Книга

                Елене Шестухиной,

                а также всем обычным ребятам,
                которые прошли всё, подобное этому,
                а то и круче,
                Арценбергу, Малате, Детуа,
                Сергею Полийвода, Клоперу,
                Олегу Репнюк, Юки Карамучи,
                Роме из Владика,
                юристу из Карпат,
                и тому сумасшедшему венгру…)



       «Ветер, по-весеннему холодный, выл над раскинувшимися на две-три мили лугами. Выше вздымались, смыкались верхушками и пропадали в облаках-барашках угрюмые ельники и серые устои скал. Я помог Алисон подняться, и мы поплелись обратно. К западу тянулся длинный хребет, затем седловина; склон сбегал вниз, к темному далекому лесу. Случайно мы заметили на фоне неба контур кольцевого холма, который я помнил по восхождению. Приют был по ту его сторону. Алисон, видно, совсем отключилась; я изо всех сил тянул ее за собой. Ругался, упрашивал, только бы двигалась. Через двадцать минут в распадке показался приземистый темный кубик – приют».
       Я оторвал взгляд от книги и посмотрел на небо. Голубое с белыми облаками. Белая вата на небе плыла так же медленно и тоскливо, как эти прошедшие четыре дня. Я знаю распорядок, всё так привычно и рутинно. Но у всех была только одна мысль: «Скорее бы всё решилось!», «Скорее!». «Фойе» – небольшой зал и скамейка во дворе, где я сидел, - так называлось место, где бродило-сидело-смотрело плазменный телек с дюжину таких как я, с виду одинаково одетых, одинаково ждущих, но, вместе с тем, абсолютно разных по возрасту и судьбам, ребят. Из разных стран. Со всего мира. Форт оправдывал своё название – складские и оружейные помещения прятались в огромных окружающих земляных валах – которые служили защитными стенами. В середине было несколько приземистых жилых корпусов и административных помещений. Входом служила арка с пунктом охраны.
       Всего четыре дня назад я пришел сюда после великолепной ночи в 5-ти звездочном отеле и вкусного завтрака. Lufthansa бастовала, пилотам не платили, мой рейс был отменен, и поэтому мне пришлось взять сюда билет с другого аэропорта на «Air France». Потом потребовать от немецкой авиакомпании компенсаций. И уже сейчас я сидел в синем спортивном костюме, такой, как все, ждущие в синем. Нас называли коротко: «blue».  Арка Fort-de-Nogent – очень запоминающееся место, каждый, кто впервые проходит через неё сюда, знает, что может никогда больше не переступить порог назад, вернувшись к гражданской жизни. Это пугало. При мне разворачивались. Мне тоже было очень страшно. Я лишь остановился, сфотографировал и отослал ммс человеку, который один из двух, включая моего брата, знал все настоящие причины, почему я здесь.
       Пока мы ждали прихода офицера – сидели при входе – в начале двое, потом трое, потом пятеро. Француз, бельгиец, и один, добродушный такой.. из Непала, - остальные - то ли из Китая, то ли из Индии. Время текло о-ооочень меденно и тягуче. Наконец у нас отобрали всё, кроме одежды и рюкзаков. Книгу я спрятал между спинным и основным отделом рюкзака. Странно, что её не забрали. Так как «обшманали» и вытрусили всё. Мобильники разобрали на части и сложили в конверты. Деньги - в другие конверты. Это всё мы больше не увидим минимум - месяц, или навсегда.
       Уже на территории нас встретил высокий афроамериканец, на нашивках было две полоски и я понял, что он – что-то среднее, между капрал-шефом и прайватом (private). Колонной мы двинулись за ним. «First – its exercise» - громогласно парировал он и мы поднялись на второй этаж корпуса. Прямо посреди коридора был турник. Я слышал, что нужно подтянуться не менее 7 раз, чтоб «приключения» имели продолжение.. «Look at me carefully. You must do exactly as I do» - весьма доходчиво чеканил он слова, но было видно, что английский – не его родной язык, как и мой. Последнего из нас развернули сразу, выдали вещи и отправили обратно. Была хорошая ясная мартовская погода. Первое, что я увидел в палате c двухярусными койками – это темнокожего сидящего на полу и зашивающего такими же черными нитками молнию своего костюма. Его белые зубы эффектно сверкали улыбкой. Бельгиец, который поступил с нами, три дня ходил и кашлял. Потом его не стало. Я знал, что «болеющих» - не берут. Здесь, в Париже, лица сменялись очень быстро – не успеешь привыкнуть: привыкнул к одним – пришли другие, – а тех первых, уже нет. Поэтому, если встречал постоянно одно лицо и оно не сменялось более двух дней – то становилось знакомым – и мы могли подружиться. Мне говорили, что на базе возле Марселя – будет всё по-другому – мы сформируемся в группу, где проведём ещё не менее 14 дней. Если пройдем отбор здесь. А потом – «Кастель» - и там будет полная ж…па по сравнению со всем тем, что мы встречали в своей жизни.
