Писательница

«Хлопнула железная дверь, заскрипели половицы, и Каролина услышала шаги, точнее, громкий топот сапог. Сердце её забилось сильней. Он вернулся. Она  не сомневалась ни на миг, он не оставит меня одну в этом сумрачном замке. Девушка бросилась ему на встречу, он большой и сильный, подхватил её как пушинку, в свои крепкие объятия и закружил по комнате. Свет пробивался сквозь узкие отверстия бойниц, освещая просторную, но мрачную залу. Свечи давно прогорели, оплавились и большими каплями, расплылись по паркету.

- Боже, как я люблю тебя, - прошептала девушка с золотыми кудрями, уткнувшись в грудь воина.
- Я это знал и верил, что ты меня ждёшь, - он потрепал её волосы.
- У нас будут дети? Два мальчика и девочка, девочка обязательно.
- Да, дорогая, и у неё будут такие же волосы, как у тебя и назовём мы её».

Я  поставила точку, перевернулась на спину и закрыла глаза. Писала я, лёжа на диване.
Господи, какая чушь и кто это читает? Всё слащаво и наивно.
С этими словами я села, поставила номер на страницу и скрепила листы по порядку.
Писать я любила по старинке карандашом на белом листе.  И  только когда была поставлена точка, перепечатывала на компьютере. Это конечно удлиняло процесс, но так я чувствовала себя писателем.

Самое удивительное этот бред читали, мало того его ждали, а редактор издательства сам звонил и напоминал о сроках.
За размышлениями я не сразу услышала трели телефона. Сосчитала до десяти, но телефон не унимался, пришлось подняться с дивана. Сняла трубку и услышала знакомый голос:
- Брагина, ты почему не отвечаешь? Третий раз звоню.
- Не слышала, ей богу, - я попыталась оправдаться. Но мои слова потонули в потоке ругательств. Я отстранила трубку подальше от уха и стала слушать.
- Брагина, ты сроки помнишь? Шеф негодует, когда рукопись сдашь? Читательницы продолжения требуют. Сорвёшь договор, неустойку заплатишь, по миру ...
Он запнулся на последнем слове, и я успела ответить:
- Готово, вот только имена не могу придумать детям героини.
- Нашла чем голову заморачивать, женщина ты или нет!? Имя она придумать не может, - голос его обмяк, - ладно, три дня у тебя ещё есть.
- Три дня и рукопись будет на вашем столе.
Я резко положила трубку.
Рука сама потянулась к пачке сигарет.  Достала, покрутила и разломала    сигаретку. Курить я бросила давно, но по привычке продолжала их покупать.
Зачем покупала, я не могла ответить на этот вопрос.
Наверное, вот на такие случаи.

Воспоминания унесли меня в детство.
Лицо матери в слезах, мы только что потеряли бабушку. Страшная и неизлечимая болезнь забрала её у нас. Мать с горечью повторяла: 'Это злой рок, над нашим родом'.
То ли судьба, то ли она сама уверовала в это, но в сорок лет болезнь скосила и её.
И я осталась одна, отца я видела в последний раз в десять лет.

Вот тогда я и дала себе слово, никакой семьи, никаких детей. И даже молодой человек, что так неуклюже и застенчиво  ухаживал за мной, теперь казался  героем из одного моего романа.
Иногда случались и у меня романы, но краткосрочные и если я чувствовала, что молодой человек увлёкся, я исчезала, не отвечала на звонки, уезжала в любой город, какое название производило на меня впечатление. А денег хватало.
Взамен не рождённых детей, я решила создавать свои детища на бумаге и преуспела. Женские романы о любви имели успех, их читали и вскоре у меня появились поклонницы.
Детство и юность остались в прошлом и вот я на пороге сорокалетия, а это критический возраст для женщин моего рода, я хоть и гнала от себя все эти годы страшные мысли, но кто знает...
Как ни крути, это меня пугает.

День рождения приближался.
Три дня на имя для дочки Каролины и до дня рождения, и я   решила устроить себе праздник.
Недолго раздумывая,  набрала номер телефона  знакомого автора. Наша дружба основывалась на страсти к писательству, правда коллега не был так успешен, как я.
Бедолага уже много лет писал романы, но до сих пор ни одно издательство не заинтересовалось его творчеством. Но он не унывал, продолжал верить в свою удачу, из-под его пера выходили длинные истории, может они и были интересны, но прочитать их до конца никто  не решался.
Ответили не сразу, и когда я уже решила отложить свою безумную затею, раздался голос:
- Алло, я вас слушаю.
- Привет, Гриша, - как можно непринуждённее сказала и без передышки продолжила, - я приглашаю тебя в ресторан, плачу сама, есть повод.

