Долги земные и небесные. Вариант 6

                ДОЛГИ   ЗЕМНЫЕ   И    НЕБЕСНЫЕ.

                1.
     Пошатываясь, он шагнул на балкон и, прикрываясь ладонью, как козырьком, от бьющего в глаза ярко-ядовитого солнца, стал рассматривать еле различимый  за слепящим стеклом  белый  корпус градусника и красный ртутный столбик.   После полутёмной комнаты, где гудел вентилятор, жар на застеклённой  лоджии, ощущался  особенно остро, иглами пронизывал глаза  и жёг грудь. Столбик чуть-чуть не дотягивал до отметки 50, каких-то двух или трёх делений, и Роман  не стал больше  напрягать зрение, отвернулся и шагнул обратно в комнату гостиничного номера.
 Родной город встречал, как и всегда, впрочем, в июле, страшной жарой.  За  прошедшие  годы  он   успел забыть это ощущение  или, действительно, в его молодости было не до такой степени жарко? Роман  уже не помнил. Казалось, что температура тогда не поднималась выше сорока. Хотя разве же он тогда вообще смотрел на градусник?! Да, может, и смотрел, но тогда это не имело значения из-за привычки, молодости и состояния здоровья. Московская погода давно приучила его к другой погоде, и городок юности, казалось, ушёл в небытие.
   Он доковылял до кресла и,  морщась от слабости, тошноты и боли в пояснице,  сел в старое, низкое кресло с потрёпанной обивкой, которая сейчас неприятно, как наждаком, царапала голую спину. «И всё бы ничего, - подумал он с досадой, - если бы не эта несвоевременная простуда».
 Роман  вытер липкую и мокрую ладонь о трусы и вынул из подмышки градусник. Тут столбик термометра был не менее  жесток, чем тот, другой, за окном – 39 и 5. Вот откуда взялась эта слабость, тошнота и сердцебиение! Сегодня утром, когда он сошёл с трапа самолёта, он уже чувствовал что-то неладное, но приписал это нервам. Всё-таки семь лет не был в родном городе. Да и тогда, семь лет назад, смог управиться всего за два дня, чтобы организовать переезд мамы в Москву. И эти зимние пасмурные дни остались в памяти только отрывками. Сегодня  каждая улица и переулок несли и хорошие, и плохие воспоминания, и сам непередаваемый запах родины: горячего суховея, пыльной полыни, раскаленного асфальта и ещё чего-то неуловимого, как будто растворившегося    в жарком воздухе -  медовый запах уже созревающих яблок  или, может быть,  цветение зелёно-фиолетовых кустов, которые они с детства называли почему-то финиками…
 Голова упала на грудь, и от резкого движения он  дёрнулся всем телом. Надо было опять  ложиться  на диван.  На эту смятую и  промокшую за ночь от пота  простыню. Противно, но лёжа было всё же не так плохо. Вот только сначала нужно добраться до портфеля. Хорошо, что  в одном из его многочисленных карманов мама  организовала аптечку. Давно уже, ещё  лет пять назад, когда его командировки стали длительными. И вот теперь, на его счастье в этом кармане нашлось всё, что ему было сейчас нужно. Сверкающие  белизной, будто положенные ещё вчера, лепестки таблеток  аспирина, какое-то импортное болеутоляющее в яркой упаковке, таблетки валерианы и даже снотворное. И это, не считая бинта, йода и разных необходимых и таких бесполезных в повседневной жизни мелочей.
 Когда запив таблетки теплой водой из-под крана, он рухнул на жёсткий диван, то ещё раз подумал о том, что Бог видимо, подсказал ему приехать без предупреждения. Что было бы сейчас, если бы друзья его встречали в аэропорту? Ерунда была бы, и полный конфуз!
 Впрочем, и это мало его сейчас занимало, и вообще, мысли были как будто ватными. Они не беспокоили, не волновали и не запоминались, а просто крутились какой-то однородной, плохо спрессованной массой, где-то внутри него, и трудно было найти, где у них начало, а где конец. Сосредоточиться на чём-то одном  у него  не было ни сил, ни желания, да и необходимости в этом он тоже не испытывал.  Всё казалось сейчас неважным, и свой прилёт он воспринимал, как досадную ошибку и причину болезни. Хотя  иногда ещё всплывала на ватную поверхность болезни - мысль, привычная и отточенная многими годами, что он находится на пути к  цели.  Он  был на пути к  поставленной им самим  цели, но выполнить её  пока не мог…
 Первое, что пришло ему в голову, когда он очнулся ночью от холода, лихорадки и страшной головной боли, было, как ни странно, то, что сейчас где-то рядом, в этом городке, всего в нескольких минутах ходьбы, просто руку протянуть, находится Катя. Видимо,  в бреду, он видел её лицо, и  оно сейчас стояло  перед ним в ночном воздухе, в том месте,  где сквозь  плотный мрак задёрнутых штор угадывался белеющий потолок. От открытой балконной двери чуть поддувало свежим ветерком, чувствовалось наступление  утра, и Роман, ощущая   невесомую легкость, подхватился и побежал пить, чтобы остудить горящее горло и схватить  казённое покрывало, а так же  свитер из    дорожного  портфеля. Он долго укутывался всем, чем мог, чтобы унять зубодробительную дрожь, но уже знал, что нужно будет вставать, чтобы выпить болеутоляющее. Головная боль начинала затмевать пробивающийся сквозь щели штор, свет. И тогда,  с трудом выпутываясь из замотанного вокруг тела покрывала, свитера, ещё чего-то,  что нашёл  и натянул на себя, он полез, потянулся к портфелю и, сползая боком,  упал на мягкий ковёр…
«Что это было?» - подумал Роман, проснувшись в очередной раз  и прислушиваясь, как за открытым окном громыхает, лязгает, гудит, торопится и рычит давно проснувшийся  родной городок. Он всё так же шумел и рычал, как и много лет назад, будто  ничего не изменилось с той поры, как он  его покинул, даже не оглянувшись на прощанье. Городок продолжал жить, дымить трубами заводов, грохотать гусеницами тракторов и реветь шумом больших агрегатов и автомобилей.  Все эти звуки были слышны и ощутимы всегда по-особому, может быть, из-за  степей, плотно окружающих его  и разносящих гулкое эхо  так далеко, или же из-за того, что в дневное время жизнь на улицах городка затихала, как и много лет назад. Люди были заняты на заводах и фабриках, и рабочий гул предприятий, о котором в столице он уже стал забывать, был повседневной, обычной  жизнью и людей, и самого  городка.
