Американская палитра

Американская палитра

В этой книге читатель снова встречается с героем повести “Штрихи на
граните” художником Максимом, чей путь лежит через Австрию и Италию в Вашингтон. Оказавшись за пределами СССР, герой впервые в жизни ощущает себя свободным человеком планеты, а не рабом советского режима. Он встречается с новыми людьми и с новыми обстоятельствами, которые заставляют его посмотреть на мир другими глазами. В Америке Максим сталкивается с проблемами вновь прибывшего иммигранта, старается адаптироваться, найти свое место в новой стране.




Часть первая
«По ту сторону»


I

Питер провожал Максима августовским утренним холодком. В Пулково, зайдя уже за кордоны таможенников, он смотрел через стеклянную стену на провожавших его родителей, махал им рукой, пытаясь создать ощущение обычного прощания и при этом думал, что не имеет никакого понятия о том когда снова сможет увидеться с ними. Мама, конечно, тихонько плакала, а отец крепился, старался не подавать виду, что тоже переживает.
Максим подумал ¬¬¬— какой жалкий у них вид; мама в стареньком зеленом пальто, отец в изрядно поношенном плаще, лица у них какие-то усталые, бледные. И так вдруг жалко ему стало оставлять их одних в этом промозглом, неуютном городе. В душе Максим поклялся себе, что сделает все возможное чтобы поскорее их вытащить отсюда и, помахав родителям еще раз, пошел в зал ожидания.
Самолет оказался потрепанным, прокопченным снаружи и изнутри
 Ту-154.
—Последние метры советской земли! — воскликнул, поднимающийся за Максимом по трапу, очевидно, такой же эмигрант. Максиму понравилась эта фраза и он прибавил шагу, пытаясь пройти эти метры как можно скорее, но, в ту же минуту сообразил, что старенький «Ту» тоже является частью советской земли, даже если он находится в воздухе. «Так что, по настоящему свободно вздохнуть можно будет только в Вене» — подумал Максим.
Стюардессы, на удивление, оказались очень вежливыми и предупредительными, вероятно потому, что работа на иностранных рейсах была блатная, и они здорово дорожили своим местом. Когда зажглась лампочка, разрешающая курение, пассажиры зашуршали пачками сигарет и самолет быстро наполнился табачным дымом. Максим тоже закурил свои болгарские, подходящие к случаю «Ту-134». Стюардесса провезла по проходу беспошлинные товары: сигареты, виски, водку, коньяк. Но Максиму, с его поменянными в дорогу $125 долларами (большую сумму советское государство эмигрантам не меняло), все это было не по карману.
Максим едва выкурил пару сигарет, как самолет уже стал снижаться, он даже удивился про себя — лететь-то всего ничего, и ты уже в другом мире!
Самолет, вздрагивая, прорезался сквозь молочную белизну облаков и вынырнул на залитый солнцем простор западной цивилизации. Оранжевые черепичные крыши пестрели по густо-зеленым холмам, разрезанным синеватыми змеями автобанов и украшенными равномерно выскакивающими из пышных клубов зелени шпилями кирх. Максиму показалось, что он бредит, или все это видит только на экране, в кино. Вот сейчас кино кончится, и все эти картинки исчезнут. Но, картинки не исчезали, а, наоборот, приближались все ближе и ближе, переходя в крупный план. Самолет покатил по посадочной полосе, и Максим почувствовал, что он каким-то невероятным образом сам входит в экран и сливается с этим фильмом.
Самолет вырулил и встал на отведенное ему место, вскоре подогнали трап и все пассажиры, спустившись на землю, сели в подошедший автобус и поехали к терминалу.  Едва автоматические двери автобуса успели открыться, как мужчина средних лет, тут же оказавшийся перед ними, спросил по-русски: «Иммигранты есть?».
Максим и еще несколько человек ответили: «Да, есть!»
— Кто едет в Израиль? — спросил встречающий их мужчина.
Одна семья вышла вперед.
— Встаньте справа, остальные слева — сказал он.
Максим встал слева и оказался возле здоровенного солдата в берете, с автоматом на перевес и рацией на боку. Семью, что ехала в Израиль, увели почти сразу, Максиму и двум другим одиночкам, что стояли слева, пришлось немного подождать. Затем появился опять тот же встречающий их мужчина и представился как Эдик, представитель ХИАСа. Он собрал визы и группой провел всех через паспортный контроль. В зале ожидания у Максима опять возникло ощущение, что он попал на экран какого то фильма, причем цветного, а до этого он как будто прeбывал только в черно-белом кино. Ресторанчики, неоновые рекламы, витрины магазинов и бесконечное изобилие товаров на их полках заиграли сумасшедшим калейдоскопом перед его глазами, и Максиму показалось, что у него кружится голова. Он подошел к стойке бара и спросил по-английски стакан кока-колы. Газировка с кофеином немного взбодрила его, и Максим был готов к новым впечатлениям. Долго ждать не пришлось, очень скоро к нему подошла женщина средних лет и представилась: «Хелен, из ХИАСа». Она говорила по-русски как на родном языке, а когда сели в ее микроавтобус, она позвонила по рации в ХИАС и затараторила что-то на иврите, затем, так же плавно перешла на немецкий, явно произведя тем самым большое впечатление на своих пассажиров. Первым завезли в гостиницу на окраине города долговязого парня, потом молодую женщину, а затем настала и очередь Максима. Его определили в пансион где-то в городе, Максим не мог вполне понять где, но ему показалось, что не так далеко от центра. Это был симпатичный домик в три этажа с небольшим двориком. В комнате оказался еще один мужчина из Риги, его звали Аркадий. Вскоре выяснилось, что у Аркадия в Вене жили родители, которые иммигрировали на несколько лет раньше, но по каким-то не совсем понятным Максиму соображениям, Аркадий предпочел остановиться в пансионе и собирался ехать в Штаты к двоюродному брату. В пансионе подавали скромный завтрак, а об обеде и ужине надо было беспокоиться самим. Аркадий сразу рассказал Максиму, где можно купить недорогие сосиски, чтобы дополнить скудный завтрак, состоящий в основном из кофе и булочек с маслом. А также подсказал, где можно недорого поесть.  Максим хотел как можно скорее позвонить родителям в Питер и спросил Аркадия, не знает ли тот где это лучше сделать. Тот посоветовал пойти в какой-нибудь бар. Долго бар искать не пришлось, и Максим обратился к бармену за стойкой — Can I call USSR please?  — спросил он.
— Not sure , — ответил бармен, его лицо выражало явную озадаченность.
— Give me your number, and I’ll try , — сказал бармен.
Максим написал телефон родителей на салфетке и отдал ее бармену, тот стал набирать телефон. Он все набирал и набирал, потом долго качал головой, вздыхал, охал, кряхтел, но результат был все тот же. В конце концов он сдался, и сказав —I am sorry , — отдал Максиму салфетку с телефонным номером. Максим прошел немного дальше и зашел в другой бар, но там повторилась та же история. Затем он наведался еще в один бар, но и там результат был тот же. Тогда он решил позвонить сестре в Штаты и дал ее телефон очередному бармену. Его соединили через пару минут. В Вашингтоне уже был поздний вечер, к тому же Максим боялся потратиться, поэтому постарался сказать только самое главное; что долетел нормально, устроился, а так же попросил сестру позвонить родителям в Питер.



II


На следующий день Максим проснулся очень рано, на душе было какое-то возбуждение, ожидание новых впечатлений и одновременно некое волнение перед новым, неизведанным миром. Он тихонько отодвинул тюлевую занавеску (Аркадий еще вовсю похрапывал) и выглянул в окно. Ему открылся вид на умытую ранним светом улочку с аккуратно покрашенными домами. Прямо напротив уютным светом зазывал редких в такой час прохожих уже открывшийся магазинчик.  В витрине видны были развешенные внутри колбасы, разложенные в высоких застекленных прилавках сыры. Женщина в белом фартуке, вероятно хозяйка, обслуживала покупателя. К Максиму опять вернулось чувство нереальности происходящего. Он еще долго стоял возле окна впитывая в себя этот простой сюжет, и испытывая истинное удовольствие от постепенно доходящего до его сознания ощущения свободы, возможности увидеть мир, радости освобождения. Максим так долго карабкался на ненавистную ему стену, отделявшую его от остального мира, и вот, наконец, он достиг цели, преодолел преграду и спрыгнув на другую сторону, сбросил свои оковы и стал свободным.
Чувства переполняли его душу, Максим вспомнил про Катю, да, он собственно, никогда и не забывал о ней, она всегда была с ним. Слезы навернулись у него на глазах, и то были не столько слезы горести, сколько слезы радости за себя и за Катю, которая теперь видела все вокруг его глазами.

В этот день у Максима было интервью в Сохнуте. Молодая блондинка задавала ему вопросы по-русски, а записывала его ответы на иврите с невероятной, как показалось Максиму, скоростью.
¬— Почему Вы не едете в Израиль?— был ее первый вопрос.
Максим ответил, что едет к сестре в Америку.
— Кого из отказников знали в России? —
Максим назвал несколько имен, и она поинтересовалась как поживают эти люди. Дальнейшие вопросы заставили Максима поразиться ее осведомленности, девица знала столько деталей их жизни, что ей легко могло бы позавидовать КГБ.
После Сохнута Максима направили в ХИАС. Там было много народу, и Максиму пришлось долго ждать пока его вызовут. В маленькой приемной сидели очень чернобровые и смуглые люди, которых Максим поначалу принял за азербайджанцев. В принципе он почти угадал, это оказались иранские евреи. Они сидели в полном молчании и мрачновато посматривали на Максима, вероятно пытаясь определить его происхождение. Максиму стало не по себе, и он пошел покурить на лестницу, откуда его тут же прогнал какой то служащий, заорав на него по-немецки, что вызвало у Максима не вполне приятные ассоциации и он решил, что будет лучше вернуться к иранцам.
В конце концов Максима вызвали на интервью и первым делом спросили, какие он знает еврейские праздники, вероятно, таким образом они пытались удостовериться, что он еврей. В душе Максим посмеялся, представив как будут ломать себе голову многие выезжающие из Союза советские евреи не имеющие ни малейшего понятия о своих праздниках. Даже если бы ХИАС стал спускать мужикам штаны, доказать их еврейство было бы чрезвычайно трудно.
Максим назвал все известные ему еврейские праздники, и, успешно пройдя интервью, был направлен в кассу для получения пособия. Это было приятной неожиданностью, так как Максим даже и не помышлял о каких то пособиях, наивно полагая, что протянет до Америки на свои 125 долларов. 

Он вернулся в пансион и застал там Аркадия.
— Слушай, Максим! — сказал Аркадий.
— Не хочешь пойти со мной купить кассетник, мне родители деньги на него подарили?
— Хорошо, пойдем, посмотрим их радиотовары, — ответил Максим.
— Ну отлично, за одно и перекусим что-нибудь по дороге.
Вена успокаивала нервы. Приятно цокали копыта лошадей везущих экскурсионные экипажи по булыжным мостовым. Возле кафешек люди сидели за столиками расставленными прямо на улицах и неторопливо попивали свое кофе. Погода была что надо, не жарко и не холодно. На пути им попалась пиццерия и они зашли туда поесть. Максим сразу вспомнил свой неудачный поход в пиццерию в Питере и подумал: «Ну, посмотрим, как с этим обстоит дело в Вене?» В кафе было полно свободных столиков, и они с Аркадием сели за столик у открытого окна. К ним сразу подошла официантка и дала меню, в котором легко можно было потеряться. Непривыкшему к большому выбору Максиму трудно было решить какую именно пиццу заказать. Чем больше он пытался разобраться в меню, тем труднее ему было принять какое-то решение. Все казалось таким заманчивым, таким вкусным, одна пицца казалась лучше другой. Да и Аркадий, похоже, тоже пыхтел пытаясь сделать свой выбор. В конце концов порешили взять одну большую пиццу без особых выкрутасов, просто с солями, на двоих. Подкрепившись пиццей, они продолжили свой путь и вскоре подошли к магазину радио аппаратуры. Возле его витрины стояли две женщины и Максим с Аркадием еще издалека услышали, что те говорят по-русски.
— А где наш Фискалов то? — спросила одна женщина, опасливо
озираясь по сторонам. Другая женщина тоже посмoтрела направо и налево.
— Вроде не видно его, — сказала она.
— Да он уже давно сбежал, наверное, и попросил политического убежища! — неожиданно вступил в их разговор Аркадий.
Обе женщины обалдело переглянулись и уставились на него.
— Не разговаривай с ним, пошли отсюда! — воскликнула одна из них и потянула другую за руку. Они быстро пошли прочь, опасливо озираясь по сторонам.
— Ну, ты их здорово напугал, Аркаша! — сказал Максим.
— Так ведь точно, их Фискалов уже давно тю-тю. Что он, дурак что ли?
— А всетаки чертовски хорошо ощущать полную независимость от
таких вот Фискаловых из первого отдела! — заметил Максим.
— Да, что и говорить, свобода блин! — ответил Аркадий.
В магазине они долго разглядывали различные кассетники и бумбоксы, и никак не могли решить что лучше купить. В конце концов Аркадий остановил свой выбор на вокмане Сони и, расплатившись и получив яркую глянцевую коробку, довольные, они вернулись в пансион.
На следующий день Аркадий поехал к родителям показывать свой вокман, а Максим сходил в пару музеев, истратив невероятное количество денег, как ему показалось; музеи в Вене оказались отнюдь не дешевыми. Затем он побродил по старому городу, с удовольствием созерцая европейский антураж. Вена восхищала его, но одновременно он чувствовал некоторую отчужденность, ему было одиноко в этом великолепном, но совершенно незнакомом ему городе. В таком неторопливом ритме пролетели еще пару недель, и, наконец, настал момент отъезда в Италию. Аркадий тоже оказался в той же партии иммигрантов, вместе с Максимом. Поезд отходил поздно вечером. Когда Максим с Аркадием приехали на вокзал, на перроне уже толпились русские иммигранты. Между ними прохаживался детина солдат с автоматом на боку. Максим никак не мог понять охраняет ли этот солдат иммигрантов, или охраняет австрийцев от непредсказуемых русских. В купе они, к счастью, оказались только вдвоем с Аркадием. Кожаные сидения можно было разложить и лечь на них как на кровать, но пoстелей никто не давал. Максим даже немного понастольгировал по проводнику с постелями за рубль, не говоря уже о горячем чае в подстаканниках с кусковым сахаром. Они долго болтали с Аркадием и пытались временами что-то разглядеть за окном, затем, устав от разговоров и ночной тьмы, они завалились спать, подложив под головы свои куртки.
Утром Максим проснулся от яркого солнечного света и ощущения что вернулось лето. Он выглянул в окно и увидел воду. Поезд стоял на какой-то странной насыпи посреди огромного водного пространства, или, по крайней мере, так показалось Максиму. Вдали веселыми красками радовал глаз до боли знакомый по картинкам городской пейзаж. К Максиму вернулось опять ощущение, что видит он все это не наяву, а на киноэкране. Но, так , или иначе, было очевидно, что вдали виднелась Венеция. Максим разбудил Аркадия и тот еще не успев вполне проснуться воскликнул: “ Ух ты! Вот это да! Неужели Венеция?”   
— Она самая! — ответил Максим.
Поезд долго стоял на месте, видимо меняли локомотив. Максим вышел в тамбур и открыл дверь вагона. Жаркий летний воздух принял его  в свои объятия. Максим начал спускаться по ступенькам вниз, но дорогу ему преградил carabinieri в темно-синей форме и замахал на него руками, что-то быстро говоря по-итальянски. По его тону и жестикуляции Максим понял, что выходить из вагона ему не положено. Вскоре поезд тронулся и поехал по просторам Италии. Окна были открыты и теплый ветер раздувал по вагону запахи южных, неведомых растений и явств. Максим чувствовал прилив какой-то невероятной энергии, ему казалось, что если бы он сейчас выпрыгнул в открытое окно, то полетел бы как птица, постепенно набирая высоту и жадно вдыхая всей грудью этот опьяняющий воздух. Он уже почти реально чувствовалал этот полет, эту свободу. В коридоре кто-то, вероятно испытывая такой же моральный подьем и желая ощутить себя совсем “по- западному”, закурил сигару. Едкий дым отнюдь не свежей сигары неожиданно прервал мечты Максима и переключил его внимание на более земные раздумья. ¬— “Да,”— подумал Максим, — “почти каждый русский иммигрант привез с собой пару коробок кубинских сигар, завалявшихся на полках советских табачных магазинов. Совершенно не популярные в России сигары пролежали на полках долгие годы, а теперь мы их везем контрабандой в Америку дабы удивить американцев пересушенным в пепел кубинским табачком”.
Краем уха Максим услышал разговор о том, что вскоре поезд должен остановиться на маленькой станции откуда всех повезут автобусами в Рим. Поезд стоит только пять минут и надо будет успеть выгрузиться, утверждал рассказчик. Народ явно заволновался, спешно собирая свои пожитки. Никакого официального сообщения, однако, не последовало, поезд по прежнему катил себе без остановок и с приличной скоростью. Максим с Аркадием тоже, на всякий случай подготовились к высадке, хотя они и не особо верили в бесконечные слухи, распростарняемые иммигрантами. Привыкшие к бесполезности средств массовой информации советские граждане, всегда больше полагались на неформальные источники новостей. Тем ни менее, иногда слухи все же бывают верны и, в таком случае, кому охота оставаться в поезде и застрять где-нибудь на запасном пути. Как ее ни ждали, но станция появилась неожиданно, и все ринулись к выходу перескакивая через чужие чемоданы; особо сильные и предприимчивые люди принялись выбрасывать свои вещи через открытые окна. В вагоне ехало несколько пожилых людей, а так же пара семей с маленькими детьми. Их шансы выскочить из вагона вместе с другими да еще успеть прихватить все свои вещи были не велики. Максим с Аркадием решили помочь им вытащить багаж. Вскоре все сгрудились на платформе, Аркадий  заглянул еще раз в опустевший вагон и увидел в тамбуре три сиротливо стоящие чемодана.
— Смотри, Максим, какой–то потц забыл свои чемоданы! —воскликнул Аркадий.
— Чьи же это? — удивился Максим.
— А бля!  Это же мои! — вдруг опомнился Аркадий.
Они быстро вытащили чемоданы на перрон и усевшись на них, дружно расхохотались. Хохотали и над собсвенной нерасторопностью и над ненужной паникой. Поезд как буд-то прирос к станции и никуда не трогался.
Как из подземли появилась представитель ХИАСа, —дородная дама по имени Элеанора. Она предложила всем последовать за ней к автобусам, а поезд так и остался стоять на месте. Два комфортабельных кондиционированных автобуса ждали неподалеку. Многочисленные чемоданы погрузили на деревянную подводу, запряженную двумя мулами, и подвезли к автобусам. Элеонора сообщила, что до Рима надо ехать несколько часов и потребовала чтобы главы семей сели в один из автобусов где поедет она. Максим с Аркадием, как главы своих “семей”, естественно сели в тот автобус. С первых же минут путешествия Элеанора начала свой инструктаж и рот у нее не закрывался почти до самого прибытия в Рим. Она поведала, что жить всем придется в третьесортных пансионах. “Затыкайте нос и уши”, — посоветовала она, — “но не забывайте, что вы за это ничего не платите”. Она ударилась в долгую тираду об иммиграции и назвала Америку клоакой. Немного обескураженные иммигранты приутихли, въезжая уже в сумерках в вечный город Рим. Громадные автобусы едва могли протиснуться в узких улочках у вокзала Термини,  и малюсенькие автомобили, застрявшие позади автобусов, гудели свой ужасающий концерт пытаясь пробиться вперед любым путем. Автобус, где ехали Максим с Аркадием, остановился возле пансиона Маджера, на углу одноименной улицы. Это вызвало еще большую бурю негодования со стороны автомобилистов-оркестрантов и к их ультро-авангардной симфонии прибавился еще и устрашающе фальшивый вокал. Водитель автобуса решил тоже присоединить свой голос к общему концерту и высунувшись по пояс из окна заорал что-то явно из итальянского фольклера. Элеанора предложила всем быстро высаживаться и поскорее ретироваться в пансион. Высыпав на улицу, иммигранты начали вытаскивать из чрева автобуса свой багаж. Жутковатая какофония звуков заставляла их поторопиться. Чемоданы полетели на тротуар и быстро аккумулировались во внушительную груду. Автобус тут же отчалил, увлекая за собой неугoмонный авто-оркестр, а иммигранты ринулись выуживать из общей кучи свои пожитки. Максим с Аркадием долго тасовали чемоданы пока не откопали свои собственные, а затем пошли в пансион разыскивать свою комнату.
Их номер оказался на третьем этаже; старенькие темно-синие, с золотым рисунком обои были кое-где надорваны, каменный потрескавшийся пол выполнял роль кондиционера, отдавая в комнату накопившуюся в нем ночную прохладу. В углу располагалась раковина, а у стены стояли две кровати. Огромное окно было закрыто обветшалыми деревянными ставнями.  В общем обстановку можно было смело назвать спартанской, но в этой убогости был, однако, некоторый шарм. Максим распахнул ставни и вдохнул запахи римского вечера. Внизу кипела жизнь, на другой стороне улицы, возле траттории, люди сидели за уличными столиками. Теплый электрический свет, скорее похожий на огни факелов, мягко разливался вокруг создавая ощущение театральных декораций. Максиму вспомнились фильмы Феллини, их неповторимая тональность и необыкновенный романтизм. Ему вдруг сильно захотелось выйти на улицу и почувствовать себя частью этого антуража, впитать в себя очарование этого древнего города.
— Слушай, ¬¬¬— обратился Максим к Аркадию, — я так есть хочу, просто живот к спине прирос, пойдем поищем где можно чего-нибудь поесть.
— Пойдем, я тоже жутко проголодался.
Они поставили чемоданы и спустились вниз. Не пройдя и трех шагов, они увидели
выставленные в витрине аппетитные тругольнички пиццы с тонкой, как лист картона, лепешкой. В окошке немедленно появилась, увенчаная белым колпаком, и выражающая готовность, физиономия хозяина. Максим ткнул пальцем в понравившиеся ему кусочки и тут же получил их на бумажной тарелочке. Аркадий последовал за ним, и они с огромным удовольствием съели по два куска, а затем купили еще по два в дополнение. То ли голод был силен, то ли пицца была дейсвительно прекрасно приготовлена, но им показалось что ничего подобного они до этого момента еще не пробовали.



