Белеет парус..

                Чернышову Владимиру посвящается
 
               
    “ Белеет парус одинокий…” слушает Варвара Васильевна голосок  ученика.
-Умница,- говорит она, дослушав до конца,- садись, пять.
-Варвара Васильевна, Вас к директору  срочно, - сказала  учительница соседнего класса, приоткрыв дверь.
-Хорошо.  Володя, иди сюда, садись на моё место.  Ребята, Володя остаётся за меня. Сидите тихо,-  сказала она, выходя из класса.
Володя понял её слова о том, что он остался за неё буквально и продолжил вызывать и ставить оценки в журнал. А что вы хотите? Она же сказала, что он остался за неё.
      В то послевоенное время авторитет учителя был непререкаемым и, если учитель сказал “сидеть тихо”, сидели. Единственное, что он изменил,  разрешил отвечать с места, так как на выход к доске терялось много времени. Старшее поколение, вероятно, ещё помнит, что парты тогда были не двухместные, а пяти.
      Дошли до буквы С: Сазонова, Селивёрстов, Сонькина…
Молчит Сонькина.
     Соседи попытались подсказать, но Володя  ладошкой постучал по столу, как это делала Варвара Васильевна, и стало тихо.
Она молчит.
    -Что ж,- произносит назидательно Владимир,- садись, два.
И в журнале против фамилии Сонькиной стоит  первая в её жизни двойка.
     Входит Варвара Васильевна и с ужасом видит, что более половины класса опрошена, в журнале стоят оценки и, главное, вся в слезах стоит за партой её любимая ученица – отличница Сонькина.
     Потом  Варвара Васильевна осторожно проверила знание  стихотворения у ребят, и ни одной оценки не исправила, даже злополучную двойку.
     Прошло несколько дней. Во время урока Варвара Васильевна  спросила:          - Кто хочет поехать на экскурсию за город? Захотели все. В воскресение во двор школы въехал,  рычащий по – звериному, грузовик, в кузове которого на скамейках разместились ученики, папа и мама  Сонькиной  и Варвара Васильевна. Как только все разместились по местам,  она сказала, что едут они в Тарханы. Тарханы – какое красивое и загадочное слово!
     Это сейчас поездка на машине событие обыденное, рутинное, а тогда это был момент счастья. Дальняя поездка с друзьями – это же чудо! Разговоров  об этом потом хватит на целый год.
     Через пару часов машина остановилась, заглох мотор,  звенящая  тишина оглушила ребят. После грохота и тряски какое - то время все были в оцепенении и удивлённо смотрели на дом, похожий на терем. Варвара Васильевна почти шёпотом сказала, что это барский дом, в котором  жил с бабушкой мальчик Миша Лермонтов, написавший стихотворение “Парус”. Кто-то спросил: “ А что такое барский дом?”
     Варвара Васильевна объяснила, что это дом, в котором жил барин, то есть помещик, а бабушка Лермонтова была помещицей: и это дом, и всё в округе принадлежало ей.   
       После этих слов ребятам стало немного страшно: они же “знали”, что помещики были плохими, злыми, они мучили крестьян, отнимали у них еду и даже их продавали. Значит, бабушка была тоже такая, и им стало жаль Мишу.
Их  встретила улыбчивая тётя экскурсовод и пригласила в дом.
      Она долго рассказывала испуганно глядящим по сторонам ребятам о маленьком Мише и его бабушке, о её любви к внуку: о том каким он был мальчиком и внуком. Им показали: где Миша читал книжки, где спал, где играл и даже где обедал. Рассказала она и о том, как бабушка привезла его тело   с Кавказа и как она горевала.
      Экскурсовод повела всех к пруду, на берегу которого любил отдыхать  маленький Миша. У пруда, опираясь на суковатую палку, стоял бородатый  дядька и, оказавшись в окружении ребят, сразу же стал говорить о том, как он вместе с барчонком Мишей ловил в этом пруду карасей и кормил лебедей.  Он  рассказывал о том, как они с ним прятались от Мишиной бабушки в орешнике, который рос по берегу пруда. От него они узнали, как Миша  с деревенскими детьми играл  в войну с французами, где Миша был русским офицером и всегда побеждал.  Для этой игры  в поле были специально вырыты траншеи.
