Серенада Лунных гор

                Подарок для великолепной Диты фон Тиз
     - Кристиночка, это я, Жорж, - вытягивая шею и уронив губу на тоненькую шею, шептал я, кося своими близорукими глазами под героя - любовника Шкловского, еще того, настоящего, устроившего, по словам Калягина, безумную оргию на съемках " Тети ", рассказывая Волчек и бухой Андрейченко эту историю Калягин истерически смеялся, рвал волосы и потирал зад, судя по всему, шустрик окучил не только Таню Веденееву, но и Джигарханяна с Гафтом, поэтому Гафт и стал поддерживать аннексию полуострова, Джигарханян женился на молодой, а Солженицын умер, оставив в углу редакции Би - Би - Си свои валенки. - Пойдем спать, а ?
     - Плагиат, - торжествующе заверещала она, хватая меня за уши. Расцеловала, полезла в сумку, охая и сопя, достала портсигар и прослезилась. - Я знала, я так и знала. Как шайтаны ?
     - Никак, - каялся я, колотясь башкой о ее грудь, неожиданно - нежданно крупную для такого хрупкого тела, то - то сука Носик круги нарезал возле нее на днюхе, рылом лез, но обломался и поделом гаду, такая хранит верность только одному, как горец с Ламбертом. Фюреру, конечно. - Сто лет не заходил, у меня щас другие темы.
     Я присел на холодную ступеньку, поманив ее пальцем, усадил на колени и подумал об угрозе простудить почки, лестница же холодная. Представил, как я ссусь, сутулюсь и хромаю, весь такой несчастный, контуженный, точно ее божок, посещающий шоу для даунов и потом три дня бегающий по всем советникам и спрашивающий задышливым гоосом : " Что это было, во имя Абажа ? " А они ему отвечают, мол, так и так, е...ся в сраку, дизайн такой. Вот почему Черчилль никогда не ходил в театры, соображал, что дизайн и общественная формация - разные вещи. Встал, посадил ее круглой попкой на лестницу и запрыгнул именно туда, куда и хотел. Прямиком в мозг, где собаки и я. Осмотрелся и кричу ей во внутреннее ухо ( его когда простудишь - называется отит ) :
     - Слышь, а где Путин - то ?
     - Кончился, - отвечает она жестами. - Нет веры никому, только собакам и тебе, любовь моя.
     Признаю, не хотел вылезать наружу. Но надо, если не я, то кто будет веселить людей ? Ургант, что ли ? Пидарас шершавый. Бляяяя, ведь ни дня не проходит, чтоб я не охреневал над своей некогда единственной и неповторимой, своими собственными ногами уничтожившей мое к ней отношение. Вот чума. Между прочим, в апреле и далее обосрется она по - полной, это будет позорище и стыдобища, возвращение допинг - принцессы в теннис. Реально пиз...ц будет. Что ж, ее выбор. Может, она говно ест на завтрак, откуда я знаю ? Может, вообще, с ослом трахается ? Или пони. Личная жизнь, на х...й, выставляемая, типа, невзначай папараци и невдомек в " Инстаграм ", не хватает Ким Кардашьян и можно идти к Калягину.
     - Саныч, - вальяжно буркотел я, закинув ноги в полосатых носках на его стол, - ты х...во пострижен.
     И стукаю его по лысине пальцами, как в " Криминальном чтиве " шериф - извращенец. Тык - тык - тык. Стук в дверь, заходит Пореченков.
     - Брюса я буду изображать, - режет он правду - матку. - Никто не способен, а я превзойду.
     - А кто Уму и Траволту ?
     Это я его спрашиваю. Не теряется, шельма.
     - Уму - Нина Усатова, а Траволты не будет, будет Паша Деревянко. Кокса тоже не будет. Вино, Глухарь - доктор и Литвинова. Голая.
     - А вот с этого места попрошу поподробнее, - просит Калягин, тая под моми ритмичными пальцами, уже вышибающими " Total death  ".
      - Марселас Уоллес, майор полиции Одинцовского района и медалист, убывает, бля, на курсы по переаттестации. У него есть баушка, Нина Усатова. И ее подруга, Нина Ургант. Они целыми днями сидят на маленькой кухне, пьют вино и поют песню. Горит и кружится планета. И майор просит меня, штабс - капитана Пореченкова, сводить старушек в Крым, пробздеться чутка. Мы пьем вино и Нина ловит белку. Мы ее везем к доктору Глухарю и он ставит ей клизму. А потом : Крым.
     - Крым - лошадь, - поправил его внимательно слушавший Калягин.
     - Знаю, - с достоинством ответил Пореченков, закуривая " Беломор ". - Потому я и усаживаю баушек верхом и - х...як ! - врезаю коню по яйцам. Он скачет три дня и три ночи и прибывает на пятую платформу. А там бронепоезд, Кошкильды и Овечкин.
     - Овечкин - эшелон, - поправил его внимательно слушавший Калягин.
     - Знаю, - отмахнулся Пореченков. - Поэтому на этом кино заканчивается.
     - То ись как ? - Не поверил Калягин, приходя в ярость. - А где мораль ?
     - Ты не понимаешь, - попытался я разрядить сложную ситуацию. - Мораль в том и заключается, что ее нет. И никогда не было.
     - Е...ть, - простонал Калягин, - ты лучше мне еще по башке пальцами поколоти, а про кино не надо.
     - А про любовь ? - Хитро парировал я, отпуская Пореченкова. - Армянскую такую любовь.
     Калягин кивнул, соглашаясь, а я подошел к тиви и воткнул флешку с тремя часами шикарной Хеннесси, не коньяка. Вот именно так Калягин и сошел с ума, переоделся трансвеститом и попер буром на съемки  " Доберманна ", но перепутал абзацы и угодил к Андрейченке, а она бухая, я уже говорил. Короче, через год на широкие экраны Америки, Латинской, вышел криминальный триллер " Бультерьер и воины Акапулько ", а в России - спектакль " Последняя жертва " с  Джеймсом Бондом, ржавым ТТ и тремя тоннами хохляцкой глупости, усиленными белорусским Шереметом и чувашским Киреметем.
     Дааааа, чуть не забыл ! Там еще мама Миллы Йовович в роли Кусумды, Сектым ерея и невесть как затесавшегося Лимонова, без которого никак.
     - Какая странная история, - протянула сестричка, рывком поднимая меня на ноги. - Айда спатиньки, что ли ?
     - Угу, - важно ответил я, вновь обретя свое тонюсенькое и трогательное счастье.
     Но это : уже личное.