Фаберже внутри Романовых. Модель Пасхального яйца

                Яичко упало и разбилось. (из русской сказки)

Пасхальное яйцо Фаберже давно стало символом «роскоши по-русски» – что-то вроде вазы чёрной икры под скверную водку. Но если икра постепенно отходит в область мифов и легенд, то семья и фирма Фаберже – считаем мы их великими художниками или удачливыми ремесленниками – достойны того, чтоб о них знали.
И здесь у нас, как на грех, начинаются проблемы.

Чего мы не знаем
ПО СЛОВАМ правнучки Татьяны Фёдоровны, «на сегодняшний день о Карле Фаберже написаны более 3000 книг и статей... однако большинство авторов довольствуются систематическим повторением одних и тех же историй, с одними и теми же серьёзными ошибками».
Большая часть исследований опирается на информацию из переписки 1930-х годов, которую старший сын Евгений Фаберже вёл с управляющим лондонским филиалом фирмы по имени Генри Бэйнбридж. Позже этот самый Бэйнбридж издал биографию Карла Фаберже и книгу мемуаров о своих встречах с ним.
Татьяна Фаберже полагает, что исторической правды в изложении Бэйнбриджа довольно мало, а прочих свидетельств, позволивших бы оценить честность биографа, у нас почти нет.
Обе стороны исторического конфликта – и семейный архив Фаберже, и архивы советских «органов» – ревностно прячут документы, находящиеся в их распоряжении. Там и личные письма Николая Второго, и бухгалтерские книги, и счета фирмы, и расписки канцелярии императора, и списки большевистской инвентаризации. Когда-нибудь, если они уцелеют, мы прочитаем в них много интересного.
Но даже те источники, что есть, противоречат друг другу. По одним данным, известно 65 «яиц», изготовленных мастерскими Фаберже, из коих лишь 57 дожили до наших дней. Другой источник сообщает о 71 «яйце», из которых выжило 62. Надо быть специалистом, чтобы выбрать – кому верить.

Родословная
ВСЁ НАЧАЛОСЬ во французской Пикардии, на родине литературных Портоса и Планше. В том же XVII веке там обитала семья протестантов-гугенотов, звались они Фаври. В 1685 году гугенотов постигло несчастье: Людовик XIV отменил Нантский эдикт, которым Генрих IV даровал гугенотам свободу вероисповедания. Новый указ гласил: «Мы запрещаем допускать что-либо, сколько-нибудь похожее на уступку в пользу реформатской религии».
Последствия этого события были весьма плачевными. Во Франции возобновились гугенотские погромы, горели храмы и школы, а сами гугеноты, почувствовавшие себя подло обманутыми, бросились бежать из страны. Семейство Фаври подалось в Пруссию. Там их фамилия изменилась на «Фабри», и сто лет спустя столяр Петер Фабри был скорее немцем, чем французом. Он женился на купеческой дочке с тучным приданым и в 1800 году переехал на восток, в страну Лифляндию и город Пернау (сегодня это эстонский город Пярну).
Петер зажил припеваючи (немцы в балтийских странах вообще не бедствовали), у него родились три дочки и, наконец, в 1814-м – сын. Мальчика назвали Густавом, а в 1825 году серия метаморфоз закончилась: Петер поменял фамилию на Фаберже. Зачем ему понадобилось возвращаться к галльскому варианту – неизвестно; можно предположить, что в Пернау такая фамилия звучала экзотично и лучше запоминалась.
Так появился Густав Фаберже – будущий отец-основатель самой знаменитой ювелирной фирмы в истории. Густав обучался ремеслу в Санкт-Петербурге у добрейшего герра Шпигеля, мастера по золотым шкатулкам. В 1841 году получил звание мастера-ювелира, а через год решил обосноваться в Петербурге навсегда (имперская столица! культурный центр! страна великих возможностей, уважающая и немцев, и французов!) и открыл собственную мастерскую в подвале, зато в самом центре – на Большой Морской. Вскоре там же появился и первый ювелирный магазин Фаберже, имевший успех у петербургской публики, охочей до всего модного и французского. Теперь Густаву, серьёзному человеку, полагалось жениться, и невеста вскоре сыскалась: ею стала дочь профессора живописи, датчанина Юнгштедта. Звали её Шарлоттой.
В 1846 году у Густава и Шарлотты родился сын Петер-Карл. Ему и суждено было стать тем самым «великим Фаберже», главным персонажем нашей истории.
Когда Карлу исполнилось 16 лет, Густав поручил и мастерскую, и магазин своим управляющим и забрал семью в Дрезден – чтобы Карл получил приличное образование в тамошнем торговом училище, а потом набрался опыта в поездке по немецким, французским и английским ювелирным мастерским. В 1872 году Карл был готов вернуться в Петербург и принять мастерскую под своё командование.
Густав же ехать в Россию больше не пожелал и остался в Дрездене до самой своей смерти. Наверно, он умер счастливым.
А в 1882 году в жизни Карла произошло сразу несколько событий огромного значения.
Во-первых, он, как и отец когда-то, получил звание мастера ювелирных дел. Это, в свою очередь, позволило ему взять на себя управление всей компанией. А вскоре после того он получил заказ на реставрацию экспонатов Эрмитажа.
Это было очень важно, потому что, когда пришла пора участвовать во Всероссийской художественно-промышленной выставке в Москве, Карл отправил туда свою копию браслета IV века до нашей эры. На выставке от этого браслета пришёл в восторг сам Государь: по рассказам очевидцев, Александр III воскликнул, что не может отличить копии от оригинала. Через 3 года компания «Фаберже» стала официальным поставщиком украшений для императорского дома; а поскольку русский император приходился родственником чуть ли не всем европейским монархам, подарки изделий Фаберже сделали его имя известным по всей Европе.
Но главную известность ему принесли драгоценные «яйца».