       Вставали мы рано, завтрак – это у нас он так называется, а там – «morning coffee» (булка 5x5см + масло «ещё меньше» кофе или какао), до обеда – были «тест медикаль» или спорт, или драинье территории, собирание окурков, подметание. После обеда мы сидели в «фойе», и, как обычно – нас вызывали по-одному на предварительные собеседования. Выглядело это так: «Такой-сякой (как правило, твоя искаверканная фамилия) – за мной!». В кабинете с низкими косыми белыми потолками стояли два огромных стола за которыми сидели офицеры (слишком много угловатых нашивок), перед каждым столом, пряча руки за спину, стоял «blue». Офицер задавал ему вопросы. Прямые. Остальные из наших ждали в коридоре.  Я попался опять на высокого темнокожего. Не отрывая глаз от чтения чего-то на столе (предположительно моего «дела») - он спросил, знаю ли я французский, я ответил, что нет, далее он спросил, знаю ли я английский или нужен переводчик. Я ответил, что переводчик не потребуется. «Причины, по которым ты здесь?», – я было начал отвечать, что мол, это шанс на новую… «Закрой окно» - перебил он меня и я двинулся к стене замолчав, «Я тебя слушаю!» - продолжил он, «это – достойно» - сказал я, а жизнь на «цивиль» – скучна (boring). «Как ты сказал?» - переспросил он, – «повтори!». Я запнулся. «Я сказал, – что быть здесь – достойно», «Закрой дверь» – перебил он меня, - я весело двинулся к двери, так как стал догадываться об этой игре – «а жизнь там – скучна» - захлопнул дверь и закончил фразу. Выглядело эффектно. «Что это за слово ты сказал? …Boring. Explain». Мне было трудно объяснить это слово синонимом, ничего в голову не приходило. Поэтому я сказал что-то в духе «its doing the same things time to time, hour for hour the same things» - и он меня понял. Далее молча выдвинул шкаф и достал огромную книгу. Раскрыл – и это оказался словарь. Полистав, нашел, нужное слово и сказал: «Да, ты правильно выразился. Тебе есть что скрывать?», я сказал – что мне нечего скрывать. Далее он встал, подошел ко мне в плотную и разорвал молнию на верхней куртке синего спорт-костюма. Сказал – она была неправильно застёгнута. Далее вручил мне черные нитки с иголкой и отправил зашивать.
       Костюмы, которые нам выдали, – были часто не по размеру – поэтому и приходилось их ушивать. Но неизменным оставалось одно – торчащее «пузо» верхней куртки. Там я и прятал книгу. Впервые её у меня попросил Сергей, просто однажды сказал: «У тебя есть чего-нибудь почитать?» Затрёпанные журналы про «подвиги легендарного», которые всюду лежали в фойе уже надоели, да и много не почитаешь на французском.. Я с удивлением и легкостью отдал ему книгу. Но ещё более был удивлён – когда стал замечать, что он её действительно, читает. Вечером он отдавал её мне, а в обед, после «всех наших процедур» просил обратно. Однажды я ему её не дал.. Открыл и стал читать сам. Книгу было легко прятать в оттопыривающееся «пузо» куртки. Никто и не замечал на построении.
       «Асс-а-мблемо’! Га-да-ву!» – орал респонсабль – которого мы попросту называли «шестёрка», так как он выполнял и передавал приказы капралов. Их выбирали преимущественно из тех, кто знал сразу два языка, чтоб доносить «свет высших приказов» до наших ушей в мультилингвистическом режиме.
