Бесполезная латынь

Утро улучшения не принесло. Виталик дважды кипятил воду на небольшом костерке из разбросанных по барже сухих веток. Заварка была отвратительной. Азербайджанский чай – это было единственное, что удалось купить наскоро в продуктовом ларьке рядом с остановкой, чтобы не тащиться в далекий от дома универсам. Для ощущения хоть какого-нибудь приближенного аромата ему приходилось бросать в кипяток сразу три пакета. Дымящийся кипяток давал облегчение первые пять-семь минут, потом снова тянуло блевать. Настроение было испорченным. Рыбалка теперь не радовала, и заброшенные спиннинги по-прежнему тупо опирались на высокий борт баржи, раскачиваясь от налипшей тины. Начинало светать.
По воде послышались резкие хлопки проснувшегося к завтраку хищника. От постоянных спазмов болели глаза и желудок. Сидевший с отрешенным видом на холодном кнехте Виталик встал, чтобы проверить рыбу. Его качало. Зрение заметно ухудшилось. Всё вокруг расплывалось, и он полез в рюкзак за очками.
Еще два года назад врачи при школьном осмотре обнаружили у него незначительную близорукость. Всего – минус один. Это практически не отражалось на его образе жизни. Очки носить он стыдился.
Матери, которой он после осмотра рассказал про результаты, стоило огромных усилий затащить сына в оптику, чтобы заказать очки. Выбор был невелик, и остановились на никелированной крупной оправе с перемычкой. Напяленная с презрением блестящая оправа исправила ситуацию, но не сильно. Отчетливо видеть он мог только метров на тридцать перед собой.
Перегнувшись через борт, пытаясь схватить веревку, он обомлел от увиденного. Обратное течение, крутившееся под самым бортом,несло разноцветную пузырившуюся массу. Пузыри были размером с футбольный мяч. Ему иногда в Киеве приходилось наблюдать, как волны прибивают к берегу отливающие радугой разводы, но это былосовсем иное. Пузыри были уродливой, неестественной формы, и казалось, что вся эта масса – живая. Шипит и дышит. Его снова вырвало, прямо в то место, где был привязан садок. Больше он ничего не ел и не пил, и было странным, что из организма начала выделяться какая-то горькая противная густая слизь. Виталик не на шутку испугался. Рука потянулась поднимать тяжеленный садок…
От увиденного по спине пробежал холодок. Вся рыба была дохлой, и с нее местами облезла чешуя, словно невидимый повар подводного царства успел ее почистить и сложить снова в садок. Прилагая усилия, он посиневшими от веревки пальцами, цепляясь сеткой о ржавый борт, поднял рыбу на баржу. Уже рассвело. Воду накрывала своим плащом привычная взору рыбака утренняя дымка. Глаза рыбы
были мутными, жабры потеряли красный оттенок, животики вздулись, словно она пролежала в воде минимум дней пять. Виталик поежился. За всю жизнь он не видел такого ни у кого. Даже любитель прихвастнуть байками и историями Бодя не мог себе вообразить, во что могла превратиться свежевыловленная вкусная рыба за каких-то семь-восемь часов. Виталик огляделся. Его вдруг прошибло, что за утро и все время пребывания мимо него не прошло ни одного катера,
ни одной лодки. «Может, я спал? Или, может быть, все, что со мной происходит — этот причал, этот клев, эта жуткая обезображенная рыба, вообще, вся поездка — сон?».
Виталик больно ущипнул себя за щеку. Этого показалось ему мало, и он достал нож. Тонкая, стекающая по внешней стороне запястья струйка крови отрезвила. «Так это все на самом деле?!». Вопрос был задан неизвестно кому. Голова туго соображала, в желудке было пусто. «Тушенка… макароны… сухая колбаса… еще тушенка… кабачковая икра… мамино лечо…». Руки доставали из недр рюкзака
распиханный по разным местам, заготовленный перед поездкой провиант. Он искал сухое печенье. Из книг и кино он помнил, что сухари предотвращают диарею и устраняют тошноту, обволакивая слизистую сухими острыми крошками.
Сухие губы жадно хватали желтые, еле сладкие перфорированные квадратики. Виталик давился от сухомятки. Смешавшись во рту с липкой, ставшей инородной слюной, мука превращалась в тугие глиняные шары, проглотить которые становилось неимоверно сложно.
Последний такой комок нажал на заднюю стенку гортани, и через секунду все содержимое больного желудка полетело наружу, прикармливая резвившегося малька. «Надо выбираться…».
