Я-дочь офицера. 20. Cон в летнюю ночь

   Лееето! Настоящее   лето,  с солнцем сияющим, проникающим своими тонкими искрящимися  лучами везде и всюду, согревающим щедрым  теплом наши лица,
ноги и руки, да все,  по возможности открытые  в  летних цветных сарафанах, места  наших  изрядно побронзовевших от загара детских тел.
Уже не так хотелось ни ярко-красной клубники с неповторимым её ароматом, ни сочной очень крупной, медово-сладкой черешни.  Мы почти насытились этими замечательными ягодами….
Почти, так как осуществить столь  приятное действо раз и навсегда не-воз-мож-но.
    Приближался день летнего солнцестояния: установилась полуденная жара, но ночи.., ночи были  необыкновенно  тёплыми, такими…  мягко-ласково - тёплыми.
- А давайте, девочки, хоть разочек на террасе попробуем переночевать, – предложили мне  соседки Нина и Тома
- Ой. ЗдОрово! Давайте, ведь так тепло…,  – с готовностью согласилась я.,  – только нужно спросить разрешения у родителей.
Услышав нас,  говорящих   взахлёб  о своей идее,  но,  всё же, помешкав минуту - другую, мама согласилась.
- Возьмёте раскладушки и….    Думаю, что на третьем этаже… можно.

   Никогда раньше ожидание наступления  вечера не было столь томительным. Наконец, солнышко зашло, и мы удобно расположившись  в самом уютном углу террасы, прямо  у торцевой стороны  родительской спальни, ещё долго говорили о своих планах на лето, и просто… говорили…,  говорили…
- Девочки. А помните сегодня женщины наши там,  ну, там в нашем дворе на скамеечке, - уже переходя почти на шёпот, сообщает нам Тома, - помните, как они про какой-то день Х говорили?
- День Х?
- Даааа! Так в этот деньХ   может новая война быть….
- Нееет! Нет… – громко, забыв, что всё  в доме спит, восклицаем в один голос мы с Ниной.
- Что-то ты, наверное, не так поняла.
- Нет же, я слышала, я слышала…,  - настаивала на своём Тома.
- Война….    Это так страшно..! 
 -Да разве такое, может быть?  - переспросила я, нет, не девочек, а просто весь мир.
Спросила это бесконечное, безбрежное небо с мигающими  звёздами; так низко нависшие над нами кроны столетних лип;  спросила  всех людей на свете, (я каким -то подсознательным чувством осознавала, что всё и все меня сейчас слышат и понимают). 
-Должны же понимать!  Что это никак  невозможно! Не должно быть никогда!

     Как-то незаметно уснули мои подружки.
Уже дважды подходили мама и отец, справляясь, не нужно ли нам чего, и всё
ли у нас хорошо. А я ещё долго тихонько лежала, смотрела в небо… Не спалось. Что такое война я знала по советским фильмам, воспоминаниям бабушки, наградам дяди Васи  и  его ранениям. Родители мои за молодостью лет в военное время на фронте не были.
Отец к восемнадцати своим годам только-только закончивший  с отличием химико - технологический техникум, был призван и направлен на Урал для обучения  в военном училище. А после выпуска из него служил инструктором - преподавателем по военной технике в Горьковской области.Там, в красивейшем месте, в Зелёном городе, куда на отдых выезжали детские  сады, он и встретил мою маму, работавшую воспитателем согласно  диплому по выбранной ею специальности.
(см. «Солнце ласкает») Так что, моим родителям по воле божьей и его же защите воевать не пришлось.
Горький….Такой сейчас далёкий и такой родной. Единственная пристань для нашей плывущей по реке жизни офицерской семьи – бабушкин дом в Горьком.
- Когда же мы к ней поедем? Почему же никак не дают нам отпуск? Другие вон уехали к своим бабушкам. А я? Если бы знали они (это значило - командиры отца, как мне хочется домой, в наш горьковский дом).
   И я вдруг пронзительно ощутила, как уже истосковалась я по бабушке Ефросинье, по нашему саду, по всем-всем истосковалась.

