Странные песни о любви

Уже за сутки до события новостные ленты начали рассылать сообщение: прибыли первые гости.
Молодые ребята из Мексики: «Сами мы не местные, ехали 4 дня на автобусах, ночевать нам негде, так мы тут, как-нибудь на поле до завтра перекантуемся».
А рядом с ними – почтенного возраста монреальская дама: «Я видела их в 1965 году. Тогда ничего не расслышала – все так орали... Хочу увидеть его еще раз»...
К трем часам следующего дня вокруг Авраамова поля в городе Квебек уже плотно топчется гигантский муравейник, переливаясь всеми цветами и непрестанно увеличиваясь в размере. Важно угадать, куда метнуться, как сделать правильный «ход конем», чтобы внедриться поближе к пропускным воротам, ведущим к сцене. Это уже не ворота, а узкое горлышко гигантской бутылки. А за ним будет другое такое же.
Когда наконец откроют последнее заграждение, передние счастливцы (среди них, должно быть, и дождавшиеся своего часа мексиканцы) ринутся в проход, как испанские быки. К счастью, обойдется без толчеи и столкновений. Распахнувшиеся врата бесстрашно, но чисто символически контролировали несколько полицейских, стремящихся не попасть под ноги бегущих, и отважная дама с мегафоном, которая повторяла: «спасибо, что сохраняете спокойствие и порядок... замечательно входите... молодцы...»
К чести своей могу сказать, что когда настала моя очередь миновать заветные врата, я не побежал. О нет! Я пошел. Но очень быстро.
Я шел, как ходит мой вороватый кот – сосредоточенно, опустив голову, с ложно-отсутствующим видом, максимально используя боковое зрение и с готовностью в любую секунду пуститься вскачь.
Осталось осуществить молниеносный прорыв, занять плацдарм и окопаться. Ближайшие шесть часов нам на этом месте жить.
Именно шесть, потому что сначала еще надо будет вынести обязательные выступления местных групп, которые нагнетают огромный шум и еще большую скуку. Но все это ерунда. Главное – продержаться на ногах до половины десятого, когда техники и рабочие сцены наконец закончат свою возню, включится необходимая подсветка и на сцене под восторженный выдох из двухсот тысяч истомившихся тел появится безошибочно узнаваемый силуэт с гитарой, направленной слева направо.
Одновременно врывается звуковая волна («Джет»!) и вспыхивает фронтальное освещение – да, нас не обманули, это действительно Пол Маккартни, в эту самую секунду я понимаю, что раз я сейчас здесь, то все в моей жизни до сих пор было правильно.

И все-таки, здесь присутствует загадка, требующая ответов на некоторые вопросы. В конце концов, кого мы видим? Британского миллионера в возрасте под 70, который подкрашивает седые волосы и с детским наслаждением играет на бас-гитаре. Допустим, сорок пять лет назад он работал в самой лучшей рок-группе мира. Но почему даже сегодня люди самых разных возрастов, политических взглядов, национальных традиций, социальных слоев и интеллектуальных уровней готовы претерпевать любые материальные и физические лишения, лишь бы увидеть его своими глазами и услышать своими ушами? Не странно ли это, не дико, не противоестественно?
Моя версия ответа: вовсе нет.

