А жизнь прекрасна и удивительно хороша

           СВЕТЛОЕ ХРИСТВО  ВОСКРЕСЕНЬЕ СТРАНЫ ИЗ ПЕПЛА ВОЙНЫ.

Жизнь с каждым годом становилась лучше. 1 апреля я записал в дневнике: «Утро светлое и радостное.  Небо голубое и праздничное. Воздух чист и свеж.  Только что передали по радио о новом снижении розничных цен на промышленные и продовольственные товары. От этой радостной вести хочется прыгать до потолка. Родители рады, ещё бы, материальные затруднения портят взаимоотношения, укорачивают жизнь».
К окончанию учебы в средней школе, благодаря учебе, общению с учителями и особенно с Николаем Ивановичем, чтению книг, активному участию в общественной жизни школы, комсомольской работе, под влиянием от просмотренных многочисленных кинофильмов, радиопередач, газет и журналов, во мне сформировалось и развилось чувство высокого общественного долга и нравственной убежденности, что за правду и добро надо активно бороться, что зло многолико, что оно живет в самом человеке, но что надо бороться не против, а за человека, что жизнью своей надо творить добро. И что за правду и справедливость в жизни надо постоянно бороться.
Апрельское бледно-голубое небо, по нему медленно плывут белые облака. Они то тают на глазах, то из ничего появляются вновь. Заросли терновника, деревья урюка, персиков и вишен благоухают белыми цветами («как молоком облитые, стоят сады вишневые…»).
22 апреля мне исполнилось 19 лет! А утром мама кормила меня манной кашей. Подумать только – 19 лет, т.е. уже целый год как я фактически являюсь совершеннолетним, а ничего особенного не произошло, никаких новых ощущений, каким был вчера, таким остался и сегодня. И вообще, я бы даже и не заострил свое внимание на сегодняшнем дне, если бы сегодня, наконец, я не получил от Гали долгожданное письмо.
Я не стал сразу открывать это письмо. Положил его за пазуху, поближе к сердцу, поехал на велосипеде в парк, под тот высокий тополь, под которым три года тому назад я впервые признался ей в своей любви. Три года назад мы стояли под этим тополем, и я осмелился нежно обнять тебя за плечики, прижать к своей груди, и затуманенным взором глядя поверх твоей головы в небесную высь, рисовал словами картину нашей будущей дружбы и жизни. Тогда, три года назад, я фантазировал и, пожалуй, позировал, но был искренен в своих чувствах, в тот чудный вечер на уединенной аллее в волшебном сумраке парка. Для меня ты тогда фактически была ещё совсем неизвестная, малознакомая, первая девочка, которой я поведал свои неожиданные мечтания, озаренные лазурью будущего.
Много дней с той встречи прошло, много грез с той поры прошумело. Мы оба повзрослели. Я преследую тебя своим признанием в любви, а ты все время держишься на одной и той же дистанции, ни да, ни нет. И вот практически уже год, как мы вообще едва когда видимся, потому что ты студентка, а я все тот же ученик. Но у меня непоколебимая вера в тебя, смутное осознание того, что мы все равно будем вместе, что нам не жить друг без друга. Настоящее ли это чувство, или плод юношеских фантазий, я не знаю, но после того, как я снова повидал тебя, когда на велосипеде приезжал в город, я в который раз признался тебе в своих чувствах в письме, на которое, наконец, сегодня получил ответ. Письмо мне показалось сдержанным и равнодушным. Со многими её утверждениями я был не согласен, о чем записал в своем дневнике. Она писала: «если б ты и заставил меня любить, то что из этого? Ты бы мне отвечал так же». Я не понимал, что она этим хотела сказать, потому что я никогда не желал и не думал её неволить. Я просто всегда признаюсь ей в своей любви. Я сам не знаю, что нас ждет впереди, как буду поступать и вести себя завтра, потому что и я могу в чем-то измениться и стать, возможно, другим, но мне тоже кажется как и ей: «не знаю почему, но мне кажется, что мы с тобой когда-нибудь будем вместе». Я согласен с этим утверждением и в моей душе укреплялась надежда, что и на самом деле может быть, что мы хоть когда-нибудь будем вместе.
После полученного письма три дня прошли своей чередой. 25 апреля накануне христианского православного праздника Пасхи мы в 6 часов вечера собрались на заседание литературного кружка, а разошлись по домам только в 6 часов утра праздничного дня. Всю ночь я впервые провел на ногах.