III

Яркий солнечный луч пробился сквозь щель в деревянной ставне и уткнулся Максиму в глаз. Максим повернулся на бок, но приятный сон, который он попытался досмотреть, уже успел провалиться куда-то в бездну просыпающегося сознания. Он даже не смог вспомнить о чем был сон, осталось только приятное ощущение на душе. Максим дотянулся до своих наручных часов, лежащих на тумбочке, они показывали 6:30 утра. Несмотря на ранний час, в комнате было уже довольно жарко, даже плотные ставни не могли защитить от палящих с самого утра лучей южного солнца. Максим почувствовал, что вспотел. Спать больше не хотелось, он встал и направился в душ. Душевая комната находилась в коридоре, войдя в нее, Максим сначала подумал, что не туда попал. Там не было ни кабинки ни ванной, кафельный пол воронкой уходил в отверстие посередине, куда стекала вода из подогреваемого газовой колонкой душа. Максим открыл горячую воду и сунул руку под струю чтобы определить ее температуру. Вода была совершенно холодная, он подождал немного, давая воде разогреться, но и во второй раз особой разницы не почувствовал. На третий раз он совершенно убедился что вода если и подогревается, а в колонке явно горел огонь, то до температуры не намного превышающей точку замерзания. Кое-как обмывшись, Максим растерся до красна вафельным полотенцем и побежал к себе в комнату. Аркадий уже тоже встал и, стоя у раковины, чистил зубы. В 8 часов они поднялись наверх в столовую, где подавали завтрак. Несколько столиков накрытых клеенкой в красно-белую шашечку составляли всю меблировку столовой. Максим с Аркадием разместились за одним из столиков у мансардного окна. Из открытых в кухню, соседствующую со столовой, дверей вышла молодая девушка с подносом и подошла к ним. Она вежливо поздоровалась, и по ее акценту можно было легко понять, что ее родной язык тоже славянский. Она поставила на стол кофейник и две тарелки с небольшими французскими булками на каждой. К булкам полагались маленькие пакетики с маслом и джемом.
— А Вы, девушка, откуда? — спросил ее Максим.
— Я из Польши—
— И Вы давно здесь, в Италии? — продолжал он.
— Три месяца, нас тут много…… в этом пансионе все официантки и уборщицы из Польши.
— Вот как? — удивился Максим
— Да, здесь, в Риме очень много поляков, даже некоторые в парках живут, в палатках. Итальянцы нас не любят, считают что мы отнимаем у них работу. Хотя, на ту работу, которую мы делаем, они сами не хотят идти.
— У Вас прекрасный русский, где Вы его выучили? — поразился Максим.
— В школе учила, а потом в институте. Еще я по обмену ездила на учебу в Москву на несколько месяцев.
— Меня зовут Мария, а вас как? —
— Максим, а его Аркадий —
— Приятно познакомиться! —
— Ну, я пойду, а то наш хозяин меня еще выгонит за то что я много болтаю. —
— Симпатичная девушка! — заметил Аркадий, когда она отошла.
— Да, ей, вероятно, нелегко приходится! — заметил Максим, — им, похоже, никаких пособий не дают. Иммиграция в чистом виде!

День выдался жаркий, мостовая раскалилась как сковородка, и воздух был настолько тяжел и густ, что, казалось, его можно было мять руками. Максим с Аркадием долго бродили по распаренным полуденным зноем улицам Рима. Посидели на ступеньках Испанской лестницы, погуляли вдоль Пьяцца Навона и немного охладились возле Фонтана де Треви, но Максим в какой то момент почувствовал, что у него начинает болеть голова. Рубашка на нем вся промокла, джинсы прилипли к коленям, и все, о чем он сейчас мог мечтать, это был холодный душь в пансионе. Вернувшись, Максим просто понесся в душевую и, сбросив одежду, с наслаждением встал под холодную струю воды. Он подставил голову под воду и сразу почувствовал облегчение, головная боль стала заметно притупляться. Максим закрыл глаза, концентрируясь на уходящей головной боли, наслаждаясь прохладой. Вдруг, ему показалось, что дверь в душевую скрипнула, но он не придал этому значения, поскольку был уверен что запер ее. Но, через минуту он рванулся, почувствовав чье то прикосновение. Максим резко обернулся и увидел перед собой совершенно обнаженную Марию. Она прижала палец к губам и обвила руки вокруг его шеи. Максим почувствовал на себе ее упругие девичьи груди и немедленный прилив крови к нижней части своего тела. Затем все произошло с невероятной быстротой. Максим даже не был вполне уверен, что это был не сон. Молниеносная вспышка страсти обуяла им и в полусознательном состоянии он полностью отдался этому порыву. 
Когда Максим вернулся в свою комнату, он все еще не был уверен в реальности произошедшего. Аркадий, вероятно, заметил какие то странности в поведении Максима и спросил — Ты чего такой загадочно молчаливый? —
— Да так,…. на солнце, просто, перегрелся —
Максиму не хотелось ничего рассказывать, это бы испортило то приятное ощущение, как после дивного сна, которое он испытывал.
— Пойдем лучше пообедаем, — предложил он.
Обед им тоже полагался в пансионе. Они уселись за тот же столик, что и утром. Максим немного занервничал, боясь увидеть сейчас Марию, но она не появлялась. К ним подошла другая девушка, вероятно, Мария работала только в утреннюю смену. Обед состоял из салатика из листьев и редких долек помидоров и огурцов, жидковатого овощного супа и спагетти с томатным соусом, скупо посыпанных сверху пармиджано. На третье, как извинение за скромный обед, подали бискотти с капучино.
Следующий день выдался таким же жарким, как и предыдущий, но запланированная на сегодня поездка в Ладисполи с целью снятия в наем жилплощади, где предстояло ожидать американскую визу, сулила возможность искупаться в море. Около десяти часов утра автобус с русскими иммигрантами прибыл к главному фонтану небольшого приморского городка в тридцати пяти километрах от Рима.  Их уже поджидали ранее прибывшие сюда иммигранты, получившие уже въездные американские визы. Они ожидали вновь прибывших, чтобы перездать им свои квартиры и углы, дабы вернуть неиспользованную рентную плату. К Максиму сразу подошел мужчина средних лет с велосипедом и без рубашки, на нем были одеты только цветастые, похожие на трусы, шорты и пластиковые шлепанцы. Он говорил с сильным киевским «х». Мужчина педставился Виталием и предложил показать квартиру, в которой жил вдвоем с женой. Они уезжали на следующей неделе в Чикаго. Квартирка оказалась вполне подходящей; отдельная кухня и комната с двумя кроватями. Она располагалась на втором этаже небольшого, двухэтажного дома, и, поднявшись выше по лестнице, можно было выйти на крышу, откуда открывался неплохой вид. На натянутых между телевизионными антеннами веревках сушилось, в итальянском стиле, белье. Рентная плата вполне устраивала Максима с Аркадием и они, не долго думая, согласились снять эту квариру. Надо было только встретиться с хозяйкой в Риме и заплатить ей депозит. Максим записал ее телефон. Правда, он плохо представлял себе как будет с ней разговаривать, Виталий предупредил, что сеньера Рипези ни по-английски, ни, тем более, по-русски не понимает. Максим вытащил из кармана портативный итальянский словарь и попытался составить фразу, чтобы договориться с хозяйкой о встрече. Виталий, проживший в Италии уже почти три месяца и, успевший нахвататься итальянских слов, даже смог ему помочь. Максим пошел в телефонную будку на углу улицы и, глубоко вздохнув, набрал номер телефона. На третьем звонке в трубке прозвучало: “Pronto!”
Максим автоматически повторил — Pronto! —
— Senora Ripezi? —
— Si, si…. —
— Vorrei affittare un appartamento e si incontrano , — прочитал свою шпаргалку Максим. Синьора Рипези быстро заговорила по итальянски, из чего Максим не мог понять ни слова. Он, как попка, просто повторил ту же фразу. Хозяйка опять затараторила на своем красивом языке, напоминающем Максиму шум прибоя. С грехом пополам, он все же разобрал, что она хочет встретиться с ним domani  на пьяцца Навона, возле fontana. Максим обрадовался выполненной задачей и, сказав arrividerci , повесил трубку.
— А как же я ее узнаю? — вдруг спохватился он.
— А я тебе ее опишу, — успокоил его Виталий, — у нее темные волосы, она среднего роста, средних лет и носит очки, —
— Ну, и ну! Да таких женщин пол Рима! — заметил Аркадий.
— Слушай, возьми какую—нибудь русскую газету или журнал, и она сама тебя узнает. Здесь в киосках полно всяких газет и журналов продают, в том числе, и русских, — предложил Виталий.
— Хорошая идея! — одобрил Аркадий, — вместе завтра поедем и оба будем держать перед собой и “Правду”, и “Известию”.
До отхода автобусов еще оставалось достаточно много времени, и Максим с Аркадием пошли на пляж.



IX

За завтраком их опять обслуживала Мария. Она, как ни в чем не бывало, болтала с Максимом и Аркадием, и только когда они уже заканчивали есть, она  подмигнула Максиму и взглядом указала ему подойти к кухне. Максим отстал от Аркадия, уже выходящего на лестницу, и зашел в кухню. Там никого в этот момент не было. Мария сразу же прильнула к нему, и они застыли в долгом поцелуе.
— Я освобожусь в час тридцать и пойду приму душ, — прошептала Мария.
— Я тоже, — ответил он.
Тут в кухню зашла другая девушка официантка, и Максим поспешно вышел.
На лестнице он достал помятую в кармане пачку Marlboro и, открыв ее, увидел, что она пуста. Он быстро спустился по лестнице и заскочил в табачную лавку на углу, где купил новую пачку сигарет.
— Ты куда пропал? — спросил Максима Аркадий, когда тот вернулся в комнату.
— За сигаретами бегал, у меня кончились, —
— А…а…аа…, — понимающе замотал головой Аркадий,
— Спросил бы у меня, я бы тебя угостил, —
— Да ладно, все равно надо было новую пачку покупать, бежать то тут недалеко! —
— Пойдем, прогуляемся, а там уже и с хозяйкой нашей надо будет встретиться, — предложил Максим.
Они вышли на улицу и пошли сначала к вокзалу. На углу, напротив вокзала Термини, на тротуаре сидело несколько человек похожих на бездомных. Когда Максим с Аркадием поровнялись с ними, один повернулся в их сторону и спросил Максима по-русски
— Ты когда приехал? —
— Два дня назад, — ответил обомлевший Максим.
— Ну, с приездом! А ты откуда? —
— Из Питера, —
— Что нибудь привезли на продажу?  — спросил незнакомец.
— Да нет, ничего не привезли, — ответил Максим.
— Ни фото ружья, ни фотоаппарата не прихватили? —
— Нету у нас ничего, — развел руками Аркадий.
Незнакомец разочарованно покачал головой.
— Удачи вам, ребята! — сказал он и повернулся к своим друзьям.
В киоске на вокзале они купили журнал «Огонек» и газету «Правда» и пошли на встречу со своей будущей хозяйкой. На пьяцца Навона было многолюдно. Выбрав заметное местечко возле фонтана, они встали как два солдата на посту, прижимая к груди совецкую прессу. Максим ощущал на себе взгляды недоумевающих прохожих и ему хотелось провалиться сквозь землю.
— Они еще подумают, что мы тут какую то демонстрацию устраиваем в поддержку СССР, — шепнул он Аркадию.
— Ну и пусть подумают, мы в свободной стране! Главное нам сеньoру нашу не прозевать, а то жить будет негде и будем мы тогда, как вон те возле вокзала, на панели отдыхать, — ответил Аркадий.
Максим счел его ответ вполне резонным и немного успокоился. К счастью, ждать долго не пришлось, очень скоро к ним подошла женщина среднего роста, средних лет, с темными волосами и в очках.
— Senora Ripezi? — обрадовался Максим.
Она утвердительно замотала головой, — si, si…
Максим с Аркадием представились и Аркадий достал из кармана конверт с приготовленными заранее лирами.
— Molte grazie!  — сказала она и что то затараторила по итальянски.
Максим силился понять о чем она говорит, но мог только догадываться по ее жестам, что она дает им какие то указания по уходу за квартирой. Она несколько раз взмахнула руками, держащими невидимую метлу, показывая что надо убирать помещение. Затем, ударилась в долгие объяснения о чем то, что называлось stufa и, (как Максим смог сообразить), что штуковиной этой нельзя пользоваться ночью. Максим порылся в своем словарике и выяснил, — stufa означает плита.
— Что она, нас за идиотов принимает? Чего это мы будем плитой пользоваться ночью? — сказал Максим.
— А почему бы и нет, вдруг нам приспичит ночью борщ сварить? — откликнулся Аркадий.
— Какая то тут херня!…. Ладно, спросим у Виталика, — сказал Максим.
В пансион вернулись в начале второго. Аркадий завалился на кровать и закурил.
— Пойду ка я приму душ. Ну и жара сегодня опять! — сказал Максим и, захватив полотенце, вышел в коридор.
Дверь в душевую оказалась заперта, и Максим тихонько постучал по двери костяшками пальцев. Ответа не последовало. Он немного постоял в раздумье и решил постучать еще раз. Дверь неожиданно приоткрылась и в образовавшейся щели показалась лоснящаяся красная физиономия и барабанного вида живот, замотанный белым вафельным полотенцем.
— Чего надо? — недовольно спросил толстый мужик на родном, отдающем хамоватыми оттенками русском языке.
— Простите! — опешил Максим, — я думал, тут никого нет.
— Ты чо, слепой? — рявкнул мужик и захлопнул дверь.
Максим, было, побрел обратно к себе в комнату, но тут в коридоре появилась с полотенцем в руках Мария.
— Там какой то жлоб моется, — махнул рукой в сторону душевой Максим.
— Ну, мы подождем пока он помоется, — ответила Мария.
Они встали к стене и Максим, притянув ее к себе, поцеловал в губы.
Он почувствовал мягкую упругость ее языка и тут же опять ощутил мощный прилив энергии в нижней части своего тела.  Все, о чем он теперь мог думать — это поскорее попасть вместе с Марией в душ. Они простояли так в затяжном поцелуе еще несколько минут. Наконец дверь из душевой отворилась, и, чмокая шлепанцами, толстяк, с мочалкой в руках, вышел в коридор. Максим порадовался в душе, что держал полотенце, которым можно было прикрыть свое очевидное возбуждение. Неуспел мужик скрыться за углом, как Максим с Марией шмыгнули в душевую и заперли за собой дверь. Максим сбросил свои джинсы и трусы на пол, а Мария тем временем стянула с себя шорты и кофточку, под которой не оказалось лифчика. Максим восхитился ее округлыми, торчком выпирающими грудями и стройным, женственным телом. В первый раз он даже не успел ее как следует рассмотреть, так все быстро и неожиданно произошло.
Мария опустилась перед ним на колени и Максиму уже было трудно себя контролировать. Он подхватил ее под локти и, приподняв, повернул ее спиной к себе, обхватив ее грудь руками. Утолив свою страсть, они стали плескаться как дети под прохладным душем. Максим набрал воды в рот и, раздув щеки, прыснул ее на Марию. Та зажмурилась, отворачиваясь от брызг, и тут же сама набрала воды в рот и с силой выдула все на Максима. Он слегка шлепнул ее по тугому бедру и тут же прижал к себе и поцеловал.



