Любовь и ненависть - продолжение 1, гл. I

Живя с родителями недалеко от военного аэродрома, я всю жизнь грезил самолетами, а безучастные медкомиссары, измеряя мой вес и рост, усмехались: "Для таких, как ты, жирафов, истребителей не придумали!" Подрезали ястребку крылья... Потому и на сборном пункте трясся – уж больно хотелось служить, хоть механиком, хоть вестовым в летной части. При отборе рекрутов, назвался музыкантом и попал пальцем в… азбуку Морзе. С хорошим слухом брали в радиотехнические учебки! И повез эшелон лопуха на Восток: Апшеронский полуостров, Н-ская радиочасть, город нефтяников, Баку… Там нас гоняли по-черному: и строевой, и беговой дорожкой, и дневальными из ночи в ночь, и караульными в трескучий мороз, и внеочередными нарядами на кухню. Перемыл посуды столько, что считать устал, а любимую картошку и сейчас чищу с закрытыми глазами лучше, чем некоторые глазастые умельцы мандарины. Так что, нахождение курсанта на занятиях по изучению морзянки, карабина СКС и тактико-технических данных цифровых и аналоговых радиостанций, у нас считалось интеллектуальным отдыхом… Всего полгода усиленной дрессировки - и я аттестованный радиотелеграфист дальней, тропосферной связи. Мог остаться сержантом в школе, умишка хватало сделаться нужным, но моей попе захотелось настоящей службы и я попросился в войска.

Отправили в радиоподразделение сил ПВО, окопавшееся в суровой целине, приблизительно, в двадцати километрах от самого большого на планете озера прикинувшегося морем. То что сохранилось в памяти говорит о том, что было пытливо и познавательно, иной раз трудно, другой раз - не очень, временами даже весело, точно в самодеятельном цирке - советские вооруженные силы вам не хухры-мухры! А что не помню, или не хочу вспоминать, - это пьяных офицеров, вороватых прапоров и их неизлечимое хамство. Но, если кто-то считает, что армейская служба - бесцельно потраченные годы, я в корне с этим не соглашусь. Где еще было учиться тщеславному недорослю соуживанию с разными в культурно-историческом понятии этносами? Где бы я на гражданке разглядел, что значит не подчиниться преступному приказу? И где бы я познал, что такое орудие “народной” власти? Ведь, армия великой по площади страны, а не по духу обеспеченных и счастливых граждан, – всего лишь уменьшенная модель оруэлловского государства. Только там я воочию увидел беспощадного репрессивного монстра, подмявшего под себя все людские свободы, от права на слово, до права на жизнь, только будучи в армии, навсегда расхотелось стать кадровым военным, благодаря чему меня миновал Афганистан.


Итак, возжелав приключений на свою пятую, ваш покорный слуга 18 месяцев служил в чине рядового на самой обыкновенной точке противовоздушной обороны СССР. Ни тебе вражеских лазутчиков, ни гражданских юниц, ни природы смачной - степь, да степь кругом, в духе знакомой песни. Где-то, за долами, - пыльный город Сумгаит, но, без морского бинокля, его мигающих огоньков и в ясную ночь не зримо. В ту, чадящую металлургическими заводами сторону, охреневшие от безделья «деды» снаряжали гонцов за «Агдамом», туземным портвейном, наполняя из проезжающих мимо автоцистерн по две бахилы ОЗК убойной бормотухи. Попавшихся «снабженцев» препровождали прямиком в полковую губу, на десять суток, отжиматься от лопаты до заката. Редко кого это останавливало, речевку «Демобилизация неизбежна, как крах капитализма!» мы выкрикивали им вслед всем строем… Молодых у нас не притесняли. Хоть обряды блюлись не менее строже, чем во всех остальных частях света, каждый проходил свой путь по сопромату: если гнулся – гнули, если нет – уважали. И свои, и чужие. Овладевая военной профессией, я проявил спортивный интерес к эфирному англо-сленгу, раскрыл и свой музыкальный талант, но особо не напрягался, - экзистенциальная философия советского солдата: поменьше высовываться, быть подальше от начальства и поближе к кухне.