Выкинув ненужный провиант, прикормку, червей, старые ватное одеяло и подушку, «ехавшие» в один конец, Виталик шагнул к снастям. Травы за вечер, ночь и утро налипло столько, что чистить ее показалось ему делом долгим и муторным. Снова в руке блеснул нож.
Пустив катушки на холостой ход, он завязал кое-как о края барабана остатки лески и полез в карман за мотком изоляционной ленты. Примотал к спиннингам подсак, взвалил на плечи заметно похудевший рюкзак. Оставалось теперь выбраться с баржи на берег, что в обратном порядке оказалось не таким простым делом. Виталика качало.
Держась правой рукой за борт, он стал пробираться ближе к носу посудины. После половодья на узкой палубе повсюду виднелись куски бурой тины. Местами они налипли вертикально на внутреннюю сторону бортов и напомнили старый морской пирс, с которого он в Одессе ловил черноморского бычка.
«Садок!», – стремглав пронеслось в его голове. Он оглянулся на бурую, забытую на корме бесформенную пирамиду, и решил, что возвращаться не стоит. Выбираясь с баржи, он зацепился ботинком за люк и, не удержав равновесие, понял, что летит с баржи в воду. Падая, Виталик успел отбросить связанные пруты и в прыжке выполнив неописуемый кульбит, приземлился ногами на берег. На этом испытания не закончились. Поскользнувшись на вынесенной прибоем тине,
он завалился на спину, прижав к мелководью брезентовый рюкзак.
Самому удалось остаться абсолютно сухим. «Сигареты!». Первое, что пронеслось в помутневшем от скверного самочувствия и наслоившихся несчастий сознании. «Как же я не догадался положить их в пакет? А говорят, что история не повторяяется?».
– Он остался ровно с тем мизером, с которым его уже раз
отправляла на берег судьба. Блок напрочь вымок, и ждать, пока он просохнет, нужен был, как минимум, день.
Ориентиром служила все та же возвышающаяся над станцией труба. Если идти по прямой, то до атомной станции, где находились люди и, скорее всего, медпункт, было около трех километров. Но пришлось бы пройти вдоль северо-западной стороны огромного водоема-охладителя. Сосед, рассказавший про это место, однажды попробовал сократить путь. Он долго петлял между рытвин, траншей и многочисленных дамб, построенных для того, чтобы обезопасить станцию от наводнений. В итоге вышел к железной дороге. «Он что-то говорил про станцию, ведущую в город. То ли Семиходы… то ли Скороходы». Виталик решил вернуться к мосту. По пути он еще несколько раз останавливался, приступы рвоты сводили с ума. Теперь из него шла горчичного цвета пена. Металлические ступеньки, ведущие на мост, давались с трудом.
Сказывалась неизвестно откуда навалившаяся усталость. Выбравшись на мост, Виталик, как на ладони, увидел видневшуюся слева трубу. До АЭС было около трех километров, но идти туда не было никакого смысла. Вдали были видны строительные краны новостроек. Идти нужно было туда.
Пройдя по бетонным шпалам менее километра, он заметил начинающийся слева, параллельно путям, окруженный бетонным периметром водоем-охладитель. Виталик, несмотря на отвратительное,непонятное самочувствие, косился на манящую зеркальную гладь, задавая самому себе вопросы рыбацкого толка. Под
подошвами его тяжелых ботинок все чаще стали хрустеть какие-то черные обломки. Виталик поднял один. Напоминающий древесный уголь, он был более матовым, легким на вес и скалывался пластинками, словно стержень карандаша. «Графит?» – с удивлением подумал Виталик и посмотрел налево. Присмотревшись вдаль, он отчетливо увидел развороченный взрывом кусок стены, разбросанные повсюду, казавшиеся издалека маленькими щепками куски бетона и копошащихся среди всего этого вертепа, словно муравьи, маленьких людей.
Еще более странным было то, что существующий в природе серого либо черного цвета дым был каким-то по-девичьи розовым. Вместо того чтобы подняться к небу, он стелился над крышами технический сооружений.