Х

К концу недели следовало перебираться в Ладисполи. До отъезда Максим еще раз встретился с Марией, она обещала приехать к нему, а он собирался наведаться как нибудь к ней в гостиницу.
В пятницу поехали в Ладисполи чтобы забрать ключи от квартиры. Виталий был дома, ожидая приезда новых жильцов. Он показал Максиму и Аркадию все несложное оборудование квартиры, и они спросили его про стуфу.
— А…а….а…— понимающе закивал головой Виталий, — это портативная газовая печка для обогрева. Она старая и воняет здорово газом, вот хозяйка и боится, что вы с этой печкой угорите. А здесь ночью бывает довольно холодно; полы то каменные, — на дворе уже сентябрь, и температура вечерами сильно опускается. Мы включали эту стуфу перед отходом ко сну, а потом, может, еще разок ночью, ненадолго, чтобы прогреть помещение. Но, не советую, конечно, спать, когда она работает—
На следующий день Виталий с женой улетели в Америку, а Максим с Аркадием приехали уже с вещами в Ладисполи.  Они быстро освоились на новом месте, даже научились мыться за две минуты. В ванной, цивильно оснащенной унитазом и бедэ, висела малюсенькая, литра на два, электрическая колонка с подсоединенным к ней ручным душем. Нагретой в колонке воды хватало только на пару минут, а потом надо было ждать пока вода снова нагреется. Вместе с квартирой они получили во временное пользование еще и потрепанный, но вполне на ходу, велосипед. В небольшом, но, все же, достаточно разбросанном Ладисполи, на велосипеде можно было легко добраться и в магазин, и на почту, и к фонтану, где вечно собирались русские иммигранты, и где можно было послушать совершенно невообразимые байки. Там же, на деревьях пестрели от руки написанные объявления с нарезками для отрывания адреса и номера телефона. Кто то предлагал домашние пельмени, кто то давал уроки английского, фотограф предлагал свои услуги по вечерам, после пяти часов, когда освещение особо привлекательно для съемки. Иногда у фонтана появлялись полицейские и молча срывали все эти, написанные на непонятной кирилице, бумажки. Но, на следующий день объявления появлялись снова и еще в большем колличестве.
Осень постепенно вытесняла лето. Днем все еще бывало тепло, в полдень, порой, даже жарковато, а ночью температура опускалась так низко, что Максим с Аркадием, боясь окoлеть от холода, были вынужденны включать чёртову стуффу. Она действительно воняла неимоверно, и ее просто невозможно было оставлять включенной надолго. Аркадий достал из чемодана русскую ушанку, и в особо холодные ночи спал в ней. Пару раз они съездили в Рим, один раз в Ватикан и в другой раз на рынок, куда ездили все иммигранты, чтобы купить по дешевке кое какую одежду. Максим заскочил и к Марии в пансион, но ее там не застал и оставил ей записку со своим адресом. В следующий выходной она просто появилась на пороге их ладиспольской квартиры. Максим был приятно удивлен, а ничего неподозревающий Аркадий, немного смутился. Он никак не ожидал увидеть Марию в Ладисполи. Однако, Аркадий быстро обо всем догадался и, сощурившись, хитро подмигивал Максиму, показывая свое одобрение.
Они втроем побродили по улочкам Ладисполи, прошлись, сняв обувь, по песку вдоль пляжа, попили кофе в баре. Вечером, после обеда, Аркадий, вдруг, собрался пойти к фонтану, и оставил Максима вдвоем с Марией. Вернулся он только поздно вечером, когда Максим уже посадил Марию на автобус.
— Когда это ты успел с ней закрутить? — спросил он Максима прямо с порога.
— Да,… как то оно само собой вышло,…. вроде как случайно… —
— Я же с тобой все время был, как же ты умудрился, что я и не заметил ничего?
— А мы в душе встречались, — отпарировал Максим.
— Ты, серьезно? —
— Вполне! Она сама ко мне в душ пришла в первый раз. Поворачиваюсь и, вдруг, вижу обнажённую девушку. Ну,… тут я и попался.
— Обалдеть! А я думал, такое только в кино показывают, в ральной жизни не дождешься чтобы к тебе в душ хорошенькие женщины забегали, так сказать — помыться на брудершафт.
— Я и сам то с трудом могу в это поверить, но факт — есть факт, — ответил Максим.
В глубине души он никак не мог сформулировать свое отношение к Марии. Безусловно, он чувствовал к ней сильное влечение, но сердце его, все же, было не свободно. Конечно, Максим понимал, что со временем все может измениться, но Катю ему никто бы не смог заменить.

Жизнь в Ладисполи проходила в дачном ритме. Вставали поздно, ложились иногда под утро. Аркадий, также как и Максим, оказался отнюдь не жаворонком и вставать рано не любил. Зато философствовать на кухне, сидя в клубах сигаретного дыма, он мог до петухов. Максиму нравились эти посиделки. Конечно, курили они слишком много, и от той слабой видимости режима, что была у них раньше, не осталось и следа, но оба воспринимали этот период богемной жизни как расслабуху перед борьбой, которая неизбежно ждала их в скором будущем.
В комнате у них стоял старый громоздкий приемник. Максим решил, по старой памяти, послушать «Голос Америки» или «Радио Свобода», — глушилки то здесь не будет, — но, к его полному разочарованию, он смог поймать только до зубной боли надоевший советский «Маяк». Пару раз приезжала Мария, и однажды Максим сумел договориться с ней о встрече в Риме. Казалось, она легко воспринимала их отношения и ничего не ждала от Максима. Им было хорошо вместе, а о том, что будет дальше ни он, ни она не задумывались.
В начале октября и Максима и Аркадия вызвали на интервью в американское консульство. Русские иммигранты, уже прошедшие интервью, давали всем советы как себя вести, во что одеваться. Кто-то утверждал, что надо надевать самое парадное, а кто-то, наоборот, советовал одеваться как можно проще, —дескать, какой же ты, к черту, беженец если приходишь к консулу в дорогом костюме! Максим все это пропускал мимо ушей. К тому же, дорогого костюма у него не было, так что и думать было не о чем. Аркадий тоже никого не слушал, а поступал согласно своим собственным соображениям. Просто одели чистые рубашки и поехали в Рим. В консульстве возбужденные советские иммигранты, привыкшие к выбиванию себе места под солнцем, толкали друг друга, рвались вперед. Ожидаемой очереди, однако, не предвиделось. Всех вызванных к консулу усадили в обширной приемной и попоросили подождать. Через несколько минут вышла подтянутая женщина секретарь и вежливо пригласила зайти в первую очередь семью с маленькими детьми. Затем стали вызывать людей по фамилиям. Максиму долго ждать не пришлось. У консула его попросили через переводчика поднять правую руку и поклясться отвечать только правду и ничего кроме правды. Консул, немолодая, но, сохранившая миловидные черты лица, женщина спросила Максима не был ли он осужден, не состоял ли в коммунистической партии и еще задала какие-то вопросы, на которые Максим почти автоматически отвечал – нет.
После интервью Максим подождал Аркадия и они поболтавшись еще немного по Риму, вернулись домой. После двух месяцев, Ладисполи стал казаться все более и более скучным. Привыкшим к жизни в большом городе, им трудно было свыкнуться с застойно¬-провинциальным укладом жизни маленького приморского городка. Да и находиться в транзитном периоде тоже поднадоело, хотелось поскорее определиться, почувствовать под ногами новую землю, начать новую жизнь.
Потянулись недели занудного ожидания. Максим с нетерпением ждал каждый день почты, по нескольку раз проверял почтовый ящик в надежде увидеть там долгожданное письмо о полученной визе и дате отъезда в Америку.
Но, когда чего-то очень сильно ждешь, оно, как назло, никак не приходит. И, кажется, что если б не ждал этого вообще, так оно уже давно бы случилось, а то все тянется и тянется эта тягомотина.
Как то за полночь, углубившись в свои мысли, Максим сидел покуривая на кухне. Аркадий пошел уже спать, ему немного нездоровилось, вероятно простыл в жутких перепадках температуры. Тишину ночи нарушала только бесконечная трель кузнечиков, да периодическое покрякиванье жабы, которая обитала возле дома. Максим видел ее пару раз и изумляся ее размеру, таких больших он никогда раньше не видел. На фоне этих шумов прорезался другой звук, как будто кто-то скребся в углу. Максим прислушался…, да, так и есть, что-то там шебуршилось. Он тихонько заглянул за газовую плиту и увидел хвост ускользающей в крохотную щель возле плинтуса мыши.  «Ну, вот еще!» —подумал Максим, — «мышей нам только не хватало!» Ночью, сквозь сон он опять слышал несколько раз звуки говорящие о присутсвии мышиной жизни и наутро решил, что с этим надо что-то делать.  Аркадий тоже был немного обеспокоен, узнав о непрошенной жиличке. —Раз уж появилась одна мышь, значит придут и другие, — резонно заметил он.
Вечерком Максим решил наведаться в местный хозяйственный магазинчик чтобы купить там мышеловку. В магазине, сильно жестикулируя, о чем то оживленно беседовала небольшая компания местных мужичков.
— Buonasera! —поприветствовал их Максим.
Итальянцы закивали в ответ и немного расступились, давая возможность хозяину посмотреть на потенциального покупателя.
— Do you speak English?—решил попытать счастья Максим.
— No, no, no,—дружно замотали головами мужики.
Максим набрал побольше воздуха и выдал вдруг вспомнившееся итальянское слово — ratto!
Вся компания понимающе и сочувственно закивала. Хозяин воскликнул —un momento! — И протянул Максиму красочную коробку, на которой была изображена огромная крыса. Сообразив, что допустил ошибку, Максим замахал руками—no, no, piccolo!
—Okay!—хозяин сунул большую коробку на место и достал другую, поменьше, с изображением мышки. Максим обрадованно заулыбался, но тут же сообразил, что не сможет прочитать инструкцию по-итальянски и вопросительно развел руками. Тогда один из мужчин взял кусок картонки с прилавка, положил его на пол и ткнул указательным пальцем в верхний край — formaggio !— сказал он, затем ткнул в нижнюю часть картонки и, сделав размазывающее движение произнес, — colla !— и показал пальцами как воображаемая мышь бежит к сыру и влипает в клейкую массу на картонке. 
  —And,…What then? —спросил Максим не очень, правда, надеясь, что его поймут, поэтому он подкрепил свой вопрос разведением рук и состроил на лице гримасу недоумения. Сеньоры загоготали, а тот, который пытался ему все объяснить, поднял руку вверх и с размаху будто бы ударил чем-то воображаемую несчастную мышку.  Максима от этого несколько передернуло, но, делать было нечего, не жить же с мышами, и он, заплатив хозяину, поблагодарил сеньоров и отправился домой. На кухне он раскрыл коробку, достал кусок вложенного в нее картона и размазал по нему жирным слоем входящий в комплект клей. Затем достал из холодильника сыр, отрезал от него кусочек и положил его на край картонки. Сыра даже было немного жалко для мышей, он был довольно дорогой и очень вкусный. «На такой сыр они точно должны позариться!» —подумал Максим, и, подсунув картонку в притык к щели в плинтусе, сел пить чай и дожидаться добычи.
Он просидел пару часов и выпил три чашки чая, Аркадий тоже составил ему компанию, а потом пошел спать, но мышь все не появлялась. Максим, было,  совсем отчаялся, и когда уже начал клевать носом, вдруг услышал легкое шуршание в углу. Он прислушался и, боясь спугнуть мышь, застыл в ожидании дальнейшего развития событий. Не прошло и минуты, как он услышал тоненькое попискиванье за плитой.  Да, так и есть, мышка приклеилась всеми своими четырьмя лапками к картонке. Она пыталась вытянуть их из клея, но при этом прилипала все сильнее и уже вляпалась всем своим малюсеньким тельцем. При этом она не переставала пищать. Ее жалобный писк вызывал у Максима чувство сострадания, и он не знал как ему поступить дальше. Отпустить ее —значит в доме будут мыши, убить тоже жалко. Да и как ее убить, молотком долбануть, что ли? От одной этой мысли у Максима мурашки побежали по спине.
Наконец он решился—взял полиэтиленовый пакет и засунул в него всю картонку вместе с мышью, затем завязал ручки пакета узлом и понес на помойку. Неся пакет он чувствовал как трепыхается живая мышь внутри, все еще надеясь на спасение. Дойдя до помойки Максим, вдруг, опять задумался: «Если я ее выброшу вместе с пакетом в мусорный контейнер, она будет там медленно умирать. Таким образом я обрекаю несчастное живое существо на мученическую смерть.» Он огляделся вокруг и заметил возле одного из мусорных бачков пустую, увесистую бутылку из под шампанского. Максим положил пакет на землю, взял пустую бутылку и, превозмогая внутренне отвращение, ударил ею по пакету с мышью. Трепыхания прекратились и пакет затих. С каким-то неприятным осадком на душе Максим поплелся домой спать.



XI

Еще было совсем темно, ночь никак не хотела уступать свое время дню. Максим с Аркадием вынесли чемоданы на улицу и встали на тротуре возле дома. Автбус подкатил через пять минут, в нем уже сидели другие иммигранты, летящие тем же рейсом в Америку. Подхватили по дороге еще пару семей с вещами и покатили в аэропорт с романтическим названием «Леонардо да Винчи».
Самолет компании «Алиталия» практически полностью был заполнен русскими. Максим сидел рядом с молодой женщиной с грудным ребенком на руках. Почему -то ее не посадили в обычно выделяемые для пассажиров с маленькими детьми места впереди салона. Муж этой женщины сидел через проход, рядом с ним была девочка лет двух, их старшая дочь. Вскоре малявка начала плакать, ей, видно, закладывало уши при взлете. Уже подошло время ее покормить, и женщина, подозвав стюардессу, спросила ее на хорошем английском не могла бы та нагреть воды, чтобы развести молочную смесь для ребенка. Стюардесса понимающе закивала и удалилась в свои закрома. Прошло где -то с полчаса, а она все не возвращалась. Ребенок продолжал плакать, а его мать вся издергалась от невозможности что-либо сделать. Наконец, та же стюардесса появилась в проходе, и, как ни в чем не бывало, профланировала дальше по проходу, даже не взглянув на женщину рядом с Максимом и не обращая никакого внимания на плач ребенка. Через несколько минут она вернулась обратно, и, когда проходила мимо их ряда, женщина опять вежливо попросила принести ей горячей воды. Стюардесса кивнула в ответ и пошла дальше. Она не вернулась ни через пять, ни через десять минут. Максим уже не мог оставаться безучастным к этой ситуации, внутри у него все кипело.
—Дайте мне ваш рожок, —обратился он к женщине. Та вопросительно посмотрела на него. —Я вам принесу теплой воды, не волнуйтесь,—
Она отдала ему бутылочку. Максим быстро пошел в конец салона, там та же стюардесса разговаривала с другой по-итальянски, их речь журчала как ручеек в траве.
—Would you give me some hot water please ,— прервал их разговор Максим, держа детский рожок перед собой на вытянутой руке как средство борьбы с нечистой силой. Стюардесса, ни слова не говоря, взяла у Максима бутылочку и подставила ее под крантик с горячей водой. Получив обратно рожок, Максим посмотрел ей в глаза и сказал —That woman asked you two times to bring her some hot water to make food for her baby, and you totally ignored her! —
Стюардесса смотрела на него и, казалось, раздумывала, что ей ответить. Максим резко повернулся и, не дожидаясь ее ответа, пошел к своему ряду.
Соседка Максима была крайне рада получить наконец возможность накормить ребенка. —Это просто поразительно!—воскликнула она, забирая у него рожок. — в «Аэрофлоте» нам даже люльку для ребенка подвесили, а здесь такое невнимание!      
  Максим попытался расслабиться в своем кресле и поспать, но сколько он ни старался, никак не мог отключиться от своих мыслей. Даже выданная пассажирам повязка для глаз не помогала. Он пытался погрузиться во мрак перед глазами, но всякий раз, когда ему почти удавалось провалиться в приятно обволакивающую его бездну сна, кто-то, проходя через проход, задевал его бедром, где-то вскрикивал ребенок, басовито трепались русские мужики. Окончательно поняв что поспать не удастся, Максим встал и пошел искать Аркадия. Тот оказался в самом конце самолета, где было намного меньше пассажиров и некоторые из них, воспользовавшись свободными местами в своих рядах, удобно улеглись поперек кресел и сладко посапывали. Максим позавидовал их безмятежному сну и уселся в свободное кресло рядом с Аркадием. Тот протянул Максиму сигарету, кормовой салон был курительным.
—Еще часов пять лететь, — сказал Аркадий, —переходи сюда, тут и покурить можно и веселей вдвоем, — предложил он. Максим уже и сам успел об этом подумать.
—Да я вот уже вроде как и перешел, рюкзачок мой только там остался, ну… не беда, я его потом заберу, на выходе,—
Рядом с Аркадием Максим почувствовал почти домашний уют, он
совершенно расслабился и даже поспал пару часов. Проснулся от наступившего вдруг оживления в салоне, разносили еду. Не успели покончить с пластиком и полиэтиленом авиапищи, как пилот объявил о снижении. Аркадий открыл шторку иллюминатора, пока там виднелись только сугробы белых как снег облаков. Когда, после изрядной тряски, пронырнули сквозь облачный туман, Максим увидел на горизонте возвышающиеся как миражи небоскребы Манхеттана,  две башни Центра мировой торговли завершали до дрожи знакомый по картинкам силуэт города. Снова вернулось ощущение нереальности происходящего, как будто Максим видел все только на экране, а не наяву. Самолет вздрогнул всем своим гигантским телом, подпрыгнул немного и, хрустко сев на мощные колеса, покатил по посадочному полотну. Пассажиры в салоне заапплодировали. Вероятно от восторга, что они только что впервые благополучно пересекли Атлантику и приземлились на другом континенте, в стране, куда так долго стремились.
Пройдя паспортный контроль в сопровождении парня из ХИАСа, Максим с Аркадием обнялись на прощание. Аркадий летел в Чикаго, где его «усыновила» еврейская община, у Максима оставалась пара часов до самолета на Вашингтон.






















Часть вторая
«В Новом Свете»

ХII

Самолет компании TWI прибывал в Вашингтон в семь вечера. Короткий сорокаминутный полет в принципе состоял только из взлета и посадки, пока самолет набирал нужную высоту, уже подходило время начинать снижение. Едва можно было выкурить пару сигарет, от возбуждения Максиму все время хотелось курить. Он сидел возле иллюминатора и вскоре увидел приближающиеся внизу подсвеченные миниатюрные достопримечательности раскинувшейся вдоль Потомака столицы: доминирующая над городским ландшафтом стамеска Монумента Вашингтона, сверкающий как торт со свечами Капитолий, классический пенал Мемориала Линкольна. «Неужели я действительно до всего этого долетел?» — подумал Максим и почувствовал как мурашки пробежали у него по спине. Над головой загорелась лампочка с изображением перечеркнутой сигареты, Максим задавил хабарик в пепельнице, вмонтированной в подлокотник кресла. Приближалась земля и встреча с сестрой, которую он не видел уже несколько лет.
Марина стояла на выходе, у загородки, среди встречающих, Максим сразу ее заметил, хотя она немного изменилась, что то в ней было новое, что то, что Максим не мог сразу определить. Она тоже увидела Максима и толкнула локтем стоящего рядом мужа, они радостно замахали руками и побежали навстречу Максиму, бросились его обнимать. Сестра прослезилась, а Валера, ее муж, хлопал Максима по спине приговаривая —ну, молодец, добрался таки наконец! И, прихватив коляску с чемоданами, заторопился,—давайте, давайте ребята, поехали скорее домой. По дороге проехали немного по городу. Максима удивило обилие классической архитектуры при полном отсутствии небоскребов, так прочно ассоциирующихся с Америкой. Хотя Максим и знал, что по старинному обычаю в Вашингтоне не строят здания выше Капитолия, и Америка вовсе не изобилует повсеместно небоскребами, как себе это представляет большинство людей в России, он, всеравно, поразился, увидев утопающий в буйной зелени, совершенно пустой и довольно плохо освещенный в этот вечерний час, город. Он тут же спросил об этом.
—В центре никто почти не живет, тут только работают, а живут либо в сабурбии, либо в других районах, где много частных домов,—обьяснил Валера.
—Завтра увидишь, как все здесь закипит в рабочий день, — добавила Марина.
Валера свернул с широкой как проспект улицы на боковую, почти в полный мрак. Виднелись только светящиеся окна частных домиков, и кое-где тускло освещающие улицы, замаскированные кронами деревьев, желтые фонари.
—Это что, мы уже в деревне?—поинтересовался Максим.
—Нет, это все еще DC, North West , здесь на боковых улицах только жилые дома, ничего больше нет,—пояснила Марина.
Опять выехали на большую и более яркую улицу, а затем выскочили на десятиполосный хайвей. Максим даже не представлял себе, что могут быть такие широченные дороги… ну, слышал, конечно, о замечательных американских хайвеях, видел в Италии скоростные автострады,.. но чтобы десять полос! Сумасшедший дом какой-то! Хайвей сверкал как подсвеченная взлетная полоса.
—Ух ты!—вслух выразил Максим свой восторг, —это что там, лампочки вмонтированны в покрытие?—
—Нет, это специальные отражатели на дороге, они просто отражают свет фар,—разъяснил Валера.
—А полное ощущение, что все в огнях, прямо праздник на дороге!—поразился Максим.
Выехали в экзит, и через несколько минут оказались опять среди домиков и в такой же деревенской темноте, как и в спальных районах города. Валера лихо свернул с дороги на драйввей и нажал кнопку приколотого к козырьку дистанционного управления. Дверь гаража поползла вверх, открывая чрево гаражного хозяйства: полки с краской и инстументом, сенокосилка, лыжи, велосипеды, домашняя утварь.
—Ну, вот и приехали!—воскликнул Валера, припарковывая свою «Хонду».
Занесли чемоданы в прихожую и прошли в дом. В большой комнате, делящей свое пространство с кухней, на диване, у телевизора сидела пятилетняя племянница Максима с молодой девушкой лет шестнадцати. Не считая фотографий, он видел племянницу впервые. Девочка вскочила и, подбежав к Марине, смущенно спрятала лицо на животе у матери.
—Что же ты застеснялась, Юля, это твой дядя, Максим!—теребя ее волосы, сказала Марина
—Привет! —Максим протянул ей руку.
—Привет!—тихо проговорила девочка и легонько пожала протянутую ей руку.
—And this is Olivia , —указала Марина в сторону сидящей на диване девушки.
Максим представился,
—Nice to meet you,  —ответила Оливия, помахав Максиму рукой.
—Olivia is our babysitter ,—пояснила Марина.
Девушка заторопилась уходить. —Thank you very much ,—сказала Марина протягивая Оливии несколько зеленых купюр.

