Красавица, чудовище
И с ней, и с сюжетом, послужившем ей основой, связано множество интересных и удивительных вещей. О некоторых из них – пока наше внимание не растворилось в волшебных звуках этой музыки – можно успеть подумать.
В 1919 ГОДУ в Берлине работал один из ярчайших театральных режиссёров догитлеровской Германии: Макс Рейнхардт. Тот самый Рейнхардт, который годом позже станет одним из главных организаторов Зальцбургского фестиваля, а после «триумфального воссоединения» Германии с Австрией сумеет спастись в Америке. На одном из его спектаклей, а именно на драме Шиллера «Турандот», побывал сам Джакомо Пуччини, живой классик итальянской оперы. Спектакль настолько поразил композитора, что он не поленился раздобыть и итальянский перевод Шиллера, и более раннюю сказку венецианца Карло Гоцци на тот же сюжет.
В декабре умер либреттист Луиджи Иллика, вместе с которым Пуччини сотворил свои главные шедевры: «Манон Леско», «Богему», «Тоску» и «Мадам Баттерфляй». Но уже летом следующего года, при согласии двух авторов сразу – Джузеппе Адами и Ренато Симони, – началась активная работа над либретто будущей оперы. Пуччини постоянно понукал коллег: «Дорогие мои поэты, не спите... Турандот никогда не родится. Так нельзя работать!»
Адами и Симони посылали друг другу страдальческие взгляды, но подчинялись. Впрочем, сам Луиджи Иллика был известен фразой: «Работать с вами, Джакомо, – это как жить в аду».
ПУЧЧИНИ почти целиком прожил первую четверть XX века, но сам он как личность принадлежал всё же веку минувшему. Жил неторопливо, в музыке прежде всего ценил мелодию и действие («Опера закончилась как жанр, поскольку люди потеряли вкус к мелодии и готовы терпеть музыкальные композиции, не содержащие ничего мелодического»), за политическими новостями и вовсе не следил: однажды заметил своему другу Тосканини, что Италия «только выиграла бы от немецкой организованности». Вообще-то с этим и сегодня трудно не согласиться, но дело-то происходило летом 1914-го! Эта беззаботная фраза оскорбила Тосканини до такой степени, что он не общался с Пуччини почти до самой смерти последнего. И только «Турандот», последняя воля умирающего, сумела их примирить. Но об этом чуть позже.
Мне кажется, что Пуччини в новом веке жилось неуютно. Это был век экспрессионизма, атональности, диссонанса и речитатива. Вокруг него создавали свои оперы Стравинский, Равель, Хиндемит, Берг, Онеггер, Прокофьев... Рядом с ними Пуччини чувствовал себя живым архаизмом. Более того – он искренне не понимал, как всю эту современную музыку можно слушать без содрогания.
Он полюбил автомобили – и уже в 1903 году попал в тяжелейшую автокатастрофу. Нет, решительно, этот человек принадлежал той эпохе, где передвигались в каретах на лошадиной тяге, а в небе летали только птицы.
При этом «Турандот» даже нельзя назвать устарелой! Её гармонии свежи, естественны, смелы до дерзости. В мире итальянской оперы Пуччини был, несомненно, крупным новатором. Но – последним.
«Опера закончилась как жанр»... классическая опера Моцарта и Россини, Доницетти и Беллини, Чайковского и Верди действительно закончилась. Точнее даже – оборвалась.
Смертельно больной, Пуччини лечился экспериментальной радиотерапией в Брюсселе – ещё одна примета XX века. Уже не в силах говорить, он нацарапал записку: «Господа... Дайте мне только двадцать дней, двадцать дней, чтоб я смог закончить «Турандот».
У Пуччини уже не было этих двадцати дней; но умер он всё-таки «по-старинке», от инфаркта.
НО КТО ЖЕ ТАКАЯ эта принцесса Турандот, и почему она обрела такую безоговорочную власть над Пуччини, буквально сведя его в могилу?
Ответить на этот вопрос не так-то просто.
Во-первых, Турандот – точнее, Турандохт – древнее персидское имя, и означает оно «дочь Турана». Тураном, как сообщают энциклопедии, называлась страна к северо-востоку от Ирана. Она многократно упоминается в древнеиранской мифологии, а также средневековыми историками и географами Персии и Средней Азии. В более поздние времена «Тураном» называли практически всю Среднюю Азию, а в персидской литературе много сказано о многовековом противостоянии Ирана и Турана.
У тех, кто интересуется историей языкознания, особую радость вызовет эта самая «Турандохт». Как известно, большинство современных языков Европы принадлежит к индоевропейской семье, то есть считаются дальними родственниками древнего санскрита. Примеры общего звучания ключевых слов родо-племенного мира можно приводить часами; нас же интересует слово, звучавшее примерно как «духитар» и означавшее то же самое, что «dottir» по-исландски, «daughter» по-английски, «tochter» по-немецки и «dъkti» на праславянском языке (что, в свою очередь, породило и церковно-славянскую «дщерь», и русскую «дочь»).
Перед нами среднее звено: персидское «дохт».
Идём дальше. В 1710 году французский учёный по имени Франсуа Пети Де Ла Круа, вообще-то изучавший жизнь Чингисхана, издал сборник персидских сказок и легенд, который назывался «Тысяча и один день» (не путаем с «Тысячью и одной ночью»). В одной из лучших сказок там рассказывалось о 19-летней принцессе Хутулун, дочери монгольского императора Китая Алтун-хана. Затейница-принцесса предлагала своим женихам неразрешимые загадки, после чего проигравшие лишались голов (здесь явная перекличка с мифами о Сфинксе и о царе Соломоне с царицей Савской). В своём изложении Де Ла Круа дал принцессе прозвище «Турандохт».
