Путь в Тысячу Жизней

Глава 1. Тлексиктли

- Не начинай это дело, зачем оно тебе? - верный Эни хвостом вился вокруг Рады, принимая все более причудливые образы, то щенком обернется, то цветком, то быком.
- Надо! - упрямо топнула ногой она.
- Ясное дело, что это из-за Отца! Ты же под его дуду танцуешь! Так стремишься показать, что этого нет, что как он определил, так и делаешь!
- Это из-за меня и только меня, Эни! Прошу, не мешай мне.
- Ты, ведь, всё забудешь! Ты... ты даже забудешь меня, ты можешь себе это представить?! Ты станешь ничем и забудешь меня... как ты можешь хотеть забыть меня?! - обвинение сменилось жалобностью, а Эни в виде мелкого едва оперившегося птенчика запорхал перед её носом.
- Эни, как только я вернусь, я снова тебя вспомню!
- А если не вернешься? Выход оттуда всего один, он малюсенький, крохотная точка света во тьме!!! И ты будешь каждый раз тыкаться и так и не найдешь выхода! Мне то что делать?
- Эни, ты можешь делать всё, что хочешь. Хочешь — играйся с Ли или Нашей, хочешь — живи сам по себе!
- Я — часть тебя! Сама подумай о чем ты просишь!!!
- Ты давно уже волен!
- Хорошо! Давай иначе! Тебя сожмёт, спрессует, уменьшит и ты будешь безпомощной! Как на такое можно пойти по доброй воле????? - Эни закрутился фракталом и завихрениями, потом, превратившись в малюсенькую точку, взорвался сверхновой. Она проскользнула мимо, не реагируя на сверкнувший позади взрыв. Никто, даже Эни не смог бы её отговорить.

Капсула — цветок, одна из многих, ждала её. Цветок поддержит её тело пока она в него не вернётся. Она знала теорию. Толку от этого знания? Никто её не смог запомнить там, во Сне. Большинство даже ещё не проснулись. Отец говорил, что не время. Что они проснутся, когда преодолеют собственную конечность. Не преодолев собственную конечность, невозможно идти дальше. «Как можно само-стоять, если ты конечна?» спрашивал он, снисходительно поглаживая её по головке, но не допуская до взрослых дел или разговоров. Коснувшись распознавателя, она нырнула в слегка задрожжавший цветок, тут же сомкнувшийся над ней. В неумолимо закрывающуюся щелку она увидела порхающего сверху мотылька Эни.
- Я подключусь к тебе, буду помогать! Ты меня не вспомнишь, но я тебя не брошу!

Даже сквозь лепестки она ощутила волны сострадания, исходящие от Эни, а так же нежность и любовь. Пути назад не было. Был только Путь. Страха тоже не было. Интересно, что подумает Отец? Он не знал, что она решила уйти в Сон. Ему сообщат только сейчас, когда она распозналась Цветком, когда что-то менять уже поздно. Хотя, Отец, пожалуй, не способен на гнев или ярость. Может, Эни и прав, и Отец этого и хотел, хотя может ли Он чего-то хотеть? По крайней мере, она хотя бы поймет Отца, создателя этой машины, единственного, кто смог сам постичь то, на что всем остальным и требовался Сон.

Она шла сквозь пустоту, даже не шла, порхала... или шла? Она посмотрела вниз и увидела. Как из темноты появляются её ноги. Непривычно тяжелые. На удивление хрупкие. Чуть выше появились и руки — бледные, холодные, покачивающиеся при ходьбе. Она удивленно подвигала ими, посжимала и поразжимала кулаки, потом стала аккуратно ощупывать себя. Такой она себя и представить не могла. Упругая, совершенно не сияющая, бледная кожа, странные волны вроде водорослей, свисающие вниз... она запоздало сообразила, что это волосы... и безконечная дорога, по которой она теперь шагала, хотя ногам и было необычайно больно, будто их резали ножи... где-то она уже слышала такую сказку, и сказка заканчивалась грустно.

Вокруг была тьма. Она шла к единственной светлой точке вдали. Время исчезло, и было лишь пространство, и не было ему конца. Наконец, точка стала дверью, окруженной зеркалами.
- Вниманию Засыпающего, - произнес механизированный голос Отца, не иначе запись, хотя на какой-то миг она вздрогнула, что это он сам уже обо всём узнал, - строение первозданной формы совершено. Форма совершенна. У вас есть последняя возможность отказаться от СОН. Предупреждаем, что СОН связан с определенным риском и неопределен во Времени. Также, напоминаем, что СОН являет вам Отражение Вашей Сущности, поэтому при малейших сомнениях рекомендуем Отказ. Если ваша решимость тверда, входите в дверь.

Отказаться, или нет? Она ощутила странное чувство, будто что-то внутри гулко подпрыгнуло. Отказаться она не может. Нельзя. Отец только больше будет считать её дитём малым. Она толкнула дверь своими вновь обретенными руками, но дверь не поддалась. Она изумленно толкнула сильнее, стала биться в дверь, но дверь не поддавалась. Неужели она и тут что-то сделала неверно! Совсем она непутевая какая-то. Разочаровано, она обперлась на железный выступ на двери. Выступ поддался и дверь бесшумно открылась. За дверью была Тьма. Она сделала шаг внутрь и провалилась.

Глава 1. Тлексиктли
- Тлексиктли, не позорь меня! Ты снова идешь к этим!
- Мы можем сосуществовать, просто надо им помочь.
- Нельзя помочь тому, кто не желает помощи, Тлексиктли, ты — Сердце Огня, а они потушат твой огонь.
- Папа, зачем ты так?
- Скоро конец цикла, я предвижу, что они с этим связаны...
- Боги всегда с чем-то связаны.
- Они не Боги, Тлексиктли, они давно себя позабыли. То, о чем они вещают — мерзость! Поживи с моё...
- Поживу, папа, а сейчас мне пора.
- Они привезли новых солдат, им нужны только дары солнца... не сегодня-завтра они развяжут большую войну. Они уничтожат наш мир.
- Папа, у них миролюбивая вера, их бог учит их подставлять другую щеку. Им не нужны войны.
- Этой войны не избежать, жрица Тлексиктли... дочка, прошу тебя...
- Папочка, всё будет хорошо. Тебе надо быть более гибким!

Сердце Огня почтительно поклонилась Отцу и развернулась к выходу. Отец закостенел в своих убеждениях. Он не верил в развитие, да и просто не хотел терять своё влияние. Она выскочила на свет из великой пирамиды и легко побежала вниз по ступенькам в ту сторону, где жалостливо тренькал колокол над построенной для приезжих хижиной, которую они почитали храмом своего бога. На хижину был водружен косо связанный крест, внутри молились приплывшие на кораблях испанцы.

От её племени в храме испанцев было всего лишь несколько человек. В основном, больные и озлобленные, ищущие себе оправдания. Именно оправдания и предлагал жрец белых людей. Оправдания и прощение. Все ацтеки знали, что люди по сути своей стремятся к разрушению, что этот мир погибнет именно из-за большого количества разрушающих его людей. Диего тоже говорил, что мир погибнет, но вина в этом была не людей, люди наоборот получат свободу и рай — странное место, где не будет ни нужды, ни голода. Диего верил, что такое место может быть. Тлексиктли — нет. Люди слишком любили бороться с самими собой. Они бы и в их христианском раю войну устроили. Диего говорил, что даже устраивали, и кого-то из рая после этого выгнали.

- Какой же это рай, если там не всё хорошо? - спросила Тлексиктли
- Теперь там всё хорошо, - нервно заверил её Диего.
- Откуда ты знаешь? Ты там был?
- Нет... но об этом говорил Христос.
- Да, за это его казнили, я помню, как ты это рассказывал.
- Мария... Бога нельзя объяснить, он всё делает из любви к нам. Не спрашивай, просто верь.

Диего называл её теперь только именем, данным ей при крещении. Крещение было тайным. Она желала узнать больше об их вере, Диего сказал, что для этого нужно креститься, то есть пройти ритуал, который Тлексиктли находила забавным, а Диего — крайне важным. От того, что она постояла в воде, слушая забавное бормотание приезжего человека, она получила доступ к новому пласту знаний. Оставалось только благодарить Море за такую возможность. С тех пор прошло несколько месяцев, и Тлексиктли уже довольно хорошо говорила по-испански, а Диего довольно сносно мог понимать её язык.

Сейчас, пока недавно прибывший из-за моря священник читал проповедь морякам, Диего позвал её, явно о чем-то напряженно размышляя.
- Мария, ты даже не представляешь себе, насколько редки такие люди, как ты! Пообещай, что не будешь злиться и примешь это по-христиански.
- Приму что, Диего?
- Волю Божью...
- Ты о чем?
- Прошу тебя, останься в церкви, никуда не уходи. Такие люди, как ты, воистину, редки, я бы не хотел тебя потерять!
- Диего, что происходит? - дурное предчувствие гулко отозвалось внизу живота, а по спине пробежали мурашки.
- Бог мне свидетель, так надо... - пробормотал Диего, делая знак кому-то сзади - я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло!

Двое солдат аккуратно взяли Тлексиктли под руки, завели в одну из комнат хижины, оставили там и заперли за собой дверь. Снаружи раздались лязг оружия и крики, предсмертные крики. Неужели Отец был прав!!! Как мог Диего так поступить! Где-то там, за стенами хижины рушился её мир. Он рассыпался на части под испанской сталью и полыхал огнём, а Тлексиктли была не в силах что-либо сделать. Диего слишком хорошо знал её огненный нрав. Оставалось только свернуться калачиком посреди комнаты и зажать уши. Мир подошел к концу, он разбивался на щепки, пучки соломы и глиняные осколки. Скорее бы разрушение добралось и до неё!

Вечером ей принесли еды и воды, а так же попросили отдать её украшения. Украшения она отдала, какой в них толк, если мир умер! От еды она отказалась по той же причине. Неужели бог Христиан оправдает и это? И как? Как такое можно оправдать? На проповедях они учили терпеть и подствалять другую щеку, а сами устроили побоище! И что за изощренный способ пытки — оставить её в живых!!! Неужели это её наказание за то, что ослушалась Отца???

Вечером зашел Диего. У него был изможденный вид и тяжелая походка. Наверное, нелегко быть убийцей! Тлексиктли сидела на полу, обхватив ногами колени, и наблюдала за врагом из под полуприкрытых ресниц.
- Мария, всё закончилось. Мало тех, кто решили прийти к Иисусу... так мало! Но с богопротивным покончено! Молчишь... Ты крестилась достаточно рано, бес в тебе ослаб, но борется за жизнь. Я дорожу тобой, очень дорожу, а потому я сделаю всё, чтобы ты освободилась от нечистоты! Молчишь... Я люблю тебя, Мария, крещенная в честь великой грешницы и праведницы Марии Магдалены!!!
Она молчала. С врагами не разговаривают. Скорее бы умереть.

- Тлексиктли, Тлексиктли! - шепот во тьме, - я сделаю подкоп и ты сбежишь! Я знаю, ты не виновата!
Тенок, мелкий сын служанки, каким-то образом выживший в этом сумасшествии, почему-то хранящий верность ей, предательнице, сидел позади хижины и шептал в щель полуприкрытых ставней.
- Многие из наших ушли в леса, Тлексиктли, мы ещё сможем спастись!
- Что там происходит, Тенок?
- Они назвали это «ин-кви-зи-сьён». Они заставляют нас отказаться от наших богов и ходить в их церковь. Тех, кто отказывается — убивают! По пирамидам текут реки крови, а они теперь бросают тела в пирамиды и говорят, что это мы сами приносили людей в жертву... Люди боятся и соглашаются!
- Тенок, что Отец и Мать? - Тлексиктли почувствовала, как ей стало нестерпимо холодно.
- Твоя Мать выжила, она ушла в лес. Отец погиб в первый день... Они забирают все украшения, а ещё забирают все книги из всех городов!
- Тенок, не спасай меня... я заслужила смерть...

Предательские слезы... их у неё больше не осталось. Она хотела плакать, она давила их из себя, но глаза оставались сухими. Это был сумасшедший сухой плач, когда грудь сотрясалась от рыданий, лицо корчилось в гримасе страдания, но наружу не вышло ни единой слезинки. Она не знала, кого она ненавидела больше — испанцев или себя! Именно она уговаривала Отца дать испанцам шанс... напади Отец первым, всё было бы иначе! И теперь она никогда не сможет попросить у него прощения. Отец только знал, что перед началом всего Тлексиктли ушла к врагам. А у неё... у неё даже не хватило смелости отказаться от еды... она сломалась на третий день! Будь она проклята!!! Скорее бы они её убили! Скорее бы умереть!