Голова уже не болела, и чувствовалось, что температура упала. Но не за окном. Глаза  опять начинал резать ядовитый свет,  пробивающийся сквозь неплотно задвинутые шторы. И волна горячего воздуха  наполняла комнату.
   Он заставил себя умыться, и даже  побриться, хотя суставы ломило, и шатало от слабости, и только тогда  разглядел своё лицо. В мутном  гостиничном зеркале оно было серым и одутловатым, с мешками под глазами и воспалёнными тёмно-красными губами.
«Видок у меня, - подумал Роман, - только детишек пугать». Взъерошив короткие волосы, он вспомнил выражение матери, обронившей как-то  в его последний день рожденья, когда уже все разошлись.
- Седой ты стал, как наш дворовый пёс.
 Мама, как всегда, своеобразно намекала, что в её возрасте она лишена внуков, и  что сын так и не женился.  А с дворовыми псами она, скорее всего, и правда, была знакома. В их большом  московском дворе она продолжала жить так же, как жила когда-то в родном городке, в маленьком дворике из нескольких пятиэтажек. Только теперь у неё было больше знакомых, конечно, в основном,  пенсионеров, как и она. А ещё она  была помощником  председателя жилищного товарищества их двадцатидвухэтажного  дома, и у неё были какие-то нескончаемые дела во дворе, в конторе товарищества на первом этаже, в РЭУ и ЖКХ и даже в префектуре.
Все эти увлечения матери Роман принимал спокойно и лишь иногда нервничал, когда она настойчиво просила его помощи в аудиенции с какими-то чиновниками  или  настойчиво пыталась привлечь в свои дела  и позвонить в прокуратуру, полицию или префектуру.
«Ты авторитетный человек, Рома, – требовала она, - и просто обязан хотя бы изредка помогать людям,  которых постоянно обманывают. Тем более,  что эти люди живут с тобой рядом…».
 Объяснять матери, что их обманывают, обсчитывают  не злые чиновники из ЖКХ, а сама система управления, построенная определённым образом, было бесполезно. Роман пытался поговорить с матерью об этом года два  назад, но вдруг понял, что теряет время зря. Его всё понимающая, опытная  и довольно образованная мама, успевшая поработать в молодости  фельдшером на «Скорой помощи», дважды неудачно поступавшая в медицинский институт, но всё же  окончившая когда-то педагогический,   работавшая долгое время учителем, вдруг неожиданно для него перестала его понимать. Наверное, жизнь действительно убегала вперёд, и он вместе с ней, а его семидесятипятилетняя, но, казалось бы, совсем не постаревшая, бодрая и энергичная мама, уже не поспевала за её бегом. Она продолжала мыслить категориями,  актуальными  ещё лет пятнадцать - двадцать назад, но совсем потерявшими  смысл в последние годы этого тысячелетия. В чём-то она осталась и провинциалкой, хотя  могла многим москвичам дать фору в решении бытовых вопросов, этого у неё тоже было не отнять. И, наверное,  именно поэтому ей доверяли жильцы дома, чем она  в тайне очень  гордилась…
Он отвлёкся от воспоминаний и закрыл вдруг завывший непонятными звуками холодный кран. И только когда затих шум воды, услышал зов  мобильного телефона. Знакомая мелодия доносилась из комнаты.
«Ну, вот, - улыбнулся он своему отражению, – как всегда стоит только вспомнить, и мама уже звонит». Роман был уверен, что это могла звонить только она. Свой номер на время короткого отпуска он  оставил только ей, да своему заместителю. Но в такую рань могла звонить только мама. Разница с Москвой по времени была три часа, и в офисе народ только начинал пить кофе и знакомиться с забытой за ночь документацией.
- Слушай, Ромик! – начала мама, как всегда, без вступлений, - Ты неделю назад узнавал для меня телефон одного начальника из отдела водоочистки. Ты сам записывал мне его, и я положила эту бумагу себе в рабочую папку. Но теперь я не могу её найти. Даже не знаю, куда она могла деться? Но нам с   Владленой  Серафимовной телефон нужен просто срочно. У нас проблемы с канализацией…
- Мама! -  он перебил её привычно, зная, что слушать о проблемах дома, и о председателе Владлене Серафимовне,  можно долго – Как я могу помочь тебе, находясь за полторы тысячи километров?
- Ну, ты же должен помнить телефон, - возмутилась мама, - у тебя отличная память…
- Я не помню, мама!
- А ты постарайся. Это было так недавно.
- Я не помню вообще, что записывал тебе этот телефон. У меня после этого была куча разных дел, пойми меня…
- Господи! В сорок лет у тебя память хуже, чем у меня!
 Она дала сигнал отбоя явно расстроенная и рассерженная. Она ничего не спросила о том, как он долетел, и ничего не спросила о городке, о котором часто вечерами скучала и донимала его воспоминаниями. Видимо, и её тоже за эти семь последних лет захватила столичная жизнь в крепкие тиски. Ну, ничего. Роман знал, что она перезвонит, когда успокоится, и будет ещё донимать его расспросами.
 Он с опаской посмотрел на пробивающийся между шторами яркий луч света, и решительно сняв трубку, стал набирать номер администратора гостиницы. Нужно было приниматься за дело, ради которого он и прилетел сюда, и вначале узнать новый  номер телефона Славы Капустина.  Фамилия  Славки  в городе известна, да к тому же Роман  помнил название  его юридической консультации. За пятьсот рублей администратор поможет и с номером телефона, да  и его   гостиничный номер нужно привести в порядок  быстро:  бельё поменять, убраться, принести завтрак в номер. Необходимо  что-то съесть, в конце концов, хотя бы через силу. Вчера,  устраиваясь в гостиницу, он частично понял и вспомнил жизнь родного городка. И не смотря на нездоровое состояние, сумел понять, что пятьсот рублей, которые в Москве считают мелочью, здесь приличные деньги. Время было дороже. Он и так потерял целые сутки.

                2.