       Но после обеда – нас уже не трогали и мы «тусили» в «фойе», занимаясь кто чем попало. Там работала плазма с вечными каналами только про спорт и про музыку. Два стола с настольным футболом. Играли 2x2. Ещё из развлечений появились карты. Но было невыносимо скучно. А у меня была книга. Поэтому, иногда, когда приходил шеф и говорил «Тва волонтирс травай…» - все выстраивались и очень желали поработать. Однажды пришел капрал, выстроил нас и ломаным языком спросил: «Who is speak English?» К удивлению, с радостью, нас оказалось двое и мы гордо вышли из строя. «Туа травай иси!» Нас отправили мыть туалеты… Французы любят шутки про англичан)) Больше мы свои языковые навыки не показывали.
       Одним днём, после обеда, меня только что освободили от моей работы на «пост секьюритэ» при входе, и я как раз вынул книгу. Но к нам в фойе зашел какой-то малорослый сумасшедший венгр, которого забрали работать ещё с утра, он, и респонсабль построили нас и венгр просил двух волонтёров на какую-то работу. Ткнул пальцем в меня и в одного поляка. Я возмутился, а он не подал виду. Пока мы шли в корпус я на английском «с выражением» объяснял ему, какого хр-на он выбрал нас, мы только что отработали, было полно других ни хр-на не делающих, я готов был разорвать его на части и погнал его всеми матами иностранного языка, в том числе и на французском («курва!»). Но этот сумасшедший венгр не подавал и вида, а молча вёл нас куда надо.
       Иногда хотелось всё бросить и сбежать. В никуда. А лучше в рай, в другое место. Куда угодно, только не быть здесь. В горы. К морю.
Книга. «Высочайшая вершина Парнаса, Ликерий, так крута, что с наскоку на нее не взберешься. Пришлось карабкаться, хватаясь за камни, то и дело отдыхая. Мы наткнулись на поросль распустившихся фиалок, больших пурпурных цветов с тонким ароматом; наконец, взявшись за руки, преодолели последние ярды и выпрямились на узкой площадке, где из обломков была сложена вешка-пирамида.
– Боже, боже мой, – вырвалось у Алисон.
Противоположный склон круто обрывался вниз – две тысячи футов сумрачной глубины. Закатное солнце еще не коснулось горизонта, но небо расчистилось: светло-лазурный, прозрачный, кристальный свод. Пик стоял одиноко, и ничто не заслоняло окоем. Мнилось, мы на неимоверной высоте, на острие тончайшей иглы земной, вдали от городов, людей, засух и неурядиц. Просветленные.
       Под нами на сотни миль вокруг простирались кряжи, долы, равнины, острова, моря; Аттика, Беотия, Арголида, Ахея, Локрида, Этолия… древнее сердце Греции. Закат насыщал, смягчал, очищал краски ландшафта. Темно-синие тени на восточных склонах и лиловые – на западных; бронзово-бледные долины, терракотовая почва; дальнее море, сонное, дымчатое, млечное, гладкое, точно старинное голубое стекло. За пирамидой кто-то с восхитительным античным простодушием выложил из камешков слово ФОС – «свет». Лучше не скажешь. Здесь, на вершине, было царство света – и в буквальном, и в переносном смысле. Свет не будил никаких чувств; он был для этого слишком огромен, слишком безличен и тих; и вдруг, с изощренным интеллектуальным восторгом, дополнявшим восторг телесный, я понял, что реальный Парнас, прекрасный, безмятежный, совершенный, именно таков, каким испокон является в грезах всем поэтам Земли. Мы сфотографировали друг друга и панораму, а потом уселись с подветренной стороны пирамиды и закурили, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.»
       Однажды вернувшись с обеда, в «фойе» мы обнаружили сидящего прайвата с перевязанной рукой в гипсе. На нём была форма «песок» (sand) и красная полоска на плече. Все уже знали – красная «руж» – значит одно: он из «operations» (военная миссия в горячей точке, реальный боевой конфликт), в отличие от зелёной (учёба, учебная операция). Он оказался белорусом. Только что его вернули из операции в Мали. Мы облепили его как мухи и слушали как загипнотизированные. Рассказ, который мы услышали, ошеломил нас. Они боролись с исламскими фундаменталистами – инсёджентами (insurgents). И их полк проявил себя не в лучшем свете. После рассказа мы спросили, что с рукой – «боевое»? Он сказал «нет» - просто упал при эвакуации. А мог бы, для гордости, и соврать. Но это был честный рассказ о настоящей войне.