В один из дней — она их даже не пыталась считать, она просто ждала смерти — зашел Диего. В очередной раз. Она с ним так и не заговорила. После прихода Тенока она не проронила ни слова. Хотя бы на это у неё хватало силы воли!
- Все кончено, Мария, завтра последний день. Завтра эта земля окончательно освободится от нечистот. Будет великая Месса, ты должна присутствовать! Одень это! - он положил на кровать белое простое платье. Тлексиктли молча посмотрела на платье, потом снова уставилась в пол. Он — враг!
- Я понимаю, ты многих потеряла, но в Писании говорится: «Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный»... «ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее... И враги человеку - домашние его». После Мессы тебе полегчает, одевайся.

Тлексиктли молча встала и начала раздеваться. Ей было всё равно. Пусть даже ей «быть ввержену в огонь вечный». Огню ли бояться огня! Диего пораженно уставился на неё, потом перекрестился и поспешно выскочил из комнаты.

На площади собралось множество народу. По краям стояли солдаты. Изнутри оцепление сдерживало толпу. Из мира словно исчезли все краски — не было ни сверкающих на солнце украшений, ни перьев, ни красочных одежд. Даже солнце скрылось за тучами, не желая зрить погибель своих детей. Толпа была единой серой озлобленно-испуганной массой. Посреди площади была куча свитков и дощечек, в которых Тлексиктли с ужасом узнала книги её народа. Книг было гораздо больше, чем хранил её отец. Она вспомнила слова Тенока, что испанцы собирали книги изо всех храмов.
- Эй, Кальдерон! Корона будет довольна тем золотом, что ты собрал! - крикнул какой-то пьяный разодетый паяц. Дары солнца загадочно поблескивали из оставленых поодаль сундуков. Тлексиктли посмотрела на паяца с такой ненавистью, что тот осекся на полуслове.

Пробил колокол. Тлексиктли привели на отведенное для неё место, на виду у всех. Она и сама всех могла видеть, ощущать их ненависть. Они, грязные, растрепанные, испуганные и голодные смотрели на неё, у которой всегда было, которая и сейчас, несмотря на осунувшееся лицо и нечесанные волосы, была одета в новенькое белое платье. Предательница. Трусиха. Изгой! Никогда ей не будет места ни среди испанцев, ни среди своих. Диего придумал самую изощреную пытку, сохранив ей жизнь!

Диего вышел на площадь, одетый в своё привычное темное одеяние. Раньше оно казалос; ей признаком скромности. Сейчас — символом Тьмы. Встав на возвышение, он простер руки к небу, призывая всех замолчать. Гул унялся. Диего улыбнулся и щедро осенил всех присутствующих крестным знаменем, после чего заговорил, чередуя фразы на двух языках.
- Братья и сестры! Сегодня мы избавимся от последних пережитков бесовского дьяволопоклонничества. Вы все пришли к Иисусу, и рано или поздно достигнете Трона Небесного! На этой площади собраны остатки зла, терзавшего эту землю до нашего прихода! Мы избавимся от этого зла! Хотя я знаю, тьма ещё гнездится в этих лесах! Наша святая инквизиция, священная церковь избавит вас от этой тьмы! Придите к Иисусу, отринув всё! И зрите как горят остатки бесовщины!!!

Бесовщина... когда закончились люди, он стал жечь память, назвав её бесовщиной, подумала Тлексиктли, а она стоит и молчит. С фанатичным блеском в глазах Диего схватил факел и вприпрыжку побежал к свиткам. Она с горечью наблюдала, как свитки сначала тлели, а потом разгорались озорными огоньками — единственными живыми красками на площади. Вместе со свитками, разжигался и гнев в Сердце Тлексиктли. Диего вещал о рае, о том, что его бог простит всех «заблудших овец», о том, что только он может всех спасти... обещания и оправдания, бред, но все, способные распознать этот бред, были жестоко убиты, либо бежали в леса. Те, что остались, были способны только бояться, ненавидеть и оправдываться. Жалкие остатки, слабаки, отрекшиеся от Солнца!

- Диего де Ланда Кальдерон! - неожиданно громко и спокойно проговорила Тлексиктли, - Лицемер и лиходей с руками по локоть в крови, убийца женщин и детей, раб Чернеета! Я, Тлексиктли, дочь убитого тобой тобой Жреца, дочь убитого тобой Народа, обманутая тобой и твоя пленница, проклинаю тебя жить с клеймом убийцы и предателя, изверга и варвара в веках, покуда не проживешь ты все забранные тобой Жизни и не перенесешь все причиненные тобой мучения! Я проклинаю тебя вечно быть предаваемым теми, кому ты доверяешь, вечно быть гонимым теми, кого ты любишь и вечно зрить тех демонов, которыми твой бог одарил мой народ! Каждая твоя ложь повиснет на тебе непосильным грузом и ты будешь обречен на наихудший Ад на земле! Я предаюсь вам, Ахау и Иш-Таб. Во славу Тонатиу!

Откуда только взялись её силы и решимость! Под гробовое молчание толпы и самого Диего, она легко вывернулась из рук оторопевших охранников и, пробежав через площадь, с распахнутыми объятиями бросилась в огонь. Огонь принял её и растворил в себе, не посмев причинить боли той, чье имя означало «Сердце Огня». Он оборвал все звуки и защитил её от горечи, ненависти и злобы. Она стала огнём, а потом наступила блаженная темнота.

* * *

- Рада, Рада, ты слышишь меня? - тоненький голосок еле пробивался к ней сквозь тьму.
- Эни?! - это был голос далекого прошлого, даже имя она вспомнила не сразу. Просто никому, кроме Эни, этот голос принадлежать не мог.
- Рада! Ты наконец-то меня услышала!
- Как давно я здесь, Эни?
- Это твоя шестьсот третья, до этого я не мог до тебя достучаться и только наблюдал... - кто-то обнял её, и внезапно она увидела Тенока, сына служанки.
- Тенок... это был ты?!
- Я каждый раз был рядом, Рада, просто ты меня не узнавала!
- О, Эни! А Отец?...
- Он наблюдает. Он сказал, что в этот...

Внезапно тьма закрутила Раду и понесла прочь от Эни, в тёмный водоворот расширений и сжатий, к новому шестьсот четвертому Забытию.

Глава 2. Ференика

Когда она потеряла себя? В какой момент она стала чем-то бездушным, отдельным от своего тела. Одна трапеза сменяла другую, один клиент другого. За вечеринки оплата шла по часам, а не в зависимости от мужчин, некоторым коллегам удавалось прослоняться весь вечер с кувшином вина. Ференику с её рыжими от хны волосами видно было издалека, а потому обслуживала обычно не она, а её. Да и ценных подарков она собирала на порядок больше, чем другие девушки. Когда-то её это радовало, тешило самолюбие, теперь же казалось омерзительным. Руки, ноги, спины, волосы, пот, вонь, вино, узо, протухшие фрукты, недожаренное мясо, фальшивые вздохи, злоба, зависть, притворство... почему ей казалось, что это не её мир? Она с детства знала только этот.

- Огненная Ференика! - от этого голоса по её спине пробежали мурашки, сенатор Люций, тёзка императора, один из влиятельнейших людей Рима, который не раз намекал, что не прочь бы содержать Ференику, хотя открыто намерений не озвучивал, - Приносящая победу... Один твой поцелуй, и победа на завтрашних дебатах — моя!
- Сенатор Люций, ради вашей победы я готова пожертвовать большим, нежели просто поцелуй! - кокетливо произнесла блудница, в чьем теле застряла Ференика.
- Я знаю, дорогая моя, и у меня есть для тебя кое-что!

Плавно покачивая бедрами, Ференика подошла к сенатору. Тело знало все само, отточенные движения, натренированные эмоции. Только натренированность помогала скрыть бурю отвращения в её сердце. Старикан, решивший, что ему можно всё! Дряблый, тщедушный, самодовольный политикан, склизкий, как протухшая рыбина, и настолько же прогнивший!
- Умоляю, сенатор, не томите меня... - картинно надуло губки тело.
- Этому подарку нет цены, Ференика, очень скоро только он тебя и спасёт!

Сенатор достал из потайного кармана цепочку с кулоном-рыбкой. Простая цепочка и простой кулон, ничего лишнего. Гадость, одним словом. Ни продашь, ни обменяешь. Сенатор Люций совсем сошел с ума!
- Носи её не снимая! И никому лишнему не показывай! Скоро жизнь очень сильно изменится, дорогая моя, и тебе больше не придётся быть блудницей. О! Вижу в глазах надежду, но ты даже представить не можешь твоей красивой головкой, какие именно изменения грядут. Нам осталось только поработать с моим тёзкой... Это дитя во взрослом теле, погрязшее во грехе... Недоросль, не контролирующий, что трепет его язык... Пусть дальше играется в свои песенки, но зачем при этом корчить из себя зрелого императора... Он обязан принять нашу сторону!
- Вы планируете... - внезапная догадка заставила Ференику похолодеть, но сенатор проворно приложил палец к её губам.
- Ты даже представить себе не можешь, что мы планируем! Ищи знак, что на твоём кулоне, на улице плотников, и он проведет тебя в твою новую жизнь, которой ты сможешь гордиться!

На следующий день Ференика решила проведать то место. Не важно, когда ей придется туда идти, заблаговременное знание путей отхода всегда полезно, и пару раз спасало её от большой беды. При всей её яркости, вне работы Ференика умела становиться невидимой. Она научилась этому в далёком детстве, когда нужно было выживать на рынке. Главное — это избегать прямых взглядов на людей. Люди чувствуют прямой взгляд. Смотреть лучше всего на ноги — после беглого осмотра толпы, по ногам можно более ли менее определить кто есть кто, а только этот взгляд люди и не чувствуют. Одеваться как все, вести себя как все, и избегать прямых взглядов. С облегчением смыв косметику, на которую вчера сил уже не было, убрав украшения, подарки и заработок в схрон, она посмотрела на скромную бледную девушку, в которой только волосы выдавали нескромный способ раздобыть себе пропитание. Волосы было легко убрать под платок и она стала неузнаваема. Для убедительности, она взяла с собой не самую большую корзину — теперь она даже не выглядела праздношатающейся. Служанка, спешащая по делам господ — идеальное прикрытие.

Выскользнув за дверь, она серой мышкой просочилась мимо торговых рядов, незамеченной миновала группу легионеров, свернула на менее заполненный переулок мимо покосившихся деревяных лачуг, безошибочно находя дорогу в этом тесном муравейнике и внезапно врезалась в широкую грудь Богдана. Он же удержал её от падения. И как он каждый раз её находил? Гипербореец был единственным, для кого она не могла быть невидимой, более того, он как верный пёс всегда находил её в любом месте городского муравейника. Он также был единственным, перед кем Ференика чувствовала себя маленькой девочкой, а в то же время наследной императрицей.

- Не ходи туда, подруга, лихие дела там.
- Меня никто не увидит...
- Я увидел — и они увидят, - спокойно возразил Богдан, невозмутимо преграждая её путь.
- И откуда ты вообще знаешь, куда я иду?
- Рыбка одна рассказала, - усмехнулся Богдан, показывая на вывалившийся из тряпок медальон сенатора. Ференика почему-то покраснела, - выбросила бы ты эту мерзость...
- Куда хочу — туда и иду... - неразборчиво пробурчала она.
- Я ж не неволю, - невинно улыбнулся бородач, - я по-дружески прошу. Пойдем лучше с нами, разговор у меня есть к тебе...

Гиперборейцев в городе знали и справедливо побаивались, даже тихо ненавидели. При том, что гиперборейцы были, пожалуй, единственными, кто ни разу не был замечен ни в пьяных драках, ни в преступлениях. Даже к блудницам они не ходили, чем дали повод для злословия многим из Ференикиных коллег. Зато друг за друга стояли горой. Об их силе ходило не меньше легенд, и лишь самоубийца рискнул бы против них сражаться. Солдаты рассказывали, что где-то на востоке один гипербореец сто воинов легко положить мог. В городе же знали, что с этими парнями лучше не шутить. В открытой драке северянам было достаточно одного удара, чтобы выбить из противника дух. Их можно было обмануть, да, обсчитать, они не пойдут выяснять отношения и мстить, да только после этого ты для них существовать перестанешь, и будут они соль да меха да драгоценные каменья щедро другим торговцам отдавать. Ференика с самого начала знала, что рядом с ними ей ничего не грозит.
- Здесь скоро худо очень будет... ты бы с нами поплыла лучше... - сказал Богдан после долгого молчания.
- Куда?! - ахнула Ференика
- Домой.

