Загадка Сфинкса. История одной кошки

Загадка Сфинкса.
История одной кошки.

 Под Рождество. Это было под Рождество 2011 года, года белой кошки. К нам пришли сестра с мужем и дочкой, и когда они стучали в дверь, их окликнула соседка с этажа выше. “Это не ваша кошка? Она тут всю ночь просидела. Я давала ей мясо, но она не стала есть. Ей, наверное, холодно – она голая”. В любом другом случае, сестра, вероятно, ответила бы, что не наша, так как домашние животные к тому времени у нас в квартире не жили уже три года, - с тех пор, как умер кот Тишка, проживший более 10 лет. И после смерти которого мама сказала, что больше брать не будем: слишком привыкаешь к ним.
 Эта кошка проживёт у нас ровно три года, но тогда…
 Тогда последнее замечание, относительно того, что она “голая” заинтриговало мою сестру, открывшую дверь маму, и – меня.
 Кошка сидела на верхнем, пятом этаже нашего подъезда у стенки и мелко дрожала. Она действительно была бесшёрстная. Взяв полотенцем, я принёс её в свою комнату. Она тут же убежала и спряталась за кровать. Мы насыпали ей какой-то корм, за которым я сбегал в магазин во дворе, и решили пока не беспокоить, чтобы она немного освоилась.
 Весь следующий день нас не было – на Рождество мы традиционно ходили (да, теперь тоже в прошедшем времени) к бабушке. И вернувшись вечером, не могли найти нашу гостью. После долгих поисков, она всё же обнаружилась глубоко в шифоньере.
 На следующий день мы расклеили объявления по двору (не могла же она оказаться у нас – зимой -  откуда-то издалека) и дали объявление в газету о нахождении кошки породы сфинкс. Сводили её к ветеринару, поскольку она выглядела немного не здоровой: бельмо на глазу, грязные уши и слегка расцарапанная мордочка.
 На объявления никто так и не откликнулся. А глаза мы вылечили.
 С тех пор она стала приживаться у нас.
 Ветеринар сказала, что ей уже лет пять, что она рожавшая взрослая кошка, и что эту кошку к ней ранее не приводили, и это точно, так как кошек такой породы в нашем городе очень мало.
 Таким образом, для нас навсегда осталось неизвестным, кем были её прошлые хозяева, и самое главное – что побудило их выбросить такую кошку зимой на улицу. Быть может, она родила котят, которых они затем продали, и она стала им просто не нужна? Не хочется думать, что её прошлые хозяева держали её только ради наживы и не любили её, но, как бы то ни было, я искренне надеюсь, что у нас ей было, по крайней мере, не хуже, чем у них.
 Не зная ничего о её прошлом (как жаль, что кошка не может рассказать, что она пережила!), нам пришлось дать ей новое имя. Я предложил Клео (в честь танцовщицы Клео де Мерод, чья внешность в то время меня очень восхитила), но имя не утвердили по причине неудобства. В итоге мама стала называть её просто – Маруся.
 Мне это простецкое имя ужасно не нравилось, и я придумал ей полное имя и титул: Её Бесшёршество Маркиза Кошкайская и Графиня Котейская Марусенция де Сфинксуа.
 Более всего титулованная особа возлюбила меня.
 Никогда ни одно живое существо, которое жило у нас дома, не испытывало ко мне такой привязанности. Ни собаки, ни попугаи, ни крыски, ни черепашка, которую я спас от диких одноклассников, ни всякие разные коты, включая дольше всех жившего у нас кота Тишку (к слову, полусибирский, очень независимый и весьма агрессивный кот, после глажения которого руки всегда были исчерчены кровавыми царапинами, умер зимой 2008 года, когда я находился на учёбе в Караганде). Маруся была именно МОЕЙ кошкой.
 Возможно, это было связано с тем, что я первым её взял и принёс домой. В психологии бихевиоризма такое явление называется импринтингом – запечатлением в памяти какого-либо объекта и определённой реакции на него. Если не считать того, что в данном случае, это был не маленький котёнок, который мог бы воспринимать своего спасителя, как своего рода мать, а зрелая кошка.
