Кряклокоммунизм

Эти мысли пришли ко мне во время прослушивания техно-оперы молодого владивостокского композитора Виктора Аргонова "Легенда о несбывшемся грядущем". Опера, безусловно, очень высокого качества, и сам Аргонов очень талантлив как композитор. Как поэт он чем-то напоминает раннего Маяковского. Его вторая опера, "Русалочка", мне тоже понравилась. Аргонов не только композитор, но и серьезный ученый, физик-теоретик. Это редкая по нынешним временам фигура, напоминающая о гениях Возрождения.

Но я не буду писать о музыке, потому что в ней по большому счету некомпетентен. Могу сказать только, понравилось мне или нет. Ленину, помнится, не нравилась поэзия Маяковского, зато очень понравился политический посыл его далеко не лучшего стихотворения "Прозаседавшиеся". Я не Ленин, конечно, но у меня обратный случай – мне понравилась музыка, а вот к смыслам, вложенным в "Легенду", напротив, есть очень большие претензии.

Причем претензии эти не лично к Аргонову. К нему как к человеку, сформированному постсоветским временем, претензий нет вообще. Претензии есть к той волне, которая его вынесла на поверхность. Перефразируя Маяковского, "далеко давным, годов за двести, первые о ней доходят вести". Ну не за двести годов, конечно, но как минимум за 60.

Именно тогда в СССР проросла страта людей, профессионально занимающихся "удовлетворением личного любопытства за государственный счет", увековеченная с большой симпатией к ней братьями Стругацкими, и сформировался такой литературный жанр как коммунистическая фантастика. А на Западе тогда же коммунистическое движение утратило связь с пролетариатом и вообще с людьми, производящими материальные ценности, и переориентировалось на студентов, городскую интеллигенцию и лиц свободных профессий –" новый протестующий класс".

При этом произошла тихая подмена целеполагания. Маркс мечтал о ликвидации противоречий между умственным и физическим трудом и видел путь к этому в том, чтобы люди занимались попеременно и тем, и другим видом труда, и это вело бы к гармоничному развитию их личностей. В этом есть глубокий смысл. Человек, не занимающийся умственными видами деятельности, какими бы они ни были, отупевает и перестает видеть перспективу и смысл в своей жизни и интересоваться тем, что происходит в большом мире. Человек же, не занимающийся физическим трудом, теряет адекватность и получает в своем мозгу искаженную картину мира.

Ленин видел коммунизм прежде всего как общество самоуправляющихся коллективов трудящихся, свободное от эксплуатации, в котором плоды труда людей достаются всему обществу, а не избранной элитарной прослойке. Он считал желательным плановое управление этим обществом, но директивное планирование и отказ от рынка не были у него самоцелью. Поэтому Ленин, оценив сложившиеся реалии, дал указание ввести НЭП.

Социалистический период в истории России и сопредельных стран чисто случайно совпал по времени с периодом освоения космоса, но благодаря этому совпадению символом коммунистической фантастики стали звездолеты, летящие к Альфе Центавра. Точно такой же случайностью стало и совпадение социалистического периода с периодом жизни академика Виктора Михайловича Глушкова, пытавшегося создать автоматизированную систему управления всей советской экономикой. Глушков считал, что такое управление возможно только в социалистическом, а в перспективе, и коммунистическом обществе. Однако примерно те же теоретические проблемы тогда же решал живший в США экономист Владимир Васильевич Леонтьев, которому капиталистические реалии не мешали разрабывать и пропагандировать математические методы управления экономикой страны в целом.

Возможно, тут сказался определенный фетишизм, вообще свойственный русскому уму. Академику Глушкову было мало заниматься чистой математикой, он мечтал запрограммировать общество будущего. Аналогично, главнокомандующий советским военно-морским флотом адмирал Горшков не ограничивался руководством передвижением подводных лодок и авианосцев, но и много философствовал на тему превращения океана в естественную среду обитания человека.

У людей, не занятых и никогда не занимавшихся физическим трудом непосредственно на местах и профессионально занимающихся удовлетворением своего любопытства за государственный счет, происходит, как было сказано выше, сбой настроек. Они начинают воспринимать средство как самоцель. Вот и у Аргонова главным достижением альтернативного СССР становится разработка и внедрение автоматизированной системы государственного управления, созданной на базе работ академика Глушкова.

Я хорошо помню экономические дискуссии периода перестройки. Тогда в основном рассуждали не о том, как организовать труд людей, составляющих производственный коллектив, а о том, как управлять их трудом сверху. Есть большая разница между руководителем, являющимся частью коллектива, пусть даже наделенным правом принимать решения, брать на работу и увольнять людей, но знающим производственные процессы во всех тонкостях, и "профессиональным управленцем". Поздний социализм породил во множестве всевозможные академии и институты управления. Перестроечные теоретики и экономисты, тоже вышедшие из слоя людей, никогда не занимавшихся физическим трудом, не работавшие на производстве и удовлетворявшие свое научное любопытство за государственный счет почти с детства, воспринимали трудящихся как некую серую массу, которая в любом случае будет делать свое дело, и проблема только в том, как стимулировать профессиональных управленцев, чтобы эти управленцы эффективно управляли контролируемой ими серой массой рабочих. Чтобы управленцы эффективнее управляли, надо их "заинтересовать". Каким образом? Приватизировав в их пользу производство.

Однако, как я писал по другому случаю, эффективность конкретного предприятия никак не зависит от формы собственности, а зависит исключительно от эффективности менеджмента. Эффективность же эта зависит от многих факторов – от компетентности управляющих, от того, насколько они в деталях знакомы с производственным процессом и работой каждого из управляемых, от слаженности коллектива, от степени налаженности и надежности логистики.