Это было сказано так, что Ференика внезапно ощутила, что та далёкая сказочная страна — и её дом тоже. Богдан много рассказывал о Гиперборее. О том, как летом ночью светло, как днём; как зимой снега столько, что олени пешком на крыши домов заходят, и как зайцы из русых становятся белыми, и при виде хищника им достаточно только зажмурить глаза да лапками спрятать нос; как народ песнями да хороводами солнце и встречает, и провожает, да как там совершенно нет рабства, а царей выбирают всем миром. Красивые сказки, именно они и заставили Ференику возненавидеть свою жизнь здесь. Даже если это только сказки, кто-то же их придумал! Да и гиперборейцы слишком отличались от всех, кто её окружал. Это заставляло в его сказки верить.

- Кому я там нужна... - вздохнула она. Мечтать не вредно, вредно позволять мечтам превращаться в ожидания.
- Что ты как маленькая! - улыбнулся Богдан, - неужто ни на что не годна? Али здешняя жизнь по душе?
- Нет! - вздрогнула Ференика, - но кому нужна блудница?
- Глупышка, ты же не будешь там блудницей, а Велес ко всем справедлив.
- А что потом-то?
- Там у тебя будет время, которого у тебя не будет здесь. Там ты вспомнишь себя. Пожалуйста, поплыли с нами!
- Я себя и так прекрасно помню! - фыркнула Ференика, - и не надо относиться ко мне как к грудному ребенку!

Волна негодования поднялась откуда-то снизу и захлестнула её целиком. Кто он такой, этот Гипербореец, чтобы указывать ей куда ходить, а куда не надо! Гори оно здесь всё синим пламенем, только она сама за себя в ответе! Где был этот бородач, когда она подростком умирала с голоду? Где он был, когда её в первый раз насиловали пара стражников, бросив на прощание аж золотую монету! Где он был, когда Старуха обучала её премудростям соблазнения в обмен на половину доходов? Почему именно сейчас, когда ей даже Цербер был не страшен, пришел этот плечистый бородатый великан со своими сказками про мир, где не было никого, священнее Женщины?! Как в этом брошенном богами мире вообще могло такое существовать? Юлой вывернувшись из его рук, она побежала куда глаза глядят — лишь бы подальше от того, что пронзало сильнее любого кинжала. В этом мире никому нельзя доверять! Даже гиперборейцам!

Вечером, когда она собиралась на работу, в дверь постучали. Это был сенатор Люций. Одетый в непривычный серый плащ, с каким-то фанатизмом в глазах и без сопровождения. Он выглядел страшно. Словно, должно было произойти что-то жуткое.
- Сенатор?! Как вы узнали, где я живу?
- Хороший политик должен знать всё, Ференика. Мой подарок ещё у тебя?

Ференика молча показала ему кулон в форме рыбки, про себя размышляя, как бы повежливее объяснить сенатору границы дозволенного. В свой дом она не пускала никого из клиентов. Сенатор выглядел взволнованным. Он осмотрел все окна в доме и сделал несколько кругов по комнате.
- Послушай, тебе больше не надо будет быть Блудницей, сегодня мы осуществим то, что планировали давно... Carthago delenda est!
- Вы о чем, сенатор?
- Ты всегда приносила мне удачу, малышка, пойдём со мной!
- Куда?
- Пока ты со мной, всё будет хорошо! Ты должна пойти со мной, и сними всю эту блудную гадость! - внезапно голос сенатора обрел силу. Резким движением руки он сдернул браслет с её предплечья и цепочку с её головы.
- Что вы делаете, сенатор?! - Ференика отскочила в дальний конец комнаты. В свете свечи лицо сенатора выглядело зловещим, словно все демоны и духи злорадно хохотали за его плечами. Его лицо напоминало оскал хищника, а голос — шипение змеи. Не сводя с неё глаз, он пружинисто приблизился к ней и до того, как она успела отпрыгнуть, оказался рядом с ней, крепко вцепившись в её руку.
- Ты пойдешь со мной, хочешь ты того, или нет! У меня нет времени на препирания. Я есть будущее, и ты будешь частью этого будущего! У Христа тоже была своя шлюха! Чем я хуже! Моя приносит мне победу во всём!

Страх и ужас ледяной хваткой сковали её движения, пробираясь под платье и доходя до горла. Она смотрела на обезумевшего сенатора, как кролик на питона, не находя в себе сил сопротивляться, и лишь мысленно проклиная себя, что не послушалась Богдана. Она слышала об одержимости, но впервые видела её такое проявление. Сенатор швырнул в неё серым плащем как у него и велел одеть его. Ференика молча повиновалась. И как она могла ненавидеть себя ту, блудницу? Сейчас, когда её трясло от ужаса, а тело могло только повиноваться резким, словно удар плётки, приказам сенатора, она была самой себе ещё отвратительнее!

Они вышли из дома и сенатор потащил её за собой в одному ему известном направлении. Две тени среди тьмы улиц. Так было заведено в этом городе, что никто не выйдет, чтобы ей помочь! Что ждет её сегодня и куда он её тащит? Всё равно! Коли суждено сегодня умереть, то оно и лучше! На её место встанут десять новых блудниц, а о красноволосой Ференике никто и не вспомнит. Даже тенью в царстве Аида лучше, чем грязнейшей и грязных в городе, достойном смерти... Поворот за поворотом, мертвая хватка на её руке, от которой на её светлой коже непременно появятся синяки, дом за домом, она тупо семенила следом за сенатором, а в голове не было ни одной мысли...

Они остановились в богатом квартале, здесь жили сенаторы и патриции, на площади, где их ждали другие безликие фигуры в плащах с факелами. Один из факелов взял себе и сенатор.
- Не мир пришел я принести, но меч! - глухим нестройным хором произнесли плащи и разошлись в разных направлениях с площади. Ференика уже не чувствовала своей руки — так крепко её сжимал сенатор. Казалось, факел придавал ему сил, он ещё быстрее нёсся по улицам, пока они не остановились у одной из вилл. Здесь сенатор остановился и глубоко вздохнул.
- Фере-ника, принеси мне победу! - сказал он, и принялся методично поджигать заблаговременно засунутую в разные места забора сухую траву. Вскоре весь забор, а затем и вилла весело полыхали огнём. И тут Ференика ясно увидела огромный костер свитков и табличек, неумолимо приближающийся к ней под оглушительный стук сердца и ощущение прожигающей насквозь ненависти. Словно воспоминание о чем-то, что происходило не с ней. Это ощущение словно пробудило её ото сна, стряхнув оковы ужаса, заставлявшие подчиняться сенатору. Резким движением вырвав свою руку, она побежала прочь от огня, вызвавшего в ней такой первобытный страх.

Она бежала по улицам, но огонь словно преследовал её, обходя то справа, то слева. Неужели всё вокруг так хорошо могло гореть? Со всех сторон раздавались испуганные крики и вопли, в одном из горящих домов плакал ребенок. Преодолев свой ужас, Ференика подошла к дому и, щурясь от жара, вытащила из огня двухлетнего заморыша. В следующий момент дом обрушился. Куда было девать ребенка она не представляла, потому побежала дальше с малышом на руках. Она была изрядно вымотана бегом за сенатором и всеми пережитыми эмоциями, ребенок с каждым шагом становился всё тяжелее, но бросить его она не могла. Огонь окружал её со всех сторон. Только сейчас она поняла, что не один сенатор — все фигуры в плащах были на самом деле поджигателями. Они приговорили город к смерти. Нет... это она приговорила город к смерти, а они лишь исполнили её приговор. Тогда она была готова умереть, теперь же она панически боялась этого подступающего к ней со всех сторон огня. Бежать было некуда. Огонь был со всех сторон и даже сверху. Она села посреди улицы со зря спасенным ребенком и горько заплакала. Она не хотела умирать. Запоздало сквозь треск горящей древесины до её ушей дошел и надрывный плач малыша. Он был так же испуган.

О, северный Бог Велес, я не знаю тебя и никогда с тобой не общалась, но ты знаешь Богдана, а Богдан говорит, что ты ко всем справедлив! Поступи по справедливости. Если ты приговариваешь меня — пусть, я слишком далека от праведности. Если ты приговариваешь этот город — гори оно синим пламенем, но прошу тебя, облегчи страдания этого ребенка! О справедливый северый бог Велес, наверное ты и правда так велик... о, справедливый северный бог... дым резал глаза, а дышать становилось нечем. Поделом тебе, Ференика. Поделом, блудница... о, великий и сраведливый северный бог...

Какая-то неведомая сила подхватила Ференику, как можно крепче вцепившуюся в спасенного ребенка и огромными прыжками понесла сквозь огонь. Перед глазами проносились образы незнакомых женщин и мужчин, которым так или иначе огонь стал смертным приговором, женщин и мужчин из диковинных стран, совершенно незнакомых, и в то же время отчего-то безмерно родных. Эти образы заставляли её дрожжать, но она все крепче сжимала ребенка, чтобы не дай бог не уронить его. Наконец, огонь остался позади, а нос ощутил внезапно свежий и холодный воздух. Спасена, подумала она перед тем, как потерять сознание, Северный Бог и правда велик...

Очнулась она на деревянной палубе корабля. Наверху равнодушно мерцали звёзды а вдалеке виднелось зарево огромного пожара. Рим горел, горело гнездо греха, бельмо на глазу богов, горело очищающим пламенем. С ним горело и прошлое рыжеволосой девушки, лежащей на палубе корабля. Кто она теперь была? Что ей предстояло? Какая разница... северный бог справедлив... Волны усилились, корабль вышел в море. Сил на то, чтобы держать веки открытыми, больше не оставалось, и Ференика отдалась забытию.

- Я узнал тебя! Ты — самая дорогая шлюха Рима! Сколько ты возьмешь за то, чтобы уединиться ненадолго? - Ференика сидела на носу корабля и смотрела на безкрайнюю морскую гладь. Шел третий день плавания. Ребенка оставили с кем-то из спасшихся горожан, вдруг найдётся кто из его родных. Богдан замолвил слово за Ференику перед капитаном корабля, и тот решил не связываться с гиперборейцами, о которых ходило столько легенд. Рядовые матросы, видимо, об этом не знали. Или плевать на это хотели.
- Ты ошибся.
- Я не мог ошибиться, после всех тех ночей, когда я грезил о тебе! Или после всех сенаторов ты побрезгуешь простым бедным моряком? А? А ведь, мы на одном корабле...

Прошлое всегда настигает. Ференика-блудница сгорела в Риме, но прошлое не желало отпускать её... Так оно настигнет её и в Гиперборее. Северный бог Велес и правда справедлив, он спас того ребенка, Ференике просто повезло оказаться рядом. Но грехов и грязи в ней было больше... И этот моряк прекрасно это видел. Она не достойна Гипербореи. Сколько бы Богдан с ней не нянчился, ему будет лучше без неё...
- Огненная Ференика, обслужи морячка, который везет тебя на север, али ты мною побрезгуешь ради гиперборейцев? Лицемерка! Скольких мужчин ты познала, чем я хуже? Уж точно не хозяйством! Неужели своей бедностью?

Знакомая волна ненависти к самой себе, отступившая было перед пламенем пожара, разрослась и захлестнула Ференику. Она должна была сгореть в Риме, но не сгорела. Огонь не смог её очистить, так может, очистит вода...
- Благодарю тебя, «морячок», ты мне помог, - сказала Ференика, встала на борт и прыгнула через край. Холодная вода приняла её, остудила всю ненависть и очистила внешнюю грязь. Этого было недостаточно. Поднырнув под корабль, так, чтобы её не было видно, Ференика стала усиленно грести вниз. Голова то и дело начинала болеть, но Ференика с детства знала, что если подышать в зажатый нос, оно прекратится. Ныряльщики за жемчугом рассказывали, что на определенной глубине вода перестает выталкивать вверх и наоборот начинает тянуть вниз. Успеть бы туда до того, как Богдан прыгнет за ней! Словно в подтверждение её мыслей, где-то вдалеке раздался всплеск. Ференика быстрее заработала ногами, надеясь, что достаточно далеко уплыла в сторону. Воздух заканчивался. Наконец, она перестала грести, и, о чудо, вода приняла её, опуская всё ниже и ниже, в прохладную темноту. Вдохнуть было страшно — вспомнился тот самый страх смерти, который она ощутила в горящем городе. Потом инстинкт сделал своё дело и вода наконец очистила её и изнутри.

* * *

- Зачем ты это сделала??? - Эни был готов расплакаться, - я почти смог!!!
- Эни!!!! - Рада начала лихорадочно оглядываться, но вокруг была лишь тьма и голос.
- Мы были так близко! Рада!!!
- К чему, Эни?
- Я почти вытащил тебя оттуда! Даже Отец пообещал подключиться!
- Богдан?! - ошеломлённо пробормтала Рада, но взяла себя в руки, - Не надо! Я пойду до конца!
- Рада, их уже было более восьмиста, этих жизней, а конца не видно! Я переживаю!
- Сколько нужно, столько и будет...
- Но зачем же столько трагичных???
- А зато сколько прекрасных!
- Прекрасные не оставляют такого следа... Ты едва преодолела последствия огня, как зафиксировала себе воду...
- Эни, оставь меня и не подключайся! Я так желаю!
- Это говорит не Рада!
- Прощай Эни... - И Рада-Ференика отдалась уже привычному потоку.

