XLI

41.  Меж тем, я, будучи в уединении, впал в раздумья, думая о том, почему же тот вепрь был в шапке. Перебрав в уме все предположения, я решился спросить своего осведомителя о том, что меня мучило.  Он же:

- Твой слуга запросто тебе это объяснит: ведь это никакая не тайна, а вполне понятная вещь. Этот вепрь вчера, когда его подали к самому концу обеда, был отпущен сотрапезниками, поэтому сегодня вернулся он уже как вольноотпущенник!

Я проклял свою глупость, и более ничего не спрашивал, чтоб не показаться, что я никогда не обедал средь достойных людей.

Пока мы так говорили, прекрасный мальчик, увенчанный плющом, называя себя то Бромием, то Лиэием, то Эвием разносил вокруг виноград, распевая песни своего хозяина пронзительным голосом. Трималхион неожиданно к нему повернулся и сказал:
- Дионис, теперь ты свободен!

Мальчик стащил шапку с вепря и одел себе на голову. И тогда Трималхион еще добавил:

- Теперь вы не станете отрицать что у меня дома есть Отец Вакх*(каламбур см ниже)!

Мы похвалили остроту, и стали по кругу все крепко целовать мальчика.
После этого блюда Трималхион встал, чтобы отойти к горшку. Мы, освобождённые и оказавшиеся вне власти тирана, начали с друг другом вести разговоры.
Дама, попросив большую чарку, начал первым:
- День – ничто. Только повернешься – уже ночь! Так что нет ничего прекраснее, чем из спальни сразу в триклиний идти. А на дворе мороз какой у нас! Только в бане согрелся. Ведь теплое питье - что портной. Выпил целый кувшин и как захмелел, вино сразу в мозг вдарило!

[XLI] Interim ego, qui privatum habebam secessum (уединении), in multas cogitationes diductus sum, quare aper pilleatus intrasset (допытывался). Postquam itaque omnis bacalusias consumpsi (уловки, предположения), duravi (делать твёрдым, крепким, закалять / отважился) interrogare illum interpretem meum, quod me torqueret. At ille: "Plane etiam hoc servus tuus (твой слуга /твой покорный слуга) indicare potest: non enim aenigma est, sed res aperta. Hic aper, cum heri summa cena (к самому концу) eum vindicasset (отдали), a conviviis dimissus <est>; itaque hodie tamquam libertus in convivium revertitur." Damnavi ego stuporem meum et nihil amplius interrogavi, ne viderer (не казался verb 1st sg imperf subj pass) nunquam inter honestos cenasse.
Dum haec loquimur, puer speciosus (миловидный, прелестный, прекрасный; ), vitibus (лозой) hederisque redimitus (плющом обвязанный), modo Bromium, interdum Lyaeum Euhiumque confessus (признаваясь/сознаваясь), calathisco (с корзиночкой) uvas circumtulit, et poemata domini sui acutissima voce traduxit. Ad quem sonum conversus Trimalchio: "Dionyse, inquit, liber esto." Puer detraxit pilleum apro capitique suo imposuit. Tum Trimalchio rursus adiecit: "Non negabitis me, inquit, habere Liberum patrem (*Не будете отрицать что у меня есть свободный отец/что у меня есть Отец Вакх)" Laudamus dictum Trimalchionis, et circumeuntem puerum sane (крепко) perbasiamus.
Ab hoc ferculo Trimalchio ad lasanum (к горшку) surrexit. Nos libertatem sine tyranno nacti (находить, наталкиваться, попадать) coepimus invitare convivarum sermones.
Dama itaque primus cum pataracina (широкую чашку) poposcisset: "Dies, inquit, nihil est. Dum versas te, nox fit. Itaque nihil est melius quam de cubiculo recta in triclinium ire. Et mundum (настоящий/подлинный mundum frigus habuimus Pt — мы порядком продрогли )  frigus habuimus. Vix me balneus calfecit. Tamen calda potio vestiarius est (портной calda potio v. est шутл. Pt — тёплое питьё согревает не хуже портного ). Staminatas duxi (staminatas (sc. potiones) ducere Pt — пить целыми кувшинами), et plane matus sum (пьяный). Vinus mihi in cerebrum abiit."