Пустоцвет. Глава 19. Спектакль

Глава 19. Спектакль

***
Звучат звонки. Объявлена постановка. Занавес дрогнул.

Сказать, что мои «боевые подруги» обрадовались мне – нагло соврать. От молчаливого закатывания глаз под лоб и кривляния до откровенного смеха, сарказма и открытого высказывания:
- Вы шутите? Да на нее ни у одного не встанет, - гаркнула в сердцах на меня самая смелая.
- На вас встанет – и этого достаточно, - раздраженно рявкнул Науменко и невольно оскалился. – За дело – если не хотите в обезьянник. А там знаете… что с вами будет.
- Мы бы и сами справились – и так пятеро. А эта курица… - кивнула в мою сторону все та же «Резвая Бабочка». - Посмотрите на нее: размалевана, расцацкована… но зажата до одури. Взглянешь – и самой стыдно становится: за свое поведение… и никчемность.
- А ты не смотри на нее, - вклинился Роман. – Твое дело операцию не сорвать и сделать так, чтоб языки этих г**донов развязались.
- А если она запортачит? – вмешалась еще одна «сударыня».
- Не запортачу! – гневно выпалила я, неосознанно от обиды уже надув губы.
Дрожь по телу, все стынет внутри… но мысль о том, что Пахомову грозит черти что, а я из-за своей трусости и слабохарактерности дам сему свершиться, по крайней мере, не попытаюсь предотвратить – хуже всякого ужаса стегала по позвоночнику, доводя до еще большей паники и скрытой истерики.
- Ну смотри, - гаркнула первая. – Если что – я сама тебя там потом вы**у.
Обмерла я, огорошенная; но миг - и сама не поняла, как выдала в ответ сквозь едкий, горький смех:
- Как много людей хотят меня тр**нуть… И всё равно на роль шлюхи не дотягиваю.
- Лизунь, ты чего? – внезапно вставил слово Роман – тут же шаг ближе и ухватил, сжал в своих объятиях. Поцелуй в висок.
- А ты не паясничай, - слышу озлобленный голос выдры.
Но мне уже не до этого: будто кто кислотой облил. Мигом оттолкнула Казанцева и в ужасе уставилась на него:
- Ты  чего? – ошарашено.
- Да ничего… - пристыжено тот. Видно, как залился краской. Стыдливо спрятал взор, что так и норовил плясать, метаться от глаз моих к губам и обратно.
- Ром, - шепнула ему на ухо (дабы никто больше не услышал). – Мы же ничего еще не решили. Не надо так, - взмолившись.
Хмыкнул нервически. Смолчал.
- Прости, - тихо. – Но я не могу так сразу.
Вру. Нагло, бесстыже вру – ведь дело даже не в «сразу».
Никогда. Не его. Не его… и ничья больше… кроме Кости.
…пусть даже и в омут с головой. До самого… чертового, непробудного, гибельного дна.
Его, Пахомова, я. И только.

***
- И помни, если что, если даже увезут – по маячку найдем тебя и заберем. Резких движений головой не делай, - напутствует, словно перед смертельным боем, Казанцев.
- Да, плавненько, плавненько. Нежнее, - раздается иронично-циничное Сальникова.
- Ты-то хоть куда? – гаркнул непонятно откуда (и почему) взявшийся рядом с нами Курасов. – У вас че, спермотоксикоз у всех? Баб давно не видели? Так идите… в фургончик уединитесь сами с собой, а мы подождем, раз так срочно и не в силах держать себя в руках да думать о деле. Девки, между прочим, жизнью рискуют. Эти твари со стволами будут, - рычит серьезно.
И вдруг чей-то смешок тихий.
- Кто там?! – рявкнул вмиг, ошалев, подполковник, заметав взгляды, выискивая смертника. – Я че клоун?!..
- Успокойтесь, Юрий Александрович, - заботливо, успокаивающе  прошептал Казанцев (но от улыбки не сдержался);  коснулся плеча начальника, отчего тот враз отдернулся раздражительно.
- Завалите мне операцию… или хоть одну из этих… или Цветкову пришьют – а сам вас потом, - гневная жестикуляция (пошлая). – И не смейте шутки шутить. Не только погон не увидите, но и света белого – сам лично за решетку засажу!

