Метаморфоза Тени

Метаморфоза Тени
 
ПРОЛОГ

 Я склонилась над ней. Легко, бесшумно, незаметно. Лишь слегка скрыв собой её лицо. Лицо одновременно печальное и насмешливое. Нежное и вместе с тем строгое. Робкое и в то же время гордое. Сейчас оттенки исчезли, и оно стало таким, каким являлась её душа, – невинным и чутким. Как будто прислушивающееся ко всему вокруг, внимающее Миру и Человеку – его кратким радостям и бесконечным страданиям. Желающее утешить и помочь, и не знающее, как…
 Её душа такая, я же – нет. Я – безразличная и чуждая всему и всем её тень.
 Я в последний раз окинула её лицо взглядом. Оно было красиво. Волнистые тёмные волосы словно обнимали её за плечи. На закрытые глаза ложились тени длинных ресниц. Небольшой рот с детскими губками словно замер в прощальном трепетном поцелуе. Я была красива. Теперь я лишена лица, лишена черт, лишена любых определённых форм. Лишь зыбкие очертания, только смутный силуэт, столь отдалённо напоминающий прежнюю меня.
 Я тихо поцеловала её в губы, прошептав нежно “Прощай”, и легко, неслышно и невидимо отправилась прочь. Не замеченная никем из присутствующих на похоронах родственников и близких друзей, я неспешно направилась к воротам кладбища.
 Куда? Я не знала, но сейчас я чувствовала невыразимую свободу, и стремилась насладиться этим блаженным чувством. Мне хотелось объять необъятное – объять весь мир! Прочее мне было безразлично.
 Под бесшумно падающим снегом, под плач родных и немногочисленных друзей, в гроб вбивали гвозди. Мне было всё равно. Я улыбалась.

4ЕТЫРЕ

Мои последние четыре дня в человеческом облике.

Недуг, сразивший её в расцвете молодости, оставил
подобие слабого румянца на её щеках и
едва заметную улыбку, столь ужасную на мёртвых устах.

                Эдгар Аллан По. Падение дома Ашеров.

 13-е

 Я сидела на лестнице и о чём-то думала, уже не помню о чём. Мысли текли сами собой. В это самое время в школе шла химия. Как я её не любила. Но это не стало бы причиной прогула, если б я не опоздала на урок. Потому, вместо него я проводила время на своей любимой крыше.
 Здесь, на одном из самых высоких строений города, было всегда тихо и спокойно: старый, полузаброшенный дом никому не был нужен. Справа, при подъёме на крышу, находилась мансарда, которую я давно открыла, вытащив гвозди из замка. После чего немного там прибралась. Случалось, я проводила в этом месте всё своё свободное время, особенно на каникулах.
 Были и другие, кто лазил на крышу. Но это происходило настолько редко, что мы никогда не пересекались. Поэтому никто не мешал мне каждый раз окунаться в чувство полного, безграничного одиночества.
 Я посмотрела на часы: пора идти. Накинув школьный рюкзак на плечо, я перелезла через тонкую, высокую ограду, спустилась вниз на лифте и медленно, но уверенно двинулась в сторону школы. Холодный ветер пронизывал насквозь, лицо пощипывал мороз, а ноги, несмотря на тёплые, тяжёлые ботинки «Камелот», казалось, промёрзли до костей.
 Настроение было спокойным и равнодушным, как всегда. Я включила плеер и снова погрузилась в свои мысли.
 С утра у меня появилось какое-то новое чувство. Неприятное чувство где-то глубоко внутри. Столь слабое, что я не знала от чего оно и к чему. Так, погружённая в свои мысли, я дошла до школы, с опозданием поняв, что следующий урок русского языка уже начался. Но я решила, что прогулов достаточно, и всё ж пошла на него. Через пять минут я уже сидела в классе на задней парте. Благодаря этому, я почти весь урок смотрела в окно и слушала плеер в одно ухо, пребывая где-то в своём мире.
 Прозвенел звонок. Как во всех одиннадцатых классах, уроки шли попарно, и мы оставались в этом кабинете.
 - Ну чё, объявилась?
 Я вздрогнула и подняла глаза. Да, это была Аня, как я и подумала. Ещё с самых детских лет она меня невзлюбила и постоянно лезла ко мне, не понятно, почему и зачем. В этом году она оказалась в параллельном классе. И с самого сентября я вовсе не была обделена вниманием с её стороны. Каждый день она пыталась меня оскорбить, унизить, или каким-либо образом навредить. Я старалась её игнорировать, пока это было в рамках разумного. Иногда же моё равнодушие к ней перерастало в раздражение, и даже озлобленность.
 На её “приветствие” я никак не отреагировала, только отвернулась к окну. Она подошла к моей парте, скинула учебники на пол и толкнула меня. Я встала. Хотя я была почти самой высокой в классе, Аня была на голову выше и гораздо плотнее меня. Она со всего размаху вновь меня толкнула. Я не удержалась на ногах и, сделав неаккуратный шаг назад, плюхнулась на стул. Она наигранно засмеялась.
 - Иди на фиг отсюда, - сказала я спокойно и сухо.
 Видимо, она только этого и ждала.
 - Чё ты сказала? Тебе жить, что ли, надоело? А? Я тебя спрашиваю!
 “Ну вот, разразилась гневными воплями” – подумала я и невольно улыбнулась. И тут же убрала улыбку с лица, хотя внутри ещё оставался лёгкий смешок.
 - Ты, ****ь, ржать ещё будешь?!
 Она попыталась взять меня за край рубашки, но я несильно оттолкнула её ногой. На светлых джинсах остался след. Что тут началось! Она принялась кричать, обрисовывать мою личность в самых ярких красках, усиленно при этом жестикулируя. Тут я не выдержала, и лёгкий смешок внутри меня перерос в настоящий хохот. Я смеялась около минуты. Она замолкла и, не зная, что делать, просто стояла, уставившись на меня непонимающим взглядом. Прозвенел звонок, и она, сделав грозное выражение лица, заявила, что после уроков мне не жить, после чего ушла с чувством выполненного долга.
 А мне от всего этого стало тошно, и я, уставившись в окно, вновь погрузилась в свои мысли.

***

 Аня не была голословна и после занятий встретила меня на улице с наглой улыбкой.
 - Ну чё, дура, допрыгалась?
 Я попыталась пройти мимо. После школы настроение, как обычно, было поганым и хотелось поскорее уйти домой, отдохнуть от этих людей. Она, схватив меня за куртку, ударила по ногам и повалила на землю. Падая, я успела заметить, что вокруг собралась небольшая толпа, с интересом за нами наблюдающая. Аня, тем временем, расстегнула мой рюкзак и высыпала его содержимое на снег. Я встала, отстранив её, и начала собирать тетради и книги. Она снова толкнула меня, продолжая оскорблять. Махнула пару раз руками и ногами, уж не знаю для чего. Я начинала злиться. Тут Аня опять подошла к моему рюкзаку, и извлекла из второго отделения плеер и кассеты. Швырнув первый на землю, она начала рассматривать обложки кассет.
 - Бля, чё это такое? Нау… как это, бля, читается? Сама лохушка и отстой слушаешь всякий. Ну что это за урод, а?
 Она продолжала поливать грязью меня и любимых мной исполнителей, но я её уже не слушала, а, может, и не слышала. Взяв кирпич, подошла к ней, внимательно наблюдая, как она топчется на моём плеере.
 - Ну и уро-оды, ****ь…
 Эту фразу она не договорила. Я с размаху ударила кирпичом ей по лицу. Она упала, схватившись за нос, из которого тут же хлынула кровь. Не сдержавшись, я пару раз ударила её ногами. Потом спокойно собрала свои вещи и пошла домой. Постепенно я успокоилась, и постаралась забыть про этот случай.

***
 
 Придя домой, я поела. С раннего утра до позднего вечера из взрослых никого не было, и мне временами казалось, что я живу одна. Почувствовав усталость после сегодняшнего дня, я легла отдохнуть. Но тут же раздался телефонный звонок. С раздражением я подошла.
 - Можно Маргариту? – Спросил незнакомый хрипловатый голос.
 - Это я.
 В трубке раздался оглушительный смех. Потом резко прервался и тот же голос продолжил:
 - Я приду в 20:01.
 Пошли длинные гудки.
 “Да сколько можно глупо шутить” – с досадой подумала я, и пошла отдыхать.
 Проснувшись часа в четыре, я включила компьютер и зашла в интернет. По ряду причин я не любила виртуальную переписку и общение в чатах, но всё же общалась так с одним человеком. Раньше, конечно, у меня было много интернетовских друзей, и в моём списке было около двадцати пяти сайтов, которые я регулярно посещала и где меня все знали, но скоро всё это мне наскучило. В данный момент остался только один человек, с которым я поддерживала виртуальное общение, и я уже не могла себе представить интернет без него.
 В чате я встретила его, как и ожидала, в это время. Поздоровавшись, он сразу написал, что наблюдает странное природное явление: на улице большой минус, и во всю льёт дождь. Меня передёрнуло. Я подошла к окну: ну да, середина января, минус семь, и – ливень, без всякого намёка на снег…
 Через час я лежала на кровати и думала о происшедшем. Нет, не о капризах природы. А о том, что мы столько времени общаемся и не могли понять, что в одном городе живём. В принципе, он слишком мал, чтобы надеяться на такое совпадение, поэтому я даже и не спрашивала. Мы договорились встретиться на главной площади в 20:15. Уже начинало темнеть, и я снова задремала.
 Очнувшись, поняла, что опаздываю. Оставались какие-то 20 минут до встречи, площадь находится в центре города, а я живу на окраине. Быстро одевшись, я вышла. Дождь уже закончился, но морозный воздух развеял остатки сна. Я пошла по трассе, которая тянулась вдоль города по краю. Мне нравилось здесь ходить, потому что было всегда пусто и тихо, лишь редкие машины проносились мимо. Двигаясь по краю трассы, я включила плеер и привычно погрузилась в свои мысли. Через несколько минут в наушниках появились какие-то помехи и, остановившись, я полезла в задний карман за плеером. И вдруг увидела грузовик, несущийся по краю дороги прямо на меня.
 Не знаю, как я оказалась на обочине, но грузовик на бешеной скорости промчался мимо меня и мгновенно растворился в темноте. Несколько секунд я не могла ни о чём думать, но затем что-то щёлкнуло у меня в мозгу, и я взглянула на часы. На циферблате высвечивалось 20:02. Я пролежала ещё где-то минуты три, прежде чем страх растаял в темноте, как тот грузовик. Я встала и пошла дальше. Плеер снова нормально работал.

***
 
 Глеба я увидела издалека. Он стоял совершенно один на всей площади.
 Я подошла, и, увидев меня, он чуть заметно улыбнулся. Мы поздоровались.
 - Я думал, мы живём на разных концах земли и никогда не встретимся, - сказал он.
 - Да, я тоже.
 - Так в каком районе ты живёшь?
 - В треугольнике, а ты?
 - Я у вокзала.
 - Ну не на разных концах земли, так на разных концах города. – С некоторым сарказмом протянула я.
 - А треугольник, это где взорвалось что-то на прошлой неделе?
 - Он самый. – Ответила я, вспомнив тот жуткий день.
 Мы шли и разговаривали, но мало. Быть может, это первое неудобство, хотя себя я чувствовала с ним совершенно свободно. А, может быть, не хотелось болтать просто так, ни о чём.
 Всё это время я разглядывала его внешний вид. Худой, несколько выше меня, с длинными тёмными волосами. В принципе, ничего особенного, и это меня радовало. Он производил впечатление спокойного человека, даже как будто чем-то измотанного.
 - У тебя есть друзья? – Спросил Глеб.
 Я вспомнила немногочисленных людей, с которыми общалась, раздумывая, можно ли окрестить их своими друзьями. И, наконец, неуверенно сказала:
 - Да… как-то нет.
 - Но могли бы быть?
 - Конечно.
 - Слушай, а ведь ты в 25-ой учишься? Всё вспоминал, где тебя видел.
 - Да, в 25-ой. А откуда ты знаешь?
 - Вы выступали на конкурсе, ты на басу ещё играла.
 - Да-а. – Протянула я. – С умным видом дёргала две струны. Только нас отчислили после первого выступления.
 - За что?
 - Им песня не понравилась.
 Глеб улыбнулся.
 - Точно. Я вспомнил, вы исполняли Агатовский «Месяц».
 - Ага…
 - Ну нашли, что спеть. Понятно же было, что отчислят, хотя вы ведь неплохо играли.
 - Да всё равно не прошли бы конкурс, вот и решили, что интересней спеть.
 - Ну и правильно… Как вы назывались?
 - «Метаморфоза».
 - Крутецкое название.
 - Я, кстати, его придумала. Ну а ты там как оказался?
 - Наша группа тоже выступала.
 - У тебя есть своя группа?
 - Ну да. А у тебя, что ль нет? – Усмехнулся он.
 - Нет уже, они старше меня, раньше школу закончили, и все по другим городам разъехались дальше учиться, поэтому в данный момент нет.
 - Жаль. А у нас клавишник забастовки устраивает против наших песен, ему попса нравится.
 - У-ужас, - вновь протянула я с иронией.
 Впервые за долгое время мне стало как-то легче и веселее.
 Примерно час спустя мы разошлись.