       Сидя в фойе после игры в карты, пересмотренных всех каналов, переслушанной уже надоевшей музыки, Рома из Владика попросил у меня книгу. И стал читать. Думал, что больше не возьмёт. Но на следующий день попросил вновь. Как-то отвлёкшись, и откинувшись подремать на стуле, он положил на неё скрещенные ноги. Ещё до меня, это заметил Серёга и ткнул его в бок: «Убери ноги… Это твоё отношение к книге...» Тот ухмыльнулся, но ноги убрал. Больше книгу у меня не просил.
       Однажды нам приказали убирать столы после очередного пиршества. Надо сказать, что пиршества (=попойки вином) проходили у них довольно часто – в основном у офицерского состава – нас же заставляли убирать столы, мыть посуду и прочее. Но однажды, на удивление, форт посетили школьники – им были предложены пиво и чипсы, с багетами с маслом – в качестве перекуса. В нашу задачу было убрать столы и всё выкинуть. На столе лежало два нетронутых багета с маслом. Я убрал остальное со стола, а багеты отложил нетронутыми. Во время построения темнокожий капрал спросил, чья это была территория уборки – указав на хлеб. Я вышел из строя. Он приказал убрать хлеб в мусор. Я отказался, сказав, что не буду этого делать. Он повторил приказ и ждал. Тогда я сказал, что пусть это сделает кто-то другой и толкнул соседа слева. Тот согласился и взял багеты. Офицер тут же подскочил и приказал ему отдать хлеб мне в руки и сделать мне. Я стоял перед строем с двумя булками хлеба в руках. Капрал подошел ко мне вплотную и сказал довольно внятно, чтоб я понял: «Или ты сейчас кладёшь хлеб в контейнер, или окажешься» – он указал пальцами за стену форта, – «сейчас же!!!». Я молча положил хлеб в мусорку. Он продолжил: «Если ты хочешь быть здесь – ты должен быть готов исполнить ЛЮБОЙ приказ». Кто-то прошипел в строю: «русский». Хотя я всем говорил, что я с Украины. Для них не было разницы.
       Впервые, когда произошло похожее – нас построили после отработки в «зал дю маже». У капрала закралось подозрение, что добрый повар нас наградил остатками еды, отчего наши естественно выпирающие на животе куртки выпирали как-то неестественно больше обычного. «Кто взял еду из столовой – выйти из строя!». Вопрос прозвучал на двух языках, для «непонятливых». Надо сказать, что эффект рожи «я не понимаю, что ты говоришь» - был достаточно частым явлением, особенно когда респонсабли приходили и звали работать. Но сейчас приказывал капрал-шеф. Все стояли как вкопанные. Не очень-то хотелось расставаться с ля багетами, порционным маслом, джемом и ватрушками с яблоками. Рожи у всех каменные. Тогда капрал молча стал ходить между рядами и хлопать по животу. И тогда я испугался. Не за еду. За книгу. Пока он приближался ко мне (у меня был «живот» больше всех) я одной рукой пропихнул книгу за спину. Нас оказалось человек шесть, включая меня. Вывели из строя. Приказом он заставил выбрать всё спрятанное и бросить в рядом стоящий мусорный контейнер. Потом все, кроме нас, долго отжимались. Он навсегда стал для меня капралом-гнидой. Это ведь он, проснувшись поздно утром в субботу вывел нас на построение, качаясь от похмелья, а сам куда-то ушёл. Мы долго стояли на улице без приказов, пока за полчаса проходящий мимо другой офицер не обратил на нас внимание. Он подозвал респонсаблей и спросил в чём дело. Далее сам вернулся и провёл нас на поздний завтрак. В обед нас уже ждал другой капрал-шеф. Он был арабом. Самый лояльный из всех. Он разрешал нам спать на час дольше, а вечерами, перед мытьем камер, долго читал лекции без перевода в коридоре, расхаживая вдоль строя с линейкой. Хоть и не всё понятно, но рассказы были на тему: «Тут вам не здесь! Здесь вам не тут! Тут  - халява! – а вот когда вы попадёте в Обань… А если вы попадёте в Кастель – то вам придёт полный пз…ц!» - всё это мы слышали не раз. Но, именно он провожал и пожелал нам «Бон вояж», когда мы двинулись на побережье Средиземного моря – в 1-й Рекрутмент режемо. На рассвете.