Сначала после литературного кружка я с Витей Злобиным и Муратом Эсекуевым пошли в парк на танцы. Вход на танцплощадку был бесплатным по случаю её открытия после зимы и наступающей Пасхи. Танцплощадка располагалась недалеко от центрального входа в парк. Это небольшая квадратная гладким бетоном покрытая площадка, огражденная высоким штакетником, по углам освещенная электрическими фонарями. Внутри по всему периметру вокруг площадки (танцполу) устроены на ширину одной доски скамейки. На противоположной стороне от входа сооружена ракушка-эстрада для духового оркестра или баяниста. Народу битком, много учеников, не только старшеклассников, но и мелюзги шестых-седьмых классов. Много взрослых молодых людей. Шумно, весело. Среди этой говорливой толпы особенно выделялся один незнакомый мне танцор, не первой молодости с большим животом, а лучше сказать брюхом, в модной соломенной шляпе. Он обращал на себя внимание тем, что приставал со своим приглашением то к одной, то к другой девчонке, а они от него шарахались в разные стороны.
За час до окончания танцев Витя Злобин повел свою подружку девятиклассницу Неллю Рабинович домой, а мы с Муратом остались дотирать свои подошвы об обновленную танцплощадку. В 12 часов ночи, как всегда, после быстрого фокстрота духовым оркестром был сыгран походный марш, танцы закончились, погасли фонари, парк опустел.
Мы все втроем (Злобин успел вернуться до окончания танцев), шумя и балагуря, отправились в церковь, где в это время проходило всенощное богослужение Пасхи. Православная церковь была построена в селе целиком из дерева после разрушительного землетрясения 1886 года. Говорили, что она сооружена без единого гвоздя. Служба в церкви возобновилась в последний год войны. Учащимся не рекомендовалось её посещать, потому что религия считалась «опиумом для народа». Церковь была построена в центре села на пересечении улицы Первомайской и центральной Фрунзе. Построена церковь по типовому проекту с соблюдением всех атрибутов православного храма. Над центром купола возвышался крест. Холл церкви вмещал более двухсот человек. В это время в церкви было столько народу и так они плотно стояли друг с другом, что в широко распахнутые двери невозможно было даже протиснуться хотя бы за порог. С паперти, на которой тоже теснился народ, можно было поверх голов заглянуть в глубину зала, освещенного огнями многоярусной люстры. Аромат восковых свеч и фимиам кадила смешивался с терпким запахом вспотевших тел. Слышался голос священника, молитва которого временами перебивалась песнопением хора. Вокруг церкви непрерывным кольцом, плечо к плечу разместились прихожане, образовав как бы торговые ряды в базарный день. На разнообразных постилушках, клеенках и расшитых полотенцах-рушниках была разложена праздничная снедь: сдобные куличи, крашеные яйца, сало, калачи, ватрушки и пирожки, яблоки и прочие съестные припасы для будущего освящения. В руках у каждого хозяина мерцали зажженные свечи. Служба в церкви идет уже много часов. Выход крестного хода состоится только в три часа ночи (12ч. по Москве). Не все выдерживают бессонную ночь, поэтому кто тут же сидит на траве, а кто на боку свернулся калачиком и спокойно спит, но не выпускает из рук узелки, кошелки и корзины с праздничной снедью.
Видеть все это необычайно интересно, тем более в первый раз. Мы и пришли затем только, чтобы посмотреть, как происходит встреча праздника Светлого Христова Воскресения – Пасхи. Мы дефилируем круг за кругом вокруг церкви, с интересом рассматриваем, кто с кем и с чем стоит, сидит или лежит в ожидании крестного хода. Навстречу нам так же по кругу, словно по тротуару, двигаются другие зеваки, ротозеи.