   Издалека, постепенно нарастая,   послышался отдалённый гул, и  вскоре  появилось звено истребителей. Я хорошо знала,   что это начались  плановые тренировочные  ночные полёты наших самолётов.
 - Мы здесь спим с девочками, в других домах спят ещё наши дети, а там дальше – немецкие дети.  И мои  Марточка  и Николка тоже спят, наверное… там, в том нашем первом доме здесь в Германии.
 Я никогда о них не забывала. О моих первых друзьях из нашего предыдущего двора здесь же в Германии.(А сколько же было их в моей кочевой жизни дочери офицера!). Не забывала о девочке Марте, такой милой, явно тянущейся ко мне, о её  радушной  маме, их гостеприимном доме, всегда встречавшим нас, детей ароматом  всевозможной свежей выпечки. Повседневно занятого пошивом красивейших и удивительно прочных тапочек, её отца.
- О! GutenTag  Swetlana!. Wiegehtes? - при всей своей занятости, ведь он кормилец семьи, всякий раз  находившего  время, чтобы поздороваться со мной и Николкой, друзьями своей  доченьки Марточки.

- Жаль, что папочке всё недосуг, ведь он обещал свозить меня  к моим немецким друзьям? ...  А лётчики нас охраняют, оберегают нас, наш сон…
 И почему-то именно эта мысль моментально успокоила меня, слегка напуганную сообщением о таком непонятном мне дне Х, расслабила, погрузила  в глубокий сон. Я решила , что нахожусь под надёжной, несокрушимой защитой.
Спала я, наверное, очень крепко.
 Свежий ночной воздух,  кроны старых лип, свисающих над нашими головами,   с вот-вот готовыми раскрыться, уже источающими божественный аромат, мириадами  соцветий  светло-зелёных  бутонов,  - всё способствовало этому здоровому сну на открытой террасе.

      Под самое утро приснился мне какой-то чудный, красивый - красивый сон. Но в самый интересный момент я услышала:
- Светлана, вставай, доченька. И вы девочки просыпайтесь, поедем все купаться, -  тормошила меня  мама.
 - Какая замечательная новость, как хорошо начинается день!
Через час мы уже были в автобусе,  где разместились лишь женщины и дети,  а все мужчины ехали в  новом  со скамейками и тентом  грузовике, приспособленным  для перевозки личного состава.
- Не годится нашим женщинам ездить в таком транспорте. Давайте, господа офицеры,  в машину! – дал команду   замполит Курепин.
Все были в состояние предвкушения удовольствия, радости, открытия для себя чего-то нового не виденного ранее. И это чувство никого не обмануло, поскольку картина,  открывшаяся   перед нами, была поистине сказочно-красивой.

    Озеро…, особенно светлое какое-то:  с песчаными,  почти белого песка пологими берегами в обрамлении кустов ивняка,  с нежно-зелёными,  ещё не успевшими потемнеть листочками, с чистейшей, совершенно прозрачной водой, Водой, казавшейся от прозрачности своей и  пронизывающих её до самого дна солнечных лучей, хрустальной.
- Смотрите лилии!  Боже, самые настоящие лилии!  - не удержалась от возгласа восхищения мама! Наверное  треть озерной глади была покрыта множеством белых кувшинок, царственно-красивых,  почти полностью раскрывшихся и казалось всем своим видом говорящих:
- Любуйтесь нами, восхищайтесь нами, нашим цветением, нашей нежностью, великолепием, нашей фарфоровой белизной.   
И мы ещё долго любовались ими, такими неповторимо-красивыми, сверкающими своими белыми лепестками.
А лучи  утреннего июньского солнца, играющие и будто ласкающие эти сказочные цветы,  придавали их белизне  подобие  перламутра, хрупкого живого тончайшего перламутра.
- Божественная  красота! – не сказала,  но выдохнула из себя,  поражённая увиденным, мамочка.
Я молчала, я никому не хотела сообщать, что   именно всё это я уже видела сегодня в своём утреннем  сне. Сон, который оказался явью..!
- Да…!  Да…, - единственное, что мог произнести отец.
- Что «Да…»? - улыбаясь ему, переспросила мама,  -  И тебе от такой красоты не по себе вижу…
- Нет, почему же, - будто приходя в себя и оглядываясь по сторонам, ответил отец, - смотри-ка, местных немного.
    Немцев действительно было всего несколько человек, они расположились на берегу и вовсе не стремились   в воду, как это вскоре сделали наши, осуществив «массовый заплыв» к середине озера, свободной  от настоящего «ковра», сплетённого из стеблей белых  кувшинок и их  больших, очень красивой формы в виде овальных сердец, тёмно-зелёных листьев.
- Видишь,  как  они отдыхают: спокойно, наслаждаясь  окружающей их  красотой, этим мгновеньем общения с природой…, - заметила мама.
- Красотой?   Да…  Мы тоже спешить не будем, - отвечает ей отец и приглашает своё семейство  устроиться на  мягком и уже тёплом песочке.
 Осматриваюсь и я.