      Выйдя на дорогу, он со слезами на глазах стал говорить,  как по ней бабушка привезла гроб внука, а они её крепостные стояли у ворот и плакали вместе с ней. От него ребята услышали, как подло Лермонтова убил на дуэли Мартынов. И про козни царя от него услышали ребята.  Это царь  сначала сослал Лермонтова на Кавказ, а потом приказал его там убить.
      Погуляв  по аллеям, под впечатлением от увиденного и услышанного, ребята попрощались с незнакомцем и направились к машине. Девочки в пути были  тихи и молчаливы, Мальчики, напротив, пытаясь перекричать дорожный шум,  фантазировали о том, кто и как отомстил бы Мартынову. Версий вызова на дуэль и способов  ведения дуэли было более чем достаточно. Так что в конце поездки было ясно, если бы они жили в то время, Мартынов бы не спасся от их гнева. Даже царю от них досталось бы. Только никто из них не знал, можно ли было вызывать на дуэль царя. Обидно было бы – если нет.
      Назавтра в классе царило торжественно-восторженное настроение. Каждый из них   считал себя причастным  к событиям того времени, ведь они вчера встречались с тем, с кем  дружил  сам  Лермонтов. Они девяти и десяти летние не все ещё хорошо запомнили, сколько будет дважды два, и сопоставить  годы жизни Лермонтова и своей, конечно же, не могли. Поэтому никто из них не усомнился в  правдивости слов незнакомца.
      А чувство причастности, ощущения близости  к тому времени, только ещё более сильное, испытал Владимир много  лет спустя.
Дела  привели его в город Пенза, город  детства; “… прекраснейший город на свете,  по мнению Сперанского; в город, о котором Евтушенко сказал: “В Пензе - вся история России”.  А самая драгоценная изюминка пензенского края – музей М.Ю. Лермонтова  “Тарханы”.
      Получив предложение посетить “Тарханы”,  Владимир, естественно, согласился и утром оказался в обществе словоохотливого водителя, который на всём стокилометровом пути, не замолкая, повествовал Владимиру о своих земляках: Лермонтове и Денисе Давыдове, Куприне и Загоскине, Мейерхольде и Мозжухине, об  Октябре Гришине и многих других знаменитостях.
      Источник его познаний был в том, что много лет он был водителем у зам. Начальника областного управления культуры, а сейчас  возит того же чиновника, но теперь как зам. Министра культуры области. Так что положение обязывает,  и водитель был в вопросах культуры хорошо подкован.
      Апрельская изумрудная зелень полей сменилась небольшой рощицей,  минут  через пять и она помахала им прощально листвой.
     “Мы снова встретились с тобой…  Но как мы оба изменились!..”, - всплыли вдруг в памяти  пятидесятилетнего Владимира строки из стихотворения Лермонтова, когда за ближайшим поворотом возник обновлённый,  торжественно – парадный музейный ансамбль.
       Их ждали. Владимир невольно остановился, изумлённо глядя на идущую  на встречу  похорошевшую, повзрослевшую и располневшую одноклассницу. Он никак не мог вспомнить её замысловатую  фамилию и имя – она пришла к ним в начале десятого класса и проучились они вместе только год.  Кроме того вспоминать мешала мысль о том, что она должна быть значительно старше, чем идущая навстречу женщина.
Она же, надев на лицо дежурную улыбку, успела сказать только пару слов, и  он вдруг вспомнил и, неожиданно для себя, хлопнув ладонью по лбу, воскликнул: - Клементьева!?
       Прервав торжественную  речь, удивлённо глядя на Владимира, сочным, густым контральто  она произнесла: - Клементьева!
     - Нина?
     - Катя, - и помолчав немного, добавила, - А Вы что знаете мою маму?
     -Мы одноклассники. А Вы её дочь?  Копия. Даже голос…
      В этот момент официоз приказал долго жить, и всё стало просто.  Звонок маме, короткий разговор, приглашение на вечер, и они почти родственники.
      Сегодня в музее  выходной. Но был звонок из министерства. Приготовились встречать очередного московского чиновника, и весь персонал был на своих местах. Пришлось  их “разочаровать”. Все  с радостью разбежались по домам.