       За окнами поезда мелькали деревья и города..  Осер.. Аваллон… Лион.. Солнце стреляло сквозь окно своими лучами и приходилось постоянно щуриться.

       Перед офицером был мешок с трусами и носками. Присмотревшись, он оценил фигуры каждого и стал швырять в нас – сначала трусами, потом носками. Синие костюмы мы выбирали сами. Нам ещё полагался защитного цвета бушлат. Рюкзаки под бирку сложили на склад. Прошедшие перед нами двухнедельный конкурс назывались «руж» и ходили уже в форме. Некоторое время они жили с нами в соседних палатах, а одним утром отправлялись в «Кастель» или учебку.
       Вставать рано, в 4.30 было тяжело, мы никогда не знали, что именно нас ждет.  Первое, что нужно было сделать, – так это заправить постель и побриться, вообще нас заставляли бриться каждое б-жие утро, вспоминалась фраза из фильма по Д.Ф. Куперу – «Французы – не умеют воевать, - они больше будут прихорашиваться (заниматься любовью – прим. др. перевода) и есть!». Далее нужно было собрать и застелить постель особым образом, скручивая все простыни в два ровных «багета» и положить на край постели крестом на аккуратно сложенное одеяло. Все постели должны быть специально заправлены до половины с выдержкой определённого расстояния по середине в виде белой манжеты. Возле умывальника всегда толпилась куча народа, пытаясь высмотреть свою рожу в зеркале и стряхнуть бритву под струёй воды. Всё это за 7 минут. Далее - вой сирены – и бег на плац. На плацу было темно. Только полоса прожектора выхватывала часть построения – ровных 5 рядов в шеренгу, между которыми ходил капрал-шеф и, подойдя к каждому, хлопал по щеке, проводив тыльной стороной ладони. Ну, естественно, он находил «виновных». На этот раз их было двое. Их вывели из строя. Они стояли молча и смотрели. Когда вся шеренга отжималась. До усталости.
       Не буду говорить о том, что «привычно» происходит в таких местах, потому что, конечно, это было, несмотря на то, что за поимку в драке тут же вышвыривали на «цивиль» всех участников без разбора.
       По территории передвигались исключительно бегом – как колонной, так и в одиночку. Праздно ходящего сразу останавливали и выясняли, кто он и где должен быть. После скудного «монинг коффи» все ждали обеда – обычно было первое и второе – с вырезкой мяса или чего-то вкусно-подобного, но, обязательно, мясо.
       Вечером на душ отводилось ровно 1 минута и не секундой более, это было достаточно, чтоб намылиться и тут же смыть водой, - далее заходили другие из колонны. Выбирался один из «прошедших» отбор «руж» и его учили говорить «спокойной ночи». Сегодня это был незамысловатый кучерявый индиец (я думал его не возьмут). «Повторяй за мной» – говорил капрал, пока все стояли в проходе своих постелей: «Шамбо нумеро вит. Бон нуи!». Мы должны были заорать как один: «Бон нуи, капрал-шеф» и зарыться под одеяло.
       Чтоб пройти дальше конкурс нам было необходимо: сдать тест на IQ, всестороннее медицинское обследование, тесты по физподготовке и итоговое собеседование – «гестапо». Тест по IQ я на половину сдал  - там было 36 вопросов с фигурами и прочей лабудой: половину сам, половину подсмотрел у соседа в мониторе. Среди нас был один патлатый юрист с западной Украины – с дредами – ещё на первом собеседовании у него спросили – зачем они ему и он ответил: «девочкам нравится». В Париже, как и Сергея – послали покупать очки – если они хотят пройти конкурс дальше. Он ответил на все 36 вопросов раньше всех. Ответил правильно. Его, и ещё одного, действительно, дебила-жулика – сразу отправили восвояси. Я слышал, чтоб попасть – нельзя быть чрезмерно умным и чрезмерно тупым – таких отсеивают. Вот так.