 Рядом с нами расположились две немки лет сорока. По моему тогдашнему детскому  восприятию, ещё не старые, но  уже  весьма немолодые, по-видимому,  сёстры, - уж очень велико  было их сходство.
Сёстры столь приветливо и дружелюбно  нам улыбаются, что мне просто ничего не остаётся, как сказать им.
- Gutenmorgen!
- Gutenmorgen! – ещё с большим расположением отвечают мне они.
Здороваются и мои родители.
- Ты, дочь, моментально контакт налаживаешь, и правильно делаешь, у них принято здороваться и с незнакомыми людьми, если ты встречаешь их на прогулке или в парке…Тем более. Если человек к этому располагает.
- Свеет! Свеет! – зовет меня Нина Солодуха, - давай к нам! Вода тё-пла–я! О-о-чень тёплая!
- А там глубоко? - уточняет мама.
-Неет! Вот докуда. И Нина удерживает ребро ладони  у подбородка.
 -Мамочка, ну можно?  Я же выше Нины, на целую голову, мне там и вовсе мелко будет. Ну можно?
Наконец  я в воде! Состояние блаженства и счастья.
    
    Если ещё где-то сохранились на земле райские места, то это удивительной красоты место было точно одним из них.   И озеро это, и эта ласково обволакивающая  меня вода, такая прозрачная,  радужно сверкающая  во множестве крупных  капель и брызг, и освежающая и передающая моему телу  дарованное ей, воде солнышком благодатное тепло. Конечно же,  мы с детьми далеко от берега не отходили.
Но  все купающиеся были  в поле моего зрения, и я заметила, что дядя Коля, шофер нашего автобуса добрался вплавь до так восхищавших меня лилий и, быстро сорвав одну из них, направился к своей жене, беседовавшей  в это время с моей мамой.
- Танюша, это тебе,  - улыбаясь своей молодой жене, полагая, что она обрадуется несказанно  столь явному выражению любви своего мужа. Но последовала совершенно иная реакция.
- Ну, зачем? Зачем же ты? Ведь эту всю красоту люди создали…
- Люди? – с недоумением переспросил он, - лилии, что ли посадили?
-Скорее всего, да.  И лилии тоже.
Я оглянулась на сидевших рядом сестёр – близнецов: по их сжатым губам и сердитым лицам было видно, что  они недовольны столь и на их взгляд неблаговидным поступком молодого мужчины,  но не проронили ни слова осуждения в его адрес.
 -  Вот ведь как тут у них, - думала я,  - всё или почти всё устроено людьми: и леса посажены, и парки, и поля все возделаны, нет ни метра необработанной земли, а цветов и всяких - при всяких  декоративных кустов сколько везде,- и возле домов, да и по всему городу…. И вспомнила  Ровенские леса, куда мы выезжали на всё лето в военный лагерь,  ещё во времена моего раннего совсем детства, когда отец там служил.Ту удивительную красоту и доступность  всего окружавшего нас мира природы, природы естественной: с тенистыми  дубравами и бескрайними  лугами, полями крупных цветущих ромашек, речкой с заброшенной усадьбой на том берегу.
И вдруг я осознала нечто важное – мы, наша страна очень богата, ещё очень богата. Сможем ли мы всё это сберечь?!
 -А озеро это что ли тоже искусственное? – ещё раз оглядывая долгим взглядом так полюбившееся мне озеро, спрашиваю я взрослых.
- Нет,  конечно же,  нет. Озеро это - самое настоящее,  природное озеро, - отвечает мне отец.
И,  он,подхватив на руки пятилетнюю сестрёнку,  с большим удовольствие занимавшуюся с другими малышами строительством домика из песка,  говорит ей.
- А ну- ка, пойдём я тебя на спинке покатаю.
И я сразу же вновь вспоминаю, как катал  меня  отец  на спинке маленькую, как переплывали мы  таким образом на другой берег той речки, речки моего детства, где и была та сказочная усадьба со ступеньками ведущими в никуда, с цветущим кустом розового шиповника,  тот другой берег, где осталось детство… (См. "В городе Прямо")
 - Но…,  я  уже не маленькая, я старшая. Я - старшая сестра.

 
          (продолжение следует...)