Еще одна весна

1 из 5
                Еще одна весна.

  Стоял прозрачный мартовский день. Пахло свежестью и влагой. Щебетали птицы. Ранней весной, когда между еще голых веток деревьев перекликаются  синицы и воробьи, понимаешь, как тихо было зимой. Люди как будто специально придумали праздники и веселые зимние игры, чтобы заглушить эту тишину, заполнить то место, где раньше согревали душу жизнелюбие и радость. Но не может человек  улыбаться, когда в душе у него звенящая пустота, не может человек любить, когда его сердце дрожит в  груди от холода, ему просто нечем любить. Еще вчера над землей висело серое зимнее небо, и глаза, сами того не замечая, не смотрели ввысь, чтобы лишний раз не упираться в холодный небосвод. Но теперь...
    Мы сидели на веранде. Было слышно, как  тихо скрипят качели, раскачанные весенним ветерком. Полуденное солнце грело лицо, а я, зажмурившись и улыбаясь, впитывая в себя тепло оттаявшего неба, слушал, как нежно переливается гармонь в крепких руках моего дедушки. Все вокруг оживало. День дышал прохладным ветерком, и приятно веселили вихрем летящие по кнопочкам  звуки широкой русской души и трели птиц, которая радостно вторила ей.
- О чем задумался, внучок?
Дедушка положил гармошку рядом с собой и достал из кармана трубку. Бабушка ругала его за эту вредную привычку «смолить», как она говорила. Но что можно сделать с заядлым курильщиком? Он долго набивал старую трубку, аккуратно и бережно, мыслями уходя далеко от сегодняшней весны, как порой пианист на склоне  лет,
садясь за свой инструмент, погружает душу в волны музыки, чтобы они прибили ее берегам счастливого прошлого.
- Да, так… - пожал я плечами, расстегивая куртку. - Мне бы хотелось, чтобы каждый день, прожитый мной на земле, был бы похож на этот.
Он прерывисто вздохнул:
2 из 5
- Да, денек, правда, хорош, - и, устроившись поуютнее в тени, отбрасываемой вязом на его стул,  начал раскуривать трубку.
Мои бабушка и дедушка жили на самом краю большой деревни. Я приезжал к ним на лето, и каждый раз, вдыхая запах земли, слушая перелив звонких голосов зябликов и скворцов, копил в груди каждое мгновенье этих дней, чтобы  вечером, убегая в поле,  чувствуя жар, которым дышит земля подо мной, крича и смеясь, поить ночное небо соком теплых и солнечных дней.
Дедушка, загорелый и поджарый, в простой белой рубахе, сидел передо мной, и сквозь клубы табачного дыма я видел каждую морщинку вокруг его прикрытых глаз.
- Наконец-то весна… Мне нравится вот так сидеть, закрыв глаза, и слушать, как вокруг тебя медленно просыпается мир. Вот сейчас, Боже, как не хочется их открывать, - сказал он морщась в улыбке, - в моем возрасте перестаешь гнаться за минутами. Они теряют свою ценность. Что ты видишь вокруг? Я не верю, что этот прекрасный мир можно ограничить тикающим механизмом. Это все придумали люди. И, к счастью, из своей головы, хоть только и совсем недавно, я выбросил эти часы. Солнце, облака, густой, пахнущий мхом лес, любовь, дети - все это можно познать лишь душой, и время тут ни при чем.
- Сколько я ни слушаю тебя, дед, каждый раз удивляюсь, насколько широко распахиваешь ты свое сердце навстречу жизни! 
Как мне было хорошо... Я готов был погладить каждый цветок, растущий в поле, каждую травинку, каждую букашку, взмыть высоко-высоко в небо и кружить, кружить...
- Знаю, о чем ты думаешь, - вдруг сказал он тепло и с улыбкой, - как всемогуща молодость. Дед вытер внезапно выступившую слезу, встал со стула, потянулся и пересел на ступеньки крыльца. Я сидел за его спиной, а над ним садилось рубиновое, похожее на сочную малину, солнце и окрашивало его рубашку в разные оттенки красного света, падающего с неба, а он, весь седой, сидел перед целым миром и   радовался жизни так же
3 из 5
сильно, как и я. 
- Как она прекрасна, - тихо сказал он.
