Казнь египетская

Казалось бы, – ну какие ещё могут оставаться вопросы к одному из наиболее известных трудов наипервейшего итальянского автора? Даже младенцы среди ночи вам уверенно расскажут, что Верди сочинил «Аиду» специально к открытию Суэцкого канала, а также обратился в ней к истории Древнего Египта. «Аида» никогда не покидала афиш мирового репертуара, по сей день она, невзирая на пространства и эпохи, звучит на оперных сценах от Красноярска до Солт-Лейк-Сити и неудивительно, что её музыка у всех на слуху.
Но если вникнуть поглубже, мы к удивлению своему обнаружим, что Верди вообще ничего не сочинял к открытию Суэцкого канала и не питал ни малейшего интереса к истории Древнего Египта, и потому решительно отказывался от любого проекта на египетскую тему; однако позже внезапно согласился и с такой же пылкой решимостью принялся за работу, завершив партитуру всего за четыре месяца и с головой окунувшись в тонкости либретто, распределение ролей и даже сценический дизайн.
Что же заставило прославленного и обычно несуетливого Верди столь резко менять своё отношение и планы?
И ещё: ради всего святого, кому в Каире мог понадобиться оперный театр?..
Будем искать ответы.



1. Почти Европа
С 1863 года в Египте правил очень необычный для своего времени и места человек. Звали его Исмаил-паша; вслед за российским Петром I он в полной мере доказал, что подражание западному образу жизни при сохранении восточной психологии ни к чему хорошему в конечном счёте не приводит.
Исмаил-паша получил светское образование в Париже, ни в чём себе там не отказывал и пришёл к нехитрому выводу: в Европе с её каштанами, кафешантанами и дамами куда приятнее, чем в Египте с его бескрайней Сахарой, хамсином и верблюжьей колючкой. Поразмыслив надо всем этим, Исмаил-паша затеял грандиозные реформы.
Нельзя сказать, чтобы он совсем ничего не достиг. Напротив, всего за десять лет Исмаил-паша преобразил страну до неузнаваемости: добился частичной независимости у Оттоманской империи и отказался от турецкого звания паши, приняв национальный титул «хедива», то есть вице-короля; созвал Совещательное собрание депутатов, отменил принудительный труд на строительстве Суэцкого канала (хедив вообще был противником рабства); открыл тысячи детских школ и высшую школу религиозных и светских наук; санкционировал раскопки древних памятников европейскими учёными; построил железные дороги, мосты, телеграф, оросительные системы, основал в Каире Национальную библиотеку и оперный театр. После окончания строительства канала хедив открыто заявлял, прижимая руки к белоснежно-накрахмаленной груди:
«Моя страна больше не находится в Африке; отныне мы – часть Европы. Посему для нас будет естественно отказаться от прежних обычаев и усвоить новую систему, приспособив её под наши общественные условия».
В общем, жить бы всем, да радоваться, что такой пролился на Египет сладостный дождь прогресса. Увы, Исмаил допустил как минимум две роковые ошибки: во-первых, наделал кучу колоссальных долгов, угодив в полную зависимость от ненасытных европейских кредиторов; во-вторых, затеял территориальную войну с Эфиопией и проиграл.
Неудивительно, что и флирт Египта с Европой закончился довольно бесславно. Живя взаймы и отдавая европейцам все больше финансовой и политической власти в обмен на кредиты, хедив образовал так называемый «европейский кабинет», где англичане и французы стали распоряжаться египетским бюджетом и обкладывать население новыми налогами. Немедленно выступила военная «партия патриотов», которая заставила Исмаила разогнать кабинет европейцев и поставить взамен «своих людей». Европейцы отреагировали жёстко: низложили Исмаила с помощью турецкого султана и навсегда выпихнули его из большой политики.
Печальный Исмаил отправился в изгнание – сначала в окрестности Неаполя, а потом, с соизволения турецкого султана, во дворец в Константинополе. Там он коротал свои дни, изнывая от безделья и, как говорят, помер во время попытки осушить две бутылки шампанского подряд.
Наверное, он думал, что умирает как настоящий парижанин.



2. Европа
Именно этот наивный идеалист мечтал, чтобы его новую игрушку – деревянный оперный театр, возведённый в Каире итальянским архитектором – открыли премьерой настоящей французской или итальянской оперы.