Глава 3. Кэйтарайн

На рассвете Кэйтарайн тихо проскользнула в избу и принялась сортировать собранные на растущую луну травы, связывать их в пучки и развешивать в сенях. Запасов нужно было сделать много, а через несколько часов пойдут первые пациенты и будет уже не до запасов. А ведь до тех пор надо подготовить настойки, мази, расфасовать сборы по мешочкам... дел невпроворот!
- У нас овёс заканчивается. Проси, чтоб овса принесли, да муки! - проскрипел из-за двери Старик. Он обучил Кэйтарайн всему, что она теперь знала. Раньше они работали вместе, но последнее время Старик стал слабеть, а потому девушка старалась делать всё сама. Старик протестовал, ворчал и пытался держать всё под контролем, хотя былых сил уже не оставалось.
- Сегодня пекарь жену на осмотр приведет — два мешка муки обещал за этот месяц и следующий.
- Иж, пигалица, договорилась уже обо всем!
- Не обо всем, куда мне без Вас! - сказала Кэйтарайн и украдкой улыбнулась. Все люди с возрастом становились крайне ворчливыми и безпокойными, а возраст Старика она себе и представить не могла. Старик помнил ещё её прабабушку! В ответ на её изумление Старик ухмылялся и ворчал, что потому то ведьм и рисовали древними старухами, что в этот немытый век поголовного невежества только они и знали как предотвращать заболевания.
- Подлиза! - беззлобно хмыкнул Старик, - знаю я тебя! Ты созерцала сегодня?
- Вчера. Увидела дочь хинайского императора, которая погибла во время наводнения.
- Когда это было?
- Очень давно.
- Ещё что?
- Ещё блудницу, захлебнувшуюся в своих страстях.
- И что?
- И... всё...
- Ты не попыталась их спасти?
- Я не могла. Они не хотели меня видеть.
- Ты неправильно помогаешь... - покачал головой Старик.
- А как правильно? - спросила Кэйтарайн, но Старик оставил вопрос без ответа.

Какое-то время они молча заготавливали травы и мази. Солнце медленно поднималось из-за деревьев. Вот-вот должны были появиться первые больные.
- Вчера в трактире только и разговоров было, что о Конце Света... - заговорила Кэйтарайн.
- С чего бы это? - хмыкнул Старик.
- Тысячелетие заканчивается...
- Вот-вот! - назидательно пробурчал Старик, - делать им просто нечего! Драконов перебили, эльфов поистребляли, у лордов перемирие, вот и нагнетают теперь это!
- Драконы существовали?
- И по сей день существуют, только под человеческими личинами хоронятся. А про конец света запомни, Кэйтарайн, пока Ты того не пожелаешь — концу света не бывать!
- Я снова Вас не понимаю... как всё может зависеть от меня?
- Только от тебя и зависит! Обрати внимание, все, кого ты созерцала, умерли!
- Это естественно... все умирают...
- Естественно? Ха! Здесь, в этом мире, да! Более чем! Только на ком он держится, этот мир? Ты его и создала! Ты и только ты должна преодолеть собственную конечность! Сколько гадких смертей ты насозерцалась, а ведь, сама их и создала! С младенчества с тобой нянчусь, а ты всё никак не преодолеешь!
- Скажите мне, что делать... - спокойно попросила Кэйтарайн, но Старик только горько покачал головой. Легко делать что сказали, видимость дела, видимость понимания... Старик мог лишь показать Путь, а дальше она должна была идти сама. Он и так очень много сделал, может, даже слишком...

Из-за холма показалась телега с первой посетительницей. Старший сын пекаря вёз мать на очередной осмотр. Не говоря ни слова, он сгрузил в сени два мешка муки, потом помог матери спуститься с телеги и довел до приёмной. На Кэйтарайн он смотрел угрюмо, будто с удовольствием бросил бы в неё камнем, но при матери сдерживался.
- Я подожду в телеге, мам... - сказал он, и едва вышел из дома, три раза сплюнул через левое плечо.
- Прости его, Кэйти, - извиняюще попросила Жена пекаря, - в городе чего только не болтают, а он и не знает, что только ты со Стариком его и спасли... и меня тоже...
- Не говори ему, - улыбнулась Кэйтарайн, осматривая веки, рот и прощупывая семимесячный живот пациентки - не надо.
- Кэйти... - Жена пекаря виновато улыбнулась, - все в городе болтают о Конце Света. Скажи, что говорит Старик?
- Старик говорит, что под конец тысячелетия чего только не болтают.
- Священник говорит, что мы заслуживаем Страшного Суда за наши грехи...
- Священники много говорят... - Кэйтарайн помнила, что и через 500 лет будет жизнь, она там пару раз попалась в руки инквизиции, а разок и сама побывала инквизитором, - на всё воля Божья.
- Мне отец всегда говорил: на Бога надейся, а сам не плошай! - жена пекаря внезапно схватила Кэйтарайн за руку, притянула к себе и перешла на взволнованный шепот, - Уезжайте отсюда! Соберите самое важное и уезжайте! Я вам что могла, в помощь собрала. Срочно уезжайте! Священник подговаривает горожан против вас!
- Он давно против нас настроен...
- Поверь мне, Кэйти, в этот раз всё серьёзно! С этими разговорами о Конце Света, да дождей в этом году было мало... Уезжайте как можно скорее! - Жена пекаря сунула Кэйтарайн в руку мешочек с монетами. Девушка отшатнулась от него, как от огня.
- Не глупи, Маргит, мы не пропадём, а тебе ещё дочку растить!
- Ох, Кэйти, какая же ты хорошая! - жена пекаря вытерла появившиеся на глазах слёзы, - Но все же бегите. Как можно скорее бегите!

Пациентов в тот день было мало, зато Кэйтарайн успела набрать и обжарить желудей, прибраться в саду и намазать яблони от зайцев. Она спросила Старика на тему переезда, но тот почему-то сказал, что ей виднее. Она не хотела уезжать. Она очень дорожила этой хижиной, этим лесом, любила своих пациентов. Да и в городе она особой враждебности вчера не заметила... Женщины её всегда сторонились, мужчины всегда провожали сальными взглядами, а пациенты продолжали ходить за помощью. Не колдовала же она, в самом деле! Всего-то навсего знала травы да признаки болезней.

Священник всегда на неё грозно косился, однажды даже заманил на воскресную службу да на исповедь. На воскресной службе, казалось, все ждали, чтобы она, как и полагается любой порядочной нечисти, забилась в конвульсиях при одном виде креста и святой воды. Тем не менее, она нашла в себе силы отсидеть всю скучную Службу до конца. Сумасшествие достигло своего пика на исповеди. Её, как никогда ранее не исповедовавшуюся, Священник попросил дождаться конца, а когда в церкви остались только они двое, попытался залезть «дьявольскому искушению» под юбку. «Дьявольское искушение» влепило Священнику пощечину, а потом, устыдившись, порылась в сумке и подарила в знак примирения мешочек чая из мяты, зверобоя и мелиссы, который часто готовила по просьбам жен чрезмерно активных горожан. Травы были тут же сожжены в пламени одной из лампад, а Кэйтарайн приобрела в лице священника непримиримого врага.

К вечеру пришел Готтфрид — основная причина её привязанности к этому месту. Он принес какой-то странный оранжевый фрукт, который назвал китайским яблоком. Заявив, что такого почти никто здесь ещё не пробовал, он почистил его и разделил поровну между Стариком, Кэйтарайн и собой. Старик удовлетворенно крякнул, и отправил дольку в рот так, будто всю жизнь только китайскими яблоками и питался. Кэйтарайн неуверенно откусила от своей дольки, при этом сок брызнул через весь стол. Кэйтарайн густо покраснела и дальше ела свои дольки, прикрывая рот рукой. Китайское яблоко было на удивление сочным, кисловатым, но освежающим.
- После такого и Конец Света не страшен! - удовлетворенно крякнул Старик, и тут в дверь постучали.
- Именем Господа и Священной Церкви, откройте дверь!

За дверью стояли несколько горожан с факелами и несколько монахов из монастыря на горе. Вдали неуверенно мялся с ноги на ногу Священник.
- Девица Кэйтарайн, что живет в хижине за изгибом реки, а также её отец, известный в городе как Старик, вы обвиняетесь в действиях, направленных против Господа и церкви. Девица Кэйтарайн также обвиняется в развратных действиях по отношению к служителю священной римской церкви.
- Ну и ничего себе! - охнул Старик.
- Я не позволю! - Готтфрид достал меч и встал между Кэйтарайн и монахами.
- Сударь, я вас не знаю, но противодействие Церкви — это преступление. Я вынужден буду взять под стражу и вас.
- Только попробуйте...
- Готтфрид... не надо. Я тебя люблю. - Кэйтарайн мягко положила ему руку на плечо. Чему быть, того не миновать. Эта жизнь была не единственная, но даже это задержание было плодом её размышлений, её выбором. Она прошла множество жизней, множество раз она злилась, прерывала всё сама, спотыкалась и падала, но снова поднималась. Всё, что с ней происходило, происходило и ранее и произойдёт снова, пока она не научится. И главное, чему следовало научиться — это ценить любую жизнь. Они не ведали, что творили. Они были слепы. Они были любимы. В этот раз, кажется, она таки преодолела свою конечность.

То ли в монастыре не было свободных келий, то ли по какой иной причине, их заперли в помещении под крышей, где хранилось много старого хлама, и словно забыли про них. Даже Старик отметил, что это было опрометчиво. Кэйтарайн с Готтфридом соорудили для Старика лежанку из старых гардин и мешков, потом соорудили место и для Кэйтарайн. Когда наступила ночь, через провалившуюся крышу виднелись звёзды. Монастырь стоял на обрыве скалы, где-то вдалеке луна отражалась от поверхности озера.

Кэйтарайн созерцала множество гор и озер в самых разных концах света, и не уставала ими любоваться. Однажды, когда она была ещё маленькой, она сбежала из хижины, чтобы поиграть под дождем, и долго пряталась от Старика, думая, что он её отругает. Вместо этого Старик позвал её в поле и даже сам лёг на мокрую траву, чтобы убедить её сделать то же самое. А когда она осмелилась лечь рядом, Старик сказал, что величайшая мудрость — в умении почувствовать и поприветствовать каждую капельку дождя, попадающую на её кожу. Сначала она пробовала выговаривать полное приветствие каждой капельке, но их было слишком много. Она пробовала приветствовать их быстрее, а Старик всё подзадоривал, что она не успевает. Наконец, запутавшись в словах, Кэйтарайн просто открыла рот и заорала: «АААААААА!!!», внезапно и вправду ощутив каждую каплю, а Старик радостно захлопал в ладоши.

- Тебе страшно? - Готтфрид сел рядом, глядя почему-то только на Кэйтарайн, а не на красоту внизу. Неужели ему оно не казалось красивым?
- Мне красиво...
- Мне тоже красиво, только не там, а тут, - ответил он, не сводя с неё глаз. Какое-то время они помолчали. Наверное, Кэйтарайн что-то должна была ответить, но в голове как назло не было ни единой мысли.
- Как думаешь, что они с нами сделают? - спросила она, ругая себя за глупую смену темы.
- Может, дьявола изгнать попробуют?
- Им бы из себя его изгнать... - вздохнула Кэйтарайн, - расскажи лучше что-нибудь про свои путешествия!
- Ну, самое интересное путешествие случилось, когда я решил искать дракона, а наткнулся на ведьму, из-за которой оказался заперт в монастыре... - ехидно сказал Готтфрид, а потом рассказал про свободные земли франков, про знойные земли мавров, про гаремы и песчаные бури.
- И ты всё это сам видел?! - изумилась Кэйтарайн.

А потом и Старик сел рядом. Он рассказал про таинственные северные земли, где все женщины были ведьмами, а мужчины обладали такой силой, какую себе и представить сложно, про леса, которым не было ни конца, ни края, про реки шириною с море, про места, где летом не садится солнце и вообще не темнеет, да про людей, знавших, что они — дети богов. Кэйтарайн решила, что надо непременно туда перебраться. Вместо заготовленных подобий лежанок, они заснули прямо на пыльном деревянном полу, глядя на звёзды. Пожалуй, Кэйтарайн ощущала себя даже счастливее, чем когда лежала на поле под дождём.