 Так или иначе, все последующие три года своей жизни она проводила со мной – жила в моей комнате, спала на моей кровати, и большую часть времени предпочитала лежать у меня на коленях. Днём, когда я был на работе, она спала на кровати под покрывалом, забираясь туда сразу же, как видела, что я ухожу. А ночью она спала под покрывалом, прижавшись к моей груди. Только в последнее время она стала чаще спать в ногах.
 Зимой она мёрзла и почти не вылезала из-под покрывала. Я прижимал её к себе крепче и думал, как она, бедная, пережила ту ночь в холодном подъезде…
 Иногда я мог пнуть её. Или слегка хлопнуть ладонью по голове. Я не стану этого скрывать. Мой вспыльчивый характер, краткие аффективные вспышки агрессии и даже мрачная злоба нередко выплёскиваются на близких мне людей (и зверей). Это одна из причин, по которым меня нельзя любить. И я часто думал, что ей не повезло со мной, что лучше бы её хозяйкой была какая-нибудь миленькая девочка, которая была бы с ней по-настоящему ласкова и уделяла бы ей больше внимания.
 К тому же первое время меня несколько раздражала её почти собачья преданность. Ведь я  всегда любил кошек именно за их независимость, за какое-то пофигистичное отношение к хозяевам. А она будто жить без меня не могла, стремясь почти всё своё время быть со мной. Разве что по утрам, когда ярко светило солнце, её можно было застать на балконе, греющейся под его лучами на гладильной доске (именно там её застала приехавшая как-то к нам из России тётя и сказавшая маме, чтобы та заранее предупреждала, что у нас дома живут инопланетяне).
 Однако со временем я привык. Очень трудно оставаться равнодушным, когда тебя так обожают.)
 И всё же я очень надеюсь, что ласки с моей стороны было значительно больше, чем отдельных вспышек раздражения. Каждый день, как правило, и утром до ухода на работу, и вечером, после возвращения, и перед сном, я подолгу ласкал её, слушая её громкое урчание (“трр-трр” – она урчала как трактор). (а цокала когтями по полу як конь).
 Трижды за это время я уезжал. Когда летом 2012 я уехал на две недели в Москву/Петербург в первый раз, она сходила с ума. Подолгу искала меня и жалобно мяукала, а потом стала отказываться от еды. Второй раз, осенью, я уезжал на неделю в  Алмату на операцию. И третий раз, осенью 2013 вновь в Москву/Спб, она перенесла уже легче. Но я часто задумывался, как я могу куда-то уехать (уехать навсегда или же убить себя), когда есть она. Как я смогу оставить её, каким предательством бы это было с моей стороны, как бы она пережила это! И решал для себя – нет, пока она есть, я никуда не уеду и я буду жить.
 Год назад, в марте 2012 мы отнесли её к ветеринару. У неё была раковая опухоль на сосках. Их удалили. И один день она провела у врача. Как выяснилось, за это время она умудрилась выбраться из сумки для переноса животных, и спрятаться в кладовке.
 На следующий день я забрал её, попутно разругавшись с таксистом. Никогда я ни с кем так не ругался. Он видел, что я везу кошку, которая жалобно мяукает, и остановился, подсадив, не спросив меня, толпу громко горланящих парней, из-за чего мне пришлось пересаживаться с заднего сиденья на переднее. Я дико разозлился. И на выходе, вместо трёхсот тенге, дал ему двести, а в ответ на его “договаривались же за триста” выпалил ему, что дал бы ему и все пятьсот, если бы он не подсаживал этих мужиков, заставляя меня пересаживаться, лишний раз тревожа больную кошку.
 В общем, соски Марусе удалили, но риск развития рака груди оставался, поскольку в периоды “хочучки” кололи ей гормоны. Нам предлагали сделать ей стерилизацию, мы сомневались, учитывая зрелый возраст кошки, но думали об этом. Впрочем, умерла она не от этого.
 Прожив после операции (конечно, я очень переживал тогда за неё) чуть менее года, она сгорела буквально за три дня. Кошмарные три дня.
