Кое-что о Дон-Кихоте Венском и прекрасной Алисии

У великих произведений искусства бывает собственная судьба, иной раз непредсказуемая. Роман, картина, симфония, кинофильм, они для авторов как дети: их вынашиваешь, выкармливаешь и доводишь до приемлемого состояния в надежде на то, что кто-то сочтёт это состояние совершенством... Наконец, отпускают их в большой мир, и там уж как повезет: может быть, люди поймут и оценят.
Бывают нелепые ситуации неверного прочтения, как это случилось с лучшим, по-моему, романом прошлого века – с набоковской «Лолитой».
Зато общепризнанно-величайшему роману всех времён и народов повезло больше. История про идеалиста Алонсо Кихано, возомнившего себя благородным рыцарем Дон-Кихотом Ламанчским, но никому не нужного в прагматичном XVII веке, будет теребить человеческие души, покуда на свете существуют буквы.
Литературный Дон-Кихот прожил множество жизней. О нём писали продолжения, сочиняли учёные трактаты и стихи, рисовали его портреты, снимали экранизации.
И даже ставили о нём балеты.
Один из этих балетов настолько же популярен, насколько недооценены его создатели. Поэтому в нашем рассказе будет два героя: мужчина и женщина. Первый прожил 91 год и скончался в жестокой нищете; вторая жива по сей день, сохранила свои почести до 94 лет и, по её собственным словам, собирается жить и работать до ста.

Алоизий Бернард Филипп Минкус, сын еврейского виноторговца, родился в самом сердце Австрии, в древнем квартале Вены. Прежде, чем перебраться из Моравии в Вену, его родители приняли католичество, что в те времена для евреев империи считалось самым разумным решением. Как говорится, «хочешь жить в Риме – живи, как римлянин».
Быть венцем и не стать музыкантом? Невозможно! В четыре года мальчик начал учиться игре на скрипке, а в восемь впервые выступил перед публикой и весь город услышал о явлении нового вундеркинда.
Ещё студентом Минкус (сменивший три тяжеловесных имени на летучее имя Людвиг) начал сочинять и дирижировать, а в 1852 году получил заслуженное место первого скрипача в Венской королевской опере. Казалось, что будущее Людвига навеки обеспечено.
Но в том же году он получил ещё одно предложение из тех, от каких невозможно отказаться. В итоге Венская опера осталась без скрипача, а жизнь Людвига Минкуса отныне пошла по-другому.

Тридцать восемь лет прожил Людвиг Минкус в России; в то время она обеими столицами стремилась в Европу, и множество художников и музыкантов из разных стран охотно нанимались на службу, переезжали, принимали русское гражданство, иногда и православие – в общем, отдавали себя незнакомой стране, создавая европейское искусство на новом месте. Именно в Россию из Парижа, где он был обречён на деградацию в канкан, «эмигрировал» французский балет. Балетмейстеры Жюль Перро, Артюр Сен-Леон и Мариус Петипа довели искусство балета до небывалых у себя на родине высот; им, конечно, требовались и умелые композиторы. Неудивительно, что Минкус попал в поле зрения этих людей. Но тут ещё и случай помог.
В 1869 году Императорский Большой театр Москвы решился на роскошную балетную постановку по фрагменту романа Сервантеса. Эту задачу поручили Мариусу Петипа, а музыку изначально должен был сочинять итальянец, приехавший в Россию ещё молодым красавцем в компании Жюля Перро. Звали его Цезарь Пуни.
Всем хорош был Цезарь Пуни, только вот с годами пристрастился к выпивке. То ли дело было в суровых русских зимах без солнечного света, то ли в несчастной любви, но эта привычка начинала всерьёз вредить его работе на должности «балетного композитора при императорских театрах Петербурга» (созданной специально для него). Всё чаще он, не в силах сочинять, откладывал работу «на потом», затягивая выполнение заказа до самого крайнего срока, а потом торопливо нагонял упущенное время и приносил в театр всё более убогую музыку. В общем, и Сен-Леон, и в особенности Петипа перестали ему доверять.
Тогда-то и обратил Петипа внимание на Минкуса. Тот, благодаря таланту и исполнительности, делал стремительную карьеру: от капельмейстера оркестра крепостного театра князя Юсупова до первой скрипки, а позже и концертмейстера в оркестре Большого театра в Москве, до первой скрипки и дирижёра в оркестре Итальянской оперы, и наконец – до московского инспектора императорских театральных оркестров и профессора Московской консерватории.
Петипа заказал Минкусу музыку к «Дон-Кихоту» и получил её в срок: искристую, праздничную, полную солнца и танцев в испанском стиле. Премьера первой редакции балета Петипа на эту музыку состоялась в декабре 1869 года, и уже тогда обеспечила «Дон-Кихоту» пожизненное место в репертуаре Большого театра.
Став же главным балетмейстером Петербурга, Петипа создал новую, расширенную, редакцию этого балета для столичного императорского балетного театра и, соответственно, Минкус сочинил для нее дополнительную музыку. Премьера второй редакции в 1871 году получила еще больше оваций, чем первая. Минкуса назначили балетным копозитором при императорских театрах в Петербурге, и уже в этом качестве он писал музыку к новым спектаклям Петипа, самым успешным из которых стала «Баядерка». В 1883 году император Александр III лично вручил Минкусу «Станислава» и при этом похвалил: «вы достигли совершенства»...
Снова мы предположим, что за будущность Людвига Минкуса можно было больше не волноваться. И снова ошибёмся. В 1886 году закончился контракт Минкуса с дирекцией императорских театров и директор Иван Всеволожский посчитал, что должность балетного композитора следует вовсе упразднить. Минкус вышел в отставку с почётом и прощальным бенефисом. В 1891 году он вместе с женой возвратился в Вену. Ему полагалась скромная, но пожизненная пенсия от российского царя.
В Вене он сочинил музыку для балета Венской королевской оперы «Танец и миф», но Густав Малер отверг весь балет целиком за старомодное либретто. Самому Минкусу был тогда уже 71 год. Наступал новый век, и в нём старику уже не было места.
В дальнейшем он кочевал с одной съемной квартиры на другую, с каждым разом всё беднее; последний же удар настиг автора «Дон-Кихота» в 1914 году, когда Россия оказалась в состоянии войны с Австро-Венгрией и прекратила пенсионные выплаты. Несчастный композитор, овдовевший и бездетный, доживал последние годы в одиночестве и нищете, страдая от голода и холода, всеми покинутый и забытый. Морозной зимой 1917 года любимец царей и почтеннейшей публики умер от воспаления лёгких.
Словно и этого было недостаточно, над прахом композитора надругались после смерти. В 1939 году нацисты задумали «очистить» венские кладбища от нежелательных надгробий. Тут-то и вспомнилось Минкусу еврейство его родителей, а католический Бог, по обыкновению, стыдливо отвернулся в сторону. Могилу Минкуса разворошили, а кости сбросили в общий безымянный котлован, вместе с прочими «нежелательными» останками. Так закончилась жизнь автора одного из самых жизнерадостных балетов в истории искусства.