  Славка  мало изменился за эти годы, и в свои сорок с  небольшим лет,  выглядел,  казалось, так же, как и лет двадцать  назад. Русая, выгоревшая на солнце до желтизны, шапка волос, полное  светлое лицо, не загоревшее, лишь густо покрасневшее от солнца, и неизменные веснушки. И его улыбка,  и смех всё ещё  оставались такими же задорными, как  и раньше. А медвежьи объятия напомнили Роману, что этот паренёк  когда-то  в детстве не раз спасал его от ретивых и докучливых сверстников.
- Ты не меняешься, - морщась от объятий друга, попытался он улыбнуться.
- Какие наши годы, - громко продолжал восклицать Капустин, - сейчас нам Олечка принесёт чаю. В жару у нас это первое дело, если ещё не забыл…
- Забыл почти, - пробормотал Роман, уже не слушая восклицания Славки  и его радостные междометия по случаю их встречи. Он  осмотрел   небольшой квадратный кабинет с полукруглым пластиковым столом, занимающим большую его половину. Заметил старые, громоздкие, не ЖК, компьютерные мониторы на столе, стоящие друг напротив друга, пыльные тряпичные жалюзи, когда-то розового цвета, и черные офисные стулья с облупившейся кое-где краской и погнутыми ножками.
 Роман, морщась, уселся на жёсткий стул, и только тут  Капустин стал проявлять беспокойство.
- Что-то ты плохо выглядишь, - осторожно заметил он, вежливо склоняясь над Романом.
- Пустяки, Славка! – попытался опять улыбнуться Роман, – Температура         отчего-то подпрыгнула. Может, продуло, а может акклиматизация.
- Ты знаешь, я сейчас убавлю кондюшник, а то он дует прямо на тебя, а потом… - засуетился по маленькому кабинету Слава.
- Всё! – чуть прихлопнул по столу ладонью Роман, – Хватит Слава! Сядь, пожалуйста, и объясни мне, наконец, что это ещё за архаика? Почему ты прислал телеграмму? Что она означает? Ну, что у вас факса нет, телефона, в конце-то концов?
 Слава, всё время, пока Роман говорил нервно и даже запальчиво, сидел напротив и улыбался всё той же довольной улыбкой.
- Прости! – мотнул головой Роман и поднялся. Капустин поднялся ему           навстречу, и тогда они обнялись крепко, как когда-то давным-давно.
- Это ты меня прости! – осторожно отстраняясь, печально махнул головой Славка, - Но дозвониться до тебя через твоего секретаря оказалось делом тухлым. Я, правда, пытался несколько недель, а факсов я отправил штук десять, но думаю, что сейчас они лежат грудой где-то в корзине. Это же всего лишь твой большой офис, я понимаю. А твои прямые телефоны я узнать не смог. Хотя, честно говоря, и понимал, что мне их никто не даст, но пытался…
- Понятно! – резко перебил Роман, - А вообще-то, ты молодец! Смекалка не подводит. Наша смекалка, местная! Там в столице, знаешь, брат, с этим делом…
 Роман замолчал, тяжело переводя дух.
- Расскажи лучше ты, - поднял он глаза на Капустина, – Вижу у вас всё по- старому. Перебиваетесь?
- Ничего! – радостно хохотнул Слава, - Живём!  На жизнь хватает, пока. И так постоянно. Правда, кризис обещают, народ без денег, и с клиентурой, особенно летом, полная труба. А так, в остальном, не всё  так плохо. Могло бы быть и хуже! Конкуренция у нас теперь, я те пну! На каждом шагу вывеска «Юридическая консультация»…
- Катя где? – опять перебил Роман.
- В отпуске официально, - отвёл глаза в сторону Капустин, - да и чего её летом держать? Самому работы почти что нет.
- Доходы делите, как прежде?
- Пополам, конечно, - Слава даже не возмутился его бесцеремонному  вопросу, а Роман подумал с досадой на себя, что  начальственная привычка даёт о себе знать. Вот лезет  к ребятам в дела, как в свои личные. А какое право он имеет?
- Ты прости, - пробормотал Роман, - я тут командовать начал с порога…
- Да, о чём ты? – искренне удивился Капустин, – Мы же свои!
 «Свои! – подумал Роман, - Были свои, а теперь лишь так – воспоминания».
- Раньше мне надо было приехать, - через силу улыбнулся Роман, – но сам понимаешь…
- Да ладно тебе…
Дверь со скрипом отворилась, и вошла девушка с подносом, на котором дымились чайные чашки  и стояли какие-то вазочки. Пока она с помощью Славы всё это расставляла на столе, Роман ещё раз осмотрел скудную обстановку.
- Всё это мы поправим, - заговорил Роман решительно, как только за улыбающейся девушкой захлопнулась дверь, - если вы, конечно, не захотите поехать со мной.
Роман вопросительно посмотрел на Капустина. Слава сидел непривычно спокойный  и даже задумчивый. Он медленно помешивал ложечкой в своей чашке  и смотрел куда-то сквозь стену.
- С квартирами  и с работой я решу, - решительно продолжил Роман, - будете работать у меня. Будем, как и раньше все вместе. И не думай ни о чём! Мне настоящие специалисты, ох как нужны! Москвичи-то сами ленивые, да шебутные не по делу. Им только пыль в глаза пустить, показать, что работают, а на само  дело им наплевать, поэтому вас и зову…
- Да, я ведь не за этим, -  с натугой, будто глотая что-то горькое, выдавил из себя Славка.
- Да  знаю я! – скривился Роман.
- С Катей, честно говоря, не всё так хорошо, - осторожно начал Капустин, и его красное лицо, кажется, покраснело ещё больше.
- Поэтому ты написал: « До пожара осталось совсем немного»? – торопливо,   спросил   Роман,   напрягшись всем телом.
- Да-а! – чуть заикнувшись, ответил с натугой Капустин.
- Вот что! – Роман почти оттолкнул чашку уже остывшего чая, - Давай посидим где – нибудь, где можно выпить. Есть на примете что-то приличное? Ну, или дорогое, по вашим меркам?
- Я же не пью, - виновато улыбнулся Капустин, -  если ты ещё помнишь…
- Ладно! – через секундную заминку согласился Роман, - Тогда расскажи без всяких отступлений. Самую суть!
- Это-то и есть самое сложное, - опять вздохнул Слава, - но я попробую.