—Thanks ,—ответила та и уже в дверях добавила—my pleasure! —
Марина провела Максима на второй этаж и показала ему его комнату. Обстановка была простая, но со вкусом. У Марины всегда было хорошее чувство стиля, и она умела создавать уют в своем жилище. Еще в Питере у нее в комнате всегда было приятно находиться, и там всегда был образцовый порядок, она не терпела разбросанных вещей и пыли. Зайдя в ее дом, Максим сразу почувствовал, что интерьер как нельзя лучше отражет Маринин характер и вкус.
—Поживешь первое время у нас, а потом подыщем тебе квартирку, —сказала Марина.
Валера притащил чемоданы.
—Располагайся,—сказал он, открывая двери во встроенный шкаф, куда спокойно можно было зайти и при желании даже поставить раскладушку.
—Какой большой!—изумился Максим.
—Это называется walk-in closet,—пояснил Валера.
—В Америке вообще мало пользуются обычными шкафами, в основном везде делают встроенные шкафы—клозеты.
—А вот здесь, в коридоре, твоя ванна,—Валера открыл дверь в ванную комнату.
—Как моя? А у вас еще другая есть, что ли?—изумился Максим.
—Да, и еще внизу туалет с раковиной, что называется pоwder room.—
Марина позвала их обедать. Обеденный стол был красиво сервирован; белые тарелки на терракотовой скатерти, рядом с ними бежевые салфетки, и все
залито мягким светом от абажура и двух свечей на столе.
—Водку будешь?—спросил Валера.
—Буду!—
Валера достал из морозильника запотевшый поллитровый пузырь.
—«Абсолют»,—прочитал на этикетке Масим.
—Это что за водка?—
—Шведская,… Я купил с черной смородиной,… мою любимую.—
Марина подала на стол глиняную миску с зеленым салатом, появились соленые огурчики и селедка.
—Ну, давайте за встречу!—поднял свою стопку Валера.
Они дружно чокнулись и опрокинули первую рюмку.
—Завтра тебе надо в джуйку подъехать, они там тебя поприветствуют как вновь прибывшего и все тебе расскажут, что надо делать и как дальше жить,—сказал Валера.
—Я тебя свожу туда, я взяла завтра отгул,— сказала Марина, раскладывая по тарелкам запеченый в духовке лосось с рисом.
Максим попробовал, —Ой, как вкусно! А я раньше лосось только соленый ел как холодную закуску.
—Да, мы тоже не знали, пока сюда не приехали,—согласилась Марина.
—Там вообще трудно было достать лосось в любом виде, может поэтому и не знали. До революции, конечно, все было и в разных вариантах,—заметил Валера.
—Да что до революции! —Воскликнула Марина —родители говорили, что еще в пятидесятых годах полно было разнообразной рыбы и других продуктов, а потом все стало постепенно исчезать. Я даже помню как мне бабушка за обедом предлагала, когда я была маленькая: «Хочешь черную икру или красную?» —
Максим смотрел на них и думал: «Все же они другие».
Был на них отпечаток чего-то для Максима еще неведомого. Такое же чувство он испытывал с иностранцами, будто была в них какая -то загадка, которую Максиму хотелось разгадать. Но никак не ожидал он увидеть тоже самое в своей родной сестре и ее муже.
Еще посидели и еще выпили. Поговорили немного про родителей, как было бы хорошо если бы они тоже сейчас были бы с ними. Максим пытался рассказать о последних событиях в России, о том, что не мог бы сказать им по телефону, но скоро почувствовал, что эта тема их мало волнует и слушают они его только из уважения. Вскоре Марина пошла укладывать Юлю в постель, а Максим с Валераой собрали со стола грязную посуду и начали раскладывать ее в моечной машине. Максим видел такую машину впервые в жизни, и ему интересен был сам процесс укладывания посуды, заливание жидкого мыла в маленький отсек и следующее за тем сладкое позвякивание тарелок внутри бурлящего водой и пеной механического дива.
На удивление Максим очень быстро заснул в тот вечер, а проснувшись утром, не мог сразу сообразить, где находится. Он приоткрыл жалюзи и увидел залитый солнцем и покрытый, как ковром, зеленой, сочной травой двор. За деревьями и кустами, посаженными по периметру двора, виднелись другие аккуратные домики. В этой картинке была некая твердость бытия, умиротворяющее спокойствие. И одновременно с этим приятным чувством Максим чувствовал себя сторонним наблюдателем, он, как будто, подглядывал в замочную скважину. Вот перестанет подглядывать и опять вернется в свою коммуналку.
—Ну как спал? —спросила Марина, когда Максим вышел на кухню.
—Как убитый—
За кухонным столом сидела Юля и нехотя ела сириел с клубникой.
—Давай завтракай скорее, нам надо еще Юльку в садик завести, а потом в Джуйку—
Максим насыпал себе сириела из одной из трех коробок, что стояли на столе, залил молоком. Марина налила ему кофе.
—Бейгелы еще поешь с кримчизом, а то сириела тебе только на полчаса хватит,—она пододвинула ему тарелку с румяными бейгелами, густо посыпанными маком.
Покончив с завтраком, сели в маринину «Субару» и поехали. Утром все выглядело совсем по другому. Яркое солнце заливало пейзаж золотистым светом, разжигая и без того уже охваченную ярким осенним огнем листву. Максим недоумевал, как может в эту осеннюю пору трава быть настолько зеленой?
«В Питере, вероятно, уже первый снег выпал!»— Подумал он.
В Джуйке (Jewish Social Service Agency) было довольно пустынно. Приятная полная женщина представилась как Дебра и ведущая Максима. Она предложила ему посетить недавно созданный Job Club, призванный помочь вновь прибывшим иммигрантам получить работу. Дебра пояснила, что работу, конечно, никто за Максима искать не станет, но помогут советом как правильно себя вести на интервью, как написать резюме. Конечно бывают случаи, когда некоторые организации сообщают в Джуйку о том, что у них есть вакансии для иммигрантов, но это бывает редко и рассчитывать на это никак нельзя.
Еще Максиму надо было уладить кое-какие формальности, сходить к врачу на обследование, получить временную greencard — I-94. Согласно своему статусу беженца, через год он получит постоянную greencard, а через пять лет сможет подать на гражданство. Первые четыре месяца ему будут
 выплачивать скромное пособие,—подъемные, пока не найдет работу.
После джуйки у них еще оставалось время до конца Юлиного садика и Марина предложила поехать в Национальную галлерею. Долго искали парковку на Молу, наконец удалось «прихватить» отьезжающую машину и тут же занять свободное место.
Национальная галерея произвела на Максима замечательное впечатление. Прекрасное освещение, классическая, не мешающая восприятию картин архитектура. Они пробежались обзорной экскурсией по восточному, более новому и модерновому крылу, и перекусив внизу в столовой, проехали по движущейся дорожке во второе, западное здание. Максим не смог все сразу рассмотреть, но понял, что это серьезная коллекция и что он обязательно будет
сюда регулярно приходить. Конечно, его интересовали и другие музеи, выстроившиеся по обеим сторонам Мола, и ему не терпелось их посмотреть. А совершенно бесплатный вход в вашингтонские государственные музеи делал их максимально доступными.
Вечером, за обедом Марина спросила Максима, чем бы он хотел заниматься в Америке.
—Хотелось бы заниматься иллюстрацией, но, не знаю насколько это возможно,—ответил он.
—Какую задачу себе поставишь, к такой и стремиться будешь, — заметил Валера,
—Многие иммигранты приезжают сюда с низкими ожиданиями для самих себя. Думают, раз я иммигрант, да еще и языка не знаю, кто же меня возьмет на работу по специальности. И садятся за руль в такси. Правильно, никто, если языка не знаешь, тебя на работу по специальности не возьмет, но если язык не учить и не стремиться к достижению своей цели, то так и останешься навсегда таксистом. А у тебя уже огромный плюс —ты по-английски хорошо говоришь.
—Тоже не всегда все понимаю, вон по телеку не могу даже понять, когда реклама идет, а когда фильм, —
—Ну, это никто толком не понимает, тут такая каша с этими рекламами, невозможно кино нормально посмотреть. Смотри, лучше, PBS, там реклам вообще нет,—заметил Валера.
—Я тебя познакомлю с одним человеком, —сказала Марина, —у него свое дизайнерское агентство. Я с ним уже переговорила, и он обещал помочь.


XIII


Контора Джима находилась в центре, недалеко от станции метро. Максим хотел поехать до метро на автобусе, но Марина замахала на него, —Да что ты! Автобусы здесь ходят раз в пол часа,  да и то не точно по расписанию, я тебя подброшу.
Метро было мрачновато освещено, но ничем дурным не пахло и, при своем универсально-аскетическом дизайне станций, производило вполне приятное впечатление. Поезда вообще поражали своей комфортабельностью, ковер с веселеньким рисунком на полу, сиденья с мягкими прокладками. Повсюду валялись толстые газеты, пассажиры просто читали их и оставляли в вагоне,— другим почитать. Максим вышел на станции Dupont Circle, поднялся наверх по длинному, на удивление, ничем неприкрытому от дождя и снега эскалатору и, сверившись с картой, проследовал по нужному адресу. Город бурлил деловой жизнью. Максим вспомнил безлюдные улицы в вечер своего приезда, это было поразительно, насколько все теперь изменилось. Мужчины, призадушенные галстуками и аккуратно упакованные в темные костюмы и плащи стремительно двигались по своим делам. Некоторые держали в руках картонные стаканчики с кофе. Многие шли в паре с так же затянутыми в костюмы, но без галстуков, женщинами. В полном контрасте с ними, кое-где, виднелись сгорбленные фигуры в обшарпанных одеждах, иногда завернутые в одеяла поверх дутых зимних курток, некоторые из них сидели или лежали прямо на тротуарах, другие толкали перед собой доверху заваленные всяким тряпьем коляски из супермаркета.
Шустрые владельцы маленьких передвижных киосков-сосисочных с  молниеносной быстротой шлепали вареные сосиски в бело-охристую булочку, засыпали ее чем-то зеленым и поливали все сверху ядовито желтой горчицей в перемешку с кетчупом. Выжимаемые при этом пластиковые тюбики с горчицей и кетчупом в точности имитировали звук, производимый при полном расстройстве желудка.
Максим нашел нужный ему дом и зашел на первый этаж, где располагалась дизайнерская контора Джима Хокинса. В обставленном ультра современной мебелью предбаннике, за стойкой сидела молодая девушка секретарь, над ней увесистым шрифтом с подсветкой развернулась, как транспарант, надпись “Jim Hockins Design.”
—Hello! —обратился к ней Максим.
—My name is Maxim Petrenko, Mr. Hockins is expecting me ,—выдал он подсказанную Мариной фразу.
— Hi, Мr. Petrenko!—лучезарно улыбнулась секретарь, как будто всю жизнь только и ждала Максима.
—Please have a seat. Mr. Hockins will be with you shortly ,—
Максим присел в кресло и поставил рядом папку со своими рисунками.
Нелегко далось ему выцарапать свои собственные работы из родного Совка. Сколько пришлось потратить времени, сидя в очередях и утыкаясь в закрытые на обед и праздники конторские двери, чтобы получить разрешение на вывоз своих работ. Фактически, выданная в Публичной библиотеке справка давала заключение, что работы Максима Петрова никакой художественной ценности для государства не представляют, и вообще они говно. Так что автор может забирать их куда хочет, на радость империалистам. Вспомнил еще как на таможне при предварительном досмотре вещей ему запретили брать более чем по одной кисти каждого номера. “Вы там будете ими спекулировать!”—высказал свое предположение таможенник. Максим посмеялся в душе, но ничего ему не ответил. “Кому, на хрен, нужны в Штатах советские кисти из которых волоски лезут при каждом мазке!”—подумал он. Максим и брал–то их только чтобы было на первое время чем работать.
—Hi, Maxim! I’m Jim , — прервал раздумья Максима Джим.
Максим встал и пожал протянутую ему руку. —Nice to meet you ,—
—Nice to meet you, too ,—ответил Джим и движением руки предложил последовать за ним. Худой, высокий, в синей рубашке с галстуком и серых брюках, в стремительных его движениях явно проявлялась полная уверенность в себе.
Максим развернул свою папку, показал работы. Джим внимательно все посмотрел.
—First of all, you need to buy a good portfolio case for proper presentation of your artwork ,—Джим достал с полки толстый каталог магазина художественных материалов и быстро нашел страницу с различными папками. —Something like that ,—указал он на кожаное портфолио с черными страницами для работ.
—I can help you select the artworks that best represent your style, and you can mount them on the pages with rubber cement. Then,—он достал еще более толстую телефонную книгу и, вероятно, чтобы подчеркнуть ее важность, потряс книгу обеими руками,—you can start looking in this business phonebook for potential clients. Choose some magazines, advertising agencies, and design firms that you think could use your illustrations. After you make your list, start calling them and offering to show them your portfolio. I’ll also give you a list of potential clients with the names and telephone numbers of art directors you need to contact. Some of them are my friends and I’ll ask them to look at your portfolio. And in the future I might give you some assignments, too .—
—Thank you very much ,—сказал окрыленный надеждой и одновременно немного обескураженный Максим. Звонить незнакомым людям, говорящим на неродном языке и, скорей всего, не слишком нуждающимся в творчестве Максима Петренко, казалось нелегкой задачей, но выбора не было, и Максим решил, что будет бороться, чего бы это ему ни стоило.


На обратном пути, выйдя из метро, Максим долго ждал своего автобуса. Когда автобус, наконец, подошел, он поразился в душе, увидев как спокойно пассажиры выстроились в очередь и по одному заходили в салон через переднюю дверь, поочередно кидая мелочь в кассу возле водителя. Максим тоже высыпал в щель кассы заранее приготовленные монеты. Когда поехали, он заметил, что автобус не останавливется на каждой остановке, а только если кто-нибудь из пассажиров дернет натянутый вдоль всего салона тросик, и возле водителя загорится лампочка, показывающая что следущая остановка востребована.
Максим напряженно всматривался в пролетающий мимо пейзаж, пытаясь сориентироваться в незнакомой обстановке и вовремя дернуть за веревочку. Но, как он ни старался, все равно узнал свою остановку только когда ее уже проехали, и пришлось выходить на следующей. Стояла приятная погода, не жарко и не холодно, и немного пройтись было бы одним удовольствием, если бы была пешеходная дорожка. Но ее не было. Идти по проезжей части дороги было бы рискованным делом, машины проносились по ней с большой скоростью и в изрядном количестве, никаких пешеходов нигде не было видно, и вся обстановка ясно давала понять, что им здесь вообще не место. Максиму ничего другого не оставалось как брести по газону, идущему вдоль дороги. Это оказалось крайне неудобно, и, когда надо было переходить боковые улицы, не безопасно,— поворачивающие туда автомобилисты никак не ожидали увидеть перед собой пешехода. Максим чувствовал себя совершеннейшим неудачником, ему казалось, что все смотрят на него из за тонированных стекол проносящихся мимо машин, пожимают плечами, недоумевая—отчего он идет пешком, а их дети при этом хихикают и указывают на него пальцами. Городская обстановка была ему куда более по душе.
Вечером, за обедом Максим поделился своими впечатлениями с родственниками.
—Да, здесь все только на машинах ездят,—подтвердил его наблюдения Валера. Марина тут же добавила—Но, если жить в городе, можно обойтись какое то время и без машины. Хотя, это тоже зависит от района.
—Вот в Нью Йорке все на вонючих трейнах ездят. Там с машинами куча проблем: их и воруют постоянно, и бьют стекла по ночам, царапают,… пробки везде,… ну, и с парковкой дикая проблема,—заметил Валера.
—Положим, у нас тоже с парковкой очень напряженно, —возразила Марина, —да и трафик жуткий бывает, но нет выбора,—на метро всюду не доедешь, автобусы ходят редко и объезжают всю округу, поскольку маршрутов очень мало. И хоть сабвей в Нью Йорке, как ты заметил, и вонючий, но, зато, на нем везде можно доехать. А в сабурбии люди вынуждены иметь по две, по три машины, чтобы каждый член семьи мог доехать на работу, в школу, в колледж.



ХIV

На следующий день Максим поехал в художественный магазин Pearl, чтобы купить хорошую кожаную папку для портфолио. Нескончаемые ряды полок с аккуратно загрунтованными и натянутыми на подрамники холстами, различных размеров и конфигураций. Сотни кистей, разложенных по размерам в специальных ящичках. Огромные рулоны грунтованных и негрунтованных холстов, заготовки для подрамников любых размеров. От всего этого Максим просто не мог оторваться. Он облизывал кисточки, проверяя заостренность их кончиков, ощупывал рельефную поверхность толстой акварельной бумаги, разглядывал многочисленные модели аэрографов, рапитокрафов и электро-резинок, перья для туши и механические карандаши. Все это невероятное изобилие настолько поглотило его сознание, что Максим совершенно забыл о времени и вздрогнул, как будто придя в сознание, когда один из продавцов спросил его: Can I help you?  Максим даже растерялся вначале, не зная что ответить, но, вдруг, вспомнил дежурную для таких случаев фразу
—I am just looking ,—
И тут он заметил, что не только обратившийся к нему парень, но и другие, ничем не занятые в тот момент, продавцы с интересом разглядывают Максима.
«Черт возьми,—подумал он,—они, наверное, опасаются, что я собираюсь у них что то с****ить».
—Actually, I need a portfolio case ,—сориентировался Максим.
Парень, который предложил свои услуги, подвел Максима к полкам с папками всевозможных конфигураций, —are you looking for something in particular? — спросил он. Максим обьяснил что ему нужно, и продавец указал на несколько симпатичных кожаных папок с молниями, а затем, когда Максим выбрал подходящий размер, помог подобрать и страницы из черного картона, покрытого прозрачным пластиком. Все вместе вышло в $85, сильно сократив скудные сбережения Максима, но, понимая необходимость этой покупки, он все равно, остался очень доволен.
На следующий день Максим собрал свои работы и, прихватив новенькую папку, отправился к Джиму. Тот отобрал наилучший материал для портфолио и посоветовал оставить все у него в конторе чтобы профессионально оформить работы и сделать с них слайды для рассылания. Дня через три Максим вернулся, чтобы забрать свое портфолио. Все выглядело замечательно: работы выгодно смотрелись на черном фоне отливающих глянцем страниц, слайды, аккуратно размещенные в кармашках специальных пластиковых органайзеров, поражали изысканностью цветопередачи и четкостью изображения.
На последней странице портфолио Максим обнаружил Invoice, в котором перечислялись услуги по оформлению работ, фотографии и проявке слайдов, а так же счет за оказанную ему консультацию. В самом низу красовалось—Тotal : $385.  Максим ошалело смотрел на счет, пытаясь сообразить где он возьмет такие деньги. Вероятно, заметив его замешательство, Джим произнес—You can pay it whenever you can ,—
Максим несколько успокоился. По крайней мере, от него не ожидают немедленной оплаты, и есть время подумать, где взять деньги.
К счастью, вечером все решилось. Марина с Валерой обещали оплатить его счета по затратам на портфолио и другие профессиональные нужды.
—Не волнуйся, мы поможем тебе встать на ноги,—сказала Марина.
  «Как, все-таки, здорово приехать к родственникам, которые готовы тебе помочь, а не оказаться совершенно одному в незнакомой обстановке и совершенно без денег!» подумал Максим.