***
- Я тебя предупредила, - гаркнула мне на ухо «Резвая Бабочка», когда мы зашли в здание.

Боялась ли я ее? Ни капли.
И даже тот факт, что мы, все шестеро «мотыльков-мормышек», без оружия, – тоже не так смущал. Даже проще местами – меньше угрозы раскрыться.
Однако… целый трехъярусный зал голодных (жадно следящих за каждым твоим движением, действием) зрителей, слушателей пугал не на шутку: вплоть даже балконы забиты и стояли зеваки вдоль стен. Но мало того, при всем при этом, ты должна не только хорошо отыграть суленное лицедейство, но и… благоверного своего выручить.
И будь, что будет… главное, ноги унести.

Не срослось. Сегодня, сейчас…
Делая окончательный, сложный… жуткий выбор, понимала. Как святую истину понимала – обратного пути не будет. Даже если смогу оправдаться, выпутаться. Кто я после всего этого?
Одних – караю, а другого, двуликого, и отнюдь не праведника, - спасаю…
Нет мне прощения. Оправдания. Смысла… и дальше самой себе врать.

***
Поправить платье, глубокий вдох, рисованная улыбка (испуганно выпучив очи) – и переступить через порог.
Тесная, но уютная комната. Шикарный диван полукругом. В центре – стол… что ломился от невероятного количества и разнообразия блюд… и выпивки.
- А вот и подарок! – радостно вскрикнул «Шушваль», разведя руки в стороны (тот самый, чья глупость, жадность нас всех сюда… привела).  – За успешное окончание дел! И за удачное начало – нового, более тесного, продуктивного сотрудничества!
Счастливый взор на своих товарищей: пожилого мужчину (в клетчатой рубашке и джинсах – с виду обычный статист, а отнюдь не… криминальный авторитет)… и Пахомова.
Окаменел. Заледенел мой Костя, едва наши взгляды встретились. Тотчас отворачиваюсь, строя непринужденный вид.
- Че, Паха, понравилась какая? Или че завис? – заржал неожиданно Кряков, тот самый… чья шкура для «зрителей» сейчас самая ценна - для них, но не для меня.
Рассмеялся смущенный «Двуликий»:
- Да так, - прокашлялся от неловкости. - Все хороши…
- Ну, выбирай. Любую… Ты ж сегодня – важный гость…
- Одну? – иронией залились уста Пахомова.
Заржал Андрей Васильевич и тотчас выдал:
- Да хоть всех! Осилишь?
- Не, ну всех… мне совесть не позволит, - загоготал Константин.
- Совесть… или что другое? – ухмыльнулся Мужчина.
Скривился, паясничая, "герой":
- С голубыми "феями"… именно только совесть.
Рассмеялся (осмелился на дерзость) наконец-то и Шушваль:
- Да что их выбирать? Все красавицы! – в момент ухватил ближайших двух и повалил на себя. Захихикали барышни, тотчас принявшись уже обнимать, услащать своего кавалера. За ним прилежно свторил и Пахомов: сцапал обеих, чужих - не меня...
Сердце загрохотало, застучало тяжело в груди, будто в большой барабан забил шаман.
Забыла я, как дышать. Стою, распятая, жадно округлив очи.
Секунды – и вдруг ухватил меня Кряков за кисть, силой потянул на себя, заботливо усадил на колени. Откровенно, пошло сжал за талию, протискиваясь к груди.
Дерзкая ухмылка:
- А ты чего такая скромная?
Рдею, невольно отвожу взгляд.
- Зато я смелая, - нервически сглотнув слюну, влет принялась с напором ласкать, заманивать в свои сети моя «компаньонка». Резво устремляю на нее взор, дабы убедится не менее ужасному прозрению: «Резвая Бабочка», именно она, и никто иной, досталась мне в пару.
Ухмыльнулся довольно Мужчина, хотя на поцелуи не ответил – лишь позволил дарить ему ласку, лобзая шею, ухо, гладить ему грудь.
- Слушай, Костян, - игнорирует Васильевич сладострастия натиск. Уставился на Пахомова.
Поддаюсь, ведусь – осмеливаюсь перевести очи на своего "изувера" и я.
Вынужденно оторвался от губ пылкой «мормышки» Герой и обходительно устремил взгляд на товарища (меня же даже и на миг не полосонув):
- М-м? Че? – лениво, неохотно.
- Так че там  по твоим ребятам из Поляндии?
Хмыкнул Пахомов. Но мгновение взор его дрогнул, уставился на руку одной из куриц, что уже нагло расстегнула на нем рубашку и нырнула к голому торсу.
И снова глаза в глаза с Кряковым:
- Андрюх, честно… уже пьяные, дурные… И вон девочки… уже мозг слили непонятно куда. Давай завтра, с утра? По свободе? И без лишних ушей.
- Это я-то лишний? – в момент недовольно отозвался Шушваль, причмокивая, отходя, видимо, от своих недавних засосов.
Заржал Костя:
- Ой, а тебе… лишь бы жертву из себя состроить и подвох где поискать. Я к тому… - на мгновение зажмурился (не сразу заметила я, как эта курва уже добралась до его брюк). - Что дела надо решать… в деловой обстановке… - вмиг изнеможенно застонал. Разворот, и, расплываясь в счастливой улыбке, прилип коротким поцелуем к губам "Жрице страсти" своими. - Да, зай?
Лезвием по сердцу...
Болезненно, как от огня убегая, в момент увела очи я в сторону. Невольно скользнула взглядом по лицу Бабочки. Не сразу сообразила, что та пытается мне мимикой что-то сказать.
Глаза в глаза: косит, метает взор на Крякова.
Несмело, едва заметно качаю я отрицательно головой – а в груди аж запекло, мышцы сжались от страха и отвращения.
Не думала… ни единой секунды не мыслила, что может так оказаться… что не в Его, не в Костиных объятиях окажусь.
- Че там, девочки? – заметил странную нашу перепалку взоров Мужчина.
- Да ничего, - игриво захихикала Компаньонка и тотчас впилась жарким поцелуем ему в губы. Ответил – запойным, требовательный, развратным.
И вдруг движение – тотчас сжал меня сильно за бедро этот ублюдок, проникнув под платье, отчего невольно вскрикнула я.
Отчаянный, молящий взор на Пахомова – а тот уже тонул в омуте двух девиц, что умело… всеми своими талантами норовили доставить ему удовольствие, единственно что, не пресекая черту, за которой все это превратилось бы в открытую оргию.
Но неожиданно перемены – стаскивает, сваливает меня (испуганную) с себя Кряков, усаживая рядом на диване – и даже не удостаивая взглядом, на ощупь живо хватает за затылок и напором, силой начинает склонять меня к своим чреслам. Взорвался ужас, зарезало осколками меня всю изнутри, кромсая сознание самым нещадным образом.
- Нет! – испуганно выпалила я, когда его власть уже стала явной, а предложение перешло в откровенный приказ.
Вздрогнул. Зашевелились, зашуршали и остальные.
Ошарашенный, удивленный взор на меня Андрея Васильевича:
- Что значит «нет»? – холодное, мерное, будто дуло в затылок.
«С*КА! - враз послышался в моем наушнике крик Науменко. – Я САМ ТЕБЯ ЗАВАЛЮ, ТВАРЬ! ДЕЛАЙ, ЧТО ВЕЛИТ! ИЛИ *** ТЫ ТУДА ПОПИ***ВАЛА?!»
Окаменела я, прозревшая. Сверлю, онемев, Крякова смоляные очи… и тихо молю о пощаде.