- Если коротко, то Катя недавно потеряла дочь. Старшую. Она отравилась таблетками, - медленно растягивая слова начал Слава, - Потом  её муж избил, и было подозрение на кровоизлияние. Он, вообще, пил, а потом, после смерти Лены  запил по-чёрному  и стал проходу Кате не давать. Может и не раз её бил, я так и не смог узнать,  но сейчас он сидит. Я сам занимался, через наших однокашников, кто сейчас в МВД, и в прокуратуре тоже есть…
- Ну, и?  - нетерпеливо, с грохотом уронил  на столешницу сцепленные в замок руки Роман.
- У неё что-то вроде депрессии, но в больницу она ложиться не хочет, - торопливо закончил  Капустин.
- Захочет! – резко вставил Роман и выпрямился. Он нервно заходил по узкому кабинету, меряя его шагами до зашторенного окна и обратно.
- Нет, - мягко мотнул головой Слава, - ей в Москву тоже не хочется, я уже говорил с ней о тебе. И врач рекомендует ей покой, а она говорит, что без работы совсем свихнётся. Ну, а у меня у самого двое пацанов, жена, мать старушка. Пойми, мне тоже заниматься Катиными  проблемами, нет времени. Да и в конторе кто-то должен быть…
- Я всё понял! – резко, как всегда, перебил Роман.
- Да не понял ты ничего! – вдруг громко и чётко произнёс Слава и поник головой ещё ниже, -  Не примет она от тебя никакой помощи. Вот  это ты должен понять.
- Ну, это мы ещё посмотрим! -  с напором, жёстко, будто врагу, ответил Роман.
- Не дави на неё, - попросил Капустин, - будет хуже. Тут нужно что-то придумать.
 - Не буду я ничего придумывать, - почти раздражённо выкрикнул Роман,-  не надо путать наше с ней личное, и наше общее. Я просто напомню ей, как  пятнадцать лет назад попал в аварию  и  валялся три    года, как бревно, а вы в это время  отдавали  мне  каждый месяц по пять  миллионов, старыми деньгами….
- Ты был учредителем, - пожал плечами Слава, - ты организовал контору фактически. А мы отдавали тебе лишь седьмую часть от доходов, которые делили между собой.
- А что это меняет, Слава? – Роман резко повернулся на каблуках к нему лицом, - Мне давали  вторую группу инвалидности, и надежды на выздоровление не было. Не мне тебе рассказывать. Я был балластом, который ничего не делал, но получал деньги. Эти деньги мне были тогда намного нужнее тех тысяч долларов, которые у меня сейчас есть! Почему же сейчас, когда вам нужно, я не могу вам помочь?
- Я же тебе объясняю, - медленно и с какими-то страдальческими нотками в голосе, будто  убеждая в чём-то больного ребёнка, опять заговорил Слава, - у неё депрессия. И поэтому действовать прямолинейно нельзя. Я пытался. Она не берёт и от меня даже то, что я могу ей дать. А я хотел  направить её  в санаторий. Купил путёвки  ей и сыну, но она отказалась.
- Чёрт! – дёрнулся всем телом Роман, - Что ты предлагаешь?
- Я думаю, - улыбнулся своей широкой улыбкой Слава, - нам нужно вначале встретиться. Ну, а там будем действовать по обстановке. Но только торопиться нельзя.
- Понятно! – задумчиво протянул Роман, - Я так понял, у тебя есть план?
- Ну, не план, - пожал плечами Капустин, - но я думал над этим. Хорошо бы если бы ты позвонил ей  и предложил просто встретиться. Я думаю, что от этого она не откажется. Посидели бы где-нибудь, просто поговорили бы, и возможно, что она рассказала бы тебе всё. Ну, не всё, так что-то о себе. И возможно, что это поможет. Рада-то она тебе будет наверняка, а там  уж ты сам смотри.
- Всё просто, - кивнул головой Роман, - конечно, надо встретиться, и посидеть,  и просто поговорить. Но дальше-то что?
- Я не знаю, - виновато улыбнулся Слава.
- Ладно! – всё также задумчиво проронил Роман, -  Я сам всё придумаю. Постараюсь.
- Вот и отлично, - радостно воскликнул Слава, – у меня и надежда была только на тебя. Чего я только не думал, а вот…
- Я пойду пока, Слав! – резко повернулся к нему Роман, -  Мне подумать надо, и ещё дела кое-какие. С Москвой нужно поговорить.
-  Как же? – подскочил с места Капустин, - Моя-то, обед готовит, ждёт нас.
- Да  о чём ты, старина? – Роман вдруг как-то обмяк и сунул  другу ладонь, – Конечно, к тебе на обед я приду, но только  в другой раз. Я же не завтра уезжаю, долечиться мне нужно. А потом, в гости, да ещё там, где дети, больные не ходят. Больной, без подарков, да и новости твои мне переварить надо, не обессудь.
 Роман вдруг привлёк к себе Славу и ткнулся ему в плечо, чтобы друг не смог определить по его лицу минутную слабость.
- Всё! – резко оттолкнул он Капустина, - Телефонами обменялись, не потеряемся. Вечером я тебе позвоню.

                3.
   Разговор  по телефону получился каким-то отрывочным, скомканным и даже безрадостным. Роман не ожидал, что Катя будет говорить с ним так, и  старался  разговорить её, расспросить  и рассказать о себе, но она всё больше молчала и отвечала односложно.
«Нет, - сказала  Катя, - вечером я не могу. У меня дела, и я обещала быть в другом месте». На этом и порешили. Встречу перенесли на обеденное время. Роману пришлось звонить и в ресторан, и Славе.
«Да, старик, -  сказал он грустно, - что-то не то с нашей Катей. Хорошо, что выдернул меня». Однако на удивление мужчин,  обед получился весёлым и почти праздничным.
  Катя пришла в шикарном,  почти воздушном, белом платье, которое  стройнило её и делало выше. Туфель на каблуке она не признавала никогда, как помнил Роман, и  она не изменила себе. Носки туфель еле выглядывали из под развивающегося  на ветру белоснежного «макси», но шла она всё той же решительной и лёгкой походкой.
