучали. Наташа не ответила, но дверь все-таки приоткрылась, и на пороге появилась полная пожилая женщина. Переваливаясь с ноги на ногу, как гусыня, она прошла в комнату, и увидела заплаканное лицо молодой женщины.
- Святы Боже, что же так расстроило мою девочку? – спросила она.
- Милая, милая, няня Лизонька! Как мне плохо! – Наташа прижалась головой к мягкому теплому плечу своей няни и разрыдалась пуще прежнего.
Лизонька, так ласково называла Наташа свою няню, единственного близкого человека, который остался у нее. Лиза была крепостной в поместье родителей Наташи, но ее никто не воспринимал в качестве слуги, все ее считали родным человеком, а особенно Наташа. Лиза, можно сказать, вырастила девочку и подарила ей всю свою любовь и ласку.
Когда родители  поочередно ушли в мир иной,  Наташе исполнилось восемнадцать лет. Отца, волей рока, на охоте задрал медведь. Мать после смерти мужа прожила еще три года и умерла от неизвестной болезни. Другом семьи Ларионовых, девичья фамилия Натальи Владимировны, был Талызин Александр Сергеевич. Он был человеком знатным, богатым и заслуженным перед царем и отечеством. За его заслуги государь присвоил ему титул графа. Бывая часто в гостях у Ларионовых, он видел девочку Наташу. Она практически выросла у него на глазах. Отеческую заботу, не более того, проявлял он к этому ребенку.  И даже тогда, когда девочка подросла и превратилась в красивую девушку, у него и в мыслях не было воспринимать ее как потенциальную жену. Но судьбы распорядилась иначе. Когда мама Наташи почувствовала, что ей остались считанные дни, ее проведать приехал заботливый друг. У мамы с Александром Сергеевичем состоялся разговор, о сути которого Наташе поначалу даже не догадывалась. Но на следующий день, мама призвала дочь к себе, где и поведала о том, что Александр Сергеевич намерен принять в жизни Наташи самое активное участие, поэтому он намерен сделать ей предложение руки и сердца. От этой новости у бедной девочки закружилась голова. Во-первых, Наташа из разговора поняла о состоянии здоровья мамы, а во-вторых, она никогда не предполагала, что родители могут выдать ее замуж за столь пожилого человека, человека которого она не любит. Девочка пыталась достучаться до сердца матери, но та была непреклонна. Больная женщина убеждала дочь, что  в ее положении необходимо выйти замуж за степенного, благородного человека, коим являлся Александр Сергеевич, а современные блазни, молодые ветреные люди, тогдашние представители «золотой молодежи», сделают ее только несчастной. Долгие уговоры и убеждения сделали свое дело, и Наташа накануне смерти матери, согласилась выйти замуж за Александра Сергеевича.
Свадьбу сыграли через год после описанных событий. Ничего, кроме горьких слез перед алтарем не вспомнилось Наташе на этот момент ее жизни.
 Жизнь Натальи Владимировны была тихой и размеренной. Александр Сергеевич старался, по возможности, угодить  молодой жене: дарил ей дорогие подарки, старался сопровождать ее на балы и всевозможные увеселительные вечера. Наташа принимала все знаки внимания с благодарность. Она испытывала  к мужу глубокое уважение и почтение, но не любовь. И тут в ее жизни появился Алексей Павлович…
Наплакавшись вдоволь, Наташа подняла свои глаза на няню и посмотрела на нее взглядом полным грусти и отчаяния.
- Бедная, бедная моя девочка. Ты мне ничего не говори, я все поняла, - погладив по голове ласковой нежной старческой рукой, сказала  Лиза. – Это Алексей Павлович?
Наташа  в ответ кивнула головой.
- Успокойся, милая. Все будет хорошо.
- Не будет, не будет. Я обречена на несчастье, - спокойно сказала Наташа. – Я никогда не буду счастлива.
- Ну, это ты зря. Все уладится. Алексей Павлович завтра уедет в Петербург, и все встанет на свои места, - говорила няня.
Наташа опустила голову и задумалась. Няня не стала мешать думать своей любимице, а только с любовью смотрела на нее.
- В том то и дело, что я не хочу, чтобы он уезжал, - тихо ответила Наташа, и ее лицо залилось румянцем. Через некоторое мгновение Наташа вновь заговорила, но уже возбужденно, с каким-то надрывом в голосе:
  – Только ты меня можешь понять! Только тебе я могу излить свою душу! Лучше бы не было этого бала, лучше бы он не приезжал! Я жила бы спокойно! Он разбередил мою душу, он ворвался в мою жизнь нежданно негаданно. Всего один вечер с ним, и я уже не могу жить без него.
- То тебе так кажется, милая. Все проходит, и это твое чувство пройдет. Поверь мне. Я долго живу, много видела и точно знаю, что это твоя мимолетная симпатия скоро улетучится.
- Нет, няня, ты не поняла! Это не мимолетная симпатия. Это любовь! Она пришла ко мне, но я не могу любить, не имею права.
- Ох, детка. Не всегда наши долги совпадают с нашими желаниями. Многим приходится жертвовать: и любовью, и даже жизнью.
- А кому нужны наши жертвы? Почему мы должны жертвовать? Кому в угоду? – сквозь слезы спросила Наташа.
- Не знаю. Но, наверное, кому-то нужны. На долю каждого человека выпадает нести свой крест. У одного он легкий, а другому, волей судьбы, дан тяжелый, неподъемный. И не нам судить, кому что предначертано. Господь посылает нам испытания, и мы должны их преодолеть.
Сказав это, Лиза задумалась. Старческое лицо, изрытое множеством морщин, осунулось. В глазах поселилась какая-то неведомая боль. О чем думает сейчас эта пожилая женщина, прожившая долгую и, как мне показалось, трагическую жизнь. Может быть, у нее тоже когда-то очень давно случилась несчастная любовь. И воспоминания о ней растревожили душу. Но сердце уже давно выболело и перестало реагировать на тяжелые воспоминания былого. Глаза устали оплакивать не сложившуюся судьбу. Нет мужа, нет детей, но есть Наташенька. И может быть, благодаря этой девочки, старая няня еще живет. Она посмотрела на опечаленную Наташу, и сердце защемило с большей силой. Что она может сделать, как помочь? Ничем, кроме как добрым словом.
- Садитесь поудобнее, Наталья Владимировна. Я сейчас расскажу вам историю, которую никогда и никому не рассказывала. Или нет, о ней знала только твоя бабушка. Это она  дала мне кров в вашем доме и приютила в вашей семье. За что ей особая благодарность и поклон до самой земли. Если бы не она, меня бы, наверное, уже и в живых-то не было.   
- Сейчас, сейчас, нянечка, миленькая, подожди. Я быстро, я только переоденусь, - попросила Наташа.
-  Я помогу, не спеши.
Как только переодевания закончились, няня и ее подопечная расположились поудобнее на креслах. Комнату освещала одна свеча, создавая атмосферу таинственности и уюта. Няня Лиза начала свой рассказ:
- Все что я расскажу, произошло так давно, что мне, порой, кажется, что все это было не со мной. Родителей я своих не знала. Кто я, какого рода – племени, мне тоже не известно. В общем, я была сиротой и жила у какой-то  старухи-вековухи, которая приютила бедного подкидыша. Окрестили меня   в местной церквушке, и нарекли именем Мария.
- Как, Мария? Ты же Лиза! – удивилась Наташа.
- Это сейчас меня зовут Лиза, а настоящее мое имя Мария. Так получилось, что мне пришлось его поменять, но давай, не будем опережать события, а начнем все по порядку. Жизнь сироты очень горька и тяжела. Если бы я родилась мальчиком, было бы гораздо проще. Обычно в деревнях мальчиков-сирот опекали потому, что когда возникала необходимость кому-то из деревенских идти в солдаты, то сирота безродный самый подходящий для этого дела человек. Поэтому,  та семья, в которой рос мальчик близкий по возрасту, брала на себя в обязанность кормить сироту для того, чтобы его вместо сына отправить на военную службу. А девочки не нужны никому. Вечно голодная, я была рада любой сухой корочке хлеба. Я росла как брошенный щенок, каждый норовил меня обидеть. Взрослые бросали на меня презрительные взгляды, а некоторые не гнушались пнуть, ткнуть или дать затрещину. Меня всегда удивляло, почему люди бывают такие жестокие, неужели перестали бояться суда человеческого и Божьего. Ведь обидеть сироту, и так обиженного судьбой человека, это же самый страшный грех.    
 Няня задумалась. Прошло какое-то время, и она вновь продолжила:
- Но самыми жестокими были дети. И мальчишки и девчонки, буквально устраивали на меня облавы и старались, как можно больнее меня избить. По началу я терпела, но потом научилась давать сдачу и драться наравне с мальчишками. Билась я с особой жестокостью, и поэтому мне дали прозвище «бешеная». Иногда мне приходилось слышать, как говорили местные кумушки: «Ох, и вырастили же мы на свою голову, эту Машку, никому теперь нет прохода». Но я сама никогда никого не обижала, я только защищалась.
Время шло, я росла. Когда мне исполнилось лет десять. По сей день не знаю своего точного возраста. Метрики мои потерялись. Фамилию я свою не помнила, поэтому в новых появилось мое имя – Мария Бешенная.  Возраст поставили на «глазок».
 Так вот, когда мне исполнилось примерно десять лет, в деревню приехала дорожная карета. Она проехала через все село и остановилась на окраине, возле дома, в котором жили я и бабулька. Как сейчас помню, как из кареты вышли две монашки и направились прямо в наш дом. Мне стало немного страшновато, но детское любопытство победило страх, и я через огороды, напрямки добежала до нашей избушки. Монашки что-то говорили старушке, вручили ей, похоже, деньги. Я деньги отродясь не видела, но предположила, глядя на бумажки, что это именно они. По сей день, помню то состояние, в котором пребывала после плотного обеда. Это монашки накормили меня  теми продуктами, которые у них были с собой. На следующий день я и монашки ехали в неизвестном мне направлении. Но меня, собственно это не интересовало, просто моя детская интуиция  подсказывала, что если сейчас так накормили, то и потом будет не хуже. Во всяком случае, буду сытой, что для меня в сей момент, было самым важным в мире. Кто не голодал, меня может не понять. Но поверь мне, Наташенька Владимировна, голод – это очень страшно. Никогда не забуду то чувство, с которым я ложилась спать на совершенно пустой желудок, а в голове вместо сна одна и та же мысль: «Проснусь или не проснусь».   
Монашки привезли меня в староверческий скит. На побережье Волги таких скитов много. Жили они за счет пожертвований, которые приносились богатыми староверами. Среди них были и купцы, и зажиточные крестьяне, и вообще состоятельные люди, которые придерживались старой веры.   Пожертвования приносились и деньгами, и всевозможными товарами, начиная от муки, заканчивая тканями на одежду. Был еще один источник дохода, это воспитание молодых девушек богатых родителей, желающих, чтобы их дочери выросли в страхе Божьем и при этом получили  монастырское образование.
В монастыре мне, действительно, было намного лучше. Я была накормлена, обута, одета, научилась читать и писать. Я вместе с дочерьми богатых родителей посещала занятия, которые проводили сами монашки.  У меня появились подруги, с которыми мы могли и пошалить, за что изрядно нам попадало, и поработать, и просто вести задушевные беседы. А по вечерам, особенно зимой, когда на улице студено, а в кельи тепло и уютно, мы с подругами любили собраться вместе и за вышиванием петь песни. Мне кажется, это было мое самое счастливое и беззаботное время.
  Но самое главное, что я обрела в скиту, это любовь и заботу со стороны инокинь.  Больше всех меня полюбила игуменья монастыря матушка Филарета, и я отвечала ей взаимностью. Ближе и роднее человека у меня не было. Я могла обратиться к ней с любой просьбой и проблемой, на что ее отзывчивое сердце всегда находило отклик. Очень часто матушка призывала меня к себе, и  мы подолгу беседовали о моей короткой, но полной невзгод, сиротской жизни до того момента, как я обрела семью в монастыре. Иногда во время моих рассказов,  на глазах матушки выступали слезы. Причину этих слез я сама себе объясняла тем, что уж больно жалостливые были мои рассказы.
Время шло. Из шустрой, веселой и бесшабашной девочки я выросла в красивую девушку. Однажды Матушка Филарета призвала меня к себе.
- Какая же ты красавица у меня выросла, - задумчиво сказала она. – Тяжело тебе будет в жизни. Ох, тяжело. Да, дай Бог, все будет хорошо. Присядь, милая, нужно мне с тобой поговорить.
Я послушно присела на лавку и приготовилась внимательно слушать.
- Я уже стара, и здоровье у меня не важное. Дай Бог, протяну еще лет пять, а уж потом и на погост.
-  Не говорите так, матушка, не рвите мое сердце, - слезы выступили у меня на глазах.
- Все мы  смертны и должны быть готовы предстать на суд Божий. Поэтому, я и хочу выполнить в полной мере свой долг на этой земле, чтобы с небес смотреть на тебя и радоваться.  Ты уже выросла и тебе пора уже задуматься о своем будущем.
- Матушка, какое может быть будущее у меня без вас. Я и думать об этом не хочу, - слезы продолжали ручьем литься из моих глаз.
- А придется. Ты должна решить для себя главный вопрос: хочешь ли ты остаться в скиту или уйти в мир?
- Что мне делать в миру, у меня там никого нет. Слишком много горя я хлебнула там, чтобы опять туда возвращаться, - грустно ответила.
- И правильно, - одобрила матушка. – В миру слишком много соблазнов, которые искушают молодых незащищенных девушек. Поэтому вот мой тебе совет: оставайся здесь в скиту. Но для этого ты должна совершить постриг и стать инокиней. Служение Богу наивысшее предназначение человека. Но и оно влечет за собой некоторое самоотречение. Поэтому подумай, это очень серьезный жизненный шаг. Только по велению собственного сердца можно стать Господней невестой. Я тебя не неволю, подумай. Время у тебя еще есть. А теперь иди, дитя мое. 
Я ушла. До сей поры я не задумывалась о своем будущем, и матушка Филарета задала мне сложную задачу. Каждая девушка, даже если она живет в скиту, мечтает о прекрасном принце, который примчится на белом коне. Много раз мы с девочками говорили об этом. Детские мечты, но они были. И в одночасье невозможно отказаться от них. Причем, мне уже начало казаться, что такой принц уже рядом и вот-вот он отворит дверь моей комнаты.
Как я уже говорила, в скит приезжали люди желающие принести пожертвования или пригласить к себе в дом на некоторый срок чтицу, чтобы она  почитала молитвы либо по усопшим, либо за здравие хозяев. Приезжали люди разные: или сами хозяева, или их приказчики, и молодые, и старые. Останавливались приезжие в небольшом доме недалеко от скита. Днем они могли посещать скит, беседовать с игуменьей, инокинями и воспитанницами, но вечером даже близко подходить в скиту не дозволялось.
Как нестранно, но бывали случаи, правда, очень редко, когда какая-нибудь воспитанница   возьмет да и воспылает чувством любви к какому-нибудь заезжему молодому человеку. Да и он, ответит ей взаимностью.   И начинают влюбленные мечтать о свадьбе. Но когда любовный дурман начинает развеиваться и наступает просветление в умах, влюбленные начинают понимать, что свадьба не возможна. Либо родители  против замужества или женитьбы, либо различное  социальное положение  не позволяло объединить судьбы. Вот тогда и играют свадьбы «уходом». То есть в глубоком секрете жених крадет невесту, увозит ее как можно дальше и венчается в новой церкви у «продажного» попа. Конечно, потом возникает скандал, но дело сделано, родителям приходится смериться с выбором детей.
Так вот. В один прекрасный или злополучный день, уж не знаю, как его назвать, приехал к нам в скит приказчик купца Соврасова, который промышлял рыбой. Приказчика звали Сергей Петрович, красивый молодой человек. Волосы как смоль черные, волнистые. Глаза голубые-голубые и бездонные как озера. Взглянув однажды на него, образ его запал мне в душу. Да и сам Сергей Петрович частенько на меня посматривал. Встретившись с ним взглядами, я краснела и старалась как можно быстрее удалиться, чтобы не смущать себя.
Выполнив все поручения хозяина, Сергей Петрович уехал. А я осталась. Мысли о нем словно паутина  опутывали мою голову. Я пыталась их гнать, но безуспешно. При воспоминании о нем сердце бились так, что готово было выскочить из груди.
Прошло почти пол года, и Сергей Петрович опять приехал в скит с новым поручением. И опять наши взгляды стали встречаться. Даже подруги мои стали замечать нашу симпатию.  «Ой, Машенька, играть вам  свадьбу уходом», - подшучивали они надо мной. А что я могла им ответить? Ничего, только краснела. Ни разу не обмолвившись с Сергеем Петровичем словом, я испытывала к нему неведомое доселе чувство. Наверное, это любовь.
Разговор с матушкой Филаретой разрывал мою душу. С одной стороны Сергей Петрович, который только вздыхает при виде меня. С другой стороны постриг, который навеки разлучит меня с ним, и матушка Филарета, которая так любит и надеется на меня. Что делать - я не знала.
Я возвращалась от матушки Филареты в свою келью. Проходя мимо часовни, меня кто-то окликнул. Сердце мое екнуло, душа опустилась не известно куда. Это был Сергей Петрович.
- Мне нужно с вами поговорить, - шепотом сказал он.
- Нет, нет, не могу. Я не могу с вами разговаривать. Уже поздно. Матушка Филарета меня заругает, - смутившись, сказала я.
- Конечно. Я все понимаю. Давайте встретимся завтра днем, у реки, на мостике. В полдень. Не отказывайте, пожалуйста. Придете? – взволновано спросил Сергей Петрович.
- Не знаю. Наверное, - ответила я и убежала.
Ох, Наташенька Владимировна, какое чувство я испытала когда оказалась в своей комнате. Счастье, восторг, великую радость и страх. Я боялась, но чего? Гнева матушки Филареты? Своего чувства к Сергею Петровичу? Или встречи с ним? Я не знаю. Но только, на следующий день, я как и обещала, явилась в указанное место.
Сергей Петрович уже меня ждал. Мы встретились. Но при встрече не вымолвили ни единого слова. Безмолвная тишина за нас сама все сказала.  Так мы простояли неизвестно сколько времени и настала пора возвращаться. Я часто вспоминаю нашу первую встречу, по-моему, это самый замечательный миг в моей жизни. Потом были встречи, но уже другие:  с разговорами, шутками, весельем и украткими поцелуями.
Прошла неделя, Сергей Петровичу пора была возвращаться домой, он и так надолго задержался. Но пообещал, что постарается приехать через месяц. Месяц без него показался вечностью. Сергей Петрович, как и обещал, приехал. И опять начались чудесные деньки.
В этот приезд Сережа уже начал заводить разговоры про свое финансовое положение, как складываются его дела, и что не прочь жениться. В конечном счете, он предложил мне сыграть свадьбу «уходом».  Что делать, я не знала. Мое сердце разрывалось на две части. С одной стороны любимый человек и призрачное счастье с ним, с другой – матушка Филарета, человек, который подарил любовь и тепло безродной сиротке. Сбежать  из скита «уходом» - это было бы очередной скандал, ведь весть об «уходе» девушки разносится очень быстро по округе.  При этом осуждают не беглянку, а игуменью, которая не уследила за подопечной.
Как бы не мучилась я в раздумьях, чувства к Сергею перевесили на чаше весов. Хоть и  любила я матушку Филарету, но сердце мое рвалось на встречу счастью с любимым человеком, счастью обрасти семью, детей, свой дом. Я согласилась на «уход».
Организовать свадьбу «уходом», дело хлопотное, поэтому требует много времени. Все заботы взял на себя Сережа. Он пообещал, что к зиме управится, а сам уехал.
Был самый разгар лета. Матушка Филарета и еще несколько инокинь отправились в соседний скит на собрание настоятелей староверческих скитов, которые проходили нелегально под строгим секретом. Вообще, время было смутное. Среди староверов укрепилось сознание о том, что на земле уже давно объявился антихрист в образе патриарха Никона и, даже, в  образе царя Петра. А сейчас старая вера продолжает пожинать плоды, посеянные им. Русь отреклась от истинной веры, а приняла чуждую. Все церковные книги переписались на новый греческий лад. Но остались истинные служители Господу, да и те подвергаются гонениям. Такими борцами за истинную веру считали себя старообрядцы.
Но это церковная политика, и тебе Наташенька Владимировна, наверное,  не интересно.
Наташа ничего не ответила, она внимательно слушала няню, которая продолжила свой рассказ:
Так вот, матушка Филарета с инокинями приехала обратно в скит только на следующий день. К вечеру она стала плохо себя чувствовать, но по привычке, позвала к себе меня. Я пришла, и мы недолго поговорили о новостях, которые матушка привезла с тайного собрания. Поцеловав руку своей благодетельницы, я отправилась к себе.
На следующий день по скиту разнеслась весть о болезни игуменьи. Я первым делом поспешила к ней. Пластом лежала на постели матушка Филарета. В лице ни кровинки, губы посинели, глаза горят необычным блеском, лоб усеян мелкими каплями холодного пота. Утомленный взор ее  устремлен на икону, что стояла в углу кельи.
Я припала к постели больной, и слезы, лившиеся нескончаемым потоком, обжигали лицо. Собрав всю свою волю, матушка Филарета, приподняла руку и погладила меня по голове.
- Не плачь, родная моя. Детонька моя безродная, - слезы выступили на усталых глазах инокини. – Мне трудно говорить.
- А вы и не говорите, - сквозь рыдания, сказала я.
- Нет, не могу. Мне нужно тебе сказать. Мало ли, что может случиться. А ты должна знать все.
- С вами ничего не случиться, вы поправитесь, я знаю. Господь не оставит вас. Мы все будем молиться за вас…
- Я знаю, все будет хорошо, - сквозь слезы улыбнулась матушка. – Но все же выслушай. Там, за иконой, спрятано письмо. Прочитай его. Только читать будешь у себя. Как прочитаешь, приходи, а сейчас ступай. Я устала.
Действительно за иконой, в маленьком тайничке было спрятано не большое письмо. Я его взяла и удалилась к себе.
Почти дословно помню, что было написано в этом письме.
«Ведай, Мария, что ты не токмо дщерь моя перед Богом, но и по плоти родная дочь. Моли Господа нашего о прощении грешной твоей  матери. Родителя твоего знать тебе не следует, не заслуживает он такой хорошей дочери как ты. Сохрани тайну эту в своем сердце, никому никогда  ее не поведай. Господом Богом в том тебя заклинаю. А записку сию тем же часом, как прочтешь, предай огню».
Какое волнение  испытала я, читая записку матушки Филареты, передать невозможно. Обрести в благодетельнице своей родную мать стало для меня великим счастьем. Как только  успокоилась моя душа  от волнений, я сожгла записку и отправилась к своей родной матушке. Сколько же слез, мы пролили, вспоминая о горькой жизни в разлуке. Даже тогда, когда меня нашли, привезли в скит, какие муки испытывала матушка, не имея возможности прижать, обнять и приласкать родную единственную дочь.
Матушка пошла на поправку. После ее горькой исповеди, мы еще больше сблизились. Каждая минута расставания давалась мне с трудом. Я очень переживала за ее здоровье, все-таки возраст уже почтенный и мне очень хотелось продлить ее пребывание на нашей грешной земле.
Помыслы о свадьбе «уходом» отпали. Вернее я старалась гнать мысли о возможной свадьбе как можно дальше. Но как только я вспоминала Сергея Петровича, сердце мое начинало  безудержно биться. Я любила его, очень любила. Порой мне казалось, что жизнь моя закончится, если мы не будем вместе.
Пришла зима, завьюжили метели. Я со страхом и с надеждой ждала своего возлюбленного. Все сердце мое выболело, ожидаючи. Но ни его самого, ни весточки о нем не было. Я не знала, что и думать. Бросил. Забыл. Разлюбил. А вдруг что-то случилось? Противоречия разрывали мою душу. А сколько слез я пролила, известно только мне.
Ближе к весне матушка опять заговорила о постриге. Она долго убеждала меня и, в конце концов, убедила. Я согласилась.
Все прошло как в тумане, слезы заволокли мне глаза… И вот теперь я инокиня, Божья невеста. Облачили меня в черный венец и мантию, закинули назад креповую наметку…
Выхожу я из часовни. Впереди матушка, вслед за ней две белицы, а уж за ними  и я. Иду, опустив глаза, от слез впереди дороги не вижу. И тут мне на встречу ринулся кто-то. Поднимаю глаза, а это  Сергей Петрович…
 Как стрела выпрямился мой стан. Слезы разом высохли на моих глазах. Медленно протянула я вперед руку и твердо и властно, сказала:
- Отыди от мене, сатано!...
Видела я и отчаяние в глазах Сережи и боль, но изменить ничего уже нельзя. Назад дороги нет.
Закончила свой рассказ Лиза, и наступила тишина. Долго молча сидели няня и Наташа. Свеча наполовину сгорела. Грусть обволокла всю комнату. Нарушила тишину Наталья Владимировна, она спросила:
- Няня, а как получилось, что теперь тебя зовут Елизаветой?
- Это еще одна очень грустная история. Я расскажу тебе ее завтра. А теперь спать, уже поздно. Приятных тебе снов, милая и храни тебя Господь, - сказав это, няня подошла к своей любимой девочке, поцеловала ее в лоб и удалилась, с трудом переставляя ноги.