 14-е

 Ночью мне вновь не спалось. Я пребывала в таком состоянии, когда не понимаешь, спишь или нет. Временами я словно проваливалась куда-то, а когда приходила в себя, не могла понять, заснула я или нет, и сколько времени прошло. Но потом спать совсем расхотелось, я поняла, что больше лежать не могу, и этой ночью уже не засну.
 Встав, я оделась, выпила чаю, и через 15 минут была уже на улице. Моя квартира располагалась на втором этаже, и когда мне нужно было, чтобы мой уход остался незамеченным, я через окно спускалась по пожарной лестнице. Это было не очень удобно, но я привыкла, и такая практика стала для меня обыденной.
 Я прошла совсем немного, когда услышала за спиной шаги. Не останавливаясь, я обернулась и в первый раз увидела его. Мужчина средних лет, высокий, крепкого телосложения, в потрёпанной куртке и брюках. Вроде бы в нём не было ничего особенного, но в самих его движениях замечалось что-то неестественное. И лицо было чрезмерно бледным, тогда как глаза казались полностью чёрными - оно походило на застывшую маску или посмертный слепок.
 Мужчина начал приближаться. Я стояла, как загипнотизированная, смотря на него.
Остановившись метрах в двадцати, он достал длинный тонкий нож и кинул в меня. Только тогда я развернулась и на слабых ногах побежала. Время от времени оглядывалась, отмечая, что расстояние между нами не увеличивается, несмотря на то, что он не ускорял шаг. Вскоре я оказалась на той самой трассе, на которой вчера вечером меня чуть не сбил грузовик. Здесь не было домов, негде было затаиться.
 Я вновь обернулась. Но его уже не было.

***
 
 Я проснулась. На тёплой мягкой кровати, под уютным одеялом. Смутной вереницей пробежали события минувшей ночи. “Я стояла на трассе… Ему негде было спрятаться, так же, как и мне… Может быть, это глупо… Я пошла домой… Он опять появился откуда-то, шёл следом… И вот квартира… Наперегонки со временем открывала входную дверь… Успела с трудом… И что ему от меня понадобилось?..”
 А, может, это был сон? Просто кошмар? Ну нет, такого не может быть. Или может?.. Хотя вон и порванные джинсы лежат. Я хорошо помню тот момент, когда буквально перелетела через забор, который был несколько выше меня. И вот рана на ладони. Это я, при падении, рукой попала на железку, торчавшую из земли. Впрочем, мне опять повезло, и в остальном со мной всё в порядке. Но я совершенно не понимала, что именно надо было этому странному мужчине? (Всё-таки было в нём что-то неестественное, только что?) Может, конечно, спьяну перепутал с кем, чего только не бывает. Но я себя не смогла успокоить. Что-то точно было не так. Беспокойство и тревога засели в душе.
 Я встала и позавтракала. Посмотрев на часы, поняла, что в школу опоздала уже на два урока, но всё ж собралась и отправилась на занятия.
 Оказавшись в школе, я тут же увидела завуча и ещё пару учителей, которые сразу же набросились на меня. В этот момент я вспомнила о вчерашнем происшествии после занятий. Через пять минут я сидела в учительской и выслушивала возмущённые нотации и расспросы педагогов. Сильно болела голова и сил воспринимать то, что они говорят, не было, поэтому я слушала одним ухом, а думала о чём-то своём. Оказалось, что с Аней всё в порядке – она отделалась парой синяков и кровотечением из носа. Меня продолжали о чём-то спрашивать, я молчала. Через несколько минут привели Аню, она села. При взгляде на неё, мне несколько повеселело, и губы тронула лёгкая усмешка. Её распухшее лицо выглядело ужасно, а ведь она так печётся о своей внешности. Я вышла из зомбического состояния и начала слушать, что мне говорят.
 - Ты не хочешь что-нибудь сказать Ане? – Спросил кто-то.
 В кабинете повисло молчание.
 - Нет, ей не хочу. – Ответила я и показала рану на ладони, полученную сегодня рано утром. – Я порезалась, когда она меня толкнула, и она разбила мой плеер.
 Они говорили что-то между собой, а я опять задумалась о своём. Затем меня отпустили. Всё обошлось, и с тех пор Аню я больше не видела. Но, вспоминая всякий раз этот случай, я недоумевала: неужели только вот так люди умеют понимать?

***

 Днём мы снова встретились с Глебом.
 Как и в прошлый раз, мне показалось, что я словно попадала в другое измерение, когда с ним общалась. Разговор шёл сам собой.
 Пустота, скопившаяся за время нашего общения через интернет, исчезала. Мне временами казалось, что я разговариваю со своим вторым Я.
 Но и на этот раз мы быстро расстались: Глеб уезжал в другой город по своим делам. Домой идти не хотелось, и я отправилась на крышу. Просидев там, в так называемой мансарде, до позднего вечера, я уже собиралась уходить, как вдруг услышала медленные, но уверенные шаги на лестнице. Потом скрип двери. Кто-то шёл сюда.
 Неужели я всё-таки встречусь с кем-нибудь из тех немногих, кто сюда приходит? Первый раз за несколько лет.
 Человек подошёл к решётке. Молча. Он был один, и это было странно, потому что обычно компаниями ходят. Перелез через решётку и направился на крышу. У меня была возможность уйти незамеченной, но я промедлила, и теперь уже было поздно. Я слушала шаги над головой, и меня медленно охватывал страх. Я понимала, что это был он.
 Шаги затихли. Несколько секунд я ничего не слышала. Но чувствовала его.
 Я поняла, что медлить больше нельзя, и мгновенно вскочила на ноги, забыв о низком потолке, и со всего маху ударившись головой. Только не это: у меня всегда были проблемы с давлением. В глазах потемнело, пол куда-то поехал из-под ног…
 А он тем временем начал толкать дверь, щеколда слетала с гвоздей. В кромешной темноте, по памяти, всё ещё на слабых ногах, я двинулась к единственному спасительному выходу. Щеколда не выдержала, и он ворвался в мансарду, но меня в этой комнате уже не было. Теперь всё решало время. Я двигалась в темноте, преодолевая все лестницы и преграды, то цепляясь за что-то, то ударяясь, то спотыкаясь… Но вот оно - окно, из которого можно выбраться на крышу. Сквозь него брызжет спасительный лунный свет. Преодолев последние препятствия, с необыкновенной для себя скоростью протиснувшись в узкое отверстие, через несколько секунд я уже была на крыше.
 И – о, ужас! Дверь на лестницу была заперта, изнутри. Он чем-то подпёр её. “Умный, ёлки-палки” – скользнуло у меня в голове. Несмотря на все мои усилия, дверь даже не шелохнулась. Я лихорадочно соображала, хотя, что тут было думать? С крыши только два выхода. Один заперт, через другой лезет он.
 Попробовать спуститься? По проводам, что ль?
 Позвать на помощь? Да кто отреагирует?
 Спрятаться? Смешно. В прятки на крыше играть.
 Тут я услышала его, и даже увидела. Он схватился за небольшое ограждение на краю крыши и начал влезать на неё. У меня мелькнула мысль, что можно этого не допустить, но в тот момент просто не хватило духу и смелости к нему приблизиться.
 Он вылез, и медленно направился ко мне. Я схватила первое, что попало под руку, и стала отходить, пока не почувствовала, что стою у самого края. И вдруг, взглянув на преследователя, я с ужасом поняла, что именно в нём не давало мне покоя: у него не было глаз! Только чёрная пустота зияла на том месте. Это открытие меня несколько ошарашило, однако я постаралась прийти в себя. Приблизившись, он сделал резкий выпад, но я успела отпрыгнуть в сторону, и сделала шаг вперёд от края. Таким образом, мы поменялись местами. Он вновь рванулся, но я ударила его в живот трубой, которой оказался тот предмет, который я схватила. Он согнулся и по инерции попятился назад. Споткнувшись о бортик, он упал вниз.
 Медлить было нельзя. Захватив все вещи, принесённые мною в это место, я вскоре была уже внизу. Окна дома выходили на другую сторону, вокруг стояли только угрюмые гаражи. На секунду мой взгляд задержался на нём. В свете единственного фонаря была видна тёмная жидкость, растекавшаяся под его головой.
 Я ушла дворами, и была уверена в том, что осталась незамеченной этим поздним вечером, в районе на самом краю города.