Полвека спустя этим сюжетом воспользовался венецианский драматург Карло Гоцци, который заодно отправил в Китай четырёх весельчаков из комедии «дель арте» – Бригеллу, Тарталью, Панталоне и Труффальдино.
Любопытной информацией поделилась престарелая внучка композитора Симонетта Пуччини, владелица дома-музея композитора Виллы-Пуччини и его мавзолея. В своем интервью дирижёру Итало Марчини (2002 г.) она утверждала, что по-итальянски имя принцессы должно было звучать «Турандотта». И только характерный венецианский диалект Карло Гоцци, в котором было принято опускать последние безударные гласные в именах, снова превратил принцессу в «Турандот», сделав её фактически венецианкой.
Затем история перемещается из Венеции на север, в прохладный Веймар. В 1801 году Гёте и Шиллер попытались создать национальный немецкий театр с жизнеспособным репертуаром. Отбирая пьесы к постановке, Шиллер негодовал: «Мы получили тринадцать комедий, претендующих на премию, объявленную Гёте, - и среди них нет ни одной, которой можно воспользоваться; большинство их ниже всякой критики. Вот в каком положении находится драматическое искусство Германии!» (письмо к Кернеру, 5 октября).
Поняв, что рассчитывать можно только на себя, Шиллер спешно взялся за переводы и адаптации из иностранцев. Так родился его собственный вариант «Турандот», в котором комизм уступил место психологии и попытке хоть как-то обосновать садизм принцессочки (у Гоцци она тупо развлекалась из врождённой ненависти к мужчинам; у Шиллера уже «борется за свободу и равноправие» - вот нам природа феминизма в нескольких словах).
Ещё через сто с лишним лет сюжет о Турандот, словно изначально созданный для оперы, стал известен Пуччини.
Но кое-что Пуччини в нём сильно изменил.
ШИЛЛЕР углубил характер Турандот, поменял род занятий масок дель-арте и придал им более разумный вид; но он не выдумывал персонажей, которых не было у Гоцци. В опере же Пуччини внезапно появляется Лю, личная рабыня отца принца Калафа, хана Тимура. Лю влюблена в Калафа и терзается, видя, как упорно тот рвётся навстречу женщине, которая назавтра прикажет отрубить ему голову – хуже того, которая его не любит! Так среди комедийных, сатирических, гротесковых масок – даже принц Калаф не обладает ни умом, ни реакциями человека разумного – вдруг появляется живая личность, которая любит, мыслит, страдает и совершает настоящий подвиг. Пуччини (не зря он так настаивал на личном контроле над либретто!) добавил и целую сюжетную линию: в ярости от того, что она, в свою очередь, бессильна разгадать имя Калафа, Турандот приказывает схватить Тимура с Лю и пытать их. Лю закалывается кинжалом, не выдав имени, – вот она, настоящая-то любовь! – а умирая, предупреждает принцессу, что та тоже когда-нибудь полюбит (это вместо проклятия). Вот такая она, Лю - которой, повторяем, не было ни у Гоцци, ни у Шиллера.
Откуда же её взял Пуччини, и почему этот персонаж был так важен для него?
На этот счёт существует правдоподобная гипотеза. Дело в том, что задолго до «Турандот», в 1909 году, в семье Пуччини была юная служанка по имени Дория Манфреди. Хозяйка же Эльвира Пуччини страдала паранойей ревности. Справедливости ради признаем, что у неё были на то основания: даже с нею самой Джакомо изменял своей первой жене. В общем, несчастной Дории не повезло и на неё пала тень подозрения мадам. Злоба Эльвиры, нагнетаемая без разрядки, прошла точку невозврата и в один ужасный день мадам публично оскорбила служанку, обвинив её в разврате и назвав всеми известными ей словами. Не сказав в свою защиту ничего, Дория пошла домой и отравилась таблетками сулемы.
Нас удивляют самоубийства из-за любви или поруганной чести в операх – а такова ведь была реальная жизнь. Посмертный осмотр установил, что Дория умерла девственной, и Эльвира Пуччини получила 5 месяцев тюрьмы за клевету (впрочем, Джакомо Пуччини откупился от родителей Дории 120 тысячами лир). Несомненно, эта история потрясла композитора и оставила глубокий след в его душе, и не исключено, что Лю – это памятник невинной жертве, павшей от руки безжалостной аристократки.
Но не так уж неправа была и Эльвира: у Джакомо был-таки роман с Манфреди! Только не с Дорией, а с её кузиной Джулией...
СЛОВАМИ («Liu, poesia!..») оборвалась рукопись партитуры и, собственно, жизнь Джакомо Пуччини.
Незадолго до смерти он успел примириться с Тосканини и взмолиться о помощи: «Прошу тебя, не дай «Турандот» умереть!»
Тосканини дал согласие и взялся дирижировать премьерой оперы в Ла Скала 25 апреля 1926 года. И хотя композитор Франко Альфано сумел дописать финальные сцены по сохранившимся черновикам и наброскам, на первом исполнении Тосканини прервал музыку там, где её закончил Пуччини – во внезапной тишине положил палочку – повернулся к публике – и произнёс слова, ставшие знаменитыми: «Здесь смерть прервала работу над оперой, которую маэстро не успел завершить».
P.S. Тем временем в Китае...
А в Китае «Турандот» многие годы находилась под запретом. Было мнение, что страна и народ Китая изображены в опере нереалистично и нетипично, и вообще весь сюжет – досужие измышления и подлая клевета буржуазного Запада. Так считалось до самого 1998 года - когда, под названием «Турандот в Запретном городе» и с участием солдат Народно-освободительной армии Китая в качестве гордых статистов, «запретная опера» выдержала 8 представлений в самом Пекине.
Свидетельство о публикации №217032301997