Я сел рядом, крепко обнял старика за плечи и попросил: 
- Расскажи мне что-нибудь, дед. 
- Хорошо,  - помолчав, пуская дым из трубки,  ответил он, - слушай.
- Моя рота вступила в деревню, может, чуть поменьше, чем наша. Несколько танков прикрывали наших атакующих. Фашисты успели, отступая, на скорую руку соорудить оборонительный рубеж и, озверев от страха, дрались до
последнего
патрона. Они успели врыть несколько танков в землю, поэтому быстро пройти нам не удалось. Завязался ожесточенный  бой. К концу дня деревня полыхала, но противник  все не сдавался. Два наших танка были подбиты, экипаж еще одного был ранен, и я очень переживал за ребят, которые вели перестрелку около домов. Я предложил нашему командиру пойти в обход: нам по рации доложили, что с севера от наших позиций есть мост, с которого фрицы оттянули свои войска, чтобы отбивать наши атаки, оставив немногочисленную охрану. Он согласился. Мы двинулись к мосту через холмы. 
Небо над деревней было затянуто удушливой гарью и дымом, мы сами несколько раз, подъезжая вплотную к позициям противника, пробирались через завалы, поэтому были похожи на белозубых негров. Но веришь или нет, тот день был очень похож на сегодняшний. Обходя деревню по широкой дуге, мы слышали ухающие разрывы, заглушающие рев мотора нашей машины. Я тогда был еще связистом, хоть и закончил службу командиром танкового взвода. Когда мы отъезжали от наших позиций, осколком снаряда повредило рацию, и я не смог наладить связь, поэтому, оставшись без дела, начал водителю направление, высунув  голову из люка танка. Мы взбирались на вершину холма. До моста оставалось совсем чуть-чуть, дуло танка маячило передо мной. Вот крен начал уменьшаться, прохладный  воздух обдувал мое лицо, глаза слезились, я держался за
4 из 5
холодный металл и ждал, когда наконец станет видно поле боя.
Мы остановились. В мокрой синеве кровью наливалось заходящее солнце. И казалось, что это души погибших оттуда, с неба, страдали за нас, их сердца обливались кровью. А к этому солнцу поднимался густой столб черного, как смерть, дыма. А внизу, словно разверзнувшийся ад, пылала маленькая деревня. Летели пули, плавился металл, пустели магазины автоматов, визжали в полете снаряды, и над всем этим жарилось небо. А я... А что я...? Я, обычный солдат, Семен Валиков, в тот день взвалил на свою душу и сердце тяжелый, удушающий груз войны. 
Ты знаешь, чем закончился тот день?.. Танк как спичка пылал на фоне заката, и не ясно было, кто его поджег. То ли человеческая дикая натура, опьяненная жестокостью войны, то ли солнце, обиженное и уставшее от крови и смерти, от бессмысленного уничтожения бесценного дара – жизни.
Я лежал на этом холме, выброшенный из танка взрывом. В голове гудело, а глаза закрывала красная пелена. Думаю, если бы я чувствовал бы боль в своем разбитом теле, она была бы несравнима с болью разорвавшейся в клочья души. Я лежал на холодной траве. Раны и ссадины на лице обдувал прохладный ветер. Я не чувствовал левой ноги и боялся шевелиться. Постепенно слух возвращался, и с ним в меня вливалась, теперь уже не болезненная, но спокойная тишина. 
Я запомнил тот весенний день. Он влился в выжженную болью душу и на всю жизнь остался там. Горячий затылок холодила мягкая трава, закрытые глаза, как и сейчас, согревало теплое солнце. Иногда через еле-еле открывающийся глаз я видел далеких и свободных птиц. В ладонь уткнулся мягкий бутон какого-то весеннего цветка, и я, испугавшись, что сегодня отниму еще одну жизнь, сквозь боль, стиснув зубы, убрал руку с него. Я лежал, и единственное, чего мне тогда хотелось, раствориться в дышащей жизнью земле и ощущать лишь прохладное дуновение весеннего ветра.
- Пойду в дом, подмерз я тут с тобой. Долго не сиди, тоже замерзнешь, а я пока чай
5 из 5
приготовлю,- сказал дедушка. Встал и, дымя трубкой, пошел по каменной дорожке в дом.
- Да… дед, - подумал я, и еще долго сидел, смотря на тающее в  закатном небе малиновое солнце.