На нашей радиолокационной, через “не могу” обжитой вахте неба, для приворота самцовых глаз, всего две женщины: сладкоголосая Абла Ясаровна, жена ротного и их дочь Анна, санчиха, обе - классический суповый набор "Туши свет, бросай гранату!" Бросали все. По очереди. Кроме меня. Берег честь мундира и сердце безмудого командира, попутно набираясь опыта и терпения. Уж кто в чем, а в амурных делах я не стремился стать всеядным шакалом, даже если сама Аня предложила свою пушистую дружбу. ”Нет, - сказал я, тем самым поставив точку на точке, - дружба - дружбой, а служба - службой!” Обиделась. Почти весь срок обходил санчасть стороной. Из-за этого чуть не остался калекой, когда, укушенный щитомордником, занялся самолечением. Увидев бойца прижигающим рану, бесшабашный замполит не на шутку испугался и срочно отвез в Бакинский окружной госпиталь. Оказалось, вовремя - через два часа моя нога уже не помещалась в сапог. Оперировали под локальным наркозом, до сих пор в ушах шерох надрезаемой плоти и скабрезная выходка хирурга: “Будешь орать, - отрежу и ногу и член, а не поможет, - и яйца оттяпаю, так что, крепись, дружок!“


Отдохнул от поденной службы, три недели провалявшись на больничной койке. Вот где я познал, что такое сепсис, до коросты уколенная задница и адская боль от неумелых перевязок. Ох, эти живодеристые сестрички! Кто вас в армию гуртом набирает и чего вам, лядям, дома не сидится? Ну, да бог с вами! Ногу сохранили и за то спасибо. Выжил "герой". Даже съездил в краткосрочный отпуск на “малую родину”. Обрадовал братишку и родителей, навестил деда с бабкой, в спринтерском темпе успел завязать и развязать роман с поселковой красавицей, да обратно улетел реактивным туполевым. Затем, три с половиной месяца дослуживал в новой должности боевого расчета. Сдал нормативы за первую классность, подняв свой оклад на немыслимые четыре “рэ”! По возрасту, считай, молоденький, а в роте живых черпаков - старик! И вот уже мне перед отбоем новобранцы считают дни до приказа, желая дружным хором спокойной ночи, и строем на перехват хожу, но на правах старослужащего: в первую, утреннюю смену! Не армия, а форменная лафа! Невесть откуда появилась и тяга к знаниям. В свободное от дежурства время качал мышцы мозга, писал стихи, ласкал гитару, учился у даровитого грузина рисовать. Так и прошли мои последние армейские будни, пока не пришел приказ идти домой.


До родных пенат добирался неторопливо, обычным поездом, в душной тесноте плацкарта, однако в полном смысле слов сытно и любвеобильно. Еще в отпуске сообразил, в Аэрофлоте в основном тощие, гордые за всю державу стюардессы, а на блатной железке сплошь и рядом покладистые, мясистые проводницы, голодный дембель не особо разборчив в разносолах, покуролесил чуток. Ну и по приезду - самую малость, уж понятное дело, по взаимному согласию. Но вот беда, чем легче о ту пору доставались победы, тем больнее сейчас осознавать, что в нашем мире ничто даром не дается, абсолютно за все, рано или поздно, приходится платить, конфетами, цветами и собой уже не откупиться. Жаль! Мне всегда казалось, своих женщин я любил одинаково сильно, до изнеможения души и тела, по истечению лет осмыслив: больше всех я любил одну единственную, любил настолько, что отпустил на волю, как отпускают птичку певчую, не помяв ей ни пёрышка и даже не окольцевав. Отрекся песне* и сердцу вопреки. Был ли я идиотом, шутом гороховым, благоразумным джентельменом?.. Поди и то, и другое, и третье, но лишь отчасти...



*"Не отрекаются любя",  - слова - В. Тушновой, музыка - М. Минкова, первый исполнитель - А. Пугачева.

http://www.proza.ru/2016/09/28/1068