Виталик, как зачарованный, смотрел на это зрелище, нервно кроша в пальцах, словно хлеб, графит. Он понял, что произошло нечто страшное. Какая-то авария, что-то из ряда вон выходящее. И что это напрямую связано с его самочувствием и теми странными пузырями, крутившимися в вальсе речного водоворота. В голове ожили картинки, вернувшие его на Подол. «Так вот почему капитан бегал в порт, и почему теплоход вышел с опозданием? Вот почему поднялась вся этапаника, и причал был переполнен милицией и военными? Вот почему…». Мысли в голове перемешались в неоднородный салат. Стало понятным отсутствие идущего по реке транспорта. «Так вот почему, пока я верхом обходил непролазные места, мимо прошла гуськом вереница тех кораблей с «Тарелки», переполненных людьми…». В
душе поселилась растерянность. Растерянность за будущее. Он испугался за маму, за ее и так относительно плохое здоровье, и чем теперь может для нее обернуться эта поездка. Виталик позавидовал Шурке, по понятным только одному ему причинам отказавшимся идти вместе с ним. Возможно, это была трусость, возможно интуиция, или стадное чувство: «куда все – туда и я». Но Виталик теперь понимал одно: судьба уберегла его дружка-недотепу от всех тех перипетий, в которые он попал менее суток назад.
Неожиданно его мысли прервал исходящий откуда-то снизу, из-под насыпи, шорох. Отчетливо было слышно, как осыпается щебень и летят, катятся вниз отдельные фракции колотого гранита. Перейдя дорогу, он увидел, как по насыпи пытается взобраться какой-то человек, облаченный в белый длинный халат и чепец. Лица не было видно. Виталик шагнул навстречу. Человек тихо стонал, и по голосу было ясно, что это мужчина. Виталик нагнулся и перевернул его на спину. Чепец слетел, и он увидел, что перед ним пожилой, абсолютно лысый мужчина. Правое стекло его роговых очков было треснутым.
Он тихо стонал. Виталик внимательно осмотрел его внешне. Пятен крови и следов насилия не наблюдалось. Нагнулся – спиртным не пахнет. Цвет лица мужчины сливался с белым медицинским халатом.
– Доктор, вам плохо? Что с вами? – руки начали шлепать его по
впалым колючим щекам. Человек открыл глаза.
– Пить…
Виталик снял рюкзак и достал флягу.
– Вкусная… как родниковая… сто лет не пил родниковой воды.
Как тебя зовут?
– Виталий.
– Порфирий… Где Порфирьич, Виталий?
– Доктор, вы тут один.
– Один… я по жизни один… всегда один… какое сегодня число?
– Утром было двадцать восьмое.
– Два дня… мы с Пор…мы как Лешку проводили… дай еще воды…
Виталик вначале приподнял на локоть голову Иосича, потом снял рюкзак и подложил его под него.
– Спасибо…Лешка как ушел, вызвали нас к четвертому. Там все пылало, первую команду увезли. Приехала смена. Помогали им сбить огонь. А там такой сифон… Еще пить…
Виталик аккуратно, мелкими глотками, вливал в рот мужчине кипяченую воду, набранную ночью в реке.
– Горе это, сынок. Большое, великое горе…
– Доктор, быть может, есть какое лекарство? Я могу вам как-то по-
мочь? Ведь я и сам…
Обычно немногословный Виталик тараторил обо всех своих болезненных ощущениях, рассказывал об увиденном, делился переживаниями с этим случайно оказавшимся на пути человеком, словно хотел успеть. И он оказался прав.
– Иди к людям… расскажи, что произошло… расскажи, что виной
всему разгильдяйство, халатность и равнодушие. Сынок, нет ничего в жизни хуже, чем равнодушие.
– Равнодушие в чем?
– Равнодушия к жизни.
– Доктор!
– Я не доктор. Доктор был Порфирий. Я – ин…
Город встретил подозрительной тишиной. Не были слышны звуки, исходящие от летящих по шоссе автомобилей. Не доносились обрывки человеческой речи, не звучала музыка. Во дворах не играли дети.
Магазины и заведения службы быта были закрыты, что показалось еще более странным.
Виталик увидел две красно-желтые телефонные будки. Запущенная в карман линялых «чухасов» рука нащупала двухкопеечную монетку.
– Вот уроды! Вандалы! – он выругался при виде вырванных «с мясом» телефонных трубок. Улица уходила куда-то в сторону, и он решил попробовать пройти дворами. Стоявшие в шахматном порядке девятиэтажки напоминали поставленные на ребро спичечные коробки. Выросший в добротной «сталинке», Виталик не любил типовые новостройки.
Под домами напротив палисадников стояли одинокие машины. В основном, «Жигули» пятой и шестой модели. Обычно вокруг одного из железных коней обязательно крутился какой-то дядька и что-то там делал. Сейчас не было ни души.