В какой последовательности развивались события дальше? Историки спорят до сих пор, и не без причины.
А для нас это – ещё один лакомый сюжет для несбывшегося драматического представления.
Итак, хедив Исмаил, тогда еще всемогущий, возжелал оперы, и чтобы обязательно от самого Верди. Поскольку Верди в то время уже и сам был королём музыкальной Италии, какой-то там египетский паша для него был вообще ничто. Поэтому к нему направили посла: директора Парижской оперы Камиля дю Локля. Запомним это имя, потому что Верди отлично помнил его по «Дону Карлосу» и, как и всю Парижскую оперу, терпеть не мог (через несколько лет они окончательно и насмерть рассорятся – конечно же, из-за денег). Но пока что Верди просто послал дю Локля по-французски вежливо (вот когда, как нам кажется, появилась формулировка «не умею работать по заказу», что в случае Верди было махровым враньём).
Вот почему никакой новой оперы не появилось к открытию каирского театра. Вместо неё исполнили уже испытанного временем «Риголетто».
Не было новой оперы и специально ко дню открытия по Суэцкого канала. Верди начал работу над «Аидой» уже после этой даты.
Следим, как развиваются события. На этот раз хедив действует наверняка и призывает к себе европейского мудреца: французского археолога и египтолога Огюста Мариетта. Вопрос конкретен: кого из европейских композиторов он бы посоветовал, чтобы начать переговоры? Мариетт, прикормленный и обласканный при дворе, старается изо всех сил и, выражая на челе глубокую задумчивость, называет фамилии трёх оперных богов Европы: Верди, Гуно и Вагнера (именно в такой последовательности). Ну что ж, сказал хедив, добудьте мне хоть кого-нибудь, а деньги – не вопрос.
Пообещав всё обустроить в лучшем виде, Мариетт выпорхнул из покоев хедива с чувством выполненного долга и немедленно переложил свою тонкую дипломатическую миссию... вы будете смеяться, но опять на того же дю Локля.
Дю Локль решил не осрамиться и хорошенько подготовился к тяжёлому торгу с Джузеппе. Во-первых, он получил неслыханные полномочия для финансовых обещаний. Во-вторых, он повёз с собой чуть ли не полдюжины сюжетов, которые могли бы соблазнить упрямого итальянца, в том числе и два невзрачных печатных листа с какой-то ахинеей от самого Мариетта (тот уверял, что самолично перевёл легенду с древнего папируса). В-третьих... краплёная карта в рукаве, на самый крайний случай.
Надо отдать Верди должное – он проявил последовательность. Снова кричал, что не работает по заказу и плевать ему на Египет. Глумился над предложенными сюжетами. Требовал наперёд невообразимую по тем временам оплату в 150 тысяч франков, на которую де Локль неожиданно легко согласился. И все равно Верди морщился и оставался недоволен.
И вот тут мнения исследователей начинают двоиться.
Наиболее популярна версия о том, что Верди вчитался в черновик Мариетта и увидел там такое... такое... в общем, будущую «Аиду» увидел, не меньше. С этого момента прекратил споры и в сумасшедшем темпе принялся за работу.
В пользу этой теории говорит то, что Верди интересовался ситуацией «любовного треугольника». При этом доподлинно известно, что именно такая конструкция с некоторых пор доминировала в семейной жизни композитора, милостиво делившего свою особу между изрядно надоевшей ему супругой Джузеппиной и новой музой, подругой, соратницей, источником вдохновения – назовите как хотите, – речь идет о певице чешского происхождения Терезе Штольцовой (на сцене – Штольц). В доме у Верди царили настолько запутанные и противоречивые отношения между этими тремя людьми, что начертить контактную схему между Аидой, Радамесом и Амнерис для него было парой пустяков. Да и самому хотелось казнить всех разом, хотя бы на оперной сцене. Это – версия первая.
В ней имеются слабые места. Во-первых, Верди и так был мастер рисовать любовные треугольники на сцене, поэтому ему, привычно черпавшему сюжеты у Шекспира, Шиллера и Гюго, 4-страничный перевод каких-то замшелых иероглифов был попросту не нужен.