 15-е

 Проснувшись утром, я поняла, что заболела. Меня сильно лихорадило, была высокая температура, болела голова, я слышала какие-то голоса и непонятные звуки. Временами становилось лучше, ум в это время прояснялся, но потом опять всё начиналось. Мне повезло, что родители уходили рано, и не пришлось ни от кого скрывать своё плохое самочувствие. Мысли вновь и вновь перескакивали на события прошедшей ночи. Меня совсем не мучила совесть или ещё что-то, что, по идее, должно было появиться. Я почему-то была уверена, что всё обойдётся и на этот раз. Также я знала, что никогда больше не вернусь в этот дом, на эту крышу.
 Я встала, и только сейчас почувствовала ужасную слабость во всём теле, руки дрожали, в глазах то и дело темнело, ноги почти не держали. Весь день я провела в полубреду, пытаясь хоть как-то лечиться. Весь день шёл снег, и я смотрела на его крупные хлопья в окно. Ближе к вечеру мне стало немного лучше.
 Уже стемнело, когда раздался звонок в дверь. Это был Глеб. Я предложила ему пройти, и налила чаю, сама пить не стала. Он явно видел моё ненормальное состояние, но или боялся, или стеснялся, то ли просто не хотел спрашивать. Мы разговаривали, как будто ни о чём, но время пролетало с удивительной скоростью, я даже забыла о своём плохом самочувствии и, казалось, опять провалилась в другой мир. Уже уходя, он сказал, что завтра в Москве состоится концерт Агаты Кристи в каком-то клубе, и предложил мне поехать с ним. Я, немного удивлённая, согласилась, и мы договорились встретиться на вокзале рано утром. Глеб ушёл.
 Приблизительно через пятнадцать минут снова раздался звонок. “Да что ты будешь делать?” – с досадой подумала я. Но как только я открыла дверь, вся досада тут же улетучилась прочь, - её сменила какая-то спокойная тихая радость.
 На пороге стояла Кристина. Около года назад она переехала в другой город, и с тех пор мы не виделись, только иногда разговаривали по телефону. Мы с ней не были похожи, но сильно подружились с первого же дня. Это был уверенный в себе, морально сильный, умный и весёлый человек - почти полная противоположность мне. Она была верующей и регулярно посещала церковь. Мне это нравилось, давало какую-то уверенность в ней, я точно знала, что она не соврёт и не подведёт. Короче, я была рада её видеть.
 Кристина, улыбаясь, поздоровалась. Я пригласила её пройти, и предложила чаю, как обычно. Она отказалась от чая, но согласилась на кофе. Мы прошли в комнату и заговорили. Мне нравилось с ней общаться. Она не ругалась, не шутила глупо или пошло, а говорила всегда живо и открыто, с подкупающей прямотой.
 - Что с тобой, ты болеешь? – Спросила она почти сразу, вглядываясь в моё лицо и глаза.
 - Нет, не совсем. – Ответила я, просто не зная, что ещё можно сказать.
 - Так что же тогда?
 - Не знаю. Боюсь, наверное.
 Первый раз за весь день я, наконец-то, поняла, что со мной творится. Я действительно боялась, только не понимала, чего. Конечно, я ещё и простудилась, но лёгкое заболевание не могло так подействовать на меня.
 - Чего ты боишься, то тебя и постигнет. – Мгновенно ответила Кристина.
 - Это из Библии?
 - Да.
 - Так что ж, ты ничего не боишься?
 - Чего-то, может, и боюсь.
 - Чего?
 - В ад попасть.
 Мне стало смешно.
 - Тебя постигнет ад? Потому что ты боишься?
 - Да нет, это другое, - сказала она, тоже улыбнувшись.
 Я, конечно, понимала, о чём она говорит, и стала серьёзнее, вслух только заметив:
 - Не обращай внимания, это от нервов.
 Мы разговаривали ещё около часа, потом она ушла, было уже поздно. Я почувствовала, что мне стало немного легче. Иногда мне не хватало такого общения – нормального, человеческого. Уже ложась спать, я подумала, что бояться смысла действительно нет, и о том, что очень часто ответы на многие мои вопросы приходят именно через Библию или верующих. Я не стала раздеваться и залезла в кровать в чём была. Но спокойствие длилось не долго, вскоре страх опять начал проникать внутрь. Я заснула с этим неприятным чувством.
 Проснулась всё от того же чувства. Оно усилилось, мне казалось, что что-то происходит, хотя в квартире стояла полная тишина. Я открыла глаза и посмотрела на закрытую дверь в комнате. Мне не удавалось успокоиться, я закрыла глаза. Мерещились какие-то звуки, шорохи, всё это смешивалось с голосами в голове. Не выдержав, снова посмотрела на дверь, и – внутри меня что-то оборвалось, мысли сначала замерли, потом лавиной хлынули в мозг…
 У двери стоял он. Уставившись на меня своими чёрными глазницами. Дверь была закрыта.
 “Как же так? Он же умер! Как он бесшумно зашёл, дверь жутко скрипит? Как он вообще зашёл?!” – всё это пронеслось у меня в голове одновременно, за одно мгновение.
 С небывалой скоростью я вскочила с кровати, и попятилась спиной к окну. Он медленно, останавливаясь после каждого короткого шага, начал приближаться. Я, уже прислонившись спиной к окну, схватила стул, и ударила стекло, не обращая внимания на стоявшие цветы, на грохот и острые стёкла, полетевшие на пол. Руки тряслись, мысли путались от страха. Он преодолел только половину комнаты, словно ему что-то мешало, когда я, добив второе стекло, всё так же спиной, порезав всё, что можно о торчащие осколки, оттолкнулась ногами и упала в сугроб. На короткое время опасность миновала. Я поднялась, и до меня дошло, что я босиком нахожусь по колено в снегу, в разорванных брюках и кофте.
 Я удивилась, поймав себя на том, что до сих пор меня не слишком занимало то, откуда взялся этот тип, что ему от меня надо, и как он видит своим пустыми глазами, а самое главное, почему я до сих пор жива? Ведь он мог в любой момент меня убить, но каждый раз словно давал возможность уйти.
 Впрочем, времени раздумывать над этим сейчас не было. Я обернулась. Он неподвижно стоял у разбитого окна и наблюдал за мной. Развернувшись, я быстро пошла, временами переходя на бег. Ноги болели от порезов и, в большей степени, от холода, казалось, тысячи иголок впивались в ступни. В голове проносились мысли, что делать дальше и куда отправиться.
 Через пять минут я звонила в дверь. Мне повезло: открыл нужный человек.
 - Что с тобой?! – Спросил давний приятель, удивлённо уставившись на меня.
 Но мне было не до объяснений.
 - Отдай мои кроссовки.
 - Чего?
 - Витя, оглох? Кроссовки мои отдай.
 Виктор исчез и почти сразу вернулся с парой обуви. Я обулась и, не обращая внимания на его удивлённые расспросы, быстро ушла. Уже на улице я обратила внимание, что это не мои кроссовки, но мне было в тот момент совершенно на это наплевать.
 Метрах в двадцати я увидела его. Всё ещё не чувствуя ног, я побежала. Оставалось два часа до автобуса. Домой возвращаться было нельзя, а на улице оставаться тем более, к тому же надо было хоть немного привести себя в порядок. Я направилась к Глебу, хоть и не знала, могу ли вот так прийти к нему посреди ночи.
 Преследователь скоро скрылся из виду, но от этого стало только тревожнее. Меня словно охватила паранойя: площади казались слишком открытыми, дворы слишком тесными, улицы слишком освещёнными, а подворотни слишком тёмными. В каждом редком прохожем я видела его. Страх не давал мне покоя. Я не знаю, сколько прошло времени, но всё же я добралась до другой части города. Смутно припоминая адрес, я искала нужный дом. Оказавшись у двери, я тихо постучалась. Открыл Глеб, значит, туда. Мне стало немного спокойнее.
 Я окончательно согрелась, сидя на кухне, попивая горячий чай. Жгучая боль в ранах давала о себе знать. Глеб ничего не спрашивал и даже не подавал виду, что что-то не так. Взяв у сестры кое-что из вещей, он дал мне их. Я пошла в ванную. Сняла свитер, футболка под ним также была изорвана, повсюду запеклись следы крови. Я, как смогла, привела себя в нормальный вид, переоделась и вернулась на кухню. Глеб, налив ещё чаю, удалился собираться.
 Я подошла к окну. На улице даже не начинало светать, и стёкла отсвечивали, но мне казалось, что я вижу его. Он неподвижно стоял и смотрел вверх, прямо на меня. Страха не было: я чувствовала себя в относительной безопасности. Я села и забыла о нём на время.
 Через 20 минут мы вышли. Морозный ветер вновь обдал моё лицо. Я прикинула, что сейчас где-то -15, -20 градусов, и не без сочувствия посмотрела на Глеба, который, отдав мне свою зимнюю куртку, шёл в лёгкой косухе. Но по его виду можно было сделать вывод, что на улице жутко жарко: он шёл прямо, не ёжась и не сутулясь. Мы шли молча. Он явно не выспался, впрочем, как и я, поэтому больше хотелось молчать. Но это молчание не было неудобным и тяжёлым, как с другими людьми. Глеб, казалось, был чем-то встревожен – иногда он озирался, иногда полностью уходил в свои мысли. Вскоре мы пришли на вокзал, наш автобус был уже заведён, а пассажиры рассажены по своим местам. Как только мы расположились, автобус поехал. Свет погасили, меня потянуло в сон.
 - Ты будешь спать? – Спросил Глеб.
 - Ага, - протянула я.
 - Хорошо.
 Я закрыла глаза, и всё мгновенно начало проваливаться – монотонный шум автобуса, город, мелькающий за окнами, редкие реплики пассажиров, Глеб, который, кажется, тоже уснул…

 Сон.
 
 Мне снился мир. Всё было белым. Вернее, не было ничего, кроме белого пространства.
 Сверху светило белое, ослепительное солнце. Я летела над ним, осматриваясь вокруг. Внизу находились люди в белой одежде, с белыми длинными волосами, белой кожей и почти прозрачными глазами.
 Но вот показалось что-то тёмное. Вскоре я разглядела огромного чёрного паука, неестественно большого, размером где-то с пятиэтажный дом. Он располагался на непропорционально тонкой паутине, где-то метрах в пятидесяти над землёй, а, вернее, тем, что было вместо земли. Огромная, чёрная тень падала от него. В ней находились два человека, которых разделяла кирпичная стена, и они не могли друг друга видеть. Они отличались от остальных людей только тем, что двигались совершенно синхронно и их волосы были коротко острижены. Остальные же, видимо, волосы вообще не стригли никогда, и за всю их жизнь они настолько отрасли, что их владельцы периодически падали, наступая на них, и вскрикивали от боли. Вскоре я заметила ещё одну особенность: никто из этих людей не смотрел наверх. Те двое, находящиеся в тени, показывали вверх пальцами, о чём-то предостерегая остальных. Но проходящие только смеялись, сначала из-за причёски этих двоих, а потом над их словами.
 Кто-то то ли случайно, то ли нарочно задел стену, и она рухнула. Толстая стена от лёгкого толчка. И эти двое, увидев друг друга, перестали двигаться синхронно, но всё делали вместе. Рухнувшая стена всколыхнула паутину, и паук с огромной скоростью переместился вниз, на два метра над землёй. Теперь эта отвратительная громада возвышалась над самыми головами двоих. Они побежали, взявшись за руки. Паук описывал над ними круги, которые с каждым разом сужались. Несмотря на большую скорость, казалось, что паук двигается очень лениво, как будто это лишь лёгкая разминка для него. Тем не менее, круги неумолимо сужались, несмотря на то, что первый составлял в радиусе несколько километров. Когда паук оказался над беглецами, они остановились, упали на колени и закрыли уши руками. Тень накрыла их. Паук издал мерзкий, пронзительный звук, который, казалось, резал уши и мозг. Все вокруг, кроме двоих, закрывших уши, упали на белоснежное пространство. У них потекла кровь. Отовсюду – она шла из носа, рта, глаз, ушей, из-под ногтей, просачивалась сквозь одежду.
 Я начала отдаляться. Словно что-то высасывало меня из этого мира. Улетая вверх, я смотрела на огромного чёрного паука, на красную массу вокруг, на двух людей с короткими волосами, которые смотрели вверх потемневшими глазами. Последнее, что я успела увидеть – паук упал, животом, не подставляя лап, всем своим весом вниз.

 Я проснулась и сразу же посмотрела на часы. Прошло только пятнадцать минут. Вокруг было темно и тихо, все дремали. Сон оставил внутри неприятное чувство. Я уставилась в окно, автобус как раз проезжал через заснеженное поле. Небо ещё было тёмным, но чистым, только где-то впереди нависала огромная чёрная туча. Едва-едва начинал брезжить рассвет. Редкие машины попадались навстречу. Незаметно для себя я вновь провалилась в тяжёлый, но спокойный сон без сновидений.
 Проснулась, когда уже подъезжали, пассажиры ожили, за окнами почти рассвело. Глеб не спал, он о чём-то напряжённо размышлял, но, когда увидел, что я проснулась, его черты лица сразу стали мягче.
 - Ну как, выспалась? – Спросил он.
 - Частично. – Слегка улыбнулась я.