***
Как так? Что это?!
Пахомов, как ты смог?! ПОСЛЕ ВСЕГО?!
Виновато опускаю глаза (а взглянуть на своего предателя не отваживаюсь, и не смею).
- Да новенькая она просто, - грохотом раздался спасительный голос Бабочки. – Стесняется… при всех.
Коротко рассмеялся Мужчина.
- Ну, пошли наедине, -  еще больше огорошивает меня, отчего в момент устремляю на него очи.
Долгие, жгучие мгновения схватки взоров – и решаюсь, тихо… сама с себя мысленно не только содрав погоны, но и расстреляв заодно:
- Я не по этой части…
- А по какой? – заржал коротко, недоверчиво Кряков, явно уже чуя неладное.
Метнула я болезненный взгляд на Бабочку, моля об очередной порции ее мудрого спасения.
Ледяное, распятое, полное ужаса и горечи выражение ее лица:
- Да зачем тебе она? – отзывается наконец-то девушка.  – У тебя есть я… и согласна на всё.
- Прям на всё? – ядовито захохотал Мужчина, переведя на нее взор. А физиономию его так и распял пошлый интерес и коварный план, малюя жгучие, развратные соблазны.
- Слушай, а я передумал, - вдруг гаркнул, прозвучал Его голос, будто гром… пронзительный и уничтожающий, разрывающий небеса – и дарящий «праведным грешникам» прощение… молнией рубя насквозь. Пахомов.
- Насчет чего? – угрюмо Кряков.
- Отдай мне ее, - вмиг звучит елейное.
Перевожу очи на Костю.
Колкий, едкий взор, а на губах – не меньше растеклось раскаленного яда.
- Все-таки на троих решился? – загоготал Мужчина.
- Нет, - ухмылка. – Мне одной… люблю портить невинное, - лукаво, бесом оскалился.
Да так искренне… что вмиг жуть запекла у меня в груди.
- А, ну если так… Ох, уж эти... наши "слабости".
- Ненавижу лгунов, - гаркнул внезапно, озлобленно скривившись. – Шлюха - и скромная, - едко, презрительно улыбнулся. - Пришла – значит исполняй, – дерзостное мне в очи.
- Ну, у нас… тоже есть принципы, - тихим, напуганным голосом, взволнованно прошептана вдруг Бабочка. – Просто… она еще не готова. Со временем раскроется.
- Вот я ей и помогу, - желчное. Резвое движение – и тотчас кинулся ко мне.
Вмиг ухватил за волосы – и дернул на себя – свалилась я на пол, дико завизжав. На глаза проступили слезы.
- Поднялась, с*ка! - жуткое, убийственное, омерзительное.
Еще рывок – и тотчас подчиняюсь.
Заломил руку за спину… до боли, до хруста. Повел на выход.
В последний миг, через плечо:
- Свяжемся. А, Маза, тебе респект, давно у меня таких девочек не было.