  Катя вначале поцеловала в щёку Романа, потом кивнула Славе, и Роман заметил морщинки возле глаз, и на открытой шее. Но  её сухая, с тонкими пальцами, рука сказала  о ней больше, чем все другие изменения. По рукам женщины Роман мог определить многое. Эту науку ему преподавал один известный ловелас, а по совместительству его постоянный деловой партнёр по строительному бизнесу. На деловых встречах Роману, ругаясь в душе последними словами, часто приходилось выслушивать похождения своего постоянного заказчика-партнёра  и поддакивать  его излияниям о сущности женщин и особенностях их возрастных изменений.
 «Она хотела произвести впечатление, - подумал Роман, - и это ей удалось. Хороший признак! Значит, с ней не всё так плохо, как мне показалось».
 После обеда в шикарном ресторане «Чингисхан», изысканность которого явно подействовала не только на Славу, но и на Катю тоже, они медленно вышли на воздух. Роман чуть задержался, расплачиваясь с официантом  и выспрашивая у него о свободных номерах в рядом находящейся гостинице. Когда  он  вышел и нашёл их сидящими возле небольшого фонтана, то заметил, что они о чём-то быстро и напряжённо перешёптываются. При его появлении Капустин расплылся в улыбке.
- Да, Рома! Местные-то сюда не ходят, и мы с Катей не исключение. Забор нагородили, что китайская стена. А какой парк разбили вокруг, не зря территория огорожена, и охрана на въезде. Только пальм не хватает до полного ощущения Сочи.
- О чём секретничали? – хитро улыбаясь, спросил Роман.
- Катя увидела, что чашка чая стоит пятьдесят рублей, - торопливо заговорил Слава, - это же одуреть? Потратился ты…
- Да ладно тебе, - отмахнулся  Роман, а сам задумался.
«Слишком быстро ответил. Очень быстро. А Катя будто бы и не слышала вопроса. Вот ведь минуту назад была весёлой, танцевала со мной. Хвасталась, что у неё теперь всё в порядке. Рассказывала о своих многочисленных родственниках, об их даче, где они с сыном пропадают целыми днями этим летом. Об урожае яблок, слив и груш, который намечается, и что придётся помогать в его сборе, но зато, мол, запасов на зиму будет много.  А сейчас сидит опять понурая, как  только однажды в самом начале обеда, и думает о чём-то».
- Сидите, - видя, что друзья поднимаются с лавочки, махнул рукой Роман, – я вызвал нам такси. Развезёт всех по местам.
- Нет! – решительно замахал руками Капустин, - Мне здесь пешком десять минут, по  парковой аллее, вдоль дворца спорта,  костёла, и я дома. Можно сказать, два шага. Я, брат, где можно, пешком хожу, по совету врачей.
 Слава постучал себя пухлыми ладонями по  выдающемуся слегка животу. Он никогда не был толстым, но всегда выглядел мощным и упитанным.
- Рано к врачам-то! – удивился Роман.
- А-а! – беззаботно махнул рукой Слава, - Гипертония донимает иногда по весне, да и осенью. А так я ещё орёл! В бассейн хожу  и даже иногда бегаю по утрам, когда жары или морозов нет. Сам-то ты форму держишь,
  или всё так же по жизни, как гончая?
 Слава смеялся и язвил  больше обычного, два бокала вина заметно подействовали на его настроение.
 - Я тоже, пожалуй, не поеду, - чуть слышно сказала Катя.
- Почему? – вырвалось у Романа, - Тоже хочешь пешком?
- Нет. Просто я сейчас не домой. Мне нужно заехать в одно место. Я обещала…
- Я тебя довезу! – решительно перебил Роман.
- Ну, я пошёл! – подскочил на ноги Слава, - Завтра ты сам к нам заходи, как договорились. Там ещё поговорим и о делах,  и о  жизни. У нас кабинет хоть и не такой шикарный, но там как-то привычнее, по-домашнему.
 Капустин махнул рукой и пошёл по узкой дорожке между кустов к будке охранника,  чуть видной сквозь заросли раскидистых клёнов.
- Честно говоря, - после небольшой паузы со вздохом промолвила Катя, - я просто не могу пригласить тебя к себе домой. Там у меня бардак.
- Это неважно, - улыбнулся Роман, - да я и не напрашиваюсь, не подумай. Хотя, конечно, надеялся, что мы поговорим наедине.
- Я знаю, что ты скажешь, и что можешь сказать, - вдруг горячо заговорила Катя, - но только всё напрасно. Я не поеду в Москву. Ни жить, ни работать там я не желаю. Да  и у меня здесь мама и бабушка. Племянницы тоже, родственники. А там  я   что  буду делать?  Придется  работать много, и далеко от съёмной квартиры. А как же Толик? Он пойдёт в этом году в первый класс, и он уже ходил на  предшкольную  подготовку, подружился с ребятами. Мы  знаем, кто будет его учительницей. Потом он занимается спортивными танцами с пяти лет. Там тоже друзья и подруги, руководитель коллектива им  всем, как вторая мать. Видел бы ты, как они все её любят! И что? Всё это бросить?  Ради чего?
 Роман озадаченно переминался с ноги на ногу. Он ожидал от Кати чего угодно, но не такой проникновенной  и по-простому логично – убийственной речи.
- Вообще-то все люди  стремятся в Москву, - пробормотал он смущённо, -  Мне уже рассказали, что от вашей экологии, дымящих комбинатов  люди стараются увезти детей и убежать сами.
- Это в двадцать и в  двадцать пять лет стремятся, Рома! – так же резко ответила она, - Да, и не уверена я, что в этой Москве экология лучше. Конечно, комбинаты дымят, но несчастье, как всегда,  помогает. Работы мало, у многих четырёх-  и даже трёхдневка. А летом, Толик и   в  загородном лагере или  в доме дяди на окраине города. В июне я тоже была с ним в детском лагере. Нанималась кладовщицей на склад белья, чтобы быть с ним рядом. Там природа, река  и даже лес небольшой. А теперь вот на даче он у дяди Антона…
- Да,  нет! – привычно перебил Роман, - Я всё понимаю! Но и ты пойми меня. Я не могу уехать, ничего не сделав!  Давай я куплю тебе дом, рядом с домом твоего дяди? Машину хорошую куплю. Всё устрою. И тогда уеду спокойно.
- Нет! – яростно выкрикнула Катя. Голос её сорвался, и она закрыла лицо руками.
«Что за чертовщина!» – с досадой пронеслось в голове Романа, и он нервно зашагал вдоль фонтана, меряя шагами ровную и чистую плитку тротуара, блестящую на солнце искрами брызг.