 16-е

 Вскоре мы приехали. Вышли из автобуса последними, пропустив вперёд остальных. На улице было необыкновенно тихо, спокойно и воздух казался свежим и чистым. На время я даже забыла, что это Москва. Глебу, видимо, тоже нравилась эта атмосфера. Выйдя, он закрыл глаза на несколько секунд и глубоко вздохнул, посмотрел на меня и улыбнулся. Ещё немного постояв, я предложила где-нибудь перекусить. Он согласился. Ещё какое-то время мы гуляли, ожидая открытия какой-нибудь закусочной типа Макдональдса. Я обратила внимание, что Глеб хорошо знает Москву, тогда как я могла ориентироваться только по метро.
 - А как ты думаешь, смерть каждого человека предопределена? – Спросил Глеб.
 Мы сидели в закусочной у окна. За это время совсем рассвело, Москва резко оживилась, и мне начало становиться неприятно из-за шума и суеты.
 - Боюсь ошибиться, но больше склоняюсь, что да. – Наконец, ответила я, и продолжила после паузы. – Вообще интересно, если так, то получается, что человек не может жизнь самоубийством закончить.
 - Так кончают же.
 - Ну да-а… Но, может, и это судьба…
 - Может, эксперимент провести? – Как-то мечтательно произнёс Глеб.
 - Да я думаю, не стоит. – Иронично ответила я.
 - В этом ты, пожалуй, права.
 Вдруг меня передёрнуло, холодок пробежал по спине. Я посмотрела в окно, среди потока спешащих туда-сюда людей неподвижно стоял он, обратив лицо в нашу сторону.
 “О-ох, пропасть, - подумала я. – И когда только это всё закончится…”
 Примерно через час мы с Глебом сидели на крыше многоэтажки. Здесь было немного тише, чем внизу. Погода стояла очень тёплая для зимы, несмотря на то, что всё небо заволокли густые тучи, и лёгкий морозный ветер обдувал лицо. Я всматривалась в движущийся внизу поток людей, выглядывая его. Мне вспомнился тот случай на крыше, который в моём мозгу уже стал затягиваться лёгкой дымкой, как кошмарный сон. Но здесь, с Глебом, я чувствовала себя в безопасности.
 Мы о чём-то болтали, усевшись на самом краю крыши, и поглядывая на суетливых, куда-то спешащих прохожих.
 - Ты бывала на концертах Агаты? – Спросил Глеб после очередной паузы.
 - Нет, как-то не хотелось.
 - Что так? – Удивился он.
 - Да поклонницы у них какие-то чересчур, как бы это сказать… эмоциональные. – С некоторой иронией ответила я, но Глеб понял, что я имела в виду.
 - Ну, это да, есть немного. Мы можем сесть, где захочешь.
 - Сесть? Насколько я знаю, в этом зале вообще стульев нет, и не бывает.
 - Встать, - поправился Глеб. – Ты отдохнула? Пошли погуляем.
 - Пойдём. - Согласилась я.
 Мы не спеша прогуливались по Москве, и Глеб снова меня удивил – он умудрялся выбирать такие дороги и дворы, где совсем не было шума, хотя мы находились почти в центре города. Потому мы могли говорить, не повышая голоса, и беседовали обо всём на свете. Обсуждали творчество любимых групп и любимых писателей. Затрагивали какие-то мировоззренческие вопросы, и почти во всех вкусах и взглядах обнаруживали редкое созвучие. Периодически наша беседа прерывалась дружным смехом – наше чувство юмора также было удивительно схоже. Кружил снежок, мягко ложась на волосы Глеба, и я чувствовала себя так чудесно, как не чувствовала, наверное, с детства.
 Что-то тёмное и бесформенное резко выделялось на снегу перед нами. Я посмотрела под ноги, на снегу лежала дохлая кошка, а рядом птица со сломанной шеей, явно не первый день. Должно быть, кошку переехала машина в тот самый момент, когда она поймала добычу. “Тьфу ты, и бывает же такое” – я вновь почувствовала себя неуютно, и обернулась. Я была уверена, что вновь увижу его, но – нет. Во дворе было тихо и пусто, только несколько каких-то детей возились в снегу. Тем не менее, меня не покидало чувство, что он где-то здесь.
 Мы пришли к какому-то невысокому, заброшенному зданию, вокруг которого густо поросло кустарником. Мы пробрались внутрь строения. Тут было темно, тепло и, на моё удивление, хорошо пахло. Вдоль стены проходила толстая труба, которая отапливалась.
 - Ты извини, что я тебя сюда привёл, но это в чём-то интересное место, - сказал Глеб.
 - Да мне как-то… даже нравится. - Несколько растерянно ответила я. – А здесь никто не живёт?
 - Нет, ни души.
 - Вот именно, что ни души. – Ответила я, только сейчас обратив внимание, что сюда не доносилось вообще никаких звуков, и я не встретила ни одного живого существа.
 Мы сидели и болтали здесь пару часов. И снова чувство спокойствия, умиротворения, какой-то непонятной тихой радости разливалось во мне. Затем, почувствовав усталость, я задремала. Сквозь сон я слышала, как Глеб куда-то ненадолго ушёл, потом вернулся, аккуратно что-то выскребал на стене…
 Очнулась я, когда уже стемнело, зажгла спичку и отправилась на поиски Глеба, но они не были продолжительными – он спал на трубе в противоположном конце помещения. Разбудив, я напомнила ему про время. Кое-как выбравшись на улицу, мы направились к клубу, в котором должен был состояться концерт. На этот раз мы шли широкими, залитыми светом, многолюдными улицами. Когда мы добрались до цели, уже впускали внутрь. Пройдя, мы увидели, что возле сцены уже собралась шумная толпа. Все были в возбуждённом состоянии, переговаривались, шутили, спорили…
 Зал был совсем небольшим, это обстоятельство меня несколько удивило, но и в то же время, обрадовало. Люди всё шли и шли. И вскоре весь зал был забит подростками лет 14-19. Мы с Глебом стояли позади, с интересом наблюдая происходящее, и выискивая максимально удобное место. В конце зала, в метре над нами было углубление в стене. Вскоре мы уже сидели там, несколько с опаской озираясь на охрану, но быстро успокоились – до нас никому не было никакого дела. А толпа перед нами всё увеличивалась. Казалось, что зал уже просто не способен в себя вместить хотя бы ещё одного человека. В эту минуту на сцену вышел мужчина, что-то сказал и быстро удалился. Начала играть музыка, не имеющая никакого отношения к выступающей группе, из притихшего, было, зала послышались возмущённые возгласы. Концерт запаздывал. Только минут через пятнадцать заиграла «Чёрная Луна», и под её мелодию на сцену начали выносить аппаратуру. Когда вынесли микрофоны, у сцены началась возня – всем хотелось поближе оказаться к одному из двух микрофонов.
 Свет погас, зажглись прожекторы и наконец-то вышли сами музыканты под радостные крики из зала. Несколько первых песен группа разогревалась, но затем всё пошло как по маслу. В перерывах публика скандировала песни, которые желала услышать, и радостно восклицала, если угадывала. Мы с Глебом сидели и наблюдали за этой картиной. Я на время забыла обо всём и погрузилась в атмосферу концерта, мне нравилось наблюдать его как бы со стороны. Переполняли эмоции, мысли неслись в голове, не задерживаясь ни на секунду. Я посмотрела на сидящего рядом Глеба. Он слегка улыбался, заворожённо смотря на сцену и лишь иногда обводя глазами зал. Временами мне казалось, что музыканты смотрят на нас. Я подумала, что, скорее всего, действительно видят, ведь - все в чёрном, на белом фоне, напротив музыкантов, мы возвышались над всем небольшим залом, - не обратить внимания было тяжело.
 Полтора часа пролетели, как 20 минут. Публика вызывала группу на “бис”. Были исполнены ещё три песни, последней из которых традиционно была «Я буду там», и на этом концерт закончился. Мы с Глебом сидели ещё где-то час, ожидая пока все выйдут, и вышли сами.
 На улице обдало лёгким ветром, свежий воздух был приятен после душного зала. Шёл редкий снег. До обратного автобуса оставалась уйма времени, и Глеб предложил посидеть где-нибудь на улице, я согласилась. Мы зашли в П-образный тупик, который образовывал клуб, в котором проходил концерт. Мы расположились на досках в его конце, подстелив кое-что из одежды. Я осмотрелась. Фонарей здесь не было вообще, кроме тусклой лампочки над запасным выходом. То место, где мы сидели, было залито густой тенью. Кроме того, нас закрывал полуразвалившийся забор непонятного назначения.
 Неожиданно я вспомнила, что забыла в зале солнцезащитные очки. Сказав Глебу, что скоро вернусь, прошла в здание, несмотря на мои опасения, почти беспрепятственно. Найдя их там же, где мы сидели, я вернулась. Зайдя в тупик, я посмотрела в его конец, ожидая увидеть Глеба, но его совершенно не было видно. Лишь когда я зашла за забор, смогла разглядеть его. Он, чуть улыбаясь, что-то нашёптывал, то ли напевал. Я села рядом и, закрыв глаза, вспомнила нашу первую встречу на площади нашего небольшого города. В который мы завтра вернёмся, и сегодняшний счастливый день останется только в моей памяти. Я надеялась, что и в памяти Глеба тоже.
 Вдруг я что-то почувствовала. Ничто не нарушило тишину, но меня словно оглушило. Я открыла глаза и увидела, что Глеб упал спиной на снег, с трудом дыша, и схватившись руками за горло, в которое был воткнут тонкий длинный нож, его глаза были закрыты. Я не успела ничего сообразить, тем более, сделать. Через мгновение, Глеб перестал дышать, он обмяк, руки упали. Секунд десять я смотрела на его спокойное лицо, казалось, он уснул… И тут острая боль пронзила уже моё горло. Я схватилась руками за рану, было невыносимо больно дышать, но ум вдруг прояснился. С тихим злорадством я подумала, что он промахнулся. Промахнулся! Рана не была смертельной, я всё же могла дышать. Ноги подкосились, в глазах потемнело, и я упала на колени. Внутри боролись два желания: спасти себя и спокойно умереть. Секундами, ослепляя ум, вспыхивало убеждение, что надо жить. В это время единственная дверь в тупике открылась, из неё вышли двое – кажется, это были Вадим и Глеб, - и закурили, негромко разговаривая. “Так близко… но теперь не видят нас” - мелькнуло у меня в голове. Я ничего уже не могла делать – ни идти, ни ползти, ни кричать, ни шептать. Задыхаясь, я в последний раз скользнула замутнённым взглядом вокруг: ночное небо… белый снег… кровь на нём… мёртвый Глеб… Самойловы… и дымок, умиротворённо улетающий ввысь… Мне было отчего-то радостно и спокойно.

ТЕНЬ

 Ночь медленно накрывала город. Я появлялась вместе с ней. Я вновь набирала силу, расползаясь по всему, накрывая всё, обходя только фонари, лампы, свечи и прочие источники света. Тучи затянули небо, и ни мерцание звёзд, ни свет луны не проглядывали сквозь них, потому, как всегда в таких случаях, я видела и ощущала почти всё. Я витала в воздухе, кралась по углам, следовала по земле и стенам за каждым прохожим, заглядывала в глаза и души людей…
 В эту тёмную, но очень тихую и спокойную зимнюю ночь, меня привлекла одна пара. Я взлетела над ними и мгновенно бросилась вниз, пролетев сквозь них. Это были муж и жена, лет двадцати или немногим старше. Они жили вместе несколько лет и любили друг друга с первого дня их встречи.
 Они медленно шли, она нежно держала его за руку.
 Предо мной пронеслась их жизнь. Бросив институт, они кое-как снимали маленькую квартирку на окраине города. Постоянной работы у них не было, поэтому им приходилось во всём себе отказывать. Но это их совершенно не заботило, и всю свою совместную жизнь они были счастливы. Тихо и скромно расписавшись, они никому не сообщили о браке. Удивительно хорошо понимая друг друга, они ни в ком больше не нуждались. Из-за их вкусов и взглядов на жизнь, отличных от общепринятых, у них не было друзей, да и круг знакомых был очень мал. Но им всегда хватало друг друга. Жизнь их протекала мирно и спокойно, без глупых скандалов и ссор. Несмотря на неприязнь к людям, они относились с редкой нежностью и доверием друг к другу, принимая себя такими, какие они есть. Где бы они ни появлялись, их видели всегда вместе. Казалось, что эти два человека стали чем-то единым.
 Я, вероятно, удивилась бы подобной гармонии или порадовалась за них, если бы у меня были чувства, но их у меня не было, и я просто следовала за ними, равнодушно наблюдая.
 Они шли по тёмной улице и тихо разговаривали, в каждой фразе чувствовались спокойствие и любовь.
 Вдруг что-то переменилось, это изменение проявилось в воздухе, и я почувствовала его прежде, чем увидела.
 Пьяный прохожий двигался им навстречу. За считанные секунды до того, как всё произошло, я уже предвидела это, но не могла ничего изменить. Когда они поравнялись, прохожий воровато оглянулся, и, выхватив нож, ударил парня в живот. Он хотел ударить и её, но что-то спугнуло его, и он побежал. Спотыкаясь и падая в снег, тут же вскакивая, он вскоре растворился в темноте.
 Пара остановилась. Немного согнувшись, он держал рану и, стиснув зубы, пытался задавить в себе боль. Красно-бурые пятна проступили на пальто. У неё в глазах застыли отчаяние и страх, она что-то шептала ему.
 - Не бойся, больница тут совсем рядом, мы дойдём. – С трудом ответил он ей, и слегка улыбнулся.
 Она обняла его, поддерживая. Кровь заливала её руки и пачкала одежду, но ей не было до этого дела.
 Так они шли, обнявшись, и не было понятно, кто кому помогает больше. По телу девушки расплывалась мелкая дрожь. Он, напротив, старался выглядеть бодро и успокаивал её.
 Так они шли очень медленно. Он продолжал держать рукой рану и, превозмогая жгучую боль, которая не давала даже спокойно дышать, продолжал разговаривать с ней тихим голосом. А её не слушались ноги, слабость охватывала всё тело, ведь его смерть – это единственное, чего бы она не пережила. На мгновение ей показалось, что за ними кто-то следит всю дорогу, и она начала судорожно осматриваться по сторонам, но затем отбросила эту мысль.
 Через несколько минут они добрались до больницы. При входе, я спряталась под их ногами и скользнула внутрь. Коридор был залит светом, десятки лампочек размещались на стенах и потолке, - мне негде было спрятаться. Я растворилась в стене и в один миг оказалась в затенённой комнате. Теперь их видеть я не могла. Только слышала, как она с волнением звала врача, и который, узнав о ране, появился только через пятнадцать минут; как всё это время он продолжал её тихо успокаивать. Он не говорил ей банальности о том, что всё будет хорошо, а поддерживал её, так же как она в ответ тоже шёпотом что-то говорила ему, что-то, от чего и ему становилось спокойнее на душе.
 Затем его увезли на носилках. Последней фразой, сказанной друг другу, было: “Я тебя люблю”.
 Скользнув в палату, куда его увезли, я спряталась в затемнённый угол. Врач, посмотрев на раненого, уже потерявшего сознание, сказал своему напарнику: “Шансов нет, слишком поздно”. Напарник кивнул. Врач накрыл умирающего белой тканью, которая тут же покраснела, наливаясь кровью, и вышел.
 Подойдя к девушке, врач сообщил, что её спутник умер. Она кинулась к нему в палату, но её не пустили. Она что-то говорила и плакала какое-то время, а затем затихла. Я не могла её видеть, а теперь и не слышала.
 В его палате выключили свет, и я проскользнула сквозь него – он действительно был уже мёртв.
 Из окна я вернулась на улицу, так более и не услышав её, поэтому я не знаю, что с ней стало дальше.
 Больше мне здесь нечего было делать.
 Я равнодушно улетела в ночь, обходя лишь уличные фонари.