На следующее утро, за завтраком Александр Сергеевич и Алексей Павлович вели неторопливую беседу о жизни в столице, строили планы на день. Наташа молча сидела за столом, думая о чем-то своем.
- Душенька, Наташенька, - обратился к ней Александр Сергеевич. – Ты, часом, не заболела?
- Нет, нет, не беспокойтесь.
- А я хочу тебя обрадовать. Алексей-то Павлович решил остаться у нас еще на недельку.
Наташа за ночь успела смириться с мыслью о том, что Алексей уедет, что она не будет его видеть, что душа ее, наконец, успокоится. Но все случилось иначе. От внезапного известия, у Наташи закружилась голова. Собрав все свои силы воедино, она слабо улыбнулась:
- Да, конечно, я рада.
После этих слов, Наташа встала и сославшись на скверное самочувствие, поспешно вышла из столовой.
Алексей Павлович остается еще на неделю! Радоваться ей или печалиться? Сомнения терзали ее душу.
С одной стороны, Алексей ворвался стремительно в ее жизнь как мифический герой, о котором она мечтала, будучи девочкой. Почему же так влечет ее к нему? Непреодолимое желание любить? Молодость, нежность, которую излучают его глаза?
С другой стороны, немолодой муж, окруживший ее заботой и, к которому Наташа испытывает глубокое уважение и почтение.
То, что Алексей неожиданно изменил свои планы, то, что решил остаться, возможно, ради нее, Наташи, с еще большей силой всколыхнуло ее чувства, заставило сердце биться сильнее. Он любит меня, любит! Но от чего так тревожно на душе?
Наташа взяла в руки книгу и попыталась отвлечь себя от размышлений о ее неудавшейся никчемной жизни. Чем дальше она читала, тем больше осознавала, что не понимает ни единого слова из прочитанного. Она тупо смотрела на страницу, а мысли ее были далеки от сюжета книги. В дверь постучались, и на пороге возник Александр Сергеевич.
- Наташенька, ангел мой, что случила. Ты не важно выглядишь. Что у тебя болит?
«Душа» - мысленно ответила Наташа на вопрос мужа, но вслух произнесла:
- Ничего, Александр Сергеевич. Я просто немного утомилась, и мне бы хотелось просто отдохнуть.
- У тебя не здоровая бледность. Может быть, пригласить доктора? – спросил заботливый муж.
- Нет, не стоит. Я вас увидела, и мне стало легче, - через силу постаралась улыбнуться Наташа и ласково посмотрела на мужа.
Александр Сергеевич подошел к жене.  Он, ласково, по отечески,  погладил ее по голове. Потом поцеловал в маковку и сказал:
- Бедная моя девочка. Я понимаю, ты не счастлива со мной.
Наташа хотела возразить, но Александр Сергеевич, не дав ей сказать, продолжил:
- Да,  ты не счастлива со мной. Я уже далеко не молодой человек и не могу дать тебе того, чего ты в свои лета заслуживаешь. Ты молодая, красивая женщина, а я уже стар. Я могу дать тебе только отеческую заботу. Я дольше прожил на свете и хорошо узнал жизнь, многое понимаю. Старость не должна  подавлять цветущую молодость. Она должна отойти в сторону и дать возможность распустить свой прекрасный бутон молодому цветку. Даже в природе так устроено. Но Господь распорядился иначе. Перед смертью твоя матушка взяла с меня слово, что я буду заботиться о тебе, беречь и лелеять. И я честью выполняю свое обещание.
- Я вам очень благодарна, - смутившись от   слов мужа, сказала Наташа.
- Я знаю, ты хорошая девочка. Поэтому я повел с тобой этот разговор. Я уже стар, и на мой век отпущено не так уж много.
- Не говорите так, пожалуйста. Живите и живите как можно дольше. Я не смогу перенести еще одной утраты. Кроме вас и няни Лизы у меня больше нет никого. Я люблю вас, - Наташа говорила так искренне, что слезы выступили на глазах.   
-  Бедная, бедная моя девочка. Но все мы смертны и должны заранее позаботиться о своих близких. А ты мой самый близкий человечек. Я не могу уйти в мир иной, оставив тебя одинокой. Ты богата. Твои родители оставили тебе приличное состояние. Я не копейки не потратил из него. И после моей смерти, все мое состояние завещано тебе.
- Не рвите мою душу. Мне не нужны деньги, только вы живите.
- Бескорыстная душа. Это тебе сейчас не нужны деньги… -  грустно улыбнулся Александр Сергеевич. – Так вот, ты богата. И я не хочу, чтобы после моей смерти, как вороны слетелись охотники за большим наследством.
Сказав это, Александр Сергеевич замолчал, задумался. Наталья Владимировна не тревожила его мысли, а терпеливо ждала, к чему клонит ее муж.
- Я познакомил тебя со своим племянником, - после продолжительной паузы сказал Александр Сергеевич, было видно, с каким трудом он вымолвил эти слова. – Он хороший молодой человек. Я ему верю и полностью доверяю. И если у вас возникнут романтические отношения, я не буду против.
- Как! – воскликнула Наташа, щеки ее от слов  мужа стали пунцовыми. – Как можно! Я же ваша жена! Я не могу!
-  Успокойся, милая. Я видел, в каком состоянии ты приехала с бала, и в каком пребываешь сейчас. Я все понял. У вас возникла симпатия. И если бы я был твоим отцом, то наверняка, одобрил бы твой выбор.
- Но как вы все это предполагаете? – удивление, смущение переполняли Наталью Владимировну.
- Пока не знаю. Я ему ничего не говорил. Да и ему знать пока ничего не полагается. Пусть идет все своим чередом. Но все должно быть достойно. Наташенька, главное, вы должны вести себя так, чтобы не пострадала  моя честь и ваша репутация.  Ты умная девочка, я верю, что все  будет хорошо.
На этом Александр Сергеевич  вышел из комнаты Наташи, оставив ее в полном недоумении и растерянности. Радоваться или печалиться? Было и чему радоваться, и было чему печалиться. Радоваться тому, что для нее  открыты   возможности осуществления радужной надежды любить и быть любимой, а печалиться, в предчувствии скорой утраты дорого и близкого человека. Как она устала от раздумий и переживаний за себя, за свою любовь, за Александра Сергеевича. Изменить ход жизни, не в ее власти, и   поэтому, уповая на милость Господа, решила не предпринимать ни каких действий со своей стороны. Пусть все идет своим чередом.
Я, будучи невольным свидетелем происходящих событий, видела и чувствовала все переживания Наташи.
Мною словно руководили, или нет, мне позволяли видеть и чувствовать только то, что на чей-то взгляд, мне необходимо было увидеть и услышать: бал, грустную исповедь няни Лизы, разговор за завтраком, откровенные признания Александра Сергеевича. Но что самое главное, я улавливала ее мысли, ее душевные переживания до мельчайших подробностей. А все остальные события проносились мимо, не оставляя  ни малейшего отпечатка в моей памяти.
Следующее, что я помнила, это вечер при свече в комнате у Натальи Владимировны в компании Лизы.