- Ваше такси подошло! – громко сказал официант, появившийся откуда-то сбоку.
- Пойдём! – решительно  повернулся Роман.
- Ты не понимаешь! – не отрывая ладони от лица, всхлипнула Катя.
- Я действительно чего-то не понимаю, - со вздохом согласился Роман, - но может быть, ты объяснишь мне?
- Ничего уже нельзя объяснить, и ничего нельзя поправить! – выкрикнула она, и Роман вдруг увидел её наполненные отчаянием глаза, искажённое гримасой  почти  безумное лицо.
- Ну что ты? – он испугался не на шутку. Испугался за неё. Понял, что недооценил слова, сказанные ранее Славой.
- Я просто пытаюсь помочь, -  бормотал он, присаживаясь рядом с ней, -  неужели же ты не понимаешь?
- Ты уже не можешь никому помочь, -  более спокойно ответила она, - надо было мне раньше вызвать тебя. Но я думала…
 Она повернулась к нему медленно, и он опять увидел её почти безумные, наполненные слезами и ненавистью глаза.
- А где ты был сам? – выкрикнула она, - Где ты был, когда она умирала? Когда я не могла встать из-за побоев  и из-за того, что боялась оставить Толю с этим ублюдком. Почему ты не приехал раньше? Почему ты сам не приехал?
 Она стала размахивать руками, и ему с трудом удалось поймать её  кисти, потом прижать их к себе. Только тогда она обессилено замолчала и упала ему головой на плечо.
- Все последние годы я ждала, - горячо прижимаясь к его щеке, зашептала она, - я ждала, что ты приедешь и защитишь нас. Не знаю, почему. Может быть потому, что больше некому было. Я не могла уйти от него. Я несколько раз пыталась, но Лена и Толик были против этого. Трезвый, он валялся в ногах у Лены, и вообще он её любил. Но пьяный он был невыносим! И Лена убегала к дяде Антону, жила у него по нескольку дней. Но он сам находил её. А когда дядя Антон пытался проучить его, Лена защищала его собой и рвала на  дяде Антоне  в рубашку. Вот так  он и почувствовал безнаказанность….
- Упокойся! Тихо, тихо, - гладил Катю по спине Роман, понимая, что она рассказывает ему свою жизнь. Ту жизнь, которую прожила без него. И ему неожиданно вспомнилось их расставание, тогда  двенадцать   лет назад…
  Это было в их  первом помещении для только что открытого своего дела, и  они называли его – «контора».  Они арендовали  помещение большее, чем их сегодняшний кабинет,  у одного из друзей Романа. Но  оно и находилось в полуподвале. А ещё  было оно в ужасном состоянии, требовало капитального ремонта, а они смогли закрыть и замаскировать только самые большие дыры в стенах  и чуть обновить обои.
 В то лето случилось чудо, и после страшной  автоаварии  Роман снова был на ногах. Он добился своего и  после трёхлетнего  скитания по больницам, и безнадёжного, казалось, лечения, массажей и попыток  преодолеть боль, почувствовал себя здоровым. В то лето он сам прошёл свой первый километр, опять сам переплыл Урал, и наконец-то смог выйти на работу. Он был и счастлив, и  подавлен одновременно. Так, оказывается, тоже бывает.    Катя уже  два года была замужем, у неё подрастала  дочь. А их любовь, вспыхнувшая, казалось, как костёр, как раз накануне  той злополучной аварии, была  чем-то прошлым. Даже углей не осталось! Катино лицо, радостное и сияющее в день его появления на работе, стало на следующий же день угрюмым и равнодушным. Она не смотрела ему в глаза, старалась говорить только по делу  и нервно отдёргивала руку, когда он пытался заговорить с ней. Так продолжалось около месяца.
И вот, как-то  в один из этих   летних вечеров они остались в конторе  вдвоём.  Слава куда-то убежал по делам с одним из клиентов. Было тихо, пахло пылью слежавшихся старых газет, которые заполняли стеллажи, оставшиеся от прежних хозяев. Накануне одна лампочка из  трёх плохо  освещающих просторное их помещение, перегорела, и Роман долго  и задумчиво наблюдал, как Катя,  сгорбившись, сидит за одним из стареньких столов,  и  в полутьме что-то пытается распечатать  на  издающем страшные скрипящие звуки, ленточном принтере.
- Я скоро уеду! – громко сказал тогда он.
- Из-за меня? - крикнула она, пытаясь перекричать скрипучую трель принтера.
- Нет! – уверенно соврал он, - но я мог бы взять тебя с собой, если бы ты только захотела.
- Уезжай! – крикнула она, и склонилась над монитором старенького компьютера.
 Тогда он уехал, но сейчас  не только она, но и он уже был другим.
 - Пойдём. Поднимайся! – почти прикрикнул он на неё, - Я отвезу тебя домой или куда ты захочешь. Пожалуйста! Смотри, люди выходят из ресторана и гостиницы   и глазеют на нас, как на пьяных  придурков.  Уедем! Я буду слушать тебя столько, сколько ты захочешь, и уйду, только если ты прогонишь меня.

                4.
  На заднем сиденье тесной «Мазды»  Роман прижимал Катю к себе, а  её била мелкая дрожь. Он чувствовал её горячее тело и  биение её сердца  и, почему-то холодные до ломоты,  ладони, которыми она сжимала его локоть. Он чувствовал, как она сдерживает застывшие в горле рыдания, но не испытывал сейчас к ней  ничего кроме жалости. Это было странно.
 Его Катя, как он всегда мысленно называл её, была совсем уже не той, что  приходила в его сны. Может быть, она и  всегда была другой?
  Так они и проехали всю дорогу до её дома, молча. Катя -  с закрытыми глазами. Роман -  с грустными мыслями о прошлом.
Как только  машина остановилась, Катя встрепенулась,  как испуганная птица, и торопливо выскочила. Роман смотрел, как белая стройная фигура, промелькнула по двору и   скрылась в  крайнем подъезде грязно-серой пятиэтажки. Он  оглядел почти пустынный  двор   с большими ржавыми мусорными баками в центре, с бугристой каменистой землёй  без единой травинки, и с узкими дорожками потрескавшегося асфальта. Горячий суховей волочил от мусорных баков целлофановые пакеты, скомканную бумагу, устилая  серое пространство  двора,  будто белыми пятнами.