ИСПОЛНИТЕЛЬ

 Аня, как обычно, проснулась в это тёплое, весеннее солнечное утро в великолепном настроении. Ещё бы, ведь её жизнь была прекрасна: она заканчивала школу с золотой медалью и собиралась поступать в престижный институт. Она жила в полноценной, благополучной семье, общалась со своими друзьями, которые её всегда поддерживали. Она добивалась успеха во всём, за что бы не бралась. В общем, у неё было всё, чего можно желать в её возрасте. Аня чувствовала себя счастливой.
 Встав, она умыла своё милое лицо, позавтракала, привела себя в порядок.
 - Доброе утро, мамуль, - радостно воскликнула она, увидев, что мама встала.
 Через пятнадцать минут Аня уже была на улице, направляясь в школу, где её ждали многочисленные подруги и поклонники. Погода была прекрасной: солнце светило по-утреннему мягко, лёгкий ветерок обдувал лицо, листва на деревьях казалась необыкновенно яркой и свежей после вчерашнего дождя. Аня шла, дыша полной грудью, и мечтая о приключениях и переменах в жизни.
 “Конечно, у меня есть всё, что я когда-либо желала, - думала она, - и я счастлива, но как я всё-таки хотела бы попасть в какую-нибудь историю или…”
 Она так и не успела закончить мысль, потому что перед ней, словно из-под земли вырос элегантный мужчина лет сорока в белом костюме, и с чёрными глазами.
 - Здравствуйте, Анечка. – Сказал он, снимая шляпу. Странная, несколько ехидная улыбка играла на его лице.
 - Здравствуйте, - растерянно протянула девушка в ответ, широко раскрыв свои удивлённые голубые глаза. – А вы кто?
 - Как вам угоднее меня называть, хотите, исполнитель желаний.
 Он взял Аню под руку, и ей показалось, что она окунулась в другой мир, хотя они находились всё на той же улице.
 - Так вы хотите перемен? Увидеть хоть ненадолго другую сторону жизни? То, что вы будете помнить до конца жизни? – Спросил мужчина.
 Аня всё больше и больше погружалась в это новое чувство, очень приятное, неожиданное, притягательное, но в то же время слишком сильное, чтобы ещё хоть на секунду в нём оставаться. Тем не менее, она уже полностью отдалась новым ощущениям и не хотела от них избавляться.
 - Ты хочешь попасть в мой мир? – Спросил вновь мужчина, легко перейдя на “ты”.
 - Конечно! Конечно, хочу! – Чуть ли не воскликнула девушка, с каждым мгновением всё глубже утопая в роскоши этого чувства и всё меньше контролируя свои эмоции и желания.
 - Ну, что ж, - произнёс явно довольный результатом мужчина, - тогда возьми это.
 Он протянул сжатый кулак, девушка охотно подставила ладонь, на которую упал пузырёк с какой-то жидкостью.
 - Выпей перед сном. – С этими словами мужчина в белом исчез, так же неожиданно, как и появился. Как только он отпустил руку Ани, то чувство, в котором она пребывала всё это время, мгновенно рассеялось, она вернулась в реальность. “Ох, да я опаздываю” – спохватилась она, посмотрев на часы, и этот случай отошёл на второй план. За весь, как обычно, насыщенный день, она так и не нашла времени, чтобы задуматься над происшедшим.
 Вечером она вернулась в хорошем расположении духа домой. И, не забыв выпить содержимое пузырька, легла спать.
 И не проснулась. Ни на следующий день, ни через день, ни через два дня, ни через три…
 Но всё же она проснулась. Вокруг было темно и душно, а тишина, казалось, оглушала. Она попробовала встать, но упёрлась головой во что-то твёрдое. Она крикнула, но звук был очень глухим и почти моментально растворился во мраке. Ане стало тяжелее дышать, всё тело сильно затекло, теснота была мучительной, нестерпимо хотелось встать и пробежаться. И, вдруг, неожиданно для себя, Аня всё поняла…

***

 А я отправилась дальше, благодаря Исполнителя, который, не зная того, исполнил и моё желание.
ПТИЦА-КАРАТЕЛЬ

 5-ое

 Виктор спешил.
 Впрочем, куда? Он просто всегда всё делал быстро и не терпел напрасной траты времени. А шёл он домой, за деньгами. Наконец-то нашёл нужную кассету. Город мал, а вкусы юноши давно вышли из моды, впрочем, как и сами аудиокассеты. Поэтому найти нужную запись ему было очень тяжело. Буквально пять минут назад он чисто случайно заметил то, что ему было нужно, и упросил продавца немного подождать, пока сходит домой за деньгами.
 Уже перед самым входом в подъезд, Виктор посмотрел на небо. Бледно-серого цвета, без единого пятнышка, оно казалось даже каким-то мокрым. С начала весны он не помнил ни одной тучки, а сейчас был уже апрель. Витя остановился. В его душе расплывалось чувство благоговения перед этим необъятным простором. На секунду ему показалось, что он стал с ним чем-то единым.
 Небо было серым под цвет его глаз.
 Быстро, не разуваясь, Виктор прошёл в свою комнату за кошельком. И уже по привычке кинул взгляд на монитор компьютера. И что-то сразу же привлекло его.
 Поскольку он уже давно подключил безлимитный интернет, то никогда не выходил из сети. Однако в последний год его перестало интересовать всё разнообразие интернета, кроме общения. И естественно, что вскоре у него появился любимый чат, где Витя (также известный как Клаус) проводил много времени, и который был всегда открыт, даже когда он не был за компьютером.
 В этот раз его взгляд к монитору приковал один ник – Vermut. Это была девушка, которая иногда появлялась в этом чате, но ему никак не удавалось отследить эти моменты. Однако сразу же его удивила, а потом заинтересовала её манера общения. Чат был очень многолюдный, и почти все, уже зная друг друга, охотно шли на контакт. Vermut же почти всегда молчала. А когда кто-то пытался с ней заговорить, придиралась к словам или просто открыто хамила. Витя по природе был очень добрым человеком, и не любил подобного отношения, но ему, видимо, просто надоело одно и то же сюсюканье круглыми сутками.
 Увидев, что она только что вошла, Виктор, забыв про всё на свете, уселся за комп. И написал в привате:

 Клаус: Добрый день, мадам.
 Vermut: Во-первых, не мадам, а мадемуазель, во-вторых, хамить не обязательно так сразу, а в-третьих, вали к чёрту.
 К: А разве я хамил?
 V: Да.
 К: Когда??!
 V: День не добрый, а отвратительно мерзкий, понял?! А теперь свали в туман.
 К: Что, так всё плохо?
 V: Что ты привязался?
 К: Как банный лист к… ))
 V: Если ты сейчас от меня не отстанешь, я уйду.
 К: Я так мешаю?
 V: Да.
 К: Очень?
 V: Пшёл нахуй.
 К: Уже иду.
 Из чата тихо шурша плащом уходит Клаус.
 В чате материализуется Ушедший_Нахуй.
 У: Здрасте.
 V: Ты охамел, да?!
 У: Угу.
 V: Слушай, иди хамей куда-нибудь в другое место, дай нормально с человеком пообщаться.
 У: А к чему столько зла и сразу?
 V: Я не злая.
 У: Я не говорил, что ты злая, я говорю про твоё общение.

 И так далее. Весь разговор передавать нет смысла. Тем не менее, в конечном итоге Виктор нашёл-таки с ней общий язык. Как сама она позже объяснила ему, так общается со всеми, то ли в качестве проверки, то ли ещё для чего. Порой ему было тяжело понимать о чём она говорила, что хотела выразить. Казалось, какой-то хаос, некая неопределённость царили в её мыслях, а может, и в ней самой. Но несмотря на все недопонимания и разногласия, Витя почему-то сразу зацепился за этого человека и совершенно не хотел прерывать их общение.

 7-ое

 Прошло двое суток, а Виктор почти не отходил от монитора.
 Он и раньше замечал, что бывает временами одержим какой-то идеей. Но не до такой степени, как сейчас. Эта девушка буквально захватила все его мысли. Витя жил в отдельной комнате, и родители ему почти не мешали, лишь иногда заглядывали в комнату, бормоча что-то типа “Сколько можно, ты себе глаза испортишь” или “Иди хоть поешь” и проч.
 Но его они совсем не волновали, а волновала только новая знакомая. Они много разговаривали в “Аське”, где она как-то сразу перешла на весьма вежливый тон общения.
 Затем он узнал, что её зовут Оля, она немного младше, и живёт она где-то в сутках езды от его города. С этих пор Витю охватила идея с ней встретиться, но пока для этого было слишком рано.

 8-ое

 Первый раз со вторника он отошёл от компьютера дольше, чем на 10 минут.
 Неожиданно вспыхнувший интерес начал угасать. Они с Олей договорились вечером встретиться в чате.
 Виктор наконец-то нормально поел, и пошёл навестить девушку, с которой встречался три года, и она всё это время оставалась ему интересной и любимой. Недавно она заболела, а он не навещал её все эти дни.
 - Вить, где ты был? До тебя невозможно дозвониться! – Воскликнула она с порога.
 Он подошёл и поцеловал её.
 - Привет, Маш. Я вижу, тебе лучше?
 - Да. Меня завтра, доктор сказал, выпишет. Так где ты был?
 - За компьютером сидел, - честно ответил он.
 - А, ну ясно тогда, я так и думала.
 Виктор уже год работал программистом, за полставки, параллельно учась в институте. Устроиться ему помог папин знакомый, но некоторое время назад тот ушёл, и теперь Витя боялся увольнения, и старался выполнять все заказы как можно лучше и в срок, не жалея сил и времени. Маша знала об этом, и закрывала глаза на то, что он часто уезжал и сутками не был доступен, занятый работой.
 Ему вообще повезло с Машей: высокая, очень стройная, с короткими светлыми волосами, голубыми глазами; с добрым и отзывчивым характером, хорошо воспитанная, почти отличница, и сильно любившая его. Чего ему ещё можно было желать?
 Весь день они болтали о её болезни, о погоде, о каких-то передачах и прочей ерунде. Витя не заметил, как пролетело время и, спохватившись, что Оля его, наверное, уже заждалась, быстро собрался и ушёл.
 И действительно, Vermut была в чате уже как пятнадцать минут, и не ушла только потому, что его ник высвечивался на экране, впрочем, как и всегда.
 Ему показалось, что Оля была несколько раздражена, она постоянно ругалась, но тут же переходила на приветливый тон. Так продолжалось весь вечер. Витя был несколько озадачен таким поведением, но успокаивался тем, что, как он считал, это происходит только от того, что она стала чувствовать себя непринуждённой в его компании.

 15-ое

 Уже около десяти дней Виктор пребывал в каком-то совершенно ненормальном для себя состоянии. У него пропал интерес ко всему, что его окружает, и даже на работе ему пришлось взять отпуск. Витя реже стал общаться с друзьями и девушкой, почти не выходил на улицу. Всё свободное время он проводил за компьютером, общаясь с Олей. А когда её не было в сети, писал ей длинные письма, искал то, что она просила в интернете, и пересылал ей.
 Каждые две минуты он проверял аську, пока, наконец, ник Vermut не высветился зелёным.

 V: Привет, солнце.
 К: Привет! ))
 V: Как жизнь?
 К: Хорошо. У меня всегда всё хорошо. А ты как?
 V: А у меня всегда всё плохо, так что можешь не спрашивать. Передал привет Маше?
 К: Нет, я её с тех пор не видел.
 V: Ну и шёл бы ты к ней, нельзя так, она тебя любит.
 К: А тебе-то откуда знать, любит или нет?
 V: Знаю. Иди лучше к ней, зачем ты со мной общаешься?
 К: Хочу и общаюсь.
 V: Ну и дурак. А если обидится и уйдёт?
 К: Нет, она мне всё прощает.
 V: И ты этим пользуешься?..
 К: Нет.
 V: Ску-учно мне, что молчишь?
 К: Что тебе сказать?
 V: Почему мир такое дерьмо?
 К: Я так не думаю…
 V: Зато я думаю!
 К: Это неправильно.
 V: Да пошёл ты! Будешь ещё говорить, что правильно, а что нет.
 V: Что замолчал? Обиделся что ли?
 К: Нет, я отвлёкся ненадолго. Я никогда на тебя не обижусь.
 V: Ну да, конечно, ты просто не знаешь меня ещё.
 К: Всё равно не обижусь.
 V: Ну-ну.
 К: Не веришь?
 V: Нет. Вы все слабые и чуть что, сбегаете.
 К: Не все.
 V: Ну да. Ты, конечно, особенный.
 К: Не знаю уже…
 V: Что ты загрустил? Ну прости, солнышко, я не хотела тебя обидеть. Напишешь мне письмо?
 К: Да!
 V: Прощай, мне пора.
 К: Пока…

 В этот раз она вышла только на полчаса. В последнее время она стала реже появляться, и Витя не понимал, то ли интерес угас, то ли она просто почувствовала, что он всё равно никуда не денется. А, может, у неё просто были свои дела.

 16-ое

 V: Я люблю жизнь и людей тоже.
 К: Что-то по тебе не заметно.
 V: Значит, ты слеп.
 К: Может быть, не знаю, что ты подразумеваешь под этим словом.
 V: А то и подразумеваю.
 К: А что ты тогда не любишь?
 V: Боль и страх.
 К: Ты писала, совсем наоборот.
 V: В страхе и боли вся красота, которую нам дал бог.
 К: Разве Бог такой?
 V: Для меня, если он и есть, то только такой, понял?
 К: Да, вполне. Что-то ты совсем стала самой себе противоречить.
 V: А не тебе меня судить.
 К: Да что ты. Я не сужу, я просто…
 V: Ну и отлично, и никогда мне больше такого не говори. Ты мне фотки скинул?
 К: Да-а, а ты тоже обещала.
 V: Не обещала, но скину, чтобы ты наконец-то разочаровался.
 К: Почему ты так хочешь, чтобы я в тебе разочаровывался?
 V: Так правильней.