Кого-то нечаянно задели плечом, кого-то из знакомых толкнули специально. Мы так долго ходили и глазели, что сильно утомились и особенно проголодались, глядя на это праздничное изобилие всякой вкуснятины. Поэтому мы вынуждены были сходить на дом к Вите Злобину, который жил недалеко по улице Красноармейской и, перекусив борщом и кашей, вернулись к церкви и продолжили свой любопытный развлекательный променаж вокруг церкви в толпе праздношатающихся. Будучи экзальтированными от таинства предпасхальной ночи, развлекая друг друга шутками-прибаутками, мы стали изображать из себя эдаких рыцарей, типа Дон-Кихота. Поэтому, когда нам всем троим, на каком-то уже без счета обороте по кругу, в глаза бросилось незнакомое нам по школе девичье лицо, мы, как будто сговорившись, в один голос воскликнули: «О, Мадонна! Что это за Дульсинея Тобосская?! Почему мы тебя не знаем?» И с этого момента всё свое внимание мы переключили на неё. Мы стали её преследовать, круг за кругом заходить ей на встречу, чтобы встретиться лицом к лицу, пройти мимо и снова повернуть назад, явно демонстрируя свой интерес к ней. И, в конце концов, мы добились своего, незнакомка удостоила нас своим вниманием. Когда мы вновь возникли перед ней, она остановилась и спросила приятным, веселым голосом: «Что вам надо?» Мы хором, как по команде, ответили: «Нам только это и было надо, чтобы вы спросили, что вам надо? Мы хотим с вами познакомиться.  Откуда вы, прекрасная незнакомка?»
– Зачем вам это знать? – отвечала она, широко улыбаясь, и глаза её озарились лукавым блеском.
 – Просто, нам хочется знать, кого мы тут так долго искали и, наконец, нашли  невзначай, – отвечали мы хором.
В ответ она то смущенно улыбалась, то, потупив глаза, закусывала нижнюю губу, то отвечала на наши вопросы довольно приятным голосом. И мы узнали, что зовут её Валя, что она живет на улице Железнодорожная (это на самой окраине села, где проходит железная дорога), что она учится в школе, что пришла с тётей и соседкой святить куличи. Держалась она просто, без всякой наигранности и жеманства, как будто мы и в самом деле были давними знакомцами. Мы ей солгали, что нам по пути и предложили свои услуги проводить её.
В три часа ночи служба в церкви была окончена. Облаченный в праздничные одеяния поп в окружении свиты появился на паперти с возгласом на всю округу: «Христос воскресе!» и начал церемонию освящения пасхальных куличей.
Впереди несут икону Спаса и Крест, за крестом – хоругвь. За ними двое в черных монашеских одеяниях большую двуручную корзину для сбора податей с прихожан (кто что даст). Потом идет поп, рядом дьякон несет ведро с водой, в которую поп окунает метелочку и ей окропляет трижды прихожан и их съестные припасы, и при этом постоянно повторяет: «Христос воскрес!» В ответ на это прихожане, блаженно улыбаясь, отвечают ликующе: «Воистину воскрес!»
Незнакомка Валя собрала свои теперь уже освященные куличи и крашеные яйца, и вместе со своими тетушками пустилась восвояси. Мы же, как бычки на невидимой веревочке, последовали за ней. По дороге домой незнакомка поотстала от своих тетушек и мы уже вчетвером шли за ними. Мы мололи разную чепуху, стараясь блеснуть своим красноречием, короче, петушились перед ней, она же в полусмущении кратко отвечала.
– У вас болят ноги? – спросил Виктор.
– Болят, – ответила она.
– Действует ли на вас весна? – с затаенным смыслом спросил Мурат и тут же сам ответил. – На нас действует!
Наконец мы дошли до дома. Прощаясь, мы горячо стали жалеть о том, что она живет так близко, что мы готовы были пройти с ней ещё семь таких расстояний. Наговорив кучу комплементов, мы тепло распрощались рукопожатием: «До свидания». А Мурат прямо заявил, что он имел сегодня счастье неожиданно влюбиться. От чего Валя в смущении покинула нас и скрылась за калиткой. Такая в ней была приятность, манящая и волнующая неизвестность.
На обратном пути утомленные бессонной ночью, длинной дорогой, пасхальными впечатлениями мы больше молчали, и каждый думал о чем-то своем. Распрощались мы снова у церкви, где уже было тихо и пусто. Вернулся я домой на рассвете и, с головой укрывшись стареньким суконным одеялом, уснул безмятежным, блаженным сном: «Христос воскресе! – Воистину воскресе!»
Вслед за Пасхой наступил Первомай, один из самых веселых праздников. Все деревья: клены, тополя, вербы, карагачи – оделись в свежую зелень. Забелели сады. Цветут вишни, яблони и груши, персики и абрикосы, белые гроздья акаций испускают тонкий медовый запах, который смешивается с дамским ароматом цветущей сирени.
Накануне праздника мы дружной гурьбой десятиклассников сходили в горы и вернулись с охапками воронца и букетами тюльпанов, с которыми пришли на первомайский митинг. По радио транслировали парад с Красной площади Москвы.
Утро красит майским светом
Звезды древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля!
Страна моя! Москва моя!
Вы самые любимые!