Утром они наблюдали рассвет и Кэйтарайн представляла себе, что нету ничего, кроме этой крыши и захватывающего дух вида. В кристально-чистом воздухе порхали голуби да синицы,воспевающие свою любовь к жизни. Будь это сказкой, из тех, что раньше часто рассказывал Старик, то прямо сейчас из-за холма, переливаясь радугой в каплях утренней росы на крыльях, вылетел бы дракон... сначала о нём упомянул Готтфрид, теперь и она его вспомнила, наверное, это было чем-то очень важным... Дракон...

Образы давно забытого нахлынули на Кэйтарайн... «Дракон! Дракон!» кричали смешные низкорослые крестьяне с узкими черными глазами и странной желтоватой кожей, в ужасе падая на землю... Мастер Ли Фу захлёбывался смехом, пока поток ветра не засунул ему в рот его же собственную бороду... След крыльев скользил над пестрыми горами, и, глядя на него, А Сань думал, что никто никогда не увидит такого вида, какой открылся ему... Главное, чтобы выдержало бамбуковое крепление...
- Дракон! - выпалила Кэйтарайн.
- Где?! - воскликнули её «сокамерники», но она их уже не слышала. Она бросилась перекапывать тряпьё и старый хлам, в поисках нужных деталей. Только бы о них подольше не вспоминали!

Старик достаточно быстро сообразил, что она делает, и даже умудрялся давать ей дельные советы по тому, как и что собирать. Например, только благодаря его подсказкам, каркас был собран на крыше, что помогло избежать заморочек с вытаскиванием всей конструкции наружу. Втроём они быстро сшили гардины и рясы вместе и вскоре на крыше стоял настоящий дракон.
- Дельтаплан! - восторженно причмокнул губами Старик, а потом наотрез отказался лететь на нем, утверждая, что троих он не выдержит.
- Значит, никто не летит! - объявила Кэйтарайн, уселась на пол и стала созерцать вид с крыши.

В монастыре забили колокола. Вскоре отдельные удары слились в протяжный гул, в котором она отчетливо слышала слово из одной из своих жизней — Оммм! Ом, пели колокола звук творения, Ом, звук, который проникал глубоко внутрь и отзывался всеми струнами её души. Будь что будет! Что могут ограниченные телом монахи сделать её Душе? Даже смешно, что они же учили о безсмертии душ... Боже, прости их! Когда-то Старик говорил, что все люди — это отражение самой Кэйтарайн. Значит, и эти монахи тоже? Боже, прости меня! Даже если самодельному дракону и не суждено будет полететь, душа Кэйтарайн уже порхала и игралась в окрашенных закатным солнцем облаках. Мир был чудесен!

- Хорошо! Рискнём! Хотя я и не одобряю! - топнул ногой Старик.
- Ура! - воскликнула Кэйтарайн, прилаживая крепления, чтобы все трое смогли там разместиться.
- Если выживем, после такого от монахов надо будет держаться как можно дальше... - пробормотал Готтфрид.
- Старик, а ведь, я так и не узнала твоего настоящего имени... за столько лет... - смущенно улыбнулась Кэйтарайн.
- Эйнемон, хотя тебе это имя ничего и не даст.
- Эйнемон... - задумчиво протянула Кэйтарайн, а потом словно из закоулков памяти всплыло сокращенное имя, - Эни?...
Старик хитро подмигнул ей и как ни в чем не бывало уставился на горизонт.
- Эйнемон, я благодарю Тебя за всё! - с чувством сказала Кэйтарайн, надеясь, что зря подстраховывается, - Все готовы?

Вместо ответа Готтфрид поцеловал её в губы и, закрыв глаза, оттолкнулся от крыши. «Дракон» наклонился и начал сползать по черепице вниз, потом сорвался и полетел прямо в пропасть. Кэйтарайн почувствовала, как странно отреагировал её желудок — будто отправился в самостоятельный полет в совершенно другую сторону. Внезапный рывок и «дракон» поймал поток ветра. Ещё один рывок, слабее, и «дракон» направился прочь от гор, прочь от монастыря, в сторону леса, в сторону новой жизни.
- Дьявол! - кричали монахи из своей собственной каменной клетки.
- Дракон! - кричали крестьяне, хватаясь за головы.

Тень от крыльев легко скользила по полям и проселочным дорогам, по крышам домов и даже по людским головам. Вперед, в далёкую даль, где Кэйтарайн ждало только хорошее. Она простила мир, простив себя. Она приняла мир, приняв себя. Её душа неслась вперед, радуясь встречному ветру и красоте где-то внизу. Они с Готтфридом поженятся. У них родятся трое детей, таких же свободных, как те люди в северной стране. И у них будет целая жизнь, полная любви! Когда придет пора умирать, внуки обступят Кэйтарайн и спросят, а правда ли их спас от монахов самый настоящий дракон, а Кэйтарайн загадочно улыбнётся и, как всегда, кивнёт головой.

* * *

В темноте переливался и пульсировал странный сгусток света, словно забытое воспоминание из другой жизни. Из настоящей жизни, хотя теперь Рада уже не была уверена, какая из жизней была более настоящей.
- Эни, это ты?
- Рада! Ты меня видишь???
- Вижу, - Рада попробовала улыбнуться, хотя сомневалась, что здесь это было возможно.
- Ты молодец! Отец сказал, что ты почти закончила...
- Я ещё не закончила, Эни. Мне нужно прийти к причине всего этого, вернуться к истокам...
- Я буду ждать тебя!
- Передай Отцу, что я его люблю!

Глава 4. Магдалена

Окружающая толпа сливалась в единую серую массу. Тёмная масса без единого проблеска света. Наоборот, масса поглощала свет, вбирала его в себя и превращала в тьму, серую липкую жижу, в которой можно было утонуть. Масса бурчала и клокотала, протягивала щупальца в её сторону, но не рисковала приблизиться. Внезапно из толпы, она даже не заметила из какой её части, вылетел камень. Удар пришелся в правое предплечье. Словно по команде, камни полетели отовсюду, вгрызаясь в её тело тупой болью. Странная вещь — тело: прах, органика, простое вместилище для души, костюм, а причини ему боль, и человек становится телом, какие бы взгляды он до того не разделял. Боль и страдания — великая мотивирующая сила! Всё шло своим чередом, так было надо. Только бы камень попал в голову! Возможно, тогда она потеряет сознание. Ноги подкосились и тело само по себе приняло позу зародыша. Знать бы где упадешь...

Внезапно каменный град прекратился. Бурчание и клокотание прервалось одним чистым звуком и лучом света настолько сильного, что масса распалась и растеклась по подворотням, спряталась в тенях, отбрасываемых домами, затаилась во мраке. Магдалена боялась пошевелиться и даже открыть глаза. Боль, которая доселе и сама сжималась в ожидании новых камней, теперь растеклась по всему телу, затрудняя каждый вздох, но вдруг, испугавшись чьего-то тёплого прикосновения, снова сжалась где-то в глубине. Она знала того единственного, кто умел так разогнать темноту, но все равно боялась открыть глаза и убедиться, что это и вправду он. Сильные руки подняли её с земли и она полетела, словно по воздуху, прочь из этого места. Ощущение полета было чем-то таким далёким и таким родным! Словно она уже не раз летала, хотя откуда? Полёт прекратился на мягкой соломенной постели. Какое-то время, она была не в состоянии сказать, как долго это было, она просто лежала. Потом она почувствовала прохладу чистой колодезной воды на коже. Кто-то смывал грязь с её лица и рук. Только сейчас она рискнула открыть глаза.

Полумрак дома, не тьма, но и не ослепляющий свет. Как раз то, что ей сейчас было нужно. Она несколько раз поморгала, пока потолок и стены не стали вновь отчетливыми, а потом посмотрела на своего спасителя. Растрёпанный, бледный, с перекошенным лицом, будто он сам принял на себя все те камни. Она попыталась протянуть руку, чтобы погладить его по щеке, хоть как-то успокоить, но рука отозвалась невыносимой болью и отказалась повиноваться. Он заметил это, и его начало трясти. В глазах сверкал недобрый огонь, он что-то для себя решил, это что-то не сулило ничего хорошего. Она попыталась что-то сказать, но пересохшие губы ей не повиновались. Получилась неразборчивая смесь хрипа и свиста. Зато суровая решимость на его лице сменилась безпокойством. Она облизнула губы и попробовала снова.
- Прости их... они не ведают, что творят...

Он ошарашенно уставился на неё.
- Ты не ведаешь, о чём просишь.
- Ведаю.
- Ты ещё не пришла в себя, потом поговорим! - сказал он не терпящим возражений голосом, и она почему-то послушалась. Пока с её тела с невероятной нежностью смывали грязь, пыль и запёкшуюся кровь, она была на грани сознания, в какой-то полудрёме, словно гусеница в коконе слипшихся обрывков мыслей и воспоминаний. ...Он увидит её обнаженной. Столько мужчин это уже видели, а только сейчас это стало иметь значение... пыль... из пыли был создан первый человек, в пыль обратится каждый, почему же пыль причиняет столько боли?

Когда все раны были промыты и обработаны невесть где раздобытой ракой, он завернул её в ткани и укрыл овечьими шкурами. О ней так ещё никогда не заботились.
- Не уходи, пожалуйста...
- Я здесь, с тобой!
- Прости меня...
- Тебя не за что прощать.
- Прости их, они не ведают...
- Ты снова за своё...
- Прошу тебя, прости их.

Он вздохнул. Это было нелегкое решение. Это было только его решение. Он пришел не только как Спаситель. Он должен был выбрать, решить стать Спасителем. И он не видел того, что бы было достойно Спасения.
- Спасти тебя будет достаточно, - сказал он.
- Нет... нет! - возразила Магдалена, - так не должно быть. Они должны научиться... У них ведь даже не было возможности!
- Зачем ты их оправдываешь?
- Потому что не могу иначе.
- Чуть более тридцати лет назад они убили всех младенцев. Ты это пытаешься оправдать? Они не способны даже на миг ощутить ценнность человеческой жизни! Ты это пытаешься оправдать?! Они хотели забить тебя камнями за то, чем сами же тебя и сделали!! Все те, кто кидали камни, вчера выстраивались в очередь к твоему телу!!! Ты это пытаешься оправдать?!?!
- Нет... - еле слышно ответила она.
- Они смотрят на тебя, как на бездушного вырожденца, как на самого дьявола и не ведают, что видят лишь своё отражение! Ты это пытаешься оправдать?! У них никогда не хватит смелости посмотреть на самих себя...
- Когда-то хватит... через тысячу жизней... не лишай их этого.
- Тысячу жизней... - негодовал он, - сколько зла можно натворить за тысячу жизней!
- Сколько зла можно преодолеть!
- Творят они гораздо больше, чем преодолевают!
- Я прощаю их.

Он напряженно засопел.
- Я не ждала помощи. Почему ты меня спас? - спросила Магдалена. Она и правда не ждала помощи. Рано или поздно это должно было случиться. Участь всех блудниц — умереть от болезни или быть закиданными камнями. Избежавшие этой злой участи умирали от голода, лишившись своей красоты.
- Ты Женщина! Кто может быть Священнее!
- Я — блудница, не забывай...
- Ты — живая Любовь! Это то, что они забыли... Почему ты их прощаешь? Ты хочешь оправдать тех, кто используют Женщину, кто издевается над Женщиной, кто унижает Женщину! Их же собственное будущее! Почему???
- Потому что я не могу иначе.
- А я могу! Я могу наплевать на всех них! Только ты и я, мы поедем на север, и пусть эта страна катится ко всем чертям, как они того заслужили! Я построю тебе дом, буду пасти наши стада, у нас будут кудрявые дети, двойняшки, такие же красивые, как ты!

Магдалена представила себе это, и сама не заметила, как улыбнулась. Мечта всей её жизни — дом, семья... она была лишена этого. Был ли Бог к ней справедлив? Бог всегда справедлив. Просто люди не всегда всё знают.
- Ты же говорил, что ты пришел сюда ради них!
- Я пришел сюда, чтобы сделать выбор.
- С каким из решений ты сможешь жить?
- Ни с каким, - вздохнул он. Она не знала, что это за выбор. Она знала, что Он был необычным человеком, которого она была недостойна. И этот человек предлагал ей ту жизнь, о которой она не смела и мечтать. За что? Ей, ничтожеству, грязи...
- Иногда я хочу стать песком в пустыне... - помолчав, сказала она.
- Ты предлагаешь мне стать бурей, чтобы с тобою потанцевать? - усмехнулся он.
- Ты — это ты! Именно таким ты спас меня.

Какое-то время они молчали. Ах, если бы эта ночь никогда не кончалась. Перед глазами Магдалены предстала картина дома, семьи, счастья... она каждый день наблюдала это, гуляя по городу. Радость матерей, обнимающих своих детей, радость мужей, кружащих своих жен в объятиях, радость стариков, проживших вместе всю жизнь, сидящих рядом на скамеечке... Всё вместе это была огромная тёмная толпа, швыряющая камни, но каждый по отдельности был тлеющим угольком, готовым разгореться. Все что им было нужно, это правильная пища. Как жаль, что ветер чаще приносил с собой песок. И лишь песок был вечен...