      Остались только Катя и молодая шустрая сотрудница похожая на воробушка, под чирикание которой вошли в барский дом.
      Владимир сразу заметил изменения. Первое, что ему бросилось в глаза – отсутствие клавесина. В тот детский визит он трогал его клавиши и получил замечание. Сейчас значительное место в не очень вместительном зале занимал  роскошный  рояль. Внутреннее убранство стало богаче.
      Ему в два голоса объяснили,  что теперь это не только музей Лермонтова, а памятник помещичье - усадебного быта ХV!! - Х!Х веков.
      И с некоторых пор по паркам и аллеям  имения можно прокатиться в старинной карете, в барском доме проходят балы и свадебные церемонии. Каждый год в имении  проводятся Лермонтовские  чтения. Весь год  усадьба живёт активной жизнью.
      Тарханы не были родовым гнездом Арсеньевых. Елизавета Алексеевна    Столыпина, бабушка М.Ю. Лермонтова, стала хозяйкой этого поместья, выйдя замуж за капитана лейб-гвардии Михаила Арсеньева. Усадьба была куплена родственниками  Елизаветы за 58 тысяч  рублей, как тогда говорили – почти даром, и стала частью её приданого. К усадьбе было прикуплено 4000 десятин земли и около 500  крепостных мужского пола вместе с  семьями.
      Чтобы управлять таким хозяйством, нужна была твёрдая рука. Но муж Елизаветы не горел  желанием заниматься делами. Ему были интересны игры, балы, развлечения, а не хозяйство. Он даже завёл домашний театр, где играл вместе с крепостными. Вообще он был человеком увлекающимся и своё самое серьёзное увлечение соседской помещицей даже не скрывал ни от жены, ни от окружающих, чем вызвал всеобщее порицание и ненависть жены. Когда же он узнал, что из заграничного похода возвращается муж его пассии, то решил не дожидаться встречи с ним и добровольно в начале января  1810 года расстался с жизнью, приняв яд.
      Елизавета не простила мужу измены и даже не была на его похоронах. Она демонстративно вместе с дочерью  уехала в Пензу.
Мрачное  лицо,  чёрные одежды – только такой  видели с этого дня молодую тридцатисемилетнюю Елизавету. Она добавила к своему возрасту ещё семь лет и превратилась в бабушку. Странно, но бабушкой её стали  называть  ещё за четыре года до рождения внука.
      Все хозяйственные заботы легли на плечи вдовы. Она оказалась хозяйкой рачительной. Даже в неурожайные годы, по подсчётам историков, имение давало 20 тысяч дохода, а в иные и 35. Основной доход был от продажи зерна.
Мясо и шерсть от многочисленных овечьих стад так же пользовались постоянным спросом. Прибыльным был винный завод, подаренный дядей. Елизавета  отпускала на волю крепостных в основном девушек, которых выкупали купцы-покровители, а это были деньги немалые. Так что Арсеньевой можно было  жить беззаботно в покое и довольстве.
      Но вмешалась любовь, и жизнь Елизаветы потекла не так, как ей хотелось. Семнадцатилетняя  дочь Мария, будучи в гостях у друзей, влюбилась в отставного пехотного капитана, красавца  Юрия Петровича Лермонтова и, несмотря на яростное сопротивление матери, обычно тихая и   послушная,   настояла на своём и вышла за него замуж. Тёща откровенно демонстрировала свою неприязнь к зятю. Он отвечал тем же. Её  неприязнь  переросла во враждебность, когда, прожив  всего 21 год 11 месяцев и 7дней,  дочь умерла.
     Елизавета объявила войну зятю. Она знала, что зять позволял, как когда – то и её муж, вольности на стороне, причиняя боль её дочери.  Несмотря на то, что Мария умерла от распространённой тогда  чахотки, Елизавета винила в смерти его.  В результате многолетних судебных тяжб лишила его наследства, переписав всё на себя и внука. Внук стал владельцем крепостных. Правда, до сих пор историки так до конца не разобрались сколько: по мнению одних шестнадцать, другие считают двадцать семь.  Но, в конце концов, все они были переданы в казну за долги. Выдав зятю вексель на двадцать пять тысяч рублей,  она практически “выкупила “ внука.          По решению суда отец  не имел права общаться с сыном. Он перебрался в своё сельцо в Тульской губернии, где в 1831 в возрасте пятидесяти четырёх лет скончался.