 То, что она заболела, я заметил если не в понедельник, то точно во вторник: она почти не вылезала из-под одеяла даже, чтобы посидеть у меня на коленках. Однако я не придал этому большого значения, посчитав, что ей слегка нездоровится, и что скоро она отлежится. В среду вечером мы повезли её к ветеринару. К тому времени она уже слабо ходила, опираясь о стенки. Сильно похудела. И была очень холодной. Её температура в норме должна была равняться 38-39 градусам, тогда как варьировалась в пределах 36-37, и даже однажды упав до 35. Врач сразу сказала, что если температура упадёт до 34, она точно не выживет, и что самое главное сейчас - поддерживать тепло. В целом, она дала нам три дня – если за это время кошка не поправится, она умрёт. Плюс она назначила множество уколов. Мы делали за раз (по три раза в день) по 6-8 уколов. Держали под покрывалом, полотенцем и моим старым свитером, приложив с обеих сторон грелки (в качестве одной из них, впрочем, служила бутылка с горячей водой). Мама сидела с ней следующие два дня, а я приезжал в обед помогать сделать уколы. В четверг ей стало хуже, и мы вновь повезли её к ветеринару. Я думал тогда, что, вероятно, везу её в последний раз, и на память сделал пару снимков. Снимки действительно стали последними, но в тот раз ветеринар сказала, что усыпить всегда успеем, надо бороться до последнего. Если до субботы не будет изменений в лучшую сторону, тогда уже, вероятно, не будет шансов. Она обнадёжила нас, но, возможно, мы только зря мучили её в эти дни. На самом деле, даже если бы мы принесли её в понедельник или во вторник, и начали лечение тогда, это бы не помогло…
 В пятницу ей стало только хуже. Она уже совсем не стояла на ногах, просто падая с кровати. Всю ночь с пятницы на субботу она жалобно мяукала и всё вырывалась из-под покрывала, чтобы лечь на полу. Я не знаю, возможно ли, что она таким образом хотела окончательно замёрзнуть и, наконец, умереть, чтобы избавиться от мук, которые явно испытывала… Но я не давал ей, снова и снова укрывая её одеялом, подкладывая грелки, перекладывая с места на место, прижимая к себе. Если в предыдущие две ночи, мне ещё как-то удавалось выспаться, хотя не раз за ночь приходилось вставать, чтобы отнести её в туалет, попоить или заменить воду в грелках, то в эту ночь ни я, ни мама не сомкнули глаз. Я, честно, думал, что она не переживёт эту ночь.
 На следующий день я ушёл на работу. Мама вместе с мужем сестры должны были везти Марусю к другому ветеринару, в клинику за городом. К тому времени (в половине десятого) муж сестры пришёл ко мне на работу и сказал, что кошка умирает.
 Я ехал домой в такси, и по пути мне встретилась на дороге недавно сбитая кошка. Большая и рыжая.
 Однако, придя домой, я не застал ни маму, ни Марусю.
 Как выяснилось, мама позвонила с утра мужу сестры, чтобы он не приезжал, так как Марусе совсем плохо, и она уже не переживёт поездку. Но она вновь начала мяукать, и мама решилась отвезти её сама, поймав такси.
 Когда я позвонил ей, она стояла в очереди.
 Через десять минут, она перезвонила и сказала, что Марусю усыпляют.
 Её усыпила та ветеринар, к которой мы впервые её отнесли, и та, которая чуть менее года назад делала ей операцию. Она сразу сказала, что мы напрасно мучаем животное, так как у неё уже разложилась печень, и её не вылечить. Причиной, скорее всего, был гепатит.
 Мама привезла её домой, а через час приехал муж сестры, и мы вдвоём отправились хоронить Марусю.
 Я не хотел, чтобы её закопали где-нибудь позади дома или во дворе. Я вообще хотел, чтобы её закопали на кладбище, но как бы нельзя. Однако мы похоронили её в непосредственной близости, рядом с кладбищенской оградой. Более часа под пронизывающим ветром, мы копали полуметровую яму. Маруся была завёрнута в полотенце, и полиэтиленовый пакет. Засыпав её песком, мы также наложили сверху плоских камней, затем ещё насыпав холмик песка. Всё это было сделано из опасений, что её могут раскопать и съесть собаки. (Спустя две недели я ходил на могилку - она была цела, хотя на холме и были заметны собачьи следы, но не было следов рытья.)
 Я вернулся домой в противоречивых чувствах. С одной стороны, всё, наконец, разрешилось. С другой – я ещё не совсем осознавал, что никогда больше не увижу своей кошки, не поглажу её, не услышу её урчанья. Я лёг и заснул.

