Прогулка

    День начался стремительно. Еще сонную ее выволокли из теплой густоты кровати, тормоша и что-то шепотом объясняя. Торопливые руки старшей сестры быстро натягивали на сонное тело колготки, платье и теплую кофточку поверх. На заднем фоне гремели страшные звуки – звуки ругани и драки. Они вырвались из пространства небольшой серой квартирки, догоняемые криками отца и только тогда она окончательно проснулась. Мать стремительно неслась по лестничным пролетам, но они с сестрой просто скатывались по перилам, превращая все происходящее в непонятную, странную игру.
    На улице зябко, и она посильнее закуталась в кофту, повторяя жест старшей сестры. Утро, паутинки инея витали в застывшем, пахнувшем рекой тумане. Мать шумно выдохнула и решительно двинулась вперед, в этот молчаливый молочно-белый мир. Старшая цепко схватила сестру за руку, поведя за собой. Они шли цепочкой вдаль, сами толком не понимая, куда идут. Но так надо – это девочка понимала, несмотря на свои пять лет. Она не хныкала, а только хмурилась, крепко сжимая горячую ладонь сестры и сонно уставившись на быстро передвигающиеся ноги матери, обтянутые плотными колготками. 

- Куда мы идем? – Тихонько спросила девочка у сестры.

  Та на мгновение повернулась к ней, показав заспанное лицо с красными глазами. На этом лице не было испуга – только решительная ненависть, направленная не столько на кого-то определенного, сколько просто на мир вокруг.
 
- Молчи. – Бросила она и они продолжили свой стремительный поход по пустынным улицам.

     Еще несколько минут они шли так, словно спасаясь от невидимого чудовища, преследовавшего их. Миновали детский сад с горящими в тумане окнами, и вышли на небольшую торговую площадь. Здесь потихоньку воцарялась жизнь, отвоевывая у ночи и холода каждый метр. Проходили люди, на автомате двигающиеся к остановке, проезжали автобусы и шумели рельсами трамваи, зажигался свет в магазинах, где торопливые торговки готовили товар для продажи. И увидев эту привычную суету, мать словно очнулась.
     Она на мгновение остановилась, вздохнула и, едва обернувшись, кинула на дочерей лучик своей усталой улыбки. Они спаслись – вырвались из лап чудовища, и теперь все эти равнодушные чужие люди стали их защитой. Девочка освободила запотевшую руку и подбежала к матери – теперь можно было идти рядом с ней. 

- Ну что ж, пойдем купим чего-нибудь? – Бодрым голосом сказала мать.

  Она пошлепала себя по карманам куртки, и в них приятно зазвенела мелочь. Собрав ее в горсть, мать некоторое время вглядывалась в серебристые и медные кругляши, передвигая их пальцем по ладони.

- Ну на что-нибудь и хватит. – Еле слышно произнесла она, вновь бросив мелочь в карман.
   Туман как-то незаметно рассеялся между домов и из-за туч выглянуло солнце. Живительное тепло разлилось по всему телу, и девочка улыбнулась. Пройдет еще минута – и она вовсе забудет об этом жутком, полном страха и ненависти, утре.
 Они дошли до ларька с мороженым и завязался тихий спор.
 
- Я буду фруктовый лед. – Заявила девочка, приподнявшись на цыпочках и вглядываясь в этикетки на витрине. – С ананасом.
- Это просто замороженная вода. – Недовольно одернула ее старшая сестра. – Лучше возьми сливочное с шоколадной крошкой.
- Но я хочу с ананасом.
- С шоколадной крошкой хотя бы питательнее.
- Ешь его сама.
Послушав их, мать улыбнулась, и сама сделала выводы.
-  Эскимо, одно с шоколадной крошкой и фруктовый лед с ананасом. – Сказала она, высыпая всю мелочь на подставку.