       Тест медикаль длился ежедневно до обеда – нас кололи манту, проверяли слух и зрение, а также всё что исходит из разных органов. Некоторых посылали в Марсель делать флюорографию, если в чем-то сомневались. От одного молдована я узнал про бесплатный хостел на бульваре Д’этенна возле вокзала: он ночевал там, когда делал снимок. А когда в шамбо заходил капрал-шеф и призывал: «Д’ва волонтирз …» дальше что-то про работу, то молдаванин хихикая шептал: «Д’ва волонтирз мне на la massage..» и улыбался довольный своим остроумием.
       Моё манту – реакция на туберкулёз, расплылась большим синим пятном на руке. Это был первый страх, что отсеют. Полдня пришлось ждать спец врача, который сделал из манту шариковой ручкой целую «мишень», потом махнул рукой, отправив на следующие процедуры.
       В конце каждого дня нас собирали на плацу и вызывали тех, кто будет отправлен обратно, это означало: что-то не сдал, не прошёл тест. Оставшимся стоять предлагали добровольно. Изо дня в день ты не знал, пройдёшь ли дальше, или тебя вызовут и с позором отправят, откуда пришел. Нам никогда ничего не объясняли, мы никогда ничего не знали, что будет в следующую минуту. Страх ожидания - жуткое чувство.
       «Пале эо!» - из окна слышался сигнал магнитофона и топот ног. «Пале д’» - это бегал предыдущий поток. Днями мы чистили и мыли офицерские кабинеты с одним швейцарцем. На вопрос, какого он здесь – он отвечал: «Дома нет работы – ты либо богат, либо беден» - в общем, странный тип.
       К концу первой недели мы знали всех капрал-шефов, знали их повадки, чего от них ждать. Мне больше всего нравился один француз с очень четким произношением английского языка. Он всё объяснял медленно и доходчиво, с расстановкой акцентов и паузами.
       Нуднее всего было ждать всевозможных собеседований – с психологами, офицерами и пр.. Приходилось по три-четыре часа сидеть в коридоре – руки по швам и ждать вызова в кабинет. Вот тут Малата и стал прикалываться, что, мол, психолог – единственная женщина, которую он видел в режемо – толстенная тётка – ух как бы он её завалил на столе и стал… показал характерными толчками, а дальше прыснул бы на лицо. Я улыбался. От скуки стал подкалывать ребят из Йобурга – Клопера (ДжорджКлунивидный брюнет), Арцинберга (низкий толстенький, с профилем матрёшки) и Детуа (высокий голубоглазый, с претензией на арийство) – они всегда ходили вместе (как и многие по региональному признаку). Детуа учил меня «африкаанс», но я тут же всё забывал. Ещё он ржал над моим английским и говорил – почему я такой "саркастик" (дословно). Короче, я опять их рассмешил моим произношением и они дружно заржали в коридоре. Тут же выскочил тот самый учтивый француз-капрал-шеф и заставил Клопера и Детуа отжиматься. Было не по себе: ведь я специально их смешил. В это время в коридоре стоял один парень в форме, – «руж» из предыдущего потока, с очень озабоченной рожей. Офицеры ходили вокруг него туда-сюда и опять же тот самый учтивый капрал, зайдя с бумагами в кабинет сквозь зубы произнёс: «English shit!». «Отказался  после приема в «руж»» - стали шептать сидящие в коридоре. Да, в течение  4-х месяцев после подписания контракта (который мы уже подписали в Париже) можно отказаться и уйти на любом этапе, если тебя сами не погонят, но отказаться сразу после принятия в «руж»…! «Это мог быть другой человек. Ещё одна судьба» - шепнул мне на ухо Малата из Словении, «Think about it!». Он имел в виду, что при таком конкурсе – не взяли кого-то другого, кто мог быть на его месте. Судьба.
       Среди нас был один англичанин. Белобрысый качок или боксёр. Ходили слухи, что у него были большие  проблемы с законом. Однажды его вызвали на допрос и он стоял в коридоре бледным, как смерть. Таких передавали в интерпол. Был у нас и один ушастый американец, он не прошёл. Был один светлый лупоглазый капрал-шеф, который после каждого построения спрашивал: «Ху вонтс ту гоу хоум? Мама’ (ударение на последний слог), папа’ (ударение на последний слог), плейстейшн...». Помню однажды вышел один. Моряк из Владивостока.. Jedem das seine!