Я всерьёз считаю, что Пол Маккартни – самый настоящий гений, каковые рождаются раз в столетие. Сейчас объясню, почему.
Гений – это вовсе не тот, у кого все всегда хорошо и безупречно. У гениев всегда находятся вопиющие пробелы и недостатки. За эти недостатки их при жизни критикуют и бьют. Иногда критикуют именно за то, чем потом будут восхищаться. В нашем случае, Пола Маккартни всю жизнь клюют то за банальность, то за бессмысленность его текстов. Это совершенно справедливо, но... абсолютно неверно.
Когда-то мы жили в Советском Союзе и совершенно не знали английского языка. Поэтому, слушая песни Битлз и более позднего «сольного» Маккартни, я содрогался от восхищения – эти музыкальные минюатюрки, несравненные по силе выразительности и драматизма, априори предполагали такую же содержательность текстов. Вслушиваясь в непонятные мне слова, я ловил, казалось мне тогда, сами собой напрашивающиеся образы самого романтического свойства: бунт, разочарование, примирение, борьба, смерть... Пока звучали такие шедевры, как «Мы можем это уладить» и «Пенни-лейн», «Твоя мама наверняка знает» и «Хэй Джуд», «Дорогой друг» и «Банда в бегах», можно было несколько раз умереть и воскреснуть. Все эти ощущения порождались – и безотказно повторялись при новом прослушивании! – не только мелодиями, но и сочетанием непонятных слов, которых было не отделить от музыки. По сути дела, я воспринимал вокал как еще один музыкальный инструмент, а артикуляцию слов – как ритмическую разметку.
А стоило чуть подучить язык и разобрать слова, как пришло жестокое разочарование. Оказалось, что в заветных текстах вообще ничего нет! Практически вся любовная лирика эксплуатировала идею «ты да я, да мы с тобой», а философия не уходила дальше тезисов «обнимитесь, миллионы» и «ребята, давайте жить дружно». Типичный джентльменский набор европейского либерала без образования, коим сэр Пол, строго говоря, и является.
Долгое время я был разочарован. Как, и это все? Какого же черта я напридумывал себе кучу прекрасных образов, если в действительности поется то про лошадь и овцу, то про «ужасный звук помидоров», а то и просто перечисляются имена всех его родственников? Он что, издевается?
Будем справедливы: есть у Маккартни и вполне разумные тексты. Достаточно вспомнить «Элинор Ригби», «Еще один день», «Здесь и сегодня», «Последние слова Пикассо», чтобы признать: может ведь, когда хочет. Но почему-то намного чаще не хочет, чем может. А еще чаще делает так, чтобы мы с размаху угодили вот в такое:

 
    Well, I know my banana is older than the rest
    And my hair is a tangled beretta.
    But I leave my pajamas to Billy Budapest,
    And I don't get the gist of your letter.
 
    Знаю я, мой банан постарше, чем у других,
    И какой-то спутанный берет вместо прически.
    Но я отдаю мои пижамы Билли-Будапешту
    И не понимаю смысла твоего письма.

Полный караул, в общем. Какие-нибудь дотошные скауты наверняка отыщут здесь северо-западный сленг графства Поркшир и двадцать потайных смыслов, всплывающих при проигрывании записи задом наперед. Я не из их числа.
Но как прикажете увязать эту бредятину с тонкой инструментовкой, безупречной звукоинженерией, ювелирной дозировкой нюансов и интонаций, в которой просто ничего ни убавить, ни прибавить, ни заменить? Тут, как в матрешке, спрятана еще одна тайна, без разгадки которой нам не подобраться к решению главной задачи.
Мне кажется, я понял, в чем тут хитрость, и гипотезой своей поделюсь. Она очень проста.