Поздний вечер. За окном проливной дождь. В Наташиной комнате царит полумрак. Мирно потрескиваю дрова в камине. Наташа, прислонившись к няне, слушает ее рассказ.
 Вот что поведала Лиза:
- Совершив постриг, я стала невестой Господа нашего. Матушка моя по крови и наставница моя перед Богом помогала мне и наставляла на путь истинный. Я во всем слушалась ее  и почитала. В поздние вечера, после вечерней службы, мы часто сидели у нее в келье, обнявшись. Много слез, мы пролили, вспоминая мирскую жизнь. Горька и тяжела была судьба моей матушки, но самое страшное, это   была разлука с дочерью, со мной.
В миру матушку мою звали Фаиной, и была она  богатого купеческого рода. Отец ее, Тихон Матвеевич, души не чаял в своей дочери, потакал ей во всем. Мать, Марфа Трофимовна, была женщиной очень религиозной, и слово мужа для нее было законом. Фаина, чувствуя вседозволенность, выросла девушкой властной, упрямой, своенравной и очень красивой. Женихи толпились возле дома Тихона Матвеевича. Каждый мечтал заполучить девицу из богатого дома, да еще такую красавицу.   Но гордый нрав Фаины не принимал ни одного из них.  Марфа Трофимовна часто упрекала дочь в разборчивости, опасаясь, что из-за своей привередливости, она останется в девках.
Не знали родители главного про свою дочь. Был у нее возлюбленный, и любила она его всем сердцем. Но отец никогда бы не согласился выдать ее замуж за обычного кузнеца без рода без племени, без гроша за душой, коим являлся Петр. Петруша, как ласково Фаина называла его в редкие минуты свиданий.
У Тихона Матвеевича был друг-товарищ, с которым он проделывал дела, а потом в свободное время пропускал чарочку, другую. А у этого друга был сын, на год старше Фаины. Вот и решили отцы объединить свои капиталы с помощью детей. Они уже обсудили условия и свадьбы, и объединения капиталов, но почему-то забыли спросить своих детей об их согласии. 
Обычно, послушная дочь, почитавшая отца и мать свою, наотрез отказывалась на этот раз выполнить указ родителя. Истинную причину своего отказа она говорить не хотела. И так и эдак пытался отец направить дочь на путь истинный, но все бесполезно.  Тогда Марфа Трофимовна решила завести с Фаиной душевную беседу. Известие о том, что у дочери есть сердешный друг и то, что они были близки, привели мать в ужас. Но самое страшное было то, что Фаина оказалась в положении. Долго мать проливала слезы и держала секрет дочери в тайне от отца, даже заболела. Но пришел момент, и она все рассказала мужу. Разгневанный Тихон Матвеевич готов был убить свою любимую и единственную дочь. Он долго думал, как скрыть позор, который обрушился на его семью. И ничего не смог придумать, как отправить свою дочь в скит.
Бывали случаи, когда в скит привозились беременные девушки из богатых семей. Там они рожали, конечно же за определенную плату. Новорожденных либо оставляли в скиту, либо отвозили в близлежащие деревни в чью-нибудь бедную семью.  При этом, поначалу, семье выплачивалась определенная сумма денег на содержание ребенка, а потом про это забывалось, и ребенок жил как сорняк, выживет - хорошо, а не выживет – еще лучше. Так поступили и со мной.
Матушке моей сказали, что ребенок умер. Она погоревала – погоревала, и  успокоилась. После случившегося, возвращаться в мир матушка не захотела и совершила постриг. Время шло, грехи усердно замаливались.  В то время игуменья была очень стара и решила пойти на покой, а на свое место благословила мою матушку.
 Перед смертью прежняя игуменья призналась ей о совершенном грехе перед матушкой и Богом, раскаивалась, долго молила о прощении. Матушка моя ее простила и, не долго думая, отправилась на мои поиски и нашла.
- А как же Петр, отец твой. Что с ним случилось? – спросила Наталья Владимировна няню.
- Точно не знаю. Матушка говорила, как только он узнал, что Тихон Матвеевич слишком разгневался и грозился стереть его с лица земли, подался в бега, разбойничал. Что с ним, жив ли, али нет, мне не известно.
Наступила тишина.  Собеседницы задумались. О чем они думали? О любви, о жизни, о несправедливости или подлости? Не известно…
- Много ли, мало ли прошло времени со дня моего пострига, не помню,  - продолжила свой рассказ няня Лиза. –  В скиту, в молитвах забываешь про время, оно пролетает незаметно. Сколько каждому отпущено, тот столько и живет. И чем больше дней проживешь, тем ближе встреча с Господом нашим, женихом нашим нареченным. Поэтому мы жили, не считая прожитых дней, а предвкушая встречу с суженным.
Мы жили тихо, спокойно, никто нас не беспокоил. Наш скит находился далеко в лесу. Мало кто захочет ехать такую даль, если только по крайней необходимости. Реформы, которые проводила церковь уже многие десятилетия, нас обходили стороной. Ну, живут себе инокини и живут, и кому какое дело двумя или тремя перстами они крестятся. Ан нет, здесь своя политика. Все должно быть подчинено церкви и все обряды должны выполняться только с ее благословения. Реформы, которые ввела новая церковь, не принимались старообрядцами. Они считали их кощунственными для веры. Сокращалась литургия, а также чины крещения, покаяния, миропомазания, тексты некоторых молитв. Двуперстное крестное сложение заменялось троеперстием. Исправлялись книги. И многое другое, что было не приемлемо сторонникам «древлего  благочестия».
Большие испытания выпали на старообрядцев. В былые времена в борьбе за веру, гибли люди. Целыми скитами сжигали иноки себя в знак протеста против надругательства над верой. Но со временем страсти поутихли, но гонения старообрядцев продолжались. Сжигались скиты, разгонялись иноки по поселениям, а настоятелей отправляли в монастыри под конвоем.
Однажды вызвала меня моя матушка к себе и завела разговор:
- Сестра Мария, - обратилась она ко мне.
Я удивилась, обычно, когда мы оставались одни, матушка обращалась ко мне либо «Машенька», либо «доченька».
- У меня к тебе есть задание, - продолжила  свою речь матушка Филарета. – В соседнем селении, в семье купца Кудашева случилось несчастье, умер глава семейства. Приехал его сын и просит, чтобы я отправила к ним в семью лучшую чтицу, почитать за упокой души.  Так вот, я решила, что поедешь ты.
- Но как, я же никогда не читала, - попыталась возразить я. – Да и разлука с вами для меня самое тяжкое бремя.
- Я знаю, милая. Но не след тебе сиднем сидеть в скиту. Мы не только на услужении у Господа нашего, но и должны мы нести добро людям. Ты у меня девочка умная, благочестивая, справишься. Ступай.
Слезы выступили на моих глазах. Чувствовала я, что не спроста, матушка хочет меня удалить из скита. Но истинная причина мне была не известна. Посмотрев глазами, полными слез, на свою матушку, я хотела выйти из кельи, но она меня остановила.
- Доченька, не печалься. Иди с Богом и все будет хорошо. Вот возьми икону, - матушка протянула мне ту икону, в которой в маленьком тайничке,  когда-то хранилась записка, адресованная мне. – Она поможет тебе, верь в это.
Матушка подошла ко мне, поцеловала меня и благословила в дорогу. На следующее утро, после заутреней, я отправилась в дорогу. Как мне хотелось вернуться обратно в скит, но ослушаться матушку я не могла. Каждое деревце, каждый кустик навевал мне тоску. Тяжела была разлука с моим дорогим и единственным близким мне человеком.   Печаль и тревога не покидали моего сердца. С момента пострига, я отдалилась от мирской жизни окончательно, и возвращаться обратно мне было страшно. Ничего хорошего в миру я не видела, а обитель спокойствия мне пришлось покинуть. Я знала, что уезжаю ненадолго, через сорок дней нужно будет возвращаться, но и этот срок мне казался вечностью.   
Мои спутники: сын купца Кудашева и его кучер, изредка переговаривались короткими фразами.  А в основном была тишина. Купеческий сын, угнетенный болью потери отца, о чем-то думал. Кучер просто управлял лошадьми, ему было не до разговоров.
К вечеру наша повозка остановилась возле большого купеческого дома. Когда мы въехали во двор, нас уже встречали пожилая женщина и две молодые девушки. Это были жена и две дочери усопшего. Скорбь и горе омрачили их лица. Обменявшись шепотом фразами, мы проследовали в дом. Там нас ждал ужин. Отведав нехитрой еды, меня проводили в молельный дом, где я приступила к своим обязанностям.
В молитве я потеряла счет и времени и дням. Усердно выполняя поручение своей матушки, я забывала обо всем на свете. Разговаривая с Богом, я не чувствовала себя одинокой. Со мной еще всегда была иконка, собственноручно данная моей матушкой, она то и согревала мою душу.
Время шло. Сорок дней промелькнули как одно мгновение, и настало время возвращаться обратно в скит. Скоро я увижу свою родную, любимую матушку! Собрав нехитрые пожитки, я готова была отправиться в путь. Купеческая жена долго уговаривала меня погостить уже как гостья несколько дней, но я отказалась. Уж больно мне хотелось как можно скорее увидеть матушку.
Кучер, который вез меня из скита, теперь везет меня обратно. В этот раз и солнышко светит по-другому, веселее и радостнее.  Деревца и кустики приветливее меня встречают на  пути.
К вечеру мы подъехали к скиту. Страшнее картины в своей жизни я не видела. Скит был превращен в одно огромное пепелище. Кельи инокинь, часовня, надворные постройки все сгорело. И ни одной души, никого. Ужас охватил мою душу, ноги подкосились…
Очнулась я в какой-то маленькой избушке. Потом оказалось, что эта единственная избушка, которая уцелела от пожара, она стояла на окраине скита, и пожар не добрался до нее. Передо мной сидели купеческий кучер и старая инокиня, мать Агафья.
- Очнулась родимая. Слава Богу. Мы уж не чаяли, что ты откроишь глазоньки, - запричитала инокиня.
- Что случилось? Где матушка Филарета? – еле слышно спросила я.
- Ох, беда. За что разгневался на нас Господь? Все сгорело, все. Налетели какие-то люди, спалили скит, инокинь и мать Филарету арестовали и увели. Одна я осталась. В лес уходила, по ягоды,   а когда пришла, увидела весь этот ужас, затаилась в кустах. Меня и не приметили. Ох, и плакали, сердешные голубицы. Ан не пожалели их. Согнали в кучу, злые вороги, ироды, и повели под конвоем, - вытирая слезы старческой рукой, рассказывала мать Агафья.
- Куда? Куда их увели? – заливаясь слезами, спросила я.
- Кто ж его знает. Увели и все.
Горе! Какое горе! Что делать? Куда бежать? Где искать? Где теперь моя матушка? В кандалах, в остроге.    Увидимся ли когда еще?  Почему Господь посылает такие испытания? За что?
- Что ж нам сиротинушкам делать? Куда податься? – причитала мать Агафья. – На старости лет лишиться всего.
Кучер, который доселе молчал и слушал, заговорил:
- Стало быть, идти вам не куда. Тогда пошли со мной. Барыня у нас добрая, не оставит сирот в невнимании. А если вдруг не приютит она вас, будете жить у меня, ты как сестра, а ты как дочь. В тесноте, де не в обиде.
 Две бедолаги, я и мать Агафья, послушались старого доброго человека. Взгромоздясь на его телегу, мы отправились в путь.  Что готовит нам дальнейшая судьба? Прощай спокойная скитская жизнь, здравствуй мир полный душевных переживаний…
Долго мы ехали. Единственная мысль не покидала меня. Как же моя матушка? Материнское сердце чувствовало  надвигающуюся беду. Матушка постаралась уберечь меня, отправив меня из скита. Как я сразу не поняла ее замысел, а ведь что-то подсказывало мне о предстоящей долгой, очень долгой разлуке. Но разве могла я все предугадать. Икона, та икона, которую мне вручила матушка! Она должна мне помочь! Так говорила матушка.
Я быстро залезла в свою котомку, достала икону Божьей Матери и поцеловала ее.  Вот что осталось мне от моей родной матушки. Я прижала икону к груди, словно обняла свою маму. Мне стало легко, уютно. Я уснула. Вдруг сквозь сон я услышала голос: «Открой тайник». Я мгновенно очнулась и первым делом открыла тайник иконки. Там оказалась записка.
Уже светало, и мне хорошо был виден текст записки.
«Дщерь моя Богоданная! Покуда пути наши разошлись, моли Господа о нашей встречи. Молю тебя, не забывай обо мне. Не много смогла я тебе дать. Во искупление грехов своих благословляю тебя на жизнь в миру. И токмо надежда встречи с тобой согревает меня. В Москве, в стольном граде, живет моя подруга сердешная, и только ей я могу поручить тебя. Она знатного рода, и имя ее  Любовь Георгиевна Ларионова, в девичестве Куприна. Найди ее. Она приютит тебя, сиротку. А ежели Господь пошлет нам милость, встретится, то буду знать, где тебя искать.
 Люблю тебя всем сердцем». 
- Ларионова Любовь Георгиевна, это же бабушка моя! – восторженно сказала Наталья Владимировна.
- Да, вы правы, это ваша бабушка. Светлый, хороший, добрый человек. Упокой Господи ее душу, - перекрестившись, сказала няня Лиза и продолжила свой рассказ:
Заливаясь слезами, читала я записку, написанную матушкой. В Москву! Нужно, скорее, в Москву!  Но легко сказать, да трудно сделать. Поволжье и столица, расстояние, ох, какое большое.
Мы приехали к дому купца Кудашева. Хозяйка нас встретила радушно. Предложила нам и кров и стол. Но меня ничего не радовало, мне скорее нужно было собираться в Москва. Вдруг меня там поджидает моя матушка.
Как ни уговаривала меня хозяйка дома остаться, я была непреклонна. Она помогла мне собраться в дорогу, дала денег, продуктов, нехитрую одежонку.  Я поблагодарила ее за доброту и сердечную щедрость, и отправилась в путь.
Долго я добиралась до Москвы. Приходилось мне, и ехать в телеге, и идти пешком. Было мне и голодно и холодно. Но везде я встречала добрых и отзывчивых людей, готовых помочь в трудную минуту. В каждом селении, что стояло на моем пути, был мне готов и кров и стол. И как бы ни бедно жил простой российский человек, он всегда поделится последним куском хлеба с ближним своим. Не даром Святая Русь славится щедрой душою русской.
Так с Божьей помощью и людской поддержкой добралась я до столицы.  Поразила меня Белокаменная величием, красотой, великолепием и толпами людей. Как муравьи, сновали люди туда-сюда, не обращая друг на друга внимания.   Не привыкла я к подобной суматохе. В российской глубинке все спокойно, степенно, никто никуда особо не спешит, при встрече здороваются. Я встала посреди многолюдной улицы и не знала к кому обратиться, словно я была одна, и меня не окружали люди.
Кругом дома, дома, дома. Большие и маленькие, каменные и деревянные, одноэтажные и двух- трех- этажные. Величественные церкви возвышались над домами, озаряя улицы золотыми куполами. В полной растерянности, я стояла посреди улицы и не знала куда идти, что делать.  Силы начали покидать меня. Я присела на скамейку под пушистым раскидистым деревом. Пушистая крона его создавала обильную тень и прохладу. На скамейку ко мне подсела пожилая женщина. Она внимательно рассмотрела меня, мне даже стало неловко от ее такого бесцеремонного взгляда, и спросила:
- Я гляжу, ты приезжая?
Я утвердительно кивнула головой.
- На, - женщина протянула мне кусок хлеба.
- Я не нищенка, я людей ищу, - решила отказаться, хотя кушать хотелось и даже слишком. Провизия, которой снабдила меня купчиха Кудашева, уже давно закончилась, деньги тоже.
- Я знаю, что ты не нищенка, и что, ты   ищешь людей. Все вы приезжие кого-то ищете. Только искать на сытый желудок сподручнее. Так, что усмири  гордыню, и ешь.
Я взяла хлеб, предложенный мне пожилой женщиной:
- Спасибо.
Каким вкусным показался мне этот хлеб! И благодарность, и отчаяние  охватили мою душу. Слезы потекли из глаз моих и стали орошать хлеб, от чего он стал еще вкуснее. Я с жадностью, до последней крошечки доела угощение и хотела, было встать поклониться доброй женщине, как она остановила меня рукой:
- Кого ищешь-то, горемычная?   Может, я знаю, где искать твоих людей.
- Ларионовы! – с надеждой заговорила я. – Я ищу Ларионову Любовь Георгиевну!
- Ну, знаешь-ли, Ларионову. Тут таких Ларионовых пруд пруди. Кто они, чем занимаются, где примерно проживают?
Потупив глаза, я ответила:
- Не знаю. Известно мне, Ларионова Любовь Георгиевна знатного рода.
- Ну, известно, что не дворовая девка. А зачем она тебе?
- Вот, - я протянула доброй женщине записку моей матушки.
Женщина долго смотрела на записку, потом вернула мне ее обратно и сказала:
- Да не грамотная я, но чувствую, что записка эта принесет тебе счастье. Береги ее. А дом Ларионовых вот он, ты сидишь напротив него и слезы льешь. 
Я подняла мокрые от слез глаза.  Пред моим взором возник сказочный дворец. Неужели в таких домах могут жить люди? По моим понятиям, человеку достаточно небольшого пространства, чтобы чувствовать себя счастливым, а тут такие хоромы. Должно быть, семейство, проживающее в этом доме, насчитывало такое количество людей, какое проживало в большой деревне Приволжья.   Я ходила вдоль узорчатого,  с различными завитушками, металлического забора, и боялась войти в ворота. Величественный белый дом с высокими колонами пугал меня и манил одновременно. Ведь здесь могла бы быть моя мама.
- Эй! Че надо? Ты чего здесь бродишь? 
Я оглянулась. Эти слова были адресованы мне. Из-за угла дома вышел крупный пожилой мужчина с метлой в руке.
- Иди, иди от сюда! Ходют тут, попрошайничают! – продолжать шуметь дворник.
Испугавшись строгого деда, я развернулась и хотела, было уйти. Но куда идти? Поборов смятение, я обернулась и спросила у дворника:
- Здесь проживают господа Ларионовы?
- И че, ну здесь, тебе-то какое до этого дела? 
- Мне очень-очень нужна Любовь Георгиевна,  помогите мне, пожалуйста. Впустите меня.
Старик удивленно посмотрел на меня. Явно мой внешний вид не вызывал у него доверия. Дальняя дорога, пыль и грязь, сделали свое дело. Одежда на мне поистрепалась, обувка поизносилась. Замученное голодное лицо было жалким. Дед еще немного посомневался и все –таки впустил меня.  Я шла по аллее, озираясь по сторонам.  Вымощенная дорожка была идеально чистой. В клумбах пестрели никогда невиданные мною цветы.
Старик привел меня на кухню и сказал поварихе, пожилой дородной женщине:
- Последи за ней, чтобы  ничего не уваровала. Кто ее знает, что у ней на уме.
- Порфирич, а зачем ты ее привел? – кивнув в мою сторону, спросила стрика кухарка.
- Дык, к господам просится. Говорит, что очень требо ей увидаться с ними. Говорит, что Любовь Георгивна ей нужная. Вдруг какая сродственница бедная за милостью пришла. Доложить бы.
Я стояла в уголочке кухни и слушала разговор. Кухарка строго поглядывала в мою сторону. Порфирич, поворчав еще немного, вышел из кухни.
- Ну, рассказывай, зачем тебе господа? – спросила меня кухарка, когда мы остались одни.
- Я маму ищу, - смутившись, ответила я.
Лицо кухарки заметно преобразилось: из строго, неприступного, оно стало добрым.
- А почему ты ищешь ее здесь, у господ? – спросила она.
Вместо ответа я протянула дорогую мне записку. Кухарка, напрягая зрение,  долго всматриваясь в каждую букву текста, прочитала ее.   
- На, поешь, - кухарка налила мне в тарелку щей и дала пирожок.
Пока я ела, тетя Маня объяснила мне,  как нужно вести себя с господами. Я слушала и впитывала каждое слово мудрой женщины.
Через некоторое время в кухню вошли Порфирич и еще какой-то важный мужчина.
- Вот она, - ткнул в меня пальцем дворник.
- Семен Михайлович, - обратилась тетя Маня к важному мужчине. – Вот сопроводительная бумага этой девушки. Я ее прочитала. Она дочь подруги Любови Георгиевны. 
- Ну, это мы еще проверим, - сказал Семен Михайлович, взял записку моей мамы и прочитал.
Я сначала подумала, что Семен Михайлович и есть сам господин Ларионов, но я ошиблась. Он оказался управляющим. Важная осанка и строгий взгляд его вселили в меня страх перед этим человеком. Но в дальнейшем, он оказался добрейшим и милейшим человеком.
- Пошли со мной, - обратился ко мне Семен Михайлович.
Мы шли по шикарным коридорам. Везде царили роскошь и великолепие. У меня складывалось впечатление, как будто я попала в какой-то неведомый сказочный мир. После моего нищенского детства и скромной жизни в скиту, вся эта пышность казалась нереальной. Куда-то подевался мой страх, который доселе опутывал мою душу. А на его месте поселилось и удивление, и восхищение, и любопытство. Заметив мою восторженность, Семен Михайлович по-доброму усмехнулся.
Мы вошли в одну из комнат, в которой была еще одна дверь. Семен Михайлович оставил меня в этой комнате, а сам он вошел в соседнюю. Дожидалась я не долго. Управляющий пригласил меня войти. Я его послушалась. Передо мной предстала женщина невиданной красоты. Это была твоя бабушка.
- Да, моя бабушка была очень красивой, - с улыбкой на устах сказала Наталья Владимировна.
Няня Лиза продолжила свой рассказ:
- Мы очень долго разговаривали с Любовь Георгиевной. Я рассказала ей свою историю, начиная с самого детства. Потом про то, как меня нашла мама, как я поселилась в скиту…
В общем, я рассказала всю свою жизнь со своими горестями и радостями. Мы говорили и радовались и печалились, и смеялись и плакали.
Оказалось, что твоя бабушка и моя мама были дружны с самого детства. Они обе воспитывались в том скиту, в котором матушка стала игуменьей. Их пути-дорожки разошлись, но они продолжали обмениваться редкими письмами. Отчасти Любовь Георгиевна знала мою историю из этих писем, но при встрече нам нашлось, о чем поговорить.
- Бедная, бедная моя девочка. Сколько выпало на твою долю. Оставайся у нас. Будешь жить как полноправный член семьи, - предложила мне Любовь Георгиевна.
- Я не могу жить у вас приживалкой. Матушка это не одобрит, когда найдет меня. Если у вас есть для меня работа, я с радостью буду ее выполнять.
Я по сей день помню, как мягкая добрая рука Любовь Георгиевны погладила мою голову. Что-то нежное и теплое, с прикосновением ее руки, поселилось в моей душе. Я поняла, что   я не одна, что у меня тоже есть близкие люди, которые не оставят меня в трудную минуту, и что здесь мой дом. И у меня была еще надежда, что я вскоре встречусь с родимой матушкой. Слезы счастья окропили мое лицо.
Любовь Георгиевна, рассказала, что сын ее женился, и у него родилась замечательная девочка. А назвали эту девочку Наташенькой.
- Это я, - искрами счастья вспыхнули глаза Натальи Владимировны.
- Да, родная это вы. Вот так я стала вашей няней. Меня приняли все ваши родные с распростертыми объятиями,  и я их полюбила всей душой. И стали мы жить все дружно и счастливо. Единственное, что, меня печалило, так это то, что с матушкой я так и не встретилась. И искали мы ее, и писали всевозможные запросы, и везде нас ждала неудача. Знать судьба у нас такая, - с грустью сказала няня.
Рассказчица и слушательница, обнявшись, сидели некоторое время. Потом Наталья Владимировна спросила:
- Няня Лиза, а как получилось, что ты стала Лизой?
- Мои метрики сгорели. А новые когда делали, записали меня как крепостную при поместье графа Ларионова Елизаветой Максимовной Прониной. Так я стала Лизой. Да и какая разница, как меня назвать, крепостная или свободная, главное, что меня принимали в семье как родного человека.    Вот и вся история. А теперь уж поздно. Пора спать. Спокойной ночи, милая.
- Приятных сновидений, - попрощалась Наталья Владимировна со своей любимой и дорогой няней.
Наташа задула свечу. Комната наполнилась кромешной тьмой. За окном прекратился дождь, звонкие капли закончили свою барабанную трель, и наступила тишина. Веки Натальи Владимировны постепенно сомкнулись. Молодая женщина, утомленная событиями и переживаниями дня, погрузилась в сладостный сон. 
Неожиданно, я услышала, как за дверью комнаты Наташи заскрипели половицы. Кто-то, стараясь не нарушить тишину, подошел к двери, постоял немного и тихонечко постучал. Но так как ответа не последовало, развернулся и так же тихо удалился. Кто бы это мог быть? Я не видела.
Ночь прошла, а вместе с ней ушли и тучи, которые заволакивали небо с вечера. Яркое солнышко ворвалось в комнату Наташи, осветило все вокруг, коснулось подушки, запуталось в волосах, заплясало на щеках спящей девушки. Наташа открыла глаза. Радостная улыбка озарила ее лицо. Вот и новый день! Что он подарит? Должно быть, что-то хорошее! Наташа, потягиваясь, встала с кровати и босиком подбежала к окну. Как красиво! Утренний сад, залитый ярким солнечным светом, был прекрасен. Капли  или дождя, или утренней росы, переливались на листве деревьев и траве всеми цветами радуги. Такое утро дарит прекрасное настроение на целый день. И никто не имеет право портить его.
Наташа подошла к столику, взяла колокольчик, позвонила. Спустя минуту, в комнату вошла молоденькая девушка. Я невольно залюбовалась ею. Это же настоящая русская красавица. Голубое платье ладно облегало  фигуру, а белый передничек подчеркивал тонкую талию девушки. Русые волосы были сплетены в толстую косу.
- Доброе утро, Наталья Владимировна, - поприветствовала она свою хозяйку.
- Доброе утро, Настенька. А где няня Лиза? – спросила  Наташа.
- Я ее пока не видела. Наверное, отдыхает еще. Позвать ее?
- Не стоит. Пусть отдыхает. Мы с ней вчера до позднего вечера говорили. Наверное, притомилась. А как Александр Сергеевич и Алексей Павлович? – при упоминании Алексея Павловича Наташа слегка смутилась, но, совладав со своим смущением, спросила:
- Встали уже?
Настенька, суетившаяся возле тазика с водой не заметила замешательства своей хозяйки:
- Да уж давно  встали. Господа как позавтракали, так сразу отправились куда-то.
- Куда? – удивилась Наталья Владимировна. Кажется, муж ничего не говорил о своих планах на сегодняшнее утро, а может быть, и говорил. Да только  не придала она этому значение потому, что думала-то совершенно о другом.
- Я не знаю. Мне господа не говорят, куда они собираются. Наверное, по делам, - сделала вывод Настенька. – Вам завтрак сюда принесть или спуститесь в столовую?
- Не принесть, а принести, - поправила свою служанку хозяйка, улыбаясь. – Учись правильно говорить. Такая красивая девушка, а так говоришь, нехорошо.
Наталья Владимировна подошла к Настеньке и погладила ее по голове.
- Ты у нас девушка вольная. Смышленая. А к нам в дом приходят молодые чиновники. Вдруг приглянешься кому-нибудь, и он посватает тебя. Ты должна уметь правильно говорить.
- Да что вы такое говорите, Наталья Владимировна, - засмущалась Настенька. – Я и помышлять об этом не смею. Я кто? Безродная бесприданница. Кто на меня позарится. Сейчас мужчины стараются подстать себе невесту найти, а то побогаче бы. Я мне бы и за конюхом не плохо было бы.
- Что, что? – заглядывая в глазки Настеньки, спросила, веселясь, Наташа. – Уж не конюх ли  Василий вскружил нашей Настеньке голову.
Настенька ничего не ответила, а только белое личико красавицы налилось стыдливым румянцем.  Наталья Владимировна прекрасно поняла причину смущения девушки. Она подошла к Настеньке, взяла ее за руку, подвела к кровати  и предложила присесть. Две молодые девушки,  улыбаясь, смотрели друг на друга. Они многое хотели поведать, рассказать, поделиться своими мыслями, переживаниями. Если бы они могли быть подругами! Сколько всего можно было бы рассказать друг другу, поделиться самым сокровенным. Но одна была хозяйкой, а другая – прислугой.  Какое препятствие, какой непреодолимый барьер лежит между двумя ровесницами!
- Ну, рассказывай, - игриво попросила Наталья. Она смотрела на Настеньку с любопытством и готовностью внимательно слушать. 
- Да и рассказывать-то нечего, - продолжала смущаться девушка, хотя по ее глазам было видно, что она не прочь поделиться своими переживаниями, да только не решалась.
- Не томи, милая, рассказывай. Я же чувствую, что у тебя есть, что рассказать. А вдруг, я смогу тебе в чем-то помочь.
- Ну, ладно. Только, Наталья Владимировна, никому больше не рассказывайте, -  загорелись глазки Настеньки как у заговорщиц.   
- Вот тебе крест, могила, - перекрестившись, Наташа рассмеялась, устроилась поудобней и приготовилась слушать.
- Матушка моя, царствие небесное, - осенив себя крестным знамением, начала свой рассказ Настенька. – Прослужила в этом доме верой и правдой всю свою жизнь. Она любила господ, и они уважали ее, хоть и была она женщиной бедной и безграмотной, но у нее было доброе сердце. Я выросла в этом доме и здесь я видела только добро и ласку. Отца я своего не знала, кто он, откуда. Матушка только сказала, что убили его на войне. И все. Александр Сергеевич, добрейшей души человек, всегда относился ко мне с добротой, дарил мне игрушки, когда я была маленькой и сейчас не забывает  сделать мне подарочки по праздникам. Когда появились вы, Наталья Владимировна, я сначала с опаской на вас посматривала. Я боялась, что вы, как новая хозяйка, будете меня часто ругать.
- За что ж, милая, мне тебя ругать? – удивилась Наталья Владимировна.
- Да мало ли, за что. Новый человек, если он не добрый, всегда найдет за что поругать, - говорила наивная Настенька. – Но я, слава Богу, зря побаивалась. Вы тоже очень хороший, задушевный человек. Я очень рада, что у меня такая хозяйка.
- Ой, ты сейчас меня захвалишь. Понимаешь, Настенька, я очень хочу, чтобы мы стали с тобой подругами. Мне порой, одиноко в этом большом доме. Няня Лиза и ты, вот кто у меня есть. Я счастлива оттого, что мне есть с кем вести задушевные беседы.
- Спасибо вам, Наталья Владимировна, - Настенька улыбнулась чистой улыбкой и продолжила свой рассказ:
- Я росла. Детвора с местной округи собиралась недалеко от нашего дома. Мы играли, дрались, как все дети. Подруг близких задушевных у меня не было. Зато был друг, сын конюха, Василий. Сколько мы с ним шкодили, и сколько раз нам доставалось за это. Всегда на нашу защиту вставал Александр Сергеевич. «На то они и дети, чтобы безобразничать» - говорил добрый хозяин. И мы, чувствуя покровительство  благодетеля, шкодили еще больше. Но был случай, когда Александр Сергеевич сам нас наказал. Вот тогда я первый раз попала в барские покои. Кухарка, баба Маня, варила варенье. Как сейчас помню, сливовое. Так вот, она его сварила и поставила остывать, а сама вышла куда-то. И как раз в это время, я и Василий зашли на кухню за пирожками, увидев что мы одни, решили похозяйничать. Поели варенья, набили полные карманы пирожками и собрались уже уйти, как тут, на грех, в кухню вошел толстый котяра Парамон. Он потерся возле наших ног, а потом уселся возле печи и стал так влюблено смотреть на огромный чан с вареньем, что мы с Василием подумали, что Парамон голодный и, что ему очень хочется варенья. Не долго думая, мы взяли кота, залезли на табуретки и стали тыкать кота мордой в варенье. Бестолковый кот упирался, почему-то не хотел его есть. Но мы продолжали Парамона уговаривать, чтобы он попробовал сладкое лакомство. Тут неожиданно на кухню вошла баба Маня. «Ах, вы, сорванцы, что творите! Управы на вас нет!» - закричала кухарка. Ее звучный голос так напугал нас, что, не удержав в руках вырывающегося и царапающегося кота, мы выронили его прямо в чан с вареньем. Что тут началось! Баба Маня так на нас кричала, что на кухню сбежалась вся прислуга. Кота спасли, а нас с Василием повели к Александру Сергеевичу. Александр Сергеевич выслушал всю историю со слов кухарки, потом выслушал нас и попросил всех удалиться, кроме меня и Васи. Строгий барин поставил нас по разным углам в своем кабинете и прочел нотацию, как должны вести себя дети, но при этом похвалив за заботу о животном. В углу мы простояли долго. Все это время Александр Сергеевич, что писал, думал, потом опять писал. Мы ему не мешали и тихо стояли по углам. Наконец барин закончил работать и выпустил  нас из заточения, взяв с нас слово, что мы никогда не будем  лезть куда не следует.
 Девушки вдоволь посмеявшись над забавной историей, а затем Настенька продолжила:
- Беззаботное детство прошло. У меня в доме появились обязанности. Василий заменил своего отца в конюшне, стал конюхом. Ему очень нравились лошади, и он с удовольствием за ними ухаживал. Я, выполнив все поручения по дому, по привычке, бегала в конюшню. Мне нравится кормить лошадей. Мне иногда кажется что, увидав меня, лошади радуются и улыбаются, ведь я всегда несу им что-нибудь вкусненькое.  Все было хорошо,  но горе подстерегало меня. Умерла моя матушка. Сколько слез я пролила, знаю только я. Ведь роднее и ближе у меня не было человека.
Настенька задумалась.  Огромные голубые глаза наполнились слезами. Казалось, что горе утраты вот-вот выплеснется обильным потоком слез. Но Настенька сдержала свои чувства и вновь заговорила:
- Мне было горько, одиноко. Казалось, что со смертью матушки закончилась и моя жизнь. Я бы, наверное, наложила на себя руки, если бы меня не окружали такие люди как Александр Сергеевич, баба Маня и, конечно же, Василий. Они поддержали меня в трудную минуту, не дали совершить этот страшный грех. Со временем душевная боль утихла. Я привыкла жить без матушки. Если, конечно, можно так сказать. К этому привыкнуть невозможно. Как,  порой хочется прижаться к мягкой уютной груди и поведать обо всех своих печалях и радостях. Но когда понимаешь, что это невозможно, такая тоска поселяется в душе, что хочется волком выть.
- Как же я тебя понимаю, Настенька, - сказала Наташа,  вспомнив про свою утрату. Сколько она слез пролила и проливает  по покинувшим ее родителям.
Тем временем Настенька продолжала свой рассказ:
- Однажды, когда мне было плохо, я пришла в конюшню пожаловаться на свою горькую судьбину коню Грому. Есть у нас такой конь. Я часто прихожу к нему, приношу ему сахарок. Покормлю его, пожалуюсь, поглажу по его большой гладкой голове, и мне как-то легче становится на душе.  Так и тогда, глажу его,  а у самой слезы льются ручьем из глаз. Вдруг, сзади кто-то подошел и нежно положил мне на плечи свои руки. Я обернулась. Это был Василий. Он оказался так близко ко мне. Его глаза смотрели мне в глаза. Сердце екнуло у меня в груди. Василий не выпускал меня из рук. Потом он меня поцеловал.
Настенька слегка смутилась. Ее лицо налилось алой краской. Не искушенной невинной девушке сложно рассказывать про первый поцелуй. На этом ее рассказ закончился.
- Счастливая ты, Настенька, - помолчав некоторое время, сказала Наташа. – Любить и быть любимой – это великое счастье. Не каждому оно дано.
- И вы счастливая. У вас такой хороший, добрый муж, - улыбаясь, сказала Настенька.
- Да, милая, очень хороший, - задумчиво согласилась Наталья Владимировна. Ей очень хотелось поведать Настеньке о том, что мучает ее, что твориться у нее на душе. Но не смогла она ответить откровенностью на откровенность, не решалась.
- И сколько длиться ваш роман? – спросила хозяйка.
- Да уж год будет, - ответила собеседница.
- Что же вы решили?
- Василий зовет замуж, да только я не решаюсь.
- А что же так?
- Боязно. Да и говорить я вам не решалась. А тут так получилось, все рассказала, - опять смутившись, ответила Настенька.
- И правильно сделала. Вы с Василием с детства знаете друг друга. Полюбили. Пора и за свадебку приниматься. Сегодня же поговорю с Александром Сергеевичем.
- Спасибо, - лицо молоденькой красавицы озарилось улыбкой благодарности.
- Ну да ладно, засиделись мы с тобой. Утренний туалет закончен, пора завтракать, - сказала хозяйка.
- Сейчас, сейчас, - засуетилась Настенька, убирая по местам туалетные принадлежности.
Две молодые женщины спустились в столовую, за ними невидимой тенью последовала и я. За завтраком ничего примечательно не произошло. Было тихо, спокойно, размеренно.
Часам к двум мужчины так и не появились, и Наталья Владимировна решила прогуляться по парку. Погода стояла чудесная. Ярко светило солнышко. Приятный весенний ветерок нежно ласкал. Наташа не  спеша прошла по аллее вглубь парка, где стояла одинокая скамейка.  Уединившись, она раскрыла книгу и решила почитать, как вдалеке послышались веселые крики  мальчишек. Отложив книгу, Наташа встала со скамейки и направилась в сторону, откуда доносился шум. Она часами могла наблюдать за игрой ребятишек. Наверное, уже подошел тот возраст, когда просыпаются материнские чувства, и хотелось бы иметь своих собственных деток, чтобы любить их, заботиться о них и наблюдать, как растет и меняется маленький человечек, твоя родная кровинка. Но раз, Бог не дал такого счастья, Наташа с удовольствием любовалась чужими детками.
Иногда, выходя на прогулку, Наталья Владимировна брала с собой  в маленькую сумочку  конфеты или печенье, что бы угостить ребятню. Вот и сегодня, собираясь на прогулку, Наташа насыпала в сумочку горсть конфет.
В тени раскидистого дуба баловались мальчишки-цыганята из табора, что остановился неподалеку от имения. Оборванные, грязные, и, наверное, голодные,  но жизнерадостные и веселые, они бегали, прыгали, стараясь оседлать друг друга. Но,  завидев богатую женщину, наблюдавшую за ними, остановились. Самый маленький из цыганят подошел к ней.
-  Тетенька, дай сладенького, - обратился он с мольбой в глазах.
Странные все-таки эти цыгане. Народ свободолюбивый, веселый, гордый, но в тоже время не гнушаются просить подаяние. С малолетства они обучают своих ребятишек попрошайничать, воровать и обманывать. А ведь это творческий народ. Какие песни они поют! А какие кузнецы из них получаются. Почти каждое выкованное изделие -  произведение искусств. А любовь к лошадям. Они умеют  с ними разговаривать. Испокон веков не меняется их образ жизни. Кибитки, переезды, необъятные поля, вольные ветра – это их стихия.
Наталья Владимировна достала из сумочки горсть конфет и протянула ее мальчику. Мальчишка грязной ручонкой схватил угощение и с криком побежал  к своим товарищам:
- Смотрите, что мне добрая тетенька дала!
Моментально вокруг Наташи образовалась ватага маленьких цыганят, и  все они смотрели на «добрую тетеньку» с надеждой получить сладкое лакомство, которое они отродясь не пробовали. Наталья Владимировна, чтобы не обидеть каждого из ребятишек раздавала конфет. Неожиданно, словно неоткуда перед ней предстала высокая стройная цыганка.
- Э-э, красавица, ты зачем балуешь моих деток?  Что я буду с ними делать, где я потом им найду таких лакомств? Ты лучше нам денежек дай, а я тебе погадаю. Всю правду скажу. Ничего не утаю.
Наташа подняла глаза и невольно залюбовалась красотой молодой цыганки. Потом, словно очнувшись, она раскрыла сумочку и суетливо стала искать деньги.  И каково было ее разочарование, когда нашлись всего несколько монеток. Цыганка с укором посмотрела на богато одетую женщину, но уходить не собиралась. Наташа протянула монеты, цыганка их приняла, и собралась уж было уходить.
- Подожди, не уходи, - остановила цыганку Наташа, она сняла с пальца перстень и протянула его ей. – На, возьми.
- Перстень дорогой. Не возьму его, - отказалась  цыганка.
- Почему? – не поняла Наталья Владимировна. – Да, перстень дорогой, продашь его. Купишь ребятишкам все, что нужно.
- Э-э, красавица. За этот перстень могут обвинить в воровстве, а Бэла никогда не воровала. Все об этом знают, - Бэлой,  по-видимому, звали цыганку.
- Я же дарю тебе его, - настаивала Наташа.
- Ладно, красавица, тогда я тебе погадаю. Давай ладонь.
Наталья Владимировна протянула руку и с любопытством стала смотреть на цыганку. Бэла молча рассматривала ладонь, лицо ее становилось все мрачнее и мрачнее. Потом, отстранила руку Наташи, посмотрела ей в глаза и твердо сказала:
- Не возьму перстень.
Сказав это, цыганка резко отвернулась от Наташи, крикнула что-то  ребятне, явно собираясь  уйти. Наташа, почувствовав неладное, окликнула Бэлу, чтобы выяснить, что же все-таки она увидела на ладони: 
- Не уходи. Что ты увидела? Возьми перстень.
- Я же сказала, что не возьму. Ты добрый человек, но злой рок тяготеет над тобой. Грех у таких людей брать. Все, больше ничего не скажу.
Цыганка резко развернулась и быстрым шагом удалилась, оставив Наташу в недоумении.
Рок, какой еще рок? Что она имела ввиду? Наташа растерянно смотрела вслед быстро уходящей цыганки. Рок, несчастливая судьба. Неужели все ее несчастья и горести еще не закончились! Неужели впереди ее ждут еще испытания? Наташа не хотела в это верить. Глупая цыганка все придумала. Зачем? И потом, перстень. Почему она не взяла его. Ведь любая другая цыганка не отказалась бы от дорого подарка, а эта нет. Значит, в ее словах есть правда? Нет, нет, не может быть! Просто цыганка решила ее расстроить. Но опять же, зачем? Значит все правда! Значит все несчастья еще впереди! Наташа не хотела верить в то, что сказала цыганка. Но, слова пророчицы запали ей в душу, и избавиться от них  не было сил.
Наталья Владимировна торопливым шагом  возвращалась домой по залитой солнцем аллее. Солнечные зайчики играли в  зеленой листве пушистых деревьев. Разноцветные бабочки кружились в причудливых танцах над уже ярко цветущими цветами. Пение птиц приятно ласкало слух. Но все это не радовало Наташу. Слова «злой рок тяготеет над тобой» не покидали ее. Они снова и снова  прокручивались у нее в голове.
Задумчивая и расстроенная Наташа уже подходила к парадному входу дома, как ее окликнули:
- Наталья Владимировна, куда же вы так спешите?
Это был Алексей Павлович. Наташа не ожидала его увидеть. Какая-то неведомая тень на мгновение возникла и исчезла над Алексеем Павловичем, словно над ним пролетела огромная черная птица. Наташа испугалась этой тени, но, посмотрев на улыбающееся приветливое лицо своего поклонника, успокоилась. Страх рассеялся, и наступило привычное умиротворение.
- Домой, - спокойно ответила Наташа. – Прогуливалась по парку. День сегодня замечательный.
- Да, сегодня, действительно, замечательный день, - согласился Алексей Павлович. – Может быть, пройдемся? Вы не устали?
Как он смотрел на Наташу! Сколько любви и нежности было в его взгляде! Так может смотреть только искренне любящий человек.
Наташа слегка смутилась, но от прогулки не отказалась.
Разговор как-то не получался. Сначала поговорили о погоде, потом Алексей Павлович поведал о своих делах в Москве. Наталья Владимировна однозначно отвечала на вопросы, которые задавал ей собеседник, и густо краснела, когда они встречались взглядами. Мысли о том, что сказала цыганка, отошли на второй план. Она слушала Алексея, и ей приятно было само его присутствие.
Взгляд Алексея. Он не давал мне покоя. Я не могла понять, что это за человек. Когда он смотрел на Наташу,  взгляд его  был  нежным и ласковым, но когда отворачивался, как бы осматривая парк, в глазах мелькало самодовольство и насмешка. Я не хочу его в чем-то обвинять. Ну, не может так смотреть искренний человек!
Незаметно, не спеша  прогуливаясь по парку, Наташа и Алексей оказались  в том месте где состоялась встреча с цыганкой. Наталье стало как-то не по себе. Ей захотелось быстрее покинуть это место, но Алексей ее остановил:
- Куда же вы? Смотрите как здесь хорошо. Тенистые деревья, и мы здесь одни.
- Это меня и смущает. Я бы хотела вернуться домой. Уже много времени. Нас, наверное, заждался Александр Сергеевич.
 - Ну, то, что нас заждался ваш муж, меня интересует меньше всего, - искра раздражения промелькнула в голосе Алексея Петровича.
Это раздражение не ускользнуло от Натальи Владимировны. И ей не понравился неуважительный тон в адрес мужа, которого она уважала и  по-своему любила.
- А меня очень интересует. И, Алексей Павлович, я не хочу, чтобы наши отношения стали яблоком раздора в моих отношениях с мужем.   Он очень порядочный и достойный человек, и не заслуживает, чтобы над его честью глумились. Кстати, он ваш дядя и будьте добры, относится к нему с подобающим уважением, - резко сказала Наталья Владимировна.
От столь юной и ранимой девушки, как мне показалось, я не ожидала такого решительного отпора. Не ожидал его и Алексей Павлович.   Он был сильно удивлен, что мгновенно отразилось на его лице.
- Простите меня, пожалуйста, Наталья Владимировна. Впредь я буду более деликатным и не позволю себе неуважительно говорить о дядюшке.
- Ваши извинения приняты, - ответила Наташа, слегка смутившись. – Пожалуйста, пойдемте.
- Минуточку, всего одну минуточку. Я еще не сказал главного. Вы поймите меня правильно, я люблю вас и мне очень тяжело понимать, что рядом с вами есть мужчина. Он потенциальный мой соперник, хоть и близкий мне человек. Я люблю вас  и могу говорить об этом бесконечно, - пылкие слова словно вырывались из груди Алексея Павловича.
- Я тоже вас люблю, - густо покраснев, произнесла Наташа. – Но…
- Не нужно «но», я все понимаю, - перебил ее Алексей.
Сказав это, Алексей обнял Наташу и поцеловал ее. Мир рассыпался на тысячи разноцветных осколков. Какое наслаждение быть любимой, какое наслаждение чувствовать биение сердца любимого человека! Закрыв глаза, она предалась восторгу поцелуя. Но неожиданно почувствовала чужое присутствие. Что-то неведомое и нереальное пролетело над ее головой, словно это была большая птица. Наташа быстро открыла глаза, отстранив Алексея,  осмотрелась. Никого не было. Только вдалеке   неотчетливо был виден силуэт цыганки.
- Что-то случилось? - изображая заботу, спросил Алексей Павлович.
- Нет. Пора домой. Я неважно себя чувствую. Пойдемте. Пожалуйста.
- Пойдемте, - согласился Алексей.
Они поспешили домой. Наталье Владимировне хотелось как можно быстрее уйти от того места, где волей судьбы она испытала и наслаждение и страх.
Александр Сергеевич поджидал своих жену и племянника. Увидев их, он обрадовался:
- Наконец-то, а то я уже заждался. Как погуляли?
- Чудесно, - ответил довольный Алексей Павлович. – Погода стоит замечательная. Нет летней жары и весенней прохлады.
Наташа, ничего не ответив, подошла к мужу, поцеловала, и, сославшись на усталость, ушла к себе в покои. Там она прилегла на кровать и решила просто отдохнуть.  Но беспощадные мысли не давали расслабиться, они копошились в голове как  суетливые муравьи. То всплывали воспоминания о цыганке, то любимый образ Алексея, то неведомая устрашающая тень виде огромной птицы, то пять цыганка с пророчествами, то Алексей, то…
«Так, все, хватит! Надоело думать! Так можно и с ума сойти. Нужно идти к близким. Тем более что у меня есть, о чем поговорить с мужем. Я же обещала Настеньке, ждет девочка от меня новостей», - сказала сама себе Наталья Владимировна.
Время приближалось к обеду. Наташа спустилась в столовую. Там ее уже ждали Александр Сергеевич и Алексей Павлович. Стол уже был накрыт. Белоснежная скатерть, прозрачные как слеза хрустальные бокалы, блестящее столовое серебро. Наташа, привыкшая к такому великолепию, по обыкновению прошла за стол и села.
- Как себя чувствует моя девочка, - ласково обратился к жене Александр Сергеевич.
- Спасибо, хорошо, - ответила Наташа, улыбнувшись.
- Тут намедни со мной произошел забавный случай, - начал свой рассказ Александр Сергеевич, с удовольствием попивая красное вино. – Еду я в своем экипаже на встречу с Прохором Матвеевичем, главному судье губернии и моему другу.
- Знаю его, замечательный человек, - поддержал Алексей Павлович. – Вы недавно меня ему представили. Он производит впечатление умнейшего человека. 
- И справедливого судьи, - довольно сказал Александр Сергеевич. Ему было приятно слышать лестные слова в адрес друга. «Скажи, кто твой друг и я скажу кто ты». – Так вот, еду я в предчувствии приятной встречи, как неожиданно останавливается экипаж. Вдруг с улицы стали раздаваться крики: «Убили! Задавили!» Я первым делом выбежал из экипажа и смотрю. Из под копыт моих лошадей, выкарабкивается мальчишка.  Подросток лет, эдак, одиннадцати. Я подбежал к нему, стал проверять все ли цело, ничего ли он себе не повредил. Слава Богу, все обошлось. Мальчишка был только слегка напуган. Я хотел дать ему немного денег, но его как ветром сдуло. Ну да ладно, убежал сорванец, и убежал, я поехал дальше. Уже в экипаже я решил проверить сколько денег у меня с собой, хотел купить Наташеньке безделицу. Глянь, а кошелька-то и нет. Спер сорванец, пока я его ощупывал. Вот тут-то я и понял, почему он так быстро сбежал.
- Что же вы так неосторожно, позволили себя обворовать? – улыбаясь, спросила Наталья Владимировна.
- А много денег было в кошельке? – спросил Алексей Павлович.
- Не много. Мне сам кошелек жалко стало. Красивый. Мне его как то друг подарил, ныне покойный. Это память о Станиславе Юрьевиче. Но это еще не конец истории.
- Правда!? – удивилась Наташа. – Неужели удалось вернуть кошелек?
- Удалось, - довольно ответил супруг. – Обсудив кое-какие дела с Прохором Матвеевичем, я отправился домой, но уже не той дорогой, по которой ехал к нему, а другой. Еду я  по шумной людной улице, как опять мой экипаж резко останавливается, и опять раздаются крики: «Убили! Задавили!». Я выскакиваю из экипажа. А под копытами моих лошадей тот же самый мальчишка. Узнав меня, стервец хотел убежать, но мой кучер вовремя  поймал его. Толпа зевак, что набежала, чтобы посмотреть на трагедию, убедившись, что ничего страшного не произошло, постепенно разошлась. У кучера Михаила хватка крепкая, он держал мальца, который рьяно вырывался. «Отпустите меня, дяденьки. Я нечаянно попал под вашу лошадь!» -   кричал он.
- Так ли, нечаянно? Ты уже сегодня попадал под мою лошадь. После чего у меня пропал кошелек, -  спросил я.
После этого вопроса малец успокоился и перестал вырываться. Он стоял, шмыгая носом, и слезы текли из его глаз. Мне стало жалко мальчишку.
- У тебя что то случилось?
- Мать больная лежит и братишка маленький кушать просит, а денег нет. Те деньги, что у вас утром украл, хватило  только с доктором расплатиться. Дяденька, миленький, простите меня! Я никогда не воровал. Нужда заставила. Где мне взять еще денег? – рыдал мальчишка.
- А отец где твой? – спросил я.
- Задавило его на заводе. Нет отца. Одни мы остались. Деньги, что платят за отца еле – еле на пропитание хватает. А я, что я? – шмыгая носом продолжал сквозь слезы говорит сирота. – Я подмастерьем у сапожника учусь. Да только мало чему учит он, больше на посылках я. И денег платит – гроши. Отпустите меня. Без меня мать и братишка совсем сгинут.
- Если так будешь деньги добывать, точно сгинут. Поехали, - сердито сказал я. Уж больно меня расстроил  рассказ мальчонки.
Мальчишка попытался опять вырваться из рук Михаила, но эта попытка не увенчалась успехом, и он, смирившись с участью пленника, сел в экипаж. Пока мы ехали он молчал, и были слышны только его всхлипы.
- Кошелек-то мой где? – спросил я. – Он мне дорог как память о друге.
Мальчонка вытащил из кармана дорогую мне вещицу.
- Нате, только там нет денег, - опустив голову, он протянул   мне кошелек. Потом, помолчав немного, смиренно спросил:
 - Вы меня в полицейский участок везете?
- Нет, успокойся, я везу тебя к себе домой.
- Пороть будите? – задал глупый вопрос мой арестант.
- Нет, не буду, а не мешало бы, - ухмыльнувшись, ответил я. – Тебя как зовут?
- Колькой, - уже довольным голосом ответил малец. Самое страшно позади: полицейский участок и возможность быть выпоротым.
- Значит, Николай, ты остался за главу семейства?
- Значит так, - уверено ответил Колька.
- Ты лошадей любишь?
- Ой, как люблю! И меня они любят. Поэтому и не затоптали, когда я под копыта кидался.
- Не поэтому, а потому, что кучер во время лошадей остановил. Да и Господь сжалился над тобой и не позволил тебя убить. Поэтому, больше таким промыслом не занимайся. А, что с тобой случится, как твои мать и братик без тебя выживут? Ты подумал об этом?
Колька ничего не ответил, а только отрицательно помотал головой. Значит, не подумал. 
- У меня к тебе предложение. Моему конюху нужен помощник. Пойдешь к нему? Больших денег не обещаю, но на еду и лечение матери тебе хватит. Помимо этого, повар тебя всегда накормит. Ну, что согласен?
- Конечно, согласен! -  обрадовался Николай.
Наталья Владимировна с воодушевлением слушала своего мужа.  Рассказ был действительно забавный. Наташа всегда восхищалась добротой своего мужа. Вот и сегодняшний рассказ порадовал молодую женщину.
- Дядюшка, неужели вы хотите взять к себе на работу этого малолетнего воришку? За ним же глаз да глаз нужен, что бы он ни украл чего-нибудь, - возмутился Алексей Павлович.
- Помилуй, Алеша, мальчик пошел на воровство ни от хорошей жизни, нужда заставила. Больная мать, голодный брат. Ребенок не знал, как заработать денег, чтобы поправить свое положение. А то, что у него есть чувство ответственности за своих близких, это делает ему честь. Не каждый в его возрасте осознает бедственное положение семьи, а только требует от родителей. Если такого человека в раннем возрасте поставить на путь истинный, из него вырастит достойный гражданин. А оставь его на улице, он же пойдет и дальше воровать от безысходности положения. И если Господь мне послал этого мальчика, значит я должен принять участие в его судьбе, - ответил Александр Сергеевич.
- Ну, если так рассуждать, то всех воров и нищих следует вести к  себе в дом.
- Речь идет не о ворах в целом, а о конкретном человеке. Я видел глаза мальчика, и они мне о многом сказали. Поэтому я решил его взять к себе на работу.
- Может быть вы и правы, - Алексей Павлович понял, что сказал лишнее и решил больше не спорить.
- Он уже приступил  к работе? - приняла участие в разговоре Наталья Владимировна.
- Да. Я сегодня разговаривал с Василием. Он очень доволен помощником. Говорит шустрый, проворный, старательный и послушный малый, - ответил Александр Сергеевич.
Так за разговорами закончился обед. Присутствующие  встали из-за стола, и каждый пошел в свою комнату. В доме наступила тишина. Когда хозяева отдыхают, то прислуга ведет себя очень тихо, чтобы не потревожить послеобеденный сон своих благодетелей.
Наташа подошла к двери, которая вела   в комнату Александра Сергеевича, и прислушалась. В комнате было тихо. Наташа приоткрыла дверь и заглянула. Муж сидел у стола и что-то писал. Услышав шорох, он обернулся и увидел жену.
- Вы не спите, - спросила Наташа.
- Нет, проходите, свет мой, - ласково пригласил Александр Сергеевич свою жену.
Наташа прошла вглубь комнаты и села напротив мужа.
- Я к вам по делу, - сказала она, смущаясь. Наталья Владимировна никогда не вникала в дела мужа, и его это вполне устраивало. Молодая женщина,  не обремененная никакими заботами, редко обращалась с просьбами и предложениями. Поэтому появление жены «по делу» несколько удивило Александра Сергеевича. Он отложил бумаги и со вниманием, интересом  и должным уважением приготовился слушать дело жены.
- Сегодня утром у меня состоялась беседа с Настенькой, - начала свой рассказ Наташа. – Вы ее знаете.
- Конечно, знаю. Наша горничная. Хорошая старательная девушка. Я ее с малолетства знаю. Она выросла в нашем доме, - поддержал разговор Александр Сергеевич.
- Так вот, - улыбнувшись,   продолжила Наташа. – Мы  долго говорили. Она рассказала мне свою жизнь. У нее кроме нас  нет никого. И поэтому, я хочу просить за нее.
- Я и не сомневался, что вы будете просить за кого-то, добрая душа. Для себя вы никогда не просите. Я вас внимательно слушаю.
- Настенька уже взрослая девушка и у нее случился роман. Она встретила и полюбила молодого человека, за которого хотела бы выйти замуж. Как вы на это смотрите?
- Я положительно. Тем более что я знаю этого молодого человека. Это же, насколько мне известно, наш конюх Василий. Так? -   не переставая улыбаться, спросил муж.
- Да, вы правы, - согласилась Наташа.
- Сегодня утром у меня с ним тоже состоялся разговор. Я пообещал, что приму в их судьбе должное участие. За Настенькой дам приличное приданное. И в ближайшее время сыграем свадьбу. Так, что Наталья Владимировна, можете обрадовать свою подопечную.
- Спасибо вам большое, - обрадовалась молодая жена. Она, радуясь, что все так успешно разрешилось, подошла к мужу и поцеловала его в старческую щеку. – Я знала, что вы будете   благосклонны к молодым людям и не оставите их без внимания. Я пойду, обрадую Настеньку.
- Идите, дитя мое.
Наталья Владимировна застала Настеньку  у себя в комнате. Она перестилала пастель. Весть о том, что Александр Сергеевич собирается в ближайшее время поженить ее и Василия, да к тому же дать бедной девушке приданное, привела Настеньку в восторг. Она подскочила к Наталье Владимировне, обняла и поцеловала. Счастливые молодые женщины, взявшись за руки, закружились. Громкий хохот наполнил комнату счастьем, и уныние, которое казалось, поселилось здесь, испарилось.
- Готовься, милая, к  свадьбе. Все расходы возьмет на себя Александр Сергеевич, - отдышавшись от смеха, сказала Наташа.
- Как здорово! Нужно рассказать все Василию. Он, наверное, ничего не знает! – восторженно говорила Настенька.
- Настя, я тебе еще раз повторяю, что Василий сам  ему рассказал о вашем желании пожениться и Александр Сергеевич пообещал ему принять участие  в вашей судьбе.
- А почему же он мне ничего не сообщил?
- Наверное, не было возможности. Ты занята и он занят. А вечером, когда вы останетесь наедине,  и  вам никто не будет мешать, он все тебе расскажет. Такие новости  впопыхах не сообщают. Должна быть соответствующая обстановка. А вдруг, ты еще возьмешь, да и откажешь ему, - игриво    сказала Наталья Владимировна.
- Да, что вы такое говорите, - смутилась Настенька. – Я же его люблю всем сердцем и мечтаю назваться его женой.
Наталья Владимировна улыбнулась молодой невесте и обняла ее.
- Счастливая, ты, Настенька, - с грустинкой в голосе сказала Наташа.
- Да, очень! – ответила Настенька. – Если бы моя матушка могла увидеть, как я счастлива сейчас!
- Она все видит и радуется за тебя. Выйдешь замуж. Пойдут детки. Я буду крестной, если ты не против.
- Не против, конечно, не против! Я буду только рада.
И радость, и счастье, и грусть  - все это перемешалось в душах молодых женщин. И это понятно. Известие о свадьбе обрадовало их обоих.
Настенька, окрыленная известием о предстоящей свадьбе, убежала по своим делам. Наталья Владимировна осталась одна. Она мечтала о том, что  с замужеством Настеньки, что-то изменится. Родится малыш. Дом наполнится детским смехом.  Появятся приятные заботы. Наташа мечтала о том, что будет прикасаться к маленьким ручонкам малыша, о том, как она будет менять пеленки. Она представляла, как мальчик или девочка, неважно, сделает первый шаг, скажет первое слово. Мечты, мечты…