 Я сожалею более всего о двух вещах.
 Во-первых, о том, что я не был с ней в последние минуты её жизни. Когда ей сделали инъекцию, чтобы сначала усыпить, мама вышла. Я бы остался с ней, положил бы на неё руку, погладил в последний раз по голове, посмотрел ей в глаза: “спи спокойно, я с тобой”. И был бы с ней, пока бы она не заснула, и ей не сделали второй, уже окончательный укол.
 И о том, что когда мама принесла её, я не решился развернуть полотенце и - в последний раз - посмотреть на неё, погладить пусть уже мёртвую. Мне кажется, я не совсем тогда осознавал, что это моя последняя возможность увидеть её. А теперь я вполне понимаю, почему люди так долго прощаются с покойниками – сидят у гроба, подолгу просто смотрят на усопшего. Чтобы запомнить, чтобы подумать, чтобы мысленно проститься.
 Мне кажется, я не простился.
 И ещё. Я жалею, что не достал её и не завернул, помимо полотенца, в свой свитер, которым её накрывали в эти дни болезни. Когда я думал, есть ли у неё какие-либо любимые предметы, игрушки, я не смог вспомнить ничего такого. Любимым её предметом был только я. И мне бы хотелось, чтобы хоть что-то моё, было с ней, там, в могиле. В этой промёрзлой земле. Ведь, кроме меня, она более всего любила солнце. И так и не дождалась тепла.

 Спустя почти три недели она пришла ко мне во сне. Она ласкалась, я её гладил, а она урчала. Я понимал во сне, что она умерла, но думал о том, что пока есть возможность быть с ней, нельзя её упускать. 
 Я боюсь, что я забуду (уже начинаю забывать), какая она на ощупь. Никогда ведь прежде я даже не видел вживую сфинксов. И вполне вероятно, что более не увижу. Её кожа как бархат – мягкая и приятная.
 Боюсь, что забуду её урчание. Есть короткий аудио фрагмент, который я записал, когда она как-то запрыгнула ко мне на колени.

 Я ничего не знаю о её прошлом. Но более всего я надеюсь, что последние три года её жизни, в целом, были для неё счастливым временем.

 Прощай, моя кошка, единственное живое существо (кроме родителей), которое любило меня, каким я есть. Прощай и прости меня, если я не уделял тебе столько внимания, не давал столько любви и заботы, сколько ты в ней нуждалась. Ведь ты давала мне свою ласку и любовь эти три года, а теперь я вновь лишён её. Мне снова некого обнять и приласкать. Спасибо тебе, что ты была в моей жизни.

 PS. Маруся появилась в моей жизни 6 января 2011 года. Умерла 15 февраля 2014.


Март 2014