То, что не смогу понять

«То, что не смогу понять».
Давно вагонные колеса пропели мне свою песню. Давно не слышны гудки паровозов. Гудки паровозов слышатся мне теперь на полотнах художников – Грабаря, Дейнеки.
События, определяющие твое время, уходят в прошлое. Новые впечатления все реже. Все чаще воспоминания.
Теперь стол и лампа под зеленым абажуром да названия книг, что как крепостной частокол охраняют мое место от посторонних посягательств. Главное преимущество моей крепости состоит в том, что я в любое время могу покидать ее, и возвращаться когда вздумается.
Какие звучащие названия книг: «Моби Дик», «Старик и море», «Маленький принц», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Момент истины», «И дольше века длится день», «Чайка по имени Джонатан, которая училась летать», «Три яблока, что упали с неба», Шолом Алейхем, Сергей Есенин. И еще. И еще. Невозможно всех перечислить, при любом желании.
Однажды я обратил внимание, что не вижу на полке книги «Моби Дик». Спросил у домашних.
 – «Небось, дал кому то. У тебя вечная привычка раздавать книги». Сказала жена.
Что было, то было. Жила во мне потребность снабдить человека книгой. Если книга мне понравилась, а человек был мне чем то сродни по духу.
Книги на месте не оказалось, а кому дал так и не вспомнил.
«Моби Дик» великая книга. Помню, еще моя тетка говорила – «Кто прочтет эту книгу в 16 лет, тот непременно уйдет в море за китами».
Моя тетка солидная дама. Дама в шляпе. В такую шляпу мне ничего не стоило запустит комком земли, а потом подглядывать, как та тетка будет отряхиваться. Да, но … у моей тетки за плечами была мореходка и университет. Впрочем, университет слово малопонятное и, вообще, слово иностранное. Но, мореходка! Это  уже из области мечты. Такое было время.
У судьбы много лекал. На море (Охотское) и даже на океан (Тихий) я попал в 8 лет, с родителями по пути на Камчатку, а фолиант о китах «Моби Дик» с гравюрами Рокуэла Кента приобрел в 25.
Твое время отмечают события.
Погиб мой товарищ. 
Когда начались хлопоты с похоронами, выяснилось – нужен его паспорт. Бросились паспорт искать. Перерыли ящики, шкаф, книжные полки. В последний момент паспорт нашелся. Между прочим, на книжной полке стояла книга «Моби Дик», а в книге черновик письма. Письмо писалось  на телеграфных бланках. Бланков было несколько. Одни бланки были зеленого цвета, другие белые. Такого вида бланки можно было взять на поселковой почте, что далеко от Москвы.
Разобрав начало письма, я догадался, что письмо адресовалось мне.
Прошло десять лет. Уже двенадцать.
Уходят друзья, не совсем друзья, совсем не друзья и ко всем им я становлюсь последним.   
 Воспоминания – странное явление. Порой кажется, что они живут сами по себе, обитают неизвестно где, и приходят, и уходят когда им вздумается 
Вот и сегодня, когда я утром, еще по темноте, преодолев желание плюнуть на все и «залечь у телевизора», преодолевая собственные суставы, бреду по дистанции, что сам себе наметил, я встречаю ВК. Он стоит вон там за поворотом, и я слышу его ехидное: – «Что, Сохатый, опять копыта рассохлись. Давай, давай. За здоровье надо биться насмерть».
ВК – первые буквы имени и фамилии (это для друзей в ближайшем окружении). Такие буквенные сплавы были как то в моде. И они звучали! СП – северный полюс, АК – автомат Калашникова, КВ – коньяк выдержанный. Одному товарищу присвоили СВ (спальный вагон). Очень тонкий был намек. Я даже не пытаюсь объяснить, что имелось в виду.
Если пытаться ощущения (некоторые) описывать словами, рискуешь запутаться в дебрях многословия, и можно почувствовать, на какой грубой основе соткано словесное полотно.
Вчитываясь в каракули и зачеркивания неотправленного письма, я пытался догадаться, когда и где составлялся этот черновик. Было понятно, что брался ВК  написать не единожды.
Однажды собрался мой друг и подался мыть золото. Золота не намыл, перебрался в места, где растет кедр, влился в бригаду по заготовке кедровых шишек, отработал сезон, зарплату получил кедровыми орехами, сплавился до Благовещенска, где продал орехи на базаре. На вырученные деньги купил билет на поезд и вернулся в Москву.
  Кедровые урочища имеют места, где то в среднем течении реки Амур, если считать началом реки Амур то место, где в речную систему вливается река Шилка.