- Куда теперь? – чуть повернулся на переднем сиденье молодой водитель в синей, промокшей от пота, футболке.
 - Постоим пока, - уверенно сказал Роман, чтобы у таксиста не возникло        ненужных вопросов. Ему необходимо  было подумать. Просто посидеть, вспомнить эту убогость, которая опять  окружала его, и понять то, что он не понял тогда, двенадцать   лет назад. Вот только что он не понял? И плохо ли это, что он не понял? А может быть, он уехал вовремя?
 Сейчас, по-прошествии  этих лет, он знал, что всегда нужно уходить вовремя. И от  изживших себя связей с женщинами, и от зарывающихся и наглеющих деловых партнёров, и от коммерческих сделок, становящихся рискованными и опасными по людской глупости  или по чьему-то злому умыслу. Он научился уходить вовремя, когда ничего ещё не предвещало беды. Всегда первый прекращал отношения с женщинами, всегда первый  продавал долю в прибыльном предприятии  и, вообще, старался быть первым, кто скажет «нет», когда другие    раздумывают, или  только собираются это сделать.  Его первые годы скитаний в столице обострили в нём это внутреннее чутьё надвигающейся опасности в любой жизненной обстановке, и оно редко подводило его с тех пор.
 Однако оказалось, что это чутьё совсем не  действует  в этом городке, или в отношении старых друзей. Оно молчало  и не подавало никаких признаков. И он уже догадывался, почему.
 Это были люди и места,  навсегда оставшиеся  для него  куском, вырванным из обычной жизни. Здесь, на родине, его правила и чувства не действовали. Или вернее, они действовали совсем не так. Как стрелка компаса в аномальной зоне, здесь его чувства и мысли  метались из стороны в сторону и путали понятия, устоявшиеся взгляды, жёсткие мерки окружающей действительности. Его внутренняя «стрелка компаса» путала стороны света, и эта  разбалансированность, эта неизвестно откуда взявшаяся повышенная сентиментальность и раздражала Романа, заставляя  его думать по-другому.
 Он давно привык, что деньги легко решают  все задачи любого порядка. И, ещё в самолёте,  он готов был решить  все проблемы друзей быстро. Экономить на этом он не собирался.  Но он не готов был к тому, что они не поймут  этого. А теперь и сам почему-то  стал сомневаться в давно устоявшихся понятиях. Его «Стрелка компаса», всегда показывающая на «Решение», неуклонно поворачивалась в обратном направлении, и утыкалась в примитивное «Тупик»,  как ни старался он всеми внутренними силами вернуть её на законное место. Его чутьё подсказывало, что он делает что-то не так. Но оно отказывалось показывать выход.
 Деньги не могли решить проблему с лечением Кати  против её воли. Да  и Слава не понял бы его, если бы он просто дал ему денег и уехал. Хотя вначале ему казалось это логичным и простым. Друзья  помогли ему когда-то, теперь он просто отдаёт долги с процентами. Только вся беда в том, что к этой простоте  примешивалось теперь что-то отвратительно мерзкое. Он чувствовал, что предложив деньги Кате, опустит её и в своих, но главное и в её глазах тоже,  до уровня проститутки. Вот только почему  ему лезли в голову такие мысли?  Почему  чутьё подсказывало ему, что так делать нельзя? И если так делать нельзя, тогда что он должен делать?
  Таксист уже дважды выходил курить из салона автомобиля  и что-то недовольно ворчал себе под нос. И когда он неожиданно с недовольным и угрожающим видом повернулся к Роману, тот  сунул ему тысячерублевую бумажку.
- Иди ещё покури, - тоном, не  терпящим возражений, строго сказал Роман  и тут же увидел, как глаза парня вначале удивлённо расширились, а потом забегали из стороны в сторону, как у нашкодившего школяра.
   Всё было правильно. И на этой земле действовали те же неписаные законы. Действовали на всех, кроме него, Славы и Кати. Действовали  и на них, но  на каждого в  отдельности.  На всех вместе не действовали! Он приехал, и они перестали действовать?
   Действовали на всё, только ни на отношения между ними, которые и были преградой, и сами по себе создавали аномальную зону.  В этом и была вся проблема.
 Роман тяжело вздохнул  и стал открывать шире второе боковое стекло. Воздух в салоне накалился, решение проблемы не продвинулось ни на йоту, но он хотя бы понял механизм и причины своих трудностей.
- Поехали, дружище! - с наигранной весёлостью окликнул Роман шофёра. Но в это время он увидел, как из знакомого уже подъезда появилась  фигура Кати. Он сразу узнал её, хотя она  переоделась в скромное серенькое платье и, несла большую и, видимо, нелёгкую сумку. Катя, не смотря по сторонам, быстро свернула в сторону, за угол дома.
- Давай за ней! – приказал Роман, и двигатель сразу заурчал.
 Катя свернула на тропинку среди высоких карагачей,  водитель двинулся по  круговой,  в объезд. Роман молчал, видя, что он старательно крутит рулём и давит на газ настолько, насколько позволяет ухабистая дорога.
 Они догнали её возле автобусной остановки, и скрип тормозов заставил её обернуться.
- Садись, - бросил резко Роман, широко распахивая дверцу.
 Катя замерла на несколько секунд, и её строгие, почему-то сейчас тёмные глаза, смотрели отрешённо и невыносимо тоскливо.
- Ладно, - выдохнула она и подала ему сумку.
Когда она оказалась опять рядом,  Роман увидел совсем другую Катю. На лице не было косметики, волосы собраны в пучок простой резинкой. Морщины чётко прорезали лицо от крыльев носа к краям губ. И тепла её тела он не чувствовал.
- Куда?
 Катя медлила. Казалось, она просто глубоко задумалась. Поражала Романа не только  перемена её внешности, но и перемена её настроения.
 Она повернула голову к Роману, а потом кивнула.
- Значит судьба, - сказала чуть слышно, а потом громко водителю, – На Майское кладбище!
 Уже когда  ехали минут десять, Роман решился сказать то, что вертелось в голове.
- Мы подождём тебя. А потом отвезём домой. Не беспокойся, время у меня есть, да и подумать время будет. Кое-что я должен решить.