       Юки – работал до этого на заводе в Японии. Он был весь в наколках, как настоящий якудза. На спор он сделал ровно 100 отжиманий. Все аплодировали. Однажды лупоглазый капрал-шеф вызвал его на плацу перед всеми и решил прикольнуться, спросив: он должен выбрать – кем хочет быть – якудзой или самураем. Ответ Юки вновь заставил аплодировать весь плац. Капрал улыбался тоже, и вернул его в строй. Среди нас были и жулики, и интеллектуалы, и сироты, и воры, и неудачники, и романтики, и спортсмены.
       На стадионе мы разгружали складные трибуны из балок и арматур. Вдали играл оркестр – это была репетиция празднования юбилея формирования, а именно, дня, когда 65 человек противостояли двум тысячам повстанцев в Мексике в 1863 году. И как одному генералу оторвало руку – и у него был деревянный протез. Как сказал Сергей – собственно на эту руку-протез в музее ты и отдаёшь присягу в «руж». Я сразу узнал: оркестр играл «сарабанде» Генделя.
       На складе мы перебирали форму. Однажды начальник склада спросил про одежду лежащую на полу: «А это что? Д’зертэо?»,  кто-то ему ответил:  «да». Таких одежд было много.
       Как и всегда в таких местах – классно было отрабатывать в «Зал дю маже». Как говорится – «ближе к кухне, дальше от начальства». После отработки нам всегда доставались всякие «ковришки» - булки с ветчиной и сыром – однажды я забил ими весь костюм, один русский повар нас угостил мороженым – целую коробку раздал по две-три пачки на рыло. Рассказал, что он служит уже 10 лет. Так как нам нельзя было болеть, то никаких медицинских препаратов не было, -  а пойти в «поинт медикаль» - значит «засветиться», что слаб и не здоров – сразу на вылет. Поэтому для лечения всяких болячек мы использовали дезинфицирующий гель из висячих тюбиков на кухне и.. зубную пасту для заживления ран.
       Длинными днями наше место было возле турников на спорт-площадке. Неплохое место для ожидания. Но мало чем заняться. Однажды мы играли в футбол на площадке перед корпусом сдутым мячом. Было классно! Пока из ближайшего окна не выглянул шеф и что-то заорал. Мы прекратили. Хреново.
       О книге я почти забыл. Она лежала в рюкзаке далеко в подвальном складе. Иногда она была нужна до невыносимости – особенно когда светило греющее солнце, все упражнения были сделаны и приходилось просто сидеть и слушать какие-то уже притёртые беседы.
       «Руж» имели право получать какие-то карманные деньги и раз в неделю, по пятницам, открывалось импровизированное кафе в конференц-зале. Ребята с нашего потока покупали шоколад,  печенье с колой и угощали остальных.
Однажды на площадке вокруг все заржали, как кобылы. Вдалеке стоял индиец присев на одно колено, как делают предложение, или посвящают в рыцари, и протягивал… цветок – шедшему на встречу патрульному, тоже из нашего потока. Так как они были уже «руж» и в форме – выглядело очень смешно и по-голубому) От всей обстановки «слететь с катушек» было очень легко.
       После бега 7-ми «пале» нужно было правильно подтянуться не менее семи раз. Мне повезло, так как шли по списку и моя фамилия была среди крайних: успел отдышаться и собраться с адреналиновыми силами.