      Всю нерастраченную любовь Елизавета обрушила на внука. Чтобы оберегать  Мишино здоровье, в Тарханах поселился домашний доктор.  Обычно бережливая бабушка не жалела денег на обучение Миши, приглашая самых лучших, следовательно, дорогих  учителей.  Учили его языкам, словесности, точным наукам, музыке и рисованию. Учеником Миша  был способным.
      Так что уже в юношеские годы он свободно владел четырьмя языками, был хорошим рисовальщиком и играл на четырёх музыкальных инструментах. Для игр и детских развлечений в имении собирались большие детские компании с привлечением детей дворовых и крепостных. И для всех в доме готовились обильные угощения и подарки. Есть такое понятие  - маменькин сынок, то в этом случае Миша был избалованный бабушкин внучок.
      Со слов сопровождающего Владимира дуэта он сделал вывод, что  Елизавета умела не только  любить, но  и люто ненавидеть и не умела прощать.
       Она была помещицей строгой, но справедливой, могла наказать за нерадивость, но и поощрить за старание и даже помочь. Она старалась вести дела так, чтобы её крепостные не бедствовали. И они были благодарны ей за это. В архиве среди губернских судебных бумаг найдено прошение “ничейных”, то есть, по каким – то причинам, оставшимся без хозяина, крестьян о том, чтобы их приписали к “барыне Елизавете”. Значит, любили её.
     Добрая по отношению к простым людям, беззаветно любящая внука, она много лет судебными исками третировала зятя, открыто демонстрируя своё презрение к нему.
     В атмосфере, где  под одной крышей жили любовь и зло, проходили детские годы Михаил Лермонтов. Естественно, такое положение не могло не сказаться на формировании его  характера. Лермонтов  был болезненно самолюбив, обидчив, зол на язык, заносчив, высокомерен. Насмешки и язвительные шутки даже над друзьями были его постоянными спутницами. Семнадцатилетним юношей он сам себе дал оценку, написав:
      -“…Искал он в людях совершенства,   А сам – сам не был лучше их…”
Ему просто было скучно жить.
        “Что толку жить!.. без приключений
         И с приключеньями тоска”, - писал он.
       Не всегда ему прощались его выходки,  и следовал вызов на дуэль. В четырёх случаях секунданты смогли добиться примирения, в трёх он участвовал,  и последняя окончилась трагедией. 
       Так, и должно было случиться…Он “мятежный” искал бурю, и он её нашёл.
Всё это Владимир узнал от не замолкающих ни на минуту спутниц.  Случайно взглянув на часы, он был  удивлён, что с начала его путешествия  в историю  “Тархан” и его обитателей прошло уже четыре часа. В этот момент они вошли в маленькую тесную комнату со старой потёртой мебелью. Это была  детская комнатка Миши Лермонтова. Никакой роскоши.
       Взгляд Владимира остановился на плетёной этажерке, где в ряду старых книг с выгоревшими и полинялыми переплётами он увидел учебник по математике Магницкого и томик Карамзина. На столе лежал томик  Лермонтова, открытый на странице со стихотворением “Парус”.  Его рука невольно потянулась к книге, но он вовремя остановился и виновато посмотрел на Катю. Она улыбкой показала, что можно взять.   Он взял книгу и осторожно пролистал несколько страниц. На полях рукой Лермонтова были сделаны пометки или рисунки, поясняющие текст. Владимир разволновался: эта книга была в руках людей, живших почти двести лет назад, и самого Лермонтова.
Он выпустил книгу из рук, и она упала на стол. Хорошо, что никто этого не видел, его спутницы в этот момент выходили из комнаты.  Владимир  последовал за ними. Он шёл и незаметно для них разглядывал свои руки: ладони и подушечки пальцев жгло, как – будто он только что держал в руках пучок крапивы.
     - Никогда не думал, что так буду нервничать, - подумал Владимир.