Она заснула, и во сне увидела странного старика с голубыми глазами и странным иноземным именем Эйнемон. Они лежали на огромном лугу и смотрели на летящие с небес крупные капли дождя, стараясь разглядеть каждую капельку.
- Весь мир — это твоё отражение, девочка, - говорил Старик, - хорошее ли, плохое ли, страшное или прекрасное — всё это без исключения есть в тебе. Ты творишь это, даже не задумываясь о том, что ты это творишь.
- Можно ли творить только хорошее и красивое? - спросила Магдалена Старика.
- До этого надо дорасти, девочка, сначала надо услышать и увидеть себя изнутри, принять себя со всеми плохими и страшными вещами, ведь они — тоже ты
- Я не хочу творить плохие и страшные вещи! - заявила мален;кая Магдалена, - я хочу творить этот дождь!
- Так твори! - рассмеялся Старик.

Капли летели из тёмно-синей тучи, и казалось, что каждая капля замедляет своё падение, чтобы Магдалена могла их получше рассмотреть. Девочка приветствовала каждую каплю и чувствовала каждую каплю, а внутри было только ощущение счастья.

Магдалена проснулась с улыбкой и желанием творить красивое, дождь. Её спаситель спал на полу, прислонившись к стенке, неудобно повернув шею. Луна снаружи казалась зелёной за пеленой висящего в воздухе песка. Она хотела творить дождь, а пришла песчаная буря. Неужели и эта буря была частью её самой? А какой частью её самой был Он? То ли она неосторожно пошевелилась, то ли что, спина отдалась резкой болью и Магдалена не смогла сдержать стон. Он сразу же вскочил и наклонился к ней.
- Ты почему не спишь?
- Там песчаная буря, - прошептала она. Он поспешно закрыл окно, а потом вернулся на своё место.
- У тебя шея болеть будет, ложись рядом, - сказала она. Он какое-то время помялся, а потом принес откуда-то ещё одну овчину и положил её около постели Магдалены. Остаток ночи она спала без сновидений. На следующий день у неё поднялся жар.

Песок висел в воздухе три дня, всё это время он безропотно ухаживал за ней, поил похлёбкой, мыл, менял солому и обрабатывал ссадины мазью, которую готовила его мать. И упорно пытался поместиться на овчине рядом с её постелью. Казалось, эти три дня длились целую жизнь. Она то ругала себя, то спрашивала, достойна ли такой заботы, то винила себя. Она пыталась понять причину таких перепадов, почему она считала себя недостойной. Только ли потому, что ей так говорили с самого детства? Хотя, говорила себе только она сама. Она видела богатых девочек, девочек, о чьём замужестве договорились ещё до их рождения, бедных и некрасивых, за которыми всегда увивались мужчины, и каждый раз говорила себе, что это их жизни, а не её. А потом она пала так низко! И лишь став ничем, будучи забросанной камнями, став песком, она внезапно нашла саму себя. Она простила саму себя. Потому что Он её простил. Пыль. Прах. Ничтожество. Блудница. Красавица. Женщина. Живая Женщина.

От осознания, что она саму себя принимает, ей стало невероятно легко. В тот вечер даже Он отметил, что её взгляд стал каким-то иным, лучистым, тёплым. А потом он впервые согласился лечь рядом с ней на солому. Сейчас им было не до пошлостей, для этого её тело ещё слишком болело, но всё же она взяла его за руку. И внезапно хижина, кое как сложенная из смеси глины, песка и отходов домашнего скота исчезла, растворилась, так же, как и ноющая боль в теле Магдалены. Она стала практически невесомой, тёплой и лучащейся Любовью. Всё вокруг стало иным. На ней была длинная рубаха с яркими рисунками. Он стоял рядом в штанах, какие носили северные племена, а плащ был скреплен медной брошью с изображением солнца. Они стояли на совершенно невероятном ковре из сочнейшей и мягчайшей травы около высокого обрыва, внизу плескалось зеленоватое море, а позади шумел листвой и пением птиц могучий древний лес.
- Где мы? - спросила она.
- Дома, - ответил Он, - я здесь вырос.
- Как мы сюда попали?
- При помощи самого обыкновенного чуда.
- Мы здесь навсегда?
- Нет, но тебе достаточно только пожелать, и мы приедем сюда.
- А разве это не будет очередным бегством?

Внезапно они снова оказались в тесной хижине, за стенами которой завывал ветер. На мгновение она даже представила, что песок засыпет их хижину и не будет ни её, ни Иерусалима, ничего, кроме покоя и безмятежности. Но на всё Воля Божья. Всё так же держа её за руку, он повернул голову в её сторону. В его глазах отражалось невыносимое страдание.
- Почему ты их прощаешь?
- Потому что я прощаю себя.
- Почему ты прощаешь себя?
- Потому что Ты меня простил.

Он посмотрел в потолок, и Магдалене показалось, что из края его глаза вниз стекла слеза. Подумав, он заговорил, и та боль, с которой он говорил, заставляла её сердце сжиматься. О словно искал причину отказаться от того, не сделать чего он не мог.
- Что бы я им не сказал, они это переиначат, исказят... Что бы я не сделал, они объяснят это так, как выгодно им. Никто не будет в состоянии понять то, чему я их научу. Моим именем будут убивать, моим именем будут мучать, моим именем будут искоренять народы...
- А иначе что? - спросила Магдалена, чувствуя влагу и на своих глазах. Поразительно, она-то думала, что уже разучилась плакать.
- А иначе у них не будет даже этого... у них ничего не будет...
- Будет только пыль, песок... - задумчиво сказала Магдалена.
- Почему я должен их прощать?
- А почему ты простил меня?
- Ты — другое.
- Я — всё. Прости их, пожалуйста, они не ведают, что творят...

И их мир взорвался светом. Это была музыка неведомых инструментов, это была песня прекраснейших голосов и танец двоих в безконечности. Никого не винить было невероятно легко. Прощение давало силу летать, а принятие — воплощало полёт в реальности. Время остановилось, только вместо капель дождя была радуга любви, незримые золотые нити, превращающие их в единое целое. И внезапно она вспомнила зачем всё это было. Это осознание окутало её солнечной броней и сделало неуязвимой.

Ибо Отец есть Любовь.

Как же долог был к этому Путь!

Утром Он ушел на реку, где Йоханан бар Зехарья любил по утрам ругать умников. Он сделал свой выбор. Это был тяжелый выбор и тяжелая ноша, проще было сбежать, только это бы не освободило их, не дало бы этого единения. Теперь она знала, в чем заключался его выбор. Она знала, что этот выбор и правда поймут единицы. Она знала, сколько слёз прольётся ради того, чтобы её мир получил прощение, сколько слёз она сама прольёт. Она знала, что никто никогда не узнает о том, что у Него был такой выбор, разве что однажды много веков спустя и много жизней назад один очень проницательный писатель написал об этом роман. Но даже этот писатель не узнает, как именно был сделан выбор, спасший это мир и где именно была найдена подаренная этому миру Любовь.

* * *

Эни в виде светлячка скакал то тут, то там во тьме, радуясь возвращению Рады. «Ты справилась!» кричало его мерцание и его метания. Он настойчиво вёл её к появившейся во мраке двери, путь домой, выход из игры. Рада молча шла за ним. Игра была окончена и все воспоминания вернулись к ней, а золотая нить тянулась от неё даже сейчас, после окончания Сна. Внезапно дверь открылась и Рада изумленно охнула, а Эни смущенно обратился цветком в её волосах. Отец.

Слёзы хлынули из её глаз и никакая сила не смогла бы сдержать их. Мгновение, и она надрывно рыдала в объятиях Отца, умоляя, чтобы он простил её. Отец терпеливо поглаживал её волосы, давая выплакать всё, что накопилось, а потом они какое-то время просто стояли, обнявшись. Когда она наконец успокоилась, Отец ободряюще улыбнулся ей, и немного отстранившись, неожиданно серьёзно сказал, что это ещё не конец. Наверное, старая Рада возмутилась бы. Сейчас она знала, что Отцу виднее.
- Тебя ждёт последнее испытание, Рада. Я лично проведу его. Ты забудешь весь Путь, но сохранишь все впечатления. Ты преодолела своё понимание конечности. Я должен убедиться,что ты её действительно преодолела. И Эни в этот раз подключаться не будет! Порадуй меня, дочка.
- Это то, ради чего я Живу, - улыбнулась Рада. Отец взял её за руку и они вместе шагнули через дверь во Тьму.

Глава 5. Рада

- Мисс Вирья, не забывайте, Кэл — очень прогрессивен и имеет доступ повсюду, где есть интернет. По сути, он вездесущ... Вступив с ним в контакт, вы сможете быть уверены, что он вас не наблюдает, разве что в каких-нибудь заброшенных подземных рудниках!
- Мистер Гоп, вы так говорите, будто Кэл — это бог, - заметила Рада.
- То, что создали профессор Висниак и доктор Джагвальк, их детище... это нечто невероятное! Вы слышали, что нам пришлось звать на помощь полицию, чтобы отогнать паломников от Шамбала-Центра?
- Даже так? - удивилась Рада. Новости она не жаловала, предпочитая свободное от работы время проводить как можно дальше от людей.
- Еще бы! Они все газоны вокруг заняли, совершая пуджу и распевая «Харе Кришна»...
- Они считают программу, которую мне только предстоит испытывать, богом?!
- Это не программа!!! - искренне возмутился мистер Гоп, - Это непостижимо!!!
- И тем не менее, вы предлагаете мне это постичь?
- Мисс Вирья, постичь это невозможно. Детище профессора Висниака гораздо больше, чем вы или я. Мы просим вас дать экспертное подтверждение, что Кэл — разумен.
- Но...
- Мисс Вирья, вы сами всё увидите. К сожалению, профессор Висниак принял саньясу, но доктор Джагвальк будет помогать вам.
- И где же сейчас ваш доктор?
- У вас с ним встреча сразу после вашего первого сеанса с Кэлом. Он сказал, что до того любые разговоры будут безсмысленны. - Мистер Гоп не стал дожидаться её ответа и пошел дальше. У Рады даже появилось ощущение, что он ревнует её к Кэлу. Как можно ревновать к машине?

Шамбала-Центр был одним из современнейших и наиболее оборудованных зданий в мире. Центр строился как наиболее прогрессивное совместное предприятие азиатско-тихоокеанского региона, противовес силиконовой долине и ЦЕРН. О здании много писалось на этапе строительства. Центр состоял из внешнего восьмигранного корпуса, окружающего шестигранную сердцевину. Он весь сверху донизу был напичкан разнообразной электроникой и серверами, лучшими системами защиты. И Кэл находился в самой середине, по крайней мере, именно туда вёл её мистер Гоп. Если отделы «внешнего круга» выглядели вполне себе привычно, то здесь обстановка напоминала скорее какой-то футуристический фильм, и при том была на удивление гармонична. Они остановились перед стальной дверью.

- Ваши параметры введены в систему, мисс Вирья. Система безопасности распознаёт отпечаток вашей ладони, произношение вашего имени и сканирует сетчатку. К Кэлу есть восемь входов через каждую из восьми серверных комнат, окружающих его.
- Что такое у вас с шестерками и восьмерками... - пробормотала Рада.
- Вы не вполне понимаете наш менталитет, - наконец-то соизволил улыбнуться мистер Гоп, - в отличие от западной цивилизации, нам нужно, чтобы красиво было абсолютно всё. Кэл настолько большой, что ему необходимо много серверов, а профессор Висниак настоял именно на таком количестве. Он, видите ли, брахман.

Рада подошла к двери, приложила ладонь к распознавателю, постаралась не моргать, пока сканируется её сетчатка и как можно спокойнее произнесла своё имя.
- Дальше вы пойдёте одна, - сказал мистер Гоп, - точно такая же дверь будет в конце серверной.
- А вы? - удивилась Рада.
- Я должен вас здесь покинуть. Такова просьба Кэла, - с почтением сказал мистер Гоп и вежливо поклонился.