На следующий день он сидел в мягком кресле в приемной radiology и ждал приглашения на рентген. Всем иммигрантам из стран с повышенной опасностью заболевания туберкулезом полагалось провериться. Максим продолжал размышлять как ему повезло, что у него здесь есть сестра и, что он легальный иммигрант со статусом беженца—статусом, за который многое бы отдали нелегалы из Латинской Америки, рискующие своей жизнью и, зачастую, жизнью своих детей, в долгом переходе по раскаленной пустыне, или задыхающиеся в трюмах кораблей индонезийцы, которых никто и ничто не ждет в Америке, кроме переполненных трущоб и непосильного труда за немыслимо мизерную плату. Что приходится им пережить, прежде чем они смогут только приблизиться к возможности закрепиться в этой стране, чтобы не быть выкинутыми обратно в свои страны, где кроме безработицы и нищеты их еще может ожидать и смерть от рук распоясавшихся гангстеров?
Раздумья прервала миловидная медсестра в синем комбинезоне, пригласив Максима пройти по коридору в кабинку, где на стуле лежал разовый халатик в цветочек. Медсестра любезно предложила Максиму снять абсолютно все и надеть на себя халатик. После этого она удалилась, предоставив Максиму время для выполнения поставленной задачи. Снять с себя одежду, конечно, не представляло большого труда, а вот с халатиком дело было посложнее. Максим крутил его и так и сяк, и никак не мог сообразить, какой стороной его одеть—то ли чтобы он завязывался спереди, то ли сзади? Решил завязать его спереди, но полной уверенности в таком способе надевания у него не было, и Максим подумал, что неплохо было бы спросить у медсестры, правильно ли он напялил на себя этот чертов халатик. И, как раз, через наклонные планки кабинки увидел приближающиеся по коридору ее стройные ножки. Боясь прозевать медсестру, Максим поспешил открыть двери и, выскочив в коридор, ничего лучше не придумал как спросить—How do I look? — И еще не закончив фразу, сообразил, что перед ним другая медсестра, не та, что выдавала ему халатик. 
¬¬—О… you look wonderful!  — сказала она, ничуть не смутившись, и кокетливо улыбаясь. Максим поскорее удалился в спасительную кабинку и присел на стульчик в ожидании своей медсестры.
После рентгена Максиму предстояло сдать кровь и мочу на анализ. Медсестра негритянка с удивительно европейскими чертами лица, быстро и профессионально взяла у Максима кровь и, затем, протянула ему маленький картонный стаканчик с крышечкой, в который ему надлежало пописать. Привыкший к сдаче мочи в баночках из-под майонеза, или даже иногда в поллитровых из -под соленых огурцов, а уж, если кто еще более амбициозный, то и в литровых, из под компота, Максим с нескрываемым удовольствием разглядывал этот аккуратный и так хорошо соответствующий своему назначению стаканчик с этикеткой на боку, на которой красовалось – Maxim Petrenko.
Вместе со стаканчиком медсестра выдала Максиму еще и маленький пакетик и напутственно произнесла — before collecting urine you should wipe your penis with this ,—
Максиму показалось что он не совсем правильно ее понял и, чтобы не испортить анализ, он решил на всякий случай переспросить,
—I am sorry, —сказал он, —what should I wipe?
—Your penis , —немного понизив голос, ответила медсестра.
Максиму было трудновато понимать ее произношение, и будучи
не вполне уверенным, что правильно ее понял, он решил переспросить снова,
— Excuse me, could you repeat one more time please, what should I wipe? —
Если бы медсестра была белой, то в этот момент легко можно было бы заметить как багровый румянец разлился по ее лицу. Но на ее красивой оливковой коже это было совершенно незаметно.
—You should wipe your PENIS ,— громко, внятно и медленно сказала она, сделав усиление на последнем слове и произнеся его почти по слогам.
Несколько медсестер работающих в соседних боксах выглянули поверх разделительных перегородок и зашушукались. Максим понял, что опять попал
впросак и, несколько сконфузившись, побрел в туалет.



XV

Следующую пару дней Максим потратил на составление списка возможных клиентов. В начале списка он поставил контакты полученные от Джима. Их было совсем не много, но, поскольку, в этих случаях рекомендация Джима придавала Максиму большей уверенности, он решил начать именно с них.
Сделав глубокий вздох и медленно выдохнув, Максим набрал номер первого контакта. После второго звонка, в трубке ответили:
—US News and Wоrld Report, this is Judy, can I help you? —
—Hi, can I speak to Mr. Brown, please ,—сказал Максим
—May I ask you, who is calling? —
—This is Maxim Petrenko ,—
—One moment please ,—
Послышался щелчок и через минуту басовитый голос ответил,
—David Brown,—
Mаксим уже успел снова глубоко вдохнуть и выдохнуть,
—Hi, Mr. Brown!—выпалил Максим с такой радостью, как будто дозвонился до старого друга.

—This is Maxim Petrenko,… Jim Hockins suggested me to call you ,— продолжил он заранее отрепетированной фразой,
—Hi, Maxim!… yes, he told me about you ,—
—I would like to show you my portfolio ,—выдал Максим еще одну вызубренную фразу.
—Sure, could you come on Wednesday, at 11? —спросил мистер Браун.
—Yes, Wednesday is good for me ,—
—Excellent!… see you there ,—ответил мистер Браун, и едва Максим успел сказать свое thank you, повесил трубку.
Окрыленный успешно проведенным разговором Максим решил сделать еще несколько звонков. Кого то он понимал хорошо, кого то не очень, иногда ему приходилось по нескольку раз переспрашивать и если если это не помогало, просто повторял то, что он услышал, обратив сказанное в вопрос. Если собеседник отвечал утвердительно,—значит он понял правильно, если же ошибся,—собеседник тут же поправлял Максима, и все прояснялось. Все отвечали ему любезно, однако не всегда легко соглашались посмотреть его портфолио и, только после того как Максим проявлял некоторую настойчивость, договаривались о встрече.
На интервью с мистером Брауном Максим взял и новую папку и другие работы, как казалось Максиму показывающие его разносторонние способности.
Рисунки пером, акварели, работы выполненные аэрографом и даже небольшие этюды маслом.
Мистер Браун быстро просмотрел все портфолио и, пристально взглянув на Максима поверх очков в тонкой металлической оправе, спросил,— what do you really do? —
Максим совершенно не понял существо вопроса и в растерянности произнес:
—Sorry, I don’t understand,… this is what I do ,—
—Well,… you have so many different things in your portfolio, that I can’t even understand what is your real style ,—пояснил мистер Браун.
—If you tell me what you want, I will do what you need ,—сказал Максим.
—It doesn’t work this way ,—мистер Браун достал с полки толстенный каталог, —look… there are hundreds of illustrators in this catalog, and if I need any particular style, I can find it right away. I don’t need one illustrator for everythig ,—
Он пролистал страницы, и Максим увидел, что, действительно, каждый иллюстратор строго придерживался одного стиля.
—Could you use me for anything? —решил сыграть вабанк Максим.
—At the moment, no! —отпарировал мистер Браун.
—You should develop your own style first ,—


Это первое интервью не прибавило Максиму уверенности в себе, но, зато, заставило его немного призадуматься над дальнейшей тактикой. На следующее интервью Максим уже не понес кучу разных работ, а показал только отобранные Джимом работы в портфолио. В дальнейшем он даже стал заменять страницы в папке на листы с другими работами, меняя портфолио соответственно потребностям той или иной фирмы. Вскоре он окончательно понял, что никто здесь не поймет и не оценит его разностороннее художественное образование. Стилем именовалась частенько просто определенная техника. Один художник рисовал цветными карандашами, другой работал только аэрографом, третий писал исключительно акриликом. В каталогах он увидел массу настоящих профессионалов, но все они работали только в одной, раз и на всегда выбранной ими технике. Максиму, воспитанному на принципах классической школы, развивающей параллельно различные навыки, такая узкая специализация казалась несколько странной. Вероятно, думал Максим, они и Рембрандту бы сказали: « What the fuck! Why do you also draw with pen and ink and doing etching? We don't understand which one is real you! Just stick to the oil painting!» 
Однако, он решил для себя, что будет намного умнее просто показывать художественным редакторам то, что они хотели бы увидеть. Таким образом, в одних местах Максим представлялся как акварелист, в других как рисовальщик пером, в третьих как живописец, и так далее. Такая система явно работала куда лучше. Никто не задавал Максиму дурацких вопросов, не тер нос в недоумении, не предлагал посидеть на нудном собрании, просто чтобы корректно отделаться от Максима. Редакторы, в подавляющем большинстве, были вежливы и всегда заканчивали интервью одной и той же фразой: “I will certainly keep you in mind ”
И, чаще всего, далeе ничего не происходило. За месяц, другой Максим обошел кучу всевозможных фирм, несколько раз побывал в Washington Post, пару раз в National Geographic, посетил газету Washington Times, был в журналах Regardie’s и Washingtonian, а также во множестве третьесортных газетенок и малюсеньких дизайнерских конторках, где работали всего один, или два человека.
Лед тронулся, когда им заинтересовался один редактор из Washington Post. Вначале, он пригласил Максима на бизнес ланч и долго расспрашивал его о жизни в СССР. Не имея наличных, а тем более кредитных карточек, Максим опасался что-то заказывать, но редактор, заметив его замешательство, успокоил Максима, что за все платит компания. Тогда Максим расслабился, поел хороший ланч и даже попил пива. Редактор был очень разочарован, узнав, что Максм никогда не сидел в тюрьме и не имел серьезных проблем с КГБ. Отказническая история и мелкие неурядицы с милицией его мало интересовали. Однако, он дал Максиму небольшой заказ, и, через несколько дней, Максим с радостью разглядывал свою иллюстрацию напечатанную в Washington Post Magazine. Иллюстрация была совсем небольшая, но под ней красовалась подпись: Illustration by Maxim Petrenko. Очень скоро ему позвонил другой редактор из Washington Post Travel Section и заказал большую иллюстрацию на обложку. Максим купил несколько копий газет со его иллюстрациями и вставил их в свое портфолио. Теперь ему действительно было что показать.

Ближе к лету, когда в Вашингтоне зацвели японские вишни, и город оделся в свой весенний бело-розовый наряд, у Максима уже было целое портфолио печатных работ и кое-какие сбережения. В июне он переехал в малюсенькую квартирку в большом доме, близко от города и рядом с метро. На верхнем этаже дома размещался бассейн и спортзал, а близость метро позволяла пока обходиться без машины. Знакомая Марины, пожилая дама с деньгами, решила помочь Максиму в его новой стране и подарила ему шикарный рабочий стол. Максим был на седьмом небе, о таком столе он мог только мечтать—столешница наклонялась до желаемого градуса, снизу к ней прикреплялся пенал для рисовальных приборов, а сбоку привинчивались катушки с клейкой пленкой. В комплект к столу эта дама еще купила и специальную лампу и тумбочку на колесиках для художественных материалов. Это был очень щедрый подарок, Максим прикинул — все вместе должно было составить около тысячи долларов. Сам он еще долго не смог бы себе этого позволить.
Со скудным его скарбом Максим быстро и без труда переехал в свою квартирку. Погрузили все в Валерину машину и за один раз перевезли. Рабочий стол доставили Максиму на дом прямо из магазина, да еще и поставили на указанное им место, у окна.
Кухня у Максима была в шкафу. Когда створки шкафа закрывались —создавалось полное ощущение, что это просто клозет. Створки раскрывались, — и внутри обнаруживалась небольшая плита, раковина и пара шкафчиков.
Конечно, это трудно было назвать полноправной кухней, но для одного Максима такое оборудование вполне годилось. К тому же и площадь комнаты экономилась, и немытую посуду можно было быстро прикрыть в шкафу.
Через пару дней Максиму включили телефон, и он обзавелся факсом, просто необходимым в его деле. Повсеместное использование копировальных машин, о которых в Росси Максим знал понаслышке и впервые увидел их только в Италии, заставляло Максима задуматься, какое количество самиздата могло бы быть напечатано в СССР, будь такие машины доступны населению.












 Часть третья
“Новый омериканец”

XVI

Пока поступали заказы, Максим жил только работой, а на нее уходила масса времени. Сначала надо было прочитать статью, для которой следовало сделать иллюстрацию. Читать статьи, написанные на английском языке и зачастую на сложные темы, в которых Максим мало что понимал, было нелегкой задачей. Вооружившись словарями, он долгие часы изучал эти тексты, пытаясь выявить для себя главную идею статьи, чтобы затем попытаться отрaзить ее в своей иллюстрации. В основном журналы и газеты печатали одну иллюстрацию к статье, в редких случаях заказывали две. Исключение составляли детские журналы, изобилующие картинками, там одна статья могла сопровождаться тремя, четырьмя иллюстрациями. Соотношение затраченного на работу времени и оплаты труда вероятно заставило бы многих усомниться в целесообразности такой деятельности вообще, но Максим испытывал творческий подьем и, не замечая времени, работал столько, сколько было нужно, часто засиживаясь далеко заполночь, а если редактор требовал иллюстрацию на следующий день, то и всю ночь напролет.
    С деньгами, однако, дело обстояло туго. Платили не сразу и немного. Конечно, заказ на обложку в престижный журнал мог принести неплохой доход, но такая работа перепадала далеко не часто. В основном, заказывали иллюстрации в четверть страницы, иногда в половину, реже на всю страницу. Соответственно и оплата оставалась скромной. Хуже всего дело обстояло с нерегулярностью поступаемых заказов и их оплатой. Ренту полагалось платить каждый месяц и без опоздания, а то, ведь, и на улицу могли бы выгнать. Максим считал, что если в одном месяце ему удавалось заработать на рентную плату, то об остальных расходах он уже не волновался. Он привык довольствоваться малым и всегда умудрялся что-то наскрести себе на пропитание. Когда звонил телефон, Максим кидался к нему в ожидании нового заказа. Если телефон молчал несколько дней, он начинал нервничать, ¬— что если весь месяц никто не позвонит? Чем он будет платить за квартиру? Его скудных сбережений хватило бы максимум на пару месяцев, да и то, не всегда. Иногда ему приходилось забираться в отложенные деньги чтобы дотянуть до следующего гонорара, и «неприкосновенный запас» в таких случаях моментально истощался. Тем не менее, позитивное отношение к действительности помогало Максиму в этот непростой период адаптации к новой жизни. Мир вокруг Максима кардинально изменился и радовал его своей новизной. В какой-то степени Максим чувствовал себя вновь родившимся. Многие вещи ему надо было познавать заново; совершенствовать новый язык, учиться водить машину, что в Америке можно было легко расценивать как учиться ходить, осваивать совершенно незнакомую финансовую и налоговую системы. И, все же, несмотря на сложности, Максим мог бы с уверенностью сказать, что он был счастлив.  Счастлив тем, что вырвался на свободу, что перед ним открылась возможность увидеть мир, заниматься любимым делом, чувствовать себя человеком, наконец. Счастлив, что унылая советская жизнь, с ее вечными очередями, дефицитом, беспросветностью, убогим жильем, засранностью и злобой, порожденной нищетой и тоталитарным режимом, отошла в прошлое. Его радовал процесс познания и он с удовольствием окунулся в этот водоворот новых событий, новых отношений, новых привычек и новых правил.
Несмотря на то, что Максим мог в основном обходиться без машины, иногда он, все же, начинал подумывать о ее приобретении. Далеко не везде можно было добраться на общественном транспорте. Максим недоумевал каким образом метро в Вашингтоне умудрились проложить так, что в некоторые районы оно вообще не доходило, а чтобы попасть из одного мэрилeндского пригорода в другой, надо было ехать в центр города, пересаживаться на другую ветку и пиликать обратно в Мэриленд. По какой то, совершенно непонятной Максиму причине, на остановках не указывались номера автобусов, и, если не знать заранее где и на какой номер надо сесть, то легче было бы вообще идти пешком.
Однако, машина пока оставалась мечтой в полоску, поскольку денег на нее все равно не было. Кредит Максиму было бы не получить, да он и сам не хотел обременять себя серьезными долгами. К тому же, ему еще и предстояло взять уроки вождения. Поразмыслив, Максим решил отложить все эти хлопоты до лучших времен.

Лето наступило внезапно, в один день и сразу заменило воздух на какую-то болотную смесь. Приходя с улицы Максим с отвращением принюхивался к своей одежде. Совершенно свежая рубашка, даже после недолгой прогулки, пропахивала душным влажным воздухом, и вполне можно было предположить, что ее обладатель, как водяной, вылез из глубокой трясины. Оставалось только стряхнуть с себя воображаемые водоросли. В кондиционированной квартире Максим наслаждался приятной прохладой, а выйдя из дому, поскорее спешил зайти в магазин или окунался в осеннюю температуру Национальной Галереи, совмещая одновременно и духовное и плотское удовольствия.
Во время перебоев с заказами Максим, охваченный вдохновением, начал писать картины. Вначале маслом, а потом попробовал впервые и акрилик. Акриловые краски ему поначалу не очень понравились, трудно было привыкнуть к их желейной структуре. Однако, акриликом оказалось удобно работать, когда требовалось быстрое высыхание. Иногда, пока Максим писал, выдавленные на палитру краски успевали превратиться в засохшие разноцветные какашки. Пришлось даже купить специальную палитру с крышкой, чтобы зря не растрачивать дорогостоящий материал. Крышка предохраняла акрилик от стремительного высыхания под воздействием воздуха. Когда Максим немного попривык к новому материалу, ему стала импонировать возможность работы акриликом в разных манерах. Если писать пастозно, почти совсем не используя воду, получалась масляная техника, если же наоборот, сильно разбавлять акрилик водой, то вполне можно было имитировать акварель.
Максим купил по скидочной цене небольшой красивый деревянный мольберт, и его квартирка стала походить на настоящую мастерскую, включая запахи масляных красок, пинена и льняного масла.
Иногда он вспоминал Марию и даже написал ей письмо, но ответа так и не получил. Возможно она переехала, и Максим не знал, где ее искать. 