Этот маршрут ВК и цель его мне были, так сказать, понятны. Но, когда ВК вдруг, среди зимы, собрался на север, это вызывало вопросы. Спрашивать не полагалось. 
Вернувшись, он рассказал только, что навестил в больнице одного нашего знакомого. Товарищ в метель сбился с дороги, упал и уже начал замерзать, и даже «испытал блаженство», когда его хватились, нашли и «откачали». Ему ампутировали кисти рук и ступни ног.
ВК никак не мог освободиться от мрачных мыслей.
 – «Зачем, зачем его было спасать?»
Ответа никто дать не смог бы. И я спросил его – «будь ты там, ты бы стал спасать?» ВК молча встал и ушел. Темы этой мы больше не касались. 
Я вспомнил рассказанную историю, когда слушал, как погибал мой друг.
Я уверен, и не я один, что судьба посылает каждому из нас свои знаки, предупреждения и, что не всегда мы внемлем этим сигналам.
 Последний раз виделись мы за неделю до его гибели. Мне потребовалось срочно отбыть в Коломну. Я знал, как мой друг любил те места и звал его с собой, соблазняя возможностью
«пожить несколько дней в провинции». Видимо он уже чувствовал себя неважно и потому отказывался, не желая доставлять, кому бы то ни было лишних хлопот.
Я уехал, рассчитывая вернуться через три дня, а задержался на неделю.
Уходящее лето и неторопливый приход осени. Солнце еще сияло, но земля медленно остывала. По утрам совсем мелкие лужицы подергивались льдом. Забавно было бродить по старинным улочкам, загребая начищенным ботинком опавшие листья. Опавшие листья никто не убирал. И потревоженные вороха этих листьев в лучах солнца начинали играть красками, напоминая горящие угли затухающего костра.
Когда я вернулся в Москву, мне сообщили – «завтра похороны».
ВК ценил одиночество. Он мог уйти в поход и несколько дней провести в лесу у костра или отправиться на край света, посетить церковь, о которой он узнал случайно и которая находится ни весть где, и не сразу разберешься, как до этого «памятника архитектуры»  и этих святых мест добраться.
Вот и в этот раз он отбыл на дачу, ни кому не сказав, куда и на какое время уезжает. Дача, участок в четыре сотки и хибарка. Этот домик строил его отец. Отец воевал. Отец был сапером. В то время, когда отец был на войне, Володя находился у бабушки и навсегда запомнил, как мать денно и нощно молила Бога за сына, и как отец вернулся с Войны живым. С того времени Володя уверовал в Бога. Отца Володя обожал. Одно лето Володя с товарищем проплавали на барже, что ходила по рекам Москва и Ока, матросами. В это путешествие он взял отца с собой. Отец к тому времени уже с трудом передвигался, а тут целое лето жил в движении, на  воде и среди природы.
    Инсульт. Три дня Володя пролежал на стылой земле, прежде, чем его хватились. Он еще был жив («шевелил губами»).
О чем может думать человек, оказавшись в таком положении?
Я знал, что ВК в последние годы все больше уходил в религию. Поначалу, он часто работал в группах добровольцев на субботниках по очищению от хлама и грязи полуразрушенных церквей. Читал жития святых и пытался им подражать. Стал посещать службы и жаловался, что службы идут слишком долго и, что молиться в лесу «много душевнее».
  Вспоминая друга, я убеждаюсь каждый раз, что те, кто ушли, живут с нами до тех пор, пока мы их помним. Разобрав черновик письма, я узнал, зачем ВК отправлялся тогда на север.   
Он навестил ее.
Она вышла замуж. Родила дочь. Они уехали на север.
Вот, что пытался написать мне ВК: « … то, что не могу понять … » …«… как бережно, любовно, осторожно трогательно она держала дочку, которая, вынутая из кроватки, еще не проснулась, лежала у нее на плече, уткнувшись в шею матери». …«Невольно я подумал о другом» … «… в один из таких … ,когда сделать было ничего нельзя, в клинику она уже идти не могла, чтобы не дошло до деканата, и никуда устроиться не удалось она прибегла к услугам какой то бабки. Выпив какой то дряни, она пришла в общежитие и здесь у нее случился выкидыш. В комнате было несколько девчонок с курса. Вместе они разглядывали  … потом по частям утопили в унитазе.»
На этом письмо не заканчивалось, но   мне казалось, что я стою у темного края.
То, что с таким интересом разглядывали девчонки, могло стать его ребенком.