 Катя молчала. Роман напряжённо думал о том, что нечаянно вторгся в её ритм жизни, совсем не собираясь этого делать.
«А если бы она ехала на встречу к мужчине? – подумал он, - Такое тоже возможно. Она красивая и ещё не старая  женщина, и  сын у каких-то родственников. У неё должна быть личная жизнь  и, наверное, она есть. Возможно, что она вообще не собиралась на кладбище, но я пристал, как «банный лист», и потому она сказала о судьбе?
 Сумка тяжёлая. Что она может там везти и кому? Зачем она едет на кладбище? Чтобы показать мне, что у неё своя жизнь? Может быть, она собиралась туда, но позже?»
 Куча вопросов,  на которые нет ответов.
  Кованые ворота кладбища возникли перед ними неожиданно. В тесной «Мазде» было  душно, как,  наверное,  бывает только внутри  разогретой на огне   консервной банке. И хотя он не собирался выходить, но его потянуло на воздух. Пусть под палящее солнце, под горячий суховей из казахских степей, но только не оставаться в этой невыносимой духоте.
 Катя  взяла у него сумку.
- Пойдём, - оглянулась она, - проводишь меня.
 Она пошла к калитке в воротах, туда,   где на солнце сверкала маленькими головками-луковицами крохотная,  будто игрушечная, часовня. И он  в который раз подивился лёгкости её походки. Издали она была так похожа на его Катю, что у него заныло под ложечкой.
 Роман склонился к водителю и попытался придать лицу вежливое выражение. Знал, что привычное  московское обращение спугнёт шофёра. И тогда бегай-ищи здесь в голой степи частника.  Народ в городке своевольный, заезжих хлыщей не жалует  и не доверяет. Этого он ещё не успел забыть, а может  быть, успел вспомнить за этот день.
- Не уезжай, - скривился в улыбке Роман, с трудом заставляя себя нагнуться  к окну водителя, - за три смены заплачу. Не обману. Договорились?
- Конечно, не обманешь, - подумав, цыкнул зубом парень, - у нас за базар отвечают.
- Я помню ещё…
- Ну, лады. Долго вы?
- Может час, может два. А может, и меньше. Не уезжай!
- Пятихатку ещё оставь!
- Лохов приезжих разводить будешь, - уже зло бросил, отходя, Роман, - нужны деньги стой. Не нужны – отваливай. Я и тут  перехвачу заезжего частника за половину.
- Так я жду! – громко заорал вслед таксист.
   Старое кладбище было не узнать. Вдоль центральной аллеи, по обеим сторонам, возвышались большие и малые мраморные памятники и  беседки, гранитные и металлические изваяния. Аллея была чистой, асфальт ровный, трава вдоль дорожки ухоженной, кусты акации подрезаны.
«Такое ощущение, что у мёртвых денег  больше, - подумал,  ухмыльнувшись, Роман, - город по уши в дерьме, улицы как дороги для слалома, а здесь хоть пикники устраивай». 
 Он потерял  Катю из виду   и долго шёл, оглядываясь по сторонам. С каждым шагом могилы вокруг него становились более скромными, многие казались заброшенными. Плохо окрашенные старые ограды перемежались с памятниками из гранитной и мраморной крошки, появились металлические старые  памятники со звёздами, когда-то окрашиваемыми в красный цвет.
 Её фигуру он заметил неожиданно. Краем глаза уловил движение  и увидел, что Катя распрямляется вдали среди могил. Она, видимо, садилась или нагибалась, и он чуть не прошёл мимо.
 Пробираясь по узкой извилистой тропе между тесно стоящих оград, он, не отрываясь, смотрел, как Катя, сложив руки на груди, стоит застыв точно изваяние. Роман  свернул куда-то в сторону и подошёл к оградке сбоку. Это были низкие  металлические столбики  с массивными чёрными цепями. Памятник был простенький из мраморной крошки. Видимо стандарт местного ритуального агентства. Возле могилы стояла раскрытая  сумка, на могиле уже лежали пластмассовые цветы  и сверкающий гранями новый  стеклянный  стаканчик - стопка с водой.
«Только что положила…» - успел подумать Роман, заходя Кате за спину.
На одной из цепей лежала мокрая тряпка, и Роман увидел, что фотография молодой девушки  и табличка с датами блестят от влаги.
  Несколько долгих и тяжёлых секунд смотрел он в улыбающееся лицо на фотографии, пока в голове не заныла нудная звенящая нота. Роман  попытался отвести глаза  и опять их поднял, и тогда нота зазвучала сильнее.  Вздохнул глубоко  и почувствовал, как фото расплывается перед глазами. Непроизвольно дёрнул головой, и глаза сами собой заморгали часто-часто.
- Нет, - прошептал Роман.
- Нет, - замотал он головой, оборачиваясь к Кате. Та смахнула скользнувшие по морщинам к углам рта слёзы.
- Я хотела тебе написать,- тихо сказала она, но потом шумно сглотнула что-то и схватилась за горло.
 Роман  с детства любил разглядывать мамины альбомы с фотографиями. Много было чёрно-белых снимков, где  мама была в белом медицинском халате рядом с машинами «Скорой помощи». Она стояла рядом   со смешно  одетыми  парнями, в мешковатых бесформенных  штанах, и приплюснутых на голове кепках  на фоне мощных «Побед» и первых «Москвичей» с красными крестами.  Ещё он хорошо запомнил  крупные портреты со шприцом в палате, а так же  с развивающимися волосами в «поле», куда их медицинские бригады посылали для обхода казахских аулов и дальних стойбищ…
 С фотографии на памятнике глядело знакомое и молодое  мамино лицо, с развивающимися волосами  и со знакомым до мелочей прищуром глаз. Только это фото было цветным. И девочка на этом цветном фото была совсем юной.
- …А потом родился Толик, - донёсся до Романа далёкий голос Кати, - и мы стали жить хорошо. До тех самых пор пока он не  начал пить…
 Роман тяжело опёрся о соседнюю металлическую ограду и сел прямо в пыльные кусты полыни.
- Надо было сигарету у шофёра спросить, - сказал он чужим голосом, и успел удивиться насколько он сиплый и свистящий.
 Катя торопливо метнулась к сумке, и уже протягивала ему пачку сигарет.
- Вот! Только такие. С ментолом… 

                2012 г.