 Виктор действительно, спустя час, получил её отсканированные фотографии, и с жадностью принялся их разглядывать. Оля была невысокой девушкой, с кругловатыми очертаниями, но не толстая, с длинными, очень тёмными волосами и карими глазами, которые почти на всех фотах были густо обведены чёрным карандашом. Её нельзя было назвать красавицей, более того, она не понравилась Вите. Он весь день ходил и вспоминал её образ, её лицо, глаза, старался припомнить каждую деталь. И вечером был практически влюблён в эту внешность. По какой-то иронии судьбы, Маша и Оля оказались полными противоположностями не только характером, взглядами на жизнь, но и внешне.
 Ночью они вновь встретились в асе.

 V: Ну как я тебе? Надеюсь, ты разочарован.
 К: Нет, ты мне очень понравилась.
 V: Не ври. Я никому не нравлюсь.
 К: Что прям совсем никому?
 V: Не твоё дело.
 К: Ну, начинается…
 V: Что?
 К: Ничего.
 V: Я не могу тебе понравится, потому что я не похожа на твою девушку.
 К: Ты думаешь, мне могут нравиться только такие, как она?
 V: Ты её любишь, значит, да.
 К: Это ни о чём не говорит.
 V: Оставим эту тему, хорошо?
 К: Да, ладно.

 17-ое

 Ему позвонила Маша. Витя сначала было обрадовался, но потом почувствовал сильное нежелание с кем-либо разговаривать. Даже не то, чтобы нежелание, скорее некую лень. Он отвечал на все расспросы Маши односложными словами, и, не выдержав, попросил не звонить, объяснив тем, что сильно загружен по работе (она не знала о его отпуске), пообещав позвонить или зайти, когда освободится. Как только Витя положил трубку, в комнату заглянула мама и позвала кушать, но ему совсем не хотелось, хотя он не ел уже почти двое суток.
 Вместо этого он повалился на кровать и задумался. О том, как сильно изменился за последние недели две. Он, казалось, сильно устал, хотя причин на то не было. Ему было лень встать и пройтись по комнате, и даже, может быть, тяжело. Ему было лень говорить, думать, что-то решать… Но это состояние как-то само собой исчезало, когда он общался с Олей. Он чувствовал, что ничего с этим поделать не мог, и этим и успокаивался.
 Виктор взглянул на часы. Через два часа он должен быть в чате.

 18-ое

 Витя попросил Олю дать ему номер её домашнего телефона. Она отказалась, но Виктор, уже немного выучив её манеру разговора, понял, что она не против, и всё же упросил её.
 Самый первый разговор Виктор не запомнил. О чём они говорили? Должно быть, о какой-то незначительной ерунде. Единственное, что сразу же запомнил – её голос. Он несколько удивил его, показавшись поначалу грубым и хриплым, как у заядлой курильщицы, но уже через пятнадцать минут разговора стал его самым любимым голосом.
 После того первого разговора, он всё ходил и вспоминал его. Не разговор – голос. В памяти то и дело ни к месту всплывали те или иные реплики Оли, и то, каким тоном она произносила их. В её манере говорить было что-то надменное, однако она не хамила и не ругалась так, как делала это во время общения в чате. Кажется, даже эта надменность была частью маски, которую она носила для защиты своей чувствительной и хрупкой души. А то, что она была именно таковой, у Виктора более не оставалось сомнений. Ему безумно захотелось увидеть её вживую.

 19-е

 На следующий день он звонил ей уже дважды.
 Она рассказывала об учёбе, а он слушал – не столь, что она говорила, сколь сам голос. Тем не менее, в памяти остались некоторые детали того, что она ему рассказывала.
 Оля только заканчивала одиннадцатый класс школы. Она говорила о своих одноклассниках, о том, что не может ни с кем найти общий язык – ни общих интересов, ни взглядов, ни-че-го. И как достали её своими претензиями и придирками по любому поводу преподаватели.
 Витя из вежливости спросил в каких она отношениях с родителями, но Оля не захотела говорить о них, кратко отметив только, что последние два года не живёт с ними, а лишь иногда видится. На его вопрос, с кем же и где она живёт, ответила, что у бабушки, но и та подрабатывает торговлей, и её целый день не бывает. “Почти сама с собой” – сыронизировала Оля. И Виктор окончательно понял, как она одинока в этом мире. Наверное, она виновата в этом сама – неуживчивая, эгоистичная, язвительная, но она страдала сама от себя, и прятала свою боль за злой и отталкивающей маской.
 Встретиться с ней, ласково обнять и пригреть, чтобы она забыла все обиды, которые нанесли ей люди, чтобы смогла открыть миру себя настоящую, снова улыбаться и радоваться жизни и солнечному свету – стало для Вити некой целью.

 25-е

 С каждым телефонным разговором он узнавал Олю всё лучше. Узнавал её совсем с другой стороны, чем та, которая открывалась в беседах по аське.
 Желание встретиться с ней превратилось в идею-фикс.
 Ему нечего было терять: работа была давно заброшена, с Машей он не виделся уже более двух недель, и после того раза, восемь дней назад, она ему не звонила – то ли считая, что он занят, и как освободится, позвонит сам, то ли обидевшись на него. Вите это было всё равно.
 Его волновала только Оля. И он бы с удовольствием жил бы только общением с ней, но нарастало давление со стороны родителей. Мама сетовала на то, что он не работает, всё время просиживает в комнате то за компьютером, то за телефоном, почти ничего не ест. “Как можно так жить?” – Повторяла она. – “Ты просто существуешь. Как овощ.” Увы, мама не понимала, что на самом деле творилось в его душе, сколько эмоций он пережил за эти дни – должно быть, столько, сколько не пережил за всю свою 20-летнюю жизнь!
 Тем не менее, надо было решаться. И Виктор решился.
 - Оля, ты не против, если я… приеду к тебе.
 Она замешкалась с ответом.
 - Ты точно хочешь приехать?
 - Да.
 - Ты уверен в этом?
 - Я не спрашивал бы, если бы не был уверен.
 - Приезжай. Думаю, я смогу тебя поселить на пару дней.
 - Только на пару?
 - А больше ты не выдержишь.

 29-е

 На другой день Витя взял билеты на поезд, и уже следующим вечером ехал к Оле. Дорога до её города занимала полтора дня. Всё это время он лежал на верхней полке плацкарта и думал, как всё будет. Как они встретятся, что он скажет ей, а она – ему. Он представлял их прогулки, совместное времяпрепровождение, прослушивание любимой ими обоими музыки - а в первую очередь, их связывала любовь к творчеству Вячеслава Бутусова.
 И вот в три часа дня двадцать девятого числа он приехал в её город.
 Оля не хотела встречать его на вокзале (“слишком много людей”), и сказала, чтобы он на такси добрался до парка, где она и будет его ждать.
 Виктор узнал её сразу. Она сидела на скамейке в наушниках. Длинные тёмные волосы скрывали лицо, но за ними он угадывал очертания профиля. Витя не спеша подошёл к ней сбоку. Его тень нависла над нею, и она подняла густо подведённые глаза. Улыбнулась краешками губ, и не вынимая наушники, произнесла:
 - “Вижу злые крылья я и слышу чьи-то вздохи. Их нельзя, нельзя сюда пустить.”
 Оля поднялась и встала перед ним, едва доставая макушкой волос до его подбородка. Витя смотрел на неё сверху и улыбался. В жизни она показалась ему гораздо милее, чем на снимках. Ему очень хотелось обнять её, но он понимал, что сделать это без её согласия, на первой же встрече, было бы крайне необдуманно. Наконец, налюбовавшись, он сказал:
 - Ну вот. Привет.
 - Привет-привет. – Отозвалась Оля.
 Они пошли по парку. Я скользила за ними следом.

 30-е

 Ночью Витя долго не мог уснуть – он всё прокручивал в голове прошедший день.
 Никогда ещё в жизни – ни с Машей, ни с кем-либо ещё он не испытывал подобного ощущения. Наверное, это и называется счастьем.
 До вечера они гуляли по парку. Сначала молча и как-то неловко, но без натянутости. Потом понемногу разговорившись.
 И лёжа в постели, он перебирал в уме все сказанные ею слова. И всё, что сказал он – не нагрубил ли где, не ляпнул ли глупость… И каждый раз, когда вспоминал, что он сейчас у неё дома, что она в соседней комнате, его охватывало чувство чего-то невозможного – некой сбывшейся мечты, казавшейся неосуществимой.
 Иногда из другой комнаты доносились старческие вздохи бабушки, и это возвращало его к реальности – бабушка Оли не была в восторге от его присутствия, и разрешила ему пробыть не более трёх дней. Но он знал, что завтра с утра она уйдёт торговать, и они с Олей проведут вместе целый день!
 Однако на утро выяснилось, что Оле нужно идти в школу. У Вити как-то совсем выпал из головы тот простой факт, что она всё же учится.
 Он предложил ей проводить её до места учёбы, и подождать там же. Оля не хотела, но после недолгих уговоров, махнула рукой, как-то обречённо усмехнувшись:
 - Ну, идём.
 Полдня Витя умирал от скуки, бродя по школьным коридорам, и разглядывая выставленные там стенды со всякими плакатами и поделками. С любопытством он также поглядывал на портреты учащихся. В свою очередь, учащиеся тоже поглядывали на него с любопытством, и не всегда это любопытство было доброжелательным. Он то и дело слышал какие-то перешёптывания и смешки за спиной, и его это несколько конфузило.
 Он вышел из здания школы и присел на бордюре напротив выхода, разглядывая выходящих.
Наконец, среди них показалась и Оля. Одна. Виктор ожидал увидеть каких-нибудь её подруг, но она вышла одна. Впрочем, он не придал этому особого значения.
 Весь дальнейший день они гуляли по тому самому парку – видимо, это было самое тихое место в городе.

 1-е

 На первое число мая пришлось воскресенье, и Оле не нужно было идти на учёбу.
 Витя был рад, что хотя бы один целый день они смогут провести вместе. Ведь завтра вечером он должен был уехать.
 Бабушка ушла, и Оля спросила:
 - Пойдём в парк или останемся дома?
 - Можно и дома. Я не против.
 За чаем Витя спросил её:
 - У тебя есть друзья?
 Оля странно посмотрела на него, и промолчала.
 Но Витя не отставал:
 - В школе, может? Я не видел вчера, чтобы ты с кем-то прощалась там. Одна вышла, и всё.
 Оля какое-то время так же странно смотрела на него, а потом неожиданно вспылила.
 - Ты что, не понимаешь?! Нет у меня друзей! Ни одного!
 Виктор едва не подавился чаем – она уже давно так не сердилась.
 - А там, в школе, они меня вообще все ненавидят. Впрочем, как и я их. Тупой скот, с которым я перманентно воюю!
 - …Извини. Я не думал. Для меня - это дико. Я всегда со всеми был в нормальных отношениях и в школе, и в ВУЗе.
 - Ну то ты такой: умный, вежливый, интеллигентный. Я не такая. Совсем не такая – я не смолчу, когда надо смолчать, и не стану делать то, что не хочу делать.
 - Тебе надо научиться быть терпимее к людям, к их слабостям…
 - Зачем? Я безжалостна к человеческой слабости, тупости, трусости. Даже если это мои слабость, тупость и трусость. Я не выделяю себя, и я безжалостна к самой себе. Более всего я хотела бы избавиться от всего этого. И убить в себе чувства. Привязанности и все прочие остатки человеческого, слишком человеческого…
 Витя не нашёл что ответить. Он не смотрел на Олю – он вглядывался в стену, с которой на них смотрела я.

 2-е

 Несмотря на то, что поведение и мировосприятие Оли не всегда ему было понятно, Вите было приятно с ней, и уезжать ему вовсе не хотелось. Более того, он считал, что, если Оля проведёт с ним больше времени, он сумеет изменить её и вызвать у неё тягу к жизни.
 Иногда у Оли наступали будто моменты просветления, когда она, как тогда в асе могла искренне сказать: “Я люблю жизнь и людей тоже”. Но они были столь редки и мимолётны, что застать её в подобном настроении являлось большой удачей. Почти сразу оно сменялось злым унынием, как будто каждый раз, начав улыбаться и радоваться, она вспоминала о всех бедах мира, как своих собственных, и стыдилась своего счастья. Тогда она, как обычно, горько шутила, раздражалась по любому поводу и порой срывалась на истерики. Впрочем, тоже краткие. В основном, она держала себя в руках.
 Сегодня Оля пошла на учёбу, а Витя вновь решил подождать её во дворе школы.
 Сидя на бордюре напротив дверей, под деревом, он слушал Ю-Питер на своём стареньком кассетном плеере. Солнце в этот день сияло особенно ярко.