Я смотрела на Наталью Владимировну и восхищалась ею. Мне было приятно видеть ее искреннюю радость за Настеньку, за ее женское счастье, которого, как не печально, была лишена она сама. Неожиданно, благостная картина начала расплываться, и я оказалась в неизвестном мне месте. Осмотревшись, я поняла, что нахожусь в игорном доме. В комнате, в которую я попала, царил полумрак. За столом, накрытым зеленым сукном, сидели несколько человек. Среди них я увидела Алексей Павловича.
-  Господа, делаем ставки, - сказал дородный пожилой мужчина.
Игроки начали выкладывать на стол деньги.
- Ставки сделаны, - торжественно провозгласил ведущий. И Игра началась. В какую игру они играли, я не знаю. Но напряжение, нервозность, с которой игроки делали свои ставки, брали в руки карты, которые протягивал им крупье, говорили о том, что на кону поставлена приличная сумма.
- Раскрываемся, господа!
Игроки выложили на стол карты. Все замерли в ожидании выигрыша. Всеволод Михайлович, моложавый мужчина в офицерской форме, облегченно вздохнул и со счастливой улыбкой начал собирать деньги.
- Все, я пас, больше не играю, - сказал он.
- Ну, что же вы, Всеволод Михайлович. В самый разгар игры и пас, нехорошо, - недовольно заметил дородный мужчина.
- У меня правило, после выигрыша заканчивать игру, - закурив сигару, довольно заявил офицер. – В противном случае, можно и выигрыш проиграть и в долги залезть. А я этого не люблю.
Всеволод Михайлович многозначительно посмотрел на Алексея Павловича. Алексей, встретившись с взглядом офицера, нервно засобирался:
- Мне, господа, тоже пора. Извините.
- Ну вот, самый разгар вечера. Еще можно было бы поиграть, а молодежь нас покидает. Ну да ничего. Что, господа, продолжим? – спросил дородный мужчина.
- Продолжим, - согласился с ним один из оставшихся игроков. – Тем более, Петр Семенович обещался приехать с другом. Будет с минуты на минуту.
-  Хорошо бы. Давно я не видел Петра Семеновича. Есть о чем с ним поговорить. А что, господа, как обстоят дела с акциями…
В ожидании новых партнеров, игроки продолжили неспешно беседовать. Алексей Павлович поспешил уйти. Я,  невидимой тенью сопровождала его. Что могло так расстроить Алексея? Проигрыш? Но насколько мне известно, он богатый человек и может себе позволить проиграть в карты некоторую сумму денег.
Выйдя из игорного дома, Алексей не ушел, остался на пороге, явно, поджидая кого-то. К нему подошел Всеволод Михайлович и с сочувственным видом спросил:
- Опять не повезло?
- Опять не повезло, - раздраженно ответил Алексей Павлович.
- Я, конечно, не настаиваю, на беседе. Но хотел бы напомнить вам, милостивый государь, что карточный долг требуется отдавать, а вы и так задолжали мне приличную сумму денег. Срок платежа уже вскоре  наступит…
- Но не наступил же еще, - перебил Алексей Павлович своего собеседника.
- А вы не учтивы. Заметьте, не я брал у вас деньги, а вы у меня. Так уж будьте любезны,  ведите себя соответственно. Ведь, стоит мне только намекнуть здесь, что вы в долгах, вас сюда даже на порог не пустят. Честь имею.
Молодой офицер резко развернулся и ушел.
Ах, вот оно что! Так наш Алексей Павлович не только не богат, а даже весь в долгах! И судя по всему, держит свое бедственное положение в секрете. Даже родной дядюшка об этом не знает.   Промотал все свое состояние, проиграл его в карты!
Алексей Павлович не стал брать извозчика, а пешком отправился домой, вернее, в дом Александра Сергеевича. По его сосредоточенному лицу было видно, что он что-то задумал. Но чем он думал? Какие мысли посещали его? Добрые или злые?   

Ночь. В доме стоит мирная тишина. Все спят. И только в комнате Алексей Павловича горит свеча.  Тягостные думы одолевают его. Что его ждет в будущем? Унижение, позор, бедное, жалкое существование. Но он этого не хочет. Он привык жить «на широкую ногу». Все в жизни было ему подвластно. Все прихоти выполнялись. Он никогда не считал денег. Вино, женщины и все радости жизни – все это было ему доступно. И он пользовался этим. А сейчас? Что сейчас? А сейчас он может всего этого лишиться. Он весь в долгах! Все отвернуться от него. Его не будут пускать в приличное общество. Он станет изгоем.
Деньги! Почему они имеют свойство заканчиваться! Все упирается в деньги! Где их взять? Работать? Он никогда не занимался этой глупостью. Да и ни одна работа не сможет покрыть его долгов.
Кто виноват в том, что он сейчас в таком положении? Он сам? Нет, разве можно! В том, что он проиграл и растранжирил все свое состояние, оставленное ему родителями, виноват  кто-то другой, но только не он. Виноваты более удачливые игроки, которые выигрывали его деньги. Виноваты друзья-приятели, которые с удовольствием тратили вместе с ним его деньги. Виноваты женщины, которые не гнушались принимать дорогие подарки. А как искренне он их дарил! В-общем, виноваты все, только не он.
Что делать? Вечный вопрос. План созрел еже давно, но воплотить его в жизнь он не решался. Как его осуществить? Вдруг не получится, так как он задумал! И что тогда? Каторга? Страх перед ужасным наказанием – это единственное, что его сдерживало. Но вот наступил момент, когда необходимо действовать. Он не любил рисковать, но сейчас это необходимо.