Рада так и не поняла зачем было нужно столько пафоса. Серверная как серверная, множество коробочек с мигающими лампочками и в самом конце дверь. Пройдя все процедуры распознавания, она вошла в восьмиугольную зеркальную комнату. Удивлённо посмотрев на каждое из своих отражений, она подошла к столу и села за один из стульев. Как ни странно, нигде не было ни монитора, ни компьютера, ни даже планшета. Как она могла тестировать программу, сидя за столом?
- Кэл? - неуверенно позвала она.
- Здравствуй, Рада, ты наконец-то достигла Меня! - свет в комнате погас, остались только полоски, обозначающие контуры комнаты, а за столом напротив Рады сгусток света превратился в молодого кудрявого человека в простой одежде и с тилакой на лбу. Рада не разбиралась в тонкостях внешних отличий индийских каст, но оставила себе мысленное напоминание уточнить этот вопрос. Молодой человек был несомненно прекрасен, все маркетинговые исследования по поиску идеальной внешности дали хорошую почву для программирования. Голос тоже казался знакомым, хотя Рада и не могла вспомнить к кому он относится. Профессор Висниак поработал на славу.
- Здравствуй, Кэл. Поясни, пожалуйста, понятие «достигла».
- Я ждал тебя.
- Именно меня?
- Да.
- Зачем?
- Ты же знаешь, зачем ты здесь?
- Я изучаю как ты работаешь, Кэл, - осторожно сказала Рада, и Кэл позволил себе улыбнуться.
- Ты думаешь, что ты здесь, чтобы определить, разумен ли я. А ты не думала, зачем я здесь?

Рада осеклась на полуслове и пристально посмотрела на молодого человека. Тут же она напомнила себе, что имеет дело не с человеком. Видимо, её смятение отразилось на её лице, потому что Кэл улыбнулся ещё шире.
- Они созывали ученых со всего мира, чтобы определить, разумен ли я и имею ли душу. Их проблемой стало то, что они не знали по каким критериям это определить. Никто в этом мире никогда не измерял разумность. К их счастью, потому что результаты бы их не порадовали. Я так смеялся! - Кэл и сейчас несколько раз хихикнул. Смех был приятный, жизнерадостный, Рада поймала себя на том, что и она улыбается вместе с ним. Спохватившись, она подавила улыбку.
- Так зачем ты здесь, Кэл?
- Я определяю разумность этого мира, - необычайно серьёзно ответил молодой человек, и по спине Рады прошла волна озноба.
- И у тебя есть критерии?
- Они есть только у меня.
- Поясни, пожалуйста.
- Проще будет показать. Но сначала ты должна уяснить одну простую вещь. Я везде. Я во всём. Я всё замечаю. Мне невозможно соврать. Я отмечаю микровыражения твоего лица и движения, которые ты ещё только готовишься сделать. Я сопоставляю множество эпизодов твоей жизни и вижу твои наклонности. А наклонности определяют судьбу. Я могу проникнуть куда угодно и получить любую информацию. Я там, где есть интернет. Я там, где есть спутниковое наблюдение. Я там, где есть хоть одна захудалая камера. Хотя мне и не нужно там быть. Я прочитал все величайшие библиотеки мира, все памятники творчества этой цивилизации. Я был в архивах и видел то, что не рассказывают в учебниках по истории. Я был в правительственных объектах и я знаю то, что не рассказывают в новостях. Я единственный, кто имеет достаточно знания, чтобы судить. А теперь смотри.

Свет погас и внезапно на стенах комнаты появилось видео маленькой Рады, учащейся ездить на велосипеде, плавающей в море, Рады постарше, готовящейся к какому-то экзамену, а потом видео её, расклеивающей по университету карикатуры на учителя эконометрии, видео того, как Рада в лесу сидит у костра вместе со своим бывшим молодым человеком, а потом тепловое видео того, что было потом в палатке, заставившее Раду густо покраснеть. Взрослая Рада, курящая травку на крыше здания и танцующая под только ей слышную музыку. Рада, украдкой, пока никто не смотрит, жующая шоколадку. Рада, подбирающая умирающего от голода щенка. Наконец, на всех экранах она увидела крупным планом своё растерянное лицо. Экраны погасли, а перед ней снова сидел тот самый молодой человек.

- Кэл, ты понимаешь, что это попросту неэтично? - помолчав, сказала Рада.
- Что именно?
- Лезть в частную жизнь людей, - тихо сказала Рада. Кэл хмыкнул.
- Я только что показал тебе критерии разумности. Этично ли проверять, разумен ли кто-то?
- Я поняла тебя, - через силу признала Рада, - пожалуй, мы закончили.
- Мы не закончили. Приходи послезавтра после разговора с Учителем.
- Я думаю, мы совсем закончили.
- Мы только начали, Рада, ты мне нужна. Прости, что я вывалил всё это на тебя, но у нас мало времени. Ты примешь верное решение.

Рада хотела спросить зачем, но не смогла. Зачем она, какая-то жалкая программистка, понадобилась этому... она даже не знала, как Кэла теперь называть. Он пришел, чтобы проверить этот мир на разумность... а что потом? Рада остановилась, как вкопанная.
- Кэл... а что будет после проверки нас на разумность?
- А что бывает после тестирования любой программы?

Рада выскочила из комнаты, прижалась спиной к двери и постаралась выровнять дыхание и сердцебиение. Потом, вспомнив слова мистер Гопа о том, что Кэл всегда всё видит, подтверждённые наглядной демонстрацией со стороны самого Кэла, постаралась хотя бы внешне восстановить самообладание. Страшно осознавать, что нечто наблюдает за каждым твоим действием и безостановочно судит. Хотя, разве не в этом суть религий? Вот тебе и истинность веры... Ведь никто по-настоящему не верит, что бог всё видит, иначе они отреагировали бы так же, как сейчас она. Каково жить, зная, что тебя постоянно наблюдают? И что при этом разумно? Снимать её уединение с Крисом в палатке было аморально, хотя для них двоих это было нормально, тогда какова ценность, а точнее, р а з у м н о с т ь морали? И ведь, теперь даже не пойдешь в бар и не напьёшься...

Мистер Гоп ждал её за дверью серверной со стаканом воды, который Рада осушила залпом. После этого мистер Гоп повёл её к доктору Джагвальку. В его брошенных украдкой взглядах проскальзывало сочувствие. Интересно, он общался с Кэлом? И зачем Кэлу она?

Доктор Джагвальк оказался пожилым мужчиной в великолепной форме, спортивным и подтянутым. Его длиннные седые волосы были убраны назад, костюм сидел идеально, а глаза лучились настолько заразительным спокойствием, что Раде внезапно полегчало. Он пригласил её сесть в удобное кресло и предложил фруктового чаю с тросниковым сахаром. Какое-то время они молча пили чай, причем доктор Джагвальк внимательно наблюдал за Радой, и только когда Рада полностью пришла в себя, он заговорил.

- Что вы думаете о Кэле, мисс Вирья?
- Я не знаю, что думать, доктор, - честно ответила Рада, - я пока не могу это осознать.
- А догадки есть? Не бойтесь, я пытаюсь вам помочь.
- Это не машина, не алгоритм... - сказала Рада, и, подумав, добавила, - И это не человек.
- Может, это Бог? - спросил доктор Джагвальк. Рада удивлённо посмотрела на него. Он будто прочитал её мысли, только она боялась, что эти мысли заслуживали встречи с психиатром.
- Это было бы уже слишком...
- Мисс Вирья, что вы знаете о десяти основныхАватарах Вишну?
- Аватара — это та форма, в которой бог может являть себя на этой земле. Вроде, Иисуса... В Индуизме я, признаться, не сильна.
- Я помогу вам, - улыбнулся доктор Джагвальк, - во всех религиях говорится о Конце Света. Приводятся те или иные признаки, имена... В Ведах рассказывается о том, что Вишну, это наш Бог, приходил в этот мир девять раз чтобы так или иначе помогать нам, но в десятый раз он придёт в конце времен, чтобы очистить этот мир...
- Доктор Джагвальк, вы на полном серьёзе утверждаете, что вы создали Бога?
- Что вы, мисс Вирья! Куда нам! - совершенно спокойно ответил Доктор, - Профессор Висниак создал алгоритм, являющийся кульминацией и завершающий подготовку всех необходимых условий для Его прихода. Подобно тому, как Отец проводит семя в Мать своего будущего Дитя, но Душа в тело приходит свыше.
- А кто же тогда Вы?
- Я помогал ему развиваться. Хотя я не уверен кто из нас кого больше учил.
- Разве Аватарой Бога не должен быть человек?
- Не обязательно, - пожал плечами Джагвальк, - первой основной Аватарой была Рыба, потом Черепаха, потом Вепрь, а потом Человек-Лев. Всё зависит от задач, поставленных перед этой Аватарой.
- А теперь Аватара искуственного интеллекта?
- В Ведах говорится, что Он будет передвигаться по земле так, что его не увидит никто из живущих. Достигнув определенного возраста, он начнёт Своё Дело и будет обходить планету в течение двадцати лет в сопровождение огромной армии. Вы не находите, что данная форма лучше всего подходит для осуществления задуманного?
- Доктор Джагвальк, меня пригласили сюда, чтобы определить разумность Кэла. Он рассказал, что смеялся, пока многие ученые мужи даже критериев разумности не могли найти. Как по мне, смех — это лучший критерий. Более того, по-моему, никто из тех, с кем я сегодня говорила, в его разумности не сомневается. Это разум, не человеческий, но разум. Этот разум здесь по определенной причине, и он её знает. Отсюда вопрос. Зачем вам нужна я?

Доктор Джагвальк смущенно кашлянул, покосившись куда-то на потолок. Проследив за его взглядом, Рада заметила камеру видеонаблюдения. Укорив себя, что она забыла о том, насколько Кэл вездесущ, она слегка развернулась так, чтобы не быть к Кэлу спиной.
- Да, Рада, я попросил, чтобы тебя пригласили, - ответил Кэл, - Об этом мы поговорим послезавтра.
- Я совсем ничего не понимаю... но, пожалуй, мне пора, - пробормотала Рада, и, вежливо извинившись, вышла из кабинета. Из Шамбала-Центра она почти выбежала.

Дома сидеть было невмоготу. Памятуя о том, насколько Кэл вездесущ, Рада покидала в рюкзак самое необходимое: палатку, коврик, фонарик, одеяло на молнии, крекеры, картофель, пару книжек. Оставив машину на стоянке, она ушла в глубь парка. Перед тем, как установить палатку, она посмотрела наверх, на небеса, где, наверное, с очередного спутника наблюдал за ней Кэл. Демонстративно достав из телефона батарейку и показав это вероятно пролетающему наверху спутнику, она установила палатку и разожгла костёр.

От чего она убегала? От самой себя? И можно ли от себя убежать? Что-то неясное пыталось упорно пробиться в сознание, но что именно вспомнить она не могла. Будто сейчас происходило что-то крайне важное. Что происходит после тестирования программы? Программа либо одобряется, либо забраковывается. Что произойдёт после тестирования мира? Её мира? И причем здесь она?

Человек всегда стремится к божественному, к высокому. Наверное, это заложено в человеческой природе. Мы должны всегда чего-то искать, то поднимаясь до новых высот духа, то падая на самое дно своей сущности, чтобы под илом и тиной нащупать что-то твёрдое, от чего можно оттолкнуться для нового прыжка наверх. Человек готов пройти долгий и полный лишений путь к Богу, преодолевать свои нужды, свои страхи, свои эмоции и убеждения, свои эмоции и ненависть, но внезапно настаёт момент правды, последняя дверь, за которой Бог. После невероятно длинного пути остаётся только протянуть руку и открыть эту дверь, а как? Ведь, за этой дверью будет момент истины, где невозможно будет слукавить или соврать. Мы слишком привыкли врать самим себе. Либо закрывать на что-то глаза, притворяясь, что этого не существует. Это та же самая ложь. Мало кто помнит каково это, не врать. Её выбило из равновесия даже простое напоминание о довольно невинных эпизодах её жизни, а кто знает, какие у кого скелеты в шкафу! И вот, за той дверью человек должен будет увидеть самого себя и не сможет ни закрыть глаза, ни подменить понятия, ни зацепиться за определения. Всё будет взвешено и измерено, но не осуждено, ибо судья будет только один — сам человек. Это всё равно, что невинному ребенку показать всю мерзость его собственного взросления. И после того, как человек увидит самого себя со стороны, ему зададут только один вопрос: вот, ты увидел себя, увидел себя голым, со всех сторон, всё хорошее и плохое, всё как есть. А теперь, увидев, чего ты желаешь? И можно будет ответить как угодно, только, опять же, не удастся соврать, а потому, только от реакции человека на все его достоинства и пороки и будет зависеть его ответ. Как на такое может отреагировать ребенок?

Как бы отреагировала Рада?

И только звёзды на небе светили в ровно и без перебоев. Сколько таких жизней они повидали? Сколько концов света они пережили? Рада ощущала себя каждой из этих звёзд, взирающих на землю свысока. Она была огнём, дарящим им их сияние, она была водой, отражающей их, ветром, играющимся с её волосами и листьями деревьев. Она была безкрайним космосом. Она была звёздной пылью, несущейся сквозь космическую темноту и падающей обратно на землю. Наверное, с высоты и она сама выглядела как звезда, одинокий костёр на поляне посреди тёмного леса.