 Я так любил, не стесняясь ни взглядов, ни слов.
 Я так любил, не пугаясь ударов судьбы.

 - Слышь, пацан, хули ты здесь забыл?
 Витя открыл глаза. Двое парней, возрастом лет семнадцати-восемнадцати, стояли перед ним, нахально лыбясь. Прищурившись, Виктор смотрел на них.
 - Жду.
 - Чё ждёшь? Шлюху свою?
 - Нет. Девушку.
 - Наушники вытащи, когда с нами разговариваешь.
 Витя встал. Он был ростом чуть выше этих пацанов, и теперь смотрел на них сверху вниз.
 - С хера ли?

 Я так любил, невзирая на холод и зной.
 Я так любил, не страшась ни угрозы, ни зла.

 - Ты чё такой дерзкий, а? Ты же не местный, сука. Уроем и здесь же закопаем, никто не найдёт.
 - Пшли нахуй.
 Виктор ударил кулаком по переносице одного из пацанов. Другой попытался схватить его, но получил локтем в живот. Занятия карате в юности в кои-то веки пригодились ему.
 Увидев, что Витя не из робких, и готов драться, пацаны тут же пустились убегать.
 - Не уедешь отсюда, мы тебя толпой отметелим! – Крикнул один из них, обернувшись. – И шлюху твою с тобой закопаем!

 Я так любил, не скрывая ни смеха, ни слёз.
 Я так любил, не пытаясь уйти от любви.

 Оле он решил ничего не говорить. Ему не хотелось портить их последний день из-за каких-то малолетних уродов.
 Они вновь гуляли по парку и болтали весь день. Поезд уходил поздно вечером.
 - Ты ведь приедешь ещё? – Спросила Оля.
 - Конечно. – Обрадованно ответил Витя. – Разумеется, я приеду ещё.
 - Ты так и не разочаровался во мне?
 - Что ты говоришь? Нет, конечно, нет. Даже напротив.
 - Напротив, что?
 - Ты мне стала ещё более мила.
 - Да ладно? И ты даже не устал от моей злобности? – Оля шутила, но было видно, что она несколько смущена.
 Виктор крепко обнял её.
 - Поехали со мной.
 - Нет.
 Витя сам не ожидал от себя этого предложения, заранее понимая, каким будет ответ, и всё же решил убедить.
 - Оль… Мой город не намного больше твоего, но здесь всё совсем уныло. Ты здесь совсем одинока. И просто чахнешь. Я вижу.
 - Я учусь…
 - Переведёшься. Это же не проблема. Снимем квартиру. Я буду работать, ты - продолжать учёбу. Начнёшь новую жизнь. Найдёшь друзей. Познакомлю тебя со своими.
 Оля вырвалась из объятий.
 - Не нужны мне твои друзья!
 - Ну не нужны так не нужны. Всё равно. И мне не нужны. Ты будешь со мной. А я - с тобой. И никто нам не будет нужен.
 - Врёшь ты опять. Не сможешь ты без друзей. А я смогу. И без друзей, и без тебя. Кроме того, здесь бабушка. Я не могу её оставить.
 - Хорошо, Оль. Но ты подумай. Я обязательно приеду. Через месяц или два. Как улажу все дела с работой, с Машей…
 - Не бросай её. – Вдруг тихо и смиренно проговорила Оля. – Она не заслужила этого.
 - Чего?
 - Она хорошая девушка, раз она с тобой. И она не заслужила того, чтобы ты её бросил ради такой, как я. – Так же тихо и спокойно ответила Оля.
 Витя не нашёлся, что ответить.

 3-е

 Несмотря на то, что весь прошлый день они провели на прощальной волне, и, заверив Олю обещаниями вернуться в самое ближайшее время, Виктор отправился на вокзал, он не уехал. Дурные мысли одолевали его весь вечер, пока он сидел в зале ожидания. Итогом мучительных раздумий стало принятие решения убедить Олю уехать с ним хотя бы на время.
 Однако он не мог окончательно решиться до тех пор, пока его поезд не ушёл. Только тогда он отправился к кассам, и, сославшись на то, что опоздал, вернул билет, и приобрёл на завтрашний поезд.
 Время было уже позднее, и он решил переночевать на вокзале. Ему не хотелось лишний раз беспокоить бабушку Оли, которая была бы совсем не в восторге от его возвращения. Да, честно говоря, он не был уверен, как к этому отнесётся и сама Оля. Что он скажет – что вернулся, чтобы уговорить её уехать с ним? Он был уверен, что она не согласится, и что он только зря потеряет этот день. Тем не менее, решение было принято, поезд уже ушёл, и ему ничего не оставалось, кроме как, проведя ночь в зале ожидания, на следующий день отправиться к школе, и ждать там Олю.
 Как он и поступил.
 Совершенно не выспавшийся, без каких-либо надежд, и чувствующий себя совершенно паршиво как в физическом, так и в эмоциональном плане, утром Виктор пошёл к школе.
 Однако уже подходя к ней, он увидел у входа группку парней, среди которых заметил и знакомые со вчерашнего дня лица. Тогда он решил подождать в парке, зная, что Оля обычно приходит сюда после учёбы, чтобы почитать или послушать музыку в тишине.
 И действительно, спустя четыре часа ожидания, он увидел её удручённую фигуру, медленно идущую по аллее. Она напоминала призрак, мрачную тень, пришедшую с того света.
 Витя решил, что она опечалена тем, что он уехал, и сейчас она, вероятно, вспоминает их прогулки. Быть может, вчерашний последний разговор. И он воодушевился тем, что обрадует её своим неожиданным возвращением.
 Виктор подошёл к ней сбоку. Оля была в наушниках и не слышала его шагов, она продолжала всё так же медленно брести, казалось, вообще не обращая ни на что внимания и смотря только себе под ноги. Длинные чёрные волосы скрывали её понуренную голову. Лёгким движением руки он откинул их. Всё так же медленно и отстранённо она подняла голову.
 Мягкая улыбка тут же сошла с Витиных губ. Лицо Оли распухло от кровоподтёков и ссадин. Она смотрела на Витю, не выражая ни радости, ни удивления, ничего. Витя смотрел на неё в растерянности. А потом обнял.
 Но Оля оттолкнула его и вдруг – даже не закричала, а глухо зашипела на него:
 - Не прикасайся! Уходи, убирайся! Почему ты не уехал? Уезжай отсюда, если хочешь жить!
 - Оля… Оля… Кто?.. Это они, да? Те пацаны со школы?
 - Почему ты не сказал мне, что подрался с ними? Они поклялись мне, что если ты не уедешь, то они забьют тебя, и закопают так, что никто никогда не найдёт твой труп.
 - Оля, это ерунда. Какие-то местные малолетки, возомнившие себя крутыми.
 - Ты не знаешь их. Эти двое, с которыми ты дрался, - шестёрки, не они там главные. А те, кто над ними, держат не только нашу школу, но и весь район. Все школы, колледжи. Всё под ними. Они убьют тебя.
 - Оля… - Витя вновь попытался обнять её.
 Оля снова оттолкнула его.
 - Уезжай.
 - Только если ты поедешь со мной.
 - Нет.
 - Я не уеду без тебя.
 - Я не поеду с тобой.
 - Почему?
 - Я ненавижу тебя.
 - Ненавидишь? Почему?
 Тень опустилась на обезображенное лицо Оли.
 - Ты слабак и ничтожество. Ты неприятен мне. С первой же нашей встречи в чате. Ты только внёс разлад в мою жизнь. И больше ничего. А теперь свали в туман.
 Виктор стоял в полной растерянности, смотря в сторону и гневно сжимая кулаки.
 - Чего ты встал на дороге? Вали к чёрту!
 Крик Оли вывел его из оцепенения. В последний раз взглянув на неё, он молча развернулся и побежал. Я стремительно летела за ним следом.
 Витя подбежал к дверям школы, но никого не увидел. В бешенстве он хотел было ворваться внутрь, но остановился и осмотрелся. На спортивной площадке школьного двора он увидел двух парней. Они стояли у турников и попивали пиво. Присмотревшись, Виктор узнал одного из них – тот самый, который обещал его “урыть” и получил по носу.
 В голове словно закипел котёл. Предвкушая возмездие и сжав губы в ухмылке, Витя быстро и уверенно подошёл к ним.
 - Ну что, вы****ки, по пиву?
 Пацаны казались несколько озадаченными таким внезапным предложением. Знакомый со вчерашнего дня задумчиво почесал царапину на переносице. Потом поднял глаза и с вызовом, но как-то неуверенно произнёс:
 - Тебе чё надо?
 - Пива. Я ж сказал. – Витя резко выхватил бутылку из руки парня и, не мешкая ни секунды, ударил ею по его лицу. С криком парень упал, и схватился за щёку. Бутылка осталась цела. И тогда Виктор разбил её об турник, и наклонился, чтобы ещё раз ударить оставшимся в руке осколком.
 Тут же на него навалился второй, и они покатились по асфальту, усеянному битым стеклом. Поднявшийся первый хватал Витю и пытался бить его ногами. Виктор принялся тыкать осколком в спину навалившегося на него пацана, но царапал лишь плотную куртку, не причиняя никакого вреда. Когда он понял это, то немного опустил руку, и со всей силы, на какую был способен под весом противника, ударил осколком ниже спины. Парень завопил и ослабил хватку. Витя легко отбросил его и вскочил на ноги, но тут же получил удар от вчерашнего знакомца. Тот с остервенением набросился на Виктора, нанося удары руками и ногами один за одним. Витя едва успевал защищаться, отступая назад, и совсем не имея возможности нанести удар в ответ. Наконец, тот загнал его к забору спортивной площадки. А за ним, прихрамывая, показался второй.
 Я с почти спортивным интересом наблюдала за дальнейшим.
 Оказавшись в тупике, Виктор подумал, что сейчас его тут и забьют если и не до смерти, то до полусмерти. Перед глазами всплыло изуродованное лицо Оли, кричащее в гневе, что он слабак и ничтожество. Волной злоба вновь ударила в голову, затуманивая здравый смысл и любые меры предосторожности.
 Он ринулся на пацана, схватил его под руки, и подножкой повалил на землю. После чего навалился сверху и хватая любые попадающиеся под руку осколки, стал бить его по всем открытым участкам – в первую очередь, по голове. Тот вопил от боли, потому что его лицо было залито кровью – собственной, и той, что текла из порезанных ладоней Виктора, но тоже хватал осколки, и пытался колоть ими лицо Вити. Тем не менее, силы его заметно иссякали.
 Увидев такой расклад, второй парень поднял оставшуюся на асфальте свою бутылку пива и, хромая, подойдя к Виктору, ударил ею по его голове. В глазах Вити потемнело, и он упал.
 Парень, раненный в ногу, помог подняться своему ослабшему и истекающему кровью приятелю. Тот несколько раз пнул Витю ногой и с трудом выругался, поскольку губа с левой стороны была рассечена.
 Убедившись, что они ушли, я оставила бесчувственного Витю и отправилась к Оле.

 4-е

 Весь последующий день Витя пытался осмыслить всё, что произошло с ним за эти короткие пять дней. И – не мог.
 Мысли не укладывались стройными рядами, как он привык. Всё казалось совершенно диким, безумным и никак не вяжущимся с его размеренной жизнью – будто всё это было только лишь сном. Даже в сердце не осталось ничего. Ни боли, ни сожаления, ни даже простой человеческой грусти. Только перевязанные ладони да синяки на теле болели, напоминая о том, что всё это прожито им.
 К вечеру вчерашнего дня, когда Виктор, наконец, очнулся, он сразу же направился к Оле.
Дверь открыла её бабушка.
 - Оли нет?
 После продолжительного молчания, она ответила:
 - Оли нет больше.
 - Больше? – Переспросил Витя.
 - Она погубила себя.
 - Она что?
 - Уезжай. Из-за тебя всё.
 - Что я сделал ей? – Только и выдавил Витя.
 - Зачем ты дал бедной девочке надежду на счастье? Такие как она не имут счастья. Она жила без счастья и без надежды - жила. Ты дал надежду и тем погубил её. Уезжай и забудь о ней, как если бы её никогда не было.
 Ничего не ответив, Виктор развернулся и молча пошёл вниз по лестнице.
 Через пару часов он уже ехал домой.

 5-е

 Виктор спешил.
 Домой. Наладить отношения с родными. Вернуться на работу. И – главное:
 “Надо восстановить отношения с Машей. Сейчас же позвоню ей и извинюсь. Скажу, что был сильно занят, что был в отъезде. Что сильно скучал и очень хочу увидеться…”
 Перед своим подъездом он остановился и посмотрел на небо. Чистого ярко-синего цвета. Цвета глаз Маши. Уже был май, и всё расцветало, возвращаясь к жизни. Всё вокруг, что было с самого детства ему знакомо. Глядя в небо, Витя прошептал:
 - Хочу вернуться к прежней жизни. Ко всему тому, чем жил раньше.
 Бодрым и уверенным шагом он зашёл в подъезд, стараясь не замечать нового, неизвестного ранее, чувства, остро щемящего в груди. Пустоты в сердце.