Хозяева и прислуга мирно спали. Ночная тишина опутала весь дом, только  было слышно, как монотонно тикают часы.  Комнаты Александра Сергеевича и Натальи Владимировны находились рядом. По коридору крадучись шел человек. Он сначала подошел к комнате Александра Сергеевича, прислушался. «Спит» - подумал он. Потом осторожно подкрался в двери Наташи.  Тихо отворил ее и юркнул в глубь комнаты.
«А она хороша. Жалко ее. Но кто пожалеет меня?» - думал  Алексей Павлович, рассматривая спящую Наташу. Он резко сорвал  с Натальи Владимировны одеяло.
Наташа сразу же проснулась. В ярком свете луны она увидела мужчину, но не узнала его. Глаза ее наполнились ужасом.  Она хотела крикнуть, но у нее не получилось. Ком встал в ее горле.
- Как ты прекрасна. Стань моей, - сказал похотливо Алексей Павлович и стал наваливаться на Наташу.
Только сейчас она поняла, кто перед ней.
- Что вы делаете! Не смейте! -  придя в себя от первого шока, вскрикнула Наташа.
Но Алексей Павлович не обратил на ее слова никакого внимания и продолжал сжимать ее в своих объятиях. Наташа пыталась его оттолкнуть, Но их силы были неравными. Алексей настойчиво стал пробираться руками под ее ночную рубашку, сжимать ее обнаженное тело. Страстные поцелуи сдавливали горло. Дышать ей было тяжело. На мгновение Наташа отвернулась, и ей удалось что-то выкрикнуть.
На крик в комнату вбежал Александр Сергеевич. Увидев некрасивую сцену, он  возмущенно вскрикнул:
- Что здесь происходит?
Алексей Павлович отпрянул от Наташи, развернулся лицом к своему родному дяди, резко выхватил  из одежды  пистолет, и грянул выстрел. Александр Сергеевич замертво рухнул на пол.
Наталья Владимировна от увиденной сцены потеряла сознание, и упала без чувств рядом с убитым мужем.
Как все удачно сложилось для Алексея Павловича! Не раздумывая, он подскочил к лежащей на полу Наташе, засунул пистолет под ее правую руку и кинулся вон из комнаты. Он бежал по коридору до тех пор, пока не услышал шум и топот бегущей прислуги. Алексей остановился, выждал какое-то время, развернулся и пошел быстрым шагом в направлении комнат, откуда раздался выстрел.
- Что случилось? - тревожно спросил Алексей Павлович, когда он поравнялся с прислугой.
Ему ответили, что никто ничего не знает, что раздался грохот, и что все бегут выяснять,  что произошло.
Дверь в комнату Натальи Владимировны была открыта. Первой хотела войти няня Лиза, но ее остановил Алексей Павлович:
- Подождите, я сам посмотрю.
Все остановились, не смея ослушаться барина. Алексей прошел в комнату осмотрелся, все ли   в порядке. Да, в порядке: Александр Сергеевич лежал бездыханно, Наташа с пистолетом в руке без чувств - рядом с мужем.
- Случилось несчастье! – с ужасом в глазах сообщил прислуге Алексей.
- Что, что произошло? – дрожащим голосом спросила старенькая няня.
Алексей Павлович отступил от двери, чтобы присутствующие смогли посмотреть в комнату своей хозяйки.
- Господи, бедная моя девочка! – рыдая, хотела броситься к своей воспитаннице няня, но ее остановил Алексей:
- Не подходите, она потеряла сознание. Здесь нельзя ничего трогать. Все должно оставаться на своих местах.
Прислуга, отталкивая друг друга, заглядывала в комнату и нервно перешептывалась. Страшная сцена, которая предстала перед их глазами, не оставила никого равнодушными.   Слуги любили своих господ. Александр Сергеевич и Наташа хорошо относились  к  людям, которые по воле судьбы, должны были работать на них. В свою очередь, хозяева старались создать такие условия, чтобы   слуги ни в чем не нуждались. Но самое дорогое, было хорошее отношение со стороны господ, их внимание к нуждам и житейским проблемам прислуги. Как сложится их дальнейшая судьба? Люди в этот момент не думали над этим вопросом,  они, прежде всего, сочувствовали и переживали за Наташеньку Владимировну и скорбели  по Александру Сергеевичу.
- Так, Василий, беги к доктору Ипатьеву, он здесь не далеко живет. Расскажи все, как есть и веди сюда, - распоряжался Алексей Павлович.
- Я знаю, где он живет. Я мигом! -  ответил конюх и со всех ног бросился бежать.
- А, ты, Афанасий, бегом в полицейский участок, - обратился Алексей к здоровому мужику.
- Ой, что вы! – рыдающая няня Лиза схватила Афанасия за рукав. – Не нужно полиции!
- Да вы в своем уме! Как не нужно полиции! – вспылил Алексей Павлович и твердо сказал Афанасию:
- Иди!
Убитая горем няня Лиза еле-еле дошла до стула, что стоял в коридоре, села на него и,   вытирая со  старческих щек слезы, тихо запричитала:
- Бедная, бедная моя девочка. Не могла она, не могла. Господи, пощади ее. Не могла она. Господи, Наташенька чистый, добрый человек, пощади ее. Бедная, бедная моя…
Спустя некоторое время, приехали доктор и полицейские. Полицейские деловито осмотрели комнату, лежащего на полу Александра Сергеевича, удостоверились, что Наталья Владимировна жива, но находится в глубоком обмороке. Первое, что бросилось в глаза полицейских это пистолет в руке Натальи Владимировны. Затем они приступили к составлению протокола, предложив доктору Ипатьеву заняться Наташей. В отдельной комнате околоточный проводил допрос свидетелей: кто что видел, слышал, какие отношения были у мужа и жены, ссорились ли они на кануне или нет. Первым отвечал на вопросы Алексей Павлович, потом отвечали няня Лиза и остальные слуги. Противоречий в их рассказах не было. Все слышали и видели одно и тоже:  раздался выстрел, потом все, в том числе и Алексей Павлович, побежали в комнату, откуда раздался выстрел, в комнате оказались убитый Александр Сергеевич и Наталья Владимировна без сознания с пистолетом в руке. Ни у кого не было сомнения, что  стреляла Наталья Владимировна. Полицейский все показания старательно записывал и под каждым показанием просил поставить подпись каждого, кто отвечал на его вопросы.
Тем временем, в комнате, где было совершено убийство, над Натальей Владимировной склонился доктор Ипатьев. Сначала он прощупал пульс, потом поднес к ее носу какой-то флакончик. Наташа, вдохнув из флакончика,  открыла глаза и непонимающе стала осматриваться вокруг: доктор, два незнакомых человека в полицейской форме. Полицейские что-то или, вернее, кого-то, лежащего на полу, осматривали. Наташа не понимала, что происходит. Она решила приподняться, и тут из ее руки выпало что-то тяжелое. Что? Пистолет! Не может быть! Она никогда в жизни не держала в руках оружие! Наташа, не отводя взгляда, смотрела на пистолет и не верила своим глазам. Откуда он взялся? Наташа пыталась ответить на этот вопрос, но не найдя ответа, посмотрела туда над чем стояли полицейские. Там лежал ее муж, Александр Сергеевич. На белой ночной рубашке, в области сердца пылала алым пламенем кровь, которая уже перестала сочиться из раны.
- Александр Сергеевич! Что с вами? – собрав последние силы, вскрикнула Наташа.
Она попыталась встать, но ноги не слушались ее. Наташа подползла к мужу, чтобы лучше рассмотреть его.
- Что с ним? – растеряно, спросила она у полицейских и посмотрела с надеждой на доктора.
- Он мертв, - ответил один из полицейских.
- Как мертв!? – не поняла Наташа.
 - Очень просто, сударыня, вы убили его, - спокойно ответил другой полицейский.
- Я!? – удивилась Наталья Владимировна.
Она, как затравленный зверек, посмотрела на своего мужа, потом на пистолет и произнесла:
- Я не уби…
И опять лишилась чувств.

Очнулась Наташа в больничной палате. Это не была  палата, в которой должна лежать пациентка ее положения,  а какая-то обшарпанная большая комната. На окнах металлические решетки. Стены выкрашены синей краской. Кое-где отвалилась штукатурка. В комнате, помимо Наташиной койки, стояло еще четыре.  На каждой кровати сидели и лежали женщины. Вид у них был ужасный. Одна пожилая дама вся в синяках и кровоподтеках сидела и пристально смотрела на Наташу.
- Очнулась, бедовая, - сказала она. – А то мы, уж, подумали, что мертвяка к нам в палату положили. Они, ироды, все могут.
Пожилая дама кивнула в сторону двери, улыбаясь беззубой улыбкой.
- Где я? – спросила Наташа у этой дамы.
- В тюремной лечебнице, - продолжая улыбаться, ответила женщина. – Тебя как звать-то?   
- Наталь…- остановилась Наталья Владимировна, потом смущенно ответила:
- Наташа.
- А меня зови баба Клава.
Наташа с трудом села, медленно обвела взглядом палату. И вдруг, она осознала весь ужас своего положения. Она в тюремной больнице. Она арестантка! Отчаяние захлестнуло ее. Постепенно стали всплывать страшные сцены, которые разыгрались в ее спальне: страшный монстр, надвигающийся на нее, потом выстрел и падающее бездыханное тело мужа. Но почему она здесь, в тюремной больнице. Неужели все подумали, что она убийца?! Но ведь это неправда. Наташа не убивала своего мужа, она по-своему любила его, уважала его и никогда не смогла бы причинить ему зла. Наташа вспомнила все до мельчайших подробностей. Как она мечтала о любви с Алексеем Павловичем! Она мечтала, что он придет к ней, прижмет  к своей груди, и она почувствует то тепло, ту нежность, которую испытывают искренне любящие сердца. И он пришел. Но как! Он ворвался, растоптал и уничтожил все то, что она так лелеяла, убил дорогого ей человека, который по-отечески о ней заботился. Он убил в ней ее.
Что же теперь делать? Как доказывать, что она не виновата?
Слезы стекали по щекам на подушку. От горестных дум болела голова. Но больше всего болела душа. Она одна, совсем одна. Почему судьба к ней так жестока!
Вдруг Наталья Владимировна почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. Она обернулась. Перед ней стоял доктор. Пожилой уставший мужчина в белом халате, вернее, не белом, а сером застиранном халате.
- Так, голубушка,  пришли в себя, отдохнули? – по-доброму спросил доктор.
Наташа в ответ кинула и краем простыни вытерла слезы.
- Как вы сейчас себя чувствуете?
- Спасибо, доктор, хорошо.
- Голова болит?
- Побаливает.
Доктор осмотрел Натушу, сделал распоряжение медицинской сестре и перешел к другой больной. Когда осмотр был закончен, в палате нависла гнетущая тишина. На соседней койке лежала старушка, и в тишине были слышны только ее вздохи и причитания:
- Ах, Господи, Боже мой…
Дверь неожиданно распахнулась и на пороге появилась молоденькая девушка. Ее волосы были растрепаны, глаза горели каким-то лихорадочным огнем. Одета она была чистенько: в старенькое, в заплатах платьишко. Выскочив на середину палаты, девочка резко остановилась и громко рассмеялась:
- Ха –ха!
-  Шла бы ты, Манька, отсюда. Без тебя тошно, - грубо сказала баба Клава.
- А, что, я ничего. Я в гости пришла. Хи-хи, - продолжала смеяться девочка. – К вам говорят, новенькую положили. Хочу посмотреть. Говорят, что она барынька. Вдруг у нее денежки есть. Подаст, поди.
- Не подаст. Иди, иди, отсюда, - настаивала на свом баба Клава.
- Кушать больно хочется. Кормют здеся плохо. Подай, барынька, Христа ради, - обратилась Маня к Наташе, скорчив, до боли, жалостливую физиономию.  Она шмыгала носом и размазывала по лицу воображаемые слезы.
Наташа испуганно посмотрела на девочку, которая была, явно, не в себе.
- У меня ничего нет, - сказала Наташа, смущаясь. И только сейчас Наталья Владимировна обратила внимание, во что она сама была одета. На ней была ее ночная рубашка, а рядом на кровати лежал старый больничный халат. Больше ничего. 
Девочка подскочила к Наташе и, тыча ей пальцем  в ухо, капризно закричала:
- А, сережки. Вона какие сережки на тебе висят. Я бы на одну сережку здеся год сыто ела! Подари сережку!
Баба Клава подошла к блаженной и попыталась ее оттащить от Наташиной кровати. Но Маня крепко схватилась за металлическую спинку кровати,  зарыдав в голос, закричала:
- А-а! Обделенная я! Обделенная! Богом обиженная! Грех обижать меня! Подари сережку! Голодная я!
- Отпустите ее, - сказала Наташа бабе Клаве  и стала снимать с уха серьгу. – На, возьми, мне она теперь ни к чему.
Как только Маня получила сережку, слезы не глазах сразу же  высохли. Заискивающе улыбаясь, Маня задала логичный вопрос:
- А вторую?
Наташа хотела, было снять вторую серьгу, но баба Клава остановила ее:
- Не снимай. Она тебе самой пригодится. А ты, - обратилась она к Мане. – Сердешная, иди. Получила свое и ступай.
Баба Клава взяла под руку Маню и вывела ее из палаты. Больная девочка послушно шла, рассматривая, как  играют камушки в сережке.
- А ты добрая. Пожалела убогую. Как же тебя угораздило попасть сюда? – спросила баба Клава.
Наталья Владимировна ничего не ответила, а только пожала плечами. Ей не хотелось говорить, вспоминать то, что с ней случилось. Слишком больно. Баба Клава понимающе посмотрела на свою не очень  разговорчивую соседку и сказала:
- Не хочешь - не говори. Тебя понять можно. Первый раз в тюрьме? Оно и видно, что первый. Тяжело тебе. А я вот уже второй. Тюрьма, можно сказать, мой дом родной. Первый раз загремела за воровство. Молодая была, глупая. Позарилась на хозяйское колечко. Думала продам его, будут у меня деньги, жить буду припеваючи. Жить в хозяйском доме больно тяжко было. Я-то в молодости красивой была, это сейчас смотреть страшно, а раньше глаз не отвесть…
Баба Клава, сидя на своей кровати,   стала вспоминать  свое прошлое, но ее перебила какая-то худосочная женщина, которая до сего момента лежала тихо:
- Ой, не заливай, ты-то «глаз не отвесть»! Ха-ха!  Вся щербатая, беззубая, и туда же, красавица!
- А ты, Корявая примолкни.  Я в твоем возрасте красавицей была. А ты бесишься, что по жизни страшнее кикиморы. Вона как рожу-то твою перекосило. И хрома на одну ногу. Думаешь, тебе прозвище «Корявая» за твой гадкий характер дали? Нет. И в тюрягу-то ты угодила за то, что полюбовника свого ножом пырнула, когда тот протрезвел и увидел тебя такую раскрасавицу.   Пока он глаза свои вином да водкой заливал, ему все равно было с кем шашни крутить, а как хмель-то сошел, так он испугался красоты твоей и сбежать хотел. Так ты его за трусость и порешила, - дала отпор баба Клава.
- Ах, ты, падла! Обидеть меня решила! Я тебе покажу! – Корявая резко подскочила к бабе Клаве и вцепилась ей в волосы.
Баба Клава, не долго думая, влепила кулаком затрещину своей обидчице так, что та отлетела  к своей кровати. Корявая,  от боли и обиды, сидя на полу, рыдала, размазывая слезы по лицу.
- У, сволочь такая, выдрала таки клок волос, - ворчала баба Клава.
«Куда же я попала? Кто эти люди? Неужели я стану такой же? Как страшно! Что же со мной будет?» - думала Наталья Владимировна, наблюдая за происходящим.
В палате опять нависла тишина, и только изредка были слышны стоны  и причитания старушки, которая лежала на соседней с Наташей кровати:
- Ах, Господи, Боже мой…

Время шло. Наташа уже немного привыкла к больничной палате, к женщинам, которые постоянно ругались, и смерилась с тем положением, в котором она оказалась. Будь, что будет. За время пребывания  в больнице, несколько раз  ее посетил адвокат, щуплый мужчина с «бегающими» маленькими глазками. Василий Степанович, так его звали, сразу не понравился Наташе. Он задавал вопросы, но ответы слушал невнимательно, что-то записывал и уходил, оставляя в душе своей клиентки неприятный осадок. Наталья Владимировна попыталась выяснить у него, в чем ее обвиняют, на что он ответил:
- Вас, Наталья Владимировна, обвиняют в убийстве собственного мужа. Все улики против вас. Вас нашли в вашей комнате без сознания, с пистолетом в руке. Рядом лежал труп вашего мужа. Что вы можете на это сказать?
- Я не знаю, как пистолет оказался в моей руке. Но я не убивала, я слишком уважала своего мужа, - ответила Наташа.
- Тогда, кто, по-вашему, совершил это страшное преступление?
- Я не знаю, - Наташа опустила глаза.
Она не могла ответить правду. Но почему?! Неужели потому, что все еще любила Алексей Павловича!? Скорее всего, нет. Она много  думала, почему он так поступил. Почему он убил своего родного дядю и обрек ее на ужасное существование. Наверное, у него были какие-то свои причины. Но что же может быть дороже жизни человека?! Ничего. И если он этого не понимает, значит, он не человек. Как Наташа может его любить? Нет, она его не любила. Она понимала, что Алексей Павлович давно задумал убить Александра Сергеевича и сделал так, чтобы все подозрения пали на Наташу. Он специально активно ухаживал за ней, клялся в любви, чтобы Наташа поверила ему. А сам замыслил страшное. Конечно, Наталья Владимировна понимала, что Алексей Павлович не придет и не расскажет правду, а отпираться от очевидного, это, по меньшей мере, глупо. Ведь все, и прислуга, и полицейские, и доктор, видели ее лежащую с пистолетом рядом с трупом мужа. Что тут доказывать? Где искать правду? Если бы ей достался самый лучший адвокат, и тот не смог бы доказать, что Наташа невиновна.
- Вот то-то  и оно. Все против вас. Были взяты показания у всех проживающих в вашем доме, и все подтвердили одно и тоже. Что, среди ночи раздался выстрел. Вся прислуга побежала на выстрел, в коридоре встретили Алексея Павловича, который тоже спешил в вашу комнату, узнать, что и как, - невозмутимо говорил адвокат.
- А, Алексей Павлович! Что он говорил? – взволновано спросила Наташа.
- А, что он, он повторил то же самое, что говорила прислуга. Мы пытались выяснить у него, как у члена вашей семьи, причину, почему вы стреляли в мужа. И он поведал нам интересную историю.
Наташа с замиранием сердца слушала то, что рассказывал Василий Степанович. «Какой ужас. Это кем нужно быть, чтобы все это придумать? Нет, он не человек!»
- Все дело в том, что вы, Наталья Владимировна, вовсе не любили своего мужа. А у вас была тайная страсть, - начал свой рассказ адвокат. Наташа хотела что-то сказать, но Василий Степанович не обратил на это никакого внимания и продолжил:
- Алексей Павлович рассказал, что как только он появился в доме вашего мужа, вы бросали на него многообещающие взгляды, томно вздыхали.  Стоило вам оказаться с ним наедине, как вы пытались заговорить с ним о вашей  любви. Он рассказал мне про сцену в карете после бала, как вы, забыв про честь и достоинство, пытались соблазнить его. Как вы кидались ему на шею в саду дома. Но Алексей Павлович, достойный человек, понимал всю абсурдность ситуации. Он, слишком уважал своего дядю и не поддался на ваши ухищрения. У него и в мыслях не было унижать своего родного человека тайной связью с его женой. 
Наталья Владимировна слушала ужасные слова адвоката, и слезы текли из ее глаз. Она ничего не говорила, а только отрицательно качала головой.  Василий Степанович замолчал  и посмотрел на свою подопечную. В его взгляде были и сочувствие и укор. Помолчав некоторое время, он сказал:
- Я понимаю, вы, Наталья Владимировна, молодая женщина. Все человеческое вам не чуждо. Старый муж, а вы молодая женщина.   Но нельзя же опускаться до убийства.
- Что вы такое говорите! – возмутилась Наталья Владимировна. – Я не убивала своего мужа. Это…
Она хотела произнести имя настоящего убийцы, но не смогла, слезы сдавливали ее горло.
- Кто? – заинтересовался адвокат.
- Это… Это Алексей Павлович, - ответила Наташа.
- Это невозможно. Я понимаю, что вы хотите обвинить в убийстве кого-то другого, но Алексей Павлович не мог убить вашего мужа. Его не было  в вашей спальне. Вся прислуга подтвердила, что он встретился в коридоре, и он шел в направлении  вашей комнате. Я как ваш адвокат должен защищать вас, искать улики, оправдывающие вас. Но, поймите меня правильно, единственное, что я могу вам посоветовать, так это – признаться  и не путать следствие.
С этими словами, Василий Степанович простился с Наташей, оставив ее наедине с горькими мыслями.
Боже мой! Как он мог! Как он мог так поступить со  мной, с Александром Сергеевичем! Зачем? Зачем ему нужно было убивать своего дядю и    обвинять меня в этом? Ведь все могло сложиться очень хорошо. Александр Сергеевич видя нашу симпатию, готов был отойти в сторону ради нашего счастья. Но Алексей вовсе не любил меня, он использовал меня, чтобы обвинить меня в убийстве. Точный расчет! Какой ужас! Что же теперь делать? Как доказать, что я не виновата. Даже адвокат считает меня убийцей! Все. Все против меня. А, стоит ли что-то доказывать. Смирится, и будь, что будет. Каторга?! Конечно каторга! Но за что? За что Господь так немилосерден ко мне? В чем я провинилась?  Страшно, как страшно!

Пока Наталья Владимировна пребывала в больнице, ее никто не навещал. Няня Лиза занемогла. Переживания за свою любимицу сделали свое дело. У нее отказали ноги, и она слегла. Пожилая женщина оказалась ненужной в доме, в котором провела  столько приятных лет. Новый хозяин, Алексей Павлович, а он уже почувствовал себя полноправным хозяином дома, решил отправить несчастную в богадельню, приют для немощных и стариков.  Со всей жестокостью объявил он няне Лизе о своем решении. Настенька, которая находилась в этот злополучный момент, в комнате, где лежала несчастная женщина, взмолилась:
- Алексей Павлович, пожалуйста, не нужно няню Лизу в богадельню. Я буду за ней ухаживать. Пожалуйста!
- А ты кто такая, чтобы оспаривать то, что я решил! – вспылил Алексей Павлович. – Твое дело выполнять работу по дому, а не указывать мне, как поступать с прислугой, которая уже ни на что не пригодна. Я не потерплю в своем доме няньку, которая воспитала убийцу! Убийцу моего родного дяди! Еще пусть скажет спасибо за то, что  я ее не выбрасываю на улицу, а устраиваю в приют! И ты мне здесь не нужна! Завтра же уедешь в деревню, чтобы не мозолила мне глаза. А сейчас, пошла вон!
Настенька, со слезами на глазах, выбежала из комнаты.
- Я не верю, что Наталья Владимировна способна убить мужа. Может быть, вы похлопочете, чтобы ее оправдали, - попросила няня Лиза Алексею Павловичу, когда они остались вдвоем.
- Да что ты говоришь! – продолжал кричать Алексей, - А кто, по-твоему убил Александра Сергеевича? Нянька убийцы!  Еще с тобой нужно разобраться, чему ты ее учила!  Твоя любимица убила человека и ей прямая дорога на каторгу! Я палец об палец не ударю для нее. А если приговор мне покажется мягким, я буду требовать его ужесточения. Моего дядю, единственного родного человека убили, а я должен просить смягчении приговора! Никогда! А сегодня, чтобы духу твоего здесь не было! Сейчас, сею же минуту, конюх отвезет тебя в богадельню! Чтобы ты сгнила там!
Взбешенный Алексей Павлович, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Старенькая няня осталась лежать в кровати. Она плакала. Но плакала она не о своей тяжелой доле, а о загубленной молодой жизни Наташеньки, ее любимой девочки. И что она сможет для нее сделать, старая, немощная женщина? Даже проведать ее, поддержать морально, она не в состоянии. Ноженьки, ноженьки,  что же вы подвели ее в такую тяжелую минуту…
Алексей Павлович выполнил свое обещание. Конюх Василий отвез няню Лизу в приют. Долог путь в город. Тяжело на душе у Василия. Глаз не смеет поднять. Да это и понятно. Жаль старую няньку. Тяжело на сердце у Василия. Не забыть ему печальных глаз Лизы. А что ему судьба готовит? И не подозревал Василий, что ждет его разлука с любимой Настенькой.
Сколько слез и горя…
И ради чего?...

