блок второй
Деревянные перекладины качелей отдают сыростью, но я продолжаю сидеть и ощущать этот влажный холодок сквозь джинсы, раскачиваясь слегка. Металлическая конструкция мерно поскрипывает, когда я двигаюсь назад. Такое чувство, что шеи нет, и голова приросла к спине – так вжал я её в тело. Аж сводит слегка, но всё равно остаётся желание сжаться её сильнее.
Ещё глоток и горло обдаёт жаром, а в носу саднит. Насморк меня уже доканал, но, как на зло, всё не проходит. Хотя я и не лечусь особо. Сам виноват.
Машины въезжают и выезжают. Редко, но сейчас сразу двое желающих смыться подальше. И правильно делают. Тут до одури тихо.
Однако, шум меня сейчас раздражает больше, чем отсутствие оного, а навязчивый звук, скрипение или ещё что-то в этом роде, кажутся успокаивающим, при том, что обычно раздражают. Дурацкая погода.
Чёрные брюки, чёрный пиджак, чёрные рубашка, галстук, туфли и даже носки. Была б ещё душа твоя такая же чёрная, то был бы джекпот. Что за взгляд? Зачем так смотреть. Нервирует. Руки в карманы, закурил. Зря хмуришь брови. Не стоит того. Да а что стоит-то, в принципе?
- Она умерла.
- Спасибо, вот уже открытие.
Ну не надо так вздыхать. Я тебя умоляю. Снова там разъехаться не могут. Бараны.
- Ты не пойдёшь проститься?
- Я ей ничего не должен.
- Майк…
- Что?
Действительно – что? Что ты хочешь сказать? Что я не могу так просто взять и проигнорировать этот факт? Да, прав – не могу. Но только потому, что уже все кому не лень, и в том числе ты, мне тычут этим в лицо, постоянно напоминая. Мне насрать. Так же как и ей на меня. Или может, ты хочешь сказать, что мы всё же не чужие люди и я должен её проводить в последний путь, так что ли? Да нихрена. Мы друг другу никто и никогда не были близки хоть на тысячную долю. Мне вон собака соседа ближе неё. Возразишь, что так нельзя и всё же как никак, но она моя мать? Эта женщина ей никогда не была. То, что она меня высрала в каком-то переулке и не выбросила нонсенс вообще. Хотя нет: просто её увидели помогли, а была бы одна, то оставила б в мусорном баке. Я не сдох и вырос только благодаря себе, своим мозгам, доброте тётушки Эн и некоторых редких альтруистически настроенных незнакомцев. Не так скажешь?
- Ты не пойдёшь?
- И не собирался.
- Не пожалеешь?
- С чего бы? – пальцы на ногах замёрзли и приходится поджимать их мокрых в конверсах. – Она не пожалела и я не пожалею. Нам не о чем. Мы квиты.
Ой, вот не надо так вздыхать. Твоё старание понять всё равно не увенчается успехом. ты из другой семьи, другого мира. Тётя тебя не обделяла заботой, да и Дерек тоже отличный отец, если не учитывать, что пьёт почти не просыхая.
Смотри сколько хочешь. И кивай тоже. Ничего не изменится. Уже не изменится. Поздно. В свои двенадцать я понял, что ждать нечего. В девятнадцать червяк сомнения и надежды сдох окончательно. А сейчас тем более. Меня не заботит её смерть. Но требуется моё присутствие, поскольку тётушка настояла. Только ради неё. Прекрасной души человек всё же.
Земля под ногами засохла и возиться ней носками кед интереснее и приятнее, чем видеть твоё лицо, дорогой Роб. Правильно, иди. Так лучше. Тебе ещё только двадцать пять и ты не знаешь того, насколько можно пасть. Ты видишь, но не ощущаешь этого дна. И не надо.
Солнце просвечивает бледными лучами из-за туч, но этого недостаточно. Серость вокруг душит, несмотря на свежесть поздней осени.
Письмо настолько тупое и отчаянно бездушное, что даже читать не хочется дальше. Зато прикуривать от него хорошо. Пусть тебя назло поместят в рай, чтобы ты мучилась от того, что ты настолько ущербная. Особенно при таком окружении.
Щёку тут же цепляет ветер и кажется, что глаза заморозятся и выветрятся. Бесит.
Скатертью дорожка, маменька.
/19.02.2017г
Свидетельство о публикации №217032600011