***
Силой пиная, местами едва не волоча за собой по коридору, то и дело, что нарочно причиняя мне боль.
Еще миг – и, едва створки лифта открылись, как тотчас толкнул в кабину.
Кубарем полетела – благо, места мало… так и плюхнулась на стену, сильно ударившись головой.
Выровнялась на ногах.
Несмелый разворот, попытка взглянуть демону в очи:
- Костя… - испуганное.
- МОЛЧАТЬ, С*КА! – громыханием.
Оцепенела я вся внутри. А снаружи – конечности начинают свой истерики пляс.
Еще миг – и пиликнула система, оповещая о прибытии. Враз ухватил меня сзади за шею – и, слегка нагнув вперед, опять повел по коридору.
Нужный номер. Живо открыл пластиковым ключом дверь – и зашвырнул меня внутрь, словно тряпичную куклу - грохнулась я на кровать.
И снова по моим щекам слезы, вторя прозрению.
Вот ты какой. ВОТ!  Вот твой истинный второй лик… который в пору только ненавидеть!
- ВСТАЛА! – мерзостное раздалось надо мной.
Подчиняюсь.
- Костя, пожалуйста… - болезненным шепотом.
- РАЗДЕЛАСЬ! – презрительно.
- Что? – оторопела. Не могу поверить услышанному.
Неужели? НЕУЖЕЛИ ВСЁ ЭТО - ПРАВДА?
- Не надо, пожалуйста.
Шумный вздох, не то оскалившись от злости, не то скривившись от отвращения.
Ловкое движение – и вдруг из-за пояса достал ствол.
Дуло тотчас прикипело ко мне:
- ТРЯПКИ НА**Й!

Нервически сглотнула слюну. Жуткие за и против….
Растоптана, растерзана, унижена… тобою убита. Уже – убита.
И как далеко ты зайдешь? Хочу я видеть всё. Полностью. Целиком – чтоб знать… за что тебя ненавидеть всем сердцем, всей душой – и жизнь оставшуюся, если она у меня будет, посвятит тому… чтобы тебя изничтожить. Разоблачить – и стереть… с лица земли.
А затем… и самой уйти за тобою.

Поддаюсь… неловкие, натяжные движения – и сбрасываю с себя платье.
Стою, мнусь, невольно прикрывая себя полунагую.
- И белье, - сдержано.

Секунды перепалки взглядов – и вновь резонное. Если и ослабил перед этим хватку, то снова пистолет смело прикипел ко мне своей уничтожающей бездной.
...покоряюсь.