       Настало время «гестапо» - финального собеседования – именно на нём решалось – кому быть «руж», а кому «цивиль». Заснувшего в коридоре Олега разбудил с размаху ногой проходивший мимо офицер. Далее был кабинет. Собеседовались на родном языке или с переводчиком. Мне достался один из двух русских (молодой и «доктор Менгеле») – молодой офицер. А те, кто попадал к старому «доктору Менгеле» - действительно «попадал» - но об этом позже. Типичные вопросы – «что», «зачем», «откуда», «резюме», «где работал», кто родные – жена, братья, сестры, отец, мать – про всё и про всех. Причины. Чем увлекаешься. Офицер долго листал загранпаспорт. Затем спросил при каких обстоятельствах я ездил по странам. И с кем. Спросил про последнюю поездку и с кем. Я сказал, что ездил с девушкой. Сказал, что люблю горы и путешествовать, на что он попросил показать Пиренеи и тут я растерялся, тогда думал, что они возле Альп и ткнул где-то в них, так как помнил, что маршрут Альпы – Пиренеи – Пелопоннес начинается с горы Витоша в Болгарии, на которой я был. Но он рассмеялся и сказал, что меня обманули. Сейчас я точно знаю, где Пиренеи. Полезное собеседование... Пожелав удачи он вызвал следующего. Всего за 40 минут. Я слышал, что с некоторыми – «беседовали» по 3 часа с разными «упражнениями».
       День «икс» был светлым и тревожным. Сердце бешено билось. Решалась судьба, что будет в следующие 5 или 10 лет, в которые мы можем не увидеть, ни родных, ни близких, ни коллег, ни друзей, ни любимых…. А возможно, увидим настоящих реальных врагов. Мы стояли на плацу с выложенными перед собой полевыми сумками  и долго учили порядок построения при отборе в «руж». Нужно было быстро перепаковать сумку и, услышав свою фамилию, произнести что-то вроде: «Жё ву р'мерси мон лютно пу л’ойнор’эй» и перебежать в соседний строй. Сумку было переупаковывать очень неудобно, а надо делать быстро. Действовали по сигналу. Все успели перепаковать, а я никак не мог запихнуть кроссовки и возился единственный в строю: рук не хватало. Вдруг кто-то стоявший рядом метнулся ко мне и увидев проблему быстро воткнул торчащие носы в сумку, помогая закрыть. Я тихо сказал «Thanks!» и поднял взгляд: своё место в строю занял тот самый венгр, которого я послал на все маты, ещё в Париже. Его лицо было таким же невозмутимым. Впервые было за себя стыдно.
       Во время отбора офицеры были в привычно белой парадной форме в цилиндрических белых фуражках. Мы стояли, как вкопанные, затаив дыхание. Лейтенант стал зачитывать список фамилий. Те, кто слышали, говорили фразу благодарности и перебегали в соседнюю колонну. Некоторые, как Клопер, тормозили и путались в словах, но перебегали быстро. Список закончился. Длинной колонне было приказано бежать в другой корпус. На плацу осталось всего несколько человек с лежащими перед собой сумками. Среди оставшихся – я.
       Ещё один приказ и мы отправились бегом прямо на склад – за своими рюкзаками. Нас было мало: англичанин, совсем молодой француз (он пробежал пале быстрее всех), литовец, два шведа – которые сказали, что теперь отправятся на Карибы – на сёрфинг, тот самый швейцарец, двое из Средней Азии и я. Пока разбирались с бирками за стойкой склада образовалась очередь за деньгами. Каждый день пребывания – оплачивался около 7 Евро в день. Я получил свои 200 Евро. При выходе стоял тот самый англичанин, который чуть было не угодил в интерпол, и задавал всем один и тот же вопрос: «How much?» Было смешно. Другие рыдали. Неподалеку прилетел вертолёт и четверо пехотинцев долго ждали посадки. Было очень шумно. В тот же день мы оказались в Марселе. В центре Европы. С 200 Евро в кармане. С новым неизвестным будущим.

Что стало с теми, кого взяли? Где они теперь? Быть может, прямо сейчас, когда ты читаешь это, тают в поту под палящим солнцем Джибути с голодными жителями в соседях, или, в грязи, уже успели подхватить малярию в Гвиане... Злые, гордые, уставшие...

Оглядываясь назад, всматриваясь в прошедшее, я задаю себе одни и те же вопросы:
«Чем я жил в те дни? Что меня держало тогда?»
Книга. Которую подарила, нет, просто впихнула в мои руки девушка, которая единственная знала обо мне абсолютно всё, больше, чем кто-либо другой, чем даже мои родные и близкие.
Девушка, которая меня любила.
Я же отказывался тогда, и говорил: «Будет не до этого, зачем это мне!?»




В произведении цитируется книга - Фаулз Д. «Волхв»