      Они остановились перед захоронениями матери и отца Лермонтова. Прах Юрия Петровича был перенесён в Тарханы в 1976 году. Помолчали. Подошли к склепу. Ему предложили без сопровождения спуститься в склеп. Спустился.  В полутьме увидел  цинковый гроб. Подойдя ближе, он обратил внимание на следы попытки вскрытия. Вероятно, какие - то горячие головы пытались его вскрыть, но нашлись холодные и остановили вандализм, но следы остались.
     Владимир сделал ещё шаг, и, затаив дыхание, положил руку на гроб и тут же почувствовал, что что-то в нём ломается, на него наваливается какая – то тяжесть. Он даже видел её. Густая серая вязкая масса обволакивает его со всех сторон, сковывая его руки и ноги, лишая возможности даже шевельнуться. Одновременно в голове звучит бессвязный набор странных коротких фраз: “Время сломалось. Всё так близко. Он погиб, и я с ним прощаюсь”.
     Чувствуя, что сейчас он потеряет сознание и останется здесь навсегда, Владимир невероятным усилием оторвал руку от гроба; какое – то время  стоял, прислушиваясь к слабому биению сердца. С огромным трудом, на негнущихся ногах он преодолел несколько ступенек и остановился на выходе, чтобы отдышаться.
     Его ждали. С затаённым интересом, глядя ему в глаза, Екатерина спросила,      -    Что с Вами?
     Владимир попытался объяснить.
   - Ой! Вы не первый такой, - чирикнул воробушек,- Вы просто очень впечатлительны.
-    Возможно, - ответил он и, с трудом переставляя непослушные ноги, направился к ближайшей скамейке.
     Почувствовав, что силы к нему вернулись, он попытался понять, что с ним происходило в склепе.  Но, в конце концов, махнул на это бесполезное занятие рукой и просто побродил по аллеям парка, послушал журчание ручейка, надышался живительным апрельским воздухом и вернулся в барский дом.
     Но пора  возвращаться.
     По дороге домой водитель не проронил ни слова, но Владимира убаюкивал голос Екатерины. Сначала она с пылом увлечённого своим делом историка рассказывала о том, каких усилий стоило бабушке Лермонтова, чтобы облегчить его участь, когда он был в опале. А потом, как та  с помощью своих многочисленных и влиятельных родственников, добилась  всё - таки царской милости и перевезла прах внука в Тарханы.
     Екатерина вместе с Владимиром пытались осмыслить поразительный факт отношений между внуком и бабушкой. Бабушка всю свою жизнь без остатка посвятила ему – своему любимому внуку. И после его гибели,убитая горем, до конца своей жизни она появлялась на людях только в траурных одеждах.
     Казалось  бы,  гениальный поэт имел возможность каким – то образом отблагодарить свою бабушку. Но в стихах поэта о ней ни слова, хотя матери, которой не стало, когда Лермонтову не было и трёх лет, и гонимому отцу есть посвящения.
     Ну что сказать в этом случае? Бог ему судья! И всё же…
     Он узнал так же, как организовывался музей, чего это стоило и что ещё ждёт его в скором времени.
     При прибытии в Пензу водитель вручил Владимиру сувенир – обыкновенный целлофановый пакет, наполненный  живительным воздухом Тархан. Как говорится, мелочь, но приятно, тем более такая оригинальная.
     Тем же вечером Владимир был гостем местного художника. И первое, что он увидел, входя в его студию, была небольшая картина, вернее это была марина. При первом же взгляде на неё Владимир услышал в себе: “Белеет парус” Он остановился перед ней и стал глазами искать парус и нашёл.
     Спокойное, но какое – тревожное море; предгрозовое небо и где – то там, вдалеке, одним лёгким мазком художник обозначил парус. Художник прочувствовал стихотворение Лермонтова и, можно сказать, гениально перенёс его на холст.       Художник долго наблюдал за Владимиром и, подойдя к нему, сказал, - Я вижу,  Вы взволнованы и Вам понравилась  картина. Хотите, я её Вам подарю?
     Сказать нет Владимир, конечно же, не мог. Зачем было лгать?! И в гостиницу он вернулся, будучи хозяином этой картины.
Теперь она висит на самом виду при входе в квартиру Владимира, и каждый, кто входит в его дом и хоть когда – то был знаком с творчеством Лермонтова, взглянув на неё, сразу вспоминает строки: “ Белеет парус одинокий…”

                Геннадий Чикиткин