Шаги его ближе – и буквально едва ли не силой, грубо, болезненно сорвал с меня сережки – швырнул на стол.

- В душ.
И снова взмах оружия.

Устремляюсь в указанном направлении, стыдливо прикрывая руками свою голую грудь.
- А не проще… сразу меня убить? – шепчу испуганно.
Не смотрю на супостата.
Залезла в кабинку (широкую, даже как для двоих; с разными странными приспособлениями и подставками).

- Воду включай, - рычит терзатель.
Дрожащей рукой тянусь к рычагу. Выполняю завет.
Шорох за моей спиной, но недолго.
Забрался ко мне.
Силой за плечи – и к себе лицом.
Прячу взор. Не хочу видеть тех серо-голубых озер, что так безумно любила… а сейчас мне за искры палача.

Но еще скольжение взгляда – и прозреваю.
Он. Пахомов был в одежде. Только обувь снял.
- Это всё? – внезапно… тихое, сдержанное.
Испуганно роняю взор в его омуты, но тут же осекаюсь.
- Ты о чем?
- Ты знаешь, о чем я.
Жгучая пауза за и против. Размышлений, поисков ответов.
Продолжил, не дожидавшись участия:
- Я не хочу тебе делать больно. Давай добровольно.
Трусливо, удивленно, а все же осмеливаюсь посмотреть в глаза.
Протянул руку, выставив ладонь:
- Жду.
И будто прозрение звучит у меня в ухе:
«Они травонули Крякова. Сейчас запоет. Держись, Лиз. Я скоро буду» - слышу, узнаю голос Казанцева.