Наташа шла по серому обшарпанному  коридору. Откуда-то доносились лязг металлических затворов и крики. Запах здесь стоял жуткий: пахло протухшей едой и еще непонятно чем, казалось, стены источали зловоние. Наталью Владимировну сопровождала толстая пожилая женщина в форменной одежде. На распухшем лице горели злобой маленькие глазки. Тонкие губы были сжаты.
От мерзкого запаха Наташу мутило и она приостановилась.
- Иди, иди, - грубым голосом сказала женщина-охранник  и сильно толкнула арестантку кулаком в спину. – Обвыкнешь, уголовница. Корчут из себя  кисейных барышень, а потом так и смотрют, чтобы к охраннику в штаны залезть.  Иди, иди.
Подгоняемая злобной теткой, Наташа ничего не ответила. Она вообще не хотела говорить. Она хотела ничего не видеть, ничего не слышать. В ее душе что-то умерло. Умерло то, что давало жизненные силы. А может быть, умерла сама душа, а телесная оболочка продолжала существовать? Но для чего и для кого? Чтобы испытывать физические муки? Наташа смирилась. Взгляд ее был пуст, как и пусто то место где должна быть душа.
Тетка остановила Наталью перед большой металлической дверью.
- Стоять. Лицом к стене. Руки за спину, - командовала она.
Загремели засовы. Дверь отворилась. Наташа робко вошла вглубь комнаты, осмотрелась. Здесь уже не было кроватей, как в больничной палате, а стояли деревянные  нары. На нарах сидели и лежали женщины все одетые в серые арестантские одежды. По камере распространялось зловоние еще сильнее, чем в коридоре. Из маленького окошка еле-еле пробивался свет, который слабо освещал помещение.
- Господи, молоденькая какая. Тебя-то за что? – спросила одна из арестанток, тучная пожилая женщина.
- За убийство, - надломленным голосом ответила Наташа.
- Кого ж  ты, бедовая, погубила? – продолжала расспрос арестантка.
- Мужа… Только я не убивала…
- А здесь  никто никого не убивал, и никто ничего не крал. Мы здесь просто так сидим, - встряла в разговор молодая бойкая женщина. – Я вот тоже не за что сижу.
- Уж конечно, Дунька, ты у нас святая. Да все знают, как ты с любовником воровством промышляла. Помолчала бы, воровка! – выкрикнула из угла комнаты рыжеволосая женщина.
- А ты, убогая, мне рот не затыкай! Щас космы-то повырываю! 
- Это кто кому повырывает! Сейчас я тебе морду-то разукрашу.
Две женщины сцепились бы в драке, если бы  не встала промеж них молодая стройная цыганка.
- Ну-ка, вы, вороны, раскаркались. Живо по местам. Чтобы я не слышала вас. Никакого покоя. Прочь пошли, - властно сказала она.
Скандальные женщины безоговорочно послушались цыганку, и разошлось по своим нарам.
- Сама ворона. Покоя ей захотелось, - ворчала себе поднос Дунька, но когда  обернулась, и ее взгляд встретился с взглядом цыганки, замолчала.
- Ну, что красавица, вот мы с тобой и встретились, - обратилась цыганка к Наталье Владимировне. – Аль, не признала?
Наташа долго всматривалась в лицо цыганки, но в темноте его было сложно узнать. Вскоре знакомые черты лица цыганки всплыли в памяти, и Наталья Владимировна узнала Бэлу. Это была та цыганка, которая не захотела взять у нее кольцо за гадание. Лицо из прошлой жизни.
Наташа, казалось, не улыбалась целую вечность, но, увидев Бэлу, улыбка озарила ее лицо.  Что-то теплое, мягкое проснулось внутри нее, может быть – душа.  На смену улыбки, рыдание вырвалось из ее груди. Наташа бросилась в объятия цыганки, совершенно незнакомого человека, но почему-то самого дорого в эту минуту.   
- Бэла, милая Бэла! – плача, повторяла Наташа. – Бэла! 
- Узнала, милая, - спокойно сказала Бэла и погладила по голове Наташу. – Успокойся, не плачь. Пойдем. Вот свободная койка.
Наташа с узелком в руках, сопровождаемая цыганкой, села на кровать. Она держала в своей руке руку Бэлы, боясь ее выпустить. Две женщины молча сидели и думали каждый о своем. В камере была тишина. Все заключенные с интересом наблюдали за происходящим.
- Ты все знала? – нарушила тишину Наталья Владимировна.
- Ну, как я могу все знать. Нет, конечно. Я видела только горе и несчастье. Видела рок нависшей над тобой. Но что  могло с тобой случиться, я не знала.
- Как так?
- По руке и по глазам человека могу прочитать, что его ждет, какая судьба ему уготована, - ответила Бэла.
- А можешь сказать, почему несчастья сыплются на мою голову одно за другим?
- Могу. Все мы отвечаем за чьи-то грехи. Может быть, кто-то из твоих предков был лихим человеком, а ты теперь расплачиваешься за его грехи.
- Мои родители и бабушка с дедушкой были добрыми и достойными людьми. Я не знаю человека, который бы сказал о них плохое слово.
- Эх, милая, да кабы все знать о наших предках… Вот кем были твои про- , про-, про- родители. Чем они занимались. Я вижу ты из богатой семьи. А как сколотили свое состояние твои предки? Всегда ли они   поступали по чести и совести? Были ли люди, которые проклинали бы весь ваш род?
Наташи ничего не ответила, а только опустила голову. Слезы капнули на ее руку.
- Вот видишь, не все так просто в жизни.
Наталья Владимировна о своих предках знала все только хорошее. Но, может быть, существовало что-то ей не известное. Может быть,  предки имели какую-нибудь тайну. Но если ей ничего не известно, то, как можно что-то узнать сидя здесь, в тюремной камере. Да и какое теперь это имеет значение. Невозможно повернуть время вспять. Все что свершилось в судьбе Наташи, уже свершилось.
- Единственное, что я могу тебе сказать, так это то, что ты последняя из своего рода, и все горести, несчастья и проклятья, связанные с вашей семьей закончатся, - тихо сказала Бэла, подумала немного и добавила:
- Ночью я тебе смогу сказать, кто проклял весь ваш род. А сейчас отдохни. Впереди у нас тяжелая ночь.
Наталья Владимировна послушалась. Она, не снимая одежды, завалилась на кровать и, обнимая свою котомку, уснула. Ее никто не беспокоил. Бэла обвела сердитым взглядом своих сокамерниц, которые тихо сидели на своих местах. 
Бэлу в камере слушались: то ли боялись, то ли она пользовалась авторитетом у своих товарок. Но если Бела сказала «тихо», значит, наступит тишина и никто не посмеет рта открыть. Многие  бросали косые взгляды в сторону цыганки,   но открыто противоречить ей не смели. Бэла держалась обособлено, практически ни с кем не общалась, не вела душевных бесед. Появление Наташи смягчило сердце цыганки.  И она решила опекать бедную несчастную девушку.
Наташа проснулась ближе к полуночи. Над ней, склонившись, сидела Бэла. Арестантки не спали, им было интересно, что будет происходить  сегодня ночью.
Яркое пламя одной свечи освещало комнату. Какие-то тени копошились в углу камеры. Это пожилая женщина, которая первая встретила Наташу, и Дунька  пытались соорудить  что-то напоминающее ширму. Они шепотом переговаривались между собой. Когда все приготовления было закончены, Бела перенесла свечу за ширму и пригласила  Наташу. В камере стало темно. Арестантки, опасаясь чего-то непонятного, прижавшись друг к дружке,  сидели на нарах и   молча смотрели на ширму из-за которой пробивались неяркие лучики света.
Бела и Наташа, взявшись за руки, сидели друг против  друга. Табурет со свечей стоял между ними. Бела долго и пристально смотрела в глаза своей подопечной, стараясь что-то в них прочитать. Потом ее веки сомкнулись, и цыганка погрузилась в глубокий сон. Не прошло и десяти минут, как Бэла   резко открыла глаза. Что напугало ее. Бэла встала, немного прошлась, потом села на свое место и заговорила:
- Эх, милая, страшно проклятье нависло над вашим родом. В крови, ох, в крови руки твоих предков. Душегубы они у тебя.
- Не правда, - возмутилась Наташа. – Наш род древний и благородный.
 - Древний-то он древний, да вот с благородством оплошал. На крови все богатство ваше замешено, на крови безвинных людей.
Наташа закрыла лицо руками. Послышались всхлипы, это плакала Наташа.
- Да, не казни ты себя. Ты тут не виновата. И родители, и бабушка с дедушкой, и прабабушка с прадедушкой не виноваты. Они не знали ничего, - успокаивала Наташу Бэла. – Это ваш древний предок виноват. Это он окропил землю чужой кровью. А твои родные и близкие люди выполняли свой долг перед отечеством достойно. Поэтому и возвеличился ваш род.
- Что? Что ты увидела? Расскажи! – Наташа схватила руки Бэлы и стала умолять ее. Слезы текли из глаз несчастной. – Расскажи, мне нужно, мне очень нужно знать почему, за что, горе не отступает от меня!  Почему и за что я проклята! Мне тогда станет легче. Я буду точно знать, за что страдаю.  Ведь не может человек безвинно страдать! Значит, я виновата, что родилась в этом проклятом роду и должна нести бремя горестей за своих предков, которые так сильно нагрешили в жизни! Я должна быть наказана. Я должна искупить чужие грехи. Я должна покаяться за своих предков и вымолить у Бога прощение за совершенные злодеяния. Милая, милая Бэлочка, скажи, что ты видела! 
Бэла внимательно посмотрела на Наталью Владимировну. «Бедная, бедная девочка» - подумала она.
-Ладно, слушай.

Яркий солнечный день. На пригорке стояла маленькая деревянная церквушка. Издали купала этой церкви переливались серебряным цветом, но вблизи они оказались  деревянными, сделанными из маленьких липовых дощечек. Вокруг церкви толпились люди в разных одеждах, кто в татарских халатах, кто в цветных рубахах и широких штанах. Все они были вооружены короткими саблями, топориками, луками и стрелами. Кто-то делил церковную утварь из разграбленной церкви, кто-то просто отдыхал, расположившись на земле, а кто-то просто слонялся. Везде слышалась нерусская речь, громкий хохот. Явно люди были довольны.
Неподалеку от оживленной толпы  в окружении вооруженных людей сидели русские крестьяне, прикованные цепями. Женщины склонились над плачущими детьми и пытались их успокоить. Мужчин было мало, и все они были попарно привязаны. Горе и страдание витало в воздухе над этой группой людей.
  Двое в ярких халатах прохаживались  вокруг несчастных и рассматривали их. Довольные, потирая руки, они что-то обсуждали на своем языке.
Рядом с входом в церковь  расположился богатый татарин. Он отличался от окружающих внешним видом: роскошным халатом, сытым лоснившимся лицом и властным взглядом. Вокруг него, как преданные псы, стояли его охранники.  Напротив богатого татарина сидел русский человек, тоже не низшего сословья. Они мирно беседовали.
- Э-э, урус, хороще служишь. На, заслужил, - богатый татарин передал русскому мешочек с деньгами.
- Не за деньги я тебе помог, - вернул русский татарину мешочек. – У меня к тебе другой интерес.
Татарин прищурил и без того узкие глаза, заулыбался и спросил:
- И что тэбе  нужно?
- Девку самую красивую, что сам укажу.
Собеседники громко рассмеялись, а татарин шутливо погрозив толстым, коротким пальцем, сказал:
- Урус хитрый как лис. Так что ты хочешь?
- Дельце у меня к тебе есть. Надеюсь, что ты мне в этом поможешь. Только уговор, никто не должен знать об этом.
Татарин пожал плечами, как бы соглашаясь с ним. Русский поведал ему, что есть у него двоюродный брат, богатый человек. Только богатство его ему не нужно. А хочет русский отомстить брату за то, что принял брат наследство его отца как должное. Принял он наследство и приумножил его, а вот сам он, получив меньшую долю приумножить  не смог, брат мешает. Вот и задумал русский извести брата и все его семейство с помощью татарина.
- Убьешь его, жену и детей. Чтобы духу их на земле не было. Мне дышать легче станет. Жить буду по-человечески. Он мне всю жизнь отравил.
Слушал татарин своего собеседника и поддакивал ему:
- Дескать, правильно. Конечно…
А потом сказал:
- Ты мне помог – я тебе помогу.
Сговорившись о выгодах, собеседники расстались. Русский уходил прочь, а богатый татарин, посмотрев ему вслед, плюнул и сказал:
- У, шайтан.
Рассвет озарился ярким пламенем горевших домов. Плач доносился отовсюду. Казалось, что земля стонет от бесчинств творившихся на ней.
- Брату своему спасибо скажи, - сказал богатый татарин лежащему на земле почти раздетому мужику.
Мужик приподнял голову. Удивление и ужас были в его глазах. Богатый татарин ухмыльнулся и пнул его ногой.
- Брату своему спасибо скажи, - повторил татарин.
- Да будь он проклят! – в сердцах воскликнул мужик, когда он понял смысл сказанных слов татарином. – Будь проклят он и весь его род! Будьте прок…
Мужик не успел договорить, как на его шею опустился короткий меч богатого татарина.

- Вот и все. Больше я ничего не видела, - закончила свой рассказ Бэла.
Наташа была поражена рассказом цыганки. Неужели такое возможно? Неужели возможно увидеть как наяву то,  что случилось много-много лет тому назад? Неужели возможно, что ее дальний предок так подло мог убить своего брата и его семью? Неужели жадность и зависть может так переполнить душу человека, что он способен предать все: свой народ, своих родных и близких ему людей? И это ее предок! Вот за какой грех теперь ей, Наташе, приходится расплачиваться.
- Вот это судьба, - нарушила тишину тучная пожилая женщина. – Живешь себе, живешь, и не знаешь, за что страдаешь. А оно вона как получилось. За чужие грехи расплачиваешься.
- Да это брехня, -  строптиво заявила  Дунька. – Придумала все Бэлка. Ну, как, скажите на милость можно увидеть прошлое? Конечно, проверить-то никак нельзя. 
Бэла подошла близко к Дуньке, наклонилась над ней и, глядя в глаза, спросила:
- А ты мне не веришь?
- Сомневаюсь, - Дунька отвела свой взгляд от глаз цыганки, оттолкнула ее и выкрикнула:
- Что таращишь на меня свои бельма! Всех тут запугала, цыганка чертова. Где доказательства, что ты правду говоришь. Вам, цыганам, соврать, что раз плюнуть.
- Ты мне не веришь? – Сев на свое место, спросила Бэла.
- Нет, - твердо ответила Дунька.
- Твое право. Ладно, бабы, ложитесь спать. Уж почти и ночь прошла.
Наташа прилегла на нары. Сон не шел. Ей не мешали вздохи, сопение и храп спящих женщин, ей мешали ее собственные мысли. Рассказ Бэлы потряс ее. Наташа поверила цыганке. А что ей оставалось делать? Это было единственное объяснение ее несчастий.   Вот уже и первые солнечные лучи. Они, едва пробившись через маленькое оконце с решеткой, согревали и убаюкивали. Мысли улетучились, и Наташа уснула.

Жизнь  в камере почти не отличалась от жизни в больнице. Те же склоки, дрязги, скандалы. Женщины никак не могли найти общий язык. Но что они все делили, Наташа понять не могла. Ведь они объединены одним горем, могли бы понять  и морально поддержать друг друга.  Здесь сидели разные люди: и воровки, и убийцы, и поджигательницы. Конечно они заслуживали наказания, но можно же не усугублять своего положения постоянными распрями. Ан, нет, покричать, поругаться и даже подраться, потаскать друг друга за волосы – это все вносило разнообразие в их однообразную монотонную жизнь. Помимо всего прочего, женщины умудрялись добывать спиртное. Когда в камере появлялась водка, начиналось общее «веселье». Арестантки пили, потом жаловались на судьбу, и все «веселье» заканчивалось расцарапанными лицами и вырванными клочьями волос.
Наталья Владимировна наблюдала за происходящим и ужасалась. Она, воспитанная в благочестивой семье, не могла понять, как могут так низко опуститься люди. Единственной отрадой была Бэла. Цыганка не ввязывалась в склоки, но в самый их разгар  могла одним словом обуздать скандалисток. Женщины видели, что Наташка, как они ее называли, находится под покровительством Бэлы, и поэтому ее не трогали.
Наташа смирилась со своим положением. Она часто вспоминала рассказ Бэлы. Вспоминала и представляла те ужасы, которые пришлось испытать людям по воле судьбе ставшими жертвами ее дальнего предка.  Наташа уже понимала, за что страдает, и от этого понимания ей становилось легче. Все в мире закономерно. Если где-то далеко, в пространстве или во времени, безнаказанно совершается зло, значит, где-то рядом его искупают другие люди.  Наташа надеялась, что Господь сжалится над ней, простит ее предка и освободит ее от страданий. Каждую минутку, она обращалась к Богу и молила его прощении. Теперь Наташа понимала,  что она послана в этот мир для искупления  чужих грехов.