ПОСЛЕ СМЕРТИ – ЖИЗНЬ

 Умереть – дело скорое и лёгкое, жить значительно труднее.
                Лион Фейхтвангер

 “Всё же сказала и ему и им всем, что думаю, всё сказала, пусть знают. О, уроды! Глупцы, идиоты и уроды! Они не знают, что мир – отстой, Отстой, ОТСТОЙ! А, может, не всегда? Ведь только вчера всё было… так прекрасно… Нет! Какой бред! Жизнь дерьмо, что может быть хуже её? А смерть – избавление, от мучений, от боли… Хотя нет, зачем? Зачем от неё избавляться? Я хочу последней почувствовать именно боль в своей жизни. Никчёмной, бессмысленной жизни…
 Я захожу домой, нервно хлопнув входной дверью. Руки дрожат, не слушаются, но я-то знаю, что теперь у меня хватит смелости исполнить то, о чём мечтала всю жизнь.
 Дура! К чему все эти приготовления? К чему я ещё недавно точила бритву, а потом, потом… К ЧЕМУ?! Это не то, не то… Надо сразу, чтобы красиво и гордо. Пусть знают, уроды, до чего они, только ОНИ меня довели!
 Я захожу в ванную комнату, сама ванна до краёв наполнена холодной, ох, ледяной водой. Ни секунды не медля, в одежде, туда плюхаюсь, вода переливается через край. Плевать! На всё плевать!
 Холодно. Тело сводит, больше от волнения. Нож, нож… О, боже! Какой же тупой! Как больно… Почему же так больно?.. И страшно. Я же и раньше это делала, почему же?
 Дрожащей рукой режу вены, но кровь еле-еле сочится из разреза.
 Нет! Нет! Только не это, за что?! Надо пойти взять что-то другое, острое… Нет, не пойду! Ха-ха! Я сама заслужила это! Ты, ты хотела боли, так на же! Получай, мучайся теперь, мучайся, как всю жизнь мучилась!
 Режу руку ещё и ещё, но сама понимаю, что этого недостаточно. Неимоверная боль пронзает всё моё существование. Но я не останавливаюсь, и как помешанная, продолжаю ножом ковырять рану. Запястье превращается буквально в красное месиво. Как тошно и мерзко. Я больше разрываю, чем режу руку. Это не так, не так, как думала…
 Ну вот, кажется, всё, этого достаточно, всё кончено. Пусть теперь плачут на моей могилке, пусть жалеют. О, мучаются сознанием, что по их вине, только по ИХ вине меня больше нет, меня нет…
 Я расслабляюсь, погружаясь в воду и опрокидывая назад голову, и чувствую, как кровь, а вместе с ней и жизнь покидают моё тело.
 Как же холодно, как больно, противно, тошно и… и приятно… О, невыносимо приятно… Тепло. Хорошо. Я счастлива. Всё, всё в…
 Я поднимаюсь. Вижу себя. Лежу в ванной, заполоненной кровавой водой, пол и стены тоже забрызганы кровью. Широко открытые глаза безжизненно уставились в потолок. Левая рука, словно рваная красная тряпка, свисает через борт… на пол всё ещё сочится кровь… Омерзительно, омерзительно и жутко.
 Я умерла, умерла! Наконец-то, я всегда, всегда знала, что моё место не в этом мире, он не мой, не мой… А я не его…

 Дверь открывается, врываются несколько человек. Это соседи и бабушка. Двое сразу же кидаются прочь. Один вызывать "скорую", а другого стошнило, тут же, за дверью. Кто-то перевязывает мне - нет, моему телу – запястье, потом крепко затягивает верёвку чуть выше.
 Дураки. Нет меня больше. НЕТ! И нет моей боли, мне больше не больно. Я счастлива, действительно счастлива. О, как я ненавидела это чувство раньше. Но здесь всё другое, и мне хорошо.
 Приезжает "скорая", врачи суетятся, что-то делают. Но я их уже не вижу. Меня охватывает это новое приятное чувство.
 И, вдруг, с ужасом я понимаю, что оно пропадает. Понимаю, что я возвращаюсь назад, в этот глупый, больной, ужасный мир…
 Где я? Свет… Только не это снова… Врачи, рядом, кричат, снова суетятся.
 Меня всю охватывает безграничная боль. Я буквально начинаю рыдать. Что-то бормочу, не понимая то ли вслух, то ли про себя.
 Как же так?! Зачем? За что?! Идиоты! Глупцы! Зачем? Посмотрите на них, им нет до меня никакого дела, им просто нравится вся эта суета, это всего-навсего их работа. Они даже не смотрят на меня, не смотрят… Не смотрят?..
 Ни секунды не сомневаясь, я впиваюсь, что есть силы, зубами в запястье левой руки.
 Кровь, только кровь перед глазами.
 От боли я мгновенно теряю сознание.
 Очнувшись, понимаю, что всё ещё жива. В нескольких местах меня привязали так, что я с трудом могу двигаться.
 Не успела, не смогла. Что же теперь будет?..
 Но я чувствую теперь всё по-другому. Откуда, откуда это взялось? Меня охватывает всё сильнее и сильнее желание жить. Попробовать построить свою жизнь заново. Уехать… с ним. От этой мысли всё сводит, разум отключается, тело охватывает дрожь… Я снова плачу… Ничего не соображая, опять начинаю что-то бормотать, или мне это только кажется…
 Почему, почему они не смотрят на меня? Они же врачи, они должны, нет, обязаны меня спасти. Я хочу жить! Хочу, хочу! Пожалуйста, ну пожалуйста, помогите, помогите мне… Сделайте же хоть что-нибудь, хоть что-то!
 У меня начинается истерика, всё тело содрогается от безудержного плача.
 Пожалуйста, ну пожалуйста, вы можете, я знаю, я верю, сможете мне помочь. Ничего не надо, только спасите, спасите! Пожалуйста…
 С леденящим душу ужасом понимаю, что вновь теряю сознание. Медленно… очень медленно. Это как пытка, самая ужасная из всех возможных. Боль, неимоверная душевная боль. Я уже не слышу собственных рыданий, не вижу врачей, но пытаюсь зацепиться хоть за что-то, хоть ещё секунду, мгновение, миг…
 Жить, жить, жить, только жить! Хоть сколько, хоть как, но жить! Жить…
 Ещё секунда, и я чувствую, как меня высасывает из этого мира. Против моего желания.
 Угасающим сознанием я замечаю будто чью-то тень в затемнённом углу палаты, я протягиваю к ней перевязанную руку, но она тут же растворяется.
 Теперь всё кончено…
 Всё кончено…”

НОЧЬ НА НОВЫЙ ГОД

 31 декабря 2005 г. 23.40.

 В эту новогоднюю ночь воздух был необыкновенно чист и приятно прохладен. Небо, без единого облачка, сияло миллиардами ярких звёзд. Медленно, словно задумавшись, падал снег. Ни единое дуновение ветра не нарушало безмятежного спокойствия. Казалось, природа замерла в ожидании праздничного чуда.

 Уже около получаса Витя бежал, пытаясь скрыться от преследователей. Падая в рыхлый снег, мгновенно вскакивая, он пересекал улицы, стараясь более держаться мало освещённых дворов. Не зная города, он надеялся отбиться от преследователей, затаившись в тёмном подъезде, и переждать. Понимая безнадёжность сложившегося положения, но не желая мириться с судьбой, он из последних сил хватал ртом морозный воздух, безжалостно режущий горло и грудь.

 У распахнутого окна своей квартиры, в одной футболке сидел Павел. Сказав родителям, что отмечать праздник будет у друзей, он дождался, когда они уйдут к родственникам, и спокойно вернулся домой, оставшись таким образом один. Сняв куртку, он распахнул окно в своей комнате и сел на подоконник, уставившись на залитую светом из окон соседних домов и периодически разрывающихся фейерверков улицу, но ничего не видя перед собой. Он лениво размышлял, вороша воспоминания немногих прожитых лет, где он не мог отыскать ничего приятного, ничего светлого, ничего, за что можно было бы зацепиться и сказать: “Вот, ради этого стоит ещё хоть немного пожить” – только пустой, бессмысленный, больной мир, и люди, которые всегда были ему не только чужды, но и невыносимо неприятны. В руках Павел вертел тяжёлый, остро отточенный нож. Он знал, что сегодня ночь, когда сбываются мечты. А он мечтал, всю жизнь мечтал лишь об одном…

 В квартире царили веселье и предпраздничная суета. Собралось около пятнадцати человек, в том числе родственники из соседнего дома. Все устроились за шикарно и очень тщательно накрытым столом. Шутили, смеялись, весело переговаривались – как всегда, в таких случаях, все были радостны и возбуждены.
 Я же сидела у окна, пытаясь заглянуть в ночь, царившую над городом в эти часы. Мне было противно и больно наблюдать веселье в моей квартире. Веселье, от которого невозможно было скрыться, а каждый новый взрыв общего смеха был подобен взрыву петарды, резко бьющему по и без того больным вискам. Сквозь шум и отсвечивающие стёкла я всё же улавливала частицы той атмосферы, что царила на улице. В эти секунды меня охватывала, как воспоминание о чём-то безвозвратно ушедшем и забытом, безмерная тоска, которой я упивалась, словно переносясь в другие измерения…

 Виктор начал задыхаться и, обессиленный, упал. Глаза будто вылезали из орбит от неимоверной боли в груди. Он лежал, согнувшись на снегу, пытаясь дышать, но безуспешно, и, как пойманная рыба, лишь открывал рот. Через несколько минут преследователи оказались рядом и сразу же начали избивать его ногами. Витя не сопротивлялся, а только лишь пытался прикрыть голову и лицо руками. Четыре парня безжалостно били его, не жалея сил, и если бы он поднял глаза, то узнал бы, по крайней мере, двоих из них. Вскоре нос был сломан, а лицо превратилось в красное месиво. Кровь, от которой он ежесекундно отхаркивался и откашливался, заливала снег вокруг него. Уже слабо соображая, он слышал и ощущал хруст своих ломающихся пальцев и рёбер вперемешку со смехом своих недавних преследователей: “Это тебе за тот осколок, удод.” 

 Промёрзший у окна до костей Павел понял, что ни секунды больше нельзя медлить. Подняв нож, он медленно, но прикладывая все усилия провёл им по запястью левой руки. Кровь едва не фонтаном брызнула из вен. Его охватил леденящий душу ужас, но он понимал, что пути назад нет. Он осуществит мечту сейчас или не осуществит никогда. Удержав себя усилием воли от каких-либо действий, он продолжал сидеть у окна и тупо смотреть на кровь, стекающую на белый подоконник и паркетный пол…

 “Оля, иди скорее к нам, пропустишь Новый год” – позвала меня мама, но я лишь молча отмахнулась. После того, как полгода назад я убила себя, я вновь стала жить с родителями. В тот раз меня чудом откачали, но мне кажется, на самом деле, я умерла. Со мной умерли мои страхи, мои слабости, моя неуравновешенность. Нет, я не стала жизнерадостней, но я стала спокойней смотреть на жизнь. А жизнь стала открываться мне с разных сторон – я стала замечать то, чего не видела раньше. И мне хотелось объять весь этот мир. Достав старенький плеер, я включила на полную громкость Ю-Питер, и прижалась лбом к стеклу, сложив ладони трубочкой вокруг глаз, чтобы лучше было видно ночь. Падающий снег, чёрное небо и алмазные россыпи звёзд.

 Парни, устав возиться с жертвой, отошли от Виктора. Самый грузный из них, с усмешкой занёс ногу над изломанной и измятой грудью, и с силой опустил. Витя вздрогнул всем телом, механически подняв голову и неестественно широко открыв глаза и рот, словно в немой мольбе. Так, с застывшим выражением боли и страха на лице, он остался лежать здесь, на снегу, пропитанном кровью.

 Павел, то ли от холода и страха, то ли от количества потерянной крови, почувствовал тошноту. Закружилась голова, и мир куда-то полетел… Он упал на бетонную площадку перед подъездом, сорвавшись со своего 17-го этажа.

 Я, переведя взгляд на высотку напротив моего дома, увидела тёмную фигуру, падающую вниз. Только яркий свет окон позволил различить в ней человеческий силуэт. Я не успела ничего подумать, ведь ещё секундой раньше, меня чуть не оглушили грохот петард и радостное “Урра-а!!!” за спиной…


 Оригинальные рассказы написаны Кирой Зубаковой в течение 2005 года.
 Замысел создания на их основе полноценного произведения появился летом 2009.
 Тогда же был написан Пролог.
 Редактирование оригинальных рассказов и завершение рассказа Птица-Каратель –
осень 2015.