Мигом дернулась. Глупые попытки – вытащить, выбить микрогарнитуру из ушной раковины.
- Стой, - резво хватает меня за руку, пресекая. Нырнул в карман и достал связку ключей. Не увидела как и чем, но вытащил и тотчас зажал прибор в кулаке.
Шаги из ванной в комнату – положил на тумбу и в момент накрыл сверху устройство бокалом.
Влет ход ко мне, запирая за собой дверь. И снова вплотную. Сильнее сделать поток, шум воды – взор мне в очи требовательно:
- А теперь слушаю, - сдержанно. Привычным, теплым голосом.
…будто и не он только что меня волочил, словно мерзость, рядом с собой, не он на мушке пистолета держал. Перемены еще сильнее полосонули изнутри. Запекли слезы в горле.
Кто же ты такой? Какой ты на самом деле? КОСТЯ!
- Лиза! Время тикает, - раздраженно рыкнул. А дыхание обдает мои губы.
Жалящим шепотом.
Момент - и, вырываясь из плена его тепла, сводящего с ума аромата, сумасбродной близости, вырываясь из страха и непонимания прострации, торопливо, тихо забормотала:
- Операция. Все наши тут. На Мазаева вышли. Крякова хотят взять… и тебя заодно, если удастся вас разболтать. Но у них препарат какой-то… подсыпали. Костя, как ты мог? – взмолилась я на него, давясь горечью… вновь уступая глупым, слепым чувствам. - Еще и трубку не берешь! Я тебе звонила! А ты ни разу… А ведь хотела предупредить!
Заледенел огорошенный, от изумления выгнув брови. Еще миг – и сдался, проиграл нервам: тревожно заиграл скулами.
Сглотнул скопившуюся слюну.
- Это всё? – вдруг жестоко, холодно, колко.
Запекло у меня в груди, взбунтовалась обида.
- Да… - невнятно.
- Выходы перекрыты?
- Да, все.
Скривился.
Внезапно разворот – и дернулся к двери душевой.
- Костя, стой! – испуганно.
Подчинился. Помедлив, с опаской (будто сейчас я что-то… без меры ужасное могу совершить) обернулся.
Не касаясь глаз. Молчит. Выжидает.
Жутко, до безумия жутко... еще страшнее, нежели когда смерть мне дулом пистолета всматривалась в глаза. Ничего уже не знаю, не понимаю: что, как и... почему. Но чувство, что вот этот миг - миг невозврата. Упущу - и больше никогда... ни за что, ни при каких обстоятельствах мне не вернуть будет мою сказку, моего... Пахомова. Вот тот миг - когда уступи трусости... или сомнениям - и больше ничего в жизни не будет. Пусть демон, пусть двуликий. Но это он - мой единственный, живительный источник... источник кислорода, хоть и губительный... как наркотик, ведущий в рабство и забвение, яд. Тот человек, с которым упиваешься настоящим, искренним счастьем, хоть и болью заодно. Тот, с кем  в паре - действительно... живешь, пусть и умирая.
- Прости меня… - выстрелом.
Округлились его очи. Казалось, молнией пронзили мои слова. Позорно утопаю я в его голубых, бездонных океанах, окончательно идя, стремясь на дно.
- За что? – словно скрежет металла. Осиплым голосом: смертник вымаливал пощаду. Виновато, устыжено опускаю взгляд.
Разъедающие душу и плоть секунды сомнений – и самое важное, как на духу.
Глаза в глаза:
- За всё.
Сверлю молитвой.
И вдруг ход Кости: полуоборот меняется на полноценное участие.
Рублю поспешно, резво я и окончательно, разрывая вервие гильотины над своей шеей:
- Я не должна была тебя прогонять… Прости меня... - жгучая пауза, заикаясь, задыхаясь, - прости тупорылую идиотку…  Не знаю почему... Не знаю, но ты мне... очень нужен, - испуганно зажмурилась я, давясь болью.
Терзающие, расстрельные мгновения тишины. Жуткого безучастия минуты-вечность... Кровью захлебнулось сердце. Треснула душа. Жжет в груди дыра - начато самосожжение...
Сухим, мертвым шепотом, склоняя голову:
- Я не могу без тебя… - приговариваю я себя на вечные муки: с тобой, или без... тебя, мой беспощадный истязатель.
Застыли на ресницах слезы – предательская дрожь - и потекли гадкие, обличая меня как самое глупое, мерзкое, жалкое, безвольное отныне существо, раба твоего проклятого.
Вдруг рывок, напор, шум – отчего даже дернулась я в испуге. Широко распахнула веки, жадно выпучила глаза - захлебнулась страхом. Нахрапом ухватил меня за шею, проникая, зарываясь пальцами в волосы, невольно причиняя боль, утопил в благодатной хватке мое лицо. Жадный, больной, запойный, грубый поцелуй, будто к самой душе… свою душу хотел втолкнуть. В момент отвечаю, страшась, что доля медлительности, сомнений может лишить меня самого драгоценного...
Невольный натиск – и повалил на стену. Струи горячей воды коснулись нас, помчали по коже… жаля своим палящим зноем: лицо, губы… временами даже прорываясь в рот, едва мы делали рывками вдохи; плечи… грудь, ягодицы – будто вторя блаженным касаниям, ласкам… сладкому блужданию рук Пахомова, что то и дело меня голодно, властно сжимал за плоть, дразня, пробуждая, накаляя потаенные, древние инстинкты, рождая из жажды - страсть.
В момент скользнула я по его торсу, ныряя к лацканам рубашки: стаскиваю, едва не разрываю одежину на нем. Поддается. А затем и вовсе впиваюсь пальцами в бляху его ремня. И пока мой деспот творил свою бесстыдную феерию, доводя меня до протяжных, вожделенных стонов, я вершила свой суд.

И вдруг пиликанье. Тихое, но пронзительное, рвущее пелену в сознании.
Тотчас дрогнул, дернулся от меня Костя.
Резво толкнул в сторону, отчего буквально слетела, рухнула я на пол.
- Они здесь, - прорычал.
- Кто? – растеряно я, шепотом.
Не ответил. Лишь:
- Не вставай! – приказное… – И уши закрой руками.
Зажалась покорно в углу я, подмяв под себя колени. Ладонями исполнила веление, веря своему захватчику: как спасителю, как учителю, как господину…
Притиснулся спиной вплотную к стене Пахомов.
Щелчок замка: за паром, мутным пластиком душевой кабины и не видно… кто, что, сколько.
Но вдруг тихий повторяющийся свист, глухие стуки - и враз дверь изрешетилась - а напротив стена усеялась созвездием дыр, разбивая, кроша плитку. Зажмурилась я жадно, скрутилась сильнее, глупо прячась от режущих, кусающих плоть осколков.
Зажал курок и Пахомов - громогласные, оглушительные выстрелы, разрывая лживую тишину не менее беспощадным... перезвоном клекочущей смерти.