Шедевры или дешёвка?
ПЕРВОЕ ЯЙЦО появилось, как только Фаберже стал придворным ювелиром. Александр III заказал ему пасхальный сюрприз для Марии Фёдоровны, своей жены. По всей вероятности, именно царю и принадлежала «яичная» концепция подарка: яйцо с белой эмалевой скорлупой, с золотым желтком и с золотой же курочкой внутри. Внутри курочки таился ещё один сюрприз: маленькая рубиновая корона. В начале XVIII в. в Европе была мода на подобные украшения. Одно такое яйцо с курочкой и короной внутри можно до сих пор видеть в копенгагенском замке Розенборг. Датчанка Мария Фёдоровна (в девичестве Мария-София-Фредерика Дагмар) помнила эту игрушку с детства, и русский супруг просто хотел сделать ей приятное.
И это удалось! Мария была в таком восторге, что с тех пор при дворе возникла традиция: каждый год Фаберже должен был изготавливать по «яйцу» на Пасху. Каждое новое яйцо должно было отличаться от предыдущего. Внутри каждого должен был находиться не менее ценный сюрприз. В остальном фантазия Карла Фаберже и его дизайнеров ничем не ограничивалась.
Следующий император Николай II счёл себя обязанным не нарушать столь милой традиции, заведённой отцом.
На изготовление каждого яйца требовался целый год. В дело шли золото, серебро, всевозможные драгоценные камни, горный хрусталь и прочие драгоценные материалы. Впрочем, во время Первой мировой войны такие камни и металлы потеряли былую доступность; Фаберже был вынужден изготовить своё последнее яйцо из простой стали. Но и здесь проявилась его изобретательность дизайнера: яйцо имело форму артиллерийского снаряда.
Царь не был единственным клиентом ювелира. У Фаберже заказывали дорогущие подарки барон Ротшильд и князь Юсупов, герцогиня Мальборо и золотопромышленник Кельх. Ублажал проницательный Карл и менее изысканные вкусы: один из его заводов выпускал медные чарки, а в 1905 году появился совершенно несуразный «Натюрморт»: это был кирпич, а на нём – кусок газеты «Ведомости градоначальства», яичница, водка в стакане, две селёдки – обглоданная и целая – и окурок папиросы. При этом крипич был сделан из яшмы, белок из белого камня, желток из янтаря, газета, рыбки и мухи из серебра, стакан и водка из хрусталя, а «бычок» – из хрусталя и кварца.
Что это было? Искусство будущего или просто пошлость?
Столичные художники и эстеты презрительно фыркали перед этим воплощением «мещанского» дурного вкуса.
Известна, в своём роде, тоже ювелирная формулировка Владимира Набокова, которую он вывел в своих американских мемуарах «Память, говори»: «высоко ценимые царской семьей минеральные монстры – осыпанные каменьями тройки, красующиеся на мраморном страусином яйце, и тому подобные – были для нашей семьи эмблемами крикливой безвкусицы».

«Жизни больше нет»
ПЕРВОЕ, ЧТО сделала революция с фабриками и магазинами Фаберже – это разграбила их.
Потом этому деянию было подобрано более пристойное название – «национализация». Большевики прибрали к рукам все запасы золота, драгоценных камней и готовых изделий фирмы – разумеется, без малейшей компенсации. И даже полное разорение было только половиной беды – судя по тому, что творилось вокруг, арест и расстрел были неминуемы.
Униженный и запуганный, Карл Фаберже нелегально уехал в Ригу, откуда ему вскоре пришлось бежать от советской власти ещё дальше, в Берлин – но даже там началась революция! Для Фаберже это превращалось в назойливый кошмар судьбы. Он переехал во Франкфурт, но не успокоился и там, пока, наконец, не забился в тихий и безмятежный Висбаден. Там не слыхали ни о какой революции.
Но тогда к нему подкралась болезнь и сердечный приступ. В 1920 году старший сын Евгений забрал отца лечиться в Лозанну. Но это уже ничего не изменило. Ещё недавно такой крепкий, Карл Фаберже скончался через три месяца. В свои последние годы он повторял одну и ту же фразу: «Жизни больше нет».
Что ж, кому-то «повезло» ещё меньше. По крайней мере, Карл Фаберже умер в своей постели и был похоронен в собственной могиле. Другим и того не досталось.

