О письмах

Когда мне было лет 12, бабушка со стороны отца приехала жить в наш город.
Но мама с ней не ладила, поэтому папа был вынужден снимать для своей матери
жильё.
Это была чистая светлая комнатка с отдельной кухней в частном доме,
примерно в километре от нас.
Пару раз в неделю после школы мы с папой заезжали к ней в гости оставить
продукты и просто поговорить.
Когда же приходило лето, то на выходные я ходил туда с ночёвкой.
Рядом жил мой одноклассник Эркин, поэтому особо скучно мне не было.
А когда становилось темно и играть на улице было поздно, я брал
радиоприёмник и забирался на старый красный диван с оранжево-зелёным
покрывалом.
Не смотря на то, что мне были известны точные расположения всех станций в окошке шкалы, всё равно каждый раз методично и последовательно крутил ручку настройки.
Потому что это же так здорово сквозь треск и шум выйти на знакомые голоса
дикторов.


Но особенно мне нравилось ложиться спать.
Потому что это был целый ритуал.
Меня поили горячим молоком с мёдом к которому шли либо печенье, либо булочки.
После чего нужно было обязательно сбегать в туалет на улице, где над
внутренним двориком висели яркие летние звёзды, а вдоль дорожки стоял хлев,
за стенами которого шумно вздыхали коровы.
А потом выключался свет.
И начиналось волшебство.
Обычная статуэтка орла на камне, весь день неприметно стоящая на трюмо
начинала светиться мягким зелёным светом.
Разумеется, секрет был давно известен мне, но всё равно каждый раз
удивлялся и восторгался этой настоящей магией.
И глядя на зелёную чудо-птицу,  мечталось мне о дальних странах, больших
кораблях или межзвёздных путешествиях.


А на следующий день, ближе  к обеду, пару раз в месяц садился писать письма
от лица одной бабушки к другой.
К той, что жила в Самарканде.
Для писем чаще всего требовалось два двойных листка из обычной тетрадки в
клетку.
Тетрадки в линию я не любил, так как с моим почерком было трудно удержаться
в одной высоте букв.
Они уже к концу первой страницы норовили оторваться от кончика ручки и
разбежаться по белой бумаге, совершенно не соблюдая границы и поля.
Все новости последних недель очень даже легко умещались на этих восьми
страницах.
При этом каждое письмо начиналось одинаково: "Здравствуйте, уважаемая Мария
Андреевна! Как ваши дела? Как здоровье? Как погода в Самарканде? Живы ли
дядя Юра и тётя Тося? Передавайте всем большой привет от меня!"
И дальше уже шли местные известия от бабушки.
О своём здоровье, о том, что варенье надо будет скоро закрывать, о том, что
Марат по-прежнему работает в школе, его сын ведёт себя хорошо и вот сейчас
пришел в гости и пишет это письмо, и всё у всех замечательно.
Затем нужно было прочитать написанное вслух, вложить в конверт с указанными
на нём адресами отправителя с получателем, и, наконец, запечатать, проведя
языком по клеевой дорожке.
После меня еще раз поили чаем со сладостями и отпускали домой.
А так как ближайшая почта была аккурат возле моего дома, то и отправка
письма ложилась на меня.
Но не все письма доходили до бабы Мани.
Потому что иногда по возвращению домой меня встречали друзья-товарищи,
которые гоняли мячик во дворе или же бегали между гаражами, играя в войнушку.
И тогда поздним вечером того дня неотправленный конверт, старательно
спрятанный под одеждой, чтобы никто не заметил, отправлялся в один из
ящиков письменного стола, стоявшего в моей комнате.
А таких писем иногда скапливалось по два-три.
И когда вдруг, роясь в столе между бумаг, моторчиков, проводов, машинок и
магнитофонных кассет, натыкался на одно или несколько писем, становилось
совсем неуютно.
Но несмотря на раздираемое меня чувство дискомфорта и точного знания что
нужно вот прямо сейчас сделать, я заваливал их поглубже и бежал дальше по
своим делам.


Позже, лет через 10, перебирая в памяти детство, наткнулся на эти воспоминания.
И уже не было в живых обоих бабушек, для которых те письма были крайне
важны, ибо служили соединяющим мостом друг для друга.
Не был жив отец, который всё-таки нашёл в столе несколько конвертов и с
таким укором молча смотревшим на меня, что лучше бы отлупил ремнём, чем вот
так смотреть.
И стало так невыносимо от внезапной тяжести на душе, что хотелось выть,
кричать, бить стены, лишь бы ушло это внезапное осознание себя вором.
Вором, который крал у людей очень дорогое для них - чувство, что тебя
помнят, что ты нужен, что ты важен.
С годами это воспоминание приходит реже.
Но как бы память не щадила меня, никуда не деться от понимания, что этот
камень навечно со мной.
И только где-то под ним, придавленная всей его тяжестью, лежит надежда, что
когда придёт время нам всем встретиться, меня без лишних расспросов усадят
за стол, от всей души напоят горячим молоком с мёдом и заботливо уложат спать.
И сквозь тяжелеющие веки будет мягко светиться зелёный орёл с раскинутыми
крыльями, маня в новое путешествие.
А последней мыслью, наверное, станет: "Только бы ничего не забыть, только бы не
забыть...".