  Однажды, субботним вечером у Марины с Валерой собрались гости. Поводом послужил только что прошедший Валерин день рождения, о котором гостям ничего не сказали чтобы не обременять их заботой о подарках. Однако, друзья знали об этой дате и, посчитав неприличным являться на день рождения без подарков, пришли не с пустыми руками. Максим тоже купил Валере в подарок бутылку Хеннеси и приложил к этому свою акварель. Из гостей он никого не знал, но некоторые имена ему были знакомы из Марининых писем. Все гости были русскоговорящие, за исключением одного американца, мужа старой Марининой подруги, тоже русской. У Марины с Валерой было не мало и американских друзей, но они не любили смешивать компании и старались приглашать либо всех англоязычных, либо всех русских. Дэвид в этом случае попадал в промежуточную группу, но имея русскую жену, давно привык к шумным компаниям, и к повышенным интонациям русской речи, от чего у многих американцев с непривычки возникало ощущение, что люди не беседуют, а ругаются, и воспринимался он среди русских друзей как свой в доску. Он понимал, что жене надо иногда поболтать с подружками по-русски, окунуться в родную среду. Сам он никому не навязывался, но, поскольку все говорили и по- английски, собеседники для него всегда находились.
Максима подхватил по пути домой Валера, ездивший куда-то по делам в город. До прихода гостей оставалось еще часа полтора, и Максима подключили помогать на кухне. Он облачился в передник с изображением торса Давида, —сувенир привезенный Мариной и Валерой из недавней поездки во Флоренцию, и приступил к нарезанию ингридиентов для салата оливье.
—Я вчера с родителями разговаривала,— сказала Марина, —они опять были в ОВИРе, и опять им сказали, что не могут дать разрешение на выезд без папиной трудовой книжки. А его чертов институт, где он работал отказывается ему ее выдавать.
—Охинея какая -то! —Валера развел руками в недоумении,
Максим пожал плечами, —Я думаю, это просто уловка. Формально его секретность давно устарела, но, вероятно, есть указания сверху таких людей пока не выпускать. Как говорит Михал Сергеич Горбачев, «Они дают этому процессу отстояться».
—Надо на них давить, на следующей неделе я встречаюсь с одним конгрессменом, он не раз выступал в защиту отказников,— сказала Марина,
—Посмотрим, может это поможет.
—Правильно! А то они могут отстаивать этот процесс бесконечно,—заметил Валера.
  —Mommy, can I paly with Alison outside? —прервала их разговор вошедшая в кухню Юля.
—Sure, just don’t go on the road ,—ответила Марина,
Валера слегка нахмурился, —Ну зачем ты опять с ней по-английски говоришь, она же вообще по-русски говорить не будет!—
—Ладно, ладно, ну так, случайно получилось,—
—Ты вероятно даже не представляешь себе как быстро иммигрантские дети забывают русский,—обратился Валера к Максиму,—у нас столько примеров перед глазами. Некоторые дети даже в школу успели походить в России, а через пару лет в Америке двух слов по-русски связать не могут.
— Но это же, наверное, неизбежно в англо язычной среде?—спросил Максим.
— Все от родителей зависит, если они говорят с детьми по-русски, а не на своем ломаном английском, дети прекрасно усвоят русский. А английский они и так будут знать, об этом вообще нечего волноваться. К тому же, я считаю, что знание русского помогает нормальному самовосприятию ребенка и укрепляет его духовную связь с семьей. Дети, которые плохо говорят по-русски, обычно стыдятся своих родителей с их корявым английским, и пытаются как можно дальше уйти от русской культуры и, соответственно от семьи, теряют свое identity и, в конечном итоге остаются духовно обделенными.
— А как дело обстоит с иудаизмом? —поинтересовался Максим.
— Ну, тут кто как…некоторые и в синагогу ходят и в еврейскую школу детей посылают, и бармитсва им устраивают, а некоторые вообще ничего не делают, как их отпугнули от религии в совке, так они атеистами и остались. Есть еще и середнички вроде нас, — праздники еврейские справляем, изредка и в синагогу похаживаем, но настоящей веры у нас нет. У Юльки, вероятно, есть, она у нас даже в Hebrew School ходит по воскресеньям. Она и в синагоге знает, когда поклониться надо, когда на цыпочки привстать, а я чувствую себя полным идиотом, вечно не могу найти где читать в этих книжках, открывающихся справа налево. И это еще по-английски, а иврит для меня вообще как китайские иероглифы.
— Валера, давай разводи барбекю, а то скоро гости придут а у нас ничего не готово, — прервала их беседу Марина.
— Пошли Максим, я тебе покажу как делается настоящее американское барбекю, — предложил Валера. Максиму действительно это было вновь, и он с радостью последовал за Валерой во двор. Влажный и теплый как в бане воздух на улице казалось можно было пощупать, особенно это сильно ощущалось в контрасте с кондиционированным воздухом внутри дома, откуда они только что вышли. Разводить огонь как-то сразу расхотелось, но Валера уже высыпал из большого бумажного пакета брикеты угля в гриль и полил их специальной жидкостью для возгорания. Затем он щелкнул зажигалкой и пламя тут же вспыхнуло, охватив разом все угли.
—Ну вот!— удовлетворенно заметил Валера, —теперь немного дадим углям прогореть и начнем жарить гамбургеры.
К приходу гостей на гриле уже вовсю шипели начиненные луком и перцем увесистые американские котлеты. Валера ловко их переворачивал, а готовые кидал в большую кастрюлю с крышкой, чтобы не остыли.
Раздвижные двери, ведущие из кухни во двор, приоткрылись и, стараясь не впустить жаркий воздух внутрь, в образовавшися узкий проем протиснулся очень маленький кругленький человек в шортах и футболке с изображением заячей головы, логотипом журнала Playboy.
—Привет! —сказал он, и глотнул из пивной бутылки, которую держал в руке.
—Привет Марик! —ответил Валера, —вот познакомься, это Максим, Маринин брат.
—Рад познакомиться! Марк! — он протянул Максиму руку,
—У вас тут аппетитно пахнет, сразу есть захотелось.
—Сейчас последнюю порцию гамбургеров дожарим и сядем за стол,—ответил Валера,—хотели на улице сесть, но в такую жару, думаю, лучше обедать внутри.
—Да, жарища!—согласился Марк,—я, пожалуй, внутрь, к женщинам пойду, а то тут охренеть можно.
—Иди, мы уже почти закончили, —сказал Валера.
Через пару минут последние, хорошо пропитанные дымком гамбургеры были уложены в кастрюлю, и Максим торжественно внес их в дом. На кухне толпились со стаканами и рюмками в руках гости.
—Господа, прошу к столу, —сказала, увидев Максима, Марина.
—Кстати, кто еще не знает, это мой брат Максим.
Максим изобразил на лице американскую лучезaрную улыбку и, водрузив кастрюлю на стол, стал пожимать протягиваемые ему руки. Имена гостей, как порывы ветра, бесследно пролетали у него в голове. Сходу он запомнил только одного Дэвида, поскольку тот выделялся полным незнанием русского.
  Шумная, подогретая алкоголем компамия, уселась за стол и начала разбирать гамбургеры.
—Ну как Вам, Максим, в Америке?—хрустя огурчиком спросил мужчина средних лет с усиками и полнейшей целиной на голове.
—Пока нравится,—ответил Максим.
—Подождите, вот начнете тэксы платить, на которые будут кормить черных бездельников, тогда мнение ваше может и пошатнуться.
—Да брось ты, Андрей, морочить парню голову, —сказал Валера,
—Не такой уж большой процент налогов идет на помощь малоимущим. К тому же, не только бездельники ее получают. Вон, Максиму велфер тоже помог поначалу. Что ж в этом плохого?
—Это все только разлагает людей. Не платили бы, так им пришлось бы работать, а так можно ни хрена не делать —пить, наркотики принимать, рожать детей, чтобы получать на них дополнительное пособие. А мы на них будем пахать! —продолжал Андрей.
—По твоим рассуждениям можно подумать что так легко жить на велфере. Почему же ты тогда сам него не сядешь?
Андрей нахмурился, —Потому что у меня есть чувство ответственности и я не бездельник и не хочу жрать чужой хлеб.
—Ну все, давайте поговорим о чем нибудь другом,—прервала их Марина.
Валера взял бутылку водки и разлил ее по стопкам.
—Давайте лучше выпьем за то, чтобы все наши близкие были с нами, —сказал он.
Гости одобрительно закивали.
—А я вот хочу вам рассказать, какая невероятная история недавно приключилась со мной, —сказал полноватый мужчина с темными густыми бровями почти как у Брежнева. Он вообще смахивал на Брежнева,—эдакий Леонид Ильич с ярко выраженной еврейской внешностью.
  —Где-то с месяц назад поехал я погулять с Вовкой, моим сыном, в Рок Крик парк. Ну идем по парку, Вовка подобрал какую-то палку и стал с ней играть. В одном месте где мы проходили, возле дороги стояла припаркованная машина. Вовка бросил палку и та угодила как раз под колеса этой машины. Я, конечно, никакого значения этому не придал. Ну бросил мальчишка палку, благо по машине не попал. Через пару дней вызывают меня к начальнику на работе. Прихожу, там сидят двое джентльменов из ФБР и говорят: “Mr. Gudkin, we would like to talk to you ”. Я, конечно, опешил—чем я мог их так заинтересовать, что они на работу ко мне пришли? А они спрашивают: «Вы гуляли в прошлое воскресенье в парке со своим сыном?» Я говорю: «Гулял, ну и что?»
«Вы видели там зеленую машину, припаркованную на обочине?» «Ну, видел…»
«А зачем ваш сын бросил под эту машину палку?» «Не знаю, так просто, думаю, она туда случайно попала. А в чем дело то? Объясните что происходит.»
Они говорят: «Дело в том, что машина эта принадлежит русскому посольству и мы имеем достоверную информацию, что КГБ устраивает в парке встречи со своими агентами, у них там тайники, в которые они прячут информацию. Вот, например, ваша палка спокойно могла бы быть таким тайником, ведь в нее легко спрятать микрофильм. И кто заподозрит мальчишку, играющего с палкой, в передаче секретной информации?» Я тут открыл рот и больше его уже не закрывал. «Вы что,— говорю,— меня за шпиона принимаете? Какой я, нахрен, шпион, я уехал из СССР по идеологическим соображениям.» Тут они начали извиняться: «Нет, говорят, мы Вас ни в чем не обвиняем, да и улик-то у нас против Вас никаких нет. Просто хотели поговорить, может Вы там что то заметили необычное?» Я говорю: «Ничего и никого я там вообще не видел, и, если у вас ко мне нет никаких претензий, то я пошел дальше работать и прошу меня больше не беспокоить.» Повернулся и ушел.
—Ну, ты молодец, круто с ними обошелся,—заметил Валера.
—Нечего людей понапрасну дергать. Мой начальник, кстати, потом тоже возмущался. Его в тот момент не было, и они, видимо напугав секретаршу, воспользовались его офисом. Он был очень этим недоволен и сказал мне, что если бы сам был на месте, их бы точно прогнал. «Какого черта, —говорит, —они приперлись? Если никаких улик нет, не фиг и допросы устраивать, они никакого права на это не имеют. Мы живем в свободной стране, черт возьми!» Еще грозился жалобу накатать в ФБР.
Перед чаем Максим вышел покурить на крыльцо. Компанию ему составил только Марик.
—Мы что, только вдвоем здесь курильщики?—удивился Максим.
—Вобщем да, многие раньше курили, а теперь бросили. Так иногда балуются одной сигаретой, но постоянно почти никто уже не курит. Гоняют отовсюду курильщиков теперь. На работе курить нельзя, — выходи на улицу, а если это громадный билдинг, пока на лифте спустишься, уже и перекур закончится. Во многих ресторанах тоже запрещено курить, не говоря уже об общественных зданиях. Я тоже пытался несколько раз бросать,—ни хрена не смог, трудное это дело.—
Марк достал из кармана красивую изогнутую трубку и начал набивать в нее табак из кисета, —Вот, на трубку перешел!—сказал он.
Через минуту Максим почувствовал удивительно ароматный запах табачного дыма.
—Что за табак такой замечательный?—спросил он.
—Местный, из Вирджинии, я его в табачном магазине покупаю в Джорджтауне. Там даже можно попробовать покурить разные табаки.
—«Может мне тоже на трубку перейти?»—подумал Максим.
—Ты уже устроился, где-то работаешь?—поменял тему Марик.
—Работаю как free-lance illustrator .
—Ну и как, есть заказы?
—Пока есть, нельзя сказать — чтоб завались, но кое-как прокормиться можно,—ответил Максим.
—А как с медицинской страховкой?
—Да никак, самому покупать очень дорого, это мне просто не по карману. Пока надеюсь только на крепкое здоровье.
—Это рискованно, никогда не знаешь что может случиться, а лечиться в этой стране невероятно дорого. Ну, ты об этом уже, вероятно, осведомлен,—заметил Марк.
—Слышал, конечно. Такие цены никому не по зубам, так что если надо лечиться и нет страховки—****ец подкрался незаметно!—
Марк вытер пот со лба, у Максима уже тоже вся спина была мокрая и рубашка противно прилипла к телу.
— Если требуется лечение, лечить будут в любом случае, есть страховка или нет. На то есть закон, человека надо спасать сначала, а потом уж разбираться с его долгами. А долг может быть в сотни тысяч долларов которые заставят постепенно выплачивать. Таким образом человек попадает в кабалу и его финансовое благополучие превращается в несбыточную мечту. Если же денег вообще нет, тогда и взять нечего, и в таком случае платят другие, у кого есть старховка. Тут им выкатывают такие билы, что сташно смотреть. Такова наша ****ецовая американская система здравоохранения.— Только там этого не говори,— Марк махнул рукой в сторону дома,—они тебя заклюют, скажут: «Тебе что, при советской медицине было лучше? У нас в Америке самая лучшая медицин в мире!» Они вообще все с совком сравнивают, тогда все выглядит намного розовее, и жить становится легче.
—По-моему Валера с Мариной так не думают,—возразил Максим.
—Нет, нет, я не про них, но они редкое исключение, поверь мне. Большинство наших читают крайне правую прессу, слушают правые предачи по радио и телевидению и, на мой взгляд, полностью теряют здравый смысл.
По существу им постоянно промывают мозги всяким дерьмом, в которое они хотят верить. Открой только «Новое русское слово» и ты увидишь фразы типа: «демократы—читай коммунисты».  Одна русская дама, не так давно, кстати, приехавшая в Америку, спросила у меня: «Скажите Марик, ну почему эти dispicable  демократы так ненавидят свою страну и постоянно стараются ей нагадить?»
—Я думаю, что еще не вполне отошел от проблем в Союзе, здесь я недавно и пока мне трудно судить. И хотя мне очень многое в Америке нравится, я своим свежим взглядом вижу проблемы, которые меня удивляют. Например, я совершенно не понимаю как в такой богатой стране может быть столько бездомных? —сказал Максим.
—Бездомных стало намного больше с тех пор как Рейген позакрывал сумасшедшие дома, —сказал Марк.
—А зачем он это сделал?—удивился Максим.
—Из экономии, сокращение расходов на нужды населения. Короче— спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Это вообще его идеология, его девиз: “small government” , то есть, где людям нужна помощь—нахер правительство, пусть оно не суется, у нас на это денег нет. А вот на “Звездные войны”— пожалуйста, деньги найдутся.  Здесь женщины выходят на работу через две недели после родов и всего одна неделя оплачиваемого отпуска в год считается нормой. При этом подавляющее большинство наших соотечественников резко отрицательно относится к профсоюзам. Как будто они сами фабриканты и профсоюзы им поперек горла. Если бы не профсоюзное движение, они сами сейчас вероятно работали бы по 12 часов в день, 7 дней в неделю за мизерную плату и не имели бы никакого оплачиваемого отпуска вообще. Если и есть за что ругать профсоюзы, так это за то, что они до сих пор не смогли добиться для работников таких же бенефитов как в развитых европейских странах.

По дороге домой, полулежа на переднем пассажирском сидении Валериной Хонды и пребывая в зыбкой мути похмелья, Максим думал о том что говорил ему Марк и не мог прийти ни к какому выводу. С одной стороны он был согласен с Марком, а с другой чувствовал, что еще настолько плохо разбирается в американских проблемах, что не может пока определиться в своем мнении.