Кроме того, известно письмо Верди к де Локлю, где композитор пишет прямым текстом во время скандала об авторстве: «Вы меня просто огорошили. Вы должны помнить сами, как прислали мне четыре маленьких странички, никем не подписанные... я думал, что их автор – сам хедив. Всё, что я знал о Мариетте... это что он отвечал за правильность костюмов и тому подобное».
Мы бы рады заступиться за профессиональную честь Огюста Мариетта и отнести презрительный отзыв о его роли в проекте на счёт ворчуна Джузеппе. Но... даже дилетантский взгляд на некоторые детали «Аиды» ввергнет нас в изумление.
Начать с того, что никакой войны между Древним Египтом и Эфиопским царством никогда не велось по той простой причине, что во времена фараонов «эфиопского царства» не существовало. Оно возникло гораздо позже.   
Вместе с британским историком и музыковедом Джулианом Бадденом пойдём смотреть дальше: 1) египетские фараоны в бою командовали войсками лично, поэтому весь образ «капитана» Радамеса – исторический анахронизм; 2) армия фараонов никогда не атаковала внезапно из засад, стало быть вся сюжетная воронка о выдаче врагам военной тайны, утянувшая Радамеса в гибельный омут – сплошная нелепость; 3) египтяне не строили триумфальных арок (весь грандиозный Второй акт – в мусорную корзину?); 4) и совсем уже робеем спросить, но, ради всего святого, что делает культ римского бога Вулкана в Древнем Египте?!..
Выходит, что «знаток» Мариетт – полный невежда или безответственный халтурщик?
Вовсе нет. Кое-что прояснится, если мы вспомним, что на Эфиопское царство в те самые годы шёл войной – сам заказчик оперы, хедив! Мариетт прекрасно разбирался не только в древнем, но и в новом Египте. Поэтому не будем к нему придираться. Хедиву надо было сделать приятное и это никого не удивило. Возможно, с тем же желанием пристегнули к Египту и триумфальные арки, и парады, и античного римского бога. Якобы, тут всегда была слегка Европа. (Подобные наивные попытки можно видеть в российском кино.) А может, и наоборот: рассчитывали на европейского зрителя, которому настоящие египетские обряды могли показаться непонятными и скучными.
Но существует и другая теория, дающая забавное и более простое объяснение тому, с чего бы это Верди внезапно «заработал» по заказу, да ещё и с таким вдохновением.
Хитрая лиса дю Локль, видя, что переговоры с Верди вот-вот зайдут в тупик, якобы вынул свой главный козырь и намекнул, что неудача соглашения, конечно, безмерно опечалит хедива... но и катастрофы не сотворит, ибо в таком случае заказ уйдёт... к Рихарду Вагнеру.
Вот и всё.
Верди, конечно, мог не знать, что именно в это время Вагнер, не разгибаясь, работал над «Зигфридом» и уже начинал «Гибель богов»; никогда не забросил бы он своих Нибелунгов ради какой-то эфиопской рабыни. Зато директор Парижской оперы наверняка всё прекрасно знал. Его угроза – по сути, отчаянный блеф – мгновенно возымела своё действие.
Если верить этой теории.



3. Парма
Что же в этой туманной истории – не версии, а факты?..
Факт в том, что совместными усилиями Исмаил-паша, Мариетт, дю Локль, итальянский либреттист Гисланцони и, конечно, сам Верди создали один из главных шедевров музыкальной культуры. Верди, впрочем, на премьеру в Каир не поехал: он готовил вторую премьеру в Милане, с Терезой Штольц в заглавной роли.
Бесспорно и то, что вымышленное имя Аида распространилось по миру с той же скоростью, с какой сама опера завоёвывала театры.
Вагнер, избежав искушения деньгами хедива, продолжал работать с сюжетами, рядом с которыми фантастическая «Аида» показалась бы сводкой новостей;
И ещё: письмо некоего Просперо Бертани со счётом к Верди на 31.80 лир (за понесённый дискомфорт в двух неудовлетворительных путешествиях в Парму, в двух прослушиваниях неудовлетворительной «Аиды» и за два неудовлетворительных обеда), является подлинным историческим документом. Ответ Верди, заключавший в себе 27.80 лир за вычетом обедов, а также требование письменного отказа от дальнейших попыток слушать его музыку – тоже чистая правда.