И вот я стою у входа ресторана.
Григорий опаздывает. Появился он, когда я собралась уходить.
Ресторан небольшой, стильный, блистал чистотой, порядком и роскошью. Метрдотель провёл нас к столику, официант в чёрных брюках и белоснежной рубашке, стоял рядом, как солдат на параде, по стойке смирно. Тихо лилась музыка.
Официант ловко открыл бутылку и разлил по бокалам розовое вино.
- Урожай двухтысячного года, - Григорий взял в руки бутылку, - лето тогда было дождливое, поэтому кислит, но я в восторге. А как тебе?
Я  удивлённо приподняла брови и пристально посмотрела на автора, тень удивления пробежала по моему лицу.
- Замечательное вино, нежное мясо, - продолжал он,- красивая женщина, а впереди непредсказуемый вечер, всё это создаёт волнительное ощущение.  Тонкая  штука, скажу я тебе этот вкус к жизни. В  детстве и юности  яркое и острое, а ближе к сорока оно разнообразное , то как это вино, слегка кислит, а то наоборот сладкое до тошноты.
Он сделал очередной глоток вина и добавил: - главное, вовремя уловить и не перейти грань, где изысканность переходит в пресыщенность. Пресыщенный человек не способен увидеть многое. Мы пьём вино маленькими глоточками, смакуя и растягивая удовольствие, ощущая его букет. Это как послевкусие, после вкусной еды, оно тонкое и насыщенное, так и яркие эмоции, пережитые нами, оставляют после себя красивые воспоминания, они и делают нашу жизнь ценной.

Слушая бесконечную тираду, я представила,  как Григорий открыл свою рукопись и читает главу.
- Но почему-то мне кажется, что в жизни у тебя ярких воспоминаний совсем немного,- доносились до меня его слова. Эти ощущения ты описываешь в своих книгах, а в жизни ты их боишься. Если я не прав, то скажи что это не так,- он закашлялся и замолчал.

Я  не сразу поняла, что последние слова не из книги, а обращены ко мне. Да и вся его речь — это обращение ко мне. Теперь не тень, а гримаса удивления исказила моё лицо.
Я  распахнула свои глаза и по-новому посмотрела на автора, которого знала много лет.
Высокий с густой рыжей шевелюрой, он смешно сутулился и порой казался нелепым, но был добр и образован.
Интересно он нравится девушкам? Никогда не видела его с подругой. Думаешь, вот человек  помешен на своих книгах и ничего и никого больше не видит и вдруг такое тонкое наблюдение.

И  я сделала то, чего сама не ожидала, пригласила Григория домой.

С того памятного дня прошло три месяца, рукопись я сдала в издательство, назвав дочь Каролины Элеонорой. Поклонницы завалили меня письмами, но я их не читала.
Я похудела и осунулась, по утрам меня тошнило, болела спина. И я решила - слова матери сбываются.
В один из осенних дней, когда ветер тоскливо завывал за окном, а новые сюжеты романов не шли в голову, я позвонила Григорию. Внимательно  слушая мою сбившуюся речь, ничего ни понял, вызвал такси и приехал:
- Да, выглядишь ты неважно, у врача была?
Я отрицательно покачала головой.
-  Похоже, ты сама себе поставила диагноз и поверила в него.
- Это бессмысленно, - пыталась оправдаться я, - понимаешь это рок, у меня бабушка и мама и я заплакала. Но Григорий был неумолим, таким настырным я его не представляла и я как в ресторане подумала: «а знаю ли я его?»


Врач долго расспрашивал, слушал, даже попросил меня зачем-то открыть рот. В итоге выписал направление на ультразвуковое обследование.
Молодая врач уложила меня на кушетку, выдавила на живот из тюбика бесцветную жидкость и сильно надавливая, водила холодной штуковиной по телу.
Я  не выдержала и прошептала:
- Опухоль большая? Есть у меня шанс?
- Немаленькая, вон какие ручки и ножки, - с улыбкой ответила девушка.
Я  ничего не поняла и соскочила с кушетки.
- Тише, тише. В вашем положении лучше двигаться плавно.
- В каком положении?
- Вы беременны, дама, вам питаться надо хорошо, гулять на свежем воздухе, а то довели себя,- она долго ворчала, но я не слушала. В  мозгу как молоточками стучало одно слово 'беременна'. Когда до меня дошёл смысл я заплакала.
- Ну что же вы, мамочка, вот слёзы вам совсем не нужны.

Это событие перевернуло всю мою жизнь. Осознание случившегося пришло не сразу, прошло немало времени, работы ума и сердца. Я  со всей ответственностью отнеслась к советам врача и вскоре стала счастливой мамой прекрасной дочери.
Больше я не написала ни строчки, талант рассказчика исчез.
Цена за дочь, - думала я – и за новый отсчёт моего рода.
А у Григория наоборот издательство приняло первый роман.
"Иначе не могло быть, - говорил счастливый отец,- мне семью содержать надо".