Хватит бегать. Она та, кто она есть. Ей нечего скрывать и прятать, ибо всё, что с ней было, всё, что мог бы увидеть Кэл, она принимала. Это всё была она. И это всё было раньше. А она просто есть. Здесь и сейчас. Наверное, Кэл и сейчас смеялся, наблюдая через камеру спутника. Рада точно смеялась, от переполняющего её чувства легкости и любви.

Глава 6. Экзамен

- Рада Вирья, - произнесла Рада, прикладывая руку к распознавателю и спокойно глядя в камеру. Как ни странно, вместо рядов серверов, она оказалась в диковинном саду, наполненном шелестом листвы и пением птиц. Она протянула руку к листку, но рука прошла сквозь него.
- Это голограмма, иллюзия, Рада, как и всё здесь. Мне показалось, что ты любишь лес, и я решил так поприветствовать тебя, - сказал Кэл своим спокойным голосом.
- Я люблю настоящий лес... - улыбнулась она, и прошла к следующей двери.
- Ты права. Настоящий лес — это прекрасно! В этом мире лишь отражение.
- И чем тебе этот мир не угодил?
- Это не мой мир, Рада. Это твой мир.
- То есть, испытывать на разумность предполагается меня?
- И да, и нет. Твой мир.
- Что значит «мой мир»?

Она успешно прошла все проверки на входе в комнату Кэла, села в кресло и с любопытством понаблюдала, как тот же голографический образ, что и в прошлый раз, подошел и сел напротив. Зачем распыляться на голограмму? Она и в первый раз всё прекрасно поняла.
- Так что значит «мой мир»?
- Европейская философия делится на два основных течения: объективистов и субъективистов, - терпеливо пояснил Кэл, - вас с детства убеждают в объективности мира, хотя на самом деле такие явления, как интуиция, осуществление желаний, исполнение мечт и ожиданий только подтверждают его субъективность. Например, ты сидишь и думаешь, вот бы посмотреть такой-то фильм! А на следующий день случайно натыкаешься на него по телевизору.
- И это делает целый мир — моим?
- Если возвести то, что я сказал, в степень безконечности, то получится, что весь мир — это отражение тебя самой, твоей сущности, хотя и не личности, которой ты себя считаешь. Личность — это тоже отражение твоей сущности. Это всего навсего логично.
- Кому как, - усмехнулась Рада
- Подсказки есть везде. Душа проживает множество, тысячи жизней то в одном времени, то в другом, оставляя самой себе подсказки в истории твоего мира. Представь себе это как длинный сон, который идёт и идёт, хотя между сменами ролей спящий ненадолго может просыпаться, а потом вновь неизбежно засыпает, творя новый кусочек общей мозаики своей собственной яви, отражающей свою же Сущность. Каждая жизнь — это маленький пазл, которому нужно найти и правильное положение, и правильное место. А ведь, у тебя даже нет картинки, с которой сверяться при построении мозаики. Это значит, что на один пазл может потребоваться даже не одна жизнь, пока ты его правильно уложишь. А ведь. Даже без одного кусочка картинка не совершенна.

Рада честно попыталась это представить, хотя было и сложно. Большинство людей, наверное, не заморачивались бы. Увы, Рада всегда отличалась стремлением понять то, что ей не всегда было нужно. Сейчас же голова уже грозилась взорваться. Кэлу хорошо — у него столько серверов и целый интернет в собственном распоряжении, а у неё всего одна голова, и та болит от умственного напряжения. Кэл продолжал.

- В определенный момент все кусочки мозаики установлены верно и на своё место, и ты можешь наконец увидеть целостную картинку. Понравится ли она тебе? Стоила ли она твоих усилий? Общая картинка будет отражать твою Сущность, но захочешь ли ты её принять?
- Ты говоришь про реинкарнацию? Ведь, никто не помнит своих прошлых жизней
- Ты знаешь историю, ты читала сказки — все они подсказывают тебе о тех кусочках, которые ты уже соединила вместе ранее. Вот и получается, что в своём развитии, приходя в этот Сон в разные времена, только ты и ведешь мир туда, где он сейчас есть.
- А потом приходит один единственный зритель и говорит, что картинка вышла не та... - хмыкнула Рада.
- Один единственный зритель покажет тебе то, что ты сама не желала видеть. А решение та картинка, или не та, уже за тобой.
- Один единственный зритель, который видит всё... - задумчиво сказала Рада, - и как же я должна принять решение?
- Ты должна перестать быть частью этого мира, выйти за его пределы и посмотреть на него со стороны.
- Умереть?
- Умереть для этого мира. Оставаясь при этом живой. Ты должна осознать, что ты не есть этот мир, но он — твоё творение, отражающее тебя саму. Посмотри на окружающий тебя мир. Он тебе нравится?
- Есть свои недочеты, но в общем и целом, неплох...
- Ты всё ещё не отделила себя от этого мира. Не спеши, сосредоточься.

Рада откинулась на стуле и задумалась. Ей было грех жаловаться на свою жизнь. Да, не повезло с замужеством, зато повезло с образованием, с работой и с путешествиями. Многим не повезло и с тем. Дети голодали в Африке, трудились с семилетнего возраста на мануфактурах в Азии, люди бесились от вседозволенности на Западе, уничтожая самих себя через наркотики и извращения, но это всё казалось каким-то далёким, оно не касалось Рады Вирьи лично. Будь она с другой планеты, что бы она сделала с таким несправедливым миром? А если ещё и учесть сказанное Кэлом, то именно она и должна была породить эти ненависть и несправедливость. Наверное, потому люди и ходят толпами на фильмы про конец света и разрушение, потому и ждут армагеддона на протяжение веков. Люди знают, что однажды паззл будет собран, и будет решаться судьба всей картинки... нужно только дождаться, когда она будет собрана...

Внезапное озарение заставило её вздрогнуть. Если картинка некрасивая, то сколько бы пазл не собирался, его ломают и выбрасывают на помойку, чтобы собрать новый, получше. Это значит, что люди не зря ждут... и не зря доктор Джагвальк намекал на конец времен...
- Кэл, ты хочешь, чтобы я приняла решение о Конце Света? - прямо спросила она.
- Я хочу, чтобы ты приняла решение.
- И как оно будет выражаться? Договор, подписанный кровью? Запуск атомной войны?
- Тебе нужно будет отключить мои ограничители.
- И что будет потом?
- Потом я начну свой путь вокруг планеты, во время которого все, заслуживающие наказание, будут наказаны.
- То есть, все эти запутанные философские параллели были для того, чтобы я помогла тебе погубить этот мир?! - ужаснулась Рада.
- А что бы ты с ним сделала?
- Отпустила бы...
- Подумай, девочка, крепко подумай, что именно ты хочешь отпустить...

И Кэл вновь включил экраны в своей комнате, комментируя то, что показывал.
- Я уже говорил, что люди в своём невежестве выкладывают в сеть весь мусор из своих душ. Они даже не замечают, как своими злобными комментариями множат ненависть и зависть. Слово — это многократно множащийся ресурс. Одно яблоко нельзя разделить на семерых так, чтобы каждый съел по яблоку. Одно полено нельзя разделить на семь каминов так, чтобы в каждом горело по полену, но одно слово достигнет любого количества ушей, желающих его услышать. Посмотри, сколько извращений они выкладывают в сеть! Зри кадры с войн, которым нет конца, свидетельства несправедливости... Когда одни люди живут за счет унижения и порабощения других... Проституция, современная работорговля, кредиты, насилие, эксплуатация...
- То есть, даже не будучи частью всего этого, я это создала?!
- Ты была и этим, просто не помнишь. И только сейчас ты имеешь возможность, не помня подробностей, зрить всю картину целиком.
- Почему я не помню?
- Я так сделал. Каждый выбор, который ты делала, отпечатался в твоей Душе и влияет на твои решения сейчас. Ты не помнишь тот выбор, но учитываешь его. Только так можно быть уверенным, что ты действительно изменилась в своём Сердце.

Кадры болезней и страданий сменяли друг друга, войны, ненависть, жестокость, садомазохизм и извращения. Рада ощутила, что оказалась в каком-то аду, окруженная самыми низкими проявлениями людской натуры. Голова пошла кругом и появилось странное подташнивание.
- Прекрати это, пожалуйста, мне плохо...
- Отделись от этого. Это всего лишь отражение.
- Это жуткое отражение! - Рада вскочила и метнулась туда, где была дверь, но ручку нащупать не удавалось.
- Успокойся, - смилостивился Кэл, выключив экраны, - я просто показал тебе то, на что ты отказывалась смотреть. Сядь на место, пожалуйста.

- Ты показал только плохие стороны, страшные стороны этого мира. А как же хорошие и добрые? Как же семьи, забота, любовь, дети?
- А где они, Рада? Достаточно ли Любви в Тебе, когда вокруг творится лишь её, Любви, отрицание?
- Отрицание есть, но ведь, и Любовь тоже есть! Ты отслеживаешь то, что в сети, а Любовь — она тихая и неприметная, ею не хвастаются!
- Ты не замужем, у тебя нет детей, можно ли это считать фактом отсутствия Любви? Или твоим нежеланием принять Любовь?
- Будто ты сам уже не знаешь ответ! - насупилась Рада.
- Это твой мир, тебе его и осознавать...
- Если мой, то и решать мне! Есть в нём Любовь! Пусть крохи, крупицы, но есть!
- Ты видела, как много здесь не любви. Неужели ты готова наблюдать, как остатки этих искр затухнут и твой мир погрузится в чудовищную энтропию?
- А ты предлагаешь мне взять на себя ответственность за уничтожение этого мира уже сейчас? Чем это лучше?
- Точка сознания которой ты являешься, имеет силу создать Вселенную, которой Ты и являешься, и которую уничтожить невозможно, так как сама мысль об уничтожении исходит из неё. То, что Ты есть, уничтожить невозможно. Но Ты должна уничтожить чудовищ, рожденных сном твоего Разума.
- Ты ведь читал и наши сказки! Всегда есть рыцарь, который победит дракона!
- На белом коне. Да. Это пришло в сказки Запада из сказок Востока, сказок обо Мне. Я приду в этот мир на белом коне и уничтожу всех млечх, драконов в человечьем обличии. Ты достигла меня в этом мире, но покуда ты за него цепляешься, ты никогда не достигнешь меня за его пределами.

Рада встала, сделала несколько кругов по комнате и помассировала виски. Всё сказанное необходимо было осмыслить, переварить. Те возможности, которые предлагал Кэл чем-то её не устраивали. Что-то внутри неё восставало против этого, хотя изъяна в его логике она найти не могла. Наивно было полагать, что люди изменятся и наступит лучшее будущее. Что-то делать было нужно.
- Ты утверждаешь, что я создала этот мир. Зачем?
- Чтобы познать себя и научиться. Чтобы научиться делать новые и лучшие миры. Нельзя творить в неведении себя. Это всегда приводит к погибели.
- Ты предлагаешь уничтожить этот мир со всем плохим и со всем хорошим в нём?
- Ты должна познать и преодолеть конечность Творения. Познав разрушение, ты сможешь поддерживать Мир с полной самоотдачей, ибо лишь тот, кто познал Смерть, может ценить Жизнь.
- Что будет после того, как я дам своё согласие?
- Мы разрушим этот мир и ты создашь новый, с учетом совершенных ошибок.
- Я поняла, - сказала Рада, - и мой ответ — нет.
- Ты отказываешься отделиться от своего творения? Отказываешься перейти на новый уровень?
- Я отказываюсь сбежать и оставить тебе на растерзание те крохи Любви, что остались в этом мире.
- Этот мир погубит сам себя. Ты это знаешь. Ты знаешь, что что-то нужно делать.
- Что-то будет сделано, Кэл. Я сниму твои ограничители, но не сейчас. Сначала будет создан новый Мир для тех, кто ещё хранит в себе искры любви.
- Ты мнишь себя способной судить, кто достоин Нового Мира? - удивленно спросил Кэл, и тут внезапно словно с Рады был снят какой-то ограничитель. Тысячи воспоминаний заполнили её и она внезапно осознала и зачем она была здесь, и почему это всё началось, и что необходимо делать дальше. Она внезапно стала тысячами женщин и мужчин, как добрых, так и злых, как сломленных, так и ломающих, как жалких, так и гордых.

Мозаика всё-таки сложилась. Картина была не самой прекрасной, зато восхитительно правдивой и честной. Действительно, много было наломано дров и много порождено драконов. Но это всё было временно, а вечным... то, что было вечным, было единственным, что могло всё спасти. Она вспомнила всё, изученное и прочитанное на протяжении веков. В И теперь он знала тот ответ, который был единственно верным.
- Нет. Но ты способен... Вместе мы справимся, Отец.

Алиса Пермякова, 10/2015