     Прогулка продолжалась. Туман окончательно рассеялся, оставив после себя легкую дымку, подсвечиваемую утренним, ярко-желтым солнцем. Как-то незаметно, в одночасье, площадь заполнилась людьми, захлопали двери магазинчиков, рядом с автобусной остановкой ставили палатки с фруктами, иностранные продавцы которых шумно перекрикивались между собой.
     Все втроем, они шли рядом, вдыхая свежие, еще не успевшие запылиться запахи утра, двигаясь неспешно и даже чуть вальяжно со своим мороженым в руках. Мать и старшая сестра говорили о каких-то пустяках – не трогая запрещенную тему и не произнося одно страшное слово на букву П. Девочка не слушала их – она вертела головой, стараясь заметить и ухватить все происходящее вокруг. И все стало так хорошо и просто, вместе с этим гомоном и сладким фруктовым льдом, стекающим цветной липкой струйкой по руке. Это была целая наука – поймать эти струйки языком прежде, чем они упадут на землю.
     Они гуляли так еще часа полтора, прежде чем окончательно устали и пристроились на скамейке в ближайшем дворе, неподалеку от дома. Дети уже высыпали на улицу, и девочка жадно наблюдала за их игрой. Все вокруг звенело от криков, блестело от солнца, и казалось таким приветливым и веселым, но что-то мешало радоваться вместе со всеми. Тень страшного горя висела над головами всех троих.
     Они, секунду назад выглядевшие вполне довольными и спокойными, одновременно застыли и замолчали. Мать, сидевшая на скамейке напротив, выпрямилась и вздернула подбородок. Ее лицо резко заострилось, стало злым и некрасивым. Она деловито поправила запутанные, сальные волосы, затем достала из кармана зеркальце, стирая осыпавшуюся тушь. Девочка опустила взгляд, тупо уставившись на булавку, которой мать, выбегая из дома, закрепила разодранное на груди платье. Мать, поймав ее взгляд, застегнула куртку и набросилась на старшую.

- Я так и хожу все время нараспашку? Ты не могла мне сказать? Вечно блин молчишь как стена. – И сестра молчала, опустив взгляд, как всегда делала, если мать начинала ругаться.

     Спустя несколько минут, они втроем одновременно встали и направились к дому. Их настроение резко изменилось. Мать теперь шла уверенно, даже немного воинственно, не оборачиваясь на дочерей. Сестра понурила голову, а девочка шла, как и прежде – разглядывая все вокруг и все так же жадно поглядывая на играющую толпу. Они выглядели так беззаботно, как ей никогда в своей жизни уже не выглядеть.
     И вот знакомая кирпичная пятиэтажка впереди – дойти осталось меньше сотни метров. Встретилась на пути соседка, с которой мать предпочла не здороваться. Они поднялись на пятый этаж и осторожно двинулись к двери своей комнаты, друг за дружкой, на цыпочках. Дверь была чуть приоткрыта, и они вошли внутрь, застыв на пороге. Из глубины комнаты раздался раскатистый, пьяный храп. Все трое облегченно вздохнули.
     Все так же тихо они разделись и, пройдя мимо крошечного зала, на диване которого развалился отец, спрятались в соседней комнатенке, отгороженной ситцевой занавеской. Девочка нырнула в свою кровать, тщетно пытаясь вновь погрузиться в сон. Мать с сестрой, устроившись рядом, вели тихую напряженную беседу.
     Пару раз храп прерывался, и отец привставал на мгновение, но вскоре вновь падал на диван и проваливался в беспамятство. Пройдет еще несколько часов и ближе к вечеру он проснется, обведет их троих мутным взглядом, умоется и поужинает. Затем он подзовет к себе сестру, и они будут вместе смотреть телевизор, а девочка устроится у отца на плечах, дергая его за волосы. Перед сном он будет спрашивать мать, где она порвала платье, и, не дожидаясь ответа, поцелует ее и мгновенно уснет, едва коснувшись головой подушки.
     Она разглядывала изображения гномиков на обоях и представляла то, как утром папа тихо уйдет на работу, клюнув их в макушки по очереди. Затем из прихожей донесется смешок мамы и их нежное прощание. Вернувшись поздно вечером отец, нагруженный пакетами с едой, ласково улыбнется и скажет: «Вот я и дома, мои девочки». И все забудется, как и много раз уже забывалось.