Настал день суда. Наталья Владимировна в арестантской одежде шла по светлому коридору. Ее сопровождали два охранника. Один пожилой крепкий мужчина с добрым лицом. Второй – молодой парнишка. Он изредка посматривал на арестантку, и когда их взгляды встречались,  щеки юноши густо краснели. Пожилой мужчина видел, как смущался его товарищ и грустно усмехался себе в бороду.
Горе и страдания нанесли свой отпечаток на лицо молодой женщины. Глаза были полны грусти. Уголки губ опущены.  Бледное лицо. Все это исказило бы красоту любой другой женщины, но только не Наташи. Она стала более загадочной и неповторимой. Печальная красота…
До суда оставалось немного времени, поэтому Наталью Владимировну не стали заводить в зал суда, а завели в небольшую комнату. Наташа села на скамейку, опустила глаза и стала перебирать тонкими пальчиками ниточку, оторванную от арестантского халата. Охранники сели рядом с ней.
- На, поешь, - предложил Наташе  пожилой мужчина краюшку черного хлеба.
Наташа отрицательно покачала головой. Ей было стыдно брать хлеб.
- Бери, бери. Вона кака худа. Свалишься еще. Бери, покушай. Я знаю, долго они тебя мучить будут. Сами в перерыве пойдут – брюхо набьют. А горемыки, словно, нелюди какие, голодные сидят.  Так что не выкобенивайся тута, бери и ешь, коль дают, -  строго сказал добрый человек.
Наташа с благодарностью в глазах посмотрела на него и взяла краюху.
- Спасибо.
- Кушай  на здоровье. Меня дядька Трофим звать, - добродушно ухмыляясь, представился пожилой мужчина. – А его, Федором.
Молодой человек украдкой посмотрел на Наташу и смущено опустил голову. На время Наташа забыла, зачем и  где  она находится. Рядом с ней два человека, от которых излучается доброта и благодушие. На душе стало легко и хорошо. Впервые за долгое время «заулыбались» ее глаза.
- Молодой ешо. Первый раз конвоирует. А как повезло ему, сразу такая краля досталась. Конвоировал бы каку бабку-отравительницу или разбойника-грабителя, так бы не конфузился,  - дядька Трофим слегка локтем подтолкнул Федора.
Бедный Федя покраснел так, словно его варили. Наташа, видя его смущение, сказала:
- Ничего привыкнешь.
- Да, я ничего, - единственное, что смог вымолвить Федя. 
Все хорошее имеет свойство заканчиваться. Вот и сейчас, приятная беседа прервалась. В комнату вошел молодой человек и приказным тоном сказал:
- Вводите обвиняемую.
Что-то оборвалось в душе Наташи. Страх и тревога отобразились на лице женщины. Пять мучительных шагов, и Наталья Владимировна оказалась в огромном зале, залитом ярким солнечным светом.
Зал был полон незнакомых Наташе людей. В центре стоял огромный дубовый стол. Но пока он пустовал. Рядом со столом,  напротив друг друга стояли два стола поменьше. За одним столом сидел уже знакомый нам адвокат, Василий Степанович. Он нервно перелистывал бумаги, создавая видимость активной деятельности. «Бегающие» глазки посматривали то на прокурора (он сидел напротив), то в глубь зала и опять возвращались в бумаги.
Прокурор чинно сидел на своем месте и, ухмыляясь, наблюдал за адвокатом.
Напротив судейского стола, удобно расположившись, сидели присяжные заседатели. Это были совершенно разные люди,  из разных социальных прослоек. Наталья Владимировна увидела знакомые лица. Среди них были и князь Ремезов, давнишний друг Александра Сергеевича, и граф Остахов, любивший пропустить рюмочку другую с ее мужем, и еще несколько человек,  часто посещавших дом Наташи и ее мужа.  Вели себя все эти люди тоже по-разному.  Кто-то сидел тихо с безучастным видом, ожидая начала процесса. Кто-то, найдя в своем соседе достойного собеседника, говорил без умолку. 
За креслами присяжных заседателей сидели праздные зеваки, которым интересно присутствовать на судебном заседании, чтобы было о чем сплетничать. Среди этих людей Наташа увидела Марию Матвеевну, главную сплетницу высшего общества Москвы. Не сочувствие к бедам Натальи Владимировны, не горечь потери Александра Сергеевича, не желание восстановления справедливости, а возможность быть первой в курсе всех событий привели ее сюда. Как же  приятно будет ей как очевидице судебного заседания, со знанием дела, заявлять:
«А, она, нахалка, посмела заявить, что не виновна…»
Или
«Бедный, бедный Алексей Павлович как же он переживал… Потерял самого родного человека… Но он, молодец, держался на суде с достоинством…» 
Молодой человек, который велел ввести обвиняемую в зал суда, скорее всего, секретарь судебного заседания,  встал и громко заявил:
- Встать! Суд идет!
 Во главу дубового стола прошел крупный мужчина, скорее всего судья. Рядом с ним  расположились двое щуплых средних лет мужчин, наверное, помощники судьи. Все трое были одеты в судейские мантии, а на головах – колпаки с кисточкой. Сам судья в этой одежде смотрелся неплохо. Его солидная фигура, облаченная в огромный балахон, казалась неприступной горой. А вот его помощники были похожи на две маленькие кочки.
Судья и помощники о чем-то шепотом перемолвились.
Наташа смотрела на всех этих людей и думала: «Неужели они будут решать мою судьбу. Ведь им безразлично, что со мной будет дальше. Главное наказать виновного. А найти виноватого? Кому это нужно? Никому.» Как ни странно, но Наташа чувствовала моральную поддержку только со стороны своих конвоиров.  Она чувствовала сострадание только от дядьки Трофима и молоденького Феди. А ведь в зале  были люди, которые раньше часто посещали ее дом, выражали ей и уважение и почтение. Неужели, все эти люди смогли так быстро поменять свое отношение к ней, неужели ни один из них не верит в ее невиновность.  Кто-то из прежних знакомых не решался посмотреть ей прямо в глаза, они просто отводили взгляд, а кто-то смотрел с таким презрением, что холодок пробегал по спине.
Началась обычная для судей, секретарей, приставов и присяжных заседателей процедура. Сначала перечислили присяжных заседателей, поименно называя каждого, их чины, регалии.  Выяснили, кто не явился, какие меры наказания будит к ним применяться. Судья методом жеребьевки назначил новых присяжных из числа запасных. Потом судья предложил священнику провести заседателей к присяге. Священник и присяжные подошли к аналою, стоящему под образами.
Священником оказался молодой упитанный розовощекий человек. Он как-то нелепо смотрелся в коричневой рясе и с золотым крестом на груди.
- Поднимите правую руку, - сказал молодой священник, складывая пальцы в щепоть. – И повторяйте за мной.
По мере того как говорил священник, его щеки превратились из розовых в ярко красные. Было видно, что молодой человек волнуется. Наверное, он впервые приводил к присяге заседателей. Но подошел он к этой процедуре со всей степенью ответственности. Священник четко произносил каждое слово и старательно крестился:
- Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым его Евангелием и животворящим крестом Господним…
После присяги присяжные заседатели в совещательной комнате выбрали старшину. Им оказался пожилой степенный мужчина. По его внешнему виду можно определить, что это отставной военный высокого чина. Самым примечательным в его лице были густые с проседью усы, браво торчащие во все стороны.
Как только присяжные во главе со старшиной разместились в креслах на первых рядах  зала заседания, председатель громким голосом разъяснил присутствующим об их правах, обязанностях  и ответственности. Окончив свою речь, он обратился к подсудимой:
- Наталья Владимировна Талызина, встаньте.
Наташа встала. Все поплыло перед ее глазами. «Господи, помоги мне пережить весь этот кошмар» - подумала она.
- Ваше имя?
Наташа спокойно назвалась.
- Дворянка.
- Сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- Какой веры?
- Православная.
- Судились когда прежде?
- Нет, - слезы выступили на глазах Наташи. Но она,  не моргая и не стряхивая слез, чтобы никто их не заметил, продолжала прямо смотреть на судью.
- Копию с обвинительного акта получили? – продолжал задавать вопросы судья.
- Получила.
- Садитесь.
После допроса обвиняемой, судья перечислил свидетелей и предложил им на время покинуть зал судебного заседания. Свидетели, Наташа знала их всех, это были прислуга, дворовые, доктор Ипатьев и… и Алексей Павлович, встали со своих мест и вышли из зала. По мере того как свидетели выходили, Наташа видела выражения их лиц. Простые люди, которые от Наташи видели только добро и заботу, не смели поднять глаз на нее. Видно было, как переживали и сочувствовали они ее горю. Доктор Ипатьев равнодушно посмотрел на бывшую свою подопечную, не с ним же случилось горе. Он  присутствует здесь, в зале суда,  по необходимости, как свидетель, не более того. А вот Алексей Павлович. Сколько ненависти и высокомерия в его лице! Он словно старался спалить взглядом обвиняемую. Спалить так, чтобы не осталось и горстки пепла. «Убийца!» - его глаза «кричали» это слово.
Секретарь судебного заседания, молодой человек, встал и начал зачитывать обвинительный акт. Он читал громко и внятно, проговаривая каждое слово. Хоть секретарь был и молод, но было понятно, что это не первое его заседание. Он не волновался, а со знанием дела выполнял свои обязанности.
Обвинительный акт читался минут  тридцать. И эти тридцать минут тянулись очень долго. Наташа не услышала ничего нового из речи секретаря. А вот судья, присяжные заседатели и присутствующие слушали акт внимательно, казалось, ловили каждое слово.  Шутка ли дело, обвинялась дворянка, графиня, в убийстве собственного мужа.
В обвинительном акте говорилось, что такого-то числа, такого-то года, на такой-то улице, в доме номер такой-то был убит дворянин, граф Талызин Александр Сергеевич.   Смерть наступила в два часа ночи от выстрела в грудь. Револьвер, из которого совершен выстрел, прилагается в качестве вещественного доказательства. На месте преступления была обнаружена жена убитого дворянка Талызина Наталья Владимировна. Она лежала в бессознательном состоянии с револьвером в руке…
В акте подробно описывалась место преступления, характер ранения графа Талызина, показания свидетелей, описания очных ставок, мнения экспертов-криминалистов, экспертов-медиков   и так далее…
Заключение обвинительного акта  сводилось к тому, что дворянка Талызина Наталья Владимировна обвиняется в смерти своего мужа  дворянина Талызина Александра Сергеевича. Преступление это предусмотрено такими-то пунктами такой-то статьи Уложения  о наказаниях. Посему и на основании статьи такой-то Устава уголовного судопроизводства дворянка Талызина Наталья Владимировна подлежит суду окружного суда с участием присяжных заседателей.
На этом закончил чтение обвинительного акта секретарь судебного заседания. С чувством выполненного долга молодой человек сложил документы и сел на свое место.
- Дворянка Талызина Наталья Владимировна, вы согласны с обвинением? – спросил судья, когда чтение обвинительного акта было закончено.
- Нет,  - твердо ответила Наталья Владимировна.
По залу разнесся негромкий негодующий шепот присутствующих. Их явно удивил отрицательный ответ подсудимой. Все были в полной уверенности в том, что Наталья Владимировна убила своего мужа.
- Прошу тишину в зале суда, - строго заявил судья, а потом обратился к Наташе:
- Садитесь.
Наташа села и обвела взглядом присутствующих в зале. Только враждебные лица.
Судья о чем-то посоветовался со своими помощниками и опять обратился к Наталье Владимировне:
- Подсудимая, расскажите как, по-вашему, был убит  ваш муж.
Наталья Владимировна встала. Что говорить, она не знала. Подумав некоторое время, заговорила:
- Проснулась я оттого, что почувствовала, как на меня наваливается что-то тяжелое. Я испугалась, вскрикнула и увидела какую-то тень, метнувшуюся к окну.  Я не поняла, кто это был. В этот момент в комнату вбежал мой муж. Раздался выстрел. Последнее, что я помню, это падающий навзничь Александр Сергеевич.
Слезы брызнули из глаз Наташи.
- Успокойтесь, подсудимая. Постарайтесь вспомнить, кто на вас наваливался.
- Я не знаю.
Наташа знала, кто это был. Но почему не назвала имя убийцы мужа? Может быть, она чувствовала, что ей никто не поверит. Слишком очевидны были факты против нее. Или может быть, у нее в глубине души еще теплилась надежда, что Алексей Павлович сам признается в содеянном. Что проснется в нем совесть, и он сам расскажет, как все было.  Или может быть,  она жила былыми чувствами к этому человеку, помнила его слова о любви. Может быть, произнеся его имя, она предаст  воспоминания о своей любви к нему, предаст то прекрасное, что поселилось, хоть и ненадолго, в ее душе. Она любила его искренне, а любящий человек пожертвует собой ради любимого. Но он же предал ее, он же использовал ее в своих корыстных целях. Наташа это понимала, но произнести его имя в зале суда, она не могла.
А что же Алексей Павлович? Выражение его лица не менялось: все тот же холодный, настороженный взгляд, плотно сжатые губы,  надменность и уверенность в себе. Он сидел в коридоре в окружении других свидетелей. Все молчали. Если вдруг, кто-то из свидетелей пытался о чем-то заговорить,  Алексей Павлович «бросал» в их сторону такой взгляд, что все замолкали.
Продолжался допрос обвиняемой. Прокурор, поднявшись с места, задал вопрос:
- Скажите, обвиняемая, каким образом в ваших руках оказался револьвер?
- Я не знаю, - устало ответила Наташа.
Прокурор, удовлетворенный ответом, довольный сел на свое место и что-то записал в свою тетрадь.
Наталье Владимировне задавали вопросы и адвокат, и прокурор, и судья. И практически на все вопросы она однозначно отвечала: «Не знаю». Что нового она могла сообщить суду? Ничего. У нее нет ни свидетелей, ни фактов, которые могли подтвердить ее невиновность. И Наташа смирилась. Будь, что будет. Ничего нельзя изменить и исправить.
Допрос обвиняемой закончили и в зал суда пригласили свидетелей. Для начала священник привел их присяге. Свидетели старательно повторяли каждое слово, сказанное священником. После присяги их опять вывели из зала суда, оставив только Алексея Павловича.
- Ваше имя? – задал дежурный вопрос судья.
- Талызин Алексей Павлович, - уверено ответил свидетель.
- Ваше звание?
- Дворянин.
- Веры какой?
- Православный
- Женат?...
Алексей Павлович смотрел на судью честными глазами и четко отвечал на вопросы.
- Знакома ли вам  подсудимая?
- Да, - Алексей с презрением посмотрел в сторону Натальи Владимировны. – Это жена моего дяди, Талызина Александра Сергеевича.
- Как давно вы знакомы? – продолжал спрашивать судья.
- О том, что мой дядя женился на молодой женщине, Наталье Владимировне, я знал давно из писем дяди. Но познакомился с ней совсем недавно, недели за две до ее ареста, - Алексей Павлович сделал многозначительную паузу и продолжил:
- Да, недели за две, как она убила моего дядю.
Слова Алексея, словно ножом полосонули по сердцу Наташи. Она подняла глаза на него и пристально посмотрела  в его сторону. Их взгляды встретились. Алексей смотрел на Наташу с презрением и отвращением, как смотрят на убийц. Но ведь убийца он!...
Бедная женщина отвела взгляд. Опустила голову и так, не поднимая головы, сидела на протяжении всего допроса Алексея Павловича. Ей было больно смотреть в его сторону. Предательство, самый страшный из человеческих грехов! Этот грех унижает и убивает душу. Как ядовитая змея жалит  в самое сердце, так предательство уничтожает   человеческую сущность. Как страшно быть преданным! И кем преданным? Человеком, который клялся в любви! Человеком, которого любила всем сердцем искренней любовью! Слезы застилали глаза. Это были не слезы жалости к себе и обиды, это были слезы, опустошающие душу. Наташа  умирала, но умирала она не физически, а душевно. Больше нет ее, есть только телесная оболочка, которой придется существовать и испытывать физические страдания. И Наташа уже готова к ним. Как страшно!
После допроса, Алексею Павловичу предложили присесть на специально отведенное место для свидетелей в зале суда. Алексей, гордо подняв голову, удобно устроился на деревянном кресле и больше не смотрел в сторону Натальи Владимировны.
Затем поочередно приглашались для допроса остальные свидетели. Все они говорили одно и тоже: была ночь, все спали, раздался выстрел, проснулись, побежали в комнату, откуда раздался выстрел, на пути встретили Алексея Павловича, он тоже туда спешил, и страшная картина убийства. На вопрос «Кто, по-вашему, совершил убийство?» Прислуга и дворовые с замешательством отвечали, что они не знают, что Наталья Владимировна невероятной доброты и отзывчивости человек, и она не могла убить своего мужа. Но факт остается фактом: рядом с телом убитого лежала обвиняемая с револьвером в руке. Полицейский и доктор Ипатьев в подробностях описали картину, которая предстала перед ними, когда их вызвали на место пришествия. Все показания сводились к тому, что убийца – Наталья Владимировна.
Среди свидетелей была и Настенька. Бедная девочка, как только увидела Наталью Владимировну, сразу же заплакала. Ей было жалко свою хозяйку. Но чем она могла ей помочь? Ничем. Настенька отвечала на вопросы, глотая слезы. А когда прокурор спросил:
- Кто, по-вашему, совершил убийство?
Настенька в голос зарыдала и выкрикнула:
- Кто угодно, только не Наталья Владимировна! Это не она! Она не могла! Она добрая!
С девочкой случилась истерика, и ее под руки вывели из зала суда. В зале началось перешептывание, все были возмущены поведением свидетеля. Только один человек сидел невозмутимо, отрешенно, это была Наталья Владимировна.
- Тишина в зале! - громко сказал судья и стукнул молоточком по металлической тарелке. Раздался звон, и наступила тишина.
После допроса свидетелей, прокурор предложил присяжным заседателям осмотреть вещественное доказательство, револьвер из которого, якобы, Наталья Владимировна выстрелила в своего мужа.
- Однако, тяжелый, - сказал староста присяжных заседателей, подержав в руке револьвер. – Как молодая хрупкая женщина смогла его удержать, да еще выстелить из него? Тут нужна сноровка.
В зале суда опять зашумели. Тогда прокурор встал и заявил:
- У следствия тоже вставал этот вопрос, и мы нашли на него ответ. В порыве душевного неравновесия, то есть, в повышенном возбуждении, человек способен на многое. У него раскрываются резервные силы, и он может совершать несвойственные ему поступки. Так молодая женщина, увидав своего мужа, сильно разволновалась и, выхватив револьвер, выстрелила. Был же случай, когда во время пожара очень пожилая женщина схватила свой сундук с приданным и сама, собственноручно, утащила его в лес. А когда пожар потушили, то четыре мужика не могли сдвинуть его с места. Вот вам парадокс человеческих возможностей.
- Протестую! – возмутился адвокат. – Прокурор оперирует не научными данными. Кто может подтвердить, что этот сундук бабка сама дотащила с лес?
- Прения еще не начались. И мы сейчас не рассматриваем случай с сундуков. Ближе к делу господа, - спокойно сказал судья.
- Так вот, господа, - продолжил прокурор. – Мы проконсультировались у психиатров, и   они дали нам заключение, что Наталья Владимировна в порыве гнева способна была выстрелить из револьвера. Это подтверждается документально.
Прокурор вышел из-за стола и передал документ, подтверждающий его слова.
Как только прокурор сел на свое место, встал адвокат и заявил:
- Прокурор сам себе противоречит. Сначала он заявляет, что моя подзащитная долго готовилась к этому убийству, все четко распланировала, приготовила револьвер. А теперь он заявляет, что она действовала в состоянии аффекта.
- Я не отказываюсь от своих слов. Да, обвиняемая готовилась к этому убийству. И тщательно готовилась! Но у нее не было подходящего момента воспользоваться револьвером. А тут ссора с мужем на почве ревности. Алексей Павлович подтвердил о том, что подсудимая домогалась его и не скрывала этого. Конечно, мужу сей факт неприятен и он решил выяснить отношения с женой. Возник конфликт. В порыве гнева  подсудимая выстрелила в мужа, будучи в возбуждении.  Все очень логично.
- Господа,  я еще не объявлял прения. Я вам делаю замечание, – встрял в словесную перепалку прокурора и адвоката судья и опять стукнул молотком по тарелке. Противники успокоились, сели и стали пересматривать  записи.
Присяжные заседатели во главе со старостой, удовлетворенные объяснениями прокурора, расселись на свои места.   Судебный процесс продолжился.
Секретарь судебного заседания по настоянию прокурора зачитал врачебное исследование трупа. Этот документ подтверждал, что Талызин Александр Сергеевич был убит выстрелом грудь, хотя это никто и не оспаривал. Прокурору, по-видимому,  хотелось продемонстрировать присяжным заседателям весь ужас содеянного обвиняемой, чтобы слушатели смогли представить,  как жена изувечила собственного мужа. И это произвело впечатление на присяжных. Когда секретарь закончил чтение, по залу пролетела волна негодования. Адвокату не понравилась реакция присутствующих в зале, он сидел, недовольно поджав губы.
 Выждав наступления тишины, судья встал и объявил судебное заседание законченным и предложил прокурору выступить в прениях сторон. Прокурор медленно встал из-за стола, осмотрел всех присутствующих в зале и спокойным невозмутимым голосом начал свою, уже подготовленную, речь. Он говорил четко и внятно, словно каждое слово имело глубокий смысл и общественное значение. Иногда его спокойная монотонная речь переходила в громкий выкрик. Это происходило тогда, когда он говорил о причастности Натальи Владимировны к убийству Александра Сергеевича. Он указующим перстом показывал в сторону бедной женщины и говорил о жестоком спланированном убийстве. Прокурор называл Наташу падшей женщиной, бесполезным существом, унижал ее. Потом он обращался к присяжным заседателям с напутствием принять решение, которое оградит  общество от такого «нароста», как Талызина. Он умышлено не называл дворянку и графиню по титулу, стараясь этим самым принизить ее в глазах присяжных. Уставший и довольный своей речью, прокурор опустился на свой стул и со взглядом победителя стал смотреть на адвоката.
Невозмутимый судья дал слово адвокату. Василий Степанович сосредоточил свой взгляд на присяжных заседателях и начал свою речь. Говорил он быстро сбивчиво, иногда теряя нить своих рассуждений. А запутавшись - замолкал, опять пытаясь сосредоточиться, продолжал. Из выступления адвоката было ясно, что он не очень-то и старался найти факты, говорившие о невиновности подзащитной. Но как обязывает его долг, он обязан защищать подсудимую. Линия защиты его была надуманной и необоснованной. Слушать его было скучно и неинтересно. Адвокат просил присяжных о снисхождении   к бедной, запутавшейся в жизни женщине. Может быть, у кого-то из присяжных и проснулось чувство жалости к ней, но виновность ее была неоспорима.
- У меня все, - сказал адвокат, переступая на месте.
- Спасибо, присаживайтесь, - поблагодарил судья адвоката за его недолгую речь. – А теперь, подсудимая, встаньте.
Наталья Владимировна сидела с опущенной головой, как в забытье, она, словно, не слышала обращенного к ней слова.
- Подсудимая, встаньте, - повторил судья.
Но Наташа продолжала сидеть. Тогда, конвоир, дядька Трофим, незаметно толкнул ее в бок, и Наташа очнулась. Она подняла глаза на судью. Пустота! Сплошная пустота в ее взгляде.
- Подсудимая, встаньте. Вам предоставляется последнее слово в свое оправдание, -  слегка смутившись, сказал судья.
Наташа встала. Обвела взглядом присутствующих. И ни на ком не остановился ее взгляд.   
- Нет, - еле слышно сказала Наташа, опустила глаза и медленно села на свое место.
Что творилось в ее душе? Или может быть, этой души уже нет? Может быть, она только что умерла? И кто в ответе за это?
После последнего слова подсудимой, как положено процессуально, присяжные во главе со старостой отправились в совещательную комнату. Перед присяжными стоял один вопрос: виновна ли дворянка Талызина Наталья Владимировна, двадцати четырех лет,  в том, что такого-то числа, такого-то года, она стреляла в дворянина Талызина Александра Сергеевича с целью лишения его жизни. Как только за присяжными затворилась дверь, они враз достали папиросы и закурили. Обсуждение вопроса шло не долго, но и за это время комната заполнилась едким дымом.
Староста зачитал вопрос, поставленный судом вопрос. Разногласий в присяжных не было и они единогласно ответили: «Да, виновна». Можно было бы возвращаться с зал суда, но недокуренные папиросы удерживали курильщиков. Они еще некоторое время побеседовали на отвлеченные темы и отправились на заседание.
Тем временем, Наталья Владимировна сидела в арестантской комнате вместе со своими конвоирами. Ни дядька Трофим, ни молоденький Федя не пытались разговаривать с подсудимой. Не говорили они с ней не потому, что все считали ее убийцей, а потому что они видели ее состояние. Она была здесь, но в тоже время он отсутствовала, она была где-то  далеко, не в этом мире.
Наташа непроизвольно выполняла то, что ей говорили. Нужно встать и выйти из зала суда – она встала и вышла. Нужно сидеть в арестантской – она сидела. Нужно вернуться обратно в зал судебного заседания – она вернулась.
- Встать! Суд идет! – громко и четко сказал секретарь судебного заседания.
Все присутствующие встали. Судья со своими помощниками прошли на свои места и сели. Затем, один за другим вошли присяжные заседатели. Староста с торжественным видом нес лист, на котором был вынесен вердикт. Судья прочитал документ и обратился к своим помощникам, совещаясь. В зале суда стояла гробовая тишина. Все ждали вынесения приговора.
Судья взял бумагу и торжественно начал читать:
- «Такого-то года, такого-то числа, по указу его императорского величества, окружной суд, по уголовному отделению, в силу решения господ присяжных заседателей, на основании такого-то пункта статьи такой-то и статьи такой-то Устава уголовного судопроизводства, определил дворянку Талызину Наталью Владимировну, 24 лет, лишив всех прав состояния, сослать на каторжные работы сроком на десять лет. Судебные издержки по сему делу  возложить на осужденную».
После прочтения приговора никто не произнес ни слова. Судья со своими помощниками чинно вышли из зала судебного заседания. Все присутствующие поочередно, не торопясь, тоже покинули помещение.
Лица людей, даже не лица, а выражение лиц, они совершенно разные. Кто-то шел удовлетворенным: свершилось правосудие, и убийца наказан. Кто-то шел удрученным, сожалел о случившемся: жалел о внезапной кончине Александра Сергеевича, сочувствовал Алексею Павловичу и осуждал Наталью Владимировну. Кто-то, не веря в то, что Наташа могла убить своего мужа, плакал, украдкой утирая слезы. И только одно лицо было счастливым: все сложилось именно так, как и предполагалось. Убит граф Талызин, графиня отправится на каторгу, а все деньги и имения перейдут в его владение. Теперь все его проблемы будут решены, он сможет жить в свое удовольствие, и никто ему не будет мешать. Конечно, во время судебного разбирательства были моменты, когда он волновался и переживал: вдруг найдутся обстоятельства, которые нарушат его план, Наталью Владимировну не осудят, и отправят дело на дознание. Но все позади! Он победитель! Он, Талызин Алексей Павлович, владелец крупного состояния!

- Ну, что!? Говори скорее! – спросила Бэла, как только Наташа вошла в камеру.
Наташа, не поднимая глаз, прошла к своей пастели и села. Все арестантки замолчали и с интересом стали смотреть на нее. Бэла присела на край пастели рядом с Наташей и обняла ее.
Бэла пыталась заговорить с бедной женщиной. Но все тщетно. Наташа сидела как каменная статуя. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Тогда цыганка стала трясти ее за плечи. Никакой реакции. Глаза Наташи бездумно смотрели куда-то в пол. Все попытки Бэлы привести Наталью Владимировну в чувства не увенчались успехом. Оставался последний способ. Бэла с размаху стукнула своей ладонью по лицу обезумевшей женщины. В этот момент глаза Наташи ожили, слезы брызнули неудержимым потоком.
- Я каторжная! Я каторжная! Я каторжная! – кричала Наташа. – Он меня предал! Он все подстроил! За что!? Я каторжная!
Наташа билась в истерике. Бэла пыталась удержать ее. Но откуда у хрупкой девушки появилось столько сил? Она вырывалась и кричала, повторяя одни те же  слова: «Я каторжная! Я каторжная! Я каторжная! Он меня предал! Он все подстроил! За что!? Я каторжная!» В этот момент подскочила пожилая женщина, которая в свое время встретила Наташу в камере. Он набрала в рот воды их металлической кружки и выпрыснула ее в лицо обезумевшей. Вода сделала свое дело. Наталья Владимировна, задыхаясь, глотая воздух и всхлипывая, замолчала. Через некоторое время она успокоилась и села на свои нары.
- Ох, бедовая, сколько же тебе присудили? – спросила пожилая женщина, когда увидела, что Наташа сможет говорить.
- Десять лет, - ответила Наталья Владимировна, вытирая слезы.
- А, что вы хотели? За убийство годиком отделаться? И так понятно, что вкатают десятку каторги, - заявила Дунька.
- Да, заткнись, ты, дура, - спокойно сказала Бэла и села рядом с Наташей.
Пожилая женщина залезла в свою котомку и долго в ней копошилась, что доставала, потом прятала, потом опять доставала. Внимание арестанток переключилось на нее. Что же она там ищет? В конце концов, женщина нашла то, что искала. Это была чекушка с мутной жидкостью.
- На, глотни. Авось полегчает, - протянула женщина бутылочку Наташе.
- Что это?
- Самогон. Хороший самогон. Пей не бойся.
- Нет, не буду, - отстранила Наташа бутылку.
- Зря отказываешься, хороший самогон, - настаивала женщина.
- Выпей, выпей, - поддержала  ее Бэла.
Наташа с недоверием посмотрела на чекушку, но все-таки взяла ее в руки и сделала глоток. Огненная жидкость обожгла язык, небо и горло, но потом растеклась по организму приятным теплом. Действительно, полегчало.
- Ну, ты мать,  даешь! – весело заявила Дунька. – Смотрите-ка, Марфа-то наша, самогончик имеет и помалкавает. А тут не знаешь, как горюшко свое успокоить. Дай-ка мне тоже хлебнуть.
Дунька потянулась рукой к бутылке и хотела, было уже взять ее, да не тут-то было. Марфа, так звали пожилую женщину, ударила по руке нахалки.
- Не про твою честь. Пшла вон! И так почти каждый день напиваешься. Где ты только берешь венище?
- Не твое дело! – огрызнулась Дунька обидчиво.
- А, ты, глотни, глотни еще, бедовая, - обратилась Марфа к Наташе.
Бэла одобрительно кивнула, и Наташа еще раз отхлебнула самогона. Все поплыло перед глазами: стены камеры, потолок, пол, лица сокамерниц.  Наташа провалилась в какую-то бездну. В тихую, спокойную, умиротворяющую бездну, где нет тюрьмы, предательства, убийств.
Проснулась Наташа только на следующий день.
В камере загремели затворы. Затем раздался громкий голос тюремщицы:
- Талызина, на выход. К тебе пришли.
  Кто бы это мог быть? Адвокат? Но он сделал свое дело и ему нечего здесь делать. А больше ее никто не посещал. Наташа шла по коридору в сопровождении тюремщицы в ожидании приятной встречи. И предчувствие ее не обманули. В комнате для свиданий она увидела  Настеньку.
- Настенька, милая! Как же ты здесь? – Наташа кинулась в объятия любимой подруги из прошлой беззаботной жизни. – Какое счастье! Ты пришла! А я уж думала, что меня все забыли.
Слезы выступили на глазах и у Наташи и у Настеньки.
- Никто вас, Наталья Владимировна,  не забыл. Все любят и жалеют.
Молодые женщины, обнявшись, прошли к деревянным скамейкам и присели.
- Ну, рассказывай, как вы живете, - оживилась Наташа. Родной человек придал ей силы. – Как няня Лиза? Как вы с Василием? Рассказывай, все рассказывай.
- Плохо без вас. Помните, как мы с вами мечтали? Я выйду замуж за Васеньку, у нас народятся детишки, а вы будите им крестной. Но эти мечты не сбыточные. Вася остался жить в доме в Москве, а меня Алексей Павлович отправил в деревню. Я сейчас там живу и работаю. Мне разрешили приехать в Москву  на суд. Да и только потому, что мне приказано было явиться в зал суда. Завтра рано утром уезжаю обратно. И Вася, и Афанасий, и другие слуги хотели прийти к вам, но Алексей Павлович строго настрого запретил это.
- Бедная, бедная моя девочка,  - горестно произнесла Наталья Владимировна. – А как няня Лиза. Что с ней? Почему она не приходит ко мне?
 Настенька потупила глаза, ей было очень больно говорить о том, что произошло с Лизой, старым больным человеком. Да и как сказать об этом Наталье Владимировне, а сказать нужно.
- Няня Лиза больше не живет в доме.
- Ее тоже отправили в деревню? – возмущенно спросила Наташа.
Настенька отрицательно замотала головой.
- Нет, не в деревню. Она живет в богадельне.
- Как!?
- Когда вас арестовали, у Няни Лизы от горя отказали ноги, и Алексей Павлович отправил ее в приют.
- Сколько горя принес нам этот человек! Да будь он проклят! – в сердцах воскликнула Наташа. – Будь он проклят! И он, и его потомки! Сколько горя принес он, столько же горя принесут и они! Будь он проклят и весь его род!
Тюремщица, которая наблюдала за арестанткой и ее посетительницей, мирно сидела на табурете в углу комнаты. Но когда раздались крики Наташи, она соскочила и прикрикнула:
- Тихо, я сказала! Щас вас быстро разгоню!
Наташа замолчала, опустила голову на руки и заплакала. Тюремщица сочувственно посмотрела на арестантку, вернулась в свой угол и дала возможность подругам еще поговорить. Да, тяжелая работа у этой женщины. Сколько чужого горя она повидала на своем веку. Иногда она жалела арестанток, тоже ведь люди, и не с хорошей жизни они попали в тюрьму. Но и строгость тоже должна быть, вот она и прикрикнула.
- Наталья Владимировна, - обратилась Настенька к своей бывшей хозяйке. – Мы вот тут, я, Василий, остальная прислуга, собрали для вас денежек немного. Часть пришлось отдать тюремщикам, чтобы они пропустили меня к вам. А часть, вот вам, не обессудьте, что мало, но сколько смогли.
- Ну что ты, Настенька. Зачем? У меня все есть. Не надо, - Наташа с благодарностью посмотрела Настеньке в глаза и даже смогла улыбнуться.
- Нет, уж вы бросьте это. Не отказывайтесь. Ведь мы от чистого сердца. Большего мы для вас сделать не сможем.  А вам еще предстоит… - Настенька замолчала, а потом продолжила:
- А вам предстоит долгая дорога. Вам они пригодятся еще, попомните мои слова.
- Спасибо, - Наташи приняла деньги, и крупные капли слез окропили их. Это были слезы благодарности.
- Вот еще, - Настенька протянула крепко связанный узелок.
- Что это?
- Это теплые вещи: платки, носки, кофты. Это вам в дороге пригодится. Возьмите.
Наташа не стала отказываться. Действительно, дорога предстояла дальняя. Что  ждет ее в пути, неизвестно. Теплые вещи обязательно пригодятся, да и деньги тоже. Наташа, не то чтобы гнала мысли о дальней дороге, она просто не задумывалась о ней. Всю жизнь она прожила в достатке, и ей не приходилось думать о хлебе насущном и о том, как обеспечить себя одеждой. Спасибо Настеньке, хороший добрый человечек, побеспокоилась о бывшей хозяйке. Поддержала ее в трудную минуту, и может быть, своим поступком показала ей, что нужно научиться заботится о себе. Конечно, рядом с Натальей Владимировной есть Бэла, которая, по мере возможности, опекает ее. Но ведь это не надолго, по этапу Наташе предстоит идти без нее. Поэтому рассчитывать нужно только на себя.   
Время с близким и родным человеком пролетело незаметно. Наступил момент расставания. Как будет складываться дальнейшая судьба Наташи и Настеньки? Увидятся ли они когда-нибудь? Никто не знает. Подруги обнялись, расцеловались и попрощались в надежде, что их пути-дорожки все-таки пересекутся, и что встреча их будет радостной и приятной.  Но, опять же, что их ждет?...