XVII

Лето не кончалось, Максим с иронией вспоминал песню Пугачевой где кто то хотел чтобы лето вообще не кончалось никогда. «Попробовал бы пожить в такой жаре, самому бы быстро надоело»—злорадно думал Максим.
Как то на открытии выставки одного русского художника Максим разговорился с ним, художник жил в Америке уже лет десять, но при этом совершенно не говорил по-английски. Максим, не сдержашись от любопытства, деликатно поинтересовался как это ему удалось. Художник захохотал хриплым баском и не вынимая изо рта дымящуюся сигару (в галерее курить воспрещалось) небрежно процедил: «А на хер? Это же трудно, язык учить!»
Затем разговор пошел о том, о сем, Максим пожаловался на вашингтонскую жару.
—Я вообще считаю, что русскому человеку надо периодически охлаждаться,—заявил художник и одним глотком опорожнил пластиковый стаканчик с вином. У него была густая седоватая борода торчащая во все стороны, на голове, правда, волос было поменьше. Одет он был в застиранную серо синюю хлопчатобумажную курточку с дырками и потертые, с пузырями на коленях джинсы.
—Если я не успеваю здесь за зиму как следует охладиться, то лето вообще не могу пережить,—продолжал он.
Жил художник, как выяснилось, в дурном районе, славившемся чуть ли не ежедневной стрельбой drive by shooting , дешевой проституцией и торговлей наркотиками.
—Я всех гангстеров в моем районе знаю, даже с колумбийской мафией выпивал не раз, —хвастался он,— они меня никогда не трогают. Иногда я во дворе делаю какой-то свой творческий мусор, а у них в это время перестрелка, но меня они не задевают.
Звали его Николаем, в Америку он приехал к дочери, которая свалила из СССР, когда была в составе сборной по синхронному плаванию за границей. Про дочку Николай сказал что она вышла замуж за какого-то американца и вконец “обамериканилась”. С ней он практически не общался.
В той же галерее Максим поговорил с ее владельцем о возможности выставиться. Галерейщик, с шикарной фамилией Заграничный, сам был русским евреем, иммигрировавшим в конце семидесятых годов. Поскольку его звали Александр, то и галерею свою он окрестил Alex’s Gallery.
Последнее время у Максима было немного заказов на иллюстрации и он не теряя времени даром, написал целую груду картин. Желание выставиться сочеталось и с надеждой на материальную поддержку, поскольку деньги улитучивались как талый снег.  Александр приехал к Максиму домой, посмотрел его картины и предложил сделать выставку на двоих совместно с другим русским художником из Балтимора. Условия он предложил стандартные: 50% комиссионных с продажи, реклама и выпивка с закусоном на открытии выставки за счет галереи. Максим с радостью согласился, все-таки это была его первая выставка, да и платить ему ничего не требовалось, так что и терять было нечего.
Открытие выставки было намечено на начало сентября, Максим вернулся пока к своим поискам работы. Опять начал обзванивать редакторов, показывать портфолио. Вся эта деятельность ему совершенно не нравилась, но страх остаться без работы был сильнее, чем нелюбовь к самопродвижению. Так называемые cold calls  отнимали у Максима уйму эмоций и сил, и он бы многое отдал за то чтобы найти другой способ нахождения заказов. В этой связи особенно привлекательными казались Максиму каталоги иллюстраторов, предлагающие за существенную плату рекламировать художников. Они заваливали Максима (как, вероятно, и многих других молодых иллюстраторов) яркими рекламными буклетами, воспевающими головокружительный успех подписавшихся на их услуги художников. Страница в каталоге стоила порядка трех тысяч долларов — сумма пока для Максима была недосягаемая, и такого рода продвижение оставалось лишь только мечтой.
Несмотря на свое упорство, за все лето Максим получил едва ли пару заказов на небольшие иллюстрации с гонораром в 200—300 долларов. Денег катастрофически не хватало. Чтобы как то перебиться с рентой и питанием Максим занял немного деньжат у Марины. Она с готовностью одолжила ему, но при этом Максиму пришлось выслушать неприятные для него советы о том, что ему надо делать и как жить дальше. Конечно, он и сам понимал, что необходимо что-то предпринять, дабы поправить свое материальное положение, но для Максима было мукой выслушивать чьи-то нравоучения. Однако, вскоре оказалось, что Марина не просто читала ему лекции. Через несколько дней Максиму позвонили из «джуйки» и предложили поработать курьером. Максиму пришлось вежливо отклонить предложение, так как для такого дела требовалась машины и, соответственно, водительские права. Между тем, на следующий день ему позвонил недавно приехавший из России Сергей, которому тоже предложили работу в той же компании. У Сергея уже были права, и была, купленная за 500 долларов, старенькая машина, но при этом он совершенно не владел английским. В «джуйке» ему подбросили идею, и Сергей позвонил Максиму с предложением поработать вместе, дескать Максим будет разговаривать, а он рулить. Максим находился не в том положении, чтобы привиредничать и тут же согласился.
Следующим туманным и влажным утром Сергей заехал за Максимом, и они поехали на интервью в компанию American Courier, в Вирджинию. Их встретил моложавый менеджер с длинными, закрученными в хвостик на затылке волосами и провел в кабинет к владельцу. Тот тоже был не старше лет тридцати пяти, япистого вида блондин с короткой стрижкой. Оба они принялись наперебой расхваливать свою контору и потрясающие возможности, которые она предоставляет таким как Максим с Сергеем новым американцам. «Если будете много и эффективно работать, —сказал Менеджер,—можете заработать до $1000 в неделю.» Такая перспектива произвела впечатление на новоиспеченных партнеров, и они воодушевленно закивали головами, выказывая свою готовность к подвигам. Менеджер попросил Максима написать на клочке бумаги пару слов по-английски: Wednesday и Connecticut, вероятно он считал, что это очень трудные для написания слова, и если человек может их правильно написать, то уж другие слова для него вообще не проблема. Убедившись в грамотности Максима, хозяин и менеджер пожали ему и Сергею руки и предложили приступить к работе прямо на следующий день.
Утром, в семь утра они приехали в оффис, где получили последний инструктаж и рацию. Тут же им выдали и первый заказ, — забрать пакет с документами в одной компании в центре города и отвезти в другую, в Мэриленд. Максим вооружился картами и указывал дорогу, Сергей выполнял функции шофера. Ни тот ни другой не имел ни малейшего понятия о том куда и как надо было ехать, и поначалу у них уходила уйма времени на элементарную навигацию. Зачастую они попадали совершенно не туда, поскольку не обращали внимание на буквы NW, SW, NE , стоящие после названия улиц. Им не приходило в голову, что улицы с теми же названиями могли находиться в абсолютно разных районах, а иногда, поскольку округ Колумбия зажался надорванным квадратиком между Мэрилендом и Вирджинией, даже в другом штате. Однажды они заехали по ошибке в бедную часть города и не знали, как оттуда выбраться. Перед ними предстала удручающая картина: обшарпанные, покосившиеся дома с забитыми фанерой, или заклеенными клейкой лентой, треснутыми стеклами, запущенные, заваленные всевозможным хламом, дворики. Старые, без колес, давно вросшие в землю, длинные американские машины сигары. Невзрачные, с решетками на ветринах и покосившимися вывесками, магазинчики; болтающиеся повсюду, в подавляющем большинстве молодые, негры. Ощущение скуки, нищеты, неприкаянности, безисходности.
—Не понимаю, как в богатой стране может быть такая нищета!—воскликнул Максим.
—Так эти негативы ни хрена ведь не работают, сидят на велфере, жрут наркотики, рожают уйму детей!—отозвался Сергей.
—Не знаю, в какой-то степени, вероятно, ты прав, но, думаю, им тяжело вырваться из такой среды.
—Почему ты думаешь, что они вообще хотят из этого вырваться?—спросил Сергей, —зачем им дергаться? Велфер дают, жрать есть, работать они не любят и не хотят. В совке их всех бы засудили за тунеядство, а здесь кормят.
—Так потому Америка и не совок. Здесь, слава богу, пока не додумались до того, чтобы обьявить труд обязаннастью и вместо пособия по безработице угрожать людям статьей о тунеядстве,—заметил Максим.
—Ну и что ты предлагаешь? Платить им еще большее пособие, чтобы они больше потратили на наркотики?
—Может быть их надо как то образовывать, давать возможность подняться. Нельзя же просто наплевать на людей!
—А я бы сослал их всех в лагерь на трудовое перевоспитание! —отпарировал Сергей.
—Тогда Америка точно превратилась бы в СССР и я вряд ли захотел бы здесь жить,—сказал Максим.
Покружившись еще с полчаса по унылым улочкам, они решили спросить у кого-нибудь дорогу. Сергей притормозил возле группы негров, сидящих на невысокой кирпичной стенке. Максим вышел из машины и, подойдя к ним, спросил дорогу. Один из них, молодой парень лет двадцати, охотно объяснил куда надо ехать, но, по взглядам остальных, Максим ясно понял, что они озадачены и появлением здесь белых людей, и акцентом, с которым говорил Максим.
Сверкающие стеклом и металлом билдинги, куда в основном и приходилось доставлять пакеты, представляли собой резкий контраст этим убогим районам. Широкие стеклянные двери вели в изысканно отделанные мрамором лобби, просторные лифты с начищенными до зеркального блеска металлическими панелями, в сопровождении приятной джазовой музыки, бесшумно доставляли их на нужный этаж. Офисы компаний, куда они заходили, одинаково поражали безукоризненной чистотой, красивым дизайном и ощущением прочности давно установившихся порядков. Но особенно им нравились туалеты: надраенные, напомаженные заароматизированные, запакованные всякими прокладками, подстилками, салфетками. Даже писуары издавали приятный цветочный запах никак не вяжущийся с привычным шмоном исходящим от советских зассаных урн.
Максим с Сергеем с удовольствием заходили в эти изысканные «места задумчивости» и неторопясь делали там свое дело. Однажды, зайдя в туалет Максим ткнул дверь в кабинку, но она не поддалась, он глянул вниз, в щель под дверью, но никого не увидел. Он ткнул посильнее, дверь не поддавалась.
—Что за ***ня!—воскликнул он всердцах и на всякий случай еще раз вдарил по двери ногой.
—Посмотри получше, может там кто-то есть?—посоветовал Сергей.
Максим наклонился почти к самому полу и заглянул в кабинку.
—Бля, точно! Там кто-то сидит!—
Перед ним предстали спущенные до самых ботинок штаны и трусы в цветочек. Сам обладатель штанов при этом не издавал ни звука, вероятно опешив от такой наглости говорящих на непонятном языке незнакомцев.
—Ну что ж, желаю Вам приятно покакать!—воскликнул Максим и невозмутимо прошел в следующую кабинку. Сосед вероятно решил остаться в тишине своих раздумий и не подавал никаких признаков жизни. Сергей покатывался со смеху возле раковины.
Две недели пролетели как один день, но усталость от сидения в машине с утра до вечера давала себя знать. В конце этих двух недель пришло и время получить свой первый чек. Учитывая их, поначалу, неэффективную работу, на большой гонорар рассчитывать не приходилось, но сумма указанная в чеке резанула полным разочарованием. Существенный урон нанесла рентная плата за рацию. Никто Максима с Сергеем об этом заранее не предупредил, а им самим и в голову не могло прийти, что за рацию придется платить. Все это выглядело в их глазах нелогично. Компания и так забрала изрядную часть вырученных за доставку денег себе, почему же она берет с них еще дополнительно и за рацию? Сергей матерно выругался, а Максим пошел выяснять отношения с менеджером. Тот навесил профессиональную дежурную улыбку на лице и лелейным, почти женским голоском поведал Максиму, что такова политика компании,  и менять ее никто не собирается. Максим попытался воззвать к здравому смыслу и упомянул, что им с Сергеем еще надо делить зарплату пополам. На что менеджер тем же пониженным тоном сказал, что не может сделать для них исключение, поскольку тогда ему придется поступить так же и с другими курьерами. И, вообще, Максима с Сергеем никто не заставляет здесь работать, и  если им не нравятся условия, они вправе искать другую работу.
—Взять бы этого ****юка за косичку и выдрать как следует!— потрясая кулаком в воздухе сокрушался Сергей.
—Так это ж не только он, такова их ****ская политика компании!—возразил Максим.
—Все они суки, капиталисты поганые!—неунимался Сергей.
Максим ухмыльнулся: —Вот видишь, как быстро ты наелся капитализмом!
—Ну, так не честно ведь!
—Life is not always fair … Ладно,— Максим похлопал Сергея по плечу,— в следующие две недели может побольше заработаем, все же мы город теперь получше знаем и побыстрее сможем раскручиваться—





XVIII

Вволю выспавшись за выходные, всю неделю они с утра до вечера, стараясь не терять ни минуты, возили пакеты, даже покупали еду не выходя из машины, в окошке Макдональдса. В понедельник на следующей неделе Серегина, часто глохнувшая колымага, вдруг вообще не завелась. Ночью прошел сильный дождь, и на утро в салоне под ногами чавкало. Сырость была явно противопоказана этому заезженному средству передвижения, доставшемуся Сергею всего за 500 долларов. Общее состояние колымаги под названием Шевроле “Чемп” оставляло желать много лучшего. Максим недоумевал как их еще не остановила полиция за превышение скорости? Вместо спидометра на приборной доске зияла непрекрытой белизной круглая, как полная луна, дырка. Одна из трех существующих дверей со стороны водителя плохо закрывалась и норовила открыться во время движения. Максим пару раз садился сзади и на всякий случай держался за ручку водительской двери. Потом Сергей привязал ручку двери к основанию своего кресла веревкой, а сам стал залезать в машину с пассажирской стороны. Максиму при этом приходилось всякий раз выходить из машины чтобы его пропустить.
Сергей открыл капот и, попыхивая сигареткой, долго разглядывал промасленные внутренности Чемпа. Ничего так и не обнаружив, он снова несколько раз пытался завести машину, но старушка только сухо и противно кашляла, не желая возвращаться в свое рабочее состояние. В конце концов они плюнули и пошли пить кофе. Выпили по чашечке эспрессо, посидели еще, молча наблюдая через окно кафешки съежившихся под моросящим дождичком пешеходов. Почти ни у кого не было зонтиков. —Интересно!—думал Максим, —в России на складной зонтик надо было потратить половину месячной зарплаты инженера, и у каждого был свой зонт, а здесь, где зонтики стоят гроши, люди ходят без зонтиков. Парадокс!—
Так в задумчивости они проскучали еще с полчасa, и, заметив что дождь кончился, вернулись к машине. Вероятно, Чемпу самому надоело стоять на одном месте, потому что в этот раз машина завелась как ни в чем не бывало.
Всю оставшуюся неделю довольно часто шли дожди, и Чемп временами глох в самых неподходящих местах. В четверг он заглох прямо на хайвее. К счастью, к ним почти сразу подьехал полицейский и предложил вызвать буксировку. Понеся урон в $60, отвезли машину в ближайшую мастерскую при бензоколонке. Огненно рыжий механик в засаленном темносинем комбинезоне внимательно все посмотрел и представил длинный список ремонтных работ на общую сумму в $2000. При виде такой суммы у Сергея с Максимом глаза полезли на лоб. Но что-то надо было делать, и потому попросили механика сделать только самое необходимое, чтобы машина хоть заводилась. Механик почесал в своей пламенной шевелюре и сказал, что постарается помочь, но поскольку они не хотят ремонтировать машину как следует, то никаких гарантий он дать не может. Делать было нечего, пришлось согласиться. Домой добирались на такси.
Механик позвонил на следующий день и сказал, что ремонт будет стоить $650. Максим с Сергеем договорились поделить расходы: Сергей, как владелец машины, платит две трети суммы, а Максим одну треть.
Поскольку уже была пятница, Механик пообещал закончить ремонт в понедельник. Соответственно получение чека в компании за прошедшие две недели также откладывалось до понедельника.
  Машина была готова во второй половине дня в понедельник, и Сергей смог ее забрать только к вечеру. В курьерскую компанию они попали утром во вторник и получили свой долгожданный, но убогий чек. Хотя за эти две недели они и заработали чуть больше, но два дня простоя сыграли свою роль и результат был все равно разочаровывающий.
Опять началась гонка из одной компании в другую. Чемп кряхтел, но не сдавался, стояла сухая погода, что вероятно, тоже помогало ему тянуть свою лямку. Лето было в самом разгаре, днем жарища доходила до 100 градусов по Фаренгейту, и при отсутствии кондиционера, в машине наступал настоящий ад. Влажный, горячий воздух, пахнущий как грязная половая тряпка, врывался во время движения в открытые настежь окна, а когда машина останавливалась, движение воздуха прекращалось вовсе, и Максиму казалось, что он вот-вот задохнется.
Как то раз занесло их на Четырнадцатую стрит. В полуденном траффике ехали медленнее, чем идущие по тротуару пешеходы. Максим выставил в окно голову и пытался поймать жалкое дуновение будто умирающего воздуха. Пот заливал ему лицо, и все вокруг виделось как в тумане, в голове стучал молот.
Вялым взглядом Максим улавливал медленно проплывающие мимо ветрины сексшопов, приглашающих отовариться игрушками для взрослых, афишы, зазывающие поглядеть на обнаженных девочек, или посмотреть порно фильм.
Максима вдруг осенило:
— Слушай, Серега,—сказал он,— давай остановимся и пойдем в кино, там наверняка кондиционер работает, хоть отдохнем немного от жары, а то я больше не могу.
— А чего, пошли, я, кстати, никогда еще порно фильмы не смотрел.
— Я тоже,… давай, сверни за угол, может найдем где парконуться—
Еще минут десять плелись до угла, и там Сергей резко свернул в спасительную пустоту боковой улицы. Однако, вдоль всей улицы машины выстроились плотной вереницей, прогалы были только возле гидрантов, где парковка гарантировала бы немедленный увоз машины и серьезный штраф. Пришлось изрядно покрутиться по улицам пока не нашлось малюсенькое место между двумя длиннющими машинами-кораблями. Удивительно, как Сергей умудрился втиснуть свой Чемп между ними с первой попытки.
Худущая девица с крашенными в красный и зеленый цвета, коротко остриженными волосами и проколотая многочисленными кольцами в разных частях тела, восседала на высоком стуле в застекленной будке у входа в кинотеатр. Максим протянул ей деньги за вход и, вернув сдачу, она пожелала им приятного времяпрепровождения.  В потемках коридора они набрели на дверь в кинозал. Вмонтированные в проходе лампочки, как на посадочной полосе аэродрома указывали им путь. Максим с Сергеем робко уселись с краю, хотя в этот дневной час зал был почти пуст, и можно было занять места куда получше, в середине. Кондиционер работал на полную катушку, и можно было, наконец, насладиться приятно освежающей прохладой.
На экране под сладострастные стоны мелькали чьи¬-то сильно увеличенные крупным планом ляжки, и во всю ширину экрана расплывалась пухловатая мужская задница. Затем, в довершение уже надвигающегося сомнения, появилась другая жопа, пожилистей. И, уж к полному ужасу, охватившему друзей, обладатель сухопарого зада ухватился за пухлые ягодицы и медленно ввел свой увесистый член в задний проход своего партнера.
Максим с Сергеем, не сговариваясь, одновременно рванули к выходу.
—Мудаки!—воскликнул Максим, выйдя из зала, —надо же было смотреть куда идем!
—А ни хера там, вроде, не было написано, я ничего не видел,— ответил Сергей.
  Пройдя по коридору, они увидели вход в другой зал и неуверенно вошли туда. Взглянув, прежде всего, на экран, удовлетворенно успокоились — на сей раз перед ними предстали сочные, упругие груди и аппетитно округлые полушария женских задниц. Две сексбомбы занимались лесбийской любовью на полу в ванной комнате. Неожиданно туда зашел здоровенный парень и, фальшиво изобразив удивление на лице, без лишних слов присоединился к ним. Содержание в фильме не присутствовало, однако девицы отрабатали свой гонорар на совесть, а парень, обладавший, как оказалось, не только крутыми бицепсами, но и мощным членом, проявлял недюжие способности самца удовлетворяющего сразу двух самок. Фильм длился недолго, минут 40, и как только он закончился обильным извержением спермы самца, сразу же начался другой фильм о жизни на техасском ранчо. Дородная девица в кавбойской шляпе и неимоверно коротких шортах убирала мусор в амбаре, наклонясь она предоставила работнику, собирающему в том же амбаре сено, обозревать ее прелестные ягодицы и что-то еще более интересное между ними, едва прикрытое тонкой полоской джинсовых шорт. Работяга, сильно смахивающий на арангутанга в комбинезоне, моментально возбудился и, бросив грабли, заграбастал маячившие перед ним “арбузы”. Девица, конечно, только этого и ждала и тут же, в сене развернулись дальнейшие события фильма. В самый разгар любовных игр этой парочки на экране появился еще один приятель, и девица, плотно упакованная с двух сторон в любовный пирожок, в порыве экстаза зычно стонала и покрикивала, подзадоривая сопящих от серьезной работы партнеров.
Через час–полтора, пoостыв в кондиционерованном помещении и одновременно, чувствуя жар от бурлящей от возбуждения крови в организме, Максим с Сергеем решили, что пора уходить и опять приняться за работу. После увиденного в кино, конечно, трудно было сосредоточиться на карте, на доставке пакетов, хотелось секса. 


Максим проработал с Сергеем до начала сентября. Того, что он заработал, едва хватило на оплату квартиры за два месяца. Удалось перебиться только небольшими эпизодическими заказами на иллюстрации, которые ему приходилось выполнять по ночам. Вскоре подходило время выставки, и Максим решил бросить весь этот курьерский бизнес к чертовой матери, чтобы полностью сконцентрироваться на своей профессиональной деятельности. Сергей к этому моменту уже успел нахвататься необходимых для его работы английских фраз, и мог теперь обойтись без посторонней помощи и не делить ни с кем заработанные деньги.
Максим почувствовал невероятное облегчение, когда сообщил о своем решении Сергею. Тот тоже не расстрoился, ему порядком поднадоело пахать с утра до ночи, а потом делить одну зарплату на двоих.
Вскоре Максим отвез свои картины в галерею и помог их развесить. На открытие пришло довольно много народу. Под закусон с вином в зале царило заметное оживление, и две работы продались в тот же вечер. Правда, в последующие три недели купили только еще одну небольшую работу, но Максим был все равно доволен. Раз кто-то что-то покупает, значит есть интерес к его живописи, а это уже достижение, считал он.