Александр Сергеевич Пушкин в свое время возлежал на лежанке и думал, "не велеть ли в санки кобылку бурую запречь". Он был барином, и вся проблема состояла в том, чтобы дать указание конюху и кучеру, которые позаботятся об остальном. Пушкину не надо было вникать в подробности трудовой деятельности конюха и кучера. Он не думал о том, что для того, чтобы насладиться зимним пейзажем, можно самому слезть с дивана, подготовить к поездке лошадку и поехать на природу. Он был барином, и такой подход нормален для его времени. Хуже, когда барский взгляд на экономику присущ ее капитанам.

Причем это проблема не только капитанов экономики, но и писателей, фантастов, идеологов, рассуждающих об обществе будущего. Общество у них функционирует само по себе, в нем работают как-то супернавороченные средства коммуникаций, такие как Спиральная дорога. Но фантаста не интересуют люди, гоняющие по этой дороге поезда или в крайнем случае, если дорога автоматизирована, контролирующие работу автоматики. Его мир населен исключительно учеными, философами, поэтами и композиторами. Коммунизм для автора – это когда не надо заниматься "низкими" формами труда, и можно всецело посвятить себя творчеству. Как обеспечить повседневное функционирование такого общества – другой вопрос. У Томаса Мора, жившего в дотехнократические времена, для этого были рабы. У авторов советской коммунистической фантастики все проблемы решала автоматизация производства, превратившаяся в фетиш.

Тут мы видим коренное отличие целеполагания "креаклокоммунизма" от целеполагания, заложенного Марксом. Маркс считал, что развитие производительных сил приведет к тому, что можно будет работать меньше часов, а оставшееся время посвятить саморазвитию и творчеству. Креативному коммунисту этого мало – он хочет вообще не работать на производстве или в сфере обслуживания, а чтобы общество и продвинутые технологии обеспечивали ему безграничные возможности для творчества и самореализации.

Вспоминаются слова того же Ленина, обращенные к молодым делегатам комсомольского съезда, о том, что "только в совместном труде с рабочими и крестьянами можно стать коммунистом". Тут возникает вопрос - а кем же были делегаты съезда, к которым обращался Ленин? Разве не рабочими и крестьянами? Нет. Некоторые из них успели повоевать, некоторые закончили реальные училища, некоторые пришли в революцию по идейным соображениям из среды творческой интеллигенции, как Маяковский, но поработать по нескольку лет на заводе или в поле не успел никто из них. А это, как считал Ленин, необходимо для формирования их личностей и адекватного мировосприятия. И он не ошибся.

Тут можно порассуждать еще об одном феномене уже последнего десятилетия – постоянно звучащих в медиа и социальных сетях рассуждениях о том, что мы вступаем в эпоху бездельников, когда не хватит работы для всех, и большинству людей придется жить на базовый безусловный доход. Эти мотивы прослеживаются и у Аргонова. Возможен ли коммунизм, если люди не должны будут трудиться и превратятся в бездельников, а всю работу за них будет делать глобальная автоматизированная система?

На самом деле это надуманная проблема. Работы везде масса, работники нужны на производстве, в сфере обслуживания, в магазинах, на складах, в домах престарелых. Но это не та работа, к которой стремятся креативные личности – отсюда и аберрация их сознания. К слову, проблема "лишних людей" стояла в повестке дня и анализировалась классической русской литературой еще в начале 19-го века, когда никакой автоматизацией производства и не пахло. Это была та же проблема тогдашних креаклов, не желавших выйти за пределы своей социальной страты и не понимавших, как это можно сделать.

Я считаю, что в идеале творчество вообще не должно быть источником дохода. Им человек должен заниматься в свободное от труда время. Не всех тянет, разумеется, писать стихи, оперы или картины, и такие люди, если они будут работать по пять-шесть часов в сутки, смогут посвятить свое свободное время воспитанию детей, компьютерным играм, даже просмотру пресловутых телешоу. Это тоже форма духовного развития, необходимая человеку. Двенадцатичасовой физический труд отупляет, это издевательство над людьми, вынужденными заниматься таким трудом. Но истории известны другие случаи, когда великие писатели заключали контракты с издательствами, по которым должны были передавать им в печать по рассказу каждый день или раз в несколько дней. Это еще ужаснее, чем работать на стройке по 12 часов в сутки, потому что творцу приходится выдавать на рынок далеко не лучшие свои вещи, наполняя мир макулатурой. Я бы на его месте предпочел работать на стройке.

Еще одна проблема в альтернативном коммунизме у Аргонова в том, что его Советским Союзом 2030-х годов по-прежнему управляет компартия, и у руля находится генсек, пусть он даже симпатичный технократ. Но мы знаем, что именно партия стала в реальной истории той силой, которая развалила страну, предала ее народ, слила всё, что можно было слить. Партия на заключительном этапе существования СССР, впитавшая в себя всевозможных карьеристов, приспособленцев и жуликов, оказалась величайшей проблемой советского общества, а не решением его проблем. Поэтому в альтернативном СССР надо было бы показать общество самоуправления трудящихся, управляемое советом мудрецов, но никак не партией во главе с генсеком, проводящей свои съезды и пленумы, как за 50 лет до этого.

А вот то, что опера завершается ядерным апокалипсисом, наступившим по вине автоматической системы государственного управления – это как раз плюс, а не минус либретто. Технократическая утопия обречена на крах и опасна для всех, кто так или иначе вовлечен в ее орбиту.