Выход партии, в которой должна идти Наталья Владимировна, был назначен на начало мая. В остроге  творилось что-то несусветное: суета, крики, звон цепей. Заключенных переписывали, потом пересчитывали, потом опять пересчитывали и переписывали. Одним нужно было  сдать арестантов, другим принять их.
Заключенных постепенно выводили из здания тюрьмы и выстраивали в ряды по несколько человек. Сначала построили мужчин с мешками за плечами. Все они, молодые и старые, русские и нерусские, бородатые и безбородые, были одеты одинаково в серые штаны и халаты с нашивными ромбами на спинах.   Это ромб говорил о том, что все эти люди – каторжные. На головах у мужчин были надеты невысокие серые шапки.  Вслед за мужчинами построили женщин. Их одежда отличалась от мужской только тем, что на головах у женщин были повязаны серые платки. К некоторым женщинам прижимались ребятишки разных возрастов. Глаза этих детей! Испуганные, затравленные! Уже в столь нежном возрасте, по воле судьбы, они стали каторжными. За что?...
Среди всей этой жалкой толпы стояла, как затравленный зверек, и Наташа. Вокруг нее были и убийцы, и воры, и мошенники. Но в них она видела, прежде всего, людей. Людей, которые сбились с жизненного пути, совершили преступление и теперь несут за это наказание. Все эти люди обречены на страдания, и Наташе было жалко их. А жалела ли она себя? Уже нет. Все слезы выплаканы. Душа переболела. Изменить ничего невозможно. Наташа смирилась со своей долей. Но ненависть к Алексею Павловичу росла в ней с каждым днем. Она ненавидела его не за свою изуродованную жизнь, она ненавидела его за убийство мужа, добрейшего человека, за свою любимую и любящую няню Лизу, с которой он поступил так жестоко, за разрушенную любовь Настеньки и Василия.
С грохотом отворились ворота, прозвучала команда «Партия, марш!», и толпа обреченных людей в сопровождении конвоя двинулась в путь. По выложенной булыжной мостовой шли люди, звеня кандалами в направлении  железнодорожного вокзала. Вдоль мостовой толпились родственники каторжных. Они старались высмотреть из огромной толпы либо мужа, либо жену, либо мать, либо отца, либо дочь, либо сына. И каково было счастье, когда им это удавалось. Они кричали, стараясь сообщить что-то важное своим близким, махали руками. А когда они теряли их с поля зрения, то со скорбными лицами и со слезами на глазах уходили восвояси.   
На железнодорожном вокзале началось размещение каторжников по вагонам. Их опять пересчитывали, сверяли со списками. Поезд был очень длинным и полностью заполнен арестантами. Во всех вагонах слышался говор, сквернословия, ругань. Люди пытались разместиться поудобнее, и поэтому кругом было суетно.  Наташа, как только вошла в вагон, села на деревянную лавку и стала смотреть в решетчатое окно. Тюрьма, она и в поезде тюрьма, те же  самые решетки. На перроне суетились провожающие, они пытались найти своих близких. Кому-то это удавалось.
Наташа  с тоской смотрела на здание вокзала, пирон. «Неужели, я больше никогда сюда не вернусь?» - думала каторжанка. Она мысленно прощалась с Настенькой, няней Лизой, Василием. Она прощалась и со своим любимым городом, Москвой, в котором она выросла, в котором она жила со своими родителями, не зная горестей и печалей пока они были живы. Потом она вспоминала Александра Сергеевича с теплотой в сердце. Наталья Владимировна думала только о хорошем и прощалась с ним, с этим хорошим.
Послышался последний звонок, и поезд медленно начал трогаться с места, набирая скорость. На перроне в толпе провожающих послышались плачь и причитания. Поезд увозил Наташу, нет, Наталью Владимировну, дворянку и графиню, далеко в неизвестность, в бездну, в пропасть…

В Нижнем Новгороде пария была снята с поезда, и арестанты пешком отправились по этапу до города Тобольска. В этом году лето преподносило свои сюрпризы. То лил проливной холодный дождь несколько дней подряд.  Земляной тракт превращался в грязное месиво, что усложняло передвижение партии арестантов. Потом резко начиналась изнуряющая жара. Выползали комары и мошка. Они роем клубились над проходящими каторжанами и нещадно их кусали. От резкой смены погоды многие заболели. Но не только погода была причиной болезни людей. Железные оковы натирали ноги, начиналось заражение. Кто-то падал от истощения.  Некоторых больных, которые не могли продолжать путь оставляли в полицейских участках, расположенных на пути следования. А некоторых – грузили на подводы, заваленные арестантскими поклажами, и эти больные продолжали  свое движение к месту каторги.
Наталья Владимировна первое время держалась. В прохладу ее спасали теплые вещи, которые предусмотрительно собрала для нее Настенька. Но потом она почувствовала легкое недомогание.  Наташа не обратила на это внимание и продолжала идти.
На ночь партию размещали в огромных деревянных бараках.  Их нельзя было назвать убежищем от холода и дождя. Крыши протекали, стены имели щели толщиной в палец. Вода капала с крыш на спящие лица изнуренных людей. Ветер привольно гулял по помещению, обдувая пытающихся согреться арестантов.  Таких бараков на протяжение всего тракта было большое количество.
- Озябла, лапушка? – спросила Наташу одна старушка.
Наташа  свернулась калачиком на деревянных нарах и дрожала. На ней была надета почти вся теплая одежда, но она, почему-то, ее не согревала.   Холод проникал в каждую клеточку ослабевшего организма. Наташа смущенно ответила:
- Да.
Бабушка подошла к Наташе посмотрела на нее внимательно и приложила старческую руку к ее лбу.
- Да ты горишь вся.
- Ничего, все пройдет. Мне бы только попить чего.
- Щас, щас, милая, потерпи.
Заботливая старушка подошла к чану, зачерпнула железной кружкой воду и поднесла ее к сухим губам Наташи.    Наташа отхлебнула и обессилено опустила голову.
- Что тебе еще хочется?
- Ничего, баб Тонь, ничего. Отдыхай. Завтра опять идти, - еле слышно ответила больная старушке.
Тут увидев, что по-соседству на  нарах происходит что-то неладное, молодая  красивая  статная женщина, явно украинка, спросила у бабы Тони:
- Шо случилося?
- Горить вся. Ох, Марийка. Кабы дурного не случилось.
- Да шо ты раньше часу кудахчешь. Горилка трэба. Намазать бы ее. Можэ хвороба да и покинет, - посоветовала Марийка
- А где ж ее взять?
- У Бобылихи есть. Я бачила, как она по ночам к ней прикладывается, а потом храпит. Каждый раз боюся, шо барак развалится от ее храпа.
- Не даст она. Больно скупа, - засомневалась баба Тоня.
- А мы спросим. Не для себя же просим, а для хворой.
Баба Тоня и Марийка направились к нарам, на которых лежала толстая рябая тетка.
 - Че не спите-то? Покоя от вас нету, - спросила недовольно Бобылиха подошедшую парочку. – Бродют и бродют. Сами не спят и другим не дают.
- Не для себя, для Наташи просим, уж больно она плоха. Поделись самогонкой,   будь добра, - попросила баба Тоня.
- Нету у меня, - «отрезала» Бобылиха.
- Шо ты брешешь, брехливая баба,  кажную ночь горилку хлэщешь! – возмутилась Марийка. – Куда ее заховала?
Марийка выхватила узелок, который Бобылиха использовала как подушку, и попыталась залезть во внутрь.  Но толстая баба проявила невиданную для ее комплекции, сноровку и выхватила свой мешок из рук Марийки.
- Сказала, что нету самогона, значит нету. Даже если бы и был, все одно не дала бы. Самой сгодился бы. Дорога дальная. Вдруг меня скрутит. Чем тогда лечиться? Все пошли, пошли отсюда.
От слов Бобылихи, Марийка пришла в ярость. Она схватила мешок и стала вырывать его из рук жадной женщины и при этом кричать:
- Ах, ты, старая ведьмака! Подохнешь, нихто не пожалие! Ты свой вик  вже отжила! А там молода дивка загыбается! Ей бы ище жить да жить! А ты каплю горилки пожалила!
Не долго думая, крепкая Марийка кулаком врезала Бобылихи в глаз. Толстая тетка от боли взвыла и выпустила мешок. Марийка, не ожидая такой легкой победы, рванула на себя раздираемую поклажу, не устояла на ногах и отлетела к соседним нарам.   В это мгновение из мешка выпала бутылка с мутной жидкостью, ударилась об камень, который подпирал деревянную ножку соседних нар, и разбилась вдребезги. Мутная жидкость растеклась и моментально впиталась в земляной пол. 
- Ах, ты, бестия! Что зенки повылупливала! – сквозь слезы прокричала Бобылиха. – Разбила! Сучий выродок! Ох, разбила! Как же я теперь буду! Не полечиться теперь,  горюшко не залить!
Бобылиха сидела на своих нарах и причитала. От частых всхлипов ее тело сотрясалось и колыхалось. Скупая бабка  жалела себя, жалела самогон, который разлился, и проклинала Марийку, бабу Тоню и бедную умирающую Наташу.
Не получив так необходимой самогонки, баба Тоня и Марийка вернулись к нарам где лежала Наташа. Обессиленная женщина лежала неподвижно.
- Горить вся, - сказала Марийка, приложив руку ко лбу Наташи.
- Еще горячее стала, - согласилась баба Тоня, когда пощупала больную. – Что же делать? Лекаря до утра не будет. Ох, боюсь, что сгорит она за ночь.
- Може, ешо обойдется. Молодая же дивка, должна быть крепкой.
- Да, какая там крепкая? Изнеженная, мамками да няньками воспитанная. Это мы с тобой, всю жизнь выживали, нам не привыкать. А Наташка из барышень на каторгу пошла.
- Як это?
- Толком-то и не знаю. Наташка не разговорчивая, больше молчит. Слово из нее не вытянуть. Знаю только, что убила мужа своего.
- По што  она его?
- Кто ж его знает?
Две женщины замолчали. Они молча смотрели на Наташу и каждая думала о своем, о своих горестях и несчастьях, которые им пришлось пережить. Они думали и о Наташе, и жалели ее. В сонной тишине барака были слышны редкие причитания жадной Бобылихи, сопения и храп спящих каторжанок, и вздохи   бабы Тони и Марийки.
Полная луна освещала барак. В лунном свете было видно, как мечется в своей постели Наташа. Две ее товарки, не смыкая глаз, следили за ней. Они смачивали ее губы водой, поправляли тряпье, которым была укрыта больная. Казалось, что Наташа спала. Но вдруг, она открыла глаза. Какой-то недобрый огонек блеснул в ее больных глазах. Наталья Владимировна попыталась приподняться, но ее остановила баба Тоня:
- Что ты, милая, лежи.
Наташа отстранила старческую руку и в полулежащем положение  стала осматриваться.
- Где он? – в бреду спросила она.
- Кто? Никого здесь нет. Спи, спи, родимая, - успокаивала старушка.
- Он, убийца, он здесь, я его чувствую. Он убил мужа, няню Лизу, меня.
Марийка подскочила к бредящей, смочила водой ей губы и попыталась ее уложить. Обессиленная Наташа опустила голову на мешок  и  ушла в забытье. Она пролежала несколько минут спокойно, потом резко приподнялась и выкрикнула, на сколько позволили ее силы:
- Вот он! Я его вижу! Ухмыляется! Убийца! Да будь ты проклят! Ты и весь твой род!
Выкрикнула, потом замолчала. Замолчала навсегда…

На окраине деревенского погоста виднелся небольшой холмик свеженасыпанной земли.  Над ним возвышался деревянный крест. Дождь, словно оплакивая усопшую, поливал слезами могилу Талызиной Натальи Владимировны, доброго и безвинно загубленного  человека, красивой и несчастной женщины.

Я проснулась, солнечные лучи ярко освещали комнату. Первое что я увидела – это портрет женщины в голубом. Глаза ее смотрели на меня с грустью.  Удивительно, как художник, писавший этот портрет, сумел выразить на холсте душу этой женщины в ее глазах.   Сердце защемило в моей груди. Я только что была свидетелем несчастной жизни этой женщины. Для чего?  Наверное,  для  того, чтобы я смогла поведать людям историю, которая случилось с ней, рассказать правду. Ведь Наталья Владимировна осталась в памяти тех людей, которые жили в ее время, и их потомков как душегубка, убийца собственного мужа. Кто-то же должен рассказать, как все было на самом деле. Кто-то же   должен восстановить добрую память об этой женщине. И может быть, неприкаянная душа ее успокоится.
Я встала, умылась и прошла на кухню. Там сидели Владимир Федорович, Мария и Анатолий. Они мирно беседовали, но когда увидели меня, Анатолий радостно воскликнул:
- Ну, душа девица, ты и спать горазда! Уже второй час дня.
Я смущенно улыбнулась. Вообще-то я не отношусь к категории любителей поспать. Как правило, в будни мне приходится просыпаться в половине седьмого, а выходные дни позволяю себе понежиться в постельке до девяти часов.
- Присаживайся к столу, Катюша, - пригласила Мария и поставила передо мной столовые приборы.
- Мы уже обедаем. А, вы, красавица, изволите завтракать или поддержите нашу трапезу? – весело спросил Владимир Федорович.
- Хватит вам смущать, бедную девочку, - возмутилась Мария. – Человек выспался, отдохнул, а вы налетели на нее.
- Машенька, а мы ничего, все хорошо. Молодой организм должен отдыхать столько, сколько нужно.
Я села за стол. Второй час дня, а кушать мне пока не хотелось.
-  Можно мне пока просто чаю, - попросила я.
- Конечно, - согласилась Мария и налила мне в чашку крепкого ароматного чая.
- Что-то ты какая-то грустная? – поинтересовался Владимир Федорович.
- Анатолий, фамилия вашей мамы, случайно, не Талызина? – спросила я.
- Талызина, - удивленно ответил Анатолий.
В комнате нависла тишина. Все смотрели на меня, и у каждого на лице был «нарисован» огромный знак вопроса. Наконец, это вопрос озвучил Анатолий:
- Как ты узнала?
- Мне приснился странный сон, - начала я свой рассказ.
Мария, Анатолий и Владимир Федорович, словно завороженные, слушали мое повествование. Я рассказывала долго, и меня никто не перебивал. Удивительная и грустная история Натальи Владимировны поразила моих слушателей. Я закончила. Наступила тишина. Мария смахнула с глаз слезы, Анатолий и Владимир Федорович продолжали смотреть на меня, ожидая, что я еще что-нибудь скажу. Но я молчала.
- Я знал своего деда. Но ни он, ни мама не рассказывали мне этой истории. Я ничего не знал. Да, наверное, и они не знали, - нарушил тишину Анатолий. -   Навряд ли Алексей Павлович кому-то ее рассказывал. Единственное, что мне известно, так это то, что Алексей Павлович, это мой прапрадед.
Анатолий подумал немного, и его словно что-то осенило, он вскочил со своего места и нервно зашагал по кухне.
- Теперь многое становится ясным! – воскликнул он. – Да, да! Теперь я все понял!
Я, Мария и Владимир Федорович удивленно смотрели на него. Анатолий вернулся на свое место, немного успокоился и стал говорить:
- Помните, я говорил, что на нашем роду проклятие?   Ведь ни один член нашей семьи не дожил до старости. Отец и мама погибли в аварии. Деда расстреляли. Прадед, не дожив и до тридцати лет, умер от неизвестной болезни. А прапрадед, Алексей Павлович, сошел с ума. Да, да! Я вспомнил! Дед мне рассказывал, что его дед, когда получил огромное наследство,   вскоре женился. У него рождались дети, но вскоре они умирали. Ни один ребенок не доживал и до года, как Господь прибирал их. Горе не покидало дом Алексея Павловича. Жена его, из красивой жизнерадостной женщины превратилась в старуху. Но Господь сжалился однажды и послал им ребенка, моего прадеда.   Дом оживился детским смехом. Мальчик рос веселым, умным ребенком. Мать его вновь преобразилась и всю свою любовь отдавала малышу. А вот, Алексей Павлович был равнодушен к своему сыну. У него были свои интересы, карты. Он ночами проводил время в игорном доме. Выигрыши были редкими, да и то,   незначительными. Зато, проигрывал он много. И каждый проигрыш Алексей Павлович «заливал» водкой. Так со временем, состояние, которое ему досталось по наследству, было спущено. Жена Алексея Павловича была женщиной дальновидной, и  свои немалые деньги она переписывать на имя мужа не стала. Таким образом, Алексей Павлович попал в зависимость от  своей жены, что его сильно злило. Успокоение он нашел в бутылке. Постепенно спиваясь, его постоянно преследовал образ женщины. У него начались галлюцинации. Теперь я понял, это не галлюцинации, это Наталья Владимировна являлась к нему и мстила за загубленные жизни. Алексей Павлович постепенно сходил с ума. Он закрывался в свой комнате и часами не выходил из нее. Периодически Алексей Павлович требовал краски. Чем он занимался, никто не знал. Входить к нему в комнату он запретил, а если кто пытался ослушаться, то в него летели всевозможные тяжелые предметы. А когда он перестал требовать краски, у него окончательно помутился рассудок. Находится с ним в одном доме, жена его боялась, уж слишком он стал буйным, и тогда она сдала мужа в клинику для душевнобольных.  Там он и умер.
Кстати и смерть его была необычной. Жена, моя прапрабабка, нашла в комнате своего мужа портрет женщины в голубом, тот, что весит у нас в комнате. Она не знала, кто на нем изображен.   И, естественно, она же женщина, и у нее возникли подозрения о неверности мужа. Не долго думая, прапрабабка взяла партрет и унесла его в чулан. В эту ночь в клинике скончался Алексей Павлович. Прапрабабка не связала смерть мужа с портретом женщины. Но по ночам во сне ей стала являться женщина с портрета. И опять, она не придала этому значения, ссылаясь на пошатнувшуюся психику после смерти мужа. Но вскоре, заболевает ее сынишка. Доктора, которых она приглашала, не смогли сказать ничего вразумительного по поводу болезни мальчика. А ребенок постепенно угасал. Несчастная мать обратилась к гадалке. Та, раскинув карты, сказала что, то  что храниться в чулане не должно покидать комнат дома. Иначе случится что-то страшное. Прапрабабка поняла, что речь идет о портрете женщины в голубом. Первым делом, когда  пришла домой, она достала из чулана картину и повесила в одном из коридоров. Сынишка пошел на поправку, а потом и совсем выздоровел. С того самого времени и повелось у нас в семье, что где бы мы не жили, портрет женщины в голубом должен был находиться в доме.
- И что никто больше не пытался избавиться от портрета? – спросила я.
- Ну, почему же, пытались. Наша семья уже жила в этой квартире. Моя бабушка, когда деда арестовали,  снесла картину на свалку, обвинив ее во всех бедах. В эту ночь во сне к ней явилась женщина с портрета и тихо прошептала, что если портрет не вернется на прежнее место, то все они погибнут в одночасье. Утром деда расстреляли. Бабушка, хорошо, что мусор не вывезли, нашла картину там же, где оставила ее накануне, и вернула на прежнее место.    Вот с тех пор она и висит  в той комнате, где сегодня ночевала Катюша.
- Да, вот ведь жизнь какая. Живешь и не знаешь, что тебя ждет. И кого винить в своих бедах, не знаешь, - задумчиво сказала Мария.
- Как это не знаешь! – возмутился Анатолий. – Я знаю, я теперь знаю! Во всем виноват Алексей Павлович, мой прапрадед! Он виноват в смерти своего дяди и его жены! Наталья была чистым человеком. А то, что она прокляла весь наш род, так в этом виновен убийца и душегуб мой прапрадед! Кто его знает, может, душа бедной женщины давно раскаялась в том, что прокляла нас, а слово не воробей, вылетит, не поймаешь! Может быть, она оберегала нас от своего проклятия. Она же настаивала на том, чтобы портрет ее висел в доме! Вспомните!
Мы не ожидали такого всплеска эмоций Анатолия. А ведь он прав. Действительно, из его рассказа видно, что Наталья Владимировна, как только ее портрет выносился из комнат, настаивала на  возвращении его на прежнее место. Она остерегала прапрабабушку, что если из чулана   не достать картину, ее сынишка умрет,  и остерегала бабушку, что погибнет все ее семейство, если она не принесет портрет  из свалки. А то, что Наташа не смогла помочь дедушке Анатолия, тоже понятно, он был слишком далеко от нее. Может быть это мистика,  или то, во что хотелось бы верить? Кто его знает.
Неожиданно в квартире раздался грохот. Что-то тяжелое рухнуло на пол. Мы соскочили с мест и побежали на шум. В коридоре все было в порядке, все вещи лежали на своих местах. Мы заглянули в комнату, в которой вчера так замечательно посидели. Тоже все было без изменений. Потом  вошли в комнату, где я провела ночь. На полу лежал портрет Талызиной Натальи Владимировны.
- Что бы это значило? – спросила я.
- Наверное, то, что Наташа выполнила свою миссию и готова оставить этот мир навеки, - сказал Анатолий и поднял портрет.
Он долго рассматривал его. Потом поднял глаза на нас. В его взгляде было что-то доброе, светлое.
- Какая же она красивая, - улыбнулся хозяин дома.
- И несчастная, - грустно молвила Мария.
- И несчастная, - подтвердил Анатолий.
Владимир Федорович все это время молчал, он внимательно слушал и молча передвигался с нами по квартире. Он подошел поближе к Анатолию, из его рук рассмотрел картину и спросил:
- Что с портретом делать дальше?
Все задумались. Действительно, что делать дальше?
- Мы его сожжем, - спокойно ответил Анатолий.
- Как, - удивилась я. – Он, наверное, больших денег стоит.
- Эх, девочка, не все ценное продается. Иногда, оно должно уйти в небытие, чтобы освободить душу от оков бытия. У нее была тяжелая судьба, и она заслужила покой. И наша миссия освободить душу Наташи, а картину превратить в пепел…
За разговорами  мы не заметили, как закончился день и начался вечер. Сумерки уже начали опутывать город. Но нас это не остановило. Мария аккуратно, словно пеленала ребенка, завернула картину с изображением несчастной женщины в кальку. После мы, в предвкушении выполнения таинственного действа, вышли из подъезда и сели в машину Владимира Федоровича.
Через какое-то время мы оказались за городом на огромном пустыре. Вечер уже уступил свои права ночи. Было очень темно, и только вдалеке горели огни большого города.  Мужчины развели костер. Приятно в тишине потрескивали щепки. Яркие искры вылетали из пламени и гасли, словно  исчезали  в небытие.  Пламя осветило пустырь. Я только сейчас смогла рассмотреть лица присутствующих, в них просматривалась грусть и какая-то торжественность.    
Анатолий подошел к машине, достал ценный сверток и вернулся к нам.
- Ну, что, приступим, - сказал он и напоследок посмотрел на портрет, словно попрощался с ним.
Анатолий передал портрет Марии, Мария – мне, я – Владимиру Федоровичу. Мы простились с портретом, или нет, с Натальей Владимировной Талызиной, с женщиной, которая прожила короткую и очень несчастную жизнь, с женщиной которую обрекли на горести и смерть на каторге только за то, что она хотела быть счастливой и любимой.
Портрет вернулся в руки Анатолия, потомка человека, который погубил   Наташу. Я не знаю, о чем думал он, когда последний раз смотрел на нежную хрупкую женщину с портрета, но слезы выступили на его глазах.
- Прости за все. Упокой, Господи, душу рабы твоей Натальи.
С этими словами, Анатолий бросил портрет в пламя. Портрет мгновенно вспыхнул. Яркое пламя осветило пустырь. Произошло что-то невероятное. Легкое светлое облако, очертаниями напоминающее образ женщины,  отделилось от пламени. Откуда ни возьмись, подул легкий теплый ласкающий ветерок и развеял облако.   
Мы стояли словно завороженные.

Прошло много лет, но я часто вспоминаю эту историю. С Владимиром Федоровичем у нас остались приятельские отношения, мы созваниваемся, встречаемся, когда мне удается приехать в Москву.  У каждого из нас свои заботы, проблемы, радости, привычки, пристрастия и  сказать, что наша жизнь кардинально поменялась, я не могу.  А вот, что касается, Анатолия и Марии, тут дело обстоит иначе. После описанного случая они бросили пить, и стали совершенно другими людьми. Сейчас, встречаясь с этими людьми, ни за что не подумаешь, что они уходили в недельные запои. Это интеллигентные, образованные, приятные симпатичные люди.
Я не знаю, что на них так повлияло, может быть, снялось родовое проклятие или они, просто, переосмыслили свою жизнь. Но несомненным остается то, что прошлое, настоящее и будущее неразрывно связано между собой. Что жить нужно так, чтобы будущим поколениям: детям, внукам, правнукам, не пришлось страдать за содеянное своих предков.