XIX

В конце ноября в иллюстраторском бизнесе наступил мертвый сезон. Создавалось полное ощущение, что вообще никто не работает. Не успев плотно
забить желудки индейкой в День Благодарения, народ ринулся в магазины за подарками к Кристмасу. Телефон у Максима совсем замолк, как будто и газеты и журналы перестали печатать. Редакторам, ведь, тоже надо было готовиться к предстоящим праздникам. В силу этих обстоятельств, Максим решил—чем скучать у себя дома, лучше наведаться в Нью-Йорк, куда он давно мечтал съездить. К тому же Максима неоднократно звал в гости старый знакомый еще по институту, уже лет десять как осевший в Нью-Йорке.
Амтрек доставил Максима на Пен Стейшн около шести вечера. Прихватив свой рюкзачек, он вышел на перрон и сразу же увидел встечающего его Андрея.
—Хорошо выглядишь, старик!—воскликнул Андрей, обнимая Максима и похлопывая его по спине.
—А ты Андрюха совсем не изменился, даже как бы похорошел!—ответил Максим.
Они прошли в гараж, где Андрей припарковал свою машину—старенькое, коробкообразное, красно-коричневое и снаружи, и внутри Шевроле.
  На улице их ждал вечерний Нью-Йоркский трафик—кипящая автомобильная каша. Вокруг все гудели, все подрезали друг-друга, и никто толком никуда не двигался. Пока Андрей пытался найти прогалины, куда можно было бы улизнуть в нескончаемом потоке машин, Максим с интересом разглядывал все вокруг. Это была другая Америка, совсем не похожая на ту, к которой Максим уже успел привыкнуть. Толпы людей идущих по улицам, повсюду валяющийся мусор, целые газеты перекатывающиеся вдоль тротуаров как перекати-поле, замотанные в грязные одеяла бомжи в столбах белого дыма, поднимающегося над железными решетками, вмонтированными в асфальт.
И тут же уходящие в нескончаемую высь, отражающие все вокруг в своем стекло-металлическом теле, небоскребы, роскошные ветрины магазинов, укутанные в дорогие шубы дамы в туфельках на высоком коблуке, швейцары в фуражках, почтително открывающие двери перед выходящими из длиннющих лимузинов, затянутых в смокинги, джентльменами, в сопровождении элегантных, оголенных сверху, но задропированных снизу вечерними платьями, леди — Нью-Йорк.
Андрей привез Максима в Бруклин, в свою маленькую, но уютную и довольно чистую для холостяка квартирку, которую купил пару лет назад. Работал он дизайнером в небольшой фирме, на скромную, но регулярную зарплату, да еще и с некоторыми бенефитами.
До поздна засиделись они на кухне, за бутылкой Смирновской водки, вспоминая «Муху», институтские похождения, прошлую жизнь. И это ночное сидение за кухонным столом, с кучей окурков в пепельнице, и этот задушевный разговор так напомнили Максиму то непростое, ненавистное, и, вместе с тем, дорогое его сердцу время, что казалось сидит он ни в каком не Нью-Йорке, а в Питере и никуда он не уезжал, и Америка ему просто приснилась.
На следующий день махнули на Манхеттен, на самый верх Центра мировой торговли. Максим смотрел вниз, через доходящее до самого пола стекло и не мог поверить своим глазам. Внизу, в остро преувеличенной перспективе проваливающихся в бездну стен, малюсенькие машинки и едва различимые пешеходы передвигались по узеньким ручейкам-улочкам. Скорее можно было подумать, что это вид из иллюминатора самолета, чем из окна дома. Затем они поднялись еще выше, на открытую крышу, где хлесткий ветер создавал полное ощущение полета на ковре-самолете. Максим с наслаждением вдыхал этот свежий воздух, казалось, несущий его на крыльях свободы все дальше и дальше ввысь среди размазанных по всему небу решительными мазками облаков.
Максим хотел увидеть Брайтон Бич, о ктором не раз слышал и даже видел краешком глаза в тщательно процензированных советских документальных фильмах, показывающих жалкое иммигрантское существование живущих здесь отщепенцев, променявших родину на кока-колу и жевательную резинку.
Поскольку Брайтон находился тоже в Бруклине, было удобно заехать туда по пути домой. Андрею не очень понравилась идея турпохода по Брайтону, но раз Максиму это было интересно, он согласися со странными пожеланиями вновь прибывшего иммигранта.
По деревянному настилу вдоль Гудзона, именумому здесь исключительно как бордвок, прогуливались в развалку и поддерживая друг друга под руки пожилые люди. Все они говорили по-русски. Некоторые сидели на скамеечках наблюдая удаляющиеся за горизонт корабли и нагло снующих вокруг чаек. Темно коричневые кирпичные дома, протянувшиеся вдоль побережья, не поражали красотой архитектуры, но и не носили признаков заброшенности. Главную улицу, Брайтон Бич авеню, проходящую прямо под грохочущим железнодорожным мостом, никак нельзя было бы назвать Champs Elys;es или Невским проспектом. Железная, антиэстетическая функциональность. Стеклянные витрины магазинов, плотно заполняющих весь проминад, изобиловали самодельными надписями на русском языке: «Дискаунт 50%»; «Хот пирожок»; «Хот догс»; «Делаем брови ниткой, вакс, хайлайт»; «Голандская селедка, жирная, малосоленая, не оторветесь! Дунайская селедка, конец света!»
«Театральная касса продает всё. Цены приятные, заходите!»
В аптеке большой плакат: Presto Gel самое эффективное средство в борьбе с гемороем. Живи без задних мыслей!
В продуктовом магазине толпилась небольшая очередь в кассу. Некоторые покупатели совершенно по-советски держали в руках овоськи.
—А, что в Нью-Йорке применяется такая система предварительной оплаты в кассу?—спросил Максим.
Андрей скривился в ухмылке,—не только в Нью-Йорке, а и во всей Америке такого нигде больше не увидишь. Они же с собой весь Союз привезли, со всеми его привычками и представлениями о жизни. Посмотри только на этих людей возле кассы, ведь в соседнем магазине пусто, а их тянет именно туда, где очередь. Потому что если стоит очередь, значит там что-то особенное продают. У них такой приобретенный рефлекс, прямо по Павлову с его собачками. И это, заметь, в условиях полнейшего изобилия. Оглядись вокруг, здесь же весь советский дефицит свален. Вот сельди иваси в банках, — Андрей ухватил и потряс, как будто взвесил на руке, большую консервную банку с совершенно дефицитной в России селедкой. Вот тебе «Боржоми», хоть залейся! —
Действительно, посреди магазина стояла целая башня из ящиков с минералкой давно пропавшей с полок советских гастрономов. Над прилавком болтались колбасные гирлянды, а громадные плакаты предлагали купить стейки из свинины, куриные пулочки и бараньи ножки. Под округлым стеклом прилавка сладко розовел зефир в соседстве с забытыми Максимом с самого детства сырками в шоколаде. И, уж к полной потере сознания советского лишенца, там красовались всевозможные банки с красной и черной икрой, смачно отливали жирком балыки, деликатесно заманивал покупателей копченый лосось. 
—Это же НЭП!—воскликнул Максим.
—Так оно и есть—советские люди при капитализме!—подхватил его мысль Андрей.
Возле прилавка немолодая женщина в вязаной голубой шапочке покупала копченую колбасу.
—Фунт «Еврейской», пожалуйста,—попросила она продавщицу похожую на надувную женщину для сексуальных утех.
—Вам наслайсать, или одним писом?—спросила та.
—Можно слайсами,—ответила покупательница.
Максим переглянулся с Андреем,—Что это за язык такой?—
—Они все здесь так говорят,—пояснил Андрей,—причем, английского толком не знают, а русский уже успели забыть — «Я не могу это афордать, возьми двадцатый экзит, проедь две майлы, как ты знаешь?».
Максим расхохотался.
—А меня это дико раздражает,—заметил Андрей,—совершенно язык исковеркали. Почему нельзя говорить на нормальном русском? Ну, я понимаю, что английские слова здорово прилипают к твоей речи, но ведь нельзя же превращать свой родной язык в сплошную тарабарщину. А некоторые наши иммигранты, которые получше освоили английский, еще и умудряются говорить сразу на двух языках: два предложения по-русски, два по-английски.
—Вообще с нашими иммигрантами не соскучишься!—ухмыльнулся Андрей, —когда я только приехал, работал некоторое время в NYANA , они мне такие вопросы задавали!…. Один подошел ко мне и говорит: “Все же они тут плохо подготовились к нашему приезду”. Я спрашиваю,—почему Вы так считаете? А он мне: “Никто по русски не говорит!”
В другой раз один дядя взал меня под руку, отвел в сторонку и говорит:” Я вот слышал, что здесь на 42-й стритт можно женщину купить…” Вы, что, спрашиваю, хотите чтобы я ее вам доставил? “Нет, нет—отвечает он—просто я хотел узнать, а фудстемпы она возьмет?
От хохота Максим схватился за живот.

Он провел в Нью-Йорке еще денек. Залез в голову Статуи Свободы, посетил музей иммиграции на Элис Айленд, поболтался с Андреем по Сохо. На Грин стритт заскочили в галлерею Нахамкина и поглазели на картины русских художников. Громадные полотна заставили Максима почувствовать некоторую ущербность. Его небольшие работы скорее были сродни Малым Голландцам нежели этим монументальным, с раушенберговским размахом, холстам.



XX

В Вашингтоне шел снег, обещая настоящее Рождество, или как его называют в Америке, White Christmass. Конечно, учитывая местный климат, до Кристмаса все могло еще двадцать раз растаять, но Максиму хотелось верить, что снег будет не только на Кристмас, но и на Новый Год. Не чувствуя никакой внутренней связи с Кристмасом, Максим, однако, ощущал праздничное настроение и, разгуливая по городу, погружался в романтические ассоциации. Облачившиеся в красные колпаки, в стиле Санта Клауса, собиратели пожертвований в Армию спасения побрякивали колокольчиками у входа в супермаркет. В магазинах и на молах украшенных лампочками, гирляндами и многочисленными горшочками с пурпурными цветами, постоянно играла рождественская музыка, а белобородые Санты качали на коленях маленьких покупателей, под восторженные возгласы счастливых родителей, беспрерывно щелкающих фотокамерами ослепляющими яркими вспышками и Санту и своих детишек.
Возле Белого Дома водрузили гигантскую наипушистейшую и свркающую огнями елку, а напротив нее не менее монументальную ханукальную минору. Все это радовало глаз и в какой то мере даже отвлекало Максима от мрачных мыслей о полном отсутствии заказов и неуверенности в завтрашнем дне.
 
Новый год Максим отпраздновал в кругу семьи, с Мариной и Валерой. Почти все было так же как в России: салат оливье, винегрет и даже мастерски приготовленный Мариной студень. Только вместо московских курантов, наступление нового года определялось падением шарика на макушке Емпайер Стейт Билдинг под громкое улюлюканье плотно упакованной на Тайм Сквеар толпы. Все это они могли наблюдать по СИЭНЭН и, когда сияющий алмазными вспышками, шар достиг своей цели, все вместе прокричали ура, чокнулись высокими бокалами с шампанским и обнялись поздравляя друг друга с началом нового года, отсчетом нового времени и приходом новых надежд.

Действительно, новый год, едва начавшись, принес Максиму хорошие новости. Американцы не придают встрече нового года такого почти что мистического значения, как русские, убежденные в том, что как новый год встретишь – так его и проведешь. Они обычно не засиживаются за праздничным столом до петухов, опрокидывая бесконечное колличество рюмочек «на посашок» и, потому, не страдают головной болью на следующий день, с обязательной опохмелкой и доеданием изрядно обветрившихся за долгую ночь салатиков. И, уж тем более, американцы не отмечают новый год до третьего января с совершенно непонятным во всем остальном мире повтором встречи нового года тринадцатого.
Xорошо выспавшиеся, свежепомытые, побритые и чисто одетые американцы первого января выходят на работу, и только очень ленивые второго. Поэтому первого января, часиков в одиннадцать Максима разбудил телефонный звонок.
Звонил редактор из известного детского журнала «Cricket»  и предложил Максиму проиллюстрировать историю связанную с Россией. Это была удача, Максим давно послал им свои слайды, но никакого ответа до сих пор не получал. А тут сразу бац, и дали заказ!
Редактор тут же прислал по факсу текст статьи, чтобы Максим мог ее прочитать и поскорее начать работу над эскизами. Сроки, как всегда, поджимали. В статье речь шла об американской девочке, приехавшей в Советский Союз с родителями дипломатами. История изобиловала мельчайшими подробностями из советской жизни до противности знакомыми Максиму и, неплохо отражала наивное восприятие ребенка, подобно гуманоиду приземлившемуся на незнакомой планете.  Максим с энтузиазмом принялся за эскизы и на следующий день уже факсонул их редактору. Редактор перезвонил к вечеру. Эскизы восновном утвердили, но вот с одной картинкой возник вопрос:
—У Вас там изображен интерьер магазина, —сказал редактор,— и Вы в нем нарисовали вывеску с надписью «конфеты», а мне тут подсказывают редактора, что должно быть написано «конфекты».
Максим озадаченно переспросил, подумав, что ослышался. Нет, действительно, редактор говорил конфекты.
—Простите, а что ваши редактора русские?—осторожно поинтересовался Максим.
—Нет, но они учили русский язык в университете.
У Максима возникло острое желание спросить почему редактор верит плохо учившим русский язык американцам больше чем настоящему носителю языка? Но, вместо этого он сказал: «Я думал, что по крайней мере, свой родной язык я знаю на все сто процентов, вероятно я ошибся, поскольку никогда не встречал ни в одном магазине в России надпись «конфекты».
Редактор ничуть не смутился, но предложил посмотреть это слово в словаре. Через пару минут Максим услышал в трубке шуршание страниц, и редактор радостным голосом сообщил ему, что нашел. —Да, вот так и написано —конфекты.
Максима вдруг осенило, —Извините, а какого года ваш словарь?
—Не знаю, но вообще то он старенький,—ответил редактор.
—Ваш словарь вероятно очень, очень старенький, —выразил свое предположение Максим,—слово конфекты давно уже не употребляется, есть похожее слово конфети, но это совсем на другую тему.
—Ну, я тут еще проконсультируюсь кое с кем,—резюмировал редактор,— а Вы, пока, начинайте работать над утвержденными картинками.
Повесив трубку, Максим стер пот со лба, он даже не заметил, что весь взмок. Что за чертовщина? —Подумал он. Неужели бы я стал сомневаться что какой-то американец достаточно хорошо знает английский и свою собственную культуру? Я же из России совсем недавно приехал, ничего еще и забыть не успел.
Максим так и не узнал с кем консультировался недоверчивый редактор, но вопрос с конфектами больше не поднимался. Иллюстарции он закончил через неделю и отослал в издательство журнала, в Иллинойс. То ли редактору стало немного стыдно перед Максимом и он пожелал реабилитироваться, то ли это было простое совпадение, но через пару месяцев тот же редактор попросил Максима проиллюстрировать небольшой, на пару журнальных страниц, словарь русских слов, и тут Максиму было оказано полное доверие не только как художнику, но и как переводчику. Его престиж после этого очевидно сильно возрос в глазах редакции журнала “Cricket”, поскольку работа от них стала поступать достаточно регулярно.







XXI

Прошло три года полных ошеломляющими событиями. Во-первых сломали Берлинскую стену, и толпы восточных немцев рванули из своей «демократической» республики превращенной по существу в лагерную зону в свободный Западный Берлин. После прогулки и совместного с западниками праздника, они, правда , вернулись домой, но ГДР уже успел измениться бесповоротно, назревало объединение Германии. И что уж совершенно было неожиданно, развалился Советский Союз. Развалился в дребезги и встал на путь развития довольно бесконтрольного капитализма. Бывшие освобожденные комсомольские секретари и партийные боссы круто поменяли свою личину, и вовремя сориентировавшись, прибрали к рукам фабрики и заводы на которых до сих пор работали, превратившись как в сказке про Иванушку Дурачка в крупных предпринимателей и опять же хозяев жизни—«новых русских».
Родителей Максима, наконец выпустили и они благополучно воссоединились с сыном и дочерью. Последние три года агонии советской власти подтолкнули на выезд даже тех, кто никогда об этом ранее и не помышлял. Нехватка продуктов дошла до уровня военного времени и в стране ввели рационные карточки. Сеня, так и оставшийся в России, рассказал Максу по телефону, что постоянно вычеркивал уехавших друзей из своей записной книжки и в конце концов выбросил за ненадобностью всю книжку. Большинство друзей Максима теперь осело в Израиле, Америке и Германии. Эмигранты следующие в Израиль тепрь ехали прямо в Тель-Авив, а те кто ехал к родственникам в Америку, летели в Нью-Йорк. Максим хоть и чувствовал, что назревают большие перемены, даже близко не мог себе представить того, что на самом деле произошло. Наблюдая по телевизору как рушился весь советский блок, Максим не мог поверить, что все это происходит наяву и, чтобы увековечить столь исключительные события, записывал новости на видеомагнитофон. Он все больше и больше привыкал к новой атмосфере и уже не ощущал себя сторонним наблюдателем. Америка становилась его домом и, хотя Максиму бывало очень трудно, и часто едва хватало денег на рентную плату и пропитание, он ни на минуту не пожалел, что переехал в эту страну.
Здесь он чувствовал реальные возможности, рвался вперед, ощущал себя личностью. В России он, как щепка плыл по течению вонючей и мутной реки советского прозебания и не испытывал никаких надежд кроме того чтобы когда-нибудь выплыть в открытое море и причалить к берегу прекрасной и свободной страны. И это ему удалось.

















Эпилог


Максиму часто снился один и тот же сон, как будто он снова и снова смотрел тот же самый  фильм. Ему снилось что он входит в раздолбанный советский троллейбус, наступает на подножку и подпрыгивает от прошедшего сквозь подошву ботинка разряда тока. Оказавшись в салоне, Максим подходит к кассе и с ужасом вспоминает, что не имеет никакого понятия сколько теперь стоит проезд. Он спешно рыщет по карманам мелочь, а сидящий напротив кассы бдительный советский пенсионер внимательно следит за его движениями. Наконец Максим выуживает из кармана горсть монет и видит на ладони только dimes , nickels  and quarters .
—Простите пожалуйста,— обращается Максим к пассажиру, —а сколько сейчас стоит проезд в троллейбусе?
Пассажир сверлит Максима своим мутным взором из под нахлобученной бесформенной шапки ушанки, —Вы что, молодой человек, перепили вчера, что вам всю память отшибло?—спрашивает он. Максим не решается что либо сказать, ему совершенно не хочется сообщать этому неприветливому попутчику о том, что он уже давно не живет в России.
  —Зеленый двадцать, —не дождавшись ответа говорит пассажир.
—Какой зеленый, о чем Вы говорите? —удивляется Максим.
—Ну, ты парень точно до белой горячки допился! —потрепанное и сморщенное как старый сапог лицо на долю секунды даже озаряется подобием улыбки. Пьянство в России всегда воспринимается с сочувствием.
—Доллар двадцать, брось в кассу то,—
—Подождите, подождите, —восклицает совершенно ошалевший Максим,
—А кто у власти у вас сейчас?
Физиономия пассажира заметно багровеет, он явно думает, что его разыгрывают.
—Ну ты вааще! Известно, кто —президент Соединенных Американско Российских Штатов, Бушев, Сергей Сергеич!
Максиму кажется, что он сейчас потеряет сознание, он ищет глазами окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. К его великому удивлению троллейбус уже не выглядит как советская развалюха, а больше походит на американский автобус, Максим даже замечает кабель для восстребывания остановки.
—Черт знает что!—думает Максим,— Когда же это все могло произойти? Где я пропадал все это время? В панике он смотрит в окно, —Где мне выходить, на какой остановке?  За окном пролетают совершенно незнакомые дома, и Максим никак не может понять, где он находится. Троллейбус стремительно набирает скорость и несется уже с невероятной быстротой. Максим хочет поскорее выйти из этого троллейбуса, который увозит его все дальше и дальше в неизвестном направлении. В ужасе он дергает за кабель, троллейбус останавливается, и Максим, нажав на кнопку открывания дверей, выскакивает на улицу. Невероятно яркий свет ослепляет его, Максим прикрывает глаза ладонью и щурясь старается разглядеть где он находится. Постепенно его глаза начинют улавливать очертания окна и жалюзей, в щель между которыми бьет луч солнца слепящий Максима. Вокруг проявляются знакомые предметы: рабочий стол, крутящееся кресло, органайзер на колесиках.  Сон растворяется в действительности, и Максим успокаивается, узнавая свою комнату. Но смутное сомнение еще точит его сознание. Максим вскакивает с постели и, дернув шнур, поднимает жалюзи. За окном все та же залитая восходящим солнцем Америка. Так же бурлит и стопорится утренний траффик, так же спешат с бумажными кофейными кружками в руках пешеходы, так же воет сирена вторгшейся в поток машин скорой помощи. Машины сворачивают из средних рядов в стороны, уступая дорогу скорой, и Максим окончательно успокаивается, понимая, что все это был только сон.






Анатол Вульф

2016г., Вашингтон