Виталик давно понял, что население города Припять эвакуировали, и он остался, возможно, единственным заложником непростой ситуации. «Людей нет. Идти не к кому. Транспорт не ходит. До Киева далеко…». Мысли выстреливали короткими очередями. «Аптека… нужно искать аптеку…». Он вспомнил, как часто ему попадались идущие рядышком, тандемом, таблички «Аптека» и «Сберегательная
касса». Либо это так было задумано архитекторами, для удобства пожилого населения, составляющего основной контингент посетителей, коротающих время в очередях за пенсией или лекарствами. И он не ошибся. Зрение несколько улучшилось, и глаза через ненавистные их хозяину очки выхватили на углу следующего дома зеленую табличку с надписью «Ощадна каса». Теперь осталось найти аптеку.
Обогнув здание с торца, Виталик увидел длинную, окрашенную в белый цвет витрину с красным крестом над входной дверью. Аптека оказалась круглосуточной, но дверь была заперта. Руки нащупали дежурный ночной звонок. Тишина… он нажал еще раз. Потом еще… и еще…
Виталик набрал полные легкие воздуха и, что есть силы, крикнул.
Казалось, что от его крика задрожали в соседних домах стекла и загудела витрина. Он обвел глазами застекленные лоджии и балконы.
Никого…
Его снова стало тошнить, и он перегнулся через перила крыльца.
«Телефон… в аптеке есть телефон». Он подобрал валявшийся неподалеку осколок битого кирпича и, что есть силы, швырнул в витрину. Звон битого стекла, разлетавшегося на мелкие куски, складывающиеся в воздухе сюрреалистическими фрагментами калейдоскопа, испугал его. Виталик зажал ладонями уши. Теперь главной задачей было найти телефон. Он отодвинул защелку двери перегородки, отделяющей торговый зал от провизорской комнаты. В коридоре было темно, и нужно было отыскать выключатель. Щелкнул поднятый вверх рычажок. Бесполезно. Пришлось возвращаться за фонариком.
Мишень рефлектора бродила по шкафам с многочисленными белыми ящичками, подписанными, хоть и на русском, но непонятными сокращениями и словами. «Мало света!». Подстроилась фокусировка, и теперь фонарик светил желтым ярким пучком. «Телефон!». В  два прыжка Виталик оказался рядом с плоским коричневым аппаратом, но долгожданного гудка не последовало. «Нужно залезть под стол, внимательно осмотреть розетку, пройти вдоль шнура…».
Линия была отключена. Раздосадованный Виталик со всей силы швырнул аппарат об пол, и тот с металлическим звоном вмонтированных в корпус колокольчиков разлетелся на мелкие куски…
Нервы были на пределе, и пальцы полезли за сигаретой. Закончив перекур, он направился в сторону внутренней витрины и разы-
скал гематоген. Сладкий вкус детства немного успокоил его. Тошнота отпустила, но по желудку прошло нехорошее урчание, и Виталик понял, какой «приятный» сюрприз теперь предстоит ему пережить.
«Трава… мама мне заваривала траву… Но какую?». Замок стеклянного шкафчика не поддавался, и пришлось подцепить щеколду ножом. «Пустырник…Зверобой…Чабрец…Ромашка…». В его руках шуршали невесомые картонные коробочки с проверенными временем народными средствами. Но никого не было рядом, чтобы подсказать, какая из них для какого случая. От безысходности хотелось плакать. Он находился в аптеке. Вокруг него было море лекарств. Была провизорская лаборатория, где мастеру своего дела ничего не стоило в считанные минуты просчитать формулу препарата и произвести на
свет тот или иной целительный порошок. Но никто не мог ему помочь в данной ситуации.
И тут его осенило! «Журнал! У них должен быть какой-то журнал, справочник, тетрадка, по которым толстые очкастые тетушки, стоящие по другую сторону прилавка, ориентируются, если диагноз или жалобы им не знакомы». Виталик, как горная лань, забыв о недомогании, бросился на поиски заветного справочника.
«Paracetamol... Acidum acetylsalicylicum...»
Страницу за страницей он перелистывал засаленные, исписанные разноцветными чернилами каракули с незнакомыми ему медицинскими терминами. Виталик понял, что самому ему не разобраться во всех этих премудростях латыни. От бессилия опустились руки, и он заплакал.
Человек, волею судьбы оказавшийся Робинзоном на еще обитаемом двое суток назад острове, теперь, при наличии неизвестных ему лекарственных препаратов и продуктов питания, должен был бороться за жизнь. Выжить в тех непростых условиях, в которые его с головой окунула суровая апрельская действительность. «Здесь жили люди. В квартирах наверняка должны быть энциклопедии, справочники… Я найду. А они вернутся. Люди обязательно вернутся…».