Сыновья
У КАРЛА ФАБЕРЖЕ было четверо сыновей: Евгений, Агафон, Александр и Николай.
И хотя Евгению, художнику и портретисту, довелось бежать с матерью из Петрограда по заснеженному льду Финского залива, наиболее драматичной видится судьба его младшего брата, Агафона Карловича.
Один из руководителей в семейной фирме, Агафон Фаберже с 1898 года занимал должности эксперта Бриллиантовой комнаты Зимнего дворца, оценщика Ссудной кассы и, по доверенности отца, личного оценщика Государя. Вне сомнений, это был блестящий специалист, к тому же знаток искусства Индии, Китая и Японии, обладатель уникальных коллекций драгоценных камней, гобеленов, антикварной мебели и – почтовых марок (у этой коллекции в нашем рассказе – особая роль). Казалось, не существовало в мире ничего, что могло бы омрачить его благополучие.
Но мировая война сотворила что-то странное с умами людей. Даже там, где было место лишь любви да идиллии, взрывались безрассудные конфликты, разгорались ссоры и рвались самые тесные связи.
В 1916 году у Карла Фаберже пропала крупная сумма денег. Обвиняющие персты отца и братьев сошлись на Агафоне. Смертельно оскорблённый, Агафон Карлович не стал оправдываться, а вместо этого вышел из отцовской фирмы и открыл в Петрограде магазин антиквариата. Больше он со своей семьёй никогда не общался.
Настоящий вор, между прочим, потом сознался. Но Агафон не простил подозрения и даже не присоединился к родным в эмиграции. Он решил остаться в Советской России и прошёл там собственным путём.
В 1919 году его арестовали по доносу. Формально обвинив в спекуляции, чекисты пытали «буржуя» – видимо, пытаясь вызнать, где он прячет от «народа» несметные богатства.
Больше года просидел Агафон в лагере ЧК. Трижды, добиваясь нервного срыва, его выводили на ложный расстрел. Но не расстреливали: вероятно, за процессом следил сам Троцкий, возглавлявший секретную комиссию по «изъятию ценностей».
Всё-таки его выпустили – с подорванным здоровьем, без дома и без копейки денег (все его имущество давно конфисковали). Единственным человеком, к кому Агафон мог пойти, была бывшая гувернантка его детей, Мария Борзова. Позже она стала его женой.
К концу 1921 года ЧК награбила столько драгоценностей, что их стало проще продать, чем любоваться ими. Создали для этого Гохран, но спохватились – нужны оценщики бриллиантов и камней. Кого же? Да вот – младший Фаберже, царские сокровища знает наизусть, ему и оценивать.
А Фаберже после лагеря перестал бояться. И потребовал вернуть ему всё: квартиру, мебель, антиквариат и – да, да! – коллекцию почтовых марок, обязательно. Другого бы за такую наглость шлёпнули на месте. Вместо этого – и здесь подтверждается наша гипотеза – вмешался Троцкий лично, распорядился всё вернуть и всё, как по мановению волшебной палочки, немедленно нашлось.
Агафон Фаберже вселился в свою 6-комнатную квартиру (представим себе реакцию выселяемых «товарищей» и их соседей), принял должность оценщика чужих бриллиантов и потихонечку переправлял свое имущество в Финляндию. Включая, конечно, коллекцию марок. Так продолжалось пять лет.
На исходе 1927 года стало ясно: пора бежать. И так же, как годами раньше его мать и брат, теперь Агафон с женой Марией побрели по льду залива на север. Попали под обстрел пограничников, Агафона ранило в руку. Но обошлось – добрались всё же до Хельсинки.
Жить в Финляндии было не на что, но там хоть не ставили к стенке! О возрождении фирмы «Фаберже» не было и речи. Так и перебивались годами бывший оценщик убитого императора и его гувернантка-жена, любившая его сильнее, чем родной отец, – распродавая постепенно ту самую пресловутую коллекцию марок.
Она всё-таки пригодилась!

Все эти истории, детали и обстоятельства будет полезно помнить, стоя на лакированном паркете и любуясь роскошными безделушками – символами могущества и вечности царской династии, банковских сейфов и семейных уз.
Всё это на поверку оказалось очень хрупким.