Христианин

Христианин
(эпиграмма)

Диалог на городской площади

 - Скажи мне, милый Децим, мнишь ли ты себя философом?
 - Милый братец Марк, как могу я мнить себя философом, презирая самую философию? Её адепты – все эти глупые бездельники и пустомели, и их учения, затиснутые в некие идейные рамки, не выдерживают никакого испытания опытом.
 Взгляни, вон стоик: стиснув зубы и сжав кулаки, он идёт чрез поток плебейской толпы. Он такой же плебей, как они, – но он ставит себя выше других. Ведь он, в отличие от них, целомудрен и нравственен. Потому его лоб изборождён морщинами, а уголки его губ никогда не поднимаются вверх, но упорно устремлены вниз. Потому вся жизнь для него – пытка, которую он покорно сносит. Сенека и Марк Аврелий для него – идеалы человека, и он равняется на них, а не на этот развратный и безнравственный сброд, сквозь который он терпеливо пробирается. И сознательно сторонится идущего неподалёку милого юношу.   
 Этот голый юноша – сластолюбивый киренаик. О, посмотри, братец, как запали его, прежде нежные, черты лица. Как исхудал и обессилел он, томясь в вечных ласках. Как иссохло его тело под непрекращающимися поцелуями. Он так усердствовал в том, чтобы потакать каждому своему желанию, что вконец пресытился ими и готов уморить себя голодом, как завещал им Гегесий, или же поселиться в бочке, подобно тому кинику.
 Тот с презрением оглядывает и нас, насмехающихся над ним, и других. Возможно, он и сам посмеивается в душе своей, но никогда в этом не сознается, - ибо презрел он и смех, и веселье.
 - А что скажешь ты об эпикурейцах? Их не так просто выделить из толпы...
 - Некогда единственно я чтил их учение, как наиболее рациональное. Пока не побеседовал с одним адептом: тот настолько запутался в том, что, по их учению, дозволено, а что нет, - что был подобен то аскету-кинику, то гедонисту-киренаику.
 - А вон в том человеке, в длинных восточных одеждах, скрывающего накидкой лицо, я признаю неоплатоника.
 - О, друг мой, помилуй! Неоплатоники, как и пифагорейцы, мнят себя едва не богами, полагая, что им доступны извечные и сокровенные истины. В действительности, их туманные знания не содержат в себе абсолютно ничего такого, что было бы неизвестно простым людям. Приукрасив общеизвестные сведения блеском восточных узоров, они представляют себя хранителями Тайн и жрецами Истины. Но – заговаривая о жрецах – я даю слово тебе, мой друг Марк.
 - Да, я на этом язык собачий съел. Ибо сам по глупости юности своей получил посвящение в некоторые мистерии, пройдя якобы чудовищные испытания. Я говорю “якобы”, поскольку все эти испытания суть ателлана, не достойная канатных плясунов. Все они пошлые лицемеры, осуждающие нравы и слабости людей, ибо сами желают того же, но трусливы и боятся реализовать желания. Прикрывая свой страх и свой стыд обличением других.
 - А что скажешь ты, милый Марк, о христианах?
 - Христианах? Этих вонючих отбросах римского общества, поклоняющихся распятому человеку? О, куда мы катимся, если поклоняемся богам, которых распинают, как последних преступников!
 - Но, говорят, христианство распространено ныне не только среди нищих и чужеземцев, но и в военных кругах, даже многие полководцы становятся христианами.
 - Недальновидные глупцы, коль это правда. Я считаю так: Рим стоял, стоит и простоит ещё две тысячи лет. А про христиан никто не вспомнит и через пару столетий.
 - Ты действительно так считаешь, милый Марк?
 - Я так считаю. И точно могу сказать тебе одно, мой братец Децим: никакое христианство не разрушит нашу любовь.
………………………………
 - Марк, я – христианин…


                Лето 2008, март 2013