Все дело в том, что Маккартни на самом деле относится к своему голосу как к дополнительному музыкальному инструменту.
По сути, ему абсолютно безразлично, какие он произносит слова – лишь бы звуки, ритмика, фонетика слов, абстрагированных от их смысловой нагрузки, органично вплелись в музыкальную фактуру!
Маккартни – блестящий аранжировщик. Это известно. Из тысячи возможных инструментов он отберет не больше десятка, но это обязательно будут самые необходимые в данный момент инструменты. Его выбор всегда хирургически точен. В одном месте он неожиданно затребует кларнет, в другом клавесин, в третьем армянский дудук, в четвертом контрабас вместо бас-гитары. И все это в сопровождении голоса, где каждый выдох строго нормируется движениями губ и языка.
Теперь вспомним, что Маккартни, по его собственному признанию и сообщениям очевидцев, не знает нот, а сочиняет и репетирует по слуху.
Сам сэр Пол рассказывает о себе такую историю (слушаем авторский комментарий на специальном издании альбома Memory Almost Full). Приезжает он как-то в Лондон, по обыкновению заходит в музыкальный магазин. Там ему продавец и говорит: слушай, имеется леворучная мандолина, эксклюзивный товар, бери, не пожалеешь! Ну, он, сами понимаете, берет. Пришел домой – батюшки-светы, мандолина настроена как скрипка, а не как гитара! То есть, между струнами не привычная кварта, а квинта, и как тут ставить пальцы на гриф, совершенно непонятно. Другой бы на его месте зарыдал и швырнул коварную вещь оземь. А Маккартни глядь – через пару часов уже вовсю бренчит и по-детски ликует, нащупав «странный аккорд». К вечеру готова песня Dance Tonight, которая станет международным хитом.
Итак, нам с вами удалось выяснить, что Полу Маккартни безразличны названия нот, но для него критически важны их звучание и тембр, которые он не может описать словами, но чувствует как никто. Вот точно так же ему наплевать на слова и их смысл, лишь бы они своим звучанием и ритмом вносили нужный вклад в общую музыкальную ткань.
Получается, что в детстве я воспринимал его музыку в наилучшем виде. И не только я. Известно, что самые преданные и тонкие ценители Битлз жили в СССР. Я утверждаю, что это было так благодаря незнанию языка. Мы воспринимали его песни так, как они были написаны. А бедным англичанам всегда мешало знание английского.
Маккартни же до этого дела нет. Ему легко. Он несёт околесицу. Он рифмует слова «джет» и «леди-суфражет», что не имеет ни грамма смысла, зато звучит эффектно и - при поддержке соответствующих гитар и духовых! - оставляет раскалённую печать в голове слушателя. А чего стоит таинственная скороговорка «biker like an icon»! Если мы начнем доискиваться смысла, нас ждут санитары. А если мы этого делать не будем, то поймем намного больше.
Справедливости ради надо заметить, что Джон Леннон, пока служил в Битлз, ставил аналогичные эксперименты еще более интенсивно. Его I'm A Walrus, Hey Bulldog и Come Together недосягаемы по части абсурда и бессмыслицы. (Леннон вообще - русский футурист, по ошибке уродившийся в Англии.) Но после разрыва с Маккартни и слияния-поглощения с Йоко Оно он постепенно перешел на ясные тексты с простыми идеями, конкретными задачами и полинявшей музыкой. Маккартни же пошел иным путем.

Подведем итоги.
Итак: есть человек, который не знает нот, но играет почти на всех музыкальных инструментах (а на каком не умеет – к вечеру научится, не вопрос) и, сам толком не умея объяснить как, вот уже скоро полвека находит сочетания звуков удивительной красоты, которые невозможно забыть.
Это ли не гениальность?..
А теперь нам остается ответить на наш изначальный вопрос.
Гениальный человек, который почти в 70 лет готов играть и петь 3 часа подряд перед сотнями тысяч зрителей, может в космос летать, что там Америка. Он вечно молод, и молодостью своей он делится с каждым, кто готов его слушать.
На каждом своем выступлении Пол Маккартни извергает колоссальное, неисчислимое количество энергетики и любви – к музыке, к людям, к миру, к себе самому. Эта любовь жадно воспринимается слушателями и бумерангом возвращается к нему, помноженная на тысячи. С такой энергетической подпиткой можно прожить все 170 лет и глазом не моргнуть. Кажется, сэр Пол именно это для себя и планирует. Но и слушатель, от мексиканского студента до канадской бабушки, едет на его концерты, чтобы продлить себе жизнь.

Мне могут возразить: раз гений – отчего же у него столько проходных и просто неудачных песен?
Соглашусь. Неудачных песен у Маккартни могло бы быть и поменьше. Но бывали неудачные строчки даже у Пушкина. Я настаиваю, что непогрешимых гениев нет и быть не может.
А вот встречный вопрос к тому, у кого неудачных песен нет. Много ли у вас удачных?
И сможете ли вы 3 часа подряд отдавать свою энергетику на сцене перед десятками, а то и сотнями тысяч человек, исполняя только свои и только удачные песни, каждую из которых аудитория знает наизусть и готова спеть вместе с вами – любые слова, какие вам только вздумается?
Если сможете – значит, вы тоже гений.

2008 г.