Куда более светлое будущее ожидало его детище. Самой «живучей» из всех постановок «Дон-Кихота» стала версия балетмейстера Александра Горского, которую тот осуществил сначала в Большом театре, а потом и в Мариинке. Именно в этом виде балет пережил революцию, сохранился в советском репертуаре и даже, по наследству, обрёл второе рождение на самом красивом острове Карибского моря.
Здесь интересно будет вспомнить о существовании другого «Дон-Кихота». В 1965 году Джордж Баланчин поставил в Нью-Йорке модерновый балет на музыку Николая Набокова (двоюродного брата писателя Владимира Набокова). Сам Баланчин танцевал Дон-Кихота. Балет продержался на сцене до середины 70-х и бесследно исчез с афиш.

У примы-балерины Республики Куба Алисии Алонсо всё случилось наоборот: малообещающее начало и политический катаклизм, в результате которого на неё посыпался звёздный дождь.
Родом из Гаваны, Алисия Алонсо в молодости вела вполне буржуазный образ жизни: училась балету у русских эмигрантов, потом в Школе американского балета; дебютировала на Бродвее, танцевала в Нью-Йорке, набиралась опыта у Фокина и Баланчина, танцевала в паре с Игорем Юшкевичем... Как видим, Алисия Алонсо воспринимала особенности как русской классической, так и модерновой американской школы, готовясь стать универсальной балериной и увезти своё умение домой, на Кубу.
Видимо, Алисия Алонсо была не меньшей идеалисткой, чем сам Дон-Кихот. Она мечтала о создании балетной школы на Кубе, где не существовало никаких балетных традиций! Не было даже театров.
Но Алисию ничто не могло остановить. Она неслась к своей цели, словно на ветряную мельницу с копьём наперевес. 
В 1948 году она известила кубинскую прессу о создании первой профессиональной балетной труппы страны. Так появился «Балет Алисии Алонсо» – без хореографов и постоянного репертуара, но зато с энтузиастами, каждый из которых выдумывал свои одноактные балеты. Вскоре Алонсо почувствовала себя достаточно уверенной, чтобы танцевать роли романтического репертуара: «Лебединое озеро», «Коппелию», «Жизель».
И, как ни удивительно, многое у неё получалось. Говорят, в «Жизели» ей вообще не было равных, а чтобы воплотить сцену безумия, балерина специально посещала больницу для умалишённых.
Вот только со средствами было туго. Всё-таки балет – искусство не для бедных, а богатые люди на Кубе больше увлекались танцами, выпивкой да рыбной ловлей.
А тут еще кризис и революция.
Но это как раз и оказалось спасительным поворотом! Фидель и его люди были одержимы идеей сделать так, чтобы «искусство принадлежало народу». По сути, они копировали СССР, но с латиноамериканским размахом и простодушием. Вчерашняя группа идеалистов превратилась в Национальный балет Кубы с постоянным помещением, неограниченными возможностями и колоссальным по кубинским меркам бюджетом.
Даже в наши дни танцоры Кубинского балета получают огромные по тамошним меркам деньги – до 30 долларов в месяц! Ради этого можно помучиться в балетной школе лет десять. Родители сами приводят упирающихся мальчиков и девочек в балетные школы: а вдруг получится, дети разбогатеют и смогут прокормить семью?
И правда, конкурс в Национальный балет по сей день велик. Не обходилось и без огорчений: неблагодарные танцоры периодически сбегают в Америку. Алисия (бессмертная, как сам Фидель и кубинская революция) признаёт, что это бывало очень больно. Сама-то она всю жизнь посвятила Кубе, хотя и могла бы безмятежно прожить её в квартире с окнами на Сентрал-парк.
Но снова начался новый век, и снова романтизм не в моде.
Что поделать – даже честный малый Санчо Панса был прагматиком, а не идеалистом.