Немногое теперь мне остается,..

Немногое теперь мне остается,
Когда я в одиночестве пускаюсь
Вновь по дорогам сердца моего.
Карабкаясь по скользкой крутизне
Размытой памяти, я выбираю
Окраину некошеного луга,
Заплаканный ивняк, глухую тропку
И речку, что отшельницей течёт
И плещет сиротливо. Это всё
Ещё живёт во мне. Но в эту ночь -
Ночь заунывно дребезжащих стёкол -
Меня весенний резкий ветер гнёт
И гонит, полумёртвого, бросая
В сжигаемый агонией ноябрь.
Столица – вот она: истерзана, в крови,
В ней тысячи дверей, никто туда не входит …
(От сладкой боли всё во мне горит).
Одну из них я в эту ночь открою.
Дверь в галерею, в мой любимый зал,
Запомнившийся пристальным глазам
Мечтательного детства. Но сегодня
Моих шагов меня пугает отзвук,
И вглядываюсь я в свои следы
На пыльных отголосках пустоты.
И мимо проплывают имена –
От этих стен они неотделимы:
Мелькают тени венценосцев, нимбы
Горят вокруг отрубленных голов,
Гуляет ветер в боевых доспехах,
Погнулись латы и поникли шлемы.
Мне хочется присесть и отдохнуть,
Как прежде я сидел – неподалёку
От зарослей, скрывающих приют
Беспечных нимф; мне хочется, как фавну,
Раздвинуть занавес листвы и жадно
Следить за их пленительной игрой …
Но я, заворожённый пустотой,
Из зала в зал кочую, натыкаясь
Повсюду на приметы давних лет,
И от одних примет к другим приметам
Перехожу; вокруг меня одно
Безмолвие сменяется другим,
Один слепой квадрат другим – незрячим …
Я жизнь свою зову, зову и плачу –
До слуха милых дней дойдёт ли мой призыв?
Увы, лишь одиночество моё –
Единственный пугливый обыватель
Пустынного пространства, где, сражая,
Горят значки непостижимых глаз,
В безлюдьи стен кого-то обвиняя …